Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
***
Такси резво домчало меня до больницы. Водитель, пожилой, усатый, с блестящей лысиной, болтал без умолку, называл «дивчинкой», слушал классику и дымил на весь салон. Я съежилась на заднем сиденье и закрыла глаза. Окружающий мир пролетал мимо побочным фоном, а защитное поле, к которому я отчаянно взывала, хранило зловещее молчание. Обиделось, наверное. Есть за что.
Расплатилась с таксистом, выбралась из машины, вошла в здание больницы, поздоровалась с завхозом Антонычем – всё на автопилоте. В коридоре наперерез мне бросился Печорин.
– Ты где шастала?! – вампир дернул меня за локоть и бесцеремонно поволок куда-то.
Как оказалось, в ординаторскую.
– Вернулась! – прорычал он в трубку. – А шут ее знает, не сообщала! Ждем!
– Соболева, ты… у меня слов нет! – он плюхнулся рядом на диван. – Мы думали, тебя сожрали в темном переулке! Где ты была?
– Перестаньте орать! Мы с вами на брудершафт не пили, и не ваше дело, где я была.
– Будешь сама ему объяснять, – немного остыл стоматолог. – Он уже собирался к твоим предкам заявиться, у вас трубку никто не брал.
– А дома нет никого, – безжизненно отозвалась я. – Папа уехал, мама в гостях в Нижнем, Анька в школе…
– Будешь сама объяснять, – повторил Евгений Бенедиктович.
Воропаев примчался минут через десять-пятнадцать. Думала, удавит на месте, но нет.
– Вы в порядке, – устало выдохнул он.
– В полном. Отсутствовала по личным причинам, можете сделать мне выговор…
– Без советов обойдусь, – буркнул Артемий Петрович.
А что еще он мог сказать? Отчитать за выключенный телефон? Ситуации бывают разные. Отругать за то, что не предупредила? А он мне, простите, кто? Не мама, не папа и даже не троюродный дядюшка.
Почувствовав ментальное прикосновение к ауре – проверял, всё ли в порядке, – возмущенно зашипела:
– Да отстаньте вы со своей магией! Надоели!
Воропаев не обиделся, скорее, удивился.
– Вы чувствуете меня?
Захотелось крикнуть, что после упрямого поля это как раз плюнуть, но я промолчала.
– Оставляю вас, – хмыкнул вампир, – посуду, просьба, не бить: она не казенная.
Вздрогнув от громкого звука, поднялась с дивана и надела халат.
– Кто там у нас по списку, Радищева с пневмонией? Идем к Радищевой, – бодро заявила я, собираясь сбежать по-быстрому.
– Вера Сергеевна, что с вами происходит?
– Ничего. Я прошу прощения за опоздание и обещаю наверстать упущенное. Остаюсь на дежурство, хоть на всю неделю…
– Не надо таких жертв, – прервал он меня, – просто скажите, где вас носило эти четыре часа.
– Личные причины, я же сказала.
В ординаторскую прокрались Сева и Жанна. Увидев нас, они одинаково смешно изменились в лицах.
– Ой, мы, кажется, помешали, – молодой терапевт уставился в пол.
– Вовсе нет, Романов. Я уже ухожу, – прощальный взгляд Воропаева прожег меня насквозь, – Соболева, во время перерыва зайдите ко мне.
– Пренепременно.
Проигнорировала вопросительный прищур Жанны и, усевшись за стол, принялась делать выписки из нехуденькой карточки Радищевой. Любопытное сопение сладкой парочки действовало на нервы, но вскоре и они ушли.
Убедившись, что поблизости никого нет, я поплотнее прикрыла дверь и достала пузырек бабы Клавы. Либо сейчас, либо никогда: во время перерыва его просто-напросто конфискуют. Выпью и проснусь другой? Не верится. Вот она, судьба, холодит ладонь. Прости, что нарушила своё обещание. Так будет лучше, я знаю. Чувствую почему-то. На всякий случай коснулась амулета – холодный, защита тоже спокойна, не колеблется. Значит, пьем. Твое здоровье!..
Ну и гадость! Меня едва не вывернуло наизнанку, но желудок мужественно выдержал испытание. Срок действия не обозначен, чего ждать – неизвестно. Выждала для верности пять минут. Дискомфорт вроде пропал, значит, идем к Радищевой.
