Текст книги "Кошечка в сапожках (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

Эд Макбейн

Кошечка в сапожках

Посвящается Джорджу Гринфилду

Глава 1

Ей что-то послышалось. Резко оторвав взгляд от монтажного стола, она прислушалась. Но за окнами студии лишь шелестели пальмы на ноябрьском ветру да монотонно вскрикивала ночная птица.

И больше ничего. Она продолжала прислушиваться. Студия была буквально напичкана дорогостоящей фотографической и звукозаписывающей аппаратурой, поэтому следовало опасаться взломщиков. Чтобы вывезти тяжелую технику вроде проектора «Белл энд Хаузлл», совмещенного с магнитофоном, потребовался бы грузовик, но объективы и малогабаритные камеры типа «Никон» или «Хассельблад» и даже проектор «Пэйджент» можно было запихнуть в багажник легковушки, отвезти в Тампу или Сент-Пит и без проблем там загнать.

Она опять прислушалась.

И снова только ветер и шелест пальмовых ветвей.

Зашуршала по асфальту машина. В это время на дороге почти нет движения. Здесь сельскохозяйственный район, точнее – его таким считали раньше. Студия располагалась примерно в трехстах ярдах от шоссе, называемого Рэнчер-роуд. С обеих сторон шоссе находились земельные участки, на которые уже свозилась строительная техника.

Всего десять вечера, а можно подумать, что уже два часа ночи. И почти мертвая тишина.

Она вытряхнула на голубую поверхность монтажного стола сигарету из пачки «Бенсон энд Хеджес». Аппарат «Стеенбек» стоил не меньше двадцати тысяч, но ни один взломщик не смог бы унести его в рюкзаке. Достав зажигалку одного цвета с сигаретной пачкой, закурила. Сделала несколько затяжек и резким движением погасила сигарету. Пора за работу.

За прошедший месяц ей пришлось отснять более девятнадцати тысяч футов пленки. Однако, чтобы смонтировать полуторачасовой фильм, примерно пять шестых отснятого материала было забраковано. Проявленная пленка ежедневно поступала из нью-йоркской лаборатории в восьмисотфутовых бобинах и сразу попадала на монтажный стол. Две такие бобины она принесла в студию сегодня вечером и одну из них уже успела несколько раз пропустить через аппарат, делая пометки, отмечая нужные кадры и фрагменты звукозаписи. Сейчас в аппарате находилась вторая бобина вместе с магнитными записями А и В. Проверив еще раз свои пометки, чтобы убедиться, что фильм и звукозапись идут синхронно, она включила аппарат на просмотр со скоростью двадцать четыре кадра в секунду. Над столом зажегся один из экранов, по обе стороны которого из динамиков послышалось звуковое сопровождение.

Когда промелькнул последний кадр, было уже почти половина одиннадцатого.

Закурив еще одну сигарету, она включила аппарат на обратную перемотку и с улыбкой удовлетворения на губах немного расслабилась, довольная увиденным на экране. Но одновременно она понимала, что до первого числа нужно сделать еще очень многое.

Ей придется взять с собой в Мексику негативы, сценарий и синхронизированную звукозапись, найти там лабораторию и закончить работу. Работы впереди воз и маленькая тележка. При условии, что все пойдет нормально. Если Джейк приедет и привезет то, что ей необходимо. Если Генри не спохватится…

Ладно, не стоит себя заводить. И нечего впадать в панику.

Погасив сигарету, она вынула бобины из аппарата, предварительно убедившись в том, что пленка тщательно намотана. Затем уложила бобины обратно в металлическую коробку, одну на другую, и плотно закрыла крышкой. Всунув четыре магнитофонные кассеты в пластиковые мешки, она сложила их вместе с пленками в алюминиевый контейнер. После чего отнесла контейнер к запасному выходу и, поставив его у двери, вернулась, чтобы погасить все лампы, за исключением той, что горела у выхода.

Подняв контейнер, она немного замешкалась у последнего выключателя. Но все-таки решила вернуться к монтажному столу, чтобы убедиться, что погасила сигарету.

Она снова подошла к двери, оглядела еще раз студию, держа руку на пульте включения охранной сигнализации.

На мгновение поставила контейнер, чтобы найти в сумочке ключи. Снова подняв контейнер, набрала трехзначный код на пульте сигнализации, открыла дверь, выключила свет и вышла.

