Текст книги "Кошечка в сапожках (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

– Алло?

Быстрый взгляд в сторону кухни. Экономка облокотилась на стойку, повернувшись большим жирным задом в сторону столовой.

– Да-да, это дом Саммервиллов.

Гараж находится рядом с кухней. Нет никакой возможности попасть в гараж, минуя эту Брунгильду.

– Извините, но миссис Саммервилл сейчас нет. Может быть, что-нибудь передать ей?

Бежать в кабинет по другую сторону прихожей бессмысленно. Тупиковая комната, высокие окна.

– Да, миссис Горовитц, я напомню ей. Да-да, собрание будет сегодня вечером. Не могли бы вы сказать это по буквам? Лига чего?

Промчаться через прихожую в кабинет. Оставаться там, пока Брунгильда не пройдет дальше по коридору и в хозяйскую спальню, а тогда что есть духу к входной двери.

– Лига защиты дикой природы Флориды, да, мадам, я вас поняла. И собрание будет сегодня вечером. В доме миссис Колмэн. Да-да, мадам. В восемь часов. Да, мадам, я записала, я оставлю записку прямо здесь, у телефона, на тот случай, если она не вернется к тому времени, когда я буду уходить. Да, мадам, большое вам спасибо.

Трубка повешена на крючок. Экономка двинулась вверх по коридору и включила пылесос. Она пропылесосила дорожку, прошла мимо кабинета и скрылась в хозяйской спальне.

Там открыла дверцу стенного шкафа и прилежно принялась пылесосить его нутро. А Тутс Кайли была уже в кабинете.

Спустя пару минут она оказалась за входной дверью и быстро пошла к тому месту, где припарковала свой «шеви».

– Ну, и как прикажешь нам возвращаться обратно в мотель? – поинтересовался Билли.

– Сядем на автобус, – предложил Хэрли.

– По-твоему, в этом невзрачном городишке водятся автобусы?

– Да, я видел автобус, – сказал Хэрли.

Идти пешком до Сорок первого национального шоссе слишком долго. Близилась полночь, все вокруг в теплом ночном воздухе казалось туманным и неясным.

– Значит, ни хрена мы не получим, ты это понимаешь? – спросил Билли.

– Да, – сказал Хэрли.

– Мы избежали ответственности за убийство, но мы ведь сказали им об этих картинках… Нам пришлось сказать. Иначе бы получилось, что мы потому и следили, чтобы убить этого проклятого легавого. Вот нам и пришлось рассказать…

– Да что ты зарядил одно и то же! Никто тебя и не обвиняет.

– А кто говорит, что кто-то меня обвиняет? Если бы мы не рассказали им об этих карточках, они бы насели на нас за убитого легавого, потому что знают, что мы следили за домом Пэрриша.

– Да. А ты знаешь, откуда они разузнали об этом? Да от того проклятого адвоката, который приходил в мотель.

– Нам придется забыть об этих карточках. Теперь полиция перевернет все в доме вверх дном, найдет фотографии, а без них старуха будет по-прежнему талдычить, чтобы мы уматывали к черту, вот такие дела. Так что дело лопнуло, Арти, нам нечего больше делать в этом дерьмовом городке.

– Да, – сказал Хэрли.

Но сам-то он думал, что дела у него здесь еще есть. Первое, что он должен был сделать, – это научить впредь маленькую мисс Хэлен Эббот с ее здоровенным животом не раскрывать перед незнакомыми адвокатами как двери дома, так и некоторые тайны. Научить ее держать пасть на замке, если даже придется для этого вышибить ее проклятые зубы.

Следующее, что он должен был сделать, – это отыскать мистера Мэтью Хоупа и растолковать ему, что не надо вставать на пути у Артура Хэрли. Нечего ходить в полицию и болтать там, что, мол, Артур Хэрли наблюдал за домом, где пристукнули какого-то легавого, нечего было, сука, лишать Артура Хэрли миллиона баксов. Только из-за того, что у тебя длинный язык, проклятый адвокатишка.

Глава 10

А ЭТО ВОТ СОЛОД, КОТОРЫЙ ХРАНИТСЯ

В ДОМЕ, КОТОРЫЙ ПОСТРОИЛ ДЖЕК…

Ральфу Пэрришу не нравилось, как обошелся с ним округ Калуза. У фермера-хлебороба из Индианы были жалобы по поводу тюремной одежды, в которую его обрядили, баланды, которую он был вынужден хлебать, и того обстоятельства, что ему приходилось день и ночь защищать свою задницу, не то его превратили бы в педика и он уподобился бы своему покойному братцу.

