Текст книги "«Голубые Орхидеи»"
Автор книги: Джулия Фэнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
– Но…
– Со мной все будет в порядке, Валентина. А теперь запомни – мы граждане США, Валенька! Ты должна помнить об этом всегда. Я потратила много денег на наши документы, и это очень, очень важно.
По прибытии им едва хватило времени подняться на борт переполненного самолета. Несколько пассажиров с вниманием посмотрели на заметно выделяющихся мать и дочь, когда они торопливо шли к своим местам. На Валентине было надето изящное голубое шелковое платье цвета яиц зарянки. Надя уложила ее волосы мягкими блестящими локонами так, что они обрамляли ее лицо в форме сердечка, и надела берет в виде раковины. Девочка несла своего голубого плюшевого медвежонка. Он тоже был принаряжен – на его шее красовался голубой шелковый бант.
Валентина опустилась в прямое мягкое кресло самолета «Пан Ам», выглянула из окна и со страхом посмотрела на взлетную полосу. Всего через несколько минут они с мамой поднимутся в воздух и полетят высоко над морем. Так как она плохо говорит по-английски, Надя велела ей быть очень внимательной, общаясь с обслуживающим персоналом или с кем-либо еще.
– Мама, – прошептала она, – что станет с Мишей и папой, если мы будем так далеко, по ту сторону огромного океана?
– Детка, – ответила Надя, – не имеет значения, как далеко мы улетим от них. Они будут с нами, куда бы мы ни уехали… в наших мыслях, наших сердцах.
Теперь красивая женщина в униформе – стюардесса, как объяснила Вале мама, – ходила взад и вперед по проходу, закрывая верхние пластиковые дверцы.
– А сейчас, Валя, ты должна застегнуть свой ремень, – инструктировала ее Надя по-английски. – Вот так… видишь?
Самолет медленно тронулся с места, и Валентина ощутила внезапный приступ тошноты, смешанный с острым чувством утраты. Она проглотила слюну, пытаясь отделаться от этого ощущения. Может, океан не такой уж и большой. Когда-нибудь, непонятно сейчас каким-то образом, она непременно вернется назад в Россию и найдет Мишу, даже если ей придется подождать, пока она вырастет.
Когда они приземлились в аэропорту О'Хара и прошли через таможню, состояние Нади заметно ухудшилось. Ее знобило, она все время кашляла, тяжело дышала, лицо ее побледнело, а щеки, наоборот, ярко пылали.
– Мамочка, – сказала Валентина, забирая у матери их старый, видавший виды чемодан, он был очень тяжелый. – Как ты себя чувствуешь?
– Билеты, – с беспокойством сказала Надя, лихорадочно роясь в сумочке. – Нам нужно долететь до Детройта, Валентина… еще один перелет. У меня есть там подруга Соня, мы вместе танцевали в Большом. Она вышла замуж за богатого американца и живет в замечательном месте, которое называется Блумфилд-Хиллз. Мы остановимся у нее, пока я не найду работу. – Надя остановилась, разразившись сильным приступом кашля. – Теперь пойдем, нужно найти правильный выход.
Ночью их самолет наконец приземлился в ближайшем к центру Детройта аэропорту. Здесь шел сильный дождь. Потоки воды залили взлетную полосу и струились по иллюминатору. Все это выглядело очень мрачно, неприветливо и совсем не походило на страну сказочного света, прекрасных людей, телепрограмм и машин, как когда-то рисовала Надя.
Валентина с тревогой смотрела на мать. Надя проспала весь полет, дышала с трудом.
– Мама? – Она потормошила мать, чтобы разбудить ее.
Надя пошевелилась, тихо застонала и снова стала кашлять.
– Мама! – взмолилась Валентина. – Мы должны выйти из самолета. Нужно позвонить Соне, твоей подруге.
– Да, да, – отозвалась Надя, в замешательстве переходя на русский язык, и снова закашлялась.
Надя, покачиваясь, стояла в телефонной будке, лицо ее так побледнело, что Валентина боялась, как бы с ней не случился обморок.
– Я не могу… номер… не соединяется, – сказала она. Силы явно оставляли ее. – Телефон Сони отключен.
Валентина тоже попыталась набрать номер и получила тот же, записанный на непонятном языке, ответ. Она повесила трубку, внезапная слабость охватила ее. Соня не отвечала. Они остались одни.