Подняться с дивана помешала нахлынувшая тошнота. Что за?.. Без сил рухнула обратно, ставшее ватным тело не повиновалось. Пузырек выскользнул из онемевших пальцев. Застонав от мерзкого чувства внутри, согнулась в три погибели и сползла на пол. Сознание уплывало постепенно, толчками. Последней мыслью почему-то было: «Представляю, что скажут дома…» Я дернулась и провалилась в небытие.
Глава двадцатая
Спящая царевна
…В том гробу твоя невеста…
А.С. Пушкин.
Мать обрадовалась ему, словно не видела целый год. Она всем так радуется. Слушая ее мягкий напевный голос, Воропаев постепенно приходил в себя. Глодавшая его тревога пополам с раздражением сменилась привычным рабочим настроем, а всё то, что привычно, волей-неволей успокаивает.
«Вернулась в целости-сохранности, и то хорошо. До чего же упрямая девчонка! Давно ли глядела на мир кроткими глазами? А тут – на тебе! – характер имеется, да еще какой. Сборник ребусов, – вспомнил зав. терапией давнюю ассоциацию. – Ну ничего, Вера Сергеевна, наш гордый «Варяг» врагу не сдается. Оч-чень серьезный разговор я вам гарантирую».
– Артемушка, я домой хочу, – вернула с небес на землю мать. – Зачем мне здесь бока отлеживать? В конце концов, отдохнуть и дома можно…
– Ма, потерпи немного, – ласково отозвался он, – курс до конца пройдешь, и сразу домой. Пашка, кстати, просился навестить, после садика должны заглянуть. Ты не против?
– Конечно-конечно, пусть приходят! – оживилась ответственная бабушка. – Вы там без меня не голодаете? Галя не всегда успевает готовить…
– Мать, не начинай! Не первый день живем, – Артемий по привычке взглянул на часы.
– Ждешь чего-то? – догадалась Марина Константиновна. – Вот и Верочка такая же: не сидится ей на месте, всё умчаться норовит. Дела, дела…
– Верочка – это которая, Соболева? – зачем-то переспросил Воропаев. Будто в его отделении существовала другая Верочка!
– Фамилии я не знаю. Худенькая, светленькая, она еще практику проходит. Хорошая девочка, добрая, только глаза грустные, нет-нет, а пробежит по лицу тень. Может, у нее несчастье какое?
Ага, одно сплошное несчастье, имя которому Юность Упрямстьевна Воображанова, а источник – он сам. Головокружительные перспективы, во всех возможных смыслах!
– В общем, гражданка Лавицкая, самочувствие в норме, давление в норме? Курс лечения продолжаем, и не смотрите на меня так!
– Почему ты не стал архитектором, адвокатом, инженером, на худой конец? – привычно вздохнула мать. – Плохо я тебя воспитала.
– Не надо драмы, мы хорошо питаемся... О, вовремя напомнила: тебе чего-нибудь привезти?
– Куда еще?! – она открыла забитую продуктами тумбочку. – Соседки объелись и просят пощады. Хоть в столовую сдавай.
– Обойдется столовая. Ладно, ма, мне пора, часам к шести забегу. Режим не нарушать!..
Мобильник в кармане заорал одновременно с ворвавшейся в палату Оксаной. Не вошедшей, не вбежавшей, а именно ворвавшейся, как какой-нибудь тайфун «Милисента» в Соединенные Штаты Америки.
– Артемий Петрович! Там, там… – задыхаясь, пролепетала женщина, – у нас…
– А не пойти бы вам, Мария Васильевна? – едва слышно буркнул Воропаев, отключая телефон. – Успокойтесь, Оксана Александровна, и говорите толком. Что случилось?
– Там… там в ординат… Соболева… того…
Он не помнил, как промчался через всю больницу, до ординаторской и буквально отшвырнул бестолково суетящихся коллег. Людей набилось множество, и все пытались привести в чувство лежавшую на диване Веру. В помещении стоял резкий запах нашатыря: Толян ненароком опрокинул бутылочку.
– Она вроде не дышит… – клацнул зубами Сологуб.