Мэтью явился в окружную тюрьму, чтобы побольше узнать у Пэрриша о его покойном брате и ближайших его приятелях. Пэрриш горько сетовал, что его, законопослушного гражданина, без всяких оснований и улик держат за решеткой и не позволяют выйти под залог. Мэтью пришлось долго и терпеливо объяснять ему, что у прокурора штата достаточно доказательств, чтобы обвинить Пэрриша в совершении не просто убийства, а братоубийства, поэтому об освобождении под залог не может быть и речи. Пэрриш, словно не слыша, продолжал свои жалобы: он ведь привык к открытому воздуху, к солнцу, к работе под открытым небом, а здесь он сидит взаперти и лишен всего этого. Мэтью слушал его терпеливо и сочувственно: так обойтись с фермером было действительно жестоко. Но кто-то ведь убил его брата, и прокурор штата полагает, что это сделал именно он.

– Ненавижу этот городишко, как же мне не повезло, и надо же было такому случиться, – потерянно повторял и повторял Пэрриш.

– Я понимаю, – сказал Мэтью.

– А вам что-нибудь удалось? Есть хоть какая-то надежда?

– Возможно. – И Мэтью рассказал ему о последних событиях.

– Я знал, что он вернется в этот дом! – воскликнул Пэрриш. – Это тот самый человек, Мэтью. Найдите его и…

– Да, но этот человек не слишком-то покладист. Имя Артура Хэрли вам ни о чем не говорит? Этот человек вместе с неким Билли Уолкером – вспомните, вы не слышали это имя? – следил за домом вашего брата… Вы их не знаете?

– Нет.

– А о Брэчтмэннах вы ничего не знаете: об Элизе, о ее дочери Хэлен, о знаменитом пиве Брэчтмэннов «Золотая девочка»?

– Простите меня, мистер Хоуп, но я никогда о них не слышал, ничем не могу вам помочь, а пива я вообще не пью, простите, сэр. – Голос его звучал так, словно он признавался в чем-то постыдном.

– Скажите мне, мистер Пэрриш…

– Зовите меня Ральфом.

– Ральф, почему вы купили этот дом в Калузе?

– У меня было много денег, а у моего брата не было ничего. Вот я и прикинул, что если я могу помочь ему…

– Но почему именно Калуза? Почему не Ки-Уэст, не Майами, не Палм?..

– По правде говоря, мой брат провел некоторое время в Ки-Уэст, но он сказал, что там обстановка слишком неприличная даже для него. Вот он и выбрал Калузу.

– Когда это было?

– Ки-Уэст? Где-то еще в шестидесятые, когда появились эти хиппи в изодранных джинсах, но с тысячами долларов в чеках «Американ-Экспресс».

– И ваш брат был одним из них?

– Да, он присоединился к ним.

– Сколько ему тогда было лет?

– Дайте сообразить. Это было году в шестьдесят восьмом или шестьдесят девятом, стало быть, ему было двадцать или что-то около этого.

– Он тогда много ездил?

– Да, по всей Флориде, и в Калузе тоже был.

– Он тогда уже был педиком?

– Даже раньше, когда он еще жил в Индиане; это проявилось давно – он еще был подростком.

– И сколько же он пробыл в Калузе?

– Дайте подумать. Я знаю, что он уехал из дому где-то в сентябре, это была осень шестьдесят восьмого, и на Рождество его не было, он все еще был во Флориде. Я посылал ему открытку к дню рождения сюда, в Калузу. Ему тогда исполнился двадцать один год. Он арендовал какой-то дом на Фэтбэк-Кей, и открытку я послал ему туда. Я хорошо это помню.

– А когда он уехал из Калузы?

– Точно не знаю. Он был в Вудстоке летом шестьдесят девятого, когда хиппи вели борьбу за всеобщую любовь, за мир… Он прислал мне открытку из Вудстока, а той же осенью уехал в Европу и был там почти год. Франция, Италия, Греция, а потом отправился в Индию…

– И когда он вернулся обратно, в Штаты?

– В семьдесят втором.

– Снова в Индиану?

