Текст книги "«Голубые Орхидеи»"
Автор книги: Джулия Фэнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
ГЛАВА 25
Михаил вышел из дома Валентины и направился в гараж, расположенный в четырех кварталах от дома, где он оставил взятую напрокат машину.
К нему рысцой подбежал служащий. Обычно Михаил выводил машину сам, но сегодня отдал ключи служителю.
– Черный «олдсмобиль», второй уровень, место сто двадцать, – отдал он указание на своем безукоризненном английском.
– Да, сэр.
Расхаживая по маленькой зацементированной площадке, Михаил размышлял о постановке «Доктора Живаго», премьера в Бостоне должна состояться завтра вечером. Он еще четыре раза пытался связаться со штатом Уиллингема, но каждый раз получал резкий отпор. Уиллингем публично объявил, что посетит премьеру в Нью-Йорке, но Михаил случайно узнал, что сенатор намерен посетить и премьеру в Бостоне.
Возможно ли, что убийца нанесет удар здесь и не станет ждать Нью-Йорка? Если так, то осталось мало времени. Почему этот сварливый сенатор такой упрямый?
Громкий взрыв внезапно потряс площадку, на мгновение оглушив Михаила. Он донесся с того самого места, где стояла его машина. До него уже донесся отвратительный запах кордита [26]26
Бездымный порох.
[Закрыть], хорошо знакомый Михаилу по Афганистану.
В автомобиле установлено взрывное устройство.
Михаил повернулся, быстро вышел на улицу и нанял первое попавшееся такси. Не стоило предоставлять убийце, подложившему бомбу, второй шанс. Кто-то рассчитывал, что он сам выведет машину. Каким же он был дураком, беззаботным, но удачливым дураком.
Бостон
– Вы уверены? Вы уверены, что с ней все в порядке? – Валентина говорила по платному телефону, висевшему в коридоре за кулисами. У Кристы лихорадка, а она здесь, в бостонском театре «Уилбер», за две сотни миль от дочери.
– С ней все в порядке, – заверила ее няня. – Жар немного спал и продолжает спадать. Кризис миновал.
– Вы оботрете ее мокрой губкой, если снова начнется жар? И позвоните мне тотчас же. В любое время.
– Конечно, мисс Ледерер. Пожалуйста, не беспокойтесь.
Валентина медленно повесила трубку и поспешила в артистическую, где собрались двадцать два актера и статисты, все измученные после генеральной репетиции.
– Наконец-то пожаловала королева, – саркастически бросила Орхидея.
– Извините меня… извините, – бормотала Валентина, пробираясь между вытянутых ног. Кит тепло улыбнулся ей и похлопал по сиденью рядом с собой. Она уселась там, пытаясь подавить обиду, причиненную сарказмом Орхидеи. Пора ей посмотреть правде в глаза – они теперь настоящие враги. Орхидея ненавидит ее, и Валентина жалела, что не может чувствовать того же. Наверное, тогда ей было бы легче.
– С Кристой все в порядке? – шепотом спросил Кит.
– Слава Богу, жар у нее спадает. И она выпила немного апельсинового соку.
Он сжал ей руку.
Валентина посмотрела по сторонам. Актеры работали сверхурочно, усваивая множество измененных в последнюю минуту реплик, стихов, и теперь выглядели усталыми и раздраженными от предпремьерной нервозности. Патрик Суэйзи, сидевший рядом с элегантной Вайноной Райдер, зевал. Джина побледнела от волнения. А рядом на нее кровожадно поглядывала Беттина.
– Вы превосходные актеры, самые лучшие, – хвалил собравшихся Пит Мадзини, накачивая их перед выступлением. – Каждый из вас – звезда, и завтра вечером мы докажем это.
На нем был черный кашемировый пиджак и белый шелковый аскотский галстук, высоко обхватывающий шею.
– Мы здесь в Бостоне для того, чтобы «отбросить накладки», как говорите вы, американцы. Кит и я будем среди публики и прислушаемся к мнению, хорошему и плохому.
Мадзини продолжал критиковать сделанные ими ошибки и анализировать те части, где, как он считал, постановка нуждалась в доработке. Валентина сначала слушала внимательно, потом ее мысли стали уноситься течением куда-то в сторону. Мадзини выглядел усталым, словно находился под каким-то тяжким гнетом. Пока режиссер говорил, он постоянно поднимал правую руку к шее и нервно теребил галстук.
