Текст книги "Кошечка в сапожках (сборник)"
Автор книги: Эд Макбейн
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)
Это говорил тот, в черном. «А как вы думаете, может быть, здесь еще осталась какая-нибудь собственность на побережье?» Это спросил рыжий коротышка, посверкивающий глазками и красный от смущения. А потом они перешли к дому Пэрриша. А как, мол, насчет того дома по соседству? Как вы думаете, его не продают? А кто его владелец? Может быть, он захочет его продать? А вы не знаете, как зовут владельца? Как, вы говорите, пишется его фамилия? А звать его, говорите, Джонатаном, да? Джонатан Пэрриш, так? А живет он один?
Все это спрашивал тот, в черном. Теперь отец Эмброуз пытался припомнить все, что он им рассказывая о Джонатане Пэррише и в какой момент они потеряли интерес к этому и перестали задавать вопросы.
Скорее бы прекратился этот дождь! Эти мысли и этот дождь были странно, болезненно связаны: они пугали.
Двое мужчин, сидевших в баре с Уорреном Чамберсом, были полицейскими. Уоррен понимал, что мысль получать приказы от черномазого отнюдь им не улыбается и это их соблазнила оплата, которая была уж больно хороша. Они могли бы сойти за близнецов, если бы не глаза: голубые у одного и карие у другого. Массивные плечи и грудь, широкие запястья и огромные ручищи, а лица – прямо как у полковника Оливера Норта:[12]12
Оливер Норт – герой популярного американского «полицейского» телесериала.
[Закрыть] высокомерные, угрюмые, самодовольные… Уоррен предпочел бы работать с парочкой крокодилов, но в этих краях непросто было найти умелую помощь по слежке. Всего-то четверо полицейских на суточных дежурствах, – шестичасовыми сменами. Чарли в это утро работал от шести до полудня. А Ник только что отработал смену от полудня до шести вечера.
Они сидели в баре под названием «Кэрли», рядом с шоссе номер 41, близ автострады, ведущей в южные штаты. Уоррен был единственный негр в этой забегаловке. Это было не так уж необычно для флоридского городка Калузы, однако он думал, что Чарли с Ником чувствуют себя не слишком уютно, сидя и распивая спиртное с черномазым, даже если учесть, что именно он эту выпивку оплачивает.
– Мы думаем, что кто-то наметил этот дом для налета, – сказал Чарли.
– К этому заключению мы пришли по отдельности, – добавил Ник.
Они даже разговаривали, как близнецы.
– А вы побеседовали с остальными двумя? – спросил Уоррен.
– Да, сегодня. Они не заметили ничего подозрительного.
– Эта машина проезжала мимо, в ней сидели двое мужчин.
– Водитель одет во все черное.
– А другой рыжий.
– Когда это было?
– В мою смену, – ответил Чарли, – где-то около десяти.
– Какой марки машина?
– Голубая «хонда-сивик».
– Номера флоридские?
– Да.
– Взята напрокат?
– Нет. Вы все время опережаете меня, Чамберс. Вы хотите слышать то, за что вы платите, или хотите отвечать вместо меня?
«Вышибить бы все твои проклятые нахальные зубы», – подумал Уоррен. А вслух сказал:
– Хорошо, продолжайте.
– Они проехали мимо этого дома, потом въехали на дорожку к церкви, там развернулись и еще раз прокатились мимо дома. Но на этот раз медленнее, рассматривая там все, приглядываясь.
– Это было в десять десять – десять пятнадцать?
– Да, где-то так.
– Машина не останавливалась?
– Нет. Просто медленно проехала мимо, и оба они смотрели во все глаза.
– А где находились вы?
– Внутри дома.
Чарли заметил недовольное выражение лица Уоррена.
– Что-нибудь не так?
– Да нет, если это вас не беспокоит.
– Примерно тогда и я подключился, – сказал Ник. – В свою смену.
– Замечательно.
– Если бы кто-то нас застукал, мы показали бы свои удостоверения и сказали, что нам дало задание калузское управление полиции.
– У меня никаких претензий нет, – сказал Уоррен.
– Но вас вроде бы это немного беспокоит, – сказан Чарли.
– Нет-нет.
– Я имею в виду вот что: раз вы хотите, чтобы мы увидели, как кто-то войдет в дом, то лучше всего наблюдать изнутри дома, разве не так?
– Да, этот способ лучше всего, – сказал Уоррен и подумал: «Сломать бы твой проклятый деревенский нос местах в шести».
