Текст книги "Кошечка в сапожках (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

Лишь смелость натяните… «Лишь смелость натяните!» Сал вскрикнул, когда она в первый раз на репетиции произнесла эту строку. А она все никак не могла сладить с этой строкой всерьез. А потом получилось. И слова и смысл – Шекспир получился. И она сказала своему перепуганному королю те ободряющие слова, в которых он нуждался:

«Лишь смелость натяните на колки, и выйдет все!»

Она не могла проиграть. Она будет сидеть с револьвером двадцать второго калибра в руке, и никто не прошепчет ей на ухо слов ободрения, она будет одна – маленькая Леона, одна-одинешенька, со своим револьвером, нацеленным в его голову или в его сердце, маленькая Леона, с надеждой, что придет смелость и она нажмет на спусковой крючок.

Ах, только бы знать, где же эти колки. «Боже, помоги мне, – подумала она, – я собираюсь убить».

Чарли услышал какой-то шум внизу. Он отвернулся от окна, прислушался. Кто-то ходил в темноте. Он вытащил из кобуры свой тридцать восьмой и на цыпочках пошел к дверям. Под ним скрипнула доска. Он замер и снова прислушался: внизу кто-то был.

Он стал спускаться по ступенькам. Из нижней гостиной шел слабый свет, кто-то возился там, подсвечивая себе тусклым фонариком.

Почти не дыша, держа пистолет наготове, Чарли прошел полпути вниз. Оставалось пять ступенек, четыре, три, две… Кухня осталась справа, он вступил в гостиную. На столе у дальней стены светился крошечный фонарик, человек в черном, настороженно согнувшись над стопкой бумаг, торопливо рылся в них, перебирал руками в черных перчатках. Человек почувствовал, что он не один, обернулся, бросил взгляд на Чарли и потянулся к чему-то на крышке стола.

– Стоять! – закричал Чарли, но было поздно.

Сверкнул на миг ствол пистолета в руке, одетой в перчатку, попав в лучик света от крохотного фонарика, а потом вспышка и обжигающая боль в плече. И еще одна вспышка, на этот раз Чарли ощутил, как раскаленный гвоздь впился в его лоб… И больше ничего не было.

Глава 9

А ЭТО ВОТ КРЫСА, ТА САМАЯ КРЫСА,

КОТОРАЯ СОЛОД СГРЫЗЕТ ОЧЕНЬ БЫСТРО…

Ирен вышла из-под душа, и вся в капельках воды стояла перед большим зеркалом, а Мэтью вытирал ей спину мохнатым желтым полотенцем. Их глаза встретились в зеркале. Он улыбнулся и поцеловал ее шею. Было утро четверга, совсем еще раннее утро. В спальне зазвонил телефон, и Мэтью бросился на звонок. Это был Мори Блум.

– Мэтью, – сказал он, – у меня здесь несколько офицеров полиции, которые сказали, что они выполняют работу для Уоррена Чамберса по делу Пэрриша. Я подумал, что это ты разрешил их нанять…

– Да, чтобы они сидели в доме Пэрриша, это верно, Мори.

– Дом Пэрриша – это место преступления, Мэтью.

– Был местом преступления. Этот дом принадлежит моему клиенту.

– Кто это тебе сказал?

– Держатель закладной, первое федеральное бюро в Калузе. Ральф Пэрриш – владелец дома. Он купил его для брата, и Джонатан там жил, но принадлежит-то он ему. И мы находились там с разрешения его владельца.

– Ты и половина управления полиции Калузы.

– Только четыре полицейских, Мори.

– Уже три. Один убит, – сказал Блум.

– Что?!

– Чарли Маклин, застрелен из «смита-и-вессона» тридцать восьмого калибра этой ночью. Тело обнаружено в шесть утра, когда Ник Элстон пришел его сменить.

Мэтью молчал.

– Ты меня слушаешь? – спросил Мори. – Какие-нибудь соображения есть?

– Тебе бы следовало обыскать дом сверху донизу, чтобы…

– Мы уже это сделали, Мэтью. После первого убийства.

– Вы не находили там какие-нибудь детские фотографии?

– Что?

– Фотографии ребенка у груди матери.

– Мы же их не искали.

– Теперь надо поискать, если их не успел унести тот, кто убил Чарльза.

– Давай-ка более понятно, а, Мэтью?