В последнюю неделю он, невзирая на жару, каждый день надевал аскотский галстук или свитер с высоким воротником.
Другие руководители постановки тоже коротко выступили, и собрание закончилось.
Валентина решила вернуться в отель и позвонить снова няне, чтобы узнать о состоянии ребенка.
– Вэл, останься на минутку, – позвал Мадзини, когда она собиралась выйти.
В опустевшей артистической Мадзини налил им черного кофе. Когда он подавал ей чашку, его галстук сдвинулся, и она увидела ужасный красный кровоподтек.
– Что у тебя с шеей?
Режиссер вспыхнул.
– Это… а, моя новая подружка. Она очень-очень темпераментная.
– Да? В таком случае, я надеюсь, что она никогда не рассердится на тебя по-настоящему, – сказала Валентина, на самом деле не поверив ему. – О чем ты хотел поговорить со мной?
Полчаса спустя после того, как они обсудили последние изменения в интерпретации ее роли, Валентина наняла такси и, погрузившись в раздумья, поехала в отель. Когда в точности Мадзини начал носить аскотские галстуки и свитера с высоким воротом? Не тогда ли, когда Беттина уволила Джину и вскоре взяла назад, по настоянию Мадзини?
Валентина разделась, бросив одежду прямо на провод, ведущий к телефону на тумбочке у кровати. Она снова набрала нью-йоркский номер. Няня ответила сразу и минут десять уверяла Валентину, что с Кристой все в порядке.
Наконец, она повесила трубку и направилась в душ. Тревожные мысли снова вернулись к ней. Кровоподтеки на шее Мадзини, Джину увольняют и снова возвращают… Шумное негодование Беттины.
«Даже Михаил», – внезапно подумала она. Ее брат проявлял большой интерес к постановке и раз шесть или семь просил у нее пропуск, чтобы посетить репетиции. « Михаил же из КГБ», – эта мысль, словно молот, внезапно ударила ее.
Она покачала головой, пытаясь избавиться от таких безумных мыслей. Боже, ее предпремьерное нервное возбуждение на этот раз похоже на сумасшествие. Ей везде чудятся международные тайные происки.
Она шагнула в роскошный душ и предалась приятному массажу острых, как иголки, струй.
Шум за дверью ее смертельно напутал. Вскрикнув от страха, Валентина подскочила и ударилась бедром о ручку душа, закричав от боли.
– Вэл, Боже, что ты так разнервничалась? Извини, я не хотел тебя пугать.
Посреди наполненной паром ванной стоял Кит. На нем были только белые жокейские шорты.
– Кит, ты напугал меня до полусмерти!
– Детка, детка, – пробормотал он, прижимая к груди ее влажное тело. – Извини.
– Боже…
Вода все еще текла из душа. Валентина обхватила Кита руками, пытаясь спрятаться за его спокойную надежность.
– Может, я сошла с ума? Но у меня такое чувство… Эти сны, которые я постоянно вижу о ружьях и нападениях… А теперь у Мадзини такой страшный сине-черный след на шее, и эта таинственная женщина из службы безопасности в Нью-Йорке, которая так странно смотрела на меня.
Кит засмеялся.
– Ну, милая, она, возможно, всего лишь испытывает перед тобой благоговейный трепет и все пытается набраться храбрости, чтобы попросить автограф. Я даже не обратил на нее внимания. А что касается Мадзини, может, он просто упал, кто знает?
– Нет, – возразила она. – Это след не от падения. Он проходит вокруг всей шеи, точно как от…
Но Кит уткнулся лицом в ее влажную шею и стал целовать теплые капли воды с кожи. Валентина затаила дыхание. Застонав, она выгнула бедра, прижимаясь к его ногам, и потянулась к поясу его шорт.
Когда затих последний трепет наслаждения, Кит выключил теплую воду, поднял ее и завернул в белое махровое полотенце. Как богиню, он отнес ее на руках в спальню и уложил в постель, ее влажные волосы рассыпались по подушке.
