Текст книги "«Голубые Орхидеи»"
Автор книги: Джулия Фэнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
Феликс Гуэрра ходил кругами, как бы плетя сеть. Наконец он извинился перед своей скучной спутницей и, проталкиваясь через толпу, выбрался в богато украшенный вестибюль отеля, чтобы позвонить боссу.
Вестибюль тоже был переполнен. Сюда стекались участники нескольких вечеров, проходивших одновременно в соседних банкетных залах. Он увидел плакат, прикрепленный на металлический стенд, – что-то о выборах в Соединенных Штатах.
Он с нетерпением ждал, когда какой-нибудь из телефонов освободится. Темноволосый мужчина лет тридцати пяти, с суровым красивым лицом склонился над одним из них, быстро говоря по-испански, видимо с кем-то споря, так как его голос повышался.
Когда он сделал шаг назад и Гуэрре представилась возможность рассмотреть его, кубинец похолодел. Он стоял всего в нескольких футах от Карлоса Мануэля, колумбийского короля наркобизнеса.
Гуэрра еще несколько минут прислушивался, затем небрежно отошел, пересек вестибюль и подошел к телефонам с другой стороны, где как раз освободилась одна из кабин.
Он набрал код Кубы и долго ждал, пока старая кубинская система телефонной связи соединит его. То, что он подслушал сегодня вечером, может стать политическим динамитом. Через десять минут он говорил с Фиделем Кастро.
Шампанское лилось уже два часа, когда сенатор Уиллингем, наконец, взял Джину за руку и подвел ее к микрофону, установленному у кафедры. Сенатор раскраснелся, и его голубые глаза светились от возбуждения.
– Друзья… друзья мои… слушайте все! Я хочу сделать заявление. Во-первых, хочу представить вам самую прекрасную женщину в моей жизни Джину Джоунз, леди, завоевавшую мое сердце, которую я люблю даже больше, чем политику и выпивку, в общем – чертовски сильно.
Пронесся ожидаемый смех.
– Я только хочу сказать… О, черт… – на лице сенатора отразились испытываемые им сильные чувства. Он обнял Джину и прижал к себе. – Она будет моей невестой, друзья… Мы собираемся пожениться на Рождество.
Аплодисменты заполнили зал.
Появился официант с огромным букетом ярко-красных роз, он протянул их Уиллингему, а тот церемонно вручил его Джине. Дюжина притаившихся фотографов выбежала вперед, окружив пару.
Еще больше раскрасневшись от удовольствия, Уиллингем снова схватил микрофон.
– Еще одно, друзья мои, и это информация из первых рук. Моя великолепная Джина только что получила роль в новом бродвейском мюзикле «Доктор Живаго». Она прекрасно справится с ролью, обещаю вам это. И я буду сидеть в середине первого ряда в день премьеры. Эту премьеру я не посмею пропустить, иначе она прищемит мне хвост.
ГЛАВА 23
Москва
В учреждении были высокие потолки, панельные обшивки сделаны из темного дуба, срубленного в лесах Белоруссии. Под обязательным портретом Ленина выставлены флаги всех советских республик. На массивной полке красовались изделия американских народных промыслов, подаренные Джорджем Бушем президенту Михаилу Горбачеву на недавней встрече глав правительств в Хельсинки.
Сегодня Горбачев выглядел встревоженным и недовольным. Петров почувствовал, как червь страха зашевелился внутри него. Зачем его вызвали сюда?
Обменявшись приветствиями, советский президент прямо приступил к делу:
– Я только что получил сообщение, что колумбийцы планируют убить американского сенатора Чарлза Уиллингема.
– Что? Этого южанина с громким голосом? – Петров старался сдержать радость от испытанного облегчения.
– Мне очень хочется предотвратить эту экзекуцию.
– Да, – горячо согласился Петров.
– Уиллингем один из самых верных сторонников Харрисона Ловелла, кандидата на должность американского посла в Советском Союзе. Нам нужен Ловелл. Это человек, с которым мы можем говорить, и он, похоже, понимает наши проблемы лучше, чем обычный американский политик. Далее, если мы предотвратим это убийство, то завоюем благосклонность Буша, а это откроет нам возможности, которыми не стоит пренебрегать.