– Поищи в мотеле «Прибрежный замок Кале», кабинка номер… подожди минутку, Мори. – Он прикрыл рукой микрофон. Ирен в коротких трусиках стояла у раковины в ванной, изучая зубные щетки Мэтью. Он спросил у нее:

– Эта компания все еще в кабинке номер одиннадцать? Хэрли и его приятели?

– Прошлым вечером были там.

Он убрал ладонь с микрофона.

– Мы выследили двух человек, которые наблюдали за домом Пэрриша, – сказал он Блуму. – Их зовут Артур Хэрли и Билли Уолкер. Ты мог бы навестить их. Кабинка номер одиннадцать в «Прибрежном замке Кале» на Сорок первом шоссе. На Хэрли есть уголовное досье.

– Спасибо, – сказал Мори. – Почему ты мне это рассказываешь, Мэтью?

– Потому что, если один из них убил Джонатана Пэрриша, мой клиент может отправляться домой, в Индиану.

– Сейчас я разыскиваю того, кто застрелил Чарли Маклина.

– Это, возможно, одно и то же лицо.

– Может быть. Детские фотографии, говоришь? Я пошлю туда несколько человек.

– Дай мне знать, что вы найдете.

– Ладно, – сказал Блум и повесил трубку.

Ирен чистила зубы, склонившись над раковиной. Мэтью подошел к ней, обнял за талию и прижался к ней. Они посмотрели на себя в зеркало.

– А мы с тобой похожи, – сказала Ирен.

– Совсем не похожи.

– Нет, похожи.

– Может быть, попытаемся выяснить это в постели? – спросил Мэтью.

– Подходящая мысль, – сказала она.

И тут же зазвонил телефон. Ирен посмотрела на него.

– Ты что, всегда занят? – спросила она.

Мэтью взял трубку.

– Мэтью, это Уоррен. Я достал адрес Энтони Холдена. У него сейчас заведеньице для ремонта катеров и лодок. Называется «У капитана Хука», только не спрашивай меня почему. Это у южного моста, ведущего на Уиспер. Что тебе еще нужно?

– Проверь по больнице Ленокс-Хилл в Нью-Йорке. Я разыскиваю все, что касается рождения Хэлен Эббот в августе тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Ее родители – Чарльз и Элиза Эббот. Там еще была и сиделка по имени Люси Стронг, которая работала, когда родилась девочка. Если тебе удастся разыскать ее, это нам поможет.

– А где ее разыскивать?

– В Нью-Йорке.

– Это же было девятнадцать лет назад.

– Я знаю. Но попытайся. Тебе придется туда слетать.

– О, Бог мой, Нью-Йорк в феврале. Что-нибудь еще?

– Пожалуйста, не звони мне десять минут, – сказал Мэтью и повесил трубку.

– Хвастунишка, – улыбнулась Ирен.

В то же утро в десять минут девятого дверь гаража в доме на Пеони-Драйв отъехала вверх, и Фрэнк Саммервилл вывел коричневый «мерседес-бенц» на подъездную дорожку. Сидя в своей машине, припаркованной по диагонали на другой стороне улицы, Тутс Кайли видела, как он дотянулся до солнцезащитного щитка над головой. Вот он нажал на дистанционное управление – и дверь гаража снова опустилась. Она завела двигатель и поехала вверх по улице. Спустя пять минут она обогнула квартал и снова припарковалась, на этот раз в другом месте, рядом с недостроенной автостоянкой, домов на пять дальше дома Саммервиллов.

Ровно в половине девятого в начале подъездной дорожки показался зеленый «ягуар» Леоны Саммервилл. Она посмотрела по сторонам, а потом сделала правый поворот на Пеони и тут же свернула влево, на Хибискус-Вэй. Тутс за ней не поехала. Она выбралась из машины и пошла к дому Саммервиллов. На ней был модный коричневый деловой костюмчик и белая блузка. Прогулочные туфли на низком каблуке, серовато-коричневые чулки.

Тутс подошла к входной двери и несколько раз позвонила. А сама тем временем изучила замок. Дверь никто не открывал, да она и знала – открывать некому. Замок был чепуховой штучкой на пружинном запоре. Чтобы с помощью кредитной карточки отпереть замок, ей понадобилось две минуты. Она еще раз позвонила в звонок, а потом, как будто адресуясь к кому-то находящемуся внутри, громко сказала: «Это Марта Холловэй!» – и, повернув дверную ручку, вошла в дом. Заперла дверь изнутри. Постояла. Прислушалась. Ни звука.