– Куда, леди? – спросил водитель такси с кожей цвета черного дерева.
Дождь все еще лил, поблескивая при свете ночных огней у багажного отделения.
– В отель, – прохрипела Надя. Она несколько оживилась, после того как Валентина купила ей бутылочку аспирина в магазине аэропорта.
– Какой отель, леди?
– Блумфилд-Хиллз, – ответила Надя.
К тому времени, когда они добрались до гостиницы «Американа» в Бирмингеме, куда по своему выбору решил отвезти их шофер, Надя поняла, что мама очень больна.
Их комната была огромной, с двумя двуспальными кроватями, каких они в России и не видели. Большой телевизор был подвешен к потолку, стены украшали морские пейзажи, а на полу лежал роскошный голубой ворсистый ковер.
Надя без сил свалилась на кровать.
– Валя, – прошептала она, – принеси мне бутылочку с таблетками, а потом… прими, пожалуйста, теплую ароматную ванну. Мой маленький зайчик, полежи в теплой душистой пене. Это одно из американских удовольствий, тебе следует насладиться им!
Когда Надя услышала шум воды в ванной, она с трудом села и протянула руку за Валиным медвежонком. В ее сумочку были засунуты катушки ниток, иголка и маленькие ножницы, сейчас она достала их, с усилием вставила нитку в иголку и разрезала шов на спине у медвежонка, обнажив тонкий тюль, которым тот был набит.
Мучительный приступ кашля скрутил ее. Когда приступ отпустил, она достала пакет с американскими долларами. После всех расходов на самолет, поддельные паспорта и другие бумаги у нее осталось только одиннадцать тысяч долларов. Их будет достаточно, если расходовать бережно, пока она не найдет свою подругу Соню.
Она вытащила часть тюля и вложила обратно пачку в десять тысяч долларов, оставив тысячу на расходы по отелю, затем снова зашила голубого медвежонка. Это, конечно, всего лишь предосторожность. На случай…
Закончив, Надя снова откинулась на подушки гостиничной постели, черные и белые пятна мелькали у нее перед глазами.
– Валентина, – из последних сил позвала она. – Валя…
Девочка вышла из ванной. Щеки ее раскраснелись.
– Мама! – воскликнула Валентина. – Ванная такая красивая. Стены оклеены цветными обоями, и я насчитала десять полотенец! Там есть даже большое белое полотенце для пола и маленький флакончик с шампунем и…
– Валентина, – прошептала Надя, протягивая руку, чтобы притянуть к себе дочь.
– Мама? – спросила Валентина, встревоженная тоном матери.
– Тише. Я должна что-то сказать тебе… Теперь ты в новой стране, но я не хочу, чтобы ты забыла меня, папу или Мишу… потому что мы всегда будем с тобой независимо от того, куда ты поедешь и что будешь делать.
– Мама? – глаза девочки стали огромными, в них затаился страх. – Мама, ты куда-то уходишь?
– Надеюсь нет, – сказала Надя, тяжело дыша. – Мне бы хотелось быть с тобой всегда. – Слезы побежали по ее щекам, губы задрожали, но она заставила себя произнести, – но если я не смогу… Валя… – Больше она ничего не смогла сказать.
– Мама, мама, мама! – рыдала Валентина, бросившись к матери на грудь.
Мать и дочь прильнули друг к другу, Надя собралась с силами и погладила мягкие красивые блестящие волосы Валентины.
– Моя деточка, моя доченька, моя Валенька, – снова и снова шептала Надя, пока наконец слова не превратились в невнятный шепот. Слова, которые она хотела навсегда запечатлеть в сердце дочери. – Никогда не забывай… Ты сильная девочка… ты найдешь свою дорогу. Ты обретешь любовь, я знаю это. Люби, Валентина, никогда не бойся любви.
ГЛАВА 4
Дождь превратился в изморось, серую и бесконечную.
Два сотрудника скорой помощи, едва взглянув на Валентину, положили Надю на носилки и повезли через автостоянку к своей большой зеленовато-желтой машине.
– Эй, милашка, с ней все будет в порядке, – сказал служащий за конторкой, взглянув на девочку, застывшую на месте, в то время как вой сирены скорой помощи постепенно затихал в ночи. – У тебя есть кто-нибудь, кому бы ты могла позвонить, детка? Может быть, папа?
