Текст книги "«Голубые Орхидеи»"
Автор книги: Джулия Фэнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Однако фотография Орхидеи Ледерер поразила его. Девушка напоминала ему маленького сибирского котенка, с его красотой, коготками и блестящими глазами. Но в ее глазах он увидел такую боль…
Валентина с нетерпением ждала первой репетиции. Конечно, там будет Орхидея, но она уже достаточно взрослая, чтобы управлять своими эмоциями. У них должны быть вежливые деловые отношения и не больше. Она настояла на том, чтобы ее представил Кит Ленард, и теперь жила в ожидании, что вновь сможет постоянно видеть Кита. Даже случайный разговор с ним доставит ей огромную радость.
Но когда она в первый раз появилась в репетиционном зале, его там не было.
Беттина Орловски, которая опять была хореографом в новой постановке Кита Ленарда, сказала ей, что его жена перенесла еще один сердечный приступ и сейчас находится в блоке интенсивной терапии в норуолкской больнице.
– Невозможно, – прошептала Валентина.
– Это так. Не правда ли, как досадно?
– Но… но когда я в последний раз слышала о ней, все было в п-порядке, – заикаясь, пробормотала Валентина.
– Теперь – нет.
Этим вечером она рискнула позвонить Киту в его поместье в Коннектикуте, но экономка сказала, что он все еще в больнице. Валентина повесила трубку, с изумлением обнаружив в себе глубокую ревность к умирающей женщине, которая по-прежнему управляла чувствами и преданностью Кита.
Удрученная и подавленная, она умылась и вышла в кухню, где заварила чай «Эрл Грей» себе и Мише.
– Ты в кого-то влюблена, не так ли? – спросил брат.
От неожиданности она подскочила и чуть не пролила чай.
– Откуда ты знаешь?
– Мы же близнецы, – просто ответил он.
– Это Кит Ленард. Я люблю его уже несколько лет и никого, кроме него, не любила, но это… – Она встала, нетвердо держась на ногах, и продолжила: – Это глупо, бессмысленно и никогда ни к чему не приведет, только принесет мне страдание. Это уже разрушило мой брак и не позволяет мне завести какие-то другие отношения. Миша, – заплакала она, давая волю чувствам, разрывавшим ей сердце. – Я люблю его! Я так люблю его! И иногда просто ненавижу ее! Ненавижу за то, что она стоит между нами. Хотя знаю, что она ничего не может поделать…
Михаил обнял ее и стал что-то ласково шептать по-русски. Валентина постепенно успокоилась, ей показалось, что на какой-то краткий момент ее окутало тепло детства.
Артисты заполняли репетиционный зал, зевали, рассаживаясь на стульях в первых рядах в ожидании начала репетиции. Орхидея заколебалась, обнаружив, что брат Вэл, этот русский, уже сидит в первом ряду.
Он был самым притягательным мужчиной, которого она когда-либо видела. Их представили друг другу, но знакомство прошло не слишком удачно. Он едва взглянул на нее своими зелеными проницательными глазами, и она ощутила неожиданный приступ застенчивости.
«Иди, сядь рядом с ним… рядом как раз свободное место», – говорила она себе, но знала, что не пойдет. Ее, Орхидею Ледерер, коллекционировавшую сексуально привлекательных мужчин, охватила застенчивость при виде мужчины? Это что-то сверхъестественное!
Она нашла место в пятом ряду.
– Привет, – зевнув, сказала Джина Джоунз и плюхнулась на сиденье рядом с ней.
– Я хочу, чтобы ровно через пять минут все участники кордебалета собрались в комнате номер два, – объявила Беттина, выйдя на авансцену. – Я говорю, ровно через пять минут. Это имеет отношение и к мисс Джине Джоунз.
– Ох, – пробормотала Джина, – она просто помешалась на мне.
– Я уверена – это не так, – возразила Орхидея.
– Это так. Я только что разузнала, что Чарли нажал на кое-какие пружины, чтобы меня взяли, и он действовал через голову Беттины. Поэтому она ненавидит меня. Я думаю, что и сама смогла бы получить эту роль, но это так мило с его стороны, что я не могу с ним ссориться.
Михаил, сидевший впереди них, поднялся и пошел по проходу, брови его были насуплены. Он чуть-чуть прихрамывал, но заметить это мог только человек, наблюдающий за ним так пристально, как Орхидея.