– Итак, – сказал он вслух, – это было примерно в десять, в десять пятнадцать, когда машина проехала там во второй раз.
– Да, так, – ответил Чарли.
– В какой вы были комнате?
– В спальне на втором этаже. Оттуда отлично видно дорогу и побережье тоже, если переходить от окна к окну. Единственное неудобство в том, что там нет кондиционера, а наверху все чертовски прогревается и очень душно.
– Даже при таком проклятом дожде, – добавил Ник.
Уоррен давно заметил, что законопослушные полицейские из простонародья редко откровенно нарушают правила. Они могут пристрелить вас за один неприязненный взгляд, но они всегда осторожны и вежливы в выражениях и почти не допускают бранных слов.
– И когда в следующий раз эта машина проехала мимо? – спросил Уоррен.
– Что-то около одиннадцати двадцати, – ответил Чарли. – Не только проехала мимо, но и припарковалась на другой стороне улицы.
– И сколько они там просидели?
– Почти весь день и еще ночь – до пяти утра, – сказал Ник.
– Так-так, – пробурчал Уоррен.
– Я все время следил и все видел из окна верхнего этажа. Мы же не любители какие-нибудь, – сказал Чарли, глядя в его нахмуренное лицо.
– Надеюсь, что нет. Хотя выглядит это как раз по-любительски: двое стерегут дом, попеременно глазея из окна и маяча перед входными дверями.
– Никто меня не видел в окне, – сказал Чарли.
– А я проехал мимо вроде как по своим делам.
– А они так и продолжали сидеть?
– Да они там весь день просидели, – сказал Чарли. – Я же говорил, – и потом до утра.
– И вы говорите, что они не знали, что вы в доме?
– Да, я говорю, что никто меня не заметил.
– И что же вы сделали, Ник? Разъезжали взад-вперед, пока они наконец не заметили вашу машину?
– Я же вам говорю, что меня никто не видел, – сердито сказал Чарли.
– И меня тоже, – сказал Ник. – Я только один раз проехал мимо дома и припарковался у Пеликанового рифа, прошел вверх по побережью, вошел в дом с черного хода и сменил Чарли, где-то без двадцати час.
– А «хонда» все еще была припаркована там?
– И в котором часу она уехала?
– После пяти утра.
– И они сидели, наблюдая за домом, все это время, так?
– Да, наблюдали, – сказал Ник.
– Рассматривали карты, очень долго и подробно, – сказал Чарли, – но за домом наблюдали.
– А почему же, как вы думаете, они наблюдали за домом такое продолжительное время? – спросил Уоррен.
– Только не потому, что засекли кого-то из нас, – ответил Чарли, – если вы так предполагаете.
– А я думаю, что они заметили там какое-то движение, – сказал Ник. – Пытались увидеть, кто входит в дом и в какое время выходит. А дом выглядел пустым, и они не получили никаких сведений.
– Если только не заметили, как вы входили туда со стороны побережья.
– Нет, они же сидели в машине, когда Ник пришел меня сменить, – сказал Чарли. – Вы начинаете раздражать меня, Чамберс. Если вы полагаете, что мы не способны сделать эту проклятую работу, доступную даже для маменькиных сынков, то наймите себе кого-нибудь другого. Никто из моих знакомых не согласился бы торчать целый день в пустом доме за какие-то дерьмовые десять баксов в час.
– Значит, десять баксов дерьмовые? – спросил Уоррен.
– Я получаю по пятнадцать, когда слежу за посетителями в загородном клубе, – сказал Чарли. – Когда они там танцуют.
– И сколько раз в неделю вы этим занимаетесь?
– Ну…
– Черт подери, вы меня уже достали, – сказал Уоррен. – Вы здесь получаете по шестьдесят баксов в день и работаете каждый день, что означает, по-моему, четыреста двадцать баксов в неделю, а это побольше, чем вы имеете в полиции. Работа по совместительству никогда не оплачивается так высоко, и вы это знаете.
– Может быть, это и верно, – сказал Чарли. – Только это не означает, что мы обязаны выслушивать, что нас, мол, засекли два каких-то засранца хиппи в «хонде». Мы не любители, Чамберс. Если вы полагали, что мы любители, то на хрена было нанимать нас. И гоните наши баксы. Мы ведь работу-то делаем, мужик.
Последовало довольно долгое молчание.
– А может быть, еще пивка? – спросил Чарли.