– Нет. Сначала Сан-Франциско, Лос-Анджелес, потом Сан-Диего, и некоторое время провел в Мексике, – он любил путешествовать. Потом Нью-Йорк, он прожил там довольно долго. А в восемьдесят первом я купил этот дом на Уиспер-Кей, и он переехал сюда.

– Ваш брат когда-либо называл человека по имени Энтони Холден?

– Нет, такого имени я не слышал.

– В восемьдесят втором он работал агентом по закупкам на пивоварне Брэчтмэннов. Энтони Холден. Это было спустя год после того, как вы купили дом.

– Нет. Не припомню. Мы довольно регулярно переписывались с братом, иногда я приезжал сюда, да и Джонатан бывал у меня в Индиане, но, сколько помню, он не упоминал это имя и я не видел такого человека.

– И об Элизе Брэчтмэнн он никогда не говорил, не писал вам?

– Да от него месяцами вообще могло не быть никаких известий, он словно пропадал, проваливался куда-то, а потом вдруг приходила открытка из какой-нибудь глуши в Иране, например. Потом переписка снова налаживалась. Всякое бывало.

– А когда он уже был в Калузе, тоже не упоминал в письмах об Элизе Брэчтмэнн, о знаменитой золотоволосой девушке?

– Нет, мистер Хоуп… Уже в пятнадцать лет мой брат был гомосексуалистом. Вряд ли его и тогда и позже могла интересовать какая-нибудь, даже самая распрекрасная девушка. Он уже тогда совершенно не обращал внимания на представительниц противоположного пола.

– А Энтони Холден считает, что Элиза Брэчтмэнн была одной из приятельниц вашего брата.

Пэрриш отрицательно покачал головой.

– Точнее – очень хорошей приятельницей. Вы в самом деле никогда о ней не слышали?

– Никогда.

Мэтью глубоко вздохнул.

Билли суетливо собирал вещи. Время от времени он посматривал в тот угол, где на полу, около стены лежала Хэлен.

Ему хотелось убраться как можно скорее и как можно дальше от Калузы, от Артура Хэрли, от этой женщины, которая лежала там, вся в крови. Хэрли забрал машину, хотя сначала собирался вызвать по телефону такси, чтобы доехать до аэропорта. Быстренько он смотался отсюда, ну и хрен с ним!

Билли швырнул в саквояж какие-то тряпки и снова посмотрел на Хэлен. Ее рука поднялась, скользя по стене, и вяло сползла вниз. От руки остался кровавый след.

Когда в начале третьего Мэтью вернулся в контору, Синтия вручила ему стопку посланий. Но позвонить он решил только Мори Блуму.

– Привет, Мэтью, – сказал Блум. – Есть две новости. Мы допросили Хэрли и его дружка Уолкера и отпустили их восвояси. У нас нет причин их задерживать, и они, я думаю, говорят правду, что не заходили внутрь дома.

– Ладно.

– И второе: в доме работала целая команда, она осмотрела каждый сантиметр. Они начали после нашего с тобой разговора рано утром и вот только что вернулись оттуда. В спальне на втором этаже они нашли какие-то фотографии в коробке из-под обуви, но ни на одной из них нет никаких детей. Там только Пэрриш и его юные приятели резвятся на побережье. Так что тот, кто побывал в доме, очевидно, нашел их, если они, конечно, вообще там были. Что сейчас их там нет, я тебе головой ручаюсь.

– Хорошо, Мори, спасибо тебе.

– Есть какие-нибудь другие идеи?

– Пока нет, а если возникнут ты мне поможешь, Мори?

– Мы оба боремся за правосудие и истину, – сказал Блум. – Будем держать связь. – И повесил трубку.

И почти немедленно позвонила Синтия.

– Звонит Уоррен, – сказала она. – Он в аэропорту.

– По какому каналу?

– По пятому.

Мэтью нажал на пятую кнопку.

– Да, Уоррен?

– Мэтью, я могу успеть на самолет, который улетает в Нью-Йорк в четырнадцать тринадцать. У меня всего восемь минут. Я нашел женщину по имени Люси Стронг, она негритянка. По голосу похоже, что ей где-то за пятьдесят, она была сиделкой в родильном отделении, когда летом шестьдесят девятого там лежала Элиза Эббот. Она помнит мужчину, который делал фотографии, но она ничего больше не захотела рассказывать по телефону – боится попасть в беду.

– В какую еще беду?

