Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Это влюбленность, Вера, вполне нормальная и легко объяснимая наукой вещь. Химическая реакция, гормональная буря. Влюбиться несложно, снизойти до необременительного служебного романа и того проще, но мы оба понимаем, что это неправильно. Скажу больше: опасно. Ни твои, ни мои чувства ничего не изменят, слишком многое, прости за пафос, поставлено на карту. Нельзя разрушать то, что строилось долгие годы. Одному черту известно, чего мне стоило это построить. У тебя есть жених, у меня – семья. Не те мы люди, чтобы находиться в “подвешенном” состоянии. Рано или поздно наш служебный роман выйдет за пределы случайной интрижки, и тогда как минимум четверо останутся несчастными. Ты хочешь этого? Я нет.
Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена. Мои намерения по отношению к тебе были самыми что ни на есть благими: раз судьба решила столкнуть нас, выбраться из этой передряги достойно и внести посильный вклад в твое обучение. Помочь там, где это возможно, пускай я не учитель. Чтобы ничего лишнего, пришли-ушли, задача-решение, иногда подзатыльник, чтобы не зазнавалась. Не прикипать душой, не преступить границу этики, но вышло иначе.
Трудно сказать…
Сашка завозился во сне, что-то пробормотал. Я вздрогнула и машинально скомкала письмо. Лишь услышав ровное дыхание, распрямила бумагу.
…Трудно сказать, когда это случилось: спустя месяц, два или больше. Не понял, дурак, что попал, да не пальцем в небо. Ты ухитрилась войти в мою жизнь и прочно обосноваться в ней, перевернуть всё с ног на голову. Р-раз, и накрепко. А я (несколько слов были зарисованы, не разобрать) благодарен тебе. Так мало людей, ради которых встаешь по утрам и ползешь в нашу психлечебницу, и не потому, что обязан, а просто чтобы увидеть. Обменяться парой бессмысленных фраз, сказать что-нибудь колкое – привычка, почти как утренняя зарядка. Смешно, но я не представляю, что когда-то входил в ординаторскую и встречал там Ермакову или Сотникову. Такое странное чувство, что мы знакомы много лет, что ты всегда существовала в моей жизни, добрый искренний человечек. Сложно объяснить. Это как стоять на крыше, когда потом тебя нечаянно толкнут, и ты будешь лететь, лететь, зная, что в один прекрасный миг расшибешься в лепешку. Если это простая химия, что же тогда любовь? Если влюбленность, почему ты так нужна мне?
Каша в голове, ненавистная овсянка! Сказать хочется много, и чтобы непременно в глаза, наплевав на всех и вся. Не в моих правилах мечтать о несбыточном, но, увы и ах, мечты – единственное, чем можно владеть, не рискуя быть понятым превратно. Все мы, как ни крути, существуем в тесной клетке условностей. Не нахожу за собой сил сломать ее. Я трус, ведь если бы по-настоящему хотел быть с тобой, никакие решетки бы меня не остановили. Значит, клетки – это вовсе не клетки, это коконы, в которых мы прячемся от своих желаний. В коконе тепло и комфортно, за коконом холодно и страшно. Кем-кем, а бабочкой мне точно не стать – я, в крайнем случае, трескучий овод.
Любовь – что за ерунда? Ну, имя есть старинное русское, ну песни поют безо всякого смысла. Любовь к родителям, любовь братская, дружба – тоже в какой-то мере любовь. А любовь к женщине, когда не поймешь, то ли банально одержим и прямая тебе дорога в уютный дом с мягкими стенами, или действительно хочешь уберечь ее от всех напастей? Такую любовь не зря сравнивают с болезнью, но это единственная зараза, которую не хочется лечить. В мире до сих пор нет «антивлюблина», а жаль: спрос был бы грандиозным. Ампутация-то не всем по духу и по карману.
Я люблю тебя, Вера, моя въедливая маленькая зазнайка. Люблю, как не любил еще ни одну женщину. Ничего не могу с собой поделать, люблю и в душе надеюсь на чудо. Необъяснимо, но факт: ты снишься мне через раз, а порой и каждую ночь. Тяжело просыпаться и узнавать, что сны – не явь. Это больно, черт подери! Оказывается, у меня есть душа, и не та, что от слова “душить”. Оказывается, она может болеть, и если болит, то гораздо сильнее плоти. Человек устроен очень недальновидно. Доминируй в системе тело, мы бы заботились только о нем и никогда ни в чем не сомневались.