Не поддаваясь охватившей народ панике, Артемий нащупал пульс. Слабый, но есть. Грудная клетка еле-еле двигалась: девушка дышала. На первый взгляд, банальный обморок, внешних признаков инфаркта, инсульта, сердечного приступа и прочего не наблюдалось.
– Романов, нашатырь! Все лишние – брысь!
Пузырек с нашатырным спиртом ему протянула Жанна, но никто не ушел. Стоит за спиной толпа баранов с круглыми глазами, в основном медсестры-первогодки да любимые интерны. Лопочут в панике, врачи! Разбавляла толпу неизвестно откуда взявшаяся тетя Зина-уборщица.
– Я сказал, пошли вон!
– Нашатырь не поможет, Артемий Петрович, – Сологуб. – Ничего не помогает. Мы уже двадцать минут бьемся…
– А РАНЬШЕ НЕЛЬЗЯ БЫЛО СКАЗАТЬ?!
Вера на внешний мир не реагировала, только дышать стала жестче, тяжелее. Воропаев подхватил ее на руки (уже практически привычное для него действо) и, на ходу раздавая распоряжения, понес в ближайшую «одиночку». Приходилось идти небыстрым ровным шагом: любое резкое движение доставляло девушке боль, по меловому лицу то и дело пробегала судорога. Держись, только держись! Дыши!
Он на автомате проверил ауру. Разодранная в клочья, она пылала конвульсивным, пронзительным светом – так ведет себя лампа накаливания, прежде чем перегореть. Края почти потухли, лишь центр продолжал полыхать. Если погаснет совсем – кирдык.
В крохотной одноместной палате Воропаев осторожно опустил Веру на кровать, а сам уселся на единственный стул. Жуткое состояние ауры стояло перед глазами, мешая сосредоточиться. Первым делом следует остановить угасание, всё остальное ждет.
Защитное заклинание, потребовавшее немало времени и сил, было сметено другой, более могущественной силой, поэтому и не сработала тревога… Он подумает об этом после, не теперь… «Штопка» ауры – он никогда не был силен в этом и по неопытности цеплял «за живое», причиняя девушке еще большие муки. Прости меня, родная, я не нарочно. Потерпи, сейчас это закончится.
Всё, что ему удалось сделать, это ненадолго остановить разрушение. Дыхание Веры выровнялось, но оставалось таким же слабым, едва уловимым. Крохотная победа стоила Артемию львиной доли резерва магии, а ведь предстояло еще очень многое.
Ввалившийся интерн Малышев даже не подозревал, какой жуткой смерти сумел избежать.
– Артемий Петрович…
– Что еще случилось?
– Мы тут под диваном нашли, укатился, наверное, – ковшеобразная лапища интерна что-то сжимала. – Короче, вот. Хрен его знает, чо такое! Посмотрите, вдруг важное.
Пустой флакончик из-под духов или лекарства, без этикеток и надписей.
– Девчонки говорят, что не теряли, – прогнусавил Толян. – Выходит, Веркино…
– Спасибо, Анатолий Геннадьевич. Можно попросить вас об одолжении? – прибегать к внушению зав. терапией не рискнул. – Кто видел, что Соболевой стало плохо?
– Да те, кто был, и видели. Чо от меня-то требуется?
– Скажите им, что Вере стало лучше. Ничего серьезного, переутомление и как следствие обморок. Сюда дорогу забудьте. Спросят обо мне – скажите… ч-черт… что уехал по важному делу. Если возникнут проблемы, звоните, пишите, но ни в коем случае не приходите. Ясно?
Одним из главных достоинств Толяна, способным практически затмить недостатки, было умение не задавать лишних вопросов. Когда дело пахло жареным, простодушный интерн схватывал на лету. «Тормоза долго не живут», – считал Малышев, предпочитая быть газом.
– Как скажете. Я тогда пошел?
– Идите. Удачи.
Одной рукой удерживая холодную руку Веры, Артемий достал телефон другой. Заверил мать, что не произошло ничего серьезного, – та места себе не находила, – после набрал Печорина и попросил срочно зайти. Требовалась помощь не-человека.
От страха рвались на лоскуты внутренности, но голова работала четко. Ее отравили? Вполне возможно, быстродействующих химикатов пруд пруди. Предотвратить первую стадию не успели, попытаемся справиться со второй. Для этого нужно узнать природу яда. Вампир поможет. Для Воропаева содержимое склянки ничем не пахло, а пробовать на вкус не имело смысла. Печорин, как своего рода нежить, обладал сверхчеловеческим обонянием и мог что-либо учуять.
