Текст книги "Кошечка в сапожках (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

– Да, пожалуйста.

– Я отпущу тебя, ты знаешь. Раньше или позже. Когда закончу с тобой.

– Пожалуйста, – повторила она.

– Больно?

– Да, я прошу тебя! Ну, пожалуйста!

Он отпустил ее сосок.

– Ну, а теперь как?

– Спасибо, – сказала она, прерывисто дыша.

– Держу пари, ты хотела бы иметь свитер. Ведь здесь прохладно, верно? Не исключено, что в этой сумке есть отличный теплый свитер. Хорошо было бы, если бы я принес тебе свитер?

– Да, – ответила она.

– Почему?

– Потому что мне холодно.

– А-а-а… А я решил, что ты стесняешься.

– Я хотела сказать не это.

– А что ты хотела сказать? Так ты стесняешься или нет?

– Как тебе угодно.

– Опять дерзость! Отвечай на мой вопрос!

– Я хотела сказать, что, если ты думаешь…

– Да, я думаю, что ты не стесняешься.

– Значит, я тоже так думаю.

– Но ведь на самом деле ты так не думаешь, верно? На твоем челе – знак порока, и ты отринула стыд, – он улыбнулся, – так тебе холодно?

– Очень.

– И страшно?

– Немного.

– Только немного? Ты боишься, что я могу тебя снова побить?

– Да.

– Но только немного. Возможно, я недостаточно тебя побил. Видимо, это так, если ты боишься только чуть-чуть…

– Я очень боюсь, – произнесла она.

– Тебе будет страшно, – сказал он, – тебе будет очень страшно, пока я не закончу с тобой, – он снова улыбнулся, – бедная Кошечка! Совсем голая и дрожащая от холода в своих сексуальных красных сапожках. Устали ножки, и пересохло горлышко. Хочешь пить?

– Да.

– Конечно, хочешь, чтобы я принес тебе попить. Конечно, хочешь, чтобы в сумочке был свитер, но его там нет. Я сжег всю твою одежду вчера вечером.

– Нет!

– Да. Одежда тебе больше не понадобится.

– Что… что ты хочешь сказать?

– Когда я отпущу тебя, одежда тебе не понадобится.

– Когда это будет?

– Когда я буду готов, – ответил он. – Вставай!

Оттолкнувшись от стены, она опустилась на колени. С трудом ей удалось подняться.

– Подойди сюда, ближе к свету!

Она пропрыгала в середину помещения.

– Тебя развязать?

– Да, пожалуйста.

– Нет, я так не думаю. Тебе интересно узнать, что там в сумке? Есть ли там еда?

– Да.

– Ее там нет.

– Но ты говорил…

– Я только сказал, что ты надеешься на сандвич, вот что я сказал.

– Да, ты это сказал.

– Что ты надеешься поесть?

– Да.

– Потому что бедная Кошечка такая голодная, верно?

– Да.

– И хочет пить.

– Да.

– Но в сумке нет ни еды, ни питья, – сказал он, – там только полотенце и ножницы.

Она посмотрела на него. Он снова улыбнулся. Ее начала колотить дрожь.

– Тебе страшно? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

– Полотенце не пугает тебя?

– Нет.

– А ножницы?

– Меня ничто больше не пугает.

– Тогда отчего ты так трясешься?

– Мне холодно.

– Нет, тебе страшно.

Он залез в сумку и, достав скрученное пляжное полотенце, развернул его как знамя. Накинув ей на плечи, он одернул полотенце на груди.

– Стыдливость, стыдливость! – сказал он. – Одень меня, ибо я нага!

Он снова полез в сумку. Лезвие ножниц блеснуло при свете лампы.

– Ведь ты же не хочешь быть вся усыпана волосами?

– Что?

Он пощелкал ножницами.

– «И он уберет урожай свой своими серпами», – произнес он, и прядь длинных рыжих волос осталась в его левой руке.

Глава 5

Ох уж эти киносъемки! Однажды, когда Уоррен работал еще в Сент-Луисе, ему довелось поработать в том месте, где снимали кино. Сержанту вроде бы приплатили сотню долларов или даже больше за обеспечение порядка на улицах, но рядовым копам ничего не перепало.