Уоррен подал знак официантке, темноволосой девушке в очень короткой мини-юбке, чтобы она принесла им еще по порции. Когда спустя пять минут официантка подала пиво и отошла от стола, Чарли сказал:
– Ну, ребята, я вроде попробовал чуть-чуть этого самого, там, у нее под юбочкой.
– А по моей руке скользнула ножкой, – сказан Ник.
– Да, там у нее под юбочкой, – повторил Чарли, словно заезженная граммофонная пластинка.
– Да, там найдется что-то в самом деле сладенькое, под этой юбочкой, – сказал Ник и облизнул губы.
– А почему вы назвали их хиппи? – спросил Уоррен.
– Мы говорим об этой кошечке, а он о хиппи, – сказал Чарли и покачал головой. – Что-то у тебя не в порядке, парень.
Уоррен подумал, что они, должно быть, признали его своим. Деревенские мужики не стали бы обсуждать белую кошечку с негром, если бы не считали его старым добрым другом. Возможно и другое: его отповедь по поводу почасовой оплаты подзавела их. Ведь он же прямо сказал им: я плачу вам хорошие баксы и ожидаю от вас за это работы. И затронул их самолюбие. В конце концов, может быть, они и не любители.
– Так почему же хиппи? – снова спросил он.
– Один был одет во все черное и выглядел так, словно он проспал в этой одежде целый месяц, – сказал Чарли. – В левом ухе у него сережка. Длинные волосы черного цвета. На вид лет сорок, и в общем со всех сторон засранец хиппи.
– Это и в двадцать-то лет слишком поздно, – сказан Ник и покачал головой.
– И другой тоже под стать, – сказал Чарли. – Длинные рыжие волосы, одет в барахло, из какой-то мусорной корзины.
– Настоящая парочка проклятых хиппи-взломщиков, – сказал Ник.
– Вы говорите, что они там засекли движение… Когда же они сделают попытку?
– Эй, он спрашивает у нас совета, – сказал Чарли.
– Черт меня подери, – подыграл ему Ник, – это у любителей-то совета.
Но оба уже улыбались.
– Если они просидели там с половины двенадцатого…
– С одиннадцати сорока, – уточнил Чарли.
– Так, с одиннадцати сорока и до пяти утра…
– Было чуть-чуть больше пяти.
– Есть вероятность, что именно тогда они и планируют совершить налет? Между полуночью и пятью утра?
– Может быть и так, – сказал Чарли.
– Значит, завтра, между полуночью и пятью утра, так? – Уоррен хотел подтверждения.
– Может быть, – ответил Ник.
Он тоже улыбался.
– А что тут забавного-то? – спросил Уоррен.
– Мы ведь прикинули…
– Это было, когда я вошел с заднего хода, чтобы сменить Чарли, и мы оба стали наблюдать за этой «хондой» из верхнего окна…
– И никто при этом нас не засек, Чамберс, потому что мы использовали старый трюк, спрятавшись в тени…
– И тогда мы прикинули, что если эти два засранца хиппи наблюдают за домом с таким интересом…
– Сидя так, словно им принадлежит эта чертова улица…
– Не заботясь о том, что их могут увидеть, что их внимание к этому дому может показаться подозрительным…
– В общем, мы подумали: они настолько чем-то поглощены, что вряд ли заметят, если кто-то подойдет сзади к их машине и проверит номерной знак.
– Поэтому когда я сменил Чарли, он прошел по побережью до Пеликанового рифа, а потом вернулся обратно по улице и засек номерной знак на машине…
– И проверил его через автосправочную, – сказал Ник.
– И узнал имя и адрес человека, которому принадлежит эта машина, – сказал Чарли, ухмыляясь.
– Она зарегистрирована в Сент-Пите, – сказал Ник.
– Что означает, что они не местные и остановились здесь в каком-нибудь мотеле…
– И у нас есть возможность отыскать их, даже если их и не сцапают с поличным в доме Пэрриша…
– Если только они не спят прямо на побережье, что, судя по их виду, весьма вероятно.
– Как его зовут? – спросил Уоррен.
– Артур Нельсон Хэрли, – ответил Чарли. – Только я не могу вам сказать, тот ли это, который весь в черном, или это рыжий. – Его ухмылка стала еще шире. – Это оттого, что я всего лишь плохонький старый любитель, вы же понимаете.
– Давайте-ка снова позовем эту маленькую девчушку и попросим у нее еще немного пивка, – сказал Ник.
