Текст книги "«Голубые Орхидеи»"
Автор книги: Джулия Фэнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
ГЛАВА 11
Орхидея протянула ладони в зал, как бы вбирая в себя энергию, льющуюся от ревущей и аплодирующей публики.
Взявшись за руки, они с Валентиной вместе сбежали со сцепы под оглушительный рев зрителей.
– О Боже, – вздохнула Валентина. – Автографы.
Толпы людей заполнили все пространство за кулисами – здесь бесцельно слонялись исступленные поклонницы, репортеры, члены местного клуба фанатов. Сюда же пришли и друзья Ледереров из Детройта – Даг Шуботс и Марвин, и Ноула Голдман.
Утомленные девушки раздавали автографы до тех пор, пока у них не онемели пальцы.
У артистической уборной Орхидею ожидал посетитель.
– Привет, красотка! – улыбнулся красивый мужчина с глубокими ямочками, блестящими темными кудрями и прямым, как у итальянских статуй, носом.
– Роман! – вскрикнула Орхидея.
– Я успел на последние полчаса – ты была великолепна!
Знаменитый подающий из бейсбольной команды «Лос-Анджелес доджерс» открыл перед Орхидеей дверь и запер ее за собой.
– Ну вот. Наконец-то мы наедине. Я только что прилетел из Сан-Луиса. Ну и полет, даже стюардессы просидели почти всю дорогу. Твой охранник впустил меня, я жду уже часа два и возбудился сильнее, чем сам черт.
Она приникла к нему, радуясь его приезду. Они время от времени встречались, чтобы заняться «спортивным траханьем», как называл это Роман Соленски.
Орхидея знала, что не любит его, и он тоже не любил ее. Ну так что? Они были друзьями, часто смеялись вместе. Роман умел помассировать ей спину, когда она уставала, и они потрясающе занимались сексом. И это главное.
– М-м-м, – радостно замурлыкала она, предаваясь страстным поцелуям, которые так нравились Роману.
Сегодня у него было властное настроение. Он быстро раздел ее, срывая платье так поспешно, что несколько швов лопнуло, легко поднял и отнес к гримерному столику. Сдвинув в сторону разбросанные щипцы для завивки и флаконы с лаком, он посадил ее, широко раздвинув ей ноги, чтобы положить между них голову, и опустился на колени.
– Я всю дорогу думал о твоей горячей сладкой «киске», – прошептал он, наклоняясь вперед и принимаясь ласкать ее лоно энергичными прикосновениями языка. Орхидея застонала, отдаваясь его искусству. Роман был единственным из знакомых ей мужчин, который мог полночи без устали ласкать ее.
Через несколько секунд по ее телу прошла волна судорог. Роман поднял голову и стал целовать ее в губы, давая ей возможность ощутить вкус ее собственных соков. Чистейший эротизм! Наконец, он немного отодвинулся и стянул свои узкие сильно застиранные джинсы и шелковый свитер.
Как всегда при виде его обнаженного тела Орхидея задохнулась от восхищения.
– О Ром, – простонала она, протягивая руки, чтобы заключить его в объятия, – о Боже…
Он неистово вошел в нее, крепко сжав ее бедра руками, определяя ритм их слияния. Бедра Орхидеи раскачивались. Еще долго они сплетались в прекрасном эротическом танце, крепко сжимая друг друга и страстно целуясь.
Наконец она застонала, ощутив начало второго мощного оргазма. На секунду потеряв контроль над собой, Орхидея громко закричала от глубочайшего наслаждения. Роман, лицо которого блестело от капелек пота, тоже вскрикнул, охваченный экстазом.
Потом он нашел шелковый халат и набросил его на плечи Орхидеи.
– Мне это было необходимо, – сказал Роман, как будто речь шла о спортивной разминке.
– Мне тоже. Но, Ром… – с неохотой сказала Орхидея.
– Да?
– Я не могу слишком долго оставаться здесь. Меня ждет репортер, который хочет взять интервью. Какой-то парень из «Лос-Анджелес таймс», и я пообещала Элайдже поговорить с ним. Тоска, но Элайджа не разрешает нам пренебрегать любым интервью. Он говорит, что наши имена должны постоянно мелькать перед глазами поклонников, и не важно, в связи с чем.