Петров с удивлением слушал Горбачева. Колумбийцы, по сообщению информатора, хотят осуществить убийство принародно, чтобы вызвать страх у других общественных деятелей.
– Мы еще не знаем имени, и у нас нет описания убийцы, но подозреваем, что это будет один из тех четырех, которых иностранные державы уже использовали в прошлом в подобных ситуациях. Не знаем мы пока, где и как они намерены осуществить задуманное, что сильно осложняет дело. Предупреждать Уиллингема не имеет смысла. В его адрес каждую неделю поступают угрозы, и он перестал обращать на них внимания.
– Да, – сказал Петров, кивая, когда президент протянул ему объемное досье.
– Возьмите его. Здесь личная и политическая информация об американском сенаторе. Я хочу, чтобы вы организовали ответное нападение на убийцу. Пошлите кого-нибудь, сделайте все необходимое.
Горбачев встал, давая понять, что разговор окончен, и Петров покинул кабинет. Мысли вихрем проносились у него в голове. Тот, кому удастся предотвратить убийство, вернется героем. Какая прекрасная возможность для Миши! И его собственный престиж значительно возрастет из-за славы сына, Если, конечно, заключить своего рода «договор страхования», который создаст благоприятные условия для Михаила.
Позже, вернувшись в свой рабочий кабинет, он погрузился в досье Уиллингема и наткнулся на вырезку из «Нью-Йорк пост» со статьей о танцовщице, по имени Джина Джоунз, невесте Уиллингема. На фотографии она была изображена в костюме из постановки «Кабаре» гастролирующей театральной труппы.
Петров задумчиво смотрел на хорошенькую танцовщицу. Он вспомнил похожие вырезки из досье Валентины Ледерер и недавнее сообщение, переданное ему по факсу от его агента в Вашингтоне, что Валентина отправляется в зарубежное концертное турне по десяти городам и через несколько недель появится в Москве в Большом театре.
С торжеством он оттолкнул досье, откинулся на стуле и достал бутылку столичной, которую обычно держал в ящике стола.
Он обладал «страховым полисом» – сестра-двойняшка Михаила, считавшаяся погибшей, которую он мог вернуть снова к жизни одним лишь словом, сказанным сыну.
В кабинете Петрова было жарко от батарей парового отопления. В ожидании Михаила Петров налил стакан водки и осушил его в четыре глотка.
– У меня есть новости для тебя, – начал он, когда пришел Михаил.
– Что за новости?
– Сейчас увидишь.
Он вернулся к истории с обвалом и сообщил сыну, что обнаружил новую информацию о его семье.
– Мы не знали, что еще один грузовик со спасенными увезли в маленькую деревушку под Тбилиси, и их имена не занесли в список спасшихся. Твоя сестра была среди них.
Михаил побледнел.
– Она жива? Она жива?
Петров кивнул, довольный тем впечатлением, которое произвели его слова. Он достал журнал «Лайф» и швырнул его по столу к сыну. Фотография была потрясающе выразительной. Она изображала Валентину босой, с обнаженными плечами, сидящую на камне на побережье в тонком белом хлопчатобумажном платье, которое насквозь промокло от морской воды. Ее изумрудные глаза пристально смотрели в камеру.
Михаил нахмурился и с пренебрежением отбросил журнал.
– Зачем все это?
– Это твоя сестра.
– У меня нет сестры. Это ложь. Ты показываешь мне портрет американской рок-звезды и думаешь, я поверю, что она моя… – Михаил снова посмотрел на обложку, и лицо его побледнело. – Она не может быть моей…
Плечико белого платья соскользнуло, обнажив маленькую родинку. Взгляд Михаила был прикован к родинке. У него была точно такая же.
– И более того, – ухмыляясь, сказал Петров. Он испытывал глубокое удовлетворение, видя, что Михаил начинает верить. – Я налью тебе водки, а потом мы подробнее поговорим.
Михаил вышел из здания КГБ и, не видя пути, брел по Красной площади. У него стучало в висках от головной боли и начали ныть раны. Сидя в кабинете отца, он сдержал свой гнев. Но если бы он остался в той жаркой тесной комнате еще хоть на секунду, он бросился бы на этого человека и сжимал бы его горло до тех пор, пока не задушил.