А теперь серьезно («а сейчас стихи»). Ты должна быть счастливой, слышишь? Счастливой без меня, с человеком, который достоин тебя и собирается жениться. Это не самоуничижение, лишь здравый смысл. Неосторожные слова не должны толкать на край. Мы встретимся, объяснимся, и всё будет как раньше. Чужие люди, чужие жизни. Правильно и логично.
Заканчиваю весь этот бред укуренного. Психиатры славно повеселятся, листая на досуге мой диагноз. Прости, если сможешь, милая моя девочка, хотя бы попытайся простить. Даже такая циничная скотина, как я, не поставит под удар любимого человека. Герой-любовник из меня хреновый, а вот тиран с заскоками – вполне. Не будем ломать стереотипы, пройдем курс лечения, пока вирус еще можно выгнать.
P . S . Не поздравляю с Новым годом, потому что все пожелания и так сказаны. У тебя всё будет хорошо, не может быть иначе.
Я сидела, как громом пораженная. Вновь пробежала глазами лист, цепляя отдельные строчки.
…Трудно, когда это произошло, спустя месяц, два или больше…
…В мире до сих пор нет «антивлюблина», а жаль: спрос был бы грандиозным…
…Я люблю тебя, Вера, моя въедливая маленькая зазнайка. Люблю, как не любил еще ни одну женщину…
…Ничего не могу с собой поделать, люблю и в душе надеюсь на чудо….
Не-воз-мож-но. Вопросы, сотни вопросов петардами взрывались в голове. У меня галлюники? Это такая новогодняя шутка? Где скрытая камера? Но вся эта кутерьма шла скорее побочным фоном. Заветные листы подрагивали в руках, щеки горели огнем, а по спине, наоборот, побежал приятный холодок, будто кто-то водил по позвоночнику чуткими, чуть прохладными пальцами.
Еще одно чудо, скоро привыкать начну. Так ведь не бывает... Деда Мороза не существует, кулоны не светятся, письма не появляются из ниоткуда, а Воропаев... Воропаев не может меня любить.
Рационализм в панике прятался под кровать, уступая место вере во что угодно. Письмо Онегина к Татьяне, первое, последнее и совершенно безнадежное. Он любит, но отказывается…
«А не сговорились ли они все?» – фыркнул рационализм из-под кровати. Слабенько, едва слышно фыркнул. Сморгнув слезинку, я крепко зажмурилась, приоткрыла один глаз. Письмо не исчезло. Настоящее оно, сердцем чувствую, и, к графологу не ходи, написано Воропаевым. Столь сумбурно, саркастично, по-воропаевски. Только зачем? Не мог он вот так, просто... Да, в конце концов, КАК ОНО ВООБЩЕ СЮДА ПОПАЛО?! Чертовщина какая-то, и неизвестно, что больше «из ряда вон» – появление Деда Мороза или это письмо. Но, Боже, как мне хотелось ему поверить…
Страстные слова? Кому они нужны?
Бред укуренного? За этот бред я готова простить ему многое.
…люблю тебя…
Я глубоко вдохнула и лишь после этого поняла, что плачу. Всё, финиш. Тихо шифером шурша, едет крыша на всей скорости. Если Воропаев всё это нарочно провернул, чтобы отомстить за вечер признаний, то я его... просто-напросто убью!
– Ты до сих пор не спишь? – сонно спросил Погодин. – Ложись, поздно уже…
– Сашка…
– Ну чего?
– Я не смогу выйти за тебя замуж…
Часть II . Любовь
Если спросишь, легко ли навстречу
Против ветра и против течения,
Я тебе ничего не отвечу:
Это всё не имеет значения.
Я хотела почти невозможного,
Всё мечтала, но где же ты раньше был?
Я совсем не скучаю по прошлому: я боюсь потерять настоящее.
Е. Польна .
Глава тринадцатая
Вампиры по вызову, или котенок с улицы Лизюкова
Иные последние известия от того так и называются, что отражают всё самым последним образом.