Ошеломленная и смертельно напуганная Валентина, услышав слово «папа», которое показалось смутно знакомым, кивнула.
Дежурный пожал плечами, обрадованный, что сможет сбыть ее с рук.
– Тогда хорошо, детка, позвони папе. Он приедет и заберет тебя. – Купив ей пепси из автомата и плитку Херши, он отвел ее назад в номер. – Я оставлю записку дневному дежурному, – пообещал он и ушел.
Во вторник сестра Мэри Агнес из Детского дома Св. Винсента и Сары Фишер поставила школьный сильно потрепанный микроавтобус «Форд» на стоянку у гостиницы «Американа». Даже в утренние часы было трудно дышать из-за июньской жары. Мэри Агнес обливалась потом под длинным черным платьем.
Она проверила бумаги, составленные час назад после телефонного звонка от директора социальной службы в Понтиаке округа Окленд. Маленькая девочка, лет восьми или девяти, осталась одна в номере гостиницы, когда ее мать увезли в госпиталь Уильяма Бомонта. Мать умерла прошлой ночью от осложнений на сердце после воспаления легких. Ночной дежурный написал записку о ребенке, но записка потерялась, и девочка два дня оставалась в комнате одна, пила воду из-под крана и смотрела телевизор.
Мэри Агнес вздохнула, выходя из машины. Еще один осиротевший ребенок, еще одно разбитое сердце. Она обычно не давала волю своим эмоциям, она любила детей, и ей было нелегко сохранять необходимую дистанцию.
Мэри Агнес постучала в дверь и, не получив ответа, открыла ее ключом. Она вошла в комнату и прищурилась, привыкая к темноте помещения.
Поразительно красивая маленькая девочка сидела, сжавшись посередине аккуратно застеленной постели, ее спутанные волосы черными как смоль локонами струились по плечам. На ней было надето мятое голубое платье, а огромные глаза смотрели на телевизионный экран напряженно, как будто в состоянии транса. В руках она сжимала голубого плюшевого медвежонка.
– Валентина? – мягко окликнула Мэри Агнес.
Девочка подняла глаза. На ее щеках виднелись полоски от высохших слез.
– Валентина, я сестра Мэри Агнес. Приехала сюда из очень хорошего места, которое называется Детский дом Св. Винсента и Сары Фишер. Это место, куда приходят дети, когда с ними происходит что-то неладное и родители не могут о них вовремя позаботиться.
Девочка ничего не ответила, но Мэри Агнес увидела проблеск понимания. Слава Богу, она смышленая.
Мэри Агнес подошла к кровати и села рядом, наблюдая, как ребенок пытается скрыть свою дрожь.
– Валентина, – нежно сказала она, – у меня очень плохие новости для тебя.
– Нет! – внезапно закричала девочка, и ее глаза наполнились слезами. – Нет! Нет! Нет!
«Ребенок говорит на каком-то славянском языке, кажется русском», – подумала Мэри Агнес.
– Мне очень жаль, Валентина, но твоя мама умерла в больнице. Врачи сделали все возможное, чтобы спасти ее, но не смогли. Она так долго не обращалась к докторам, что болезнь зашла слишком далеко.
Девочка пристально смотрела на нее своими зелеными глазами. Монахиня повторила все сказанное, сделав ударение на словах «мама» и «умерла».
Она видела, что девочка все поняла и кровь отхлынула от ее лица. В огромных прекрасных глазах отразилось горе.
– Мне очень жаль, дорогая, но Бог хранит ее сейчас, а также хранит и тебя. Валентина, давай соберем твои вещи – придется отправиться в дорогу.
Микроавтобус въехал в широкие кованые железные ворота. Они выглядели так, словно были поставлены в центре парка. Несколько ребятишек, смеясь и крича, играли в мяч на траве. В отдалении виднелось невысокое, беспорядочно выстроенное здание с большой автостоянкой перед ним, где разместилось несколько дюжин машин.
Валентина закрыла глаза. Ей хотелось ничего не видеть.
– Домом управляют католические сестры, – объяснила сестра Мэри Агнес. – Мы ухаживаем за детьми, которые временно нуждаются в уходе, а также за сиротами. – Она помедлила. – Валентина? Ты понимаешь, что я говорю?