Ему сообщили, что у него есть сестра, и тут же велели встретиться с ней и использовать ее в качестве прикрытия для выполнения задания КГБ. Это, конечно, потрясло и не воспринималось им как случайное совпадение. Неужели отец считал его настолько глупым? Петров, должно быть, все время знал, что Валентина жива.
Да, Петров знал, но умышленно лгал.Слезы покатились по щекам Михаила, но он не чувствовал их и не замечал ничего вокруг, находясь во власти своего ужасного горя.
Крики и бурные аплодисменты продолжались более десяти минут, и Валентина снова и снова раскланивалась. Русская молодежь подпрыгивала, кричала, свистела. Цветы сыпались на нее дождем, покрывая сцену ковром из роз и лилий. Телекамеры показывали это буйство более чем двадцати миллионам зрителей, смотревших программу НВО. Наконец охрипшая и задыхающаяся от волнения Валентина сбежала со сцены.
– Фантастика! Ты выступила просто сказочно! – поздравил ее Майк, ждавший за кулисами вместе с няней и Кристой.
– Не могу поверить! – с лица Валентины стекали капли пота, и белое платье от Боба Маки, которое она надела для финала, промокло насквозь. – Я просто не могу поверить, что они так тепло принимают меня!
Малышка не спала и начинала понемногу похныкивать, ее пора было кормить. Валентина нагнулась и поцеловала Кристу.
– Подумай только, солнышко, здесь танцевала твоя бабушка… О Майк, мне не верится, что я действительно в России. Все это так невероятно, словно сон.
– Позже состоится прием, который устраивает американское посольство, и ты сможешь познакомиться с некоторыми влиятельными советскими деятелями. Посол Хау, только что объявивший о своем выходе в отставку, устраивает грандиозный прием, своего рода «лебединую песню». Говорят, что туда могут ненадолго заехать Горби и Раиса, и это вполне реально. Это не сон.
Валентина кивнула, она знала, что еще много часов не опустится на землю с послеконцертных высот.
– Миссис Дэвис, пожалуйста, отнесите Кристу в уборную, я скоро приду и покормлю ее.
На прием, устроенный в Центральной гостинице на улице Горького, собралось много американских высокопоставленных особ и советских должностных лиц с женами.
Прохаживаясь среди гостей, Валентина видела дипломатов, генералов, руководство Большого, а в роли хозяина – Чарлза Хау III, американского посла, и его очаровательную жену Андрею.
«У вас есть машина?» «Вы знакомы с Мадонной?» «Вас часто обманывают?» «Вы едите гамбургеры в „Макдоналдс“?» – подобные вопросы наперебой сыпались на нее. Она помнила с детства некоторые фразы на русском, но бегло говорить не могла.
– Все эти русские слова звучат для меня совсем по-гречески, – пожаловался через час Майк. – Не могу дождаться, когда вернусь назад в Нью-Йорк, где смогу в любое время поболтать со старыми добрыми американцами.
Когда они вернулись в гостиницу, работавший с ними интуристовский гид сказала:
– Возникли проблемы с вашими документами. Вы не сможете дать второй, объявленный на завтра, концерт до тех пор, пока не посетите службу безопасности.
– Что? – Валентина с ужасом смотрела на женщину.
– Меня попросили передать это вам.
– Но… но мы же подписали контракт на концерт! Компания грамзаписи и я. Все наши бумаги в порядке и визы тоже! Обо всем этом позаботились!
– Вы должны встретиться с сотрудниками КГБ, прежде чем выступать, – повторила гид.
На следующее утро, в восемь часов, ее с Майком – он настоял на том, чтобы поехать с ней, – посадили в черный лимузин. Женщина-гид поехала с ними.
«Что они сделали не так?» – с волнением думала Валентина. Стараясь удержать слезы, она убеждала себя: они не сделали ничего предосудительного. Конечно же, они в полной безопасности.
– Эта машина похожа на катафалк, – прошептала Валентина Майку.
– Да, – тоже шепотом ответил он. – Но что меня беспокоит – это куда, черт побери, они нас везут?