«Это называется незаконным проникновением в чужое владение, – подумала она. – Параграф 810.08. Если кто бы то ни было без должных полномочий, без разрешения или приглашения сознательно проникнет в какое-либо строение и останется там… Уголовно наказуемое преступление второй степени. Карается сроком тюремного заключения, не превышающим двух месяцев. Я не хочу, чтобы меня здесь прихватили», – подумала она.

Она немедленно принялась за работу. В доме было три телефона. Тутс всадила по жучку рядом с каждым аппаратом. Один под кухонным шкафом, около настенного телефона. Другой – за ночным столиком, рядышком с телефоном на тумбочке у кровати. Третий – в кабинете, под крышкой письменного стола, почти около телефона. Жучки, которые она воткнула, были не настоящие подслушиватели телефонных разговоров, которые записывают обе стороны этих бесед: Тутс не хотела затевать всю эту возню с угольными микрофонами и заменой их на ее собственные микрофоны. Ее жучки были небольшими передатчиками, и микрофоны включались от звука голоса. Работающие от батареек микрофоны следовало менять каждые двадцать четыре часа. И Тутс завтра утром снова придется рисковать. Но это ей пришлось бы сделать в любом случае: нужно прослушать запись и решить, надо ли записывать и дальше. Если бы на пленке оказалось хоть что-нибудь полезное, Тутс сняла бы свое оборудование и с радостью унесла ноги.

Без пяти минут девять, когда Тутс прятала магнитофон на верхней полке стенного шкафа в спальне, она услышала, что к дому подъехала какая-то машина. Кто-то вернулся! Один из них что-то забыл!

Перед входом в заведение «У капитана Хука» помещался большой рекламный щит, изображавший пирата с черной заплаткой на месте правого глаза и с железным крюком, заменявшим ему правую руку. Еще в детстве бабушка рассказывала Мэтью, что когда она была девочкой и жила в Чикаго, она каждую субботу ходила в кино, и один из немых сериалов назывался «Железная клешня». Перед началом каждой серии тапер бренчал на пианино импровизированный аккомпанемент, а они снова и снова распевали хором: «Тра-ля-ля, тра-ля-ля, вот Железная клешня! Тра-ля-ля, тра-ля-ля, вот Железная клешня!» Мэтью помнил, как бабушка говорила. «О, Мэтью, это было т-а-а-а-к жутко». Его маленькая сестренка Глория считала, что это отвратительно – человек с железной клешней вместо руки. Мэтью же казалось это даже удобным: ведь можно себе что-нибудь поджарить на такой руке. Глория, которая была в своем обычном раздраженном состоянии, сказала на это, что и сам он – тоже отвратителен.

Рекламный щит перед заведением был виден издали, уже на спуске с моста. Этот здоровенный пират с железным крючком. И надпись над его треуголкой – «Все для мореходов! Заведение „У капитана Хука“». Вы съезжали с моста и ехали мимо площадки с магазинчиками и лавочками, построенными наподобие деревеньки на мысе Код.[23]23
  На мысе Код 22 декабря 1620 года с корабля «Мэйфлауэр» высадилась одна из первых групп европейских поселенцев в Северной Америке. Об их первых примитивных и экзотических поселениях здесь и идет речь.


[Закрыть] И придумал же кто-то! А потом вы сворачивали обратно, на грязную дорогу, которая шла мимо площадки, параллельно мосту, с задней стороны рекламного щита, и упирались в само заведение.

Здесь было много моторных катеров – и под навесом с жестяной крышей, и на воде. Обшарпанные пристани, бензиновые насосы. Какое-то ветхое строение с небольшим деревянным щитком, – копией большого рекламного щитка, и наконец главная контора. Серое небо предвещало новый дождь, вода выглядела неспокойно. Мэтью открыл тонкую дверь и шагнул в большую захламленную комнату. Чего тут только не было! Якоря различных размеров и форм. Спасательные пояса и спасательные круги. Жестяные банки с маслом для моторов. Средства для полировки меди. Инструменты. Разные кепочки: одни голубые, другие белые, с надписью «Капитан», или «Первый помощник». Сигнальные ракеты. Морские карты. Туфли для гребли. Письменный стол, заваленный бумагами. Календарь на стене с изображением блондинки в обрезанных джинсах среди снастей какой-то яхты. В дальнем конце комнаты на полу лежал большой мотор системы Эвинруда, а вокруг него были в беспорядке разбросаны детали. Ключи от катеров и лодок висели на листе фанеры, к каждому был прикреплен маленький пластиковый поплавок.