Глава 4
А ВОТ И ТОТ САМЫЙ МУЖЧИНА ПОМЯТЫЙ,
ЦЕЛУЕТ ОН ДЕВУШКУ, СТРАХОМ ОБЪЯТУЮ…
В телефонном справочнике Калузы, на его желтых страницах были номера сорока девяти гостиниц и двухсот шестнадцати мотелей. В понедельник утром, восьмого февраля двое мужчин, работавших на юридическую фирму «Саммервилл и Хоуп», поделили между собой гостиницы и мотели и принялись обзванивать их.
Двадцатипятилетний Эндрю Холмс работал со списком мотелей. Он имел докторскую юридическую степень, полученную в Мичиганском университете, а в конце июля собирался сдавать экзамены в адвокатуру. Фирма «Саммервилл и Хоуп» платила ему сорок тысяч долларов в год за работу в качестве помощника юриста. Фирма также обещала немедленное повышение оклада до пятидесяти тысяч в год, когда его примут в адвокатуру. Если бы Эндрю захотел остаться в Нью-Йорке, он смог бы начать с шестидесяти – семидесяти тысяч баксов в год, потому что сдал экзамены с отличием и был редактором «Юридического обозрения». И вот теперь, в этот дождливый понедельник, он сидит здесь, во Флориде, непрерывно набирая номера телефонов и любезно прося позвать Артура Нельсона Хэрли.
В наружном вестибюле Синтия Хьюлен за своим секретарским столиком работала по списку гостиниц, который был значительно короче, и прерывалась только для того, чтобы отвечать на звонки из города. С того места, где она сидела, скрестив свои восхитительные ножки, в большие окна вестибюля ей было отлично видно, что происходит на улице. По тротуарам барабанил дождь, он струился по водостокам, заливал полотно дорог. Она еще никогда в жизни не видела такого сильного дождя. Она родилась и выросла в Калузе, теперь ей было двадцать пять, и никогда еще, ни разу, не было такого настойчивого, обильного, непрерывного, кажущегося вечным, проклятого дождя. А Синтия обожала солнце и старалась не пропустить ни малейшей возможности позагорать на побережье или в лодке. Но загар начинал блекнуть. Она заметила это, когда потянулась к трубке телефона. Посмотрела на свою руку, повернула ее: да, ее загар определенно сходил. Она вздохнула, сверилась со списком гостиниц и стала набирать номер прибрежного клуба «Край полумесяца» в Сабал-Кей, когда на ее пульте вспыхнул огонек – звонили из города. Она нажала кнопку и сказала:
– Доброе утро, фирма «Саммервилл и Хоуп».
– Позовите, пожалуйста, Мэтью Хоупа.
– Алло? – сказал Мэтью. – Кто его спрашивает?
– Мэтью?
– Да, Марси.
– Как ты живешь?
Это была Марси Франклин, которая, – во всяком случае, до середины прошлого месяца – считала Мэтью премилой принадлежностью своей жизни. Ей было тридцать три года, но иногда ее голос звучал как у подростка. Именно он так звучал, когда, пытаясь сладить с прерывистым дыханием, она призналась, что повстречала шестидесятилетнего профессора гуманитарных наук из Нью-колледжа в Сарасоте и безумно влюбилась в него, и вот почему она, хотя и получала огромное наслаждение от недолгих – с двадцать четвертого декабря по тринадцатое января – отношений с Мэтью, теперь чувствует, что им следует покончить с этим, хорошо?
В канун Нового года Марси призналась, что любит его и что он убийственно красив. Он, правда, не поверил ей. Но все равно, это было очень мило с ее стороны.
При росте сто восемьдесят три сантиметра и весе восемьдесят два килограмма, с темными волосами и карими глазами, Мэтью не обольщался относительно своей внешности, считая, что есть гораздо более красивые и эффектные мужчины. Он ходил в бассейн «Наутилус». Три раза в неделю, и большинство спортивных тренажеров, которыми он пользовался, были установлены на мощность в восемьдесят килограммов. Он играл в теннис на уровне второго разряда, с довольно паршивеньким левым ударом и еще худшей подачей. Он имел белую шестиметровую яхту «Кикс», которую он никогда даже и не выводил в залив. Ему было тридцать восемь, так что осторожнее надо, старичок, осторожнее…
Но в присутствии изумрудно-зеленых глаз Марси… Он был быстрее ветра и был способен одним скачком брать самые немыслимые высоты. Теперь это станет воспоминанием, как и этот голос в телефонной трубке.
– Мэтью, – сказала она, – я вот почему звоню: Джейсон ведь не знает о нас с тобой…
– Джейсон?