– Моя речная нимфа, – бормотал он. – Моя любовь. Я обожаю тебя, Вэл. Я даже не могу передать, как сильно люблю тебя.
Они лежали, сливаясь в поцелуях, обещавших снова перерасти в близость. Валентина прижалась к его груди, совершенно позабыв свои тревожные мысли.
Однако час спустя, когда они поднялись, чтобы перекусить, беспокойство вернулось к ней. Протянув руку за бутылкой минеральной воды, Валентина увидела заголовки в финансовом разделе «Нью-Йорк таймс», лежавшей на столе.
БРОДВЕЙСКИЕ ИНВЕСТОРЫ СТАНОВЯТСЯ ОСТОРОЖНЫМИ.
– Кит? – спросила она, склоняясь над газетой. – Что значит «осторожными»?
– О, это всего лишь один из тех бессмысленных пасквилей, которые печатают, когда нет никаких новостей получше, – небрежно ответил он. – И не потому, что хотят надуть читателей, а просто заполнить место.
Кит упоминался там как инвестор, уже потерявший два с половиной миллиона долларов на своей последней постановке, а теперь был на грани того, чтобы потерять еще полтора миллиона, если «Доктор Живаго» провалится.
Она дважды прочла статью, и сердце ее упало. Она знала, что средства Кита были вложены в основном в торговые центры и недвижимость. Бродвей для него всегда был развлечением, творческим способом вложить деньги и получить прибыль. Теперь финансовый климат стал ненадежным, и, если постановка не пойдет, у него возникнут серьезные трудности.
– Отложи ее, дорогая, – сказал он, целуя ее в лоб. – Газеты всегда преувеличивают, ты же знаешь.
– Но, Кит…
– Со мной все в порядке, честно.
Она сменила тему разговора, но мысли продолжали возвращаться к неожиданной новости. Киту необходим хит так же сильно, как и ей, хотя и по другим причинам.
« Пожалуйста, – взмолилась она. – Пусть в Бостоне полюбят нас, тогда мы сможем добиться сокрушительного успеха в Нью-Йорке».
В Вашингтоне Михаил взял такси до здания ФБР на Пенсильвания – авеню.
Двадцать минут спустя его вводил в офис помощник заместителя директора Херб Каннелл. Михаил подозревал, что должность Каннелла была ширмой. На самом деле его работа, возможно, была более тайной, как и в КГБ.
– Хорошо, но мне нужно как-то установить вашу личность, – произнес Каннелл после того, как Михаил рассказал ему, кто он и чего хочет.
Михаил показал ему советский паспорт с визой и подождал, пока Каннелл детально рассматривал их, опасаясь подделки.
– Так говорите, что вы из КГБ?
– Да.
Каннелл задал несколько проверяющих вопросов о структуре и иерархии КГБ, о которых мог знать только посвященный человек. Выяснив, с какой целью Михаил хочет сотрудничать с Бюро, он стал зондировать дальше.
– У вас есть точные сведения о предстоящем нападении на Уиллингема?
– Да. Мы получили их из Кубы. Покушение будет осуществлено скоро и публично. Контракт на убийство заключили колумбийцы.
– Вам придется подождать, пока я все это проверю, – сказал Каннелл. – За столом секретаря есть приемная, вы можете подождать там, мистер Сандовский. Потом мы обсудим все в деталях.
Его заставили ждать больше часа. Перелистывая старые выпуски стенограмм заседаний Конгресса, Михаил пытался подавить свое нетерпение. Он понимал, что огромный бюрократический аппарат действовал здесь так же медленно, как и в КГБ. Каннелл, безусловно, позвонит в ЦРУ – проверит его по компьютеру и прочим секретным файлам.
Наконец его снова позвали в кабинет Каннелла.
Сотрудник ФБР сидел за чашкой кофе.
– С удостоверением личности все в порядке… но что касается вашего дезертирства – это другой вопрос. Если вы не хотите возвращаться, мы окажем вам содействие, но в свою очередь попросим у вас помощи. Мы хотим получить от вас намного больше, чем просто информацию. Нам необходимо, чтобы вы сообщили нам все, что знаете о возможном покушении, а также вошли в состав нашей команды. Вы поможете нам во всем, не исключено, что вам придется рисковать собственной жизнью.Позже, если у нас все получится, вы предоставите другие интересующие нас сведения, а затем мы поможем вам получить новые документы здесь, в Соединенных Штатах.