Какой-то молодой человек в перепачканной маслом нижней рубахе и в голубых джинсах сидел на корточках около мотора с отверткой в руках.

– Вам нужна помощь? – спросил он.

– Я ищу Энтони Холдена, – сказал Мэтью.

Молодой человек с подозрением смотрел на него. Мэтью, в льняном костюме, в белой рубашке с голубым галстуком, в черных туфлях с синими носками, выглядел в этом заведении явно неподходяще.

– А по какому поводу? – спросил молодой человек, сильно загорелый, несмотря на дождь, который лил последние несколько недель. Жесткие голубые глаза. Мускулистые руки и грудь, рельефно облепленные нижней рубахой. Во рту зажата зубочистка.

– По поводу судебного иска, – сказал Мэтью. – Где я могу его найти?

– Кто-то возбуждает иск против Тони?

– Нет, это было давно, – сказал Мэтью. Он достал из бумажника визитную карточку. – Передайте ее мистеру Холдену, если вам известно, где он.

Молодой человек взял карточку, внимательно рассмотрел ее, потом перевернул.

– Хоуп? – спросил он.

– Да.

– Мэтью, значит?

– Мэтью Хоуп.

– Вы что, чем-то знамениты? Имя вроде бы знакомо.

– Вряд ли. Обычное имя.

– Я скажу ему, что вы пришли, – сказал молодой человек и отправился к закрытой двери в дальнем конце комнаты.

Его не было минут пять. Вернувшись, он сказал:

– Идите прямо вон туда.

Мэтью вошел в небольшой кабинет. Мужчина, сидевший за письменным столом, весил минимум сто пятнадцать килограммов. У него были длинные светлые волосы, закрывавшие уши, а на лбу завившиеся локонами. На груди висел золотой медальон, пальцы были унизаны кольцами, а ногти выкрашены в ярко-красный цвет. Он был наверняка заядлым педиком.

– Миссис Саммервилл! Это я! Кэти!

На полке над головой Тутс катушки магнитофона начали слегка жужжать, включенные голосом женщины. «Отлично, – подумала Тутс, – все работает».

– Миссис Саммервилл? Вы дома?

Молчание. «Экономка, – подумала Тутс. – Кошмар! Она же весь день будет заниматься уборкой. А как же мне-то прикажете выбраться из стенного шкафа?»

– Мистер Холден? – сказал Мэтью.

Тот поднялся из-за своего стола. На вид ему года сорок два – сорок три, толстый и круглый словно Будда. Он вразвалочку пошел к Мэтью, широкие брюки колыхались, сандалии шлепали по деревянному полу, короткая толстопалая рука тянулась к Мэтью, лицо приветливо улыбалось.

– Мистер Хоуп, – сказал он, – рад вас видеть.

Мэтью пожал его руку. Влажное, вялое рукопожатие.

– Мистер Холден, я представляю интересы одного человека по имени Ральф Пэрриш, которого…

– Да-да, я знаю. Я читал все об этом в газетах. И я в это втянут, да?

Этакий кокетливый, проказливый взгляд, который ухитрился выразить две различных реакции. Я? Втянут в какое-то убийство?! Какая нелепость! Но в то же самое время: я! Втянут в убийство! Ах, как интересно, как волнующе!

– А вы втянуты? – спросил Мэтью.

– Точно не знаю. Но вы здесь, и я должен узнать – почему.

– Мистер Холден, примерно лет шесть тому назад…

– О, Бог мой, это, – сказал Холден и отмахнулся толстой рукой.

– Ваше внезапное увольнение из этой компании…

– Да-да, – нетерпеливо сказал он.

– И ваш последующий иск по поводу клеветы…

– А также попытки опозорить меня, – сказал Холден.

– И это было улажено вне рамок суда.

– Да. За полмиллиона, их было достаточно, чтобы я купил себе вот это маленькое заведение, спасибо. Эта великая красавица,[24]24
  Выделенные слова даны в тексте в испанской транскрипции.


[Закрыть] наверно, не понимала, что окажется в беде, делая такие нелепые заявления прессе. Иначе бы поостереглась. Да я бы превратил эту пивоварню в автомобильную стоянку, если бы она не уладила дело полюбовно.

– Под великой красавицей вы…

– Ну да, это Великое Пиво, как фамильярно величают нашу любимую управляющую. Или еще, если уж начистоту, Элизу зовут Рыжей Сукой.

– А почему она вас уволила?

– Вам нужна истинная причина или пристойная?

– Если вам угодно – обе.