– Конечно, конечно, детка.
Роман протянул руку за своей одеждой.
– Может, увидимся позже? В каком отеле ты остановилась?
– В «Беверли-Хиллз», – ответила Орхидея, направляясь в ванную.
– Составить тебе компанию? – спросил Роман, проводя рукой по ее округлым ягодицам и лаская вторую орхидею на ее бедре, вытатуированную несколько месяцев назад в Копенгагене.
Она хихикнула.
– Конечно.
– Только не роняй мыло, иначе у тебя возникнет масса проблем.
Двадцать минут спустя Орхидея, одетая в джинсы и длинную шелковую блузу фиалкового цвета, пробежала щеткой по спутанным рыжевато-каштановым кудрям, еще влажным после душа, и наложила на лицо немного косметики. Чувствовала она себя фантастически.
Джоу Донован ждал ее у холла, ведущего в артистическое фойе.
– Вы не хотите пройти ко мне в уборную? Я закажу что-нибудь выпить. Может быть, пива? Я та-а-ак хочу пить!
Она сделала знак администратору принять ее заказ.
– У вас есть сейчас кто-нибудь особенный в вашей жизни, Орхидея? Я имею в виду – парень?
– По правде говоря – нет.
– Мне показалось, я видел за кулисами Романа Соленски…
– Он получил контрамарку от своей бабушки.
– А разрешение ждать вас в вашей артистической уборной? Бросьте шутить, Орхидея. – Репортер пожал плечами. – Во всяком случае, я хочу спросить вас только об одном. Как насчет слухов, что у «Голубых Орхидей» возникли проблемы и вы распадаетесь? В этом есть доля правды?
Орхидея с изумлением уставилась на репортера, ее хорошее настроение вмиг улетучилось. Распадаемся?Сколько раз она видела, как другие рок-группы делились и с треском проваливались, – эта мысль привела ее в панику.
– Я слышал это уже из нескольких источников, – продолжал Донован, – и, конечно, я хочу узнать вашу точку зрения, прежде чем что-либо опубликовать.
– Распадаемся?! – сердито закричала она. – Кто вам наболтал такого бреда собачьего?
– Я не могу выдать свои источники.
– Интервью закончено, мистер Донован.
– Кажется, я затронул больной вопрос, – заметил Донован, и его голубые глаза загорелись интересом.
– Черта с два ты затронул. Ты не затронул ни фига.
– Значит, слухи о том, что вы обижаетесь, потому что служите всего лишь фоном для Валентины, не верны?
– Нет! Нет! Нет! Конечно не верны! – Орхидея дрожала. – «Голубые Орхидеи» очень, очень хорошо ладят, спасибо. А теперь я хочу, чтобы вы ушли, мистер Донован.
Репортер намек понял и удалился. Орхидея захлопнула за ним дверь. «Голубые Орхидеи» распадаются? Как возник такой слух?
Валентина – ведущая певица, а ты всего лишь фон.Семя сомнения было умело посажено.
Валентине наконец удалось избавиться от любителей автографов, – она предусмотрительно пригласила Шуботса, Голдманов и еще несколько человек прийти через час на небольшую вечеринку в ее апартаменты в отеле.
Она видела, как Джоу Донован вышел из комнаты Орхидеи, и, поравнявшись, кивнула ему, но не замедлила шагов. Подойдя к своей уборной, она увидела какого-то человека, прислонившегося к двери.
– Если вы хотите взять интервью, позвоните утром Джанет, нашему представителю, – сказала Валентина, – она организует все связи с прессой.
Он засмеялся:
– Я не репортер. Разве у меня есть сходство с газетчиком? Хотя мне это льстит. На самом деле я Майк Даффи из агентства Уильяма Морриса.
Валентина пожала протянутую руку.
– Рада с вами познакомиться, Майк.
– Приступим сразу к делу. У меня есть предложение, которое я хочу с вами обсудить. Полагаю, мои слова не оставят вас равнодушной.
Она усмехнулась. Искра энтузиазма в невинных, как у херувима, глазах агента расположила ее к нему.
– Интересно. Майк, у меня есть минут пять, думаю, мы можем выпить по чашке кофе. А потом я должна бежать, так как устраиваю небольшой прием в отеле.