Михаил холодно кивнул.
– Согласен. Я имел доступ в КГБ к досье международных убийц, возможно, вы не обладаете такой информацией.
Проблеск интереса зажегся в бесцветных глазах Каннелла. Его рука сжала чашку.
– Нам хотелось бы знать как можно больше.
Аранья прилетела в Бостон за несколько дней до приезда актеров и вошла в обслуживающий персонал театра «Уилбер». За день до премьеры она покинула театр, переоделась в «Макдональдсе», выбросив свою униформу в мусорное ведро. Вернувшись в комнату отеля, она долго смеялась про себя, думая о муже. Наверное, он сейчас с любовницей. Все мужчины estupidos [27]27
Глупцы (исп.).
[Закрыть].
Ее наслаждения намного лучше любого любовника.
Она достала чемодан, который взяла на автобусной станции, и принялась проверять содержимое, просматривая одну вещь за другой. Черный смокинг, пальто со специально вшитым внутренним карманом для небольшого легкого оружия, седой мужской парик, зубные протезы, театральный грим, пластический каучук, чтобы изменить лицо. И само оружие – полуавтоматическое бельгийского производства. Чудо совершенства!
Ее руки ласкали прекрасное шелковистое дуло, гладили его, как если бы это был фаллос.
Планы на завтра были предельно просты. Она придет на премьеру, одетая как неопределенного вида пожилой мужчина, постоянный посетитель театра, сядет в следующем за сенатором ряду и дождется перерыва, когда люди станут подниматься с сидений. В неразберихе она сможет застрелить Уиллингема и ближайших к нему охранников. Благодаря глушителю, выстрелы прозвучат не громче, чем щелчки пальцев.
Пройдет несколько секунд, прежде чем кто-нибудь прореагирует. К этому времени она уже будет в проходе. Бросит на пол пластмассового паука – небольшая визитная карточка ее удовлетворенного тщеславия. Затем смешается с взволнованными зрителями, столпившимися у боковых выходов, и выскользнет на улицу. Позже в какой-нибудь закусочной вернет себе женское обличье – это займет всего несколько секунд. Она уже заказала на следующий день билет до Майами на американский рейс, затем – до Рио на Пан Ам и домой.
Джина в комнате отеля, держась за край стола, словно за перекладину, повторяла упражнения и одновременно говорила по телефону с Чарли.
Сенатор Уиллингем только что сообщил ей, что ему, видимо, придется возглавить чрезвычайное заседание Подкомиссии Национального комитета безопасности.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста,Чарли, – взмолилась она. – Неужели ты позволишь заседанию комиссии помешать тебе приехать в Бостон? Ты мне так нужен здесь. Беттина ненавидит меня, ищет любой предлог, чтобы снова уволить. Думаю, если ты будешь здесь, она не посмеет.
– Я постараюсь. Наша национальная безопасность, кажется, полетела к черту, но я буду работать целый день, чтобы потушить пожар, – пообещал сенатор.
– А потом приходи на наш вечер в «Лок-Обер». О Чарли! Я так нервничаю. Я хочу, чтобы ты был здесь. – Затем жалобно добавила: – К тому же я без тебя не сплю.
– Завтра ночью, обещаю, я буду держать тебя в объятиях всю ночь напролет.
Джина хихикнула.
– И мы совсем не будем спать?
– Нет, если только ты не захочешь. Детка, жаль, что я не могу обнять тебя прямо сейчас и сказать, как я люблю тебя. Мне здорово повезло, что ты у меня есть.
На следующий день Михаил вылетел ночным рейсом в Вашингтон. В последние десять дней он, как челнок, сновал между Бостоном, Нью-Йорком и Вашингтоном.
Он заказал номер в гостинице «Фитцжеральд», лег в постель и тотчас же уснул. Ему приснился снежный обвал. Укутанный в черный мех, Петров поднял его из снега и понес на руках. Но когда Михаил всмотрелся в лицо отца, то увидел отвратительные черты высохшего трупа.
– Я хочу сына, хочу сына, – шептали мертвые губы. Михаил в ужасе проснулся и резко сел. Он так вспотел, что даже простыни намокли.