Она рассеянно сказала Джине:
– Никому нет дела до того, из-за чего она тебя ненавидит. Главное, что ты участвуешь в постановке, не так ли? Теперь она не сможет избавиться от тебя.
– Да, без того чтобы не плюнуть в лицо Чарли, – хихикнула Джина.
Прошли две недели репетиций. Кит Ленард только ненадолго появлялся в зале. Выглядел он измученным и обращался с Валентиной точно так же, как с Беттиной, Орхидеей, Джиной и прочими – казалось, смотрел мимо них.
– Кит! – догнала и окликнула его однажды Валентина, когда он, взглянув на часы, покидал репетиционную.
– Извини, Вэл, я тороплюсь в больницу.
– Я знаю, Кит, как она?
– Не очень хорошо.
– Она… Кит…
– Давай оставим эту тему, – резко оборвал ее он.
Не считаясь с унижением, она спешила вслед за ним по лабиринту темных закулисных коридоров.
– Кит, я знаю, что она больна, но мы все еще друзья? Ты нарочно избегаешь меня? Я сделала что-то не так? Я не знаю, как себя вести с тобой.
– Вэл, пожалуйста, не надо.
– Не надо что?
– Вэл, Синтия умирает, – прошептал он.
Валентина резко остановилась, пытаясь преодолеть чувства, внезапно поднявшиеся из глубины души.
– Мне очень жаль, – запинаясь, сказала она, – очень, очень жаль нас всех! Но я тоже люблю тебя. Как быть с нами? Что делать с нашей любовью?
Кит посмотрел на нее, и лицо его исказилось.
– Вэл, пожалуйста, в другой раз, – начал он, но Валентина уже повернулась и побежала назад, по коридору, его слова, отвергшие ее, эхом звучали в ушах: Вэл, пожалуйста, в другой раз.
Кит Ленард понимал, что уделяет спектаклю только четверть своего внимания. Но тем не менее «Доктор Живаго» складывался удачно. К началу четвертой недели репетиций танцевальные номера были полностью поставлены, и обычные дружеские и враждебные отношения и связи, присущие любой постановке, уже определились.
Орхидея и Валентина поддерживали друг с другом вежливые отношения, но держались на расстоянии. У двух танцовщиков начался бурный и страстный роман. Джина Джоунз со своим живым теплым южным юмором стала одной из самых популярных участниц труппы. Сенатор Уиллингем тоже стал всеобщим любимцем, после того как несколько раз присылал пиццу для всей труппы.
– Мой Чарли будет сидеть в середине первого ряда, – постоянно твердила Джина, когда актеры толпились в артистической во время перерыва, совершая набеги на столы, уставленные булочками в форме орехов, сливочным сыром и кофе. – И я сделаю все, на что только способна, ради него. Вы же знаете, что мне все время приходится сражаться здесь, чтобы выжить.
Она имела в виду конфликт между собой и Беттиной. Хореограф издевалась над ней, когда та делала ошибки, а с ней это случалось чаще, чем с другими танцовщиками.
– Тебе не кажется, что ты слишком сурова с ней? – однажды утром спросил Кит Ленард Беттину, увидев, как Джина вся в слезах героически пытается точно выполнить сложнейшую комбинацию.
Беттина огрызнулась.
– Сурова? Я недостаточно сурова!
– Но Джина плакала.
– Ну так что? Все они время от времени плачут. Это же не джаз мисс Софи и не уроки стэпа, это Бродвей, голубчик. И кроме того…
Но она не успела закончить. В дверях появилась секретарша Кита с узкой розовой полоской телефонограммы в руке. Глаза ее покраснели. Она сделала знак Киту, и он тотчас же вскочил и выбежал из репетиционной.
– Это из больницы? – спросил он, выхватывая из ее рук розовую полоску.
Секретарша заплакала:
– Да. Мистер Ленард… мне очень жаль. Она…
Кит смотрел на телефонограмму, и глаза его наполнялись слезами.
Через два дня после похорон Синтии, Кит, постаревший лет на десять, вернулся в репетиционный зал. Лицо его приобрело желтоватый оттенок, и темные круги пролегли под глазами. Пиджак висел на нем как на вешалке.