– А почему я вообще должен вам что-либо рассказывать?

– Вы вовсе не должны. Но я всегда могу попросить о…

– Да-да, дать показания под присягой, как мне все это надоело!

– Да, это малоприятная форма общения.

– Мне все это хорошо известно, – сказал Холден и вздохнул. – Я уже давал эти проклятые показания под присягой… – Он снова вздохнул. – Она сказала, что я обокрал компанию. Это было пристойной причиной, чтобы уволить меня.

– Обокрали, как?

– Ну, что крадут люди, мистер Хоуп? Не газетные же вырезки или резиновые бинты? Конечно же, огромные суммы денег.

– То есть?

– Для пивоваренного дела не требуется много народу, вы знаете. Двадцать человек в дневную смену, пятнадцать – в вечернюю и в ночную. Плюс пара контролеров, и еще главный мастер для каждой из смен. Человек сорок, максимум сорок пять, которые вырабатывают два миллиона баррелей пива ежегодно. Так что можно сказать, что это низкие накладные расходы, не правда ли? По крайней мере, в том, что касается рабочей силы.

– Да, я бы тоже сказал так. Но какое это имеет отношение к…

– Управление – это нечто другое. Когда я начал работать на Брэчтмэннов, у них было семь пивоварен по всей стране, причем каждая из них имела местную группу управления. Я был агентом по закупкам. Из-за этого-то и разгорелся весь сыр-бор. Вы любите пиво?

– Благодарю вас, нет.

– А я выпью немного, если вы не возражаете, – сказал Холден и двинулся через всю комнату к холодильнику. Его брюки, широкие, как пижама, развевались на ходу.

– Я пристрастился к нему, работая на Брэчтмэннов. Это приходится кстати, когда имеешь дело с грубой работой. Он достал из холодильника банку, открыл ее, поднес ко рту и выпил. – Обожаю пену, – сказал он. – Вы женаты?

– Разведен.

– Педик?

– Нормальный.

– Жаль, – сказал Холден. – Так о чем мы говорили?

– Вы работали агентом по закупкам на…

– Да. А агент по закупкам при пивоварне отвечает за приобретение ингредиентов, из которых и приготовляется пиво. Это – солод, хмель и либо рис, либо зерно.

– Угу, – сказал Мэтью.

– Вы знаете, что такое солод? А хмель? Тоже нет? Ну что вы! Хоть немного всякий знает. Хмель – это высушенные созревшие цветки хмеля, в них содержится горькое ароматическое масло. Когда я работал на Брэчтмэннов, покупал хмель в Вашингтоне, в Айдахо, в Орегоне, даже в Польше и Чехословакии. Смесь разных сортов хмеля в различных количествах придает сортам пива их отличительный вкусовой букет. Рецепт пива «Золотая девочка» был секретным. Я его знал, поскольку именно я делал закупки.

«Он украл этот секретный рецепт и продал его компаниям Анхузера и Буша или Пабсту или Миллеру… Вот потому-то она его и уволила», – подумал Мэтью.

– Я не крал секрета, если вы об этом подумали, – сказал Холден. – По сути дела, я не крал вообще ничего.

– А Элиза Брэчтмэнн заявила, что вы украли.

– Ну разумеется! – Брови Холдена поднялись. – Что еще можно было ожидать от сучки ее полета?

– Заявила, что вы украли у нее огромные суммы денег, разве не так вы сказали?

– Да.

– Ну, а точнее?

– Солод. В этом-то и суть дела. Она заявила, видите ли, что я пожирал солод их компании.

– Я все-таки не знаю, что такое солод.

– Пивоваренный солод, или ячменный, – это одно и то же. Он важен для пивоваренного процесса и выцеживается из сырого ячменя… не буду входить в детали, потому что, по правде говоря, это слишком скучно. Достаточно сказать, что без ячменного солода, мистер Хоуп, вообще не будет никакого пива. И вот теперь-то мы и добрались до сути обвинения нашей великой красавицы.

– И в чем же эта суть?

– Потерпите, мистер Хоуп. – Холден вздохнул. Потом отхлебнул пива. И посмотрел на жестянку. – Было время, когда я испытывал отвращение к запаху солода. Ах да, – он сделал еще глоток, – когда я работал на Брэчтмэннов, мы владели солодовнями, которые обеспечивали тридцать процентов наших потребностей в солоде. Но тридцать процентов – это все же не сто, и поэтому мне пришлось обратиться к зарубежным солодовникам, чтобы приобрести недостающие семьдесят процентов. Вы должны понять, как много солода мы ИСПОЛЬЗОВАЛИ, мистер Хоуп, и как дорого он обходился нам.