Было без двадцати одиннадцать.

В тусклом свете зарешеченной лампочки над запасным выходом ее фигура отбрасывала длинную тень на белом гравии автостоянки.

Заперев дверь, она отыскала в сумочке ключи от машины и направилась к ней, но в этот момент заметила на земле вторую тень.

Она обернулась, точнее – начала оборачиваться, когда в спину ей вонзился нож, как раз между лопаток. Она почувствовала резкую боль и вскрикнула. Чья-то рука грубо схватила ее за плечи и повернула навстречу второму удару ножом. Выронив контейнер, она еще раз вскрикнула. Ей продолжали наносить удары. Она уже кричала не переставая, захлебываясь собственной кровью, кричала до тех пор, пока могла. Ее желтая блузка, лицо, шея и руки были залиты кровью. И когда она упала на гравий, он тоже обагрился кровью.

Ее глаза неподвижно уставились в звездное небо Флориды. Ветви пальм все так же шелестели. Кровь, вытекая из ее безжизненного тела, подбиралась к алюминиевому контейнеру с пленками и магнитными записями.

В тот же вечер в половине двенадцатого в баре под названием «Баранья голова», в шестидесяти милях севернее того места, где Пруденс Энн Маркхэм залила своей кровью белый гравий автостоянки, две девушки в костюмах для занятий аэробикой играли в дарт[1]1
  Дарт – метание дротиков в мишень. Популярная игра в барах Великобритании и США.


[Закрыть] и пили пиво.

Одна из девушек – блондинка, вторая – рыжеволосая. На блондинке были черные колготки, желтое трико и желтые гетры. На рыжей – голубые колготки, зеленое трико и зеленые гетры. Все тщательно подобрано по цвету. Вместо спортивной обуви – туфли на шпильках. Из черного кожзаменителя – на блондинке, из голубого – на рыжеволосой. Благодаря костюмам в облипочку, гетрам и высоким каблукам они походили на танцовщиц из варьете Боба Фосса. Или на проституток.

Девушки только что вышли из зала для занятий аэробикой, хотя едва ли они занимались в этих туфлях. Продолжая говорить о том, что в зале чересчур тесно и поэтому к зеркалу невозможно подойти, они не переставали метать дротики, иногда попадая в цель. Всякий раз, когда один из дротиков пролетал мимо мишени, они начинали дико хохотать, вертя своими вызывающими обтянутыми попками. Игра доставляла им явное удовольствие, как бывает у новичков.

Тик и Моуз решили, что этот спектакль был разыгран специально для них.

Они познакомились с девушками полчаса назад, когда те, взмыленные, как скаковые лошади, ворвались в бар. В тот момент Тик и Моуз дали промашку: они сказали девушкам правду, что работают в кино. А девицы решили, что это обычный треп. Хотя им было по двадцать с небольшим, в жизни они успели кое-что повидать. Если к вам в Тампе, в баре, похожем на английский паб – кругом красное дерево, медь и окна в свинцовых переплетах, – подкатываются двое типов и начинают заливать, что они из мира кино, можно не сомневаться: вешают лапшу на уши. Значит, первая ошибка Тика и Моуза – правда о роде своих занятий. Лучше бы представились строительными подрядчиками. Вторая их ошибка заключалась в том, что они назвали девушкам свои настоящие имена, которые те сочли вымышленными.

Джордж Тикнор сказал:

– Меня зовут Тик.

Блондинка спросила не без ехидства:

– А вашего друга – Так?

– Моуз, – ответил Моуз. Его полное имя было Моузли Джонс-младший.

Отец его тоже работал в кино в Атланте, где и родился Моуз, но он вел дела отдельно от отца.

– А как девушки называют себя? – спросил Тик.

– Мы называем себя женщинами, – ответила блондинка, наклонившись, чтобы поднять дротик, и демонстрируя при этом свой упругий зад. Тик облизнул губы.

Добрых полчаса они пытались выудить из девушек их имена, а те продолжали весело играть в дарт, не обращая на них внимания.

Тик и Моуз сидели за стойкой, пожирая их глазами и пытаясь их как-то разговорить. Им приходилось напрягать голос, чтобы перекричать телевизор, передававший ночной выпуск новостей.