Он выглядел таким жалким, что Валентина, горестно вскрикнув, подбежала к нему.
– Дорогой, я так сожалею! Я знаю, как ты переживаешь…
– Не надо, – пробормотал он. – Пожалуйста, Вэл, не надо.
Она отступила.
Голос его звучал хрипло.
– Я знаю, что ты сожалеешь. И я тоже сожалею. Но это не поможет.
Он резко повернулся и вышел.
Прошло три дня, четыре, пять. Кит по-прежнему избегал разговоров с Валентиной. Если она входила в артистическое фойе, он выходил оттуда. Если она шла навстречу ему по коридору, он коротко кивал и проходил мимо. Он стоял в глубине зала, когда она репетировала свои сцены, но стоило ей спуститься в зал, как он скрывался в кабинете помощника режиссера.
– Кит! – окликнула она однажды, поспешно войдя вслед за ним в маленький загроможденный вещами кабинет. – Можно мне поговорить с тобой?..
– Я не могу говорить, – отрывисто бросил он.
– Но…
– Валентина, мне нужно позвонить. Извини меня.
Оскорбленная и рассерженная, она вышла из кабинета.
Пичис, приехавшая в город за покупками, пригласила дочь на ленч в «Палм Корт». На фоне пальм в вестибюле отеля «Плаза» Валентина излила свое горе матери.
– Он обращается со мной, как с Иезавель! Он ведет себя так, будто я помогла убить ее.
– Нет, дорогая, не забывай, что его мучает чувство вины, оно накапливалось годами. Я уверена, что Синтия догадывалась, что Кит влюблен в тебя. Кто знает, что она могла сказать ему перед смертью, – пыталась утешить ее Пичис.
– О Боже.
– Дорогая, единственное, что ты можешь сделать, – дать ему время преодолеть все это. Со временем он придет в себя.
– Если только чувство вины не заставит его оттолкнуть меня, – с горечью сказала Валентина.
Однажды после долгого дня репетиций, когда Кит, полностью проигнорировав ее, похвалил всех остальных за их замечательное исполнение, Валентина почувствовала, что ее терпению пришел конец.
Она дождалась, когда он выйдет из театра, и, последовав за ним, окликнула его.
Если он и услышал ее, то не подал виду и шел все быстрее.
– Черт бы тебя побрал, Кит Ленард! – воскликнула она. Она догнала его и схватила за руку.
– Пусти.
Он вырвался и, проталкиваясь через толпу, свернул за угол и скрылся из виду. Она поняла, куда он направляется, – в квартиру, которую снимал в городе.
– Если он хочет играть таким образом… – пробормотала она, выбежала на дорогу и поймала такси.
Она стояла у дверей, ведущих в вестибюль его дома, когда подошел Кит. Он выглядел разгоряченным и сердитым.
– Мы должны поговорить, и я не уйду до тех пор, пока мы не поговорим, – твердо заявила она, подходя к нему.
– Нет, черт побери.
Она повысила голос:
– Я же сказала тебе, что не уйду до тех пор, пока мы не поговорим.
– Сэр? Все в порядке? – осведомился швейцар.
– Да, все в порядке! – с раздражением бросила Валентина, и Кит неохотно кивнул.
Они оба молчали, поднимаясь в лифте, а когда дверь открылась, Валентина готова была расплакаться. Кит мрачно пропустил ее вперед.
– Я приготовлю выпить, а потом ты можешь уйти, – отрывисто сказал он, направляясь к кухне.
– Не нужна мне твоя чертова выпивка! – закричала Валентина. – Я хочу поговорить с тобой. В чем дело, Кит?
– Я… – Кит сдался и опустился на софу, закрыв лицо руками.
– Кит, – она села рядом с ним.
– Это ужасно, Вэл… ужасно. Я причинил ей зло, я причинил зло тебе. Я выжидал и ничего не делал, а потом она умерла, предоставив мне полную свободу.
– Что?
– Она сказала, ее чувство собственного достоинства… – его тело затряслось от беззвучных рыданий.
Она протянула руку, чтобы коснуться его, заключить в свои объятия, но удержалась, боясь, что он снова отвергнет ее.
– Я был дерьмом! – плакал Кит. – Я любил тебя, Вэл… все время любил тебя… она знала это. Какую боль, должно быть, она испытывала! Что она имела от жизни? Мужа, который любил другую женщину. Какой же я ублюдок! Я презираю себя за то, что сделал ей. Черт бы меня побрал!