– И сколько же вы использовали?

– Чтобы сварить два миллиона баррелей пива, которое мы поставляли на рынок ежегодно, нам нужно было шестьдесят три миллиона фунтов солода.

– Такая уйма солода, – сказал Мэтью. – И во сколько он вам обходился?

– Цены на бушель меняются все время, но в тысяча девятьсот восемьдесят первом году мы тратили около пяти миллионов долларов ежегодно на солод, который мы получали из внешних источников.

– Пять миллионов, – протянул Мэтью.

– То ли прибыль, то ли убыток, – улыбнулся Холден. – По мнению Элизы, это была по большей части прибыль.

– Как же так? Она ведь заявила, что вы воровали, но как?

– Возвращал обратно часть уплаченных денег, от разных солодовников, с которыми я имел дело.

– И насколько крупные суммы вы возвращали?

– Пятьдесят центов за бушель.

– Разве это много?

– В одном бушеле тридцать четыре фута солода. Подсчитайте-ка, мистер Хоуп.

– Лучше сами подсчитайте.

– Мы использовали шестьдесят три миллиона фунтов солода в год. Разделите это на тридцать четыре фунта в бушеле – и вы получите один миллион восемьсот пятьдесят тысяч бушелей, что-то близкое к этому.

– При возврате пятидесяти центов за бушель.

– Так заявила Элиза.

– Это же масса денег.

– Я был бы рад их иметь, – сказал Холден.

– И какое доказательство у нее было для подобного заявления?

– Да никакого.

– И все-таки она уволила вас и сказала газетчикам…

– Сумасшедшая баба. – Холден покачал головой.

– Так почему же она вас уволила, мистер Холден? Вы говорите, что была пристойная и истинная причина. В чем заключалась истинная причина?

– Вы хотите сказать, что вы не заметили? – спросил Холден и улыбнулся. – Ведь я же педик. Мой любовник оказался ее хорошим приятелем.

– И кто он?

– Джонатан Пэрриш.

– Из всего этого следует, – сказал Блум, – что ты оказался плохим парнем.

Он сидел в кабинете за письменным столом, похлопывая по копии полицейской сводки, где значились преступления Артура Хэрли. Купер Роулз, партнер Блума, сидел на краю стола. У Роулза были широкие плечи, крутая грудь и здоровенные ручищи. Человек, с которым лучше не связываться. Мужчина, на которого Артур Хэрли восемь лет назад бросился с разбитой пивной бутылкой, был негром, Купер Роулз – тоже.

– Так то было тогда, а это – сейчас, – сказал Хэрли.

– А теперь ты, значит, стал паинькой, да? – спросил Роулз.

Хэрли посмотрел на него так, словно это заговорил таракан.

– Ответь-ка мне, Арти, – сказал Роулз, – теперь ты паинька?

– А почему я здесь? – Хэрли посмотрел на Блума. – Вы что, обвиняете меня в чем-то?

– А ты этого хочешь?

– Я хочу знать…

– Куп, – сказал Блум, – ты не посоветуешь мне, в чем бы нам его обвинить?

– Как насчет непристойной брани в адрес офицера полиции, который…

– Он не имел никакого права арестовывать меня.

– А кто говорит-то, что тебя арестовали? – спросил Блум. – Полицейский вежливо попросил тебя проехаться с ним и ответить на его вопросы – только и всего.

– Значит, это был не арест? А как же у вас это называют? Полевыми расследованиями, что ли? Я под арестом, а раз так, то вам бы следовало почитать мне о Миранде[25]25
  В связи с рассмотрением дела некоего Миранды в суде штата Аризона Верховный суд США в 1972 году принял знаменательное решение: арестованный имеет право не отвечать ни на какие вопросы, пока ему не предоставят адвоката.


[Закрыть] и раздобыть мне адвоката.

– Ты не под арестом, – сказал Блум.

– Прекрасно. – Хэрли встал. – В таком случае я просто пойду в…

– Сядь на место, – сказал Роулз.

– Твой приятель сказал мне, что я не…

– Сядь, сука, на место! – рявкнул Роулз.

Хэрли со злобой посмотрел на него.

– Я думаю, что тебе лучше присесть, – мягко сказал Блум.

– Ну, и что дальше? – спросил Хэрли, садясь. – Я провел слишком много времени в тюрьме за вещи, которых не делал.