Она открыла дверь, вошла и включила свет. Когда Валентина налила кофе и повернулась, чтобы подать Майку Даффи чашку, он вытащил из портфеля толстую голубую папку.
– Это вам, Валентина, сценарий бродвейского мюзикла «Балалайка». Текст написал Артур Флитвуд, а стихи Тони Трапписта. Возможно, он станет лучшим мюзиклом Бродвея за последние пятнадцать лет. Я не дурачу вас и готов поставить на карту всю свою карьеру.
Судя по названию, пьеса о России. На нее произвели впечатление и имена.
– Мюзикл? – с удивлением переспросила она. – Но я же рок-певица.
Даффи усмехнулся.
– Я мечтатель и немного игрок, к тому же чертовски сообразительный. Я вижу будущую звезду Бродвея за двадцать шагов. Милая, вы можете вдохнуть жизнь в театр. Как Стрейзанд или Лайза Минелли. Вы обладаете изумительной харизмой, притягательной силой, которая так необходима публике. Кроме того, вы просто великолепны и непременно понравитесь Киту Ленарду, продюсеру феерии.
Испытывая приятное изумление, Валентина сделала шаг назад. Этот человек напомнил ей о П. Т. Барнуме [9]9
П. Т. Барнум – знаменитый американский шоумен, который организовывал и вывозил на гастроли цирки, устраивая показы двухголовых животных и других подобных редкостей. Он рассказывал занимательные истории, чтобы привлечь людей на свои представления.
[Закрыть].
И в то же время она чувствовала, что он говорит искренне.
– Дайте мне разобраться. Вы утверждаете, что ваша пьеса, этот мюзикл «Балалайка», имеет ко мне какое-то отношение? Вы хотите, чтобы я… – она пыталась найти верное слово.
– Я хочу, чтобы вы приняли участие в прослушивании. Мне кажется, это следующий шаг в вашей карьере, Валентина. Верный шаг.
«Чашка кофе» растянулась на сорок минут: Даффи пересказал ей сюжет и даже попытался напеть некоторые песни.
– Ну да ладно, у меня голос, как у сирены, но вы видите, какие красивые мелодии. Два или три номера наверняка станут хитами, или я не бродвейский импресарио уже тридцать лет. Вэл, – продолжал он горячо, – вы – звезда, но только рок-звезда, а что происходит с большинством рок-певцов – вам известно. Они сходят со сцены через два-три года, когда подростки начинают писать кипятком при виде нового таланта.
– Я довольна своей карьерой, – ответила она.
– Да, и это замечательно, но, Вэл… Я говорю о достижении более высокого уровня. Стрейзанд или Стрип знают девяносто девять и девять десятых процента жителей цивилизованного мира.
Валентина засмеялась.
– Это больше похоже на роман Джекки Коллинза, чем на реальную жизнь.
Даффи долго смотрел на свою чашку, затем поднял глаза на нее.
– Признаю, это большая игра. Мы не можем с уверенностью сказать, как пройдет проба. Роль предусматривает много танцев, но мне сказали, что у вас есть танцевальная подготовка – современный танец и классика. Верно? Ваша мать была прима-балерина Большого театра, так? Это у вас семейное.
Она кивнула, вспоминая десять лет уроков, когда Пичис и Эдгар настояли, чтобы она занималась три раза в неделю. Нервная дрожь волной прокатилась по телу. Бродвейский мюзикл? Если он станет хитом, она больше не сможет давать концерты и ездить на гастроли. Ей придется оставаться на одном месте и снова стать нормальным человеком, а не неистовой «рокершей».
– Послушайте, – продолжал Даффи. – Я хочу представить вас профессионально. Вот почему я здесь. Прослушивания начнутся в Нью-Йорке через два дня. Я сказал Киту Ленарду, что у меня есть для него большой сюрприз. Этот сюрприз – вы. Надеюсь, вы меня не подведете. Я знаю, было самонадеянно с моей стороны поступать так, прежде чем я не поговорил с вами, но, Вэл… У меня основания так предполагать.
– Я подумаю.
– Хорошо, подумайте. Размышления полезны для души. Вы позвоните мне завтра утром, хорошо?
– Я не уверена, что смогу.
Он протянул ей сценарий.