– Ублюдок, – пробормотал Михаил по-русски и включил лампу на тумбочке. Встал, подошел к окну и отдернул занавески. Глядя на ночной Капитолий, Михаил задумался о двух главных женщинах в его жизни. Орхидея и Валентина. Женщины, которым принадлежала вся его любовь.
Он должен сделать это ради них.
Охранник, дежуривший на первом этаже здания Сената, без вопросов принял удостоверение лоббиста Национальной стрелковой ассоциации, которое протянул ему Михаил. Он достал его через Бориса. У него сохранилась еще возможность пользоваться всеми службами КГБ в посольстве.
Он поднялся на лифте до третьего этажа, вышел и остановился в коридоре поблизости от конференц-зала, где должно было состояться заседание Подкомиссии, в котором участвовал Уиллингем.
Ему пришлось подождать всего минут двадцать, прежде чем он увидел сенатора, идущего по коридору в сопровождении молодого мускулистого охранника.
– Сенатор Уиллингем, – Михаил быстро подошел к нему и представился.
Телохранитель сенатора засунул руку под пиджак, поближе к кобуре. Уиллингем резко остановился.
– Сандовский, опять ты? – проворчал сенатор, сдерживая охранника. – В чем дело, парень, ты что, выжил из ума? Раз сто звонил моим сотрудникам. Я усвоил твое предупреждение и принял соответствующие меры. Неужели теперь нельзя оставить меня в покое? У меня есть другие важные дела.
– Сенатор, уделите мне, пожалуйста, пару минут. Мне поручено Советским посольством проинформировать вас о сложившейся ситуации.
Михаил достал свои подлинные документы с официальными печатями и протянул их сенатору. Уиллингем, прищурившись, рассматривал их. Наконец кивнул.
– Хорошо. Но поскорее. Заседание не может начаться без меня.
– Сенатор, – сказал охранник.
– Все в порядке, Томми Ли. Не больше двух минут, – заявил сенатор Михаилу. – Вы пьете кофе?
– Выпью.
Обшитая панелями комната отдыха была обставлена как мужской клуб – заполнена кожаными диванами и мягкими креслами.
– Сенатор, – сказал Михаил, – я пришел сюда, чтобы объяснить вам размеры той опасности, которой вы подвергаетесь. Нет сомнения, что произойдет попытка покушения в течение нескольких ближайших дней.
– Нескольких ближайших дней? Не кажется ли вам, что вы чуть-чуть драматизируете события?
Но Михаил видел, что сенатор слегка побледнел.
– Сенатор! Это терроризм. Международный терроризм!
– Чертов охранник следует за мной повсюду, кроме постели с любимой женщиной, но, боюсь, что и туда доберется, – с горечью бросил Уиллингем. – Думаю, я все предусмотрел.
– Сенатор Уиллингем, вы публично объявили, что собираетесь посетить бродвейскую премьеру с Джиной Джоунз. Это будет прекрасная возможность для…
– Если они хотят подстрелить меня, то прекрасно могут это сделать прямо здесь! Прямо сейчас!
Михаил с недоверием посмотрел на сенатора, и Уиллингем добавил:
– Я не выношу, когда меня запугивают. Возвращайся в свое посольство и скажи, что сделал все, что мог. Это я дурак, а не ты, но я оставлю все, как есть.
Уиллингем развернулся на каблуках и направился к конференц-залу.
Международные убийцы? Черт! С какой стати эти проклятые колумбийцы решили, что он какая-то мягкотелая южная красотка? Они забыли, что он был летчиком-асом при Понь-янге и обеспечивал воздушный коридор над Центральной Кореей. Разумеется, он был тогда намного моложе и стройнее. Выполнил более шестидесяти пяти заданий, его дважды сбивали. Это не превратило его в ниндзя, но он перенес уже одну попытку убийства и надеялся пережить и вторую.
Хотя ему и шестьдесят, и он, как говорится, перевалил уже за холм, но он никогда не строил свою жизнь на страхе – ни тогда, ни сейчас. Никогда.