Ох уж эти киношники! Он нигде больше не встречал таких людей, купающихся, подобно небожителям, в ореоле славы и неизреченной мудрости того, что творят. Толпы поклонниц с выпученными глазами в ожидании «звезды». «Звездой» обычно становился кто-нибудь из очередного телесериала, кого никто и не вспомнит уже через год. Уоррен не сомневался, что, предложи режиссер какой-нибудь дамочке из толпы поклонниц вынуть своего ребенка из коляски и треснуть его со всего размаху головой об тротуар перед кинокамерой, та сразу же от радости описается кипятком и воскликнет: «О да, сэр! Большое спасибо, сэр! Минуточку, я только поправлю прическу».

То же самое и здесь. Масштаб меньше, но такое же дерьмо.

В мире кино было нечто такое, что давало людям, делающим его, ощущение, будто они заново создают мир.

Большой автофургон возле дома на Сабал-Кей, машины припаркованы вдоль всей улицы и даже на тротуаре. И ни одной полицейской машины поблизости, хотя любой добросовестный полицейский уже навыписывал бы штрафных квитанций на десять тысяч долларов. Киношников это не волновало. Им ничего не стоит припарковаться прямо на фуражке у полицейского. В автофургоне – осветительные приборы, кабели и разное тяжелое оборудование. Уоррен, пройдя мимо него по дорожке, направился прямо к центральному входу в здание.

Никого не спрашивать, ничего не объяснять – таков девиз Уоррена.

Заходи так, словно ты здешний, мистер Хладнокровие, походка уверенная, темные очки тоже делают свое дело.

О Боже, здесь все так же, как было в Сент-Луисе, только здесь действо совершается на заднем дворе здания на Сабал-Кей. Камеры и софиты установлены вокруг плавательного бассейна. Эти люди, воображающие, что создают нечто божественное, на самом деле снимают заурядный рекламный ролик, расхваливающий садовую мебель. Но это не имеет значения. Они с таким же успехом могли бы быть в Риме и снимать «Клеопатру».

– Вам что-нибудь нужно? – спросил кто-то.

– Нет, – ответил Уоррен, даже не обернувшись.

– Мы здесь снимаем кино, – сказал тот же голос, и перед ним материализовалось тело, огромное и угрожающее.

Уоррен, сдвинув темные очки на лоб, смерил холодным взглядом человека, стоящего напротив. Огромная горилла в джинсах и синей мокрой от пота футболке. Без сомнения, ассистент. Они называют их ассистентами. Гора мышц, мозги отсутствуют – бурлак киноискусства. Уоррен вытащил из кармана бумажник и показал полицейский значок, который ему подарили при увольнении из сент-луисской полиции. По окружности примерно на дюйм меньше того, что он носил пять лет, но выглядит как настоящий, если его быстро показать.

– Проверка, – сказал он, захлопывая бумажник и поворачиваясь спиной к ассистенту. Уже через плечо спросил: – Где Вогэн Тэрнер?

– Снимает вон там, – ответил ассистент, – у вас какие-нибудь проблемы?

– Нет, – ответил Уоррен и пошел вдоль бассейна, который выглядел довольно непривлекательно в декабрьский день при температуре пятьдесят шесть градусов по Фаренгейту. Солнечная Флорида, подумал он.

Он хорошо знал, что лучше не беспокоить всю эту киношную братию, пока они не закончат снимать кадр. Они очень эмоциональны, эти киношники. Если им сказать, что над Калузой только что взорвалась водородная бомба, они вам ответят: «Отойдите и не мешайте, нужно еще реквизит поправить». Сейчас они поправляли осветительную аппаратуру, пытаясь добиться наилучшего освещения. Он набрался киношного жаргона, пока работал в Сент-Луисе, – если у тебя есть мозги, то ты начинаешь в конце концов понимать их марсианский язык. Они снимали камерой «Аррифлекс» на треноге, которую называли «ходулями» из-за длинных деревянных ног. Человек, глядящий в видоискатель, был Вогэном Тэрнером, одним из тех, с кем нужно было побеседовать Уоррену: он был оператором у Пруденс Энн Маркхэм. Тэрнер посмотрел в видоискатель и, оторвавшись от него, произнес: «Убавьте свет с той стороны».