– Это уж точно, – откликнулся Роулз. – В тюрьмах вообще одни невиновные.

– Ну, не все.

– Только ты.

– Пару раз я на самом деле был невиновен. Я ничего не делал, но в тюрягу меня упекли.

– Как нехорошо, – сказал Роулз.

– Конечно, и это еще называется правосудием, – проворчал Хэрли. – Да я и сейчас ничего не сделал.

– Никто и не говорит, что ты что-то сделал, – сказал Блум. – Мы просто хотим потолковать с тобой.

– Я полагаю, вы и с Билли тоже хотите потолковать? Вы его тоже приволокли сюда. Куда вы его подевали? В соседнюю комнату? Задаете ему те же вопросы, что и мне, сверяете наши рассказы?

– А разве мы тебе уже задавали вопросы? – спросил Роулз. – Нет? Тогда заткнись, черт тебя подери!

– Почему? Твой партнер только что сказал, что я ничего не сделал. И в этом случае…

– И в этом случае, сука, заткнись, – сказал Роулз.

– Если я ничего не сделал, что же вы имеете в виду под этим?

– То, что ты не убивал офицера полиции, к примеру, – сказал Блум.

– Ух ты, черт подери, – сказал Хэрли, – так вы это пытаетесь на меня навесить? Господи, выпусти меня отсюда!

– Сядь на место, – сказал Роулз.

– Нет, сэр, вы лучше перечислите мне мои права, прямо сию же минуту, черт подери! Раз уж убили какого-то легавого, то лучше знать свои права и иметь адвоката. И Билли тоже надо это сказать. Скажите ему, что ваш легавый сыграл в ящик. Парни, это же серьезное дело. Если так, то это очень серьезно. Не убивал я полицейского, черт подери!

– А кто сказал, что ты убил полицейского? Я сказал, что ты не убивал офицера полиции. – Блум говорил терпеливо и спокойно.

– Разумеется, черт вас подери.

– А для чего вы наблюдали за домом Пэрриша? – спросил Роулз.

– Так вот в чем дело, – вздохнул Хэрли.

– Вы в самом деле наблюдали за домом Пэрриша, верно?

– Верно, и кто-то в доме был, так что я и не собирался туда входить, пока они не выйдут. А в чем дело-то? Там легавый был в доме? И его убили?

– Что-то ты чертовски много знаешь о том, что было там и чего не было, – сказал Блум.

– Я узнаю сыщика, когда его вижу, а это был сыщик. Он украдкой смотрел в окно, не надо быть гением, чтобы понять, что это сыщик. Значит, там, внутри, был полицейский, да? И его там прихлопнули, верно? Ну, уж точно ни я, ни Билли этого не делали.

– Так для чего вы наблюдали за домом? – спросил Роулз.

Преступники умеют уходить от вопросов не хуже, чем кинозвезды. Вы спрашиваете знаменитую актрису: «Правда, что в следующем году вы оставляете династию?»[26]26
  «Династией» в мире кино США называют Голливуд и связанные с ним киностудии.


[Закрыть] А она вам отвечает: «Погода в Южной Калифорнии такая замечательная». Вы спрашиваете преступника: «Что ты делал с инструментом для взлома?» А он отвечает: «У моей матери хроническая ангина». И те и другие одинаково ловко и нагло уходят от вопросов, на которые они не хотят отвечать. И все, что может сделать полицейский или газетчик, – это задавать один и тот же вопрос снова и снова.

– Для чего же вы наблюдали за домом?

Если повторять и повторять вопрос, возможно, к Рождеству удастся получить на него ответ.

– Сначала скажи мне, в доме и правда убили полицейского? – спросил Хэрли.

– Да, – ответил Блум.

Роулз посмотрел на него. Блум пожал плечами. Жест, говорящий: «Давай играть в открытую – и посмотрим, что получится». Роулз скорчил гримасу, что означало: «Он же бандит, черт его подери, и мы не получим от него ни одного слова правды, независимо от того, как мы будем играть».

– Итак, я был прав. Полицейского в самом деле пристукнули в доме. Когда это случилось? – спросил Хэрли.

– Вообще-то полицейский – он! – рассердился Роулз. – И это он задает здесь вопросы.

– Это было прошлой ночью, – сказал Блум.

– Меня там прошлой ночью не было, – быстро сказал Хэрли.

– Где же ты был?

– Дома, в постели с подружкой, которая, между прочим, беременна.