К нему поспешно подошла Лоррен Джуэл, его исполнительный секретарь, и сообщила, что только что звонил президент. Он хочет, чтобы сенатор пришел сегодня вечером в Белый дом на брифинг, посвященный текущей, быстро меняющейся ситуации между картелем «Медельин» и соперничающей с ним колумбийской группировкой, угрожающей захватить власть в свои руки.
– Черт, – выругался Уиллингем. Джина ужасно огорчится, но даже он не мог проигнорировать прямое требование из Белого дома.
– Пошлите ей цветы, – сочувственно посоветовала Лоррен, словно прочитав его мысли. – Если она такая же, как и все мы, она поймет, сенатор.
– Я поступал так слишком часто в последнее время… Хорошо, шесть дюжин роз, вы знаете, какие она любит, и давайте я продиктую записку: «Я так люблю тебя дорогая, душой я буду рядом с тобой». Подойдет?
– Превосходно, – одобрила Лоррен, писавшая большинство его писем.
Они подошли к конференц-залу, откуда через закрытые двери доносился гул голосов.
– И я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о посещении этого человека из КГБ, Сандовского, вы понимаете? Пусть это останется нашим маленьким секретом, хорошо?
Он сверлил Лоррен своим пронизывающим взглядом, пока она не кивнула.
Бостон
Театр «Уилбер» быстро заполнялся скупившей все билеты публикой, привлеченной шумной рекламой. Гул голосов и смех заполнили зал, билетеры продавали программки и пытались справиться с толкотней.
Преобразившаяся в пятидесятипятилетнего мужчину, Аранья взяла программу и направилась по проходу, стараясь не смотреть никому в глаза. Убийца знала, что ее мужская походка совершенна, а большое и тяжелое автоматическое оружие во внутреннем кармане пальто абсолютно незаметно.
Она осмотрелась, разглядывая разодетую толпу вокруг, и подумала, что большинство женщин, возможно, видело ее фотографии в «Вог» и «Мирабелле». Теперь никто из них даже не взглянул на нее.
Аранья села в свое кресло в третьем ряду и стала смотреть в первый ряд, где четыре кресла все еще оставались пустыми. Когда оркестр заиграл увертюру и свет в зале стал гаснуть, Аранья с тревогой взглянула на часы.
Где же он?
Тема из «Доктора Живаго» полилась из оркестра за сцену.
Валентина на мгновение подумала о Наде. Она почти ощущала ее присутствие, видела ее улыбку. Надя, казалось, излучала ободряющие волны.
Успокоившись, Валентина стала дышать глубже. Она почти не замечала присутствующих вокруг людей.
– Дорогая, – сказал Кит, обвивая ее руками. – Ты такая красивая. Если бы ты жила во времена Живаго, он не смог бы устоять перед тобой. О, Вэл, – добавил он, крепко прижав ее к груди. – Я хочу сказать тебе так много важного. Я уверен, что мы сейчас на верном пути. Я чувствую это.
– Я люблю тебя, – просто сказала она.
Первая песня близилась к завершению.
– Твой выход, – прошептал он.
Валентина внутренне собралась, воплощаясь в Ларису, и вышла на сцену, произнося свою первую реплику.
Волна аплодисментов, встретивших ее, перешла в рев. Валентина вернулась!
Во время перерыва Аранья ушла из театра.
Уиллингем не появился.
Может, он что-то заподозрил? Или его предостерегли? Или что-то еще произошло? Выйдя на улицу, Аранья направилась к свободному такси, рывком распахнула дверь и вскочила в машину. Она кипела от гнева. Придется позвонить мужу в Буэнос-Айрес и сказать, что подписала еще один контракт. Ей понадобится время, чтобы завершить эту работу.
Зал для частных приемов в «Лок-Обере» был переполнен. Артисты празднуют так же усердно, как и работают, и праздник шел полным ходом.
– Им понравилась Валентина, понравились Патрик и Вайнона, – радовался Кит, смешавшийся с толпой во время перерыва. – Мы попали в цель. Потрясающе!
– Вперед, на Бродвей! – крикнул один из танцовщиков. Другие, опьяневшие скорее от успеха, чем от шампанского, подхватили клич. Четыре месяца тяжелого труда оправдались.
Все первые рецензии были благожелательными. Упоминались некоторые недостатки, но ничего серьезного, неисправимого не было. Об игре Орхидеи в роли жены Живаго говорилось, что она разочаровала зрителей, так как не соответствовала уровню остальных ведущих исполнителей.