– Прочтите, пожалуйста. Вот все, о чем я прошу. Я не собираюсь давить на вас, во всяком случае, не очень сильно. Но, пожалуйста, позвоните мне завтра и сообщите, что надумаете.
Сидя в своем лимузине по дороге в отель «Беверли-Хиллз», Валентина не смогла устоять против искушения открыть и пролистать сценарий в голубой обложке. Это была пьеса о русской княгине, застигнутой революцией, и главная героиня, Тамара – сильная и темпераментная женщина, – отчаянно боролась, чтобы добиться желаемого, и достигла цели.
Когда лимузин остановился перед отелем, сердце Валентины билось сильнее. Она уже полюбила Тамару. Ее восхитили и блестящий общий замысел, и остроумные диалоги, и особенно песни. Любая из них могла стать хитом.
Десять минут спустя, она принимала гостей, извиняясь за опоздание. Смеялась, рассказывала забавные случаи о гастролях, а голова была занята совсем другими мыслями.
Бродвей!
Она не сомневалась, что сможет исполнить любую песню. Это не проблема. Но в состоянии ли она играть? Удастся ли ей раскрыть свою индивидуальность, выступая на сцене перед публикой? И, что еще важнее, сумеет ли она танцевать? Во время гастролей ей приходилось исполнять хореографические номера, но Валентина понимала, что она не готова для настоящего танца.
Когда ушел последний гость, она погрузилась в сценарий и, просидев над ним почти до зари, отложила его, когда первые лучи солнца коснулись занавесок ее комнаты. Она раздвинула их и вышла во внутренний дворик, откуда открывался вид на сказочные лос-анджелесские огни, начинавшие постепенно меркнуть.
Валентина задумчиво смотрела на линию горизонта и не могла принять решения. Даффи прав, пьеса замечательная. Но как быть с «Голубыми Орхидеями»? Она сможет иногда выступать по радио и телевидению и делать записи на студиях. Ансамбль не уйдет из поля зрения публики. Но как быть с Орхидеей? Что ей сказать?
Она сонно потерла уставшие глаза. Еще только половина шестого, слишком рано, чтобы звонить Даффи. Наверное, стоит попытаться уснуть хоть на несколько часов. Может тогда ее мысли прояснятся.
Уснула она почти тотчас же, и знакомые сны нахлынули и заполнили ее возбужденный мозг. Она снова была маленькой девочкой в поезде, с грохотом мчавшемся по Кавказским горам.
– Миша! – закричала она во сне. – Михаил! Михаил!
Афганистан. 1983
Лазурное небо аркой раскинулось над головой, как раскаленная чаша, опрокинутая над серовато-зелеными горами Гиндукуш, которые протянулись вплоть до горизонта и далее до Гималаев. Воздух, казалось, дрожал от зноя.
Под крылом МИГа лежала деревня Талокван, находящаяся посреди Файзабад-Кундузской дороги. Это самый северный участок Афганистана, ближайший к советской границе.
Михаил Сандовский, пристегнутый ремнями в кабине пилота, сосредоточенно и сурово смотрел вниз, на землю. Беспощадное небо и серо-голубые цвета этой первобытной страны, казалось, затронули самые меланхолические струны его души.
Какая прекрасная страна, и как бесполезны попытки управлять ею. Он смертельно устал убивать.
Самолет накренился вправо, разворачиваясь, чтобы еще раз пролететь над деревней. Поступило донесение, что в нескольких зданиях тайно хранились цистерны с бензином.
Советский МИГ, самолет-перехватчик, был оснащен двухствольным двадцатитрехмиллиметровым пулеметом, реактивными снарядами, ракетами «воздух-воздух», четырьмя ракетами АА-8 и двумя АА-7.
Михаил управлял смертоносной машиной и уже убил… Скольких? Скольких?
Он на минуту прикрыл глаза, когда самолет взлетал к беспощадному ослепительно сверкающему высоко в небе солнцу. Вдали поднимались струйки дыма, его рассеивали потоки ветра, дующего с Гиндукуша.
Михаил хотел стать космонавтом. За выход в космическое пространство он готов бороться, так как эта цель была простой и чистой, без бомбардировок и убийства невинных женщин и детей на войне, к которой он испытывал отвращение.