– Мой жених.
Он уже был ее женихом. Фантастика!
– Он не знает про наши отношения, и я надеюсь, что если ты собираешься присутствовать на балу Посейдона в эту субботу, ты не дашь понять ни словом, ни жестом, что мы с тобой знаем друг друга немного больше просто поверхностного знакомства. Ну, как-то довольно коротко. И знаешь ли, не стоит смотреть на меня так, как будто ты знаком со мной ближе, чем должен считать Джейсон, вот чего я хочу.
– Марси, я никогда не скажу твоему жениху, что мы с тобой друг друга близко знаем.
– Хорошо. И никаких томных взглядов, Мэтью, никаких тайных прикосновений, никаких…
– Да я даже не приглашу тебя танцевать.
– Отлично. Извини меня, но он очень ревнив.
– Я понимаю. Спасибо, что позвонила, Марси.
– И не подсаживайся за наш столик поболтать.
– Зачем мне это делать?
– У него, понимаешь, есть этакие антенки.
– Прости, мне представился таракан. У него тоже есть… Прости.
– Я тебе говорю, он может улавливать даже сигналы.
– Не сидеть, не болтать, не смотреть, не прикасаться, не танцевать, я все усвоил, – сказан Мэтью. – Я тебя никогда не знал, ладно?
– Ну, ты не обязан заходить настолько далеко, хотя…
– Расслабься. Я не буду на этом балу.
– Но ты говорил…
– Нет, Марси. Тебе не о чем беспокоиться. Я весь вечер в эту субботу буду сидеть дома, один-одинешенек…
– Перестань, Мэтью.
– Буду прихлебывать мартини и таращиться на дождь…
– До свидания, Мэтью, мне пора бежать.
– До свидания, Марси, – сказал он и повесил трубку.
Он сидел, хмуро глядя на телефон, вдруг осознав, как ему обидно, что она бросила его с такой небрежностью. Она ведь говорила: «Я люблю тебя, Мэтью Хоуп». Как раз в канун Нового года: «Я люблю тебя, Мэтью Хоуп».
Выбираясь из «ягуара» на автомобильной стоянке братьев Джордж, Леона Саммервилл высоко обнажила ножки, чем привлекла внимание четырех подростков, которые пытались запихнуть упакованную стиральную машину в пикапчик. Один из них крикнул ей:
– Эй, мамаша!
А другой спросил:
– Как тебя зовут, сладенькая?
Леона улыбнулась. Когда она входила во вращающиеся двери универмага, какой-то мужчина шел ей навстречу. Он прокрутился в дверях и снова вошел следом за ней в магазин. Он стоял, качая головой от изумления, и следил взглядом, как она, вихляя бедрами, пробирается в толпе к эскалатору. Когда Уоррен проходил мимо, мужчина повернулся к нему и сказал: «М-да», а потом, все еще качая головой, вышел из универмага. Уоррен быстро прошел по залу, вступил на эскалатор и посмотрел вверх, на Леону, которая еще не сошла с движущейся ленты, и взволнованно отвернулся, поняв, что из-под коротенькой юбки может увидеть ее трусики.
Она сошла с эскалатора на втором этаже, и он последовал за ней в отдел дамского белья – в деловой Калузе, у братьев Джордж это называлось «Интимные одеяния», о чем и гласила надпись, выполненная зеленым шрифтом на розовато-лиловом фоне. Леона прошла мимо женщины-манекена, одетой в черное нижнее белье: бюстгальтер, пояс с подвязками, сетчатые чулки и трусики, оканчивающиеся низко на бедрах.
Интимные одеяния. Многие с трудом могли бы верно написать слово «одеяния». Они бы спутали «е» с «и» или «я» с «е», если бы их попросить произнести это по буквам, не глядя на надпись. Но только не он. Слово «одеяния» часто встречалось ему, когда он печатал донесения для управления полиции в Сент-Луисе, поскольку старшим офицерам почему-то всегда хотелось знать, какого рода это чертово одеяние было надето на том или другом человеке.
На Леоне была бледно-голубая мини-юбка из грубой хлопчатобумажной ткани со слегка расстегнутой медной «молнией» на левом бедре. В этой юбке, в белых сандалиях на высоком каблуке она выглядела высокой голоногой девчонкой, но короткая белая тенниска подчеркивала, что она – женщина: с мощными грудями и напрягшимися сосками, возможно, потому, что она не носила бюстгальтеров.