Валентина кусала губы, подыскивая слова, которые не разрушат, но исцелят.
– Кит, всем нам даны дни, чтобы прожить их. У Синтии было много хорошего в жизни. Она знала, что ваш брак несовершенен, но тем не менее предпочла остаться с тобой. Она могла уйти, но не ушла.
– Да, – простонал он.
– У меня нет ответов на все вопросы, – призналась Валентина. – Но если в конце к ней пришло понимание, тогда… Что ж, я верю, Бог рядом с ней, где бы она ни была сейчас.
Кит плакал.
– Кит, ты сделал все возможное, – прошептала она. – Ты оставался верен ей, ты отдавал ей всю любовь, на какую только был способен… И это действительно была любовь. Я уверена, она тоже знала это. Я… я рада, что ты не оставил ее. Я рада, что ты был с ней до конца.
Их руки нашли друг друга, пальцы переплелись, затем Кит прижал ее к себе.
– Вэл, – задыхаясь, прошептал он. – Я знаю, что причинил тебе много зла. Я был в полном отчаянии.
– Я знаю.
– Я так люблю тебя.
– И я тебя, мой дорогой.
– Ты нужна мне, Вэл… постоянно нужна и всегда будешь нужна, и да поможет нам Бог, – говорил Кит, когда они направлялись в спальню.
ГЛАВА 24
Через две недели Уиллингем должен был присутствовать на торжественном обеде, устраиваемом Американским фондом по борьбе с раком по случаю вручения наград, в большом бальном зале «Уолдорф-Астории». Еще одна возможность для колумбийского убийцы.
Эта возможность оказалась нереализованной.
Михаил почувствовал еще большую уверенность, что удар будет нанесен на премьере «Доктора Живаго». Сенатор не принял всерьез его предостережений. Следует ли ему теперь известить ФБР? Но в КГБ существовало мнение о ФБР и ЦРУ как о недостаточно компетентных службах, постоянно допускающих грубые ошибки. Кроме того, обе организации и без того, несомненно, круглосуточно охраняли Уиллингема.
– Я так счастлива, – сказала однажды вечером Валентина, когда они с Михаилом поглощали дома взятый из китайского ресторана обед. Она рассказала ему о своих отношениях с Китом Ленардом.
– Счастлива, – задумчиво повторил Михаил, глядя на нее. Она казалась ему прекрасной, необычной, и порой ему даже трудно было поверить, что она действительно его сестра. В последние дни она, казалось, расцвела и светилась каким-то ярким внутренним светом.
Валентина перевела дыхание.
– И еще я счастлива из-за «Доктора Живаго». Шерли Эдер поместила о нас похвальную статью в своей колонке комментатора, появившейся в нескольких газетах. Она утверждает, что у нас реальный шанс стать настоящим хитом – мы можем создать еще один «Призрак в опере». Миша, ты только подумай. Индивидуальные выступления, интервью и все прочие фанфары славы. Если бродвейское шоу по-настоящему придется по вкусу зрителям – успех может быть невероятным.
Он немного поколебался, прежде чем сменить тему.
– Тебе никогда не приходило в голову, что твою приятельницу Джину Джоунз лучше бы убрать из постановки?
– Что ты сказал? – с удивлением переспросила Валентина.
– Я сказал, что, может быть, она вам не слишком нужна. Такую танцовщицу легко заменить.
Валентина подскочила, и ее палочки для еды упали на пол.
– Миша, поверить не могу, что ты сказал такое! Какое это имеет отношение к тому, о чем мы говорили? Джина хорошая танцовщица, даже если она не нравится Беттине. Почему ты такое предложил?
– Я не могу тебе объяснить.
– Ты просто не понимаешь, – сказала Валентина, пытаясь сдержать свой гнев. – Джина живет этим шоу!
Михаил встал, подошел к окну и стал смотреть на высокие башни, сверкающие огнями. Как сказать любимой сестре, что он агент КГБ? Убийца, присланный предотвратить попытку покушения и покончить с преступником.
Хуже того, как сказать ей, что его инстинкт подсказывает ему, что премьера пьесы станет местом покушения?