Валентина ощутила острую боль сочувствия к своей сестре. Она решила поговорить с Питом Мадзини. Может, режиссер поработает с Орхидеей еще и поможет ей отточить ее исполнение.
– Пит, – окликнула она режиссера.
– Вот она bellissima, без которой мы не смогли бы сотворить чудо, – приветствовал он ее. Под влиянием лившегося рекой шампанского его итальянский акцент ощущался сильнее, чем обычно.
Она отвела его в бар, где пианист играл для разодетых постоянных посетителей.
Он тяжело ввалился в пустую кабинку.
– Я слишком, слишком пьян, – сказал он ей. – Я сыт по горло этой постановкой. Я – Пьетро Мадзини, а не какой-то хулиган, которого надо душить, чтобы он подчинился.
– Душить? Пит, о чем ты говоришь?
– Странные вещи происходят, – таинственно сказал он, и в глазах его промелькнуло испуганное выражение.
– Какие вещи? Кто-то пытался задушить тебя?
– Я… я должен вернуться назад, на вечер.
– Нет! Не сейчас, Пит… Кто изуродовал твою шею? И почему? Пожалуйста, скажи мне. Я думаю, это важно. Возможно, очень-очень важно.
– Он заставил меня поговорить со старой сукой, – единственное, что сказал Пит, встал и, покачиваясь, направился в зал.
Валентина осталась сидеть на месте, ошеломленная и встревоженная. Старая сука – это, должно быть, Беттина. Она знала, что Пит только один раз ссорился с Беттиной – когда он заставил ее взять назад Джину. Она призадумалась.
Вернувшись в отель, Кит и Валентина, не торопясь, раздевались.
– Мы действительно готовы к Бродвею, – с удовлетворением сказала Валентина. – Это отмечают все рецензии… Слава Богу. Теперь ничто не сможет остановить нас, правда?
– Что могло бы остановить нас? И успех в немалой степени зависит от тебя. Милая, помнишь, как несколько лет назад ты пришла на прослушивание «Балалайки»? В тот же день я понял, что ты станешь звездой первой величины.
– Да… Но, Кит, что касается Пита Мадзини, я уже говорила тебе, что у него…
– Неужели нам необходимо говорить о делах прямо сейчас, милая? Я собирался заниматься с тобой любовью всю ночь напролет.
Без дальнейших размышлений Валентина подошла к нему и нежно поцеловала. Через несколько минут они уже лежали в постели, охваченные глубокой страстью, поглощавшей их, как пламя.
Однако позже, когда Кит уснул, Валентину снова охватили тревожные мысли, не дававшие ей покоя. Она сидела рядом с ним в постели, включив лампу на неполный свет, и просматривала журнал «Мирабелла», купленный в гостиничном киоске. На обложке красивая латиноамериканская манекенщица по имени Мария Кристина Рамирес угрюмо смотрела в камеру, ее темные, как терновые ягоды, глаза маняще блестели.
Валентина разглядывала ослепительно красивое лицо манекенщицы. Темные зовущие глаза… почему-то они казались очень-очень знакомыми.
Вздохнув, она отбросила журнал в сторону. Все в эти дни вызывало у нее предчувствие беды. Видимо, кто-то очень хотел, чтобы Джина осталась в спектакле, и потому угрожал сенатору.
Похоже, что все так и было. «Но почему, – размышляла она. – Какой у них мотив? Джина всего лишь заурядная танцовщица. Единственное, что в ней необычно, – она невеста сенатора Чарлза Уиллингема, одного из самых влиятельных людей в Вашингтоне».
Уиллингем.
Внезапно ее озарило. Уиллингем надеялся посетить сегодняшнюю премьеру, но в последний момент не сумел прийти, но он публично дал слово присутствовать на премьере на Бродвее – «первый ряд в центре».
Она знала, что на него уже пытались совершить покушение несколько лет назад. Могло ли это быть… О Боже… Если бы Джина не участвовала в шоу, тогда Уиллингем не сидел бы в середине первого ряда.
– Кит, – попыталась она его разбудить.
Но Кит только что-то пробормотал, повернулся на бок и тихо всхрапнул.