– Надеюсь, нас не продержат весь день, мне нужно кормить Кристу.
Наконец они остановились перед высоким старым домом рядом с одним из больших московских парков. Резные ворота семнадцатого века были украшены скульптурами, а в окнах – старинные рифленые стекла.
– Мы приехали, – объявила гид.
– Вот дерьмо, – пробормотал Майк.
– Я генерал Петров, – представился мужчина в военной форме, когда они вошли в библиотеку.
Но все внимание Валентины было обращено на красивого мужчину, стоявшего у окна, со скрещенными на груди руками. Он был высоким, более шести футов, с тонким лицом и точеными скулами.
В нем было что-то невероятно, сверхъестественно знакомое… Валентине показалось, что у нее остановилось сердце. Она видела его прежде, но где? Он был похож… на кого он был похож?
Эти глаза… темно-зеленые, точно такого же цвета, как у и нее.
– Что за черт, – пробормотал Майк за ее спиной, он тоже уловил сходство. Она почти не слышала, как представлял их Петров на плохом английском языке. Ее взор был по-прежнему прикован к высокому темноволосому мужчине, и дрожь пробегала по телу.
– Не могу поверить… – начала она, делая маленький шаг вперед. – Вы не…
Он повернулся и устремился к ней.
– Какого черта, что здесь происходит? – вопрошал Майк.
– Миша! – закричала Валентина и бросилась в объятия брата.
Сначала Валентина была настолько потрясена, что могла только плакать. Она приникла к Михаилу, все ее тело сотрясалось от рыданий.
– Ты здесь, ты жив! Ты не погиб! – сквозь слезы твердила она, откидываясь назад и с восторгом вглядываясь в его лицо.
Боже, у него точно такие же волосы, как у нее, они точно так же растут треугольным выступом на лбу.
– Моя сестренка, – хрипло сказал он. Даже голос Михаила, глубокий, мужественный, казался знакомым, и она поняла, что он очень похож на голос отца. Она снова заплакала. Все старые призраки нахлынули на нее с такой силой, что у нее закружилась голова.
– Давай пойдем прогуляемся, мы должны узнать друг друга, – сказал он по-английски с едва заметным акцентом.
Петров одобрительно кивнул.
Они бродили и разговаривали, разговаривали, и чем больше Михаил знакомил ее со своим прошлым, тем более фантастическим оно казалось Валентине.
– Я не могу поверить в это! Не могу поверить! О Михаил, я так часто видела тебя во сне! – время от времени восклицала Валентина, пока они шли по улицам, вдоль которых вытянулись роскошные дома, в них когда-то жили придворные. Конечно, им следовало пойти на прогулку, запоздало сообразила она. Дом, в котором они встретились, возможно, прослушивается. Только на улице они могли быть наедине.
– Ты тоже снилась мне, – признался Михаил. – Расскажи мне о маме. Ты была с ней, когда она умерла?
Запинаясь, Валентина рассказала об их поездке в Америку, о болезни Нади, ее последних словах, о тех ужасных двух днях, что она провела одна в мотеле.
Грудь Михаила тяжело поднималась и опускалась, потом он заплакал. Слезы его были безмолвными и мучительными.
– Такие пустые, такие бесполезные, – задыхаясь, бормотал он. – Все эти годы. Если бы я только знал, я бы как-нибудь отыскал тебя, приехал бы к тебе. Я бы нашел способ.
– Но еще не поздно! Ты можешь приехать в Соединенные Штаты… ведь правда? Ты сможешь навестить меня! О Миша! Возможно, ты сможешь даже приехать в Америку. Теперь в России это позволено.
– Нет, – пробормотал он. – Я не позволю им использовать нас таким образом.
– Использовать нас, но как? Михаил, я даю сегодня вечером концерт, завтра утром мы улетаем в Хельсинки, а потом – домой. У нас слишком мало времени! Мы не сможем наверстать целую жизнь за такое короткое время. Пожалуйста… пожалуйста… Тебе разрешат навестить меня, я знаю, разрешат. Иначе зачем они позволили нам встретиться?
– Зачем? – язвительно бросил Михаил. – Уверен, что узнаю через несколько дней. Они ничего не делают без причин.