Валентина не открывала глаз. Ей не хотелось быть здесь. Она ненавидела все это! И ей не хотелось плакать в присутствии высокой доброй женщины, одетой в черное монашеское платье.
– Открой глаза, Валентина, – решительно приказала монахиня.
Через несколько секунд девочка повиновалась. Она смотрела вниз, на свои руки.
– Хорошо, – вздохнула сестра. – Мы успеем на ленч. После еды я отведу тебя в твою спальню. Мне хотелось бы познакомить тебя кое с кем из детей.
Мэри Агнес верила, что дети часто помогают друг другу больше, чем это делают взрослые или врачи и, может быть, даже Бог.
Они въехали на стоянку и припарковались.
– Вот мы и дома, – сказала Мэри Агнес.
Девочка смотрела на нее со страхом.
– Бог любит тебя, дитя. Ты почувствуешь себя намного лучше через неделю-другую. Я обещаю.
– Я не хочу мыть эту дурацкую, гадкую, старую машину! – Глаза девочки сверкали, как голубые огоньки. Ее морковно-красные волосы были мятежно взъерошены, а свою зеленовато-синюю рубашку она надела задом наперед. – И вы не заставите меня! Слышите? Я ничего не буду делать!
Сестру Мэри Агнес, казалось, совершенно не тронул этот поток брани.
– Сью Энн Уэлч, не стоит употреблять таких выражений, а то тебе придется провести полчаса в молитве на коленях в часовне. – Монахиня продолжила: – Я дала вам поручение – всем троим – вымыть микроавтобус. Вот садовый шланг, вот ведро и вот губки.
Валентина подняла голову, внимательно вслушиваясь, хотя она все еще не проронила ни слова с тех пор, как приехала сюда вчера утром. Рядом с ней бросала сердитые взгляды на монахиню Сью Энн Уэлч, а худой смуглый Пол Баджио засунул руки в карманы и тоже хмурился.
– Такую работу хотели бы получить все остальные ребята, – закончила сестра Мэри Агнес. – Начинайте сейчас же, или я отдам ее кому-нибудь другому.
Она повернулась и пошла к зданию, а трое детей переглянулись.
– Дерьмо-о-о! – закричала Сью Энн. – Все они пытаются заставить нас работать, как мулов на поле.
Валентине показалось, что произношение Сью Энн сильно отличается от произношения сестры Мэри Агнес.
– Но это вода, – внезапно сказал Пол Баджио, хватая шланг. – А вода мокрая!
Он покрутил насадку, и брызнула серебристая, как лезвие ножа, струя.
Сестра Мэри Агнес стояла в одном из коридоров, соединявших крылья дортуаров, и смотрела в окно, откуда открывался прекрасный вид на школьный сад. Несколько минут она наблюдала, как трое ребят возились и боролись, отчаянно поливая друг друга из шланга. Мэри Агнес мысленно улыбнулась. Игра с водой – безвредный способ избавиться от гнева. Может быть, потом эта троица успокоится и подружится.
– Эностранка! – взвизгнула Сью Энн, подняла извивающийся шланг и шлепнула им Валентину. – Глупая, глупая девчонка, ты не могёшь даже говорить по-английски.
– Сама ты не можешь, деревенщина! – закричал Пол. Десятилетний мальчишка приблизился, направив струю воды прямо ей в лицо.
– О! О дерьмо! – взвизгивала рыжеволосая девчонка, отчаянно извиваясь и отбиваясь босыми ногами.
Внезапно игра перестала ее забавлять. Валентина увидела, что лицо Сью Энн исказилось от слез.
Не раздумывая, она подбежала сзади к Полу, обхватила обеими руками его за талию и опрокинула на землю. Шланг выскользнул у него из рук и, извиваясь, устремился в воздух.
В то же мгновение Сью Энн, издав радостный вопль, вскочила и подбежала к шлангу, глаза ее сверкали. Она схватила шланг и устремилась к Полу.
– В штаны ему! В штаны! – пронзительно закричала она.
Валентина знала это слово и засмеялась. Она взобралась на Пола и села на него, а Сью Энн нацелила наконечник шланга за пояс зеленых шорт Пола Баджио. Чем больше Пол извивался, тем сильнее хохотали девчонки, взвизгивая от смеха.