– Держу пари, что тебя зовут Труди, – обратился Тик к блондинке.

– Ик… «Труди», – передразнила она его, состроив гримасу.

– Но это близко? Джуди?

– Ничего похожего.

– Ставлю десять долларов, что в твоем имени есть звук «у-у-у».

– Моя мамочка запретила мне играть в азартные игры с незнакомыми.

– А кто это здесь незнакомый? – спросил Тик. – Я ведь представился.

– Ах да, Тик, – сказала она с иронией и снова состроила гримасу.

– Послушай, Тик, ты нас уже достал, – сказала рыжая, – шел бы ты, а?

– А тебя зовут Эйлин, – сказал ей Моуз.

– Не угадал.

– Или Коллин. Все рыжие девчонки носят ирландские имена.

– А вот и нет, – возразила рыжеволосая.

– А как же тебя зовут?

– Ревлон,[2]2
  «Ревлон» – название известной английской фирмы парфюмерно-косметических товаров.


[Закрыть] – ответила она, метнув дротик.

Дротик пролетел далеко от мишени.

– Ревлон? – перепросил Моуз.

– Постарайся угадать, что это означает.

Моуз очень старался, но ничего из этого не вышло.

– Так, значит, вы, ребята, киношники? – спросила блондинка.

– Да, верно, – ответил Тик.

Наконец-то, подумал он. Некоторый интерес.

– Конечно, крупные продюсеры? – спросила рыжая.

– Режиссеры, – поправила блондинка, – они ищут кандидаток в кинозвезды.

– А почему вы без режиссерских кресел?

– Я звукооператор, – сказал Моуз. Теперь он солгал. Он уже вполне владел ситуацией.

Блондинка, подняв бокал с пивом, языком слизнула с него пену. Ее лицо и открытая часть груди блестели от пота. Тик снова облизнул губы.

– А я – мастер, – сказал он. Он тоже лгал. Теперь они оба владели ситуацией.

– Ого! – воскликнула рыжая. – И по какой же части?

– По свету.

– Свет! Камера! Мотор! – воскликнула рыжая, ткнув пальцем в блондинку и подбоченясь. Обе дружно рассмеялись.

– Это делается не так, – сказал Тик.

– Что не так? – спросила рыжая.

– Свет. Камера. Мотор. Режиссер говорит не так.

– Я же говорила тебе, – обратилась блондинка к рыжей, – он режиссер.

– Нет, я мастер по свету, – возразил Тик.

– Ну, ладно, тогда расскажите нам, что говорит режиссер, – попросила рыжая, подмигивая блондинке.

– Сначала скажите, как вас зовут, – ответил Тик.

– Сказать им? – спросила блондинка подругу.

– Я свое имя уже сказала, – ответила рыжая, – ты понял, что это значит?

– Конечно, Ревлон.

– Конечно – что? – переспросила рыжая.

– Ревлон, – повторил Моуз, пожимая плечами.

– Ну а дальше, – спросил Тик, – как можно продолжать знакомство, если мы даже не знаем, как вас зовут?

– А кто сказал, что мы вообще хотим с вами знакомиться? – спросила блондинка.

– Ну знаете, мы сидим и беседуем уже битых два часа, и это все не знакомство? – сказал Тик. – Так как же тебя зовут? Спорю, что там есть звук «у-у-у».

– Нет, меня зовут Рейчел, – ответила блондинка почти застенчиво.

– А подружку?

– Гвен.

– Очень приятно, – сказал Тик, слезая с табурета и подходя к девушкам, стоящим у стены.

– Тебя и в самом деле зовут Тик? – спросила рыжая.

– Это от «Тикнор», – подтвердил он.

– Да, так лучше – Тик, – согласилась она.

– Так что же говорит режиссер? – спросила Гвен.

Тик попытался определить, которая из двоих нравится ему больше. У блондинки грудь была побольше, зато у рыжей ноги такие, что с ума можно сойти. Она напомнила ему Конни. Рыжие волосы, эти обалденные ноги. Но в мире нет второй такой, как Конни.

– Значит, так, – сказал он. – Сперва помреж требует тишины. Он говорит…

– Кто, кто? – переспросила Гвен.

– Помощник режиссера.

– Ясно. Он требует тишины.

– «Пожалуйста, тише», – что-то в этом роде.