– Гадость какая! – чихнул вампир, обнюхав склянку. – Не знаю, что именно тут намешано, но сосновый пепел присутствует и… пчхи, на костный клей похоже! Точно, клей. Отравиться можно гораздо менее извращенным способом! Блин-блин-блин! А-апчхи! Желудок ей промывал?
– Пытался, не в буквальном смысле, конечно. Эффект нулевой, – Воропаев говорил спокойно, однако спрятал в карман дрожащую руку. Пока он рядом, Вера держится, но стоит ему уйти, связь с аурой прервется, и тогда…
– Есть еще вариант: судмедэкспертиза, но это долго. Можно попробовать обратиться к нашим, дернуть за старые ниточки, и результат будет известен через день-два, не раньше.
– Женька, как друга прошу, дерни! Я не смогу вылечить ее, если не буду знать от чего.
Печорин скептически изогнул бровь. В глубине души он не верил, что всё настолько серьезно. Опять женские штучки, будь они неладны!
Лежавшая без движения девушка вдруг тоненько вскрикнула и забилась в конвульсиях. Заговоры, способные облегчить боль, отлетали рикошетом. Лампочка под потолком глухо хлопнула и погасла. Артемий удерживал корчившуюся в муках практикантку, стоматолог приплясывал рядом, не зная, с какого боку подступиться.
– В холодильнике коробка… ампулы… дай одну сюда!
– А шприцы?
– На холодильнике!
Вера дернулась особенно сильно, и зав. терапией буквально рухнул на нее. Печорин нервно хехекнул, откусывая крепкими зубами «верхушку» ампулы. Он умел смеяться не вовремя и плакать невпопад, хотя первое с ним случалось, несомненно, чаще, чем второе.
– Держи ее, аккуратно!..
– Да не могу я, она вырывается! Бешеная какая-то!
– Ты вампир или кто?!
Общими усилиями им удалось обездвижить Веру, и Воропаев ввел ей двойную дозу обезболивающего. Пусть не сразу, но девушка перестала извиваться и затихла. Глядя на то, как зав. терапией укрывает одеялом обмякшее тело, немало повидавший на своем веку Печорин хрипнул:
– Машу ж вать…
– Не затягивай с экспертизой, о большем не прошу. Долго ей не вытянуть.
– Д-да. Уже звоню.
Он долго и упорно уговаривал кого-то по телефону, с одной и той же монотонной интонацией. Собеседник рычал на него, он рычал на собеседника. Артемий уловил несколько обрывочных фраз: «вопрос жизни и смерти», «как можно скорее», «в долгу не останусь».
– Два дня, не раньше, – подвел итог Бенедиктович, – они и так загружены, злые, как… как всегда.
– Спасибо.
– Что ты собираешься делать?
– Дожить до вечера, а там посмотрим.
– Я серьезно, – Печорин упаковал шприцы с ампулами, сунул их на место. – Тебя будут искать и найдут обязательно. Не сдашься по первому требованию – попрут отсюда со всеми вытекающими.
Вместо ответа Артемий поднялся со стула. Мгновение, и в «одиночке» стоят два совершенно одинаковых Воропаева, не отличишь.
– Дохлый номер! Ма Кра знает этот фокус, раскусит в два счета.
– Плевать. К Крамоловой он пойдет только в крайнем случае, а для остальных сгодится. В первый раз что ли?
– Ну, тогда сиди, если что – звони. Пойдем, служивый, трудиться на благо Родины, – кивнул вампир «Воропаеву номер два».
Тот презрительно фыркнул и первым покинул палату. Фантом хранил отпечаток личности своего создателя, а потому имел идентичные привычки, интонации, манеру поведения, походку и действовал так, как мог поступить в аналогичной ситуации его хозяин. Но радужные перспективы портило одно-единственное «но»: при тактильном контакте дольше семи с половиной секунд двойник переставал быть материальным и развеивался. Артемий – что греха таить? – частенько пользовался фантомом, чтобы побывать в двух местах одновременно. Однако чем больше двойников ты создаешь, тем сложнее их контролировать, и получаются они гораздо менее похожими на оригинал, поэтому здесь нужно соблюдать меру. Да и близких людей таким маскарадом не проведешь, они с ходу отличают фальшивку…
День тянулся медленно, секунды не отличались от минут, а часы вообще исчезли. Были периоды до Вериных приступов и периоды после: через каждые полтора-два часа она начинала метаться, стонать, корчиться от боли. Он и время-то теперь измерял в альтернативных единицах – приступах. И в ампулах из холодильника.