Но сначала нужно закончить это шестимесячное «турне» по Афганистану. Уже пять месяцев он нормально не спал ночами и потерял в весе почти десять килограммов. Между тем он удостоился нескольких похвал от командования и получил ордена Ленина и Красного Знамени – две самые высокие награды.
Здесь им не к чему было придраться. А об остальном им незачем было знать – о его ночных кошмарах, о все повторяющихся снах, в которых черноволосая девочка, словно предостерегая, выкрикивала его имя снова и снова: Михаил! Михаил! Михаил!
Он слышал потрескивание радио – голоса других пилотов, ругавшихся из-за несогласованности действий с наземными войсками, но слушал вполуха. Все это не имело значения… во всяком случае, это не продлится долго. Он не верил, что покинет Афганистан живым.
Слева от него раздался сигнал радара – принадлежащий мятежникам. Маленький американский Б-26, устаревший бомбардировщик времен второй мировой войны, немного модифицированный, показался в небе в 12.00. Михаил сделал крутой вираж и в то же мгновение скорее почувствовал, чем увидел, как смертоносная вспышка поразила его самолет.
Звезды, как острые драгоценные камешки, приколотые к мантии ночи, прорезали афганское небо. Они высветили на черном фоне еще более темный контур гор. Холодный разреженный воздух был наполнен запахом дыма и смерти.
Михаил маленькими глотками с трудом вдыхал воздух. Обруч боли сдавил ребра, вонзился в левое легкое. Из глубоких рваных ран на груди обильно текла кровь, заливая голубовато-серый комбинезон. Страшная боль уже прекратилось, ее сменило оцепенение. Он знал, что правая нога сломана в нескольких местах. Он не имел представления ни о времени, ни о том, как ему удалось выбраться из горящего самолета, а потом, приземлившись на склоне, отцепить свой парашют. «Чудо, – подумал он, – если чудеса существуют».
Он лежал на спине на жестком сухом песке. Холодный воздух уже вытягивал из него силы. Он знал, что ночью скалы быстро остывают из-за разреженности атмосферы, и понимал, что запросто может умереть к утру от переохлаждения.
Казалось, ему было легче дышать, когда он приподнимался на локтях. Делая неглубокие вдохи из-за боли в сломанных ребрах, он ощущал, как тяжело давит на него небо, величавый вздымающийся ввысь Гиндукуш. Его наполнило отчаяние. Почему он здесь? Может, это всего лишь гигантская космическая шутка, не имеющая никакого иного смысла, как только боль?
Ему всего лишь двадцать четыре года. Всю жизнь он был конформистом, ни разу не восстал. У него были женщины, но он овладевал ими не любя. У него никогда не было настоящего друга, только собутыльники, такие же летчики, пытавшиеся похоронить свои переживания в водке. Теперь под тусклым светом звезд он подвергал всю свою жизнь сомнению.
Внезапно Михаил услышал звук – камешек покатился по высокой осыпи. Затем кто-то, крадучись, стал приближаться. У него перехватило дыхание. Животное? Горный козел, бредущий по холмам? Ночью? Или это крадется человек?
Еще один камешек. Еще шаг. Несмотря на холод, Михаил почувствовал, как весь покрылся потом. Он медленно достал из кобуры свой девятимиллиметровый автоматический пистолет.
Если это афганский повстанец, то Михаил умрет, в лучшем случае, через несколько минут. Губы Михаила зашевелились в беззвучной запретной молитве, чтобы незваный гость оказался своим – из советского спасательного отряда.
ГЛАВА 12
Буэнос-Айрес, Аргентина. 1983
В Эстансе, примерно в двадцати милях от Буэнос-Айреса, двадцатичетырехлетняя женщина, по имени Мария Кристина Рамирес, быстро ходила по спальне, собирая свою косметику.
На этот раз – французское издание журнала «Вог». Уже в третий раз ее фото появится на обложке. Похоже, что ее знойная латиноамериканская красота входит в моду, и муж Томас, колумбиец по рождению и богатый промышленник, «позволил» ей позировать, поставив условие, что это не повлияет на исполнение ею супружеских обязанностей.
Он не имел ни малейшего представления о том, что она в действительности делала во время своих турне в качестве манекенщицы.
– Сеньора, вы возьмете большую сумку на колесиках? – спросила ее горничная Рафаэлла.