Л. С. Сухоруков
Тридцать первого декабря каждого года мсье Печорин традиционно проводил в компании бутылки-другой-третьей. Виски, коньяк, мартини, водка – в этом плане вампир был всеядным. Стыдясь напиваться без повода, он наверстывал упущенное в праздники. Исключение составляли лишь периоды глубокого душевного падения. Одиночество – гордое ли? – порой тяготило Печорина, но в свои худшие дни он был самодостаточен и существовал автономно, довольствуясь обществом выпивки и телевизора.
– А чего у нас в мире делается? – спрашивал он у початой «Березовой рощи», выуживал из-под дивана пульт и включал новости. Если новости не находились, их заменял кулинарный канал.
Вдохновившись кулинарными изысками, он шел на кухню и готовил «что-то там под таким-то соусом с гарниром из фиг-знает-чего» из подручных материалов. В большинстве случаев «что-то там» выходило несъедобным, и горе-кулинар угощал творением соседей, вероломно маскируя его под восточный деликатес. Соседи кисло улыбались и кормили «деликатесом» собаку, экономя тем самым на корме для Тузика.
Печорин вообще был личностью экстраординарной. Он мог подскочить в полчетвертого утра с твердым намерением вести здоровый образ жизни, натягивал на уши лыжную шапочку и отправлялся бегать вокруг дома. Рвения хватало на круг-два, и горе-спортсмен, стряхивая повисшего на пятках Тузика, возвращался домой, согревался коньяком с добавлением кофе и утешал себя тем, что начинать надо с малого. В следующий понедельник кругов будет три.
Однажды осенью Печорин купил рояль. Совершенно новый, белый концертный рояль с похожей на одинокий парус крышкой. На рояле он играл сызмальства, и те самые соседи, чей Тузик питался кулинарными изысками, пару дождливых вечеров наслаждались «Лунной сонатой», «Маленькой ночной серенадой» и «Ave Maria». Но потом вампир променял Бетховена на Круга, а Моцарта – на Сукачева, и вдохновенно бил по клавишам, вспоминая «Владимирский централ». Соседи тихо молились: их бабушка битый час «курила трубку». Вскоре, правда, рояль был продан за бесценок, но хозяева Тузика еще долго вздрагивали всем телом, заслышав знакомые мотивы.
Случался в жизни Печорина и благотворительно-альтруистический период. Он перечислил солидную сумму на счет Фонда помощи инвалидам войны, кормил бездомных кошечек «Фрискасом», переводил старушек через дорогу, совершенно бесплатно доносил людям покупки и даже изображал Бабу-Ягу на детсадовских утренниках. Но прекрасный порыв иссяк быстрее, чем ушел с молотка белый рояль: вампир понял, что один-единственный человек физически не сможет помочь всем нуждающимся в помощи, деньги давно кончились, а в садике его разоблачил знакомый мальчик: «Дядя Пецёлин, у тебя баладавка отклеилась!». В папулю малыш пошел, что поделать?
Инесса возникла на горизонте два года назад. Она успешно сымитировала собственную смерть и по официальным данным считалась убитой. Многочисленный и не самый знатный род оплакал горячо любимую дочь и забыл о ней. Вампирша получила долгожданную свободу... и ушла в загул.
Утолив первый голод, Инесса вспомнила о воспитании и долге. Нервная, как молодая пантера, она пыталась обуздывать кровожадность, в итоге срывалась и шла у нее на поводу, но постепенно умнела. Начала появляться в обществе, работала у знакомых... кем придется. Нападения стали спланированными и не выходили за рамки вампирской этики.
Бытие вампиром не слишком устраивало Несс, даже более того – не устраивало совсем, но и к людям она приближаться не хотела. Ни одну жертву не удостаивали жалостью. Формально, люди – это продукт питания, рассуждала Инесса. Многие из них жизни не мыслят, например, без макарон по-флотски, но что-то она не замечает особых сантиментов по отношению к расчлененной, перемолотой пшенице и несчастным животным, из которых сделали фарш.
Печорин случайно обнаружил вампиршу в московских лабиринтах и, недолго думая, забрал с собой. Места у него было много, опыта по воспитанию молодых да нравных – и того больше, оставалась безделица – сообщить другу. Он, Печорин, конечно, поклялся голодных котят, несчастных щенков с больными лапками и птичек с перебитыми крыльями домой не таскать, но... Опальная аристократка покорила суровое вампирское сердце.