– Это неважно, в какую именно. У меня осталось шесть минут, чтобы добежать до самолета. Негры всегда боятся попасть в беду, так уж нас белые приучили. Так мне лететь?

– Лети, – сказал Мэтью.

– Я тебе позже перезвоню. – И Уоррен повесил трубку.

– Билли, помоги мне, – попросила Хэлен.

Он не ответил, снял с вешалки свой единственный костюм и отнес его к саквояжу, не посмотрев на Хэлен, скорчившуюся у стены. Аккуратно свернул костюм, убрал его, а потом вернулся к туалетному столику, чтобы забрать пару нарядных рубашек, которые лежали там в верхнем ящике.

– Он уехал, Билли? Ты должен мне помочь.

– Я никому ничего не должен.

– Билли, пожалуйста.

Он снова вернулся к туалетному столику. Проверил все ящики, чтобы убедиться, что ничего из его барахла не осталось. Порылся в трусах и лифчиках Хэлен, в ее свитерах и блузках, но не обнаружил там своих вещей.

– Билли! Я истекаю кровью.

– Заткнись. – Он, закрыл чемодан и защелкнул замки.

– Мне надо в больницу.

Зазвонил телефон. Он снял трубку.

– Алло?

– Мистер Уолкер? Пришло такси, сэр.

– Я сейчас выхожу, попросите его подождать.

Он положил трубку.

– Билли? Помоги мне. Пожалуйста.

«Сейчас, разбежалась, – подумал он. – Поможешь тебе, а потом этот проклятый псих набросится и на меня!»

– Билли?

Но его уже не было.

Для парковки каждой машины на бетонном бордюре мостовой черной краской по трафарету были написаны имена: ФРЭНК САММЕРВИЛЛ, а рядышком – МЭТЬЮ ХОУП. На площадке Саммервилла стоял коричневый «мерседес-бенц», а у Хоупа – желтовато-коричневая «карлэнн-гайа».

На другой стороне улицы припарковалась голубая «хонда». Сидевший за рулем Хэрли внимательно наблюдал за зданием, в котором размещалась юридическая контора «Саммервилл и Хоуп». Улица Херон, 333. В начале третьего Хэрли увидел, что Хоуп вышел и идет к своей машине.

«Отлично, – подумал он. – Теперь поговорим напрямую, мистер Хоуп. Посмотрим, куда вы направляетесь, а мы уж погоняем вас вокруг квартала, дорогой наш, мы вас вырубим».

Он завел двигатель.

Утром, когда Ирен вернулась в мотель, приехала полиция, и этих двоих увезли. В половине первого они оба вернулись на такси. В начале второго тот, что постарше, укатил на «хонде», а теперь и молодой уезжает на такси. Значит, в кабинке осталась только беременная женщина.

Ирен посмотрела в журнал регистрации. Мистер и миссис Артур Хэрли. И мистер Уильям Гарольд Уолкер, который представился братом этой девушки. На этой работе не стоит задавать слишком много вопросов, если вы хотите продолжать зарабатывать себе на жизнь, да и просто жить. Надо сдать им кабинку по существующей оплате для троих и не задаваться вопросом, а не устроят ли они там забаву вдвоем, да еще и с беременной! Один сверху, другой снизу. И хорошо помнить правило: не задавай вопросов – и тебе не солгут. Да, сэр, да, мистер Хэрли, надеюсь, что вам с женой и вашему шурину понравится это помещение, вы можете хорошо позавтракать в столовой, на той стороне Сорок первого шоссе. Пускай уезжают, пускай делают что хотят, Ирен это не касается. Таков уж бизнес. Такова жизнь. Однако…

Ведь Мэтью интересовали эти люди. Сегодня утром, когда она у него была, кто-то позвонил ему, а потом он спросил ее об этой компании в одиннадцатой кабинке, еще он сказал, что Хэрли с Уолкером были выслежены, когда они наблюдали за домом Пэрриша, и что было бы неплохо их пощупать, и что на Хэрли есть уголовное досье.