Уоррен, возможно, ошибался относительно причин изменения веса и фасона прически или звонков из телефонов-автоматов, но был совершенно прав насчет тоненькой тенниски и отсутствия бюстгальтера на даме, столь отлично сложенной, как Леона Саммервилл. Если бы она была его женой, он ни за что не разрешил бы ей выходить из дому в таком одеянии, даже если бы он шел рядом и она была прикована наручниками к его левому запястью.
Уоррен готов был поклясться, что как раз сейчас у нее начинается какая-то интрижка. Она разглядывала красный пояс с подвязками. А он в другом конце магазина стал перебирать какие-то шнурки и ленты. Леона теперь смотрела на красные сетчатые чулки, а он – на нее. «Бог мой, – подумал Уоррен. – Эта дама…»
Вдруг она обернулась, и их глаза встретились. На ее лице появилось слегка лукавое выражение. У него сердце подскочило к горлу, и он отвернулся. Но она уже засекла его. Никогда в его жизни не случалось такого. Никогда! Он ведь следил за машинами в Сент-Луисе, у их владельцев были радары, позволяющие учуять легавых, если они были где-то на расстоянии мили, и – никогда! И вот в этой захолустной крохотной Калузе его засекает какая-то домохозяйка, которая трахается направо и налево!
О, Бог мой!
– Алло?
– Простите, это мотель «Олбемарль»?
– Да.
Лиззи Борден[13]13
Лиззи Борден – жена сэра Роберта Бордена (1854–1937), виднейшего канадского политического деятеля, премьер-министра Канады в 1911–1920 годах.
[Закрыть] останавливалась в гостинице «Олбемарль» во время ее визита в Лондон в 1890 году. Эндрю Холмс знал подобные вещи.
– Скажите, у вас не остановился мистер Хэрли?
– Хэрли?
– Да, Артур Нельсон Хэрли.
– Одну секунду, – ответил мужчина на другом конце провода.
Эндрю ждал. Угол Пиккадилли и Олбемарля. Ему хотелось спросить у мужчины, с которым он разговаривал, а не знает ли он, что когда-то и в Лондоне была гостиница «Олбемарль».
– Никто под таким именем у нас не зарегистрирован, – ответили ему.
– А вы не могли бы сказать, не регистрировался ли он у вас в последние несколько дней?
– Нет, – сказал мужчина и повесил трубку.
Все там же. Все в том же сереньком «форде». Высокий негр со сложением баскетболиста, в темных очках, в хлопковых брюках-слаксах, в желтовато-коричневом свитере с рукавами, закатанными до локтей. Он ушел сразу, как только она посмотрела на него там, в отделе дамского белья, и снова ждет ее у магазина.
Дождь тем временем немного ослаб. И, не открывая зонтика, Леона быстро пошла к «ягуару», обходя лужи. Она открыла дверцу со стороны водительского места, забралась внутрь, опустила стекло, бросила зонтик на заднее сиденье и завела двигатель. Сзади, за двумя дорожками и тремя машинами, завелся двигатель «форда». Она, пятясь, вывела «ягуар» с места парковки, все время смотря в зеркало заднего обзора, а потом свернула на дорожку, ведущую к выезду с автомобильной стоянки на главную улицу. И снова посмотрела в зеркало. Серый «форд» как раз выезжал следом за ней.
Она сделала правый поворот на главную улицу. И «форд» сделал правый поворот. «Отлично, – подумала она, – а теперь проверим-ка по-настоящему». И минут десять она крутила этот «форд» через левые и правые повороты по деловой части Калузы, а потом повернула на юг, на Тамайами-Трейл, двигаясь в направлении Манакавы, после чего снова повернула на север, к Калузе. «Форд» ехал сзади.
Леона читала о насильниках, об убийцах, которые целыми днями преследовали свою жертву. Она подумала, не остановить ли ей полицейский автомобиль. Странно, но она не испугалась, а лишь испытывала раздражение. Часы на приборной доске показывали уже без десяти двенадцать, и ей вовсе ни к чему было это осложнение. Она проверила время по своим наручным часам. И не знала, что делать, может быть, стоило позвонить и отложить встречу.
Но все-таки она поехала по бульвару Бэйоу, а «форд», пропустив вперед пять машин, следовал за ней. Она въехала на автомобильную стоянку административного здания Бэйоу и, посмотрев в зеркало заднего обзора, увидела, что «форд» еще не припарковался.