– А потом?

– Потом режиссер говорит: «Внимание!»

– Ага.

– Потом: «Пошла камера!»

– Это значит, что оператор запускает камеру, – пояснил Моуз.

– То есть крутит – так они говорят, – сказал Тик.

– Операторы, – подсказал Моуз.

– Затем режиссер говорит: «Пошел звук».

– Это значит, что звукооператор включает свой магнитофон и говорит: «Скорость!» Это я говорю, я – звукооператор, – он снова солгал.

– После этого помреж говорит: «Отметка!» – сказал Тик.

– Это для парня с «хлопушкой».

– И вот тогда режиссер говорит: «Мотор!» – вставил Тик.

– Хоть здесь я оказалась права, – сказала Гвен и посмотрела на них, как показалось Моузу, с уважением.

– Так, значит, вы и взаправду киношники? – спросила она. – Звукооператор и… как там тебя?

– Мастер по свету.

– Чего-чего? – переспросила Рейчел.

– Я же говорил тебе: я отвечаю за освещение.

– Ясно, почти режиссер, верно?

– Я занимаюсь светом, – ответил Тик. Он уже сделал выбор.

– Послушайте, – вставил Моуз, – мы хотим быть с вами честными.

– Туши свет, Рейч! – сказала Гвен.

– Нет, я серьезно, – возразил Моуз.

– Слышь, Рейч? Они серьезно.

– Да, серьезно.

– А до этого – несерьезно?

– Да, но…

– Или честно?

– Он хотел сказать… – начал Тик.

– Ты понял, что означает «Ревлон»? – спросила Гвен у Моуза. Она заигрывает с ним, решил Тик. Вот и хорошо, не будет проблем с выбором.

– Да, конечно, – ответил Моуз.

– Так что же?

– Что?

– Бутылка, – ответила Гвен.

Моуз уставился на нее.

– Он все еще не врубился, – сказала Гвен.

– Я понял, понял, – ответил Моуз.

– Помнишь, ты говорил про рыжих?

– Да, конечно, я понял.

– Так что же это значит?

– Ревлон, – ответил он, пожимая плечами, – Ревлон. Я понял.

– А я-то думала, снова тупой попался, – сказала она, – ну, давай теперь выслушаем твое «честное предложение».

– Как только вы вошли, я сразу же сказал Тику…

– Погоди, дай я угадаю. Ты сказал, что хорошо бы нас снять в кино.

– Нет, я сказал, что вы очаровательны. Обе.

– Да, – сказала Гвен. – И что?

– Именно это я и сказал Тику.

– Ну и что?

– Мне продолжать? – спросил Тик.

– Сейчас снова начнется «свист» про съемочную площадку, – сказала Рейчел.

– Я хотел по-хорошему, – продолжал Тик, – однако если вы настаиваете, чтобы мы ушли, мы уйдем. Но мы все-таки хотели бы с вами познакомиться. Здесь недалеко есть отличное местечко с хорошей стереосистемой и выпивкой. Если бы вы согласились составить нам компанию, мы могли бы неплохо провести время. Если же вы отказываетесь, мы просто поблагодарим вас за внимание и продолжим свой путь в гордом одиночестве. Вот так, – закончил он, улыбаясь как можно невиннее.

– Кто вы такие? – спросила Гвен. – Дураки или как?

– Просто двое симпатичных парней, которые захотели провести время в обществе двух симпатичных девушек.

– Он принимает нас за шлюх, – произнесла Рейчел.

– Да нет же! – возразил Тик оскорбленно, хотя на самом деле не был нисколько оскорблен.

– Вы нас не за тех принимаете, – сказала Гвен.

– Я же сказал, что вы ошибаетесь.

– Я повторяю: мы не такие.

– И что дальше?

– Да, – вздохнула Гвен, – хоть вы и симпатичные, но все равно тупые. – Она повернулась к Рейчел. – Ну, что ты на это скажешь? Ты хочешь послушать стереомузыку с этими симпатичными ребятами, которые хотят провести время с симпатичными девушками?

– Не знаю, – ответила Рейчел, – я немного устала после занятий.

Тик затаил дыхание. Девушки переглянулись. Тик ждал. Казалось, прошла целая вечность.

– Ну ладно, – сказала наконец Гвен, – если ты согласна, то я – тоже.