Он обращался к осветителю Лью Смоллету (это был другой человек из списка Уоррена). Смоллет приладил кусок белой материи к экрану для регулировки освещения и повернулся к Тэрнеру, вновь прильнувшему к видоискателю.

– Подними повыше, – попросил Тэрнер, и Смоллет опять повозился немного с затенителем. Тэрнер кивнул.

– О’кей. Уберите все кабели из кадра!

Двое ассистентов начали перекладывать кабели, змеящиеся по площадке. Девушка в бикини зябко поеживалась возле комплекта шезлонгов, которые были подлинными «звездами» этого «фильма». Смоллет подошел к ней и сунул под нос экспозиметр.

– Ну, что у нас? – спросил Тэрнер, – где Бад?

– Я здесь, – отозвался мужчина.

Наверняка режиссер. Вождь всех этих индейцев. В джинсах и белой спортивной рубашке с длинными рукавами фирмы «Ральф Лорен», с маленькой синей лошадкой и всадником на левом нагрудном кармане. Докурив сигарету, он отбросил окурок. Тэрнер уступил ему место у видоискателя.

– Неплохо, – сказал режиссер, – я готов. Джейн?

– Готова, – сказала девушка в бикини.

– Дэнни?

Мужчина в плавках, стоящий у мостика для ныряния, помахал рукой.

– О’кей, начинаем, – произнес Бад.

– Тишина! – крикнул помощник режиссера.

Человек, сидящий за пультом звукозаписи – это был, должно быть, Марк Уили (третий человек из списка Уоррена), – сняв наушники, спросил:

– Звук даем?

– Нет, – ответил Бад, – внимание!

Внезапно стало очень тихо.

– Камера! – сказал Бад.

– Готова.

– Звук!

– Готов.

– Мотор.

– Отметка, – сказал помощник режиссера.

Человек с «хлопушкой», стоящий перед актрисой в бикини, сказал: «Кадр тринадцатый, дубль шесть» – и щелкнул «хлопушкой», на которой мелом были нацарапаны те же цифры.

– Мотор! – крикнул Бад, и актер в плавках пошел в сторону актрисы в бикини, усевшейся в один из шезлонгов. Приблизившись к ней, актер сказал:

– Привет, дорогая, – он наклонился и поцеловал ее, – ты готова отдохнуть на нашем тропическом…

– Стоп, стоп! – крикнул Уилли из-за пульта и посмотрел вдаль. – Там что, где-то самолет гудит? Или моторка?

– Убери запись, – скомандовал Бад.

– Да, это моторка, – сказал помреж.

Бад вздохнул.

– О’кей, подождем.

Уоррен тоже вздохнул. Они подождали, пока звук моторной лодки стих, и снова началось: «Тишина! Внимание! Камера! Звук! Отметка! Мотор!» Бад еще раз скомандовал: «Стоп!» – и сказал актерам, что их диалог должен начинаться до того, как Джейн сядет в шезлонг. Они начали все сначала, но Бад опять крикнул: «Стоп!», чтобы сказать Смоллету, что ему не нравится освещение и нужно еще раз замерить экспозицию. Смоллет, снова достав экспозиметр, сказал: «Одиннадцать». Они вновь начали и опять прекратили, и так еще раз, и еще. Наконец с двенадцатого захода кадр сняли.

– О’кей, теперь давайте переставим эти игрушки. – И ассистенты начали перетаскивать камеру и софиты на другую сторону площадки. Уоррен подошел к тому месту, где Тэрнер отдавал распоряжения одному из ассистентов.

– Мистер Тэрнер? – спросил он.

Больше всего на свете Тик и Моуз любили деньги. И еще они любили девочек и «травку». Но если у тебя есть деньги, то обязательно будут и девочки, и «травка», это так же верно, как то, что за днем обязательно наступает ночь.

С того момента, когда три недели назад они услышали об убийстве Прю, они, читая газеты и просматривая выпуски теленовостей, с повышенным интересом следили за ходом дела. Все шло к тому, что ее убил муж – владелец часового магазина. Сообщалось также, что он арестован без права освобождения под залог, а защищать его взялся некий адвокат, который, как поняли Тик и Моуз, в своей практике не вел ни одного уголовного дела. Говорилось, что прокурор намерен добиваться смертного приговора и у него довольно велики шансы на успех.