Снова зарядил сильный дождь. Было без пяти двенадцать. Она посмотрелась в зеркало, немного подкрасила губы, а потом стерла. Швырнула косметическую салфетку в небольшой пластиковый контейнер для мусора. Было без трех двенадцать.
«Форд» припарковался и выключил двигатель. Леона закурила сигарету, посидела, смакуя ее и поглядывая на часы. Двери конторы, расположенные на одном уровне с тротуаром, распахнулись. Черный зонтик, а все остальное белое: белая юбка, маленькая шапочка, рейтузы, унылые туфли на резиновой подошве. Выбегает под дождь. И бежит в маленькую красную «тойоту». Юбка мечется, дверцы автомобиля захлопываются. Включается двигатель. Машина уезжает.
Леона загасила сигарету. Часы показывали пять минут первого. Она достала с заднего сиденья зонтик, раскрыла дверцу и зонтик почти одновременно и вышла под дождь. Юбка взлетела высоко к ее бедрам, оголяя длинные ноги.
Когда она стремительно шла к зданию, то ощущала на своей спине взгляд негра.
– Мистер Хоуп?
– Да, Син?
– Звонит… бывшая жена… По шестому каналу.
– Мерси. Есть какие-нибудь успехи по звонкам?
– Пока нет.
– Продолжайте звонить.
– Я дошла до гостиницы «Магнолия».
– Отлично. Спасибо.
Он нажал шестую кнопку.
– Привет, Сьюзен, – сказал он.
– Как живешь, Мэтью?
– Спасибо, отлично. А ты как?
– Просто замечательно. Ты не собираешься на бал Посейдона в субботу вечером?
Ах, эта добрая старушка Сьюзен. Попала прямо в яблочко.
– Почему ты спрашиваешь? Хочешь помочь мне повязать галстук?
– Нет, спасибо, я делала это много лет, – сказала Сьюзен.
– Может, хочешь застегнуть мне запонки?
– И это я делала, – сказала она.
– Так почему же ты хочешь это знать, сладенькая?
– Ты назвал меня «сладенькая»? Мэтью…
Поосторожнее, не болтай чепуху, у нее что-то важное.
– Да, сладенькая, – сказал он, – я назвал тебя сладенькой. Сила привычки, знаешь ли. Извини.
– Только не называй меня «сладенькой» на балу, ладно?
– Подожди, не говори мне ничего, – сказал он. – Ты будешь там с одним старым тараканом, и ты хочешь, чтобы я ни словом, ни жестом не показывал, что мы с тобой когда-то были вместе…
– Тепло, но пока не горячо, – сказала Сьюзен. – Ему двадцать три года, и он…
– Сьюзен, как тебе не стыдно!
– Мэтью, пожалуйста, не позволяй себе…
– Двадцать три?
– Мэтью…
– Извини. Но все-таки двадцать три?!
– Да, и он футболист и играет за «Бакс». А рост у него сто девяносто три, Мэтью… И весит он сто десять килограммов…
– Ну, понятное дело, футболист.
– И он очень ревнив. Вот поэтому-то я и звоню. Я не хочу никаких неприятностей в субботу вечером, Мэтью…
– Так и я тоже не хочу!
– Так что, пожалуйста, не приглашай меня танцевать…
– Обещаю.
– И не болтай со мной…
– Не буду сидеть рядом, не буду смотреть на тебя. Я все понял, Сьюзен.
– Мэтью, это не шутка. Я искренне боюсь за тебя.
– Тогда я останусь дома и на бал не пойду.
– Мэтью…
– Буду прихлебывать мартини и глазеть на дождь за окном. Может, и ты составишь мне компанию. Мы опробуем мой новый надувной матрас.
– Но ты же ведь в самом деле не купил надувной матрас?
– А ты приди и проверь, Сьюзен.
– Не искушай меня, – сказала она и повесила трубку.
– Я тоже люблю тебя, – сказал он молчащему телефону и положил трубку на место.
Он еще не успел убрать руку, как раздался звонок.
– Да?
– Миссис Саммервилл на пятом канале, – сказала Синтия.
– Спрашивает меня?
– Да.
– Хорошо, я возьму трубку.
Он нажал пятую кнопку.
– Привет, Леона.
– Мэтью, извини, что беспокою тебя, ты, должно быть, занят… Нельзя ли встретиться с тобой сегодня вечером?
Он немного помолчал, раздумывая.
– Мэтью?
– Да-да. Что стряслось-то, Леона?
– Я не хочу обсуждать это по телефону, не хочу приезжать к тебе в контору, не хочу, чтобы узнал Фрэнк.