Передозировка препаратов могла привести к гораздо более ужасным (Воропаев усмехался про себя) последствиям, он был вынужден использовать малодейственную магию и держать девушку собственными силами. Лечение ауры, снятие боли, «звуконепроницаемость» палаты, фантом – резерв таял на глазах, оставляя взамен пустоту и тянущее ощущение под ложечкой.
«Вот она, универсальная, могущественная магия, безграничное волшебство, – с горечью думал Артемий. – Зачем она, если не поможет, когда ты нуждаешься в ней сильнее всего?»
Тело затекало от неудобного положения, приходилось вставать и ходить по палате. Он ведь никогда не сидел на месте, предпочитая бежать куда позовут, где он будет необходим, заниматься делом и приносить реальную пользу. Сохраняя идеальный порядок в документации, зав. терапией ненавидел бумажную волокиту. Вот и Верочка такая же: не сидится ей на месте, всё умчаться норовит. Вера, Верочка, что же ты наделала? Ради чего?
Не стоило быть гением, чтобы понять: Соболева выпила добровольно, никто не вливал в нее яд силой. Знала ли, что именно пьет? Наверняка. Сумела достать где-то подобную дрянь и, не колеблясь, выпила. Или колеблясь? Ему не узнать об этом. Хотя какая теперь разница?
Немало времени Воропаев убил, «прощупывая» девушку так и этак. Защиту смел кто-то (или что-то), растворил, не оставив следов – теперь в возникновении яда сомневаться не приходилось: изготовлен существом, знающим в этом толк, опытным колдуном или ведьмой… Сердце заныло от страшного прозрения: не получив помощи от него, Вера нашла ее у кого-то другого. Думала, что нашла…
– Ненормальная! Больная! Истеричка! Совсем чокнутая! Эгоистка паршивая!
Услышь она его, вероятно, поделилась бы тезисом о субъективности, несправедливости и предвзятости данного суждения, в своем обычном духе. Он что есть силы укусил себя за руку, чтобы не завыть, как волк на луну. Вой рвался из нутра, не из горла даже – из кишок. Боль отрезвила ненадолго и как раз вовремя: девушку накрыл новый приступ.
***
Малышев выполнил свое обещание – в палату так никто и не пришел.
Ночь принесла на крыльях выбор: не спать совсем, не оставляя Веру ни на секунду, либо позволить себе подремать перед самым рассветом, чтобы восстановить те крохи Силы, необходимые для поддержания заклинаний и контроля над двойником, ведь завтра предстоит делать нового. Кто знает, как яд поведет себя ночью? В итоге Воропаев решил не спать пока хватит сил, а если станет совсем туго, задействовать неприкасаемый источник – преобразовать в магию Жизненную Силу. Он подивился собственной никчемности: играючи выдерживать ночное дежурство, по возможности два, и спечься к концу первого дня. Артемий презирал себя за эту слабость. Организм деловито отключал анализаторы, готовясь ко сну. Он устал и хотел спать… Просыпайся, безвольная ты скотина! Встал и пошел!
Воропаев задернул занавески, заменил лампочку – слабый импульс погоды не сделает. Лицо Веры в тусклом свете казалось безжизненным, словно картонным, светло-русые волосы разметались по подушке. Даже на грани между жизнью и смертью она была красива. Нет, не той общепринятой, «кукольной» красивостью, за которой обычно ничего не стоит, а своей особой, не похожей на остальных трогательной красотой. Совершенная. Чистая, наивная душа, по-детски непосредственная и эгоистичная. Полезла за луной с неба. Ребенок, блин. Дитё дитём. Ангел-вредитель…
Обиженный мозг, которому не дали прикорнуть, взялся за трансляцию воспоминаний.