Потом Сью и Валентина вместе побежали к своему крылу здания, чтобы переодеться.
– Эй! – закричал Пол Баджио, торопясь вслед за ними, – а мы будем мыть машину?
– Сам помой, – бросила через плечо Сью Энн, – а мне нужен горячий душ.
Валентина хихикнула.
– Хорошо… Я вымою… а однажды ночью я свистну ключи от машины, и мы поедем кататься, но, если вы не поможете мне, я вас не возьму!
Пол повернул назад. Девочки остановились.
– Я умею водить машину, – добавил Пол, – и хорошо вожу, по-настоящему!
Через несколько минут все трое выжимали мыло из бутылки с пульверизатором и влажными тряпками протирали почтенный, давно пребывающий в работе микроавтобус. Валентина с энтузиазмом очищала его от накопившейся дорожной пыли и мичиганских насекомых. Внезапно мир показался ей снова почти добрым. У нее появились двое новых друзей… ну, почти друзей. Особенно Сью Энн.
Она никогда в жизни не встречала такой девчонки, как Сью Энн.
За ужином в этот вечер Валентина, Сью Энн и Пол сидели вместе, Сью Энн и Валентина сидели обнявшись. Когда одна из девчонок за столом стала издеваться над ломаным, с русским акцентом языком Валентины, Сью Энн выскочила из-за стола и вылила свой стакан молока девочке на голову.
– Нечего приставать к Вэл. Она не виновата, что не могёт хорошо говорить. Мы научим ее, только подождите! Она еще лучше нас будет говорить. Мы ей поможем.
В эти дни все трое ели и играли вместе, дружно выполняли порученную работу и пели в церковном хоре. Они болтали, хихикали, и эти двое американцев учили Валентину английским словам. Валентина дорожила близостью и поддержкой Сью Энн. Когда эта вздорная рыжеволосая девчонка находилась рядом, не оставалось времени плакать и горевать. Сью Энн заполнила собой образовавшуюся в ее жизни пустоту.
В тишине школьной библиотеки они перелистывали книгу с фотографиями огромных лилово-голубых орхидей. Сью Энн была очарована. Минут десять она не давала перевернуть страницу.
– Послушай, – мечтательно вздохнула Сью Энн, – я больше не хочу, чтобы меня звали Сью Энн. Что за дурацкое имя, как у какой-то мымры. Я хочу называться Орхидеей. Это имя – как у звезды. Такие имена носят только звезды телевидения. Я их обожаю.
Так как Валентина с изумлением уставилась на нее, Сью Энн добавила:
– Да, отныне и навечно я – Орхидея и когда-нибудь стану великой звездой… может быть, Элизабет Тейлор.
– Орхидея! Но это же название цветка, – усмехнулся Пол.
– Я – Орхидея! И если ты не станешь меня так называть, то я разнесу тебя в пух и прах.
Позже, когда они направлялись к главному зданию, девочки, как всегда, держались за руки, и Орхидея – Валентина поняла, что отныне ей так придется называть подругу, – пребывала в странном мечтательном состоянии.
– Я не врала, – сказала она. – Вэл, ты знаешь, я не вру и когда-нибудь стану знаменитой. Хочу стоять на сцене, и чтобы люди вокруг смеялись, и плакали, и хлопали; и ты, может быть, тоже станешь звездой вместе со мной.
Валентина затаила дыхание: хотя ее мама танцевала в Большом как прима-балерина, она никогда не думала о подобной карьере для себя.
– Звездой? Ты хочешь сказать – танцовщицей? О, я не знаю…
– Вэл, – сказала Орхидея, сжав ее руку, – быть звездой замечательно. Но я не хочу быть кинозвездой без тебя.
Когда они дошли к дортуару, Валентина чувствовала, как огромная глыба льда, застывшая в ее груди, начала постепенно таять. У нее больше не было Миши, но у нее есть Сью Энн… Орхидея. И Пол. Она больше не одинока.
Чувство было таким глубоким, что она принялась прыгать, как безумная. Валентина, откинув голову назад, кружилась, и ее волосы разметались на ветру. Потом у нее закружилась голова, и Орхидее пришлось поддержать ее.