– Вот так история, – заметил Майк на пути назад в гостиницу. – Ты действительно веришь, что этот парень твой брат, Валентина? Откуда тебе знать?
– О Майк… Он помнит все подробности о снежном обвале, даже то, что мы играли в «веревочку», перед тем как это произошло. И он мой близнец, Майк. Я ощущаю физическое притяжение… Я просто знаю – это он.
– Хорошо, хорошо, приму на веру твои слова, но, дорогуша, он один из них, неужели ты не заметила? Он из КГБ! А ты приглашаешь его в старые добрые Соединенные Штаты. Будь реалисткой, милочка. Не случайно, что они представили его тебе, а теперь он намерен навестить тебя в Штатах.
– Идея была моя. Он ни о чем не просил, – горячо возразила Валентина. – Во всяком случае, мне нет дела до его прошлого, он рассказал мне все о том, как его воспитывали – его просто загнали в угол.
– Вэл, детка…
– Я не желаю слушать! Он – член моей семьи и единственный родной по крови человек. И мне нет дела до того, что мы далеко друг от друга, что столько времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, – ничто не изменилось в наших отношениях и не изменится никогда.
Медельин, Колумбия
В Медельине в Колумбии шестеро мужчин сидели, развалясь на веранде огромного плантаторского дома, наполовину скрытого в буйной листве. Этому секстету принадлежало более сорока процентов мирового производства кокаина.
На столе стояли высокие бокалы золотистого шотландского виски «Гленливит». Во влажном воздухе с портативного плейера приглушенно звучал хит Тины Тернер «Запотевшие окна».
Хуан Арринда выключил плейер.
Мужчины что-то негромко обсуждали. Это были Фернандо Кинтас, Хорхе Кардона, Аугусто Линарес, Хулио «Эль Гордо» Костас, «Толстяк» и Пабло Салир, юрист из Баготы, специализирующийся на делах, связанных с наркотиками.
– Довольно! Послушайте, – заявил Арринда. – Мы должны решить и решить сегодня же, кто нанесет удар.
– Карлос Наварро! – предложил Линерио.
– Черт, нет, – возразил Арринда. – Он слишком заметный. ФБР и ЦРУ вычислят его через две минуты.
– Васкес не такой заметный. Он может организовать мотоциклетную аварию…
– Нет, нет, нет, – нетерпеливо возразил Арринда. – Вещи такого рода все время происходят на автострадах Америки. Люди могут подумать, что это покушение гангстеров. А мы намерены навести ужас. Мы хотим, чтобы эти отвратительные гринго наложили в портки. Я думаю об Аранье.
– Аранья, – все вздохнули. – Аранья – самый дорогостоящий убийца, с которым они когда-либо имели дело, и самый таинственный, работающий через посредника. Оплата производилась на банковский счет. Ходили слухи, будто пользующийся дурной репутацией убийца-«паук» в действительности красивая женщина знатного происхождения. Другие говорили, что Аранья – сорокалетний мужчина, бывший агент французской секретной службы в отставке, нанимавшийся ради денег. Никто в точности не знал.
– Но Аранья опростоволосился в прошлом месяце в Израиле, – возразил Салир. – Объект остался в живых. Только двойной выигрыш для Бегина.
– Не имеет значения – к носу и члену некого hombre, muy tristo [21]21
Очень печального человека (исп.).
[Закрыть]все еще присоединены трубочки, и он превратился в «овощ», – заметил Арринда. – Но довольно! Решено. Я сам позвоню Педро, посреднику, и сделаю это сегодня же.
– Казнь будет публичной?
– Настолько публичной, что вся чертова страна узнает! – закричал Арринда, ударив кулаком по столу. – Девочки! Принесите еще виски! На этом заканчиваем. И включите музыку. Немедленно!
Вашингтон
Самолет Нотр-Уэстр прорвался сквозь слой тяжелых серых облаков и приземлился, глухо ударившись колесами о взлетную полосу в аэропорту имени Даллеса. Тормоза скрежетали, пока самолет катился до остановки.
Никто даже не взглянул на Аранью, когда она взяла свой багаж и вышла на стоянку такси, где наняла машину до автобусной станции «Грейхаунд».