– Мы отправляли в тюрьму толпы парней, у которых были беременные подружки, – сказал Роулз. – Ты что, ждал, что мы разрыдаемся?

– Нет, такого я не ожидал, не волнуйтесь.

– Как ее зовут? – спросил Блум.

– Хэлен Эббот. Давайте, позвоните ей сейчас же! Она в мотеле и не знает, почему вы зацапали меня и Билли. Спросите ее, где я был прошлой ночью, спросите. Возьмите телефон и спросите. И она скажет вам, что я был дома, в постели вместе с ней.

– В какое время?

– Всю ночь.

– С какого времени и по какое?

– А когда был убит полицейский?

– Отвечай на вопрос, черт тебя подери! – заорал Роулз.

– Послушай, ты, – сказал Хэрли, – я ведь отвечаю на вопросы добровольно, и ты не имеешь права…

– С какого времени и по какое? – спросил Роулз.

– Ну, мы вернулись с ужина, должно быть, часов в девять. Немного посмотрели телевизор и пошли спать. Билли с нами в той же комнате, на другой кровати. Спросите у него, где мы провели прошлую ночь, – и он вам скажет. Спросите их обоих. Никто из нас не был поблизости от дома Пэрриша прошлой ночью.

– В котором часу вы ходили завтракать сегодня утром? – спросил Блум.

– Около восьми.

– Втроем?

– Да.

– И где завтракали?

– В «Бэргер-Кинг».

– Для чего вы наблюдали за домом Пэрриша?

Вопросы пошли по четвертому кругу.

– Бабушка Хэлен сказала, что она нам не верит, – ответил Хэрли.

– Что, снова о «погоде в Калифорнии» и «ангине моей матери»?

– Но она ведь знает, что мы говорим правду.

– О чем?

– Что Хэлен – ее внучка. Дело в том, что нам необходимо доказательство.

– Чего?

– Того, что она – ее внучка. Поэтому и нужно найти эти детские фотографии, – сказал Хэрли.

– Так-так.

– Мы думаем, что они находятся в доме Пэрриша. Вот поэтому мы и наблюдали за ним, но мы не собирались туда входить, когда поняли, что там уже кто-то есть.

– Что за детские фотографии? – спросил Роулз.

– Фотографии Хэлен, когда она была ребенком, вместе с ее матерью, понимаете? Хэлен и ее мать. Фотографии, на которых они сняты вместе. И тогда бабушка не сможет сказать, что девушка, которая нянчит ребенка, – не ее дочь, потому что это она и есть. Я имею в виду, что это ее лицо. И это подтвердит, что Хэлен говорит правду. О чем бабушка знает и сама. Но нам необходимо это доказательство. Эти картинки. И мы думаем, что они в этом доме, потому и следили за ним.

– Но вы не входили внутрь?

– Никоим образом.

Полицейские посмотрели друг на друга.

– Ну, и что ты думаешь? – спросил Блум.

– Это слишком уж глупо, чтобы быть правдой, – сказал Роулз.

А теперь заработал пылесос. Экономка была в гостиной. Мысли Тутс крутились со страшной скоростью. Ковер в хозяйской спальне тянется прямо в стенной шкаф. Скорее всего она будет пылесосить и внутри тоже. А может быть, и не станет открывать дверцу шкафа. Но если, предположим, она ее откроет? Захочет повесить что-нибудь принесенное, скажем, из химчистки, убрать сюда пару туфель или платье, оставленные на кресле, да мало ли причин, по которым она может заглянуть в стенной шкаф и обнаружить там кудрявую блондинку с мокрыми от страха трусиками. Надо как-то выбираться отсюда. Но как?

И тут зазвонил телефон. На полке, прямо над головой Тутс, раздался едва слышный щелчок. Звонящий телефон привел в движение механизм, катушка магнитофона слегка зажужжала. Пылесос выключили.

– Иду-иду! – закричала экономка.

Тутс в одно мгновение выскользнула из шкафа. Осторожно и аккуратно она двигалась вдоль дверного косяка; змея или какой-нибудь таракан вряд ли бы сделали это более проворно и ловко. А толстая задница экономки, покачиваясь, двигалась по покрытому коврами коридору к телефону, висевшему на стене в кухне. Тутс проскользнула в коридор. А экономка потянулась к телефону. «Только не поворачивайся в эту сторону», – взмолилась Тутс, лихорадочно стараясь сориентироваться. Открытая дверь ведет во вторую спальню на другой стороне прихожей, та сторона дома выходит на улицу. Гараж должен находиться…