– Так в чем дело, Леона?
Он-то знал, в чем дело. Это не просто звонок женщины, которую ты знаешь многие годы, и она жена твоего партнера и просит о встрече, но только не в конторе, потому что она не хочет, чтобы ее муж узнал, потому что тогда ей грозит развод.
– Ты можешь встретиться со мной в Марина-Лоу, в пять часов? – спросила она.
– Хорошо.
– Вот тогда и поговорим.
– Да, Леона.
– Спасибо, Мэтью.
Он положил трубку. И почувствовал, что ему хочется завопить: телефон зазвонил снова. Он снял трубку.
– Да?
– Мистер Хоуп, это Эндрю.
– Я слушаю вас, Эндрю.
– Мы нашли его, мистер Хоуп.
Проблема оказалась сложной.
С этим нельзя было пойти в полицию. Мэтью не мог позвонить Морису Блуму и сказать, что он нашел мужчину в черном, остановившегося в одном из мотелей Калузы, наблюдавшего за домом Пэрриша в субботу, а утром в день убийства опрометью бежавшего вдоль залива. В чем, собственно, не было преступления, если, конечно, он не совершил убийства, прежде чем сделать пробежку вверх по побережью.
Мэтью сначала позвонил в контору Уоррена, но отозвался автоответчик, и он продиктовал, что они обнаружили Артура Нельсона Хэрли, и попросил, чтобы Уоррен ему срочно перезвонил. Он хотел вместе с ним, умным и опытным офицером полиции, съездить в мотель, чтобы уменьшить риск, который всегда есть при встрече с возможным убийцей. У Уоррена был при себе пистолет, и он умел им пользоваться – пример тому пристреленный енот.
Шел уже третий час, и Мэтью нервничал. Он боялся потерять Хэрли. Было бы совсем хорошо, если бы тот попытался явиться в дом Пэрриша, и тогда бы они схватили его таким вот образом за незаконное проникновение и возможную кражу имущества, что являлось правонарушением второй степени параграф 810.08. Тогда Блум мог бы задать ему много вопросов, включая и тот, где он находился в семь часов утра тридцатого января.
Но если Хэрли не вернется, если он заметил, что дом под наблюдением, то у них есть его адрес в Сент-Питерсберге, который дала автосправочная. Поэтому они могут и там его выследить. Правда, для убийцы он ведет себя несколько странно: почти сутки торчит у дома убитого и не спешит убраться – поскорее и подальше.
Мэтью не хотелось ехать в мотель одному, но пришлось.
Мотель назывался «Прибрежный замок Кале» и находился в двенадцати милях от побережья.
Несмотря на затяжной дождь, на дверях висела табличка «Свободных мест нет».
Любители зимних путешествий обычно не следили за прогнозами погоды во Флориде, а интересовались погодой Мичигана, Индианы, Иллинойса, Огайо или Торонто. Если там шел снег, они знали, что здесь сияет солнце, в мотеле найдется дюжина незанятых комнаток, в окнах окажутся кондиционеры, а перед входом – маленькие деревянные крылечки. Будет там и бассейн с прозрачной водой, в котором плавает одинокий, кем-то позабытый резиновый дракон…
Сегодня все было наоборот: шел дождь, а свободных мест не было.
Это место напомнило Мэтью о сороковых годах. Его родители мечтали купить себе во Флориде маленький мотель, да и зажить там как король с королевой. Но в те времена не разрешалось строить ни гостиниц, ни мотелей на побережьях Калузы – местные постановления о зонах были тогда строги. Мотели – их было десять или двадцать – растянулись вереницей вдоль шоссе номер 41, называемого Тамайами-Трейл. Немногочисленные гости этих мотелей не считали трудным проехать по нему до диких пляжей, которые были пустынны, и можно было поплавать голышом в одиночестве при полной луне. А сам городок был скорее рыбацкой деревушкой, маленькой и сонной. Все это изменилось на рубеже пятидесятых и шестидесятых годов, когда произошло открытие Калузы и всего западного побережья Флориды. Строители и подрядчики почуяли запах денежек и принялись убеждать политиков, что туризм – хорошая штука. Постановления о зонах изменились, а гостиницы и мотели стали вырастать на белых песках, как грибы. Прощайте страстные мамины-папины мечты о собственном мотеле на Тамайами-Трейл. Исключая разгар сезона, мотели на материке пустовали, а мечту на пустующих комнатах не построишь.