Он ведь уже видел ее спящей, почти такой же беспомощной. Давно, в ординаторской, когда остался на дежурство, никого не предупредив. Решил, что хватит с него танталовых мук, пора выбить клин клином. Да кто она, в конце концов, такая, эта Вера Соболева, чтобы он, взрослый мужик, до онемения торчал под ледяными струями, как какой-то озабоченный мальчишка? Раньше он не знал, как это больно. Узнал. До сих пор стыдно.
В общем, тогда Артемий был настроен на перемены. Мысли в голову лезли самые крамольные (ежу понятно, кто тут постарался), а жалко… оно у пчелки. Она бы ни о чем не вспомнила, а он сможет преодолеть этот барьер и жить дальше.
В ординаторской горит свет, наябедничала полоска под дверью. Всё трудится. Ответственная… Он прекрасно открывал двери, не издавая при этом никакого шума. Но каково же было удивление Воропаева, когда вместо трудящейся в поте лица Веры Сергеевны он обнаружил просто Веру, мирно сопящую на диване и кое-как укрытую халатом! На столе громоздились документы, к которым едва ли кто-то притронулся, рядом остывала чашка с чаем. На блюдце сиротливо лежала зефирина в шоколадной глазури.
Эта зефирина его добила почему-то. Артемий потер лицо ладонями и беззвучно рассмеялся. Извращ-щенец! Как тебе литовский праздник Обломайтис? Рука-то поднимется на спящую? Или не рука…
Вера спокойно дышала под своим халатом, который практически сполз с нее, и, конечно, не подозревала о возможном покушении на девичью честь. Да что там? Вся решимость куда-то сразу испарилась. Подлец, ох, подлец! Смех один! Не будить же ее, в самом-то деле!
Воропаев присел рядом, зачем-то поправил на ней халат и «повесил буйну голову». Уходить он не собирался. Девчонка завозилась во сне, слегка толкнув ногой своего непосредственного начальника. И что он в ней только нашел? Костлявая, неказистая, личико маленькое, волосы не пойми какого цвета. Размер… хм, размер тоже далек от идеала. Девчонка-школьница, хотя и среди них встречаются вполне себе такие… сформировавшиеся экземпляры.
«Не пойми какие» волосы выбились из пучка, прикрывая маленькое аккуратное ухо и тонкую шею. Он потрогал эти прядки, не касаясь кожи. Мягкие, но точно крашеные. Соболева в своем уме? По доброй воле выбрать такой жуткий цвет… А глаза у нее – линзы, вблизи это хорошо видно.
Верина рука вдруг шевельнулась, поползла по дивану, будто что-то искала. И нашла руку Воропаева. Тот замер, готовый набросить невидимость.
– Это ты?
Забавно…
– Зависит от того, кого вы хотели увидеть. Формально, я это я.
Соболева улыбнулась. Не просыпаясь улыбнулась!
– Значит, ты. Ни с кем не спутать…
Она накрыла его руку шатром ладони. Вдвойне забавно…
– Ты мне давно не снился. Я скучала.
– Разве это сон? – вообще здорово, если она понимает, что спит.
– Конечно, сон, иначе быть не может, – отчетливо сказала девушка. – В жизни мы далеко, почти что на разных планетах.
Теперь понятно, за кого его приняли. За таинственного Александра Погодина, то бишь, за московского жениха. Но с каких это пор Москва – другая планета?
– Я на Марсе, ты на Юпитере? – пошутил Воропаев, чувствуя себя ужасно глупо. – Земля, Земля, я Марсоход-1…
– Не уходи! Это хороший сон. Не хочу просыпаться…
– Надо, Вера, надо. Родина-мать зовет. Это свинство – так внаглую спать на дежурстве.
– Но если я проснусь, ты уйдешь, – жалобно заметила сновидица.
– Вернусь на Марс. Не переживай, – Артемий слегка пожал ее пальцы, – я буду с тобой еще оч-чень долго…
О чем он только думает?!
«Ты будешь жить, слышишь? Хочешь того или не хочешь, но я тебя вытяну. Любой ценой».
Ближе к утру заглянул Печорин и без своих обычных шуточек предложил:
– Давай я подежурю, а ты подремай. Разбужу, если вдруг что.
– Не надо, всё нормально. Двойника видел?