Маг поначалу удивился, что с ним советуются, а когда увидел, кого друг юности тащит в берлогу, презентовал коробку вакцины от бешенства, пожелал счастья в личной жизни и попросил не выключать голову. Он думал, что вампирша – явление временное. Ошибся. Такие как Несс пар не создают и на одном месте долго не задерживаются – они по природе кочевники, однако нравная красотка предпочла сломать стереотип и у Печорина задержалась.
– Мне всё равно, где он там и с кем! – кричала Рейчел в трубку. Что бы ни натворил гражданский муж, она звонила его лучшему другу и только ему, даже если требовалось просто узнать как дела. – У меня своих дел по горло! Зачем он мне сдался, скажи на милость? Я свободная женщина!
– Рейчел, вы ведь хотели помириться, разве нет? – спрашивал маг на ломанном английском. Вампир рядом только фыркал. – Что-то помешало?
– Да, хотели, пока этот... этот... Аррр! Пусть гуляет, – жестко бросила она, – нагуляется – вернется. Приму, никуда не денусь, только обязательно помучаю, это полезно. Если Жене нравится думать, что мы расстались только из-за моей наивности, прекрасно! Но он свинья, можешь так ему и передать.
Впрочем, было бы нечестно не упомянуть, что появление прекрасной вампирессы возымело и положительный эффект. Печорин, вынужденный контролировать и себя, и воспитанницу, серьезно сократил потребление горячительных напитков. Всерьез они напились лишь однажды, но по счастливой случайности город уцелел, а три студентки отделались легким испугом.
От приглашения друга заглянуть на огонек он отказался по собственной воле – сказывались натянутые отношения с Галиной Николаевной и ощущение собственной неуместности. Не хотелось портить людям праздник болезненно-голодным видом, да и период обострения приходил аккурат к концу месяца.
Новогоднюю ночь вампир провел в компании Несс, а утром его разбудило громкое шкворчание и отчаянное шипение. Потирая гудящую голову, Печорин прокрался на кухню, чтобы обнаружить там матерящуюся Инессу. Девушка и единственная в квартире сковорода сражались не на жизнь, а на смерть.
– И что это будет? – полюбопытствовал вампир, опираясь о дверной косяк.
– Яичница, – она гордо подняла сковородку, где просили пощады четыре яичных «глаза».
– Молодец, хвалю, – улыбнулся Печорин, – только в следующий раз не забудь об одной ма-а-аленькой детали.
– Это какой? – насторожилась девушка. Она смутно чувствовала подвох.
– Скорлупу лучше выковыривать до, чем после.
Он осторожно цеплял вилкой творение юной кулинарки, когда Несс вдруг насторожилась, подобралась и зарычала, обнажая тонкие клыки.
– Ты чего?
– У нас запланированы гости? – вопросом на вопрос ответила вампирша. – Кто-то только что взобрался на балкон.
– Пять баллов за чутье, девочка, – похвалил вкрадчивый голос, – а тебе, Йевен, отрежет голову любой человечий маньяк.
Печорин даже не обернулся.
– Кого я вижу, дядюшкин прихвостень с родственницей! – уронил он, продолжая работать вилкой. – Не доброе утро, мы вам очень не рады.
В тесной кухне возникли двое, мужчина и женщина, в одинаковых костюмах цвета «мокрый асфальт». Похожие друг на друга как две капли воды они были единым целым: двигались синхронно, оценивали обстановку, прикидывали возможности жертвы.
– Танечка-Ванечка, за какие такие заслуги вы почтили ничтожную обитель своим высочайшим присутствием? По-русски говоря, чего вы здесь забыли? – зевнул хозяин квартиры. – Несс, отбой! Они сожрут тебя прежде, чем ты скажешь: «Добро пожаловать!».
– Пусть попытаются, – фыркнула та. – Я их не боюсь…
– «“… но стратегически отступаю” – мяукнул львенок, наткнувшись на стаю гиен». Где ты нашел эту зверушку? – спросила женщина с пренебрежительным хмыком.
– Где нашел, там больше нету. Танечка, солнце мое, ты, никак, хохмить научилась? – подивился вампир, удерживая рычащую Инессу. – Оставь мне мой хлебушек и займись отловом уголовников, тебе это гораздо лучше удается.
Татьяна скрипнула зубами, но промолчала, предоставляя слово брату.