Но не это интересовало Тика и Моуза. Их интересовали деньги. Вот почему их внимание привлекло то, о чем по каким-то причинам не сообщалось в выпусках новостей.

Когда симпатичную блондинку двадцати восьми лет убивают в захолустной Калузе, эту новость выводят в заголовки. Особенно если жертва погибла от ножа. Нож – это ужасно. Лишь немногие знают, что чувствует человек, в которого попала пуля, но буквально каждый хотя бы раз в жизни порезался и знает, как это больно и как вид вытекающей крови заставляет бледнеть от страха. Убийства при помощи ножа всегда сопровождаются крупными заголовками. Газетчики любят заголовки, отпечатанные кровью. Телерепортеры тоже любят говорить о кровавых убийствах: показывать лужи крови, окровавленные ножи под лучами прожекторов, отбрасывающие зловещие блики прямо в гостиную телезрителя. Жестокие убийства рождали лучших репортеров.

Вот почему Тик и Моуз сочли странным, что ни в одной из газет и ни в одном из телерепортажей ни разу не упомянули, что симпатичная двадцативосьмилетняя блондинка снимала порнофильм.

Моузу и Тику казалось, что такая новость должна была стать гвоздем всех заголовков, особенно сейчас, когда Комиссия по порнографии при генеральном прокуроре пришла к заключению, что между непристойностью и насилием существует прямая зависимость. Как могло случиться, что никто даже не знал, что она ставила и снимала «клубничку»? Возможно ли такое? Или полиция с прокуратурой просто играют по-умному? Но ни Тик, ни Моуз ни разу не встречали в правоохранительных органах Флориды ни одного человека, которым показался бы им умным, и все-таки не оставляют ли они про запас эту «клубничную» бомбу, чтобы она взорвалась на суде?

Моуз и Тик сильно в этом сомневались.

Они пришли к выводу, что никто из ищеек ни сном ни духом не знает о фильме, над которым Пруденс Энн Маркхэм работала начиная с двадцать девятого сентября. Это значит, что ни у кого нет ни негативов, ни рабочих материалов. А это, в свою очередь, означало, что очень ценное имущество болтается где-то в Калузе.

Вот что интересовало их больше всего в деле об убийстве Прю.

Вот что привело их в Калузу во второй половине дня девятого декабря.

Разыскать Конни.

Она могла знать, где этот фильм.

Приехав в контору к Мэтью в два часа пополудни во вторник, Уоррен был огорчен и сразу же начал рассказывать о том, что его беспокоило. Их обоих беспокоило слишком многое.

– Начнем с того, – сказал Уоррен, – что она решила не пользоваться услугами тех троих парней из Калузы. Я был у них сегодня утром, они снимают рекламный ролик на Сабал-Кей, арендуют там дом с бассейном. Ты когда-нибудь бывал на съемках? Это какой-то дурдом! Но мне удалось поговорить со всеми троими. Никто из них не работал с ней над новым фильмом, который она делала. Только один из них, оператор, вообще знал, что она снимает какой-то фильм. Мне показалось, что он расстроен из-за того, что она его не пригласила. Но он не знает, о чем фильм, и думает, что она снимает его даже не в Калузе. Двое других были даже удивлены, когда узнали, что она решила обойтись без них. И огорчены тоже. Даже более того. Они буквально до слез расстроились. У меня сложилось впечатление, что это очень дружная компания, которая всегда работала вместе. И им не понравилось, что она набрала других людей. Так что в этом фильме они не были заняты и не знают, кто там был.

– У них есть какие-то предположения? – спросил Мэтью.

– Один из них, Лью Смоллет, осветитель, сказал, что хороших специалистов можно набрать в Тампе, Майами и Джэксонвилле, но не знает, была ли Прю знакома с ними, потому что обычно работала в Калузе.

– Какие-нибудь имена?

– Нет, но я могу узнать. Здесь имеется два профсоюза всех этих технических работников, я могу достать списки их членов, если ты советуешь пойти этим путем.

– Я думаю, что нам необходимо выяснить, с кем она работала.