Сестра Мэри Агнес, спешившая мимо по своим делам, остановилась при виде их и улыбнулась. Валентина была такой яркой, такой красивой. Она должна сделать что-нибудь особенное для девочки – но что?
– Миша! Миша! – всхлипывая, кричала Валентина по-русски. Она жила в детском доме уже три месяца.
– Вэл? С тобой все в порядке? – пружины матраца скрипнули, когда Орхидея вскарабкалась с нижней койки и легла рядом.
– Я не хотела оставлять его! Не хотела! – Валентина в отчаянии рыдала, прижавшись к подруге.
– Кого оставлять?
– Моего б-брата… он погиб… во время снежного обвала…
– У тебя был брат?
– Он точно такой же, как я. У нас обоих зеленые глаза, как изумруды царицы, так говорила мама. И волосы такие же черные. И у каждого на плече по крошечной родинке. О Орхидея! Я так по нему скучаю! – Валентина снова перешла на русский. Голос ее дрожал от слез.
– Ну! Все в порядке! – Орхидея так неистово стиснула Валентину, что та почувствовала ее острые выступающие ключицы. – У тебя есть теперь я, Вэл! А эта Русия очень далеко? – спросила Орхидея, устраиваясь поудобнее рядом с Валентиной.
– О да, – с тоской ответила Валентина, вспоминая похожие на звезды снежинки и воздух, такой холодный, что даже зубы ломило. – Так далеко, ты и представить не можешь.
– Но ты можешь вернуться назад, когда вырастешь. Сядешь на самолет и полетишь туда и найдешь его. Я помогу тебе, – уверенно заявила она.
Две недели спустя Пол Баджио уехал, – его «сыновили», как говорили дети. Его тетя и дядя, дантист с женой из Иллинойса, приехали из Эванстона в школу и попросили разрешения его забрать.
– Я не знаю их, – хмуро сообщил он Валентине и Орхидее, когда они помогали ему упаковывать в бумажные мешки собрание комиксов из серии «Супермен» и «Верхолаз».
– Но они твои родственники, – сказала Валентина, – и собираются сыновить тебя.
Пол бросил стеганую рубашку в бумажный пакет.
– Плевать мне на них. Я останусь у них, пока мне не исполнится восемнадцать, а затем пускай заплатят за мое обучение в колледже. Я стану доктором или юристом, а может быть еще кем-нибудь и покруче.
Девочки смотрели, как Пол схватил свои бумажные пакеты и направился по коридору к главному вестибюлю, выглядел он невероятно несчастным.
Полная сочувствия, Валентина побежала за ним.
– Пол, не грусти…
– Убирайся, Валентина! – злобно огрызнулся он. – Русская! Э-нос-тран-ка! Уходи, Вэл! И ты тоже, Орхидея! Совсем уходите!
Потом Валентина и Орхидея отправились в свое любимое убежище – узкое пространство между потертой зеленой кушеткой и стеной в комнате для отдыха.
– Не реви, – сказала Валентина, прикасаясь к Орхидее.
– Я не реву!
Несколько минут девочки сидели в задумчивом молчании.
– Орхидея… – Валентина сжала руку подруги. – Орхидея… может, и нас тоже сыновят?
– Это невозможно, милочка, – возразила рыжеволосая девочка.
– Почему?
– А потому, что у нас нет никаких чертовых родственников, которые платили бы за нас, – Орхидея казалась рассерженной. – Потому, что никому не нужны две большие девчонки.
В этот момент сестра Мэри Агнес быстро вошла в комнату, шурша черным платьем, и позвала девочек.
Валентина выбралась из-за кушетки, за ней грациозно, как олененок, выпорхнула Орхидея. Обе девочки стояли, подняв глаза на монахиню.
– Ну, я вижу, вы, юные леди, нашли себе уединенное место, – сказала сестра Мэри Агнес, пряча улыбку.
– Да… да, – сказала Валентина.
– Да, мэм, – горячо бросила Орхидея.
– На следующей неделе наш дом дает большой обед… благотворительный, мы пригласили более семисот человек. Это даст возможность заработать деньги для дома. Мы пригласили и бродвейских звезд тоже. Вы когда-нибудь слышали о Джулии Эндрюс и Гуэн Вердон?
Орхидея открыла рот от изумления.
– Я однажды видела Джулию в фильме по телевизору. Она большая-большая звезда, я тоже хочу стать такой!