– Это ты не понимаешь, дорогая сестричка, – сказал он наконец. – Есть обстоятельство…
– Пожалуйста, – взмолилась Валентина. – Я не хочу больше ничего слышать. Миша, пожалуйста, вернись и доешь еду.
– Очень хорошо, – со вздохом сказал он.
Звонок внутренней связи прервал его беспокойные мысли.
Валентина вскочила и нажала на кнопку. Несколько секунд послушав, она сказала:
– Это Орхидея. Она в вестибюле.
– Тогда я пойду и оставлю вас наедине, – заметил Михаил, отодвигая нетронутое блюдо.
– Миша, ты можешь остаться…
Он сделал вид, что не расслышал. Головная боль разламывала виски. Он хотел только одного – остаться в полном одиночестве.
Орхидея быстро подошла к лифту и в нетерпении несколько раз нажала на верхнюю кнопку. Когда он наконец спустился, она бросилась вперед, чуть не столкнувшись с высоким мужчиной в вельветовом пиджаке и джинсах.
Это был брат Вэл, ей бросилось в глаза суровое выражение его лица.
– Михаил! – выдохнула она.
– Добрый вечер, мисс Ледерер, – пробормотал он и прошел мимо.
Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, чтобы привлечь его внимание, вернуть, но не смогла ничего произнести. С ней что-то не так. Каждый раз при виде его она теряла дар речи. Войдя в лифт, Орхидея нажала кнопку этажа Валентины.
– Михаил кажется таким задумчивым, – заметила Орхидея, пощипывая китайскую еду. Между сестрами ощущалась натянутость. Орхидея не сомневалась, что Валентина размышляла, что же привело ее сюда. – Он своего рода русский Хитклиф из «Грозового перевала», да?
– У него была трудная жизнь.
– КГБ, а?
– Что бы то ни было, ему нанесли тяжелые раны, и он еще не все рассказал мне. Что я могу сделать для тебя на этот раз?
– Я хочу, чтобы ты попросила Кита увеличить количество реплик. Ты же знаешь, в роли Сони их всего пятьдесят, то есть почти ничего.
– Но тогда нарушится равновесие инсценировки, – заметила Валентина. – Ты должна знать это лучше меня. Пьеса и так слишком длинная, и, видимо, придется что-то убирать.
Орхидея почувствовала, как на нее накатывается волна раздражения.
– Боже, Вэл… тебе что, нет до меня никакого дела?
– Конечно есть.
– Тогда поговори с Китом. Это не причинит тебе ни капли вреда. Поговори со своим любовником и скажи ему…
Валентина отпрянула:
– Не смей так говорить обо мне и Ките.
– А в чем дело? У вас с Китом великий, потрясший мир роман? Ну, если ты поинтересуешься моим мнением, я скажу, что вы ведете себя как пара вампиров, трахаясь напропалую, когда тело бедной Синтии еще не остыло в могиле!
Валентина проговорила сквозь зубы:
– По крайней мере, я не переспала с половиной мужского населения Северо-Американского континента и двумя третями распутных европейских принцев-плейбоев! По крайней мере, я не абсолютная, законченная, эгоистичная тварь, которой нет дела ни до кого, кроме себя!
– Разве это так? – учащенно дыша, воскликнула Орхидея. – Ну что ж, тогда позволь мне кое-что сообщить тебе, дорогуша. Если ты считаешь меня такой скверной, я открою тебе большой секрет. Я трахалась с Полом.
– Что?
– Спала с ним! Трахалась с ним! И сделала это за два дня до вашей свадьбы, милочка. Я сделала это потому, что ты поступила со мной тогда так же дерьмово, как и сейчас. Мне т-а-ак надоели твои замашки примадонны!
Валентина с изумлением смотрела на нее, наконец сказала:
– Уходи отсюда, Орхидея. Просто уходи. Мне придется общаться с тобой в театре по необходимости, но, что касается лично меня… между нами все кончено, у тебя мораль потаскухи.
– Ты же не всерьез?
– Дверь там, Орхидея. Выйди из нее и больше никогда не приходи ко мне со своими мерзкими просьбами об «одолжении».
Совершенно сбитая с толку, Орхидея встала и, спотыкаясь, побрела по гостиной.
– Пожалуйста, – начала она, остановившись у двери, – я действительно очень сожалею.