Еще Мэтью сказал, что один из них, возможно, убил Джонатана Пэрриша или мог знать, кто убийца, и потом, после этого разговора, приезд полиции… Ну, не совсем «потом», потому что еще какое-то время было отдано их с Мэтью любовным радостям. Полиция приехала, когда она уже вернулась в свой мотель, и увезла этих двоих. У нее был какой-то туман в голове – ничего удивительного: в этой карусели вертелось так много – та ночь, возвращение, полицейские, эти возможные преступники, оставленная маленькая женщина с большим животом. Было о чем подумать. Может быть, ей следует позвонить Мэтью и рассказать, что тут происходит? Возможно, Хэрли вернется за своей беременной женой, если она в самом деле его жена. Ирен как-то раз сдала кабинку какой-то беременной женщине с мужем, но выяснилось, что это проститутка со своим сутенером. Эта дама успевала обслуживать клиентов за час, и целую неделю на дороге к мотелю Ирен сновали машины – туда-сюда, дама работала регулярно и четко. Потом эта парочка, наверно, отправилась отдыхать куда-нибудь в Италию, на озеро Комо, – на вполне заслуженный отдых.

Зазвонил телефон. Ирен взглянула на пульт управления. Звонили из кабинки номер одиннадцать.

– Контора, – сказала она, – добрый день.

В трубке послышался какой-то странный звук.

– Алло? – сказала Ирен.

Снова тот же звук и – молчание.

– Миссис Хэрли? Это вы?

Едва слышный голос и единственное слово:

– Пожалуйста, – и гудки, гудки в трубке – как сигнал бедствия.

Мужчина, появившийся из двери, отделанной ореховым деревом, улыбнулся и протянул руку.

– Мистер Хоуп? – сказал он. – Я Генри Кэртис, секретарь мисс Брэчтмэнн.

– Рад с вами познакомиться. – Мэтью пожал ему руку.

Кэртис посмотрел на карточку Мэтью.

– «Саммервилл и Хоуп», адвокат… Кто-то отыскал в нашем пиве еще одну змею? – спросил он, улыбаясь. – Или ржавый гвоздь? Или гнездо скорпионов? Или использованный презерватив? – Он бросил быстрый взгляд на секретарский столик, за которым седовласая женщина решала кроссворд. – У нас целый взвод адвокатов, и им отнюдь не приходится маяться бездельем, зоркость и фантазия наших клиентов просто поразительны! Если они еще чего не находили плавающим в нашем пиве, то разве что пресловутого лохнесского чудовища. – Кэртис снова улыбнулся.

Мэтью понравился этот человек.

– Я знаю, что вам назначена встреча… – сказал Кэртис.

– Да. Я сегодня говорил с мисс Брэчтмэнн по телефону и…

– Только боюсь, ее совещание несколько затягивается. Она просила меня позаботиться о вас, пока вы будете ждать.

– А вы не знаете, это надолго?

– Думаю, не слишком, – сказал Кэртис. – А пока я мог бы показать вам пивоварню… Во всяком случае, это поможет убить время. Если только вы не предпочтете просматривать торговые журналы.

– Нет.

– Я так и думал. Миссис Хоскинс, мы будем внутри. Пошлите кого-нибудь, когда мисс Брэчтмэнн освободится, хорошо?

– Да, мистер Кэртис, – ответила секретарша и снова углубилась в кроссворд.

Ирен открыла дверь запасным ключом и никого не увидела.

– Миссис Хэрли! – позвала она.

Никакого ответа.

– Миссис Хэрли, где… вы?

За диванчиком в глубине комнаты Ирен увидела Хэлен, та лежала на полу в луже крови, она была без сознания. Рядом валялся опрокинутый телефон.

Ирен схватила трубку, исходившую сигналами тревоги.

– О, Господи! – вырвалось у нее.

Вход разрешен только работающим здесь сотрудникам. Хэрли прочитал это объявление и прошел справа от него – через калитку. Вот так и надо обращаться с объявлениями: бегло взглянуть и идти дальше. Тогда всем будет ясно: ты – работающий здесь сотрудник и вход тебе разрешен.

Выньте все предметы из карманов при работе в зоне разгрузки зерна! Красные буквы на белом фоне. Ни шагу без инструкций, что ли? На это объявление и вовсе стоило наплевать, – не собирался он работать ни в этой зоне, ни в любой другой. А что он собирался сделать, так это разыскать мистера Хоупа, и он это сделает, если даже ему придется пересыпать пригоршнями все это проклятое зерно!

Не курить в этой зоне! На этот раз белые буквы на красном фоне. Все больше проклятых объявлений. Он пересек большую площадку, отделенную от автостоянки оградой из невысоких столбиков с цепями и открытыми в нем воротами. На автостоянке тоже были объявления и знаки, но они его не касались. Его касалось только одно – как незамеченным пройти мимо железнодорожных вагонов и попасть внутрь, где…

О, Господи! Мэтью Хоуп, собственной персоной, шел ему навстречу.