Монахиня нагнулась так, чтобы ее глаза оказались на одном уровне с девочкиными.
– Я попрошу вас обеих спеть.
– Нас?
– Мы будем петь? – воскликнула Орхидея.
– Сестра Патриция говорит, что у вас изумительные голоса в хоре. Она поможет вам. А мы найдем для вас какие-нибудь красивые вечерние платья.
Сентябрьское солнце согревало парк Дома Св. Винсента и Сары Фишер, отбрасывая легкие отблески света на большие деревья, окаймлявшие земельный участок.
Музыка лилась из огромной бело-голубой полосатой палатки, где на возвышении, обсаженном цветами, разместился оркестр Мела Болла. Более семисот состоятельных детройтцев толпились вокруг, сплетничая и смеясь.
– Я чертовски голодна, – прошептала Орхидея, нервно заглядывая в главный вход палатки. На ней было вечернее платье из тафты персикового цвета, подаренное одним из покровителей школы. Она с жадностью разглядывала ближайший стол. – Я могла бы съесть четыре булочки с сосисками, затем десять гамбургеров, а потом эти маленькие шоколадные пирожные.
– Только после того, как мы споем.
Валентина в голубом платье цвета яиц зарянки схватила подругу за руку, не пуская в палатку.
– Мы обещали сестре… Мы можем что-нибудь пролить на наши новые платья!
– Ничьё, я не пролью.
– Ты всегда проливаешь, – беззаботно бросила Валентина.
– Подумать только! Вы, юные леди, выглядите настоящими красавицами.
Дама, в платье из шифона цвета морской волны, улыбалась девочкам. Ее гладкие светлые волосы были зачесаны назад, открывая красивое лицо, а рот, казалось, почти всегда был растянут в улыбке. На шее было надето жемчужное ожерелье в две нитки со сверкающей бриллиантовой застежкой.
– Спасибо, – приветливо отозвалась Валентина.
– Тебе нравится твое платье? – спросила женщина, пристально глядя на Валентину.
– О да, да… – начала она.
– Хорошо. Я – Дороти Ледерер, но обычно меня называют Пичис и…
К ней быстро подошла какая-то женщина и спросила о микрофонах, Дороти Ледерер извинилась и скрылась в палатке.
Очарованная, Валентина смотрела ей вслед, думая, что, должно быть, эта женщина подарила им платья. Она была похожа на принцессу.
Дороти Пичмес Ледерер, которую с детства называли Пичис, видела, как Орхидея направилась в комнату отдыха, а девочка по имени Валентина вошла в палатку. Эти маленькие певицы, обещанные сестрой Мэри Агнес, были очаровательны.
Пичис Ледерер ощутила привычно острую боль потери. Ей было уже сорок лет, она перенесла три выкидыша и дважды у нее рождались мертвые дети, а Валентина выглядела как воплощенная в реальность мечта о дочери. Девочка была изумительной со своими сияющими зелеными глазами, гладкой, как фарфор, кожей и ошеломляющей красотой.
– Пичис, насколько я поняла, вы руководите всем этим очаровательным мероприятием? – восторженно спросила Шерли Эдер, новый обозреватель газеты «Найт риддер».
– О да, Шерли, хотите я вам покажу некоторых из наших знаменитых гостей? – Она понимала, что должна привлечь как можно больше внимания к Дому Св. Винсента и Сары Фишер.
– Джо Маккарти и Джуди скоро приедут, – он ведет программу, а здесь уже Дик Пертан.
Маккарти и Пертан были двумя самыми популярными личностями на радио Детройта.
Она продолжала называть главных попечителей, а Шерли делала заметки.
– О, и у нас на сегодняшний вечер приготовлен сюрприз. Кроме Джулии Эндрюс и других звезд. Сестра Мэри Агнес сказала мне, что в школе есть маленькая певчая птичка, ребенок с невероятным голосом. Точнее говоря – две девочки. Мы собираемся показать их.
– Какая замечательная идея! – разливалась Шерли.
– Мы надеемся, что тогда гости начнут думать о реальных детях и охотнее им помогать.
Муж Пичис Эдгар помахал ей рукой с другого конца палатки, где стоял с двумя братьями-нидерландцами Джеймсом и Джоуи, сумевшими только что приобрести несколько бродвейских театров.