– Уходи, – взволнованно повторила Валентина, слова звучали с надрывом, – слишком поздно для сожалений.
Орхидея вернулась домой в отвратительном настроении. Она открыла набор из четырех замков и вошла в загроможденную вещами квартиру. Горничная убрала ее только три дня назад, но уже накопились груды сброшенного белья, сценариев и кипы бумаги.
Она вбежала в спальню и бросилась на незастеленную постель. Красные атласные простыни, казалось, насмехались над ней своей скользящей чувственностью. Орхидея перевернулась на спину, плечи ее сотрясались от рыданий.
На следующее утро Пичис после разговора по телефону с Валентиной, нахмурившись, повесила трубку и повернулась к мужу.
– Они снова поссорились, – сказала она Эдгару, который, растянувшись в постели, пил свой утренний кофе и читал воскресную газету.
– М-м-м, – промычал он.
– Раньше я думала, они ссорятся из-за одержимости Орхидеи стать звездой. А сейчас не знаю. Орхидея провоцирует Валентину, но иногда мне кажется, что Вэл тоже обостряет отношения. Возможно, они слишком зависели друг от друга, – размышляла вслух Пичис. – Может, все эти ссоры происходят оттого, что они взрослеют и становятся личностями.
– И вполне возможно, что я – Питер Пэн, – сказал Эдгар, шурша газетными листами. – Полагаю, сейчас ты опять намерена стать миротворцем. Просто оставь их в покое, хорошо? Они сами уладят свои ссоры.
– Да, к тому времени, когда им исполнится по пятьдесят, – вспыхнула она. – Я не хочу, чтобы так продолжалось еще лет двадцать. Это было бы ужасно. – Она протянула руку к телефону и набрала номер Орхидеи.
– Я не станумириться с ней, – огрызнулась Орхидея за ленчем в этот день.
– Я не прошу тебя помириться с ней. Просто… пойми, что у тебя есть собственные замечательные качества. – Пичис пустилась в двадцатиминутный диалог, перечисляя все достоинства Орхидеи, но, увидев холодные глаза дочери, поняла, что не достигла цели.
– Ты считаешь, что я просто завидую, не так ли? – побагровев, наконец спросила Орхидея. – Ты считаешь, что у меня принижено чувство собственного достоинства? – усмехнулась она. – У тебя такое мнение, Пичис?
– Я просто хочу, чтобы вы, девочки, покончили с этим смешным ребяческим конфликтом.
– И как, по твоему мнению, я должна закончить его? Лечь ниц перед звездой? Или поцеловать ей задницу? Я не собираюсь…
– Ладно, – сердито сказала Пичис, теряя терпение. – Магазин «Ван Клиф и Арнелис» неподалеку отсюда. Почему бы тебе не пойти и не купить ей что-нибудь красивое, выгравировав свои извинения? Валентина любит ювелирные украшения.
– Извинения? О конечно! О да, я сейчас же сделаю это. Прямо сейчас побегу и куплю булавку с голубыми орхидеями, чтобы увековечить ту низость, которую она совершила по отношению ко мне!
Несколько минут Орхидея смотрела с усмешкой, затем опустила голову и принялась быстро есть. Пичис вздохнула с облегчением. По крайней мере, Орхидея начала слушать.
– И еще одно, – добавила она, – Джул Стайн на следующей неделе дает небольшой званый обед, чтобы показать свою новую двухэтажную квартиру. Он хочет, чтобы и ты пришла вместе с папой Эдгаром и со мной. Мы пробудем в городе несколько недель.
– Обед? – пробормотала Орхидея, набивая рот спагетти. – Джул Стайн? Сто лет его не видела. Не знаю…
– Он пригласил очень интересных гостей, – твердо продолжала Пичис, – и когда ты будешь там, осмотрись повнимательнее. Я хочу, чтобы ты сосчитала все «Тони», «Грэмми» и другие награды, которые он получил. Может, и ты завоюешь одну из таких наград, Орхидея, если «Доктор Живаго» станет…
– Я не хочу говорить об этом сейчас, – сердито проворчала Орхидея. – И мне не с кем пойти.
– А если тебя будет сопровождать Михаил? – предложила Пичис.
– Но я едва его знаю. Он почти не разговаривает со мной.
– Я позвоню ему, – пообещала Пичис.