Синяя спортивная сумка была в камере хранения, как ей и обещали, и она взвесила ее в руке с чувством удовлетворения.
Позже в библиотеке Конгресса Аранья включила аппарат для чтения микрофильмов и стала прокручивать пленку из «Вашингтон пост». Уже через несколько секунд она нашла то, что искала, – изложение речи Уиллингема перед Комитетом Сената по иностранным связям.
«Выдать бесчестных заправил торговли наркотиками Соединенным Штатам, чтобы мы смогли их судить и посадить на двести лет» – таков был его боевой клич.
Она обнаружила, что почти в каждом номере «Вашингтон пост» содержалась, по крайней мере, одна статья об этом человеке. Были и фотографии. Уиллингем в своем белом костюме и черном галстуке-ленточке, стоящий на ступенях Сената с поднятой рукой. Сенатор, получающий какой-то почетный знак от президента Буша. Аранья, нахмурившись, взяла это на заметку. Она искала не это. Ей хотелось найти что-то более личное, то, что приоткроет привычки этого человека, его пристрастия, обычные занятия.
Она обратилась к другой части пленки и обнаружила статью о помолвке Уиллингема с танцовщицей по имени Джина Джоунз. На фотографии был изображен светловолосый, широко улыбающийся сенатор, его рука крепко прижимала изящную хорошенькую молодую женщину.
Заинтересовавшись, она прочла об амбициозных устремлениях Джины как танцовщицы. Она только что получила роль в бродвейской пьесе «Доктор Живаго» в театре «Ледерер».
Цитировалось высказывание Уиллингема: «Это единственная премьера, которую я не пропущу».
Аранья улыбнулась. Ей приказали навести ужас. В присутствии публики!
Театр – вполне подходящее место.
– Чарли, ты очень на меня сердишься из-за того, что я теперь почти все время провожу в Нью-Йорке? – промурлыкала Джина, обращаясь к своему жениху, когда они лежали в огромной постели в комплексе Уотергейт.
– Милая, я не могу на тебя сердиться, – вздохнул Уиллингем, проводя рукой по ее груди.
Джина улыбнулась про себя, вонзая свои пальчики в его спину, достаточно глубоко, чтобы возбудить его. Чарлз Уиллингем был самым добрым, самым нежным и самым порядочным человеком, какого она когда-либо знала.
В Советском посольстве на Шестнадцатой улице, охраняемом двумя вооруженными русскими солдатами, работало несколько телевизоров и радиоприемников.
– Очень хорошо, – пробормотал Михаил.
Военный атташе по морским делам, пятидесятилетний агент КГБ по имени Борис Талинов предоставил Михаилу огромное досье на сенатора Уиллингема и проводил его в небольшой свободный кабинет, где он мог спокойно поработать.
– Невеста Уиллингема, танцовщица, принимает участие в бродвейском мюзикле, и он публично объявил, что будет присутствовать на премьере, – сказал Борис. – Мы также обратили внимание на несколько речей и обед с канадским премьер-министором в «Уолдорф-Астории», который Уиллингем посетит в конце октября. Все это превосходные возможности для убийцы. Этот человек очень заметен, порой ведет себя сумасбродно и почти не принимает мер предосторожности.
– Да, да, – нетерпеливо сказал Михаил.
– По требованию генерала Петрова мы также подготовили список убийц, которых обычно использует картель «Медельин». Он содержит информацию, полученную из файлов ЦРУ.
– Хорошо, – сказал Михаил и взял бумаги. Ему не терпелось остаться одному.
Он быстро пробежал досье и через несколько минут пришел к выводу, что удар скорее всего будет нанесен в театре «Ледерер».
«Постой, это же постановка, в которой принимает участие Валентина». Он покрылся потом.
Взяв папку со списками убийц, он сосредоточился на таинственной особе, известной как Аранья, что означает «паук», и чья идентичность не была установлена.
Список убийств, приписываемых Аранье, включал некоторых наиболее влиятельных мировых лидеров. Отличительным знаком Араньи был маленький пластмассовый паук, оставляемый на месте преступления. Имели место и сопутствующие убийства членов семьи, служащих или кого-нибудь еще, по несчастью оказавшегося рядом с жертвой в момент нападения.