Она извинялась, осторожно пробираясь через элегантно разодетую толпу, приветствуя друзей, мимо которых проходила. Пичис пользовалась известностью в детройтском обществе и сама знала многих.
– Пичис, – улыбнулся Эдгар, обнимая ее. Ему было пятьдесят два. Своей привлекательной внешностью он напоминал Дэвида Нивена. Эдгар жил и дышал бизнесом, ему принадлежало до сорока театров и открытых концертных площадок. Пичис почтительно улыбнулась и присоединилась к разговору, хотя думала она о красивом ребенке, которого только что видела.
Она едва могла дождаться ее выступления.
Джулия Эндрюс в блестящем белом узком платье только что подошла к микрофону и запела попурри из «Моей прекрасной леди» и «Звуков музыки».
Как только голос Джулии донесся до палатки, сенатор Чарлз Уиллингем поправил белую холщевую перевязь, которую носил, ощущая, как боль от раны в плече ударила в голову.
«К черту в ад все это», – подумал он. Прошло только две недели с тех пор, как какой-то сумасшедший появился откуда-то в его приемной окружного сенаторского офиса в Мобиле и выстрелил в него два раза. Одна пуля застряла в бюро секретаря, другая задела плечо Уиллингема. Он согласился посетить благотворительный вечер только потому, что его близкий друг сенатор Филип Харт из Мичигана попросил его об этом как об особом одолжении.
В маленьком алькове главного здания гримерша нагнулась над танцовщицей – звездой Энн Миллер, чтобы нанести на ее лицо гигиеническую пудру. Гример также символически прошелся по лицам двух девочек, слегка подкрасив им губы розовой помадой и немного подрумянив щеки.
До них доносился голос Джулии Эндрюс, чистый, как хрусталь.
– Она так п-потрясающе поет, – заикаясь, пробормотала Орхидея, испытывая приступ страха перед выходом на сцену. Веснушки выступили на ее лице светло-коричневым узором.
Валентина взяла маленькую потную руку подруги в свою и крепко сжала.
– Ты же любишь мечтать, будто мы настоящие звезды, Орхи? Что ж, мы добьемся этого сегодня вечером. Понаблюдаем за Джулией Эндрюс и сделаем все, как она… тогда мы им понравимся.
– Ты уверена? – улыбаясь, спросила Орхидея.
– А теперь, леди и джентльмены, здесь присутствуют два ангела, которые собираются доказать, что все хорошее приходит к нам из детства.
Валентина и Орхидея, нервничая, стояли на краю специально сделанной сценической площадки, где всего несколько минут назад выступала Джулия Эндрюс.
– Я хочу представить вам… мисс Валентину и мисс Орхидею!
Шум и аплодисменты приветствовали девочек, вышедших к опущенному микрофону.
Валентина окинула взглядом огромную палатку. Море лиц было обращено к ним.
– Боже мой! – задыхаясь, выпалила в микрофон Орхидея.
Гости засмеялись, а Валентина инстинктивно приблизилась к подруге.
Раздался взятый на пианино аккорд, Валентина сделала глубокий вдох в ожидании первой ноты. Чистый и прозрачный звук возник из глубины груди, как учила сестра Патриция.
Голос Орхидеи создавал нежный гармонический фон, а Валентина наполнила праздничную палатку богатым, глубоким звучанием.
Девочки сбежали со сцены по деревянным ступеням под гром аплодисментов.
– Замечательно… замечательно, – восторженно повторяла Пичис Ледерер, стоявшая рядом со сценой вместе с мужем и Долли Ратледж, известным организатором вечеров.
– Хорошо, – одобрила сестра Мэри Агнес, кивнув головой.
– О-о-х, – выдохнула Орхидея, – как они оглушительно хлопают!
– Дети, мы устроили для вас специальную праздничную палатку, – объявила сестра Мэри Агнес. – Там есть булочки с сосисками, гамбургеры, жареные цыплята, а развлекает вас телезвезда Супи Сейлз. После ужина – спать. Сестра Урсула проследит, чтобы вовремя легли. Пожалуйста, слушайтесь ее. Отбой в девять тридцать.
Обе девочки кивнули, слишком взволнованные, чтобы возражать, и стремглав побежали по траве.