Орхидея несколько дней мучилась, размышляя, как нарядиться для встречи с Михаилом. Выглядеть ли ей суперсексуально и шикарно? Но он кажется таким консервативным и может счесть ее чрезмерно вульгарной.
Наконец она остановилась на простом серовато-бежевом шелковом платье. Оно облегало ее фигуру, обрисовывая изящные линии. Надела изумительную, золотую с бриллиантом брошь в форме лотоса, которую приобрела на аукционе, и несколько золотых браслетов на запястья.
Час спустя, когда раздался звонок, она бросилась к двери, затем остановилась и повернулась к зеркалу, в последнюю минуту с тревогой осматривая себя.
Снова зазвенел звонок.
– Иду! Иду! – закричала она, с волнением нажимая на кнопку.
– Я не знаю никого из этих людей, – сказал ей Михаил, когда они вышли из такси у Дакоты. Был восхитительный августовский вечер, желтый свет лениво струился между зданий.
– Ваши американские знаменитости. Вы все их знаете, а для нас в России они просто не существуют.
Орхидея испытывала легкое потрясение.
– Давайте… давайте… идем, – дрожащим голосом предложила она, снова ощущая приступ застенчивости. Она мечтала об этом мужчине все дни напролет, а в его присутствии не могла даже поддержать разговор.
В квартире на десятом этаже их приветствовал Джул Стайн у парадной двери. Пичис и Эдгар уже прибыли, у Валентины заболел ребенок, и она не смогла приехать.
Высокая актриса, похожая на Анжелику Хьюстон, отвела Михаила в сторону, предоставив Орхидею самой себе. Ее тотчас же вовлекли в обычную предобеденную болтовню. Она изо всех сил старалась непринужденно говорить о «Докторе Живаго» и планах на будущее, но ее взгляд повсюду следовал за Михаилом.
Орхидея забрела в затемненную музыкальную комнату, где в полумраке поблескивал огромный «Стенвей». На стенах разместились фотографии и сувениры.
Стиснув зубы, смотрела она на награды, увенчавшие удачную карьеру в шоу-бизнесе. Пришла пора посмотреть фактам в лицо. Она яростно пробиралась по жизни, используя мужчин как косметические салфетки и наконец нашла единственного стоящего, но так испугалась, что не в состоянии заставить себя приблизиться к нему, потому что боялась потерпеть неудачу. Может, ей стоит подождать Дня Сэйди Хокинс, когда женщина сама может сделать предложение мужчине.
– У вас очень печальные глаза, – раздался голос Михаила у нее за спиной.
– Вы всегда так пугаете людей?
– Извините. Мне тоже захотелось побыть одному. Поэтому я пришел сюда, но если вы предпочитаете остаться в одиночестве…
– Нет! – воскликнула она, так как он, казалось, уже был готов уйти. – Я только что думала о том, что построила всю свою жизнь на ошибках, а теперь, когда мне так хочется поступать правильно, я, кажется, не знаю, как. Посмотрите туда, – она показала на сверкавшие, словно драгоценные камне, огни Нью-Йорка, – все эти люди вовлечены в свои крошечные миры, и я тоже вовлечена в свой. Мне бы хотелось…
Она в ужасе замолкла. Зачем она говорит все это человеку, которого едва знает?
– Да? – мягко спросил он.
К своему полному замешательству она заплакала.
– Я всегдахотела чего-то. Только иногда не знала, чего именно. Иногда я думала, что должна стать рок-певицей, иногда – кинозвездой, иногда… – слезы грозили перерасти в рыдания. – Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Михаил бережно обхватил ее талию руками.
– Ты можешь говорить со мной, Орхидея. Если хочешь. Нет такой боли, которой я бы не испытал. Я принимал решения… делал ужасные ошибки, намного хуже, чем ты можешь себе представить.
– Дело в том… дело в том, что я такая… завистливая, – плакала Орхидея. – Я завидую собственной сестре и ничего не могу поделать с собой. Валентина принадлежит к числу самых редких, красивых и талантливых людей в мире. Мне бы так хотелось стать такой, как она. С самого первого дня, когда увидела ее, я хотела быть именно такой. И не могла! Это убивает меня! Просто убивает меня!
Она намеревалась продолжить, но к ним заглянул хозяин.