– Если только ненадолго, – решила Рейчел.

– Хорошо, – мгновенно отозвался Тик, – я только заплачу по счету, и мы…

И в это время он услышал голос телевизионного диктора, который сообщал, что женщина, в которой опознали Пруденс Энн Маркхэм, скончалась от ножевых ранений рядом с киностудией в Калузе, штат Флорида.

Тик посмотрел на Моуза.

Моуз, раскрыв рот, уставился на телеэкран за стойкой бара.

– Так мы едем или нет? – спросила Гвен.

Утром в пятницу 28 ноября, то есть на следующий день после Дня Благодарения, Мэтью Хоуп отправился в тюрьму графства на свидание с Карлтоном Барнэби Маркхэмом. На Маркхэме были темно-синие брюки, голубая хлопчатобумажная рубашка, черные носки и черные ботинки. Этого симпатягу – голубоглазого, высокого и мускулистого блондина – трудно было узнать из-за казенной одежды и тюремной бледности, которую он успел приобрести всего за четыре дня, прошедших после его ареста.

Маркхэму было предъявлено обвинение по статье 782, пункт 4, уголовного кодекса штата Флорида, гласившей: «Незаконное лишение жизни человека, совершенное с заранее обдуманным намерением вызвать смерть пострадавшего… является преступлением первой степени и считается особо тяжким уголовным преступлением, подлежащим наказанию, предусмотренному статьей 775, пункт 4». По законам штата Флорида даже лица, обвиняемые в особо тяжких преступлениях, могут освобождаться под залог до суда. Прокурор штата может воспрепятствовать этому только в случае, если докажет, что собранных улик достаточно для предъявления обвинения. Суду дано право решать, предоставить право освобождения под залог или отказать.

Маркхэму в освобождении под залог было отказано.

По обвинительному заключению большого жюри[3]3
  Большое жюри присяжные, решающие вопрос о подсудности данного дела.


[Закрыть] он «хладнокровно, расчетливо и обдуманно убил свою жену Пруденс Энн Маркхэм особо жестоким, отвратительным и циничным способом». Это позволяло прокурору штата потребовать для обвиняемого смертного приговора согласно статье 775, пункт 02.

– Вы убили ее? – спросил Мэтью.

– Нет, я ее не убивал, – ответил Маркхэм.

Для Мэтью, решившего специализироваться на уголовном праве, было принципиально важно никогда не браться за защиту тех, в чьей виновности он не сомневался. Начиная с июля – начала его новой карьеры (одной из многих) – у него было только два клиента (почти два). Первым была школьная учительница, арестованная за нарушение статьи 316.193 уголовного кодекса штата Флорида, квалифицирующей «управление транспортным средством в состоянии опьянения алкогольными напитками, химическими или иными веществами или с установленным наличием алкоголя в крови, в дальнейшем именуемого „управлением транспортным средством в состоянии опьянения“». Это являлось наказуемым в судебном порядке деянием и могло повлечь за собой штраф в размере 500 долларов и до шести месяцев тюрьмы на первый раз.

В Калузе было четверо судей, двое из которых выступили с предложением усовершенствовать систему наказания за такие правонарушения. Если на нарушителя заводилось дело, на его автомобиль должна наклеиваться нашлепка, гласившая:

«Управление в состоянии опьянения.

Ограничение водительских прав».

Такое ограничение означало, что водитель мог пользоваться машиной только для деловых поездок или бытовых нужд. Например, покупка продуктов питания или посещение врача. Мэтью безуспешно пытался возражать суду, но все же учительница была оштрафована на 250 долларов, а ее машину целых шесть месяцев украшала нашлепка.

Его вторым клиентом – «почти клиентом» – был человек, нарушивший статью 893.135 о транспортировке наркотиков. Это было преступлением первой степени, наказуемым тремя годами тюремного заключения и штрафом в 25 тысяч долларов. Он честно признался Мэтью, что у него в автофургоне действительно было пятьсот фунтов отличной мексиканской «травки». При этом он был уверен, что хороший адвокат по уголовным делам сможет его «отмазать». Мэтью не считал себя таковым и отказался от ведения дела, когда узнал, что клиент признает свою вину (тот, обозвав Мэтью «фуфлом», ушел из конторы обиженным в лучших чувствах, но это было уже после). Полтора клиента начиная с июля. Назад – к разделам имущества, ликвидации фирм, разводам, спорам о наследстве – до тех пор, пока Карлтон Барнэби Маркхэм не обратился к нему из тюрьмы графства.