Хэрли быстро присел за ближайшим железнодорожным вагоном.

– Вот сюда и прибывает наше зерно, – рассказывал Кэртис. – А также солод и пшеница. В каждом из вагонов около двухсот тысяч фунтов. По насосным шлангам зерно перекачивается на пятый этаж, где его дробят, а потом переправляют в весовую и взвешивают. Эти вагоны привезли солод.

– Откуда?

– Главным образом со Среднего Запада. Хотите посмотреть на варку?

Мэтью глянул на часы.

– Не беспокойтесь, нам дадут знать, когда она освободится, – сказал Кэртис.

Как только двери за ними закрылись, Хэрли вышел из-за своего укрытия, быстро поднялся по бетонным ступенькам и по световому табло на лифте определил, что Хоуп и его спутник поднялись на четвертый этаж.

На металлической двери лифта, конечно же, тоже было объявление: «Опасно! Мучная пыль. Будьте осторожны! Запрещается курить, зажигать спички, иметь открытый огонь». Он нажал на кнопку, двери открылись. Такое же объявление висело и внутри лифта.

Хэрли нажал на кнопку пятого этажа.

– Здесь, на четвертом этаже, мы храним солод, – сказал Кэртис. – В каждом из этих бункеров содержится по сто тысяч фунтов. Он лежит здесь и ждет своего срока.

– Понятно, – сказал Мэтью.

– А теперь мы снова отправимся вниз, и я покажу вам следующие этапы – приготовление сусла…

– Сусло? Это что-то сладкое, мне кажется, приторно-сладкое?

– Да, вы совершенно правы – это экстракт солода, который должен хорошенько перебродить. Пойдемте, я вам это покажу.

Никогда не сходи на нужном тебе этаже. Ты рискуешь совершенно некстати столкнуться с нежелательным тебе человеком нос к носу. Надо подняться этажом выше, сойти по ступенькам вниз – вот так, как сейчас Хэрли, – осторожно открыть двери, украдкой заглянуть, посмотреть, что за ними. И никаких внезапностей, Хэрли их ненавидел.

Большая арабская цифра «четыре», белая на черном фоне, у дверей лифта. Те же объявления. Он приложил ухо к двери. Ничего не слышно, кроме глухого гула работающих машин. Херли приоткрыл двери и увидел, что они снова входят в лифт! Это еще зачем? Он держал дверь чуть-чуть приоткрытой, пока за ними не закрылись дверцы лифта. Опускаются. Третий, второй… И останавливаются на первом этаже. Хэрли вернулся к лестнице и побежал вниз.

Блестящий резервуар из нержавеющей стали метра три в диаметре, куполообразная медная верхушка. Он напоминал водолазный колокол, который по ошибке вдруг всплыл внутри здания. В медном потолке круглое отверстие, диаметром чуть меньше метра. От наклонной стороны купола на петлях откинута плотная стеклянная крышка, окаймленная сталью. В отверстие резервуара вставлена защитная загородка в форме креста: будто круглый пирог аккуратно разделили на четыре равные части. На самом же деле никаких пирогов, – эта крестовина была просто страховкой, чтобы никто не свалился ненароком в кипящее варево.

– Температура там градусов сто семьдесят по Фаренгейту, – сказал Кэртис.

На нем и Мэтью были желтые шапочки с вплетенными в ее центр красными буквами П и Б – монограммой пивоварен Брэчтмэннов. В этой дурацкой шапочке Мэтью ощущал себя шутом. Однако это было его сугубо личным делом: над их головами висело объявление: «Вниманию служащих: здесь нельзя находиться без головных уборов!» Нельзя – значит, изволь подчиниться, что бы ты там ни ощущал.

Здесь было удушающе жарко. Контрольные панели в дальнем конце зала были все в кнопках, выключателях, красных и зеленых лампочках, вентилях, но, кроме Кэртиса и Мэтью, здесь не было ни одной живой души. Мэтью помнил, что Энтони Холден говорил ему: в вечернюю смену здесь работают только пятнадцать человек – на всех пяти этажах здания…

– Эта защитная загородка поднимается, – сказал Кэртис, – если вам захочется заглянуть внутрь.