– Ты ждал гостей, Йевен? Мы пришли, да не с пустыми руками.
– Умираю от счастья! Хладный трупик Рейгана при вас? Нет? Тогда считай, что с пустыми. Разрешаю выйти вон!
– Нам не до смеха, приятель, – не спрашивая разрешения, вампиры присели на свободные стулья. – Три новости, и все омерзительные. С какой начать?
– С наименее омерзительной, Ванятка, – Печорин со вздохом отодвинул тарелку. Похоже, накрылся его завтрак медным тазом: ищейки не забегают на чашечку чая, а Хромовы – тем более.
– Выпить не предложишь?
– Самим мало, – отрезал он. – Ближе к делу, товарищи!
– Как знаешь. Вот это, – Иван Хромов бросил на стол фотографии, – мы обнаружили в течение месяца в семи различных городах. А это, – еще одно фото, – позавчера вечером. Борис решил, что медлить нельзя.
Вид окровавленных, растерзанных тел в каких-то жутких развалюхах заставил поежиться и ко всему привычного Печорина. Несси сдавленно охнула, прикрывая ладонью выдвинувшиеся клыки.
– И кто это нагадил?
– Взгляни на знаки на полу, – с непроницаемым лицом посоветовала Татьяна.
– Руны, руны, руны. Вон та, если не ошибаюсь, обозначает жертву, – вампир ткнул пальцем в нижний угол снимка. – Эта… гхм… эта похожа на древнеегипетский символ вечной жизни.
– Члены Сообщества пришли к похожему выводу, – кивнул Иван, бесстрастно разглядывая изображения. – Автограф мы можем лицезреть тут.
Печорин тихо присвистнул.
– Бестужева, мать ее так! Совсем страх потеряла! Есть шанс понять, где она «отличится» в следующий раз?
– Логика серийной убийцы – отличная тема для диссертации, Йевен, но необходимо быть либо гением, либо серийным убийцей. Эксперты разводят руками, зацепок нет. Выбор городов, скорее всего, случаен.
– Ладно, отбросим этот вариант. А другие новости?
– Дарья под колпаком, но угрозы не видит. Ее заботят амурные делишки, а не собственная безопасность, – пожала плечами Татьяна. – Маги! Им, видно, ни к чему инстинкт самосохранения. Новость третья: мы узнали, почему не удается отследить Ирен, вот только Сообществу от этого не легче.
– Я весь внимание. Шапка-невидимка или сапоги-скороходы?
– Слово «тролльф» тебе о чем-нибудь говорит? Она использует одного из них.
– Тролльф? – нахмурился Печорин. – Мы с Гриней пару раз на них охотились, пока его не сцапали за браконьерство. Меня, как помните, отмазал Бориска, Гриню выпустили под залог. В общем, Тролльфы Обыкновенные, в простонародье – канализационные эльфы, живут везде, где есть сток. Но, Ванька, как можно использовать тролльфа, а?
– Их ауры скрывают мага лучше любой экранки. Клин клином вышибает: любое колдовство можно засечь, но тут… Мы ее просто не видим.
– Не шутя! Никогда б не подумал связаться с этими тварями, себе дороже, – Печорин поскреб небритый подбородок.
– Почему? – спросила помалкивавшая Инесса. Во всех этих дрязгах с беглой ведьмой она понимала мало и не особо стремилась разбираться.
– Мне пересказывали лекции одной дипломированной колдуньи, и я прекрасно помню, сколько горя с ними хлебнули маги. Каждый тролльф чуть ли не с рождения наделен навязчивой идеей: он раб и ничтожество, его народ силой загнали под землю. В принципе, так оно и есть. Стать рукой правосудия – заветная мечта любого грязного эльфа. Ему можно внушить что угодно, загораживаясь благим делом, однако тролльфы не терпят обмана. Стоит им сообразить, что колдун мутит воду, эльфики собираются в кучу и… э-э-э… доступно объясняют, почему он не прав. Один в поле не воин, но когда их много…
Вампиры передернулись. Всем им доводилось встречаться с эльфами канализации. Миролюбивые, слабые с виду существа почти собирались в большие кланы, однако потенциалом обладали внушительным. Организованные восстания тролльфов прекратились около пяти веков назад, а вот их эксплуатация жаждущими халявы магами не иссякла и по сей день. Сообщество, как правило, избегало подобной практики. Гусь свинье не товарищ, высшая нежить не будет зависеть от низшей. Вампирская братия не любит выносить сор из избы и даже союзы с чародеями заключает крайне неохотно.