– Конечно. Но ты ведь не хочешь, чтобы я разыскал всех, кто занимается кино во Флориде.

– Ну…

– Потому что на это уйдет уйма времени. Дата суда уже известна?

– Пока еще нет.

– Когда, по-твоему?

– Календарь плотно забит, так что у нас есть время до февраля.

– Ну, это не так плохо. Я начну с того, что узнаю, к каким профсоюзам могли принадлежать эти ребята. Это – во-первых.

– А во-вторых?

– А во-вторых, преступность в графстве Калуза в этом году выросла на семнадцать процентов, и мои друзья из полиции считают, что большая часть преступлений связана с наркотиками. Есть много нераскрытых краж, совершенных наркоманами. Если в дом к Маркхэму забрался наркоман, который потом зарезал Прю и украл ее записную книжку, нам предстоит копаться и копаться. Я покручусь кое-где, но шансов выйти на грабителя с гулькин нос. Ты меня слушаешь? У меня есть еще плохие новости.

Мэтью вздохнул.

– Я понимаю, что тебе хреново, – сказал Уоррен, кивнув, – но так уж получается. Десятого ноября луна находилась второй день в первой четверти. Это очень яркая луна, Мэтью. И ночь была очень ясная, звездная.

– А как насчет той ночи, когда произошло убийство?

– Это было через четыре дня после полнолуния. Полнолуние было шестнадцатого. Все еще очень большая луна. И снова ясная ночь. Короче…

– Прекрасная видимость той и другой ночью?

– Чудесно, – сказал Мэтью.

– Я знал, что это тебя волнует. Но и это еще не все.

– Говори.

– Я ездил к Алану Сондерсу, приятелю Маркхэма, с которым он собирался на рыбалку. Человек, у которого он якобы был в ночь ограбления. С девяти до одиннадцати, помнишь?

– Да.

– Сондерс теперь уверен, что Маркхэм уехал от него в десять или чуть позже. А это значит, что он приехал домой в пол-одиннадцатого или около того, как раз когда миссис Мейсон, по ее словам, видела его взламывающим дверь в собственную кухню.

– Ужасно, – сказал Мэтью.

– Но и это еще не самое ужасное.

– Что может быть еще хуже?

– Когда ты разговаривал с Маркхэмом, он говорил тебе что-нибудь о своей первой жене?

– Нет. Какая еще первая жена?

– Женщина, на которой он женился десять лет назад, когда только что закончил колледж и жил в Нью-Орлеане.

– А что с ней?

– Ее зарезали, Мэтью.

Прокуратура располагалась в здании бывшего мотеля. Оно находилось через улицу от стадиона, который когда-то использовался в качестве тренировочной базы для команды первой лиги, пока она не перебралась в Сарасоту. Теперь здесь играли команды, чьими спонсорами были пивные компании. Старый мотель позади стадиона служил когда-то зданием суда. На главном здании еще сохранились две белые башенки. Его окружали домики бывшего суда, в которых сейчас размещались служащие прокуратуры. Во дворе росли пальмы, бугенвиллии и гибискус. Был солнечный день, и ваше воображение рисовало сонных любовников, выходящих из здания мотеля на зеленый двор. Но отрезвляла висевшая на стене у входа в главное здание коричневая табличка в надписью:

УПРАВЛЕНИЕ ПРОКУРОРА ШТАТА

Двенадцатый судебный округ

Бульвар Магнолий, 807

СКАЙ БАННИСТЕР

Приемные часы: понедельник – пятница,

8.30–17.00

Было половина четвертого, когда Мэтью открыл дверь и сказал секретарше, что у него назначена встреча с Артуром Хэггерти. Она предложила ему сесть. Он опустился на скамейку старого мотеля. На потолке и стенах остались еще следы от сломанных перегородок. За открытой дверью в дальнем конце комнаты виднелась туалетная с розовыми умывальником, унитазом и ванной.

– Мистер Хоуп?

– Да.

– Мистер Хэггерти ждет вас.

– Благодарю вас, – сказал он.

Она кивнула в сторону закрытой двери. Он подошел и открыл ее. Никаких сломанных перегородок здесь не было. Отдельная комната мотеля, переоборудованная под офис. Большой письменный стол, заваленный документами в синих папках, книжные полки со справочной литературой, стены увешаны дипломами. Типичное юридическое учреждение. Но перед глазами стояла все еще древняя ванна в туалетной.