Мэтью не хотелось, но Кэртис уже приподнимал тяжелую загородку. Он откинул ее в сторону, быстро глянул в резервуар сам, а потом отступил назад, чтобы дать заглянуть и Мэтью.

– Это «Золотая девочка», – сказал он, – до сих пор наше самое популярное пиво. В нем самый высокий процент отборного ячменного солода двойной перегонки.

– А каковы иные варианты? – спросил Мэтью.

– Ну, шестикратная перегонка, – несколько удивленно сказал Кэртис. – Разница в пене, как минимум, доллар за бушель. «Золотую девочку» мы варим с двойной перегонкой. В других сортах нашего пива есть кое-что двойной перегонки, но в основном там шестикратная. Сам процесс тот же самый. Солод и вода находятся в печи вот в этой стороне, а зерно и вода в печи в той.

Мэтью посмотрел в указанном направлении. Еще один громадный резервуар из нержавеющей стали, только без купола.

– Мы доводим и то и другое до кипения, – разъяснял Кэртис, – а потом перекачиваем зерно и воду в варочный резервуар и смешиваем с солодом. Загляните вот сюда, внутрь.

Мэтью заглянул и увидел пузырящийся, кипящий раствор. Пар ударил ему в лицо. Пахло горячим пивом, неодолимый запах перехватил дыхание. Он вспомнил, как Энтони Холден говорил ему: «Было время, когда я испытывал отвращение к запаху солода». Всякое излишество пресыщает.

Дверь в дальнем конце платформы открылась. Мужчина в такой же желтой шапочке шагнул оттуда на платформу.

– Хэнк? – позвал он. – К телефону.

– Спасибо. – Кэртис повернулся к Мэтью и сказал: – Вернусь через минуту.

Мэтью кивнул. Кэртис вышел следом за мужчиной и закрыл за собой дверь.

Мэтью остался один. Он еще раз быстро заглянул в варочный резервуар.

Вот он Хоуп. Один-одинешенек у здоровенного кипящего котла. Хэрли открыл двери пошире. Теперь надо пройти мимо большого резервуара, справа от двери, а потом пересечь помещение и попасть туда, где металлические ступеньки с желтыми трубчатыми перилами ведут к платформе, на которой стоит Хоуп. Хэрли двигался быстро, но бесшумно. Миновав первый резервуар, подошел к ступенькам, ухватился за желтые перила и начал подниматься, шесть ступенек вели вверх, на платформу, где Хоуп все еще стоял спиной к нему. Хэрли подумал: «А вот и мы, адвокат!»

И обеими руками вцепился в него.

Это было так внезапно, что Мэтью сразу же поднял руки, а повисшая на нем тяжесть тянула его вниз и одновременно туда, к исходящей душным паром дыре, где кипела и булькала коричневая смесь солода, зерна и воды.

Плохая ситуация может стать только еще хуже. Так говорит Морис Блум, которому как-то удавалось выживать среди городской уголовщины, – видеть, слышать, противостоять…

Рука вцепилась в воротник куртки Мэтью. Сильный толчок сзади. Мэтью стукнулся лбом о край отверстия. Дурацкая бумажная шапочка слетела с головы и упала в кипящее варево. А тот, позади него, все силился приподнять его, перекинуть головой вниз туда, вслед за шапочкой.

Не жди. Сделай собственный шаг, и сделай его быстрее. Это снова Блум. Мэтью стиснул правый кулак. И согнутым локтем сделал резкое движение назад – так, мальчишками, они играли в паровоз. Локоть утонул в чем-то мягком: послышалось что-то вроде «у-уф». Мэтью изо всех сил пытался вывернуться из рук, которые все толкали и толкали его к этой гигантской кипящей кастрюле. Ему удаюсь ногой нанести слепой, отчаянный удар – снова во что-то мягкое. Вопль боли, и руки, вцепившиеся в него, ослабили свою бульдожью хватку. Только теперь Мэтью смог обернуться и увидеть противника. Лицо Хэрли не было лицом человека – это была маска – смесь боли, ненависти и ярости.

Борись за преимущество.