– Я возьму ту же сумку, которую беру всегда, и никакой другой, – огрызнулась Мария Кристина, нервы ее были напряжены. – И пожалуйста, не прикасайся к ней! Я упакую все сама, как всегда.
Сумку с косметикой ей приходилось брать с собой из опасения, что ее потеряют на авиалинии до съемок.
Детский смех донесся из сада в спальню Марии. Ее муж играл с двумя их детьми на зеленом газоне, который простирался в нескольких футах от беспорядочно выстроенных бараков, где ютились почти пятьдесят гаучо. Их трехлетний сын кормил кукурузой Бланко, одного из десяти карликовых пони, которых Томас Зетина Рамирес приобрел за границей и выпустил пастись на двух тысячах акров своего ранчо. Он принадлежал к богатейшим людям. Его семья владела несколькими ранчо, отелями и плантациями каучуковых деревьев в Бразилии. Мария Кристина взирала на окружающее с удовлетворением собственницы. Томасу уже сорок, он начал седеть, но все еще красив и силен. Два маленьких мальчика, затеявших сейчас с ним возню, полутора и трех лет, унаследовали ее темные глаза и яркую красоту.
Она отвернулась от играющих детей и мужа. Прошлой ночью она не спала – так была взволнована перспективой своего «дела». Это происходило всего лишь несколько раз в год, но, Jesu Cristo, когда случалось подобное, возбуждение было таким глубоким, что поддерживало ее жизнь месяцами.
Мария Кристина во второй раз пересчитала хрустящие стодолларовые банкноты, прежде чем спрятать их в потайное место за подкладку изготовленного на заказ чемодана.
Томас ничего не знал ни о деньгах, ни о подлинном месте, куда она отправится, когда закончит двухдневные съемки в Париже. Он считал, что они продлятся семь дней.
Мария Кристина подняла телефонную трубку и приказала своему шоферу отвезти ее в аэропорт, затем вышла в сад, чтобы попрощаться с мужем и детьми.
– Mia amante [10]10
Моя возлюбленная (испан.).
[Закрыть], – сказал Томас, слегка похлопав крошечного пони по крупу, чтобы тот отошел в сторону, и заключил ее в объятия. – Желаю тебе удачного путешествия.
– Конечно, оно будет удачным, – улыбаясь, пробормотала она.
– Я буду скучать по тебе… в постели.
– А я по тебе, – ответила она. Это, конечно, неправда. Она никогда не испытывала к нему такого сильного чувства, какое овладевало ею во время работы.
Она не уезжала из дома уже почти три месяца и страстно желала приняться за любимое дело. Она совсем не будет скучать по нему. Она с нетерпением ожидала момента отъезда.
Съемки в Париже прошли по плану, и Мария Кристина блеснула своей знойной красотой. Фотограф был так покорен, что попытался заманить ее к себе в постель, но она холодно отвергла его предложение, сказав ему, что ее муж играет ведущую роль в картеле, занимающемся наркобизнесом. Это ложь, но она получила огромное наслаждение, наблюдая, как вытянулись лица мужчин, когда она рассказала эту историю.
Поздно вечером она уже летела рейсом «Бритиш эйруэйз» в аэропорт Кеннеди, где должна будет пересесть на американский самолет до Гонолулу, Затем третий двадцатиминутный перелет на Мауи. Она уже сняла модный брючный костюм из темно-зеленого шелка, который носила в Париже. Теперь на ней были заурядные Леви и футболка с надписью УКЛА [11]11
УКЛА – Университет Калифорнии Лос-Анджелес.
[Закрыть], – типичная одежда студентки-выпускницы. Без косметики лицо стало обычным, и никто не обращал на нее внимания.
Когда она была подростком в barrio [12]12
Предместье (испан.)
[Закрыть], то возглавила банду, называвшую себя Los Tigres Negros – Черные тигры. Именно тогда она обнаружила, что имеет большой талант к перевоплощению и могла принять вид любого человека, почти стать им. Она могла изменить свою внешность настолько, что однажды даже собственный муж не узнал ее. Мария превратила это умение в капитал, научившись профессионально использовать все уловки перевоплощения – парики, пластические массы, грим, театральный клей, очки, искусственные родинки и прочие средства.