Многочисленные убийства.
Михаил ощутил едкий раздражающий запах своего собственного страха. Он припомнил одно из покушений Араньи в Стамбуле. Прежде чем убийство было завершено, жертва лежала парализованной, и еще трое были убиты, включая тринадцатилетнего ребенка.
Усвоив просмотренный материал, он встал.
Выйдя из посольства, он решил пройти пешком вдоль Потомака. Михаил приехал в Соединенные Штаты с намерением дезертировать. Сначала он предполагал провести несколько недель с сестрой, а затем сдаться. Он сознавал, что ему придется вести жизнь беглеца, возможно под другим именем, опасаясь мести КГБ, но он будет свободен. А теперь вдруг это! Он ощущал моральную ответственность за предотвращение задуманного убийства.
«Больше никаких убийств», – сказал он себе.
Для начала он попытается предупредить Уиллингема лично.
Придя в здание Конгресса после ленча, Михаил спросил у служителя дорогу и направился к лифту.
Привлекательная блондинка-секретарша подняла на него глаза, когда он вошел в приемную Уиллингема, стены которой были увешаны большими фотографиями с пейзажами Алабамы.
– Чем могу помочь?
Он улыбнулся, чтобы успокоить ее, но заговорил с ней властным тоном, что в природе сотрудников КГБ всех рангов.
– Я пришел поговорить с сенатором Уиллингемом.
– К сожалению, сегодня, думаю, он вернется только во второй половине дня, и он никого не принимает без предварительной договоренности.
– Я подожду.
– Вы можете сообщить, по какому вы делу?
– По личному, – уклончиво ответил он.
В эту минуту дверь распахнулась, и Уиллингем собственной персоной влетел в приемную, его белые волосы растрепались от ветра, а галстук-ленточка развязался.
– Сенатор Уиллингем, – нервно начала секретарша, – этот джентльмен…
– Сенатор, – перебил ее Михаил. – Мне нужно поговорить с вами конфиденциально. И срочно, по чрезвычайно важному делу.
– Разве Саманта не сказала вам? Вы должны записаться ко мне на прием…
– Никаких записей. Я должен предостеречь вас, сенатор…
– Предостеречь меня? Насчет чего? – бросил он, чуть заметно кивнув секретарше.
– Я Михаил Сандовский, брат Валентины Ледерер, – начал он. – Приехал сюда из Советского…
– А, Советы! Из России! Я слышал о вас от Джины. Ну, молодой человек, не знаю, что вы замышляете, да и не хочу знать. Это что, угроза?
– Нет, – решительно возразил Михаил. – Сенатор Уиллингем, угроза исходит…
Снова распахнулась дверь, и в комнату ввалились два охранника в форме. Они бросились к Михаилу и схватили его за руку. Он продолжал стоять твердо, но выглядел рассерженным.
– Вот, – с удовлетворением сказал Уиллингем. – Видите, какая хорошая у нас служба безопасности? А теперь послушайте меня, молодой человек, и слушайте как следует. Мне угрожают смертью почти каждую неделю, и я не нуждаюсь в ваших предостережениях. У меня первоклассная служба безопасности, а по поводу угроз я обратился в ФБР. Они хорошо меня защищают. И если угроза настолько реальна, как вы смогли узнать о ней? Какое отношение к этому делу имеет Советское посольство? Почему я ничего не слышал об этом раньше?
– Сенатор Уиллингем, это покушение совершит профессиональный убийца, один из самых…
– Все это бред собачий!
Уиллингем повернулся на каблуках и удалился в свой кабинет, с раздражением хлопнув дверью. Михаил смотрел ему вслед.
– Давай, приятель, уноси отсюда свою русскую задницу… да поскорее, пока мы не позвонили в ваше посольство и в ФБР, – сказал один из охранников, подталкивая Михаила.
Михаил стряхнул их руки и покинул приемную. Придется ему предупредить сенатора другим способом. А также он должен будет сообщить об инциденте советскому послу и военному атташе, чтобы избежать дипломатических неприятностей.