Следующий удар был коленом в пах. Хэрли взревел и скорчился от немыслимой боли. И еще раз коленом, теперь уже в челюсть, которая хрустнула. И Хэрли, шатаясь, отступил назад, к краю платформы. Мэтью работал правой рукой, как колотушкой, он размахивался ею по широкой дуге и с силой опускал кулак на лицо Хэрли. Потом, вложив всю силу плеча и руки в обжигающий апперкот, он двинул Хэрли в его сломанную челюсть и отшвырнул его назад, ослепшего и кричащего от боли – тот покатился по ступенькам, по лестнице и его голова со стуком ударялась о них, пока он кувырком катился вниз. Мэтью следил за ним, тяжело дыша и все еще сжимая кулаки. Но Хэрли уже лежал неподвижно на металлическом полу.

Кулаки разжались. И тут дверь между контрольными панелями открылась.

– Мистер Хоуп?

Кэртис поднимался на платформу в своей нелепой желтой шапочке.

– Я очень сожалею, – сказал он на ходу, еще не понимая ситуации. – Мисс Брэчтмэнн уехала и сегодня не вернется.

И тут он увидел, что Мэтью едва держится на ногах, а ниже, на полу лестничной площадки, ничком распростерлось пугающе неподвижное тело.

– Позвоните в полицию, – сказал Мэтью.

В аэропорту Уоррен взял такси. Шофер колесил по всему Бронксу не меньше получаса. Он предупредил Уоррена, что не слишком хорошо знает город. Денег набежало почти на шестьдесят долларов. Поняв, что не получил чаевые, таксист выразительно посмотрел на свою ладонь, потом перевел взгляд на Уоррена.

– Позвольте квитанцию, – сказал Уоррен.

– Хорошо, – ответил таксист и оторвал от ленты счетчика небольшую полоску бумаги. Сердито нахмурившись, передал ее Уоррену.

– Какие-то проблемы? – спросил Уоррен.

– Да, есть проблемка, – ответил таксист. – Ты действуешь мне на нервы.

– А моя проблема в том, что мне придется обратиться в бюро по найму такси. Ваш номер есть на квитанции, а имя на карточке приборной доски – Альберт Ф. Эспозито. Я уверен, что с вами свяжутся по этому поводу, мистер Эспозито.

– Напугал прямо-таки до смерти, – сказал таксист.

– Буква эф означает Фрэнк, мистер Эспозито?

– Эф означает, что ты вонючий фраер.

– Всего вам доброго, – сказал Уоррен и вышел из такси.

Здесь чертовски холодно. Зря он жаловался на флоридскую погоду. Да и темновато. В Калузе в это время были бы еще сумерки. Там закат длится долго: небо над океаном становится сначала красным, потом – багряным, затем изжелта-розовым, закат остывает постепенно, и соответственно краски теплой палитры меняются на более холодные, через лиловые переходя в сумерки. Здесь было уже совсем темно, хотя времени всего-то половина восьмого. Лес небоскребов из красного кирпича, груды грязного снега, из-за которого было еще более знобко. Он не успел заскочить домой за пальто – рейсы были довольно редкими и нужно было спешить. Подрагивая от холода в легкой спортивной куртке, он разыскивал дом Люси Стронг, свой адрес она дала ему по телефону.

Люси Стронг была ошарашена: человек прилетел из Флориды, чтобы поговорить с ней!

Ей было слегка за пятьдесят, но выглядела она значительно моложе, потому что все еще вела активную и добропорядочную жизнь, так она объяснила Уоррену. Она до сих пор работала в больнице Ленокс-Хилл в Манхэттене, в том же родильном отделении, обожала детишек; а разве Уоррен не обожает детишек? И можно ли их вообще не обожать.

Оказывается, можно, но Уоррен не признался в этом Люси Стронг. Он просто кивал и улыбался и думал, а не начнется ли снегопад снова. Он пропустил последний вечерний рейс в Калузу, но еще мог успеть на какой-нибудь из рейсов до Тампы. Если только аэропорт Кеннеди не завалит снегом. Уоррен ненавидел снег, из-за него он и уехал из Сент-Луиса.

– Так в чем же дело-то? – спросила Люси. – Это должно быть очень важно, раз полицейский прилетел из Майами.

– Из Калузы, мадам, – сказал Уоррен. – И я не полицейский.

– Так кто же вы тогда? ФБР?

– Нет, мадам. Я частный детектив. Провожу расследование дела об убийстве для одного адвоката, который…

– Вот потому-то я и подумала, что вы полицейский, – сказала она. – Когда вы сказали мне, что речь о каком-то убийстве. По телефону.