– И четвертая, бонусная новость, – белозубо улыбнулся Иван. Один из его верхних клыков был короче остальных. – С сегодняшнего я и Татьяна контролируем ваш город – особое распоряжение господина Рейгана. Денька через четыре прибудет подкрепление в числе пяти боевых двоек.
Челюсть Печорина некрасиво отвисла. Вот тебе и визит Донорской службы! Только кучи мертвых «ищеек» им не хватало!
– А где Маши будут спать? Надеюсь, не тута? – спросил он, нашаривая взглядом мобильник. Чем раньше предупредить, тем лучше. Дело пахнет жареным.
– Не волнуйся, у тебя не останемся, – обнадежила Татьяна, внимательно следя за вампиром. – Кому звонить собрался?
– Бабушке, единственной и любимой, – буркнул тот, отсчитывая гудки. – Поздравлю старушку с новым счастьем.
Три – сброс, шесть – сброс, снова три… Трубку никто не взял. Три – сброс, шесть – одинаковый результат. Точнее, никакого результата.
– Правильно, нормальные бабушки первого января спят. Потом перезвоню, – беззаботно поведал он. – Яишенку хотите, ребята?
***
Разговор, которого я ждала и одновременно боялась, в конце концов, состоялся. Сашка не стал ходить вокруг да около, а напрямую спросил:
– У тебя кто-то есть?
– Сань, я давно хотела тебе сказать, но не знала…
– У тебя кто-то есть? – с нажимом повторил он.
Погодин не умел скрывать эмоций, и сейчас они просто зашкаливали. Он ревновал к каждому столбу, маскирую ревность заботой, что нередко ему удавалось. Пришлось смириться с этим единственным (как я думала) серьезным недостатком родного человека: никто не идеален, а ревнует – значит любит. Опять же, достоинства умаляют. Но теперь, под яростным взглядом Отелло, чувствовала себя виновной во всех грехах.
Чего я совсем не ожидала, так это смеха. Нервного, с оттенком истерики, хихиканья.
– Я, видите ли, тороплюсь к ней, – выдавил Сашка. – Мчусь, как ненормальный, мечтая поскорей облегчить душу и покаяться, а она… она уже с кем-то снюхалась! Охренеть просто!
– Покаяться? – непонимающе переспросила я.
– Ну да, – смех постепенно затихал. – Проснулся утром с Миленкой, думал, сожрет меня совесть. Неделю мучился, не знал, как тебе рассказать. Поймешь ли? Простишь? Клял себя на все лады… Как оказалось, зря, – Погодин скривился, едва сдерживаясь чтобы не плюнуть под ноги. Была у него такая нехорошая привычка.
– Миленка Истомина? Рыжая такая? – ляпнула я, не подумав.
– Да хоть лиловая! Разве в этом дело? Я не хотел, Вера, не хотел, понимаешь?!..
– Это она заставила, – грустно кивнула я. – Связала и долго пытала. Кого ты обманываешь? Если бы не хотел…
– АХ, Я ЕЩЕ И ВИНОВАТ?!! – Сашкин голос сорвался на визг. – А ты у нас, значит, святая! Блаженная!! Великомученица хренова!!! Сама тут…
– У меня ничего и ни с кем не было. Думаешь, поставила бы перед фактом? Это…
– Ты говорила, что любишь меня, две недели назад, – перебил он. – Врала?
– Нет!
– Тогда объясни мне, моя драгоценная невеста, с кем ты успела сойтись за четырнадцать дней? Ты всё знала, так? Какая-нибудь тупая подружка позвонила. Эта, лопоухая, вечно в косухе ходит, как ее там… Симакова?
Я покачала головой. Сашка с размаху всадил кулаком в стену, но боль не отрезвила. Наоборот, Погодин распалялся всё больше.
– Значит, это была хваленая бабская интуиция. Я хотел поговорить в первый же вечер, но ты свалила на свою паршивую работу. Затем вернулась, бухая, – он смаковал каждое слово. – Силой напоили? Заставили? А потом я едва не решил, что ты кого-то прирезала! «Ой, что вчера было! Ой, зачем я это сделала? Ой, меня прикопают»! Скажешь, не было ничего?!