– А почему тогда вас арестовали? – спросил Мэтью.

– Они арестовали меня потому, что больше им никто не попался под руку, – ответил Маркхэм.

Обиженно поджатые губы, неожиданный гневный блеск в глазах – словно он подозревает Мэтью в том, что тот расставляет ему ловушки, – говорит с легким южным акцентом, возможно, он родился здесь, во Флориде. Когда думаешь о Флориде, то непременно представляешь пляжи, морской прибой, яхты под безоблачным голубым небом, пальмы и апельсины – короче, курорт. Но курорт этот – лишь часть южной глубинки, где миллионы людей отнюдь не отдыхают, а живут, ни на минуту не забывая о том, что такое этот чертов Юг.

– Даже если предположить, что полиция ошиблась… – сказал Мэтью.

– Да, ошиблась.

– Даже если и так, прокурор никогда не обратится к большому жюри, не имея фактов, которых, по его мнению, достаточно для предания человека суду.

– Думаю, что он был уверен на все сто процентов.

– И большое жюри тоже, когда выносило свое решение, и судья, когда отказал в освобождении под залог. Мистер Маркхэм, почему все эти люди уверены, что вы убили свою жену?

– Почему бы вам не спросить об этом у них?

– Потому что вы просили меня защищать вас.

– Что от меня хотите услышать? Почему все выглядит так, будто это я ее убил?

– Если вам угодно?

– На чьей вы стороне, в конце концов?

– Ни на чьей. Пока.

– Все, что у них есть, так это косвенные улики, – сказал Маркхэм.

– Но это – то, что у них обычно имеется, если только кто-то не пойман на месте преступления или если нет свидетелей. Ведь вас не схватили на месте преступления?

– Конечно нет!

– И, я полагаю, свидетелей убийства нет.

– Кроме самого убийцы.

– Тогда почему вас арестовали? Почему обвиняют вас?

Маркхэм несколько минут молчал.

Затем заговорил:

– Главная причина – кровь.

– Какая кровь?

– На моей одежде.

– Так на вашей одежде была кровь?

– Да.

– Ее кровь? Кровь вашей жены?

– Так они мне сказали. Ее группа крови.

– На вас была одежда со следами крови вашей жены, когда вас арестовали?

– Нет, когда они пришли за мной, я спал. Я был в пижаме.

– Когда это было?

– Через четыре дня после убийства.

– К вам пришли с ордером на арест?

– Да.

– В какое время?

– Вскоре после одиннадцати вечера.

– И вы были в постели, в пижаме?

– Да.

– А потом?

– Я оделся, меня отвезли в полицию и допросили.

– Кто присутствовал при допросе?

– Детектив по фамилии Сиэрс, из управления шерифа, полицейский детектив Морис Блум и еще один – Артур Хэггерти из прокуратуры штата.

– Если они пригласили человека из прокуратуры, значит, были уверены, что попали в точку. Вам показывали эту одежду со следами крови?

– Да. Меня спросили, узнаю ли я ее.

– А вы узнали?

– Да, это была моя одежда. Пиджак, рубашка и брюки. И еще носки с ботинками.

– Все это принадлежало вам?

– Да.

– И там была кровь?

– Да. Засохшая кровь. И много грязи.

– Грязи?

– Земли.

– Они сказани вам, откуда у них эта одежда?

– Они откопали ее на моем заднем дворе. Ко мне пришли с ордером на обыск на следующий день после убийства. Начали копать и нашли одежду и нож.

– Нож? Что вы имеете в виду? Вы не говорили мне о…

– Нож для разделки мяса. Они сказали, что это тот нож, которым я убил Прю.

– Вы видели этот нож раньше?

– Да.

– Где?

– У себя на кухне.

– Это был ваш нож?

– Да, это был наш нож. С нашей кухни. Для разделки мяса. Он висел на кухне.

Мэтью уставился на него.

– Мистер Маркхэм, – сказал он, – вы понимаете, что все это весьма серьезные улики. Даже если у них нет ничего другого…

– Они знают, что одежда была украдена. И нож тоже, – сказал Маркхэм.