В полете над Атлантикой она откинулась в кресле, давая возможность своей новой сущности просочиться в нее и проникнуть в каждую пору тела.
Аранья. По-испански – паук. Образ заставил ее подумать о самке-убийце – черной вдове. Намного более впечатляюще, чем ее обычная скучная роль домохозяйки, матери и наложницы.
Убийца.
Аранья остановилась в отеле «Вайлеа Бич» на Мауи, предъявив фальшивый паспорт. Роскошный отель выходил окнами на бирюзовый океан и каменистые острова Кахулави и Молокаи, остров побольше – Ланаи чуть виднелся легкой голубоватой дымкой на горизонте.
Но ее не интересовало великолепие окружающей природы, если оно не имело отношения к достижению ее цели.
Хотелось бы ей знать, зарегистрировались ли в гостинице ее мишень Билл Лауэри и его подружка Мэгги Тиздейл. Лауэри – конгрессмен от Калифорнийского избирательного округа из-под Сан-Франциско. Старейший член Межштатного энергетического комитета в Вашингтоне, он был открытым врагом определенных японских деловых кругов, активно выступал за строгие таможенные тарифы на японский импорт. Японский картель хотел избавиться от него.
Удостоверившись, что дверь заперта и ей не грозит вторжение горничных, она подошла к чемодану и стала собирать автоматическое оружие, которое забрала в камере хранения в аэропорту Кахулуи. Оно было снабжено современным глушителем, и выстрел звучал не громче, чем шум от задвигаемого ящика письменного стола.
Собрав оружие, она тщательно спрятала его в хозяйственную сумку, затем надела шорты и футболку. С помощью красноватого грима придала коже характерный для вновь прибывших туристов цвет «вареного омара». И наконец, сунула ноги в шлепанцы, какие продаются в любом Гавайском магазинчике, и взяла большую соломенную сумку.
Затем вышла из комнаты, повесив на дверь табличку «Не беспокоить».
Пора на разведку.
Может быть, ее мишень в баре – вот с чего она начнет.
Конгрессмен Билл Лауэри и его подружка Мэгги Тиздейл, с которой он жил уже два года, ссорились, выходя из бара, оба в состоянии легко наркотического опьянения от pina coladas [13]13
Алкогольный напиток из ананаса.
[Закрыть], которыми славился отель. Ему было уже пятьдесят, и он слегка отяжелел, лицо его покраснело после трехдневного пребывания в Гонолулу, откуда он прибыл. Она выглядела далеко за тридцать и была сильно накрашена.
– Я видела, как ты пялился на нее, – обвиняла Мэгги. – Эти огромные силиконовые сиськи почти вываливались из маленького лифчика. Тебе должно быть стыдно, Билл. По крайней мере, мог бы проявить хоть немного такта и не глазеть с вожделением на других, когда я с тобой. Как ты думаешь, что я должна чувствовать в этот момент?
– Ты должна чувствовать себя польщенной, – парировал Билл, проглатывая слова. – Я с тобой, значит ты тоже чертовски хорошенькая.
– Дерьмо, – продолжала Мэгги, – на самом деле…
В нескольких шагах позади них не спеша шла Аранья, с большой хозяйственной сумкой из ближайшего магазина купальных костюмов.
Через несколько секунд после того как конгрессмен и его подружка зашли в свою комнату, Аранья постучала в дверь.
– Кто? – раздался голос Лауэри.
– Горничная, – отозвалась Аранья.
Лауэри открыл дверь, и Аранья быстро вошла. Закрыв за собой дверь, она плавным движением подняла сумку. Мэгги Тиздейл стояла у туалетного столика и расстегивала блузку.
– Что… – начал Лауэри.
Мэгги коротко пронзительно вскрикнула и бросилась к телефону.
Аранья застрелила ее первой. Полуавтоматический пистолет издал металлический звук, похожий на кашель, заглушенный толстыми коврами. Женщина рухнула, она казалась изумленной, увидев красное пятно, что расцвело на ее груди. Секунду спустя Аранья просверлила лоб Лауэри. Он упал, и кровь растеклась вокруг его головы зловещим нимбом.