Сидевший за столом крупный краснолицый мужчина протянул ему руку. Непослушная темная шевелюра и ясный взгляд голубых глаз. Заметный животик выдавал любителя пива. Одет в коричневые брюки и желтую рубашку с расстегнутым воротом, галстук ослаблен, рукава закатаны до локтя. Его рукопожатие было крепким и энергичным.

– Артур Хэггерти, – представился он, – рад с вами познакомиться. Садитесь, пожалуйста.

Мэтью опустился на стул по другую сторону стола.

– Чем могу быть вам полезен? – спросил Хэггерти.

Мэтью решил сразу взять быка за рога.

– Мистер Хэггерти, – начал он, – в своем запросе я специально затребовал все полицейские донесения, представленные в связи с этим делом. Вы…

– Вы имеете в виду, конечно, дело Маркхэма?

– Да, я занимаюсь этим делом.

– У меня сейчас несколько разных дел, – сказал Хэггерти, улыбаясь, – итак, чем я могу вам помочь?

– Я только что виделся со своим клиентом, – продолжал Мэтью, – он подтверждает информацию об убийстве, случившемся в Нью-Орлеане десять лет тому назад, которое широко освещалось в полицейских донесениях, но ни одного из них я не получил в ответ на свой запрос.

– Вы имеете в виду убийство Дженнифер Боулз Маркхэм, бывшей в то время женой Карлтона Барнэби Маркхэма?

– Да.

– В чем заключается ваш вопрос?

– Почему я не получил донесений полиции Нью-Орлеана?

– Вы запросили документы, имеющие отношение к делу. Под термином «дело» вы подразумевали убийство Пруденс Энн Маркхэм. Вы ведь занимаетесь именно этим делом?

– Мистер Хэггерти, не будем устраивать прения сторон, ладно? Мы пока еще не в суде, а вы не выступаете перед присяжными. Мой клиент рассказал мне, что его очень долго расспрашивали об убийстве бывшей жены. Он сказал, что полиция почти неделю подозревала именно его.

– Да, это было.

– Но в конце концов полиция установила, что он не имел отношения к убийству.

– Но дело до сих пор не закрыто, если вы это имеете в виду.

– Вам хорошо известно, что я имею в виду, мистер Хэггерти. Он не был арестован, ему не было предъявлено обвинение. Убийцу так и не нашли.

– М-м-м, – промычал Хэггерти.

Сложив руки, он посмотрел куда-то поверх них. Очень долго молчал. Игра для отсутствующих присяжных продолжалась.

– Вам известно, конечно, – сказал он наконец, – что Маркхэм так и не смог представить убедительного алиби на то время, когда его жену двадцать раз ударили ножом на пустынной глухой улице Французского квартала.

– Полиция Нью-Орлеана…

– Да, конечно, Маркхэм утверждал, что был в кино, мистер Хоуп. Вам это знакомо?

– Он был в кино.

– Так он говорит. И полиция приняла это объяснение. Потому что они не смогли найти улик, достаточных для предъявления обвинения. Ни оружия, ни окровавленных…

– Ничего. Они были молодоженами, прожили только четыре месяца. Для него это был тяжелый удар.

– Конечно, особенно после того, как его жена закрутила роман с другим мужчиной.

– Маркхэм об этом не знал, – сказал Мэтью, – и я не собираюсь оспаривать результаты следствия, которые так и не дали оснований для ареста. Все, что я хочу знать…

– Да, – сказал Хэггерти.

Мэтью посмотрел на него.

– Да, я намерен представить суду эти материалы.

– Тогда почему же вы не послали мне донесение полиции Нью-Орлеана?

– Проблема связи, – произнес Хэггерти, пожимая плечами, – я думал, что вас интересуют только документы из Калузы, имеющие отношение к…

– Я бы хотел получить эти документы сейчас, – перебил Мэтью.

– Конечно, – ответил Хэггерти, – я отправлю их вам с курьером сегодня же. Что-нибудь еще?

– Вы, конечно, знаете…

– Да, я буду ждать. А потом мы предоставим суду право решать, о’кей?