– А как же? – вампир поскреб гладко выбритый подбородок. – Шарится по отделению, типа на посту, не просвечивает вроде… Она хоть как, держится?
– Без изменений, ни туда, ни сюда. То мечется, то замирает. Пробовал чистить интоксикацию – бесполезно, не реагирует.
– Я отдал ту штучку нашим, – поделился Евгений. – Хорошие ребята, толковые, обещали прислать итог завтра утром. Дотянете?
– Деваться нам некуда.
Воропаев встал, немного прошелся. Сидеть было неудобно, постоянно затекала спина.
– Слушай, не майся дурью, пойди приляг! До твоей обители две минуты от силы, успеешь прибежать, – безрезультатно взывал к нему Печорин. – Знаешь, после всего, что между вами было, ты просто обязан на ней жениться. Или назначить неустойку за потраченные нервы и здоровье.
– Да ну тебя, – махнул рукой зав. терапией.
– Не, я серьезно. Нельзя оставлять ее безнаказанной!
Остаток времени вампир вспоминал анекдоты, травил байки и даже описал в деталях знакомство с Верой в поезде.
– Как она Малышева выставляла, на всю жизнь запомню! Представь только: сидит такая хлипкая девица, перед ней – такой громадный амбал, и эта самая девица укатывает его морально. Я, говорит, признана вменяемой и в социальном плане неопасной… Эй, да ты спишь!
– Не сплю, – отозвался Артемий, – просто задумался. А с Малышевым по-другому никак, только давить интеллектом. Хотя он не дурак, просто качественно прикидывается.
Печорин умолк, покачал головой и продолжил бессмысленную болтовню.
К началу рабочего дня девушке стало хуже. Приступы повторялись каждые полчаса и длились дольше, чем раньше. Обезболивающее из холодильника подходило к концу, вампир предложил добыть нового, но Воропаев отказался. Нет смысла глушить боль, если не знаешь, как устранить причину оной. Ситуация складывалась тупиковая: состояние Веры требовало его постоянного присутствия, усталость – следствие магического перенапряжения, – валила с ног, а двойник становился всё прозрачнее. В конце концов, пришлось отказаться от его использования и искать другой выход.
Крамолова затаилась и больше не звонила. Бенедиктовичу удалось выведать, что она уехала в райцентр по делам учреждения, срок возвращения неизвестен. Зам главного врача по лечебной части, к которому не преминул обратиться Воропаев, без удивления подписал просьбу об отпуске.
– К чему такая спешка? – только и спросил Илья Алексеевич. – В начале года…
– Семейные обстоятельства, – зав терапией спокойно выдержал изучающий взгляд. – Мне не нужен месяц, дайте неделю-две.
– До первого февраля, больше не могу, – со вздохом сказал доктор Мельников, ставя кругленькую толстую подпись. – Марья Васильевна скоро вернется, требуйте с нее. Уверен, вам она не откажет.
– Спасибо вам огромное, – Крамолова не дала бы ему и трех дней, Артемий прекрасно понимал это. А замечать сарказм он попросту устал: всем известно, какие слухи ходили о нем и Марии Васильевне.
– Не за что. Идите, раз надо.
Одной проблемой меньше. Оставив все необходимые распоряжения, Воропаев вернулся в палату к Вере, где его дожидался вампир в компании молоденькой девушки чуть старше Соболевой. Артемий вспомнил ее: перевелась к ним после Нового года, мелькнула пару раз и с тех пор на глаза не показывалась. Елизавета Григорьевна Наумова, если память ему не изменяет.
– Эт-то что еще такое?
– У нас опять проблемы, – пояснил стоматолог, косясь на спутницу. – Лиз, поясни ему.
– Артемий Петрович, мы должны оформить Соболеву как пациентку нашего отделения, – пролепетала та, краснея пятнами, – иначе начнутся расспросы. Вы с сегодняшнего дня в отпуске, поэтому…
– Что ты ей рассказал? – спросил зав. терапией, не обращая внимания на детский лепет.
– Самую малость: человеку плохо, нужна палата, тихо и без свидетелей. Рано или поздно пришлось бы сделать это, нравится тебе или нет. А Лизка – наш человек, правда, Лизок?
– Я… я никому не скажу. Когда потребуется помощь, только позовите.