– Ничего не было, – руки дрожали, пришлось сунуть их в карманы. – Вот ты какой, северный олень! Орешь, будто это я спала с Истоминой…
– Я жалею об этом, а ты – нет, – злобно выплюнул он, – говорю при первой возможности, а ты… Почему ж не перед свадьбой, зайка? «Знаешь, милый, я выхожу замуж. Только не за тебя!» Почему сейчас? Не завтра, не через год?! Или муж всегда узнает последним?
– Сашка, остановись, – взмолилась я, – мы пока не женаты. Я не изменяла, клянусь, и в мыслях не было. Ты прав, стоило сказать раньше, но… Я люблю другого человека, и если ты хоть немного ценишь то, что между нами было, сможешь простить. И отпустить.
– Вы уронили шпаргалку, маркиза! Слова-слова-слова, одни слова! Бу-ков-ки! Ты живешь в своем идиотском мире, где пасутся розовые пони! Только вот жизнь, Верочка, в основном черно-серая! Ты у нас вся чистенькая, наивная, дерьма не замечаешь, а вот оно!..
Теперь я отлично поняла Воропаева. Когда перед тобой стоит невменяемый человек и талдычит об одном и том же, становится страшно. Погодин ослеплен ревностью и злостью, поэтому говорит то, чего на самом деле не думает.
Вины с себя не снимаю: напортачила и возмущение заслужила, но зачем открыто смешивать с грязью?! Зачем оскорблять? «Идол пал с пьедестала», его не поднимешь и тряпочкой не оботрешь.
– Вер, ну перестань. Посмеялись, и хватит, – обманутый жених спешно включил заднюю передачу. – Подумаешь, влюбилась! С кем не бывает? Я, если хочешь знать, раз двадцать влюблялся после нашей встречи, но ведь не ушел, остался. С тобой остался! Это пройдет, обязательно пройдет, ты перебесишься и поймешь, какая была глупая. Давай я помогу его забыть? Переживем вместе, как делали всегда…
От сладковато-жалобного тона во рту стало гадко, захотелось почистить зубы. Глупая, значит? Наивная овечка? Зачем терпел тогда, если всё так безнадежно?
– Спасибо, добрый повелитель! – поклонилась в пояс.– И за что мне, презренной, милость-то такая? Не умереть бы от радости!
– Хорошо, хорошо, – Сашка поднял руки в фальшиво-примиряющем жесте. – Объясни одну вещь, и расстанемся по-человечески. Какого фига строила из себя недотрогу? Ну послала бы, сказала напрямик… Про запас держала, да? «А вдруг не выгорит?» Выходит, ты не только лгунья – ты еще и лицемерка, – он вновь рассмеялся. – Все вы одинаковые, лишь бы к богатеньким свалить. Стервы!
– Ты не слышал ни единого слова, – я нащупала письмо в кармане кардигана, словно пожала ободряющую руку. – Дорогих мне людей немного, по пальцам пересчитать, и ты всегда входил в их число. Не разрушай этого, Саш, не надо. Я виновата – знаю, но молчать больше не могу. Или тебе будет приятней, если я останусь и всю жизнь…
– Будешь представлять на моем месте другого, – закончил он. – Нет, легче мне не станет. Но твою ж дивизию!..
– Прости.
– Ясно-понятно, великая любовь. Ты хоть сама в это веришь?
Верю. И буду бороться, пока есть за что. Спасибо, что понял, Сашка, всё-таки я не ошиблась в тебе. Порох в бочке остался цел, пускай и подмок изрядно.
– По ходу пьесы, наши чувства изжили себя. Тебе нужны букеты, рестораны, поцелуи в Ницце, а я не смогу этого дать. Я человек простой, и желания у меня скромные.
– Дело совсем не в Ницце.
– А в чем? В единении душ, трепете сердец и прочей любовной дребедени? – прищурился Погодин. – Тут явно пролетал НЛО. Мечтающая о единении душ Верка – нонсенс. Что, скарлатины и аллергии больше не вдохновляют?