– Друзья мои, вот вы где? Мы подаем обед в столовой, не хотите ли к нам присоединиться?
Орхидея и Михаил посмотрели друг на друга. Затем Михаил поднял руку и указательным пальцем осторожно стер следы слез. Его прикосновение ошеломило ее.
– Мы поговорим позже, – тихо пообещал он.
Три стола, каждый из которых накрыт на десять персон, были застелены голубыми льняными скатертями, обшитыми кружевом; в низких вазах, в центре стола, стояли английские садовые цветы и чайные розы.
Орхидея во время обеда, казалось, пребывала в состоянии эйфории. Она поддразнивала, флиртовала, поддерживала умный разговор – она блистала.
Но все это время она продолжала думать о Михаиле, сидевшем за другим столом. Никто никогда не говорил с ней так мягко, никто не проявлял такой нежности. Она даже не представляла, что такое существует! Боже, чего она лишилась в жизни!
После того как в гостиной подали кофе экспрессо и капучино, Джул переглянулся с Пичис, затем взял Орхидею под руку, объявив, что его попросили провести для Орхидеи и некоторых других гостей экскурсию по квартире.
Орхидея вспыхнула, вспомнив слова Пичис о завоеванных Джулом наградах, произнесенные несколько дней назад за ленчем.
Джул включил свет в музыкальном салоне и завел небольшую группу внутрь. Орхидея пристально смотрела на большой шкаф у дальней стены, где стояли ряды «Тони», «Оскаров», «Грэмми» и других наград, которые она видела раньше. Это была блестящая бродвейская коллекция. Все, кроме Орхидеи, вскрикнули при виде ее.
– Я обычно не показываю их таким образом, – заметил Джул, – но сегодня сделал исключение по просьбе друга. – Он посмотрел на Пичис.
– Это ты устроила? – Орхидея отвела мать в сторону, как только они покинули музыкальную комнату. – Чтобы привести мне наглядный пример или что-то в этом роде?
– Дорогая, – нервно начала Пичис, – ты всегда слишком сосредоточена на исполнительской деятельности звезд, но, милая, посмотри на Джул Стайна или на Бетти Комден. Им нет необходимости появляться на сцене или экране, чтобы чувствовать себя уверенно, и ощущать, что добились желаемого.
– Ну так что? Я не хочу быть за сценой. Это не удовлетворит меня! И мне противно, что меня притащили на вечер и обеспечили сопровождающим только для того, чтобы доказать какую-то глупость.
– Тише, дорогая, не так громко. Я только хотела…
– Мне нет дела до того, что ты хотела! Наверное, ты рассказала Михаилу о моих проблемах и попросила его тоже поговорить со мной! Как ты посмела!
Орхидея бросилась в гостиную, где оставила свою сумочку.
– Орхидея, – позвала Пичис, но девушка была слишком возбуждена, чтобы остановиться. Она схватила свою маленькую, украшенную драгоценными камнями вечернюю сумочку, перебросила ремешок через плечо и поспешила к лифту. Пусть Михаил гадает, что случилось с ней, а ей нет до этого дела.
Какой же дурой она была. Вся нежность и понимание Михаила были всего лишь дурацким одолжением, которое он оказывал Пичис!
Она выбежала на улицу, у тротуара стояло несколько такси. Но вместо того, чтобы нанять машину, она повернула направо. До ее дома – пятнадцать больших кварталов, но ей наплевать. Может, прогулка поможет ей справиться с отчаянием.
Она ненавидела мужчин! Она ненавидела всех людей! Единственное, чего она сейчас хотела, – прийти домой и порыться в своем шкафу с выпивкой, пока не найдет самую большую бутылку с водкой.
– Орхидея, ты идешь слишком быстро, – сказал за ее спиной Михаил.
– Убирайся! – закричала она. – Ты был великолепным сопровождающим, а теперь уходи. Ты выполнил свой долг, сделал одолжение Пичис, преподнес мне урок. А теперь убирайся с глаз долой!
– Я не делал одолжения ни ей, ни кому-либо другому.
– Разве? Каждый пытается научить меня, как жить, как избавиться от моей проклятой зависти, но я не могу! Не могу избавиться! Она получила то, что я хотела. Она всегда имела то, что хотела я. Мне все противно! Я ненавижу ее! Ненавижу…