– Может, это не так, – прошептала Валентина, опускаясь снова на подушку.
Гостиничная служба доставила им завтрак в номер. Приятный аромат только что смолотого кофе заставил померкнуть размышления прошлой ночи и счесть их слишком фантастическими, чтобы вести о них речь.
– Ты беспокойно вела себя сегодня ночью, – заметил Кит, намазывая на круассан фирменный персиковый джем отеля «Меридиен». – Я чувствовал, как ты мечешься и ворочаешься.
– Кажется да.
– Тебя что-то беспокоит? Или обычная для премьеры нервозность?
– Что-то вроде того, – согласилась она. – Но еще, Кит… – Она все-таки рассказала ему о разговоре с Мадзини и своих мыслях о том, что кто-то хочет, чтобы Джина непременно участвовала в спектакле и Уиллингем пришел на премьеру. И о своем страхе, что сенатор в опасности.
– Убийство? – Кит смотрел на нее с удивлением, его рука с круассаном застыла на полпути ко рту. – Ты не можешь думать об этом серьезно, Валентина. Не говори больше такого.
– А что, если это правда?
– Я уверен, что это не так. По правде говоря, до меня дошли не очень приятные слухи о Пите Мадзини – его интимная жизнь немного, как тебе сказать… эксцентрична. Может, кто-то из его подружек… или друзей оставил ему эти следы забавы ради. А если кто-то и нажал на него, то скорее всего сам Уиллингем. Старик без ума от Джины и сделает ради нее все что угодно.
– Но не станет же он нападать на режиссера? – настаивала она.
– Милая, я думаю, у тебя немного разыгралось воображение.
Она нахмурилась.
– Я бы почувствовала себя лучше, если бы ты позвонил ему, Кит… или я сама позвоню. Он просто идет вперед и ни о чем не думает.
– Успокойся, – сказал Кит. – Обещаю тебе, я позвоню ему.
Над Вашингтоном сияло голубое небо.
Сенатор Уиллингем вынес переносной кнопочный телефон на балкон своей квартиры в Уотергейте, чтобы насладиться легким ветерком. Звонок Кита Ленарда ошеломил его. Все, что он слышал в последние дни, было связано с предостережениями о готовящемся убийстве. Сначала русский, пытавшийся напугать его до полусмерти. Теперь – Ленард. Может, ему пора вынуть голову из песка и посмотреть фактам в лицо? Колумбийцы ненавидят его и вынесли ему смертный приговор.
Черт побери! Он испытывал отвращение к такому положению – оказаться беспомощной жертвой, трясущимся стариком, который может только сидеть и ждать, когда его пристрелят.
Они наметили покушение на вечер бродвейской премьеры. У них есть снайперы с мощным оружием. И не станет ли он превосходной мишенью со своими белыми волосами, белоснежным костюмом и черным галстуком-ленточкой? Проклятье, он был заметнее, чем горилла на Северном полюсе.
Наверное, ему придется отменить посещение театра. Похоже, у него нет иного выбора.
Он уныло потянулся за беспроволочным телефоном и уже собирался набрать номер своего начальника охраны, когда его осенила идея.
Черт, это могло сработать!
В Бостоне было объявлено пять представлений. Два состоялись, три еще предстоят.
Разъяренная Беттина металась за кулисами – Джина Джоунз продолжала вскидывать ногу на секунду позже, а однажды даже пропустила два такта, сбив всех остальных танцовщиц. Публика, может, и не заметила, но Беттина увидела, и это сводило ее с ума.
– На что ты глазеешь? – свирепо набросилась она на нового рабочего сцены, который стоял и смотрел на женщин.
– Ни на что.
Молодой человек отвел глаза. Беттина решительно направилась к Питу, только что вышедшему из кулисного коридора.
– Пит, мы должны поговорить снова, и на этот раз я не подчинюсь.
– Потом, потом, – пробормотал режиссер.
– Не смей откладывать меня на потом, – огрызнулась она. – Джина Джоунз испортит мне всю хореографию. Она танцует неровно, нарушает синхронность и делает ошибки. Пит, ошибки, которые бросают тень на меня.Пусть она закончит здесь, в Бостоне, но потом канет в прошлое! Нам она не нужна.