Махнула рукой. Всё еще злится, уповает на благоразумие. Напрасно. Момент, когда он стал для меня героем второго плана, безвозвратно потерян. Лелеять синицу, мечтая о журавле? Жестоко и нечестно по отношению к синице: она-то думала, что искренне любима. Прости, если сможешь, хотя бы попытайся простить.
– Что ж, повод сказать «пока-пока» у нас весомый, – вздохнул Сашка, ероша кудрявые волосы. – На свадьбу пригласишь?
– Я вряд ли выйду замуж, Сань.
– Ого, а чего так? Женатый? Силенок не хватит отбить?
Я дернула плечом.
– Не переживай, разберусь. Я рассказала без надежды на сочувствие, просто пора поставить точку. Не смогу притворяться, что всё хорошо и замечательно.
– Ладно, проехали. Родичам твоим сразу скажем, или пусть сперва от праздников отойдут?
– Не знаю, посмотрим, – с души точно камень свалился, нехилая такая каменюка.
– Давать тебе время одуматься бесполезно, верно?
Та относительная легкость, с которой он воспринял разрыв, говорила о многом. Во-первых, наши чувства действительно изжили себя, оставив взамен привязанность. Я не смогу прекратить любить Сашку как друга и брата, вычеркнуть его из жизни, ненавидеть. А во-вторых, так будет лучше для нас обоих. Как говорила Катерина Тихомирова, не хочу начинать семью с обмана – противно.
Возможно, я пожалею о своем поступке. Возможно…
– Учти, – серьезно заявил Погодин, – я ничего не простил и когда-нибудь отомщу. Извиняться не буду, не заслужила. Превозносить за честность тоже не буду: гордость пока имеется. Если что, ты в курсе, где меня найти. Дура ты, Верка, но я всё равно тебя люблю. Как ни странно…
– Спасибо, что понял.
– Не понял и не пойму никогда, – отрезал Погодин, хмурясь. – Вязать тебя, что ли? Так сбежишь к своему герою. Мне мои нервы дороже.
Условились, что в Москву Сашка вернется, как планировал. Родителям сообщим перед самым отъездом, дабы не устраивали разборки. Представляю, как огорчится мама: она-то его давно в сыновья записала.
– На глаза матери лучше не попадаться, – прочел мои мысли бывший жених, – сбежавшая невеста – позор на седую голову до пятого колена. Как думаешь, Миленка за тебя прокатит? Перекрасить, приодеть…
Следующие полчаса он удирал зайчиком, получая по всем местам диванной подушкой. Чтобы Миленка Истомина представлялась таким ангелом, как я?! Это не месть, это свинство!
***
Через несколько дней, подустав от бестолковых блужданий по квартире, постновогодних комедий и переливания из пустого в порожнее, решила наведаться в больницу. На людей посмотреть, себя показать, а заодно извиниться перед кое-кем, если удастся его встретить.
Не удалось: мы разминулись. Всезнающая Кара рассказала, что Воропаев был здесь с четверть часа назад. Покрутился, покомандовал и исчез в неизвестном направлении.
– Когда появится, не знаешь?
– Славка, который Сологуб, с ним последний разговаривал. Сходи спроси, может, в курсе, – посоветовала медсестра и стрельнула глазами. – А тебе зачем, подруга? Соскучилась?
– Безумно, – буркнула я, отворачиваясь. – Жить без него не могу! Сплю и вижу.
– Ладно тебе, Верк, не злись. Все знают, что он не подарок. Хотя-а, – мечтательно вздохнула Карина, – такие мужики на дороге не валяются. Ка-ак зыркнет иногда – аж всё внутри трусится. Жаль, что занят, а то взялась бы посерьезней.
– Ну, удачи, – я заметила бредущего в нашу сторону Сологуба и помахала ему. – Славик, привет!
– Доброе утро, – парень смущенно косился на Карину, накрашенную как два десятка готовых к войне индейцев. – А я вот тут иду…
– Мы видим, – нелюбезно перебила медсестра. – Ты с Воропаевым болтал, тушканчик?
– Болтал…хм… слабо сказано. Обратился насчет характеристики, так меня не только послали по витиеватому адресу, но еще и нагрузили, – поделился бледный от негодования Сологуб. – Цитирую: «Чтоб на всякую ерунду не распылялся!». А ведь продвижение по карьерной лестнице – это очень важно. Начинать нужно уже сейчас, с первой, так сказать, ступени…