– Обязательно, Елизавета Григорьевна, – лучезарно улыбнулся Печорин, пряча от друга хитрые глаза, – позовем-с. Оформишь нашу красотулю… ммм… как сердечницу, допустим, себя – лечащим врачом, и шоколадно будет.
Наумова, покраснев еще больше, отправилась выполнять приказ.
– Не люблю я людей принуждать, – оправдывался Евгений, – но ради дела… Лизка легко поддается влиянию, да еще и тайно грезит о твоем покорном слуге. Не объяснять же ей, кто я есть на самом деле? Комбинация, достойная дядюшки Рейгана.
– А на человека тебе плевать.
– Почему же? – не обиделся стоматолог. – Просто я смотрю на вещи трезво: можно извлечь выгоду без потерь – извлекаю. Как Верка твоя поправится, доступно объясню Наумовой, что мы с ней не пара, и разойдемся, как в море корабли. Она неплохой человек, но вся проблема именно в ее человечности.
Вампиры, хоть живые, хоть мертвые, не могут быть вместе с людьми. Дело здесь даже не в гастрономических пристрастиях, постоянных искушениях и прочем, а в банальной физической несовместимости. Печорин как никто понимал, что приманивает неопытных женщин, однако не опускался до «неравных» романов даже ради имиджа. Привяжешься еще – отдирай потом, а душа у него на месте, что бы там не думали некоторые.
– Лизка обещала притащить раскладушку, раз боишься оставлять свою ненаглядную. Будет приходить время от времени, чтоб подозрений не возникло, и сможет в случае чего подежурить. Ты у нас всё-таки не каменный.
– Спасибо, – он уже перестал считать, сколько раз за последние дни употребил это слово, – с меня причитается.
– Фигня вопрос, – фыркнул вампир. – Ладно, меня боляльщики заждались с пломбами и кривыми прикусами. Хорошо тебе отдохнуть!
Остаток дня пролетел как в тумане. Воропаеву пришлось позвонить жене, соврать про внезапную командировку. Домой решил наведаться вечером, чтобы взять термос и кое-какие мелочи. Если его увидят в больнице, действительно начнутся расспросы вкупе с проблемами, но четверть часа погоды не сделает. Теперь у них есть Наумова.
Вера лежала без движения, лицо тихое, спокойное. Будто не ее, а кого-то совсем другого недавно терзала боль. Приступы стали для обоих привычными: она не так сильно вскрикивала, он действовал автоматически, не давая страху или панике взять вверх. Страх следовал за ним неотступно; не приступов как таковых, а вероятности, что именно этот может оказаться последним. Эта вероятность постоянно росла.
– Завтра всё станет известно. Завтра мы узнаем, что делать дальше, – Артемий повторял эти слова, точно молитву, не замечая, что говорит вслух.
Беспомощность – мерзкое чувство. Пусть внешне это не слишком заметно, но Вере хуже. Нынешнее состояние выматывает ее, выпивает досуха. Долго так продолжаться не может, кто-то обязательно уступит.
Цепочка с подвеской выбилась из-за ворота блузки. Вот она, причина всех бед, мерцает, будто ничего не произошло. Он машинально поправил украшение, задержав снежинку в пальцах. Взять бы и повернуть время вспять, сделать то, что должен был сделать. Судьба сыграла злую шутку: они разминулись всего на день. Знать бы еще, какая добрая душа сыграла роль благодетеля…
Тихий скрип двери. Елизавета. Смотрит на него со странным выражением, мнется.
– Я вам кофе принесла, – сообщила она. – Весь день тут сидите, не выходите.
Артемий кивком поблагодарил ее и взял кружку. Наумова присела на свободный стул.
– Всё настолько плохо? – кивок в сторону Соболевой.
– Ничего, если я не отвечу?
– Простите, – Лиза ковыряла линолеум носком туфли. – Я могу подежурить, если хотите…
– За предложение спасибо, но не надо. Ступайте домой, Лизавета Григорьевна, поздно уже, – он поставил кружку на тумбочку.
Наумова приспособила туда же пакет.
– Бутерброды, – тихо пояснила она. – Вы себя голодом уморите.
Вера неожиданно вздрогнула, изогнулась, закричала пронзительно. Воропаев удерживал ее на кровати, шепча врезавшиеся в память слова.