– Украдены?

– Кто-то проник в дом и украл их. Кроме того, украли еще много других вещей.

– Когда?

– За десять дней до убийства.

– Вы сообщили об ограблении?

– Да, сообщил.

– В полицию?

– Да, конечно, в полицию.

– Они провели расследование?

– Прислали детектива Блума с напарником, черным полицейским по фамилии Роулз.

– Ограбление произошло за десять дней до убийства?

– Да.

– А где вы находились в это время?

– У приятеля дома. Моя жена работала, она… – Он запнулся. – Она была кинооператором, – продолжил он, делая упор на прошедшем времени, – она делала рекламные фильмы, иногда – документальные.

– Здесь, в Калузе?

– В разных местах. Но здесь арендовала студию. В ночь, когда произошло ограбление, она была на работе на Рэнчер-роуд. И в ночь, когда ее убили, тоже.

– Работала?

– Да, в студии.

– Что она делала?

– Монтировала.

– Фильм?

– Да.

– Что это был за фильм?

– Я не знаю.

– Ну, документальный, рекламный?

– Она мне не говорила. У нее такое иногда бывало.

– Что значит «такое»?

– Когда она молчала про свою работу.

– Так… В ночь ограбления она была в студии?

– Да.

– А вы находились дома у приятеля.

– Да.

– С какого по какое время?

– Всего несколько часов. Мы хотели отправиться на рыбалку. Я приехал к нему около девяти, а уехал в одиннадцать.

– Приехав домой, вы обнаружили, что дом ограблен?

– Да, около половины двенадцатого.

– Ваша жена была уже дома?

– Нет. Она все еще была в студии. Домой она приехала в час – полвторого ночи. Полиция к этому времени уже уехала.

– Что еще было похищено в тот вечер?

– Часы-радиоприемник, фотоаппарат, переносной телевизор.

– Это помимо одежды, которую потом нашли на дворе?

– Еще кое-какая одежда. Кое-что из вещей Прю.

– И нож?

– Да.

– Только один нож?

– Да.

– Вы перечислили все эти вещи в заявлении в полицию?

– Да.

– После вашего ареста кто-нибудь упоминал об ограбления?

– Да, я упоминал. Я сказал им, что одежда и нож были украдены из моего дома.

– А что вам на это ответили?

– Хэггерти заявил: «Это ваше утверждение, мистер Маркхэм».

– Не только, – сказал Мэтью, – имело место ограбление, и вы заявили о нем в полицию. Если одежда и нож были похищены из вашего дома за десять дней до убийства…

– Именно так.

– Тогда что они хотят доказать?

– Что я убил ее, – сказал Маркхэм, – видите ли… у меня нет алиби в ночь, когда произошло убийство.

– А где вы были в ту ночь?

– У моей жены была работа. Из-за этого она поехала в студию. Я один пошел в кино.

– Куда?

– В «Твин-Плаза-1». В Южном Дикси-Молл.

– По пути вы не встретились с кем-нибудь из знакомых?

– Нет.

– А в кино?

– Нет.

– А около него?

– Нет.

– Во сколько начался фильм?

– В восемь.

– А когда закончился?

– Около половины одиннадцатого.

– Вы сразу же поехали домой?

– Нет. Я немного пошатался по торговым рядам, а потом заглянул в «Бар Хэрригэна».

– Во сколько вы туда пришли?

– Примерно без десяти одиннадцать.

– И сколько пробыли там?

– Выпил одну порцию.

– А что вы пили?

– Мартини, сухое. С двумя оливками.

– Сколько времени ушло на то, чтобы его выпить?

– Ну, я еще смотрел там телевизор. В баре есть телевизор.

– Так во сколько вы ушли из бара?

– Примерно… без двадцати двенадцать. Или без четверти.

– И возвратились домой?

– Около полуночи. Полиция приехала минут через двадцать. – Маркхэм глубоко вздохнул. – Я понимаю, как это все выглядит. У меня нет настоящего алиби на время убийства, у полиции есть только мое заявление об ограблении. – Он покачал головой. – Поэтому, если вы откажетесь от защиты, я вас пойму и не буду за это осуждать. Могу только еще раз повторить: я не убивал ее.

– Я вам верю, – сказал Мэтью.