Нью-Йорк
Неделю спустя после возвращения в Нью-Йорк Валентина поехала в Ла-Гуардию за Мишей, который сначала посетил Вашингтон. У входа она крепко обняла его в радостном порыве.
Она была настолько взволнована, что не прекращала говорить, пока они шли в багажное отделение.
– Михаил! Это так замечательно! Я собираюсь показать тебе все, даже туристские достопримечательности. Куплю тебе футболку с надписью «Призрак оперы» и пепельницу «Большое яблоко» [22]22
Разговорное название Нью-Йорка.
[Закрыть].
– Я хочу просто несколько месяцев покоя, – тихо сказал он.
– Ну конечно. Со следующей недели почти вся квартира будет в твоем распоряжении. У меня начнутся репетиции, дома останутся только няня и Криста.
Лицо Михаила озарилось редкой нежной улыбкой.
– Я с удовольствием поиграю с ребенком. Знаешь, мы, русские, любим детей.
– Мы… да, конечно, – Валентина немного смутилась. Михаил был русским, а она стала американкой.
На следующей неделе она приодела Михаила в Блумингсдейле, познакомила брата с пиццей, пепси-колой, МТБ, фильмами с участием Арнольда Шварценеггера и подземкой. Сводила его в театр «Ледерер», чтобы показать, где пойдет «Доктор Живаго».
– Наша мама была бы так счастлива, – сказал он, и она испытала потрясение, когда поняла, что он имеет в виду Надю, а не Пичис.
Но большую часть времени они проводили в разговорах, припоминая прошлое. Как правило, Михаил отказывался рассказывать о своей учебе в школе КГБ или о работе, впадая в мрачное молчание каждый раз, когда Валентина пыталась завести об этом разговор.
Она со всеми подробностями рассказала ему об Орхидее и показала фотографии «Голубых Орхидей», сделанные в период их расцвета.
Михаил долго разглядывал фотографию, потом сказал:
– Она прелестная и выглядит, как бы это сказать, такой хрупкой.
Валентина засмеялась:
– Она крепкая, как железо. Ты познакомишься с ней, когда начнутся репетиции. Она… яркая и эгоистичная, смешная и талантливая, сообразительная и завистливая, – Валентина вздохнула. – Она ненавидит меня с тех пор, как распались «Голубые Орхидеи». Так и не смогла простить.
– Возможно, она все еще в поиске, – заметил Михаил.
– За счет всех окружающих и себя самой? Орхидея питает к себе такое же отвращение, как и ко мне.
– Но некоторым людям поиск приносит глубокую боль, потому что он приводит к пониманию своего места в мире. Без своего места человек ничто. Он ноль и потому злится. Я правильно сказал? Мой английский… я недостаточно хорошо знаю ваш разговорный язык.
– Я бы сказала, что твой разговорный вполне хорош, – заметила Валентина.
– Хочешь, я познакомлю тебя с какими-нибудь симпатичными женщинами? – спросила однажды Валентина своего брата, когда они возвращались после ужина.
– Нет.
– Но я знаю действительно очень симпатичных.
– Не сомневаюсь, что знаешь, – ответил он, нахмурившись и глядя в грязное окно такси. – Наверное, я совершу несколько небольших путешествий, пока ты будешь репетировать. Возможно, снова в Вашингтон.
– В Вашингтон?
– Я хочу посетить город, который управляет страной, – натянуто сказал он.
– Конечно, – оживленно ответила Валентина. – Я позвоню в Вашингтонский отель «Фитцджеральд» – у них есть замечательные апартаменты с фантастическим видом на Потомак.
– Не нужен мне никакой вид, – начал Михаил, но затем, повернувшись и увидев выражение лица сестры, положил свою руку на ее и сказал: – Но я тебе очень благодарен.
Когда они вернулись домой, Михаил извинился и ушел в свою комнату, закрыв за собой дверь. Ему хотелось какое-то время побыть одному и просто подумать о событиях прошедших недель и особенно об Орхидее. После Юлии у него было несколько проституток, но ни одна женщина не заинтересовала его ни в малейшей степени. Он больше не хотел рисковать своим душевным покоем. А может, у него больше не осталось чувств и душа его стала такой же сухой и бесплодной, как Каракумская пустыня.