Аранья находилась в комнате примерно семь секунд. Она заперла дверь на замок. Все прошло хорошо, никто ей не помешал. Пожирая глазами тела убитых, она чувствовала себя непобедимой. Боже, какой восторг… если бы ее муж когда-нибудь узнал, если б он мог увидеть ее лицо в такие минуты…
Она бросила маленького дешевого пластмассового паука на труп Лауэри – ее подпись.
Затем Аранья направилась в их ванную, неторопливо встала под душ, расставив ноги, и стала намыливать тело. Она ласкала себя под потоком теплой воды, вызывая оргазм, сотрясший ее тело с такой силой, что ей пришлось прислониться к кафельной стене. Все еще возбужденная, она продолжала его вызывать на этот раз более медленно.
Наконец, сняв напряжение, она, ослабевшая, вышла из-под душа, вытерлась и, обнаженная, направилась в комнату. Достала из сумки пляжное зеленое платье с желтыми цветами, зеленые гуарачи [14]14
Мексиканские кожаные сандалии на плоской подошве.
[Закрыть]и белый вьющийся парик.
За несколько секунд она нанесла на лицо косметику, вставила в рот небольшой протез, чтобы изменить форму зубов, и выскользнула в коридор. К лифту шла яркая светловолосая туристка, со слегка выступающей челюстью, очевидно направляясь в свою комнату, чтобы переодеться к обеду.
Ее сердце все еще сильно билось. Ничто не может сравниться с убийством, ничто в мире. Теперь, когда она совершила его, ею овладела жажда новой крови, Возможно, она сегодня же вечером позвонит своему брату Джасинто в Буэнос-Айрес и разузнает, не сможет ли он получить для нее задание от какой-нибудь группировки: американской, английской, греческой – для нее не имело значения какой.
Нью-Йорк. 1985
Валентина спешила к театру «Нидерландер», бывшему театру Билла Роуза на Сорок первой улице, недавно сменившему владельцев.
На служебном входе табличка «Только для персонала».
Через эту дверь проходили Мари Мартин, Кэрол Чаннинг и Джон Барримор. По телу пробежала дрожь волнения, она становилась приемственницей традиции, восходившей к дням Эдвина Бута.
Дежурный объяснил Валентине, как найти отведенную ей уборную, и она поспешила по коридору, стены которого были выкрашены в бежевый цвет и увешаны афишами прежних бродвейских шоу. Она несла складной саквояж с платьем, которое сегодня наденет, и набор театрального грима. Когда она зашла в комнату, заполненную полуодетыми молодыми женщинами, болтовня прекратилась.
– Это Валентина, – вполголоса произнес кто-то.
– Потрясающе, – пробормотала девушка с огромной копной черных вьющихся волос. – Считайте, что она уже получила роль… нам нечего и пытаться.
– Вы что, все завидуете? – раздраженно бросила высокая рыжеволосая девушка. – Думаю, нам не обязательно грубить. Какую комнату вы ищете, Валентина? Держу пари, вам предоставили следующую… та уборная для звезд.
– Спасибо, – смущенно улыбнулась Валентина, выходя из комнаты.
Рыжеволосая последовала за ней.
– Вы знаете, как бывает, – объяснила она, – многие готовы убить друг друга, чтобы получить роль, и обстановка порой бывает стервозной. Меня зовут Джина. Я пробуюсь на все роли и, возможно, не получу ни одного номера в этой постановке, но – кто знает? – Она пожала плечами. – Во всяком случае, желаю вам удачи. У вас есть реальный шанс получить роль… если вы умеете танцевать. Говорят, в этом шоу трудные танцевальные партии, поэтому они не могут найти ни одной знаменитой певицы, которая могла бы по-настоящему хорошо танцевать и играть.
В третьем ряду пустого темного зала сидели шесть совершенно лишенных энтузиазма участников постановки, держа в руках дощечки с зажимами, и делали заметки о прослушанных ими сегодня претендентках на роль Тамары.
Это были режиссер, драматург, автор песен, хореограф, либреттист, композитор, ассистент режиссера, ведающий подбором актерского состава, и продюсер, – каждый из них имел имя в своей области, и в сумме они обладали коллекцией из двадцати четырех «Тони», десяти «Оби» и пяти «Бесси».
Невысокая девушка, под номером сорок три в сегодняшнем списке, стояла на сцене, освещенная одним сильным прожектором, и, покачивая, микрофон, пела переложение песни Стрейзанд «Люди».
