Текст книги "«Голубые Орхидеи»"
Автор книги: Джулия Фэнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)
ГЛАВА 7
Мотаун. 1979
Валентина пропела последнюю фразу «Хорошеньких девушек», вложив все, что могла, в свое пение, и продержав заключительную ноту до тех пор, пока звук не заполнил маленькую студию. Рядом с ней у второго микрофона стояла Орхидея. На обеих были надеты наушники.
– Хорошо, все хорошо, – донесся из наушников довольный голос звукооператора Дэнни Макклелланда. – Реверберация получилась. Сейчас звучит так, как надо.
Он сидел по другую сторону стеклянного окна, передвигая ручку большого электронного пульта с двадцатью четырьмя звуковыми дорожками, напоминавшего собой приборы из «Звездного путешествия».
Студия «Рон Роуз продакшн» была устлана бледно-голубыми, как лед, коврами. Маленькие квадратные коврики лежали на музыкальных установках, занавеси покрывали каждую из двойных дверей. Над головой, нагревая помещение, горело несколько прожекторов. Когда они вошли, здесь было прохладно от кондиционеров. Теперь же зажженные прожектора, жар тел подняли температуру ограниченного пространства, по крайней мере, на десять градусов.
Они записывали три песню – старую из репертуара Дайоны Уорик, грустную песню о любви Эбби Макей шестидесятых годов и «Хорошеньких девушек» – рок-песню, которую написала Орхидея.
– Действительно звучит хорошо? – поинтересовалась всегда неуверенная Орхидея.
– Зачем мне притворяться? – достаточно категорично ответил инженер и быстро добавил: – Мне кажется, у нас великолепно получилась первая половина, а над второй придется еще много работать.
Орхидея, нахмурившись, подняла глаза на Макклелланда. На ней были джинсы от Глории Вандербилт и футболка от Логгинса и Мессины, а огненно-рыжие волосы представляли собой волнующую массу кудрей. Инженер критиковал главным образом ее, и каждый раз, когда он что-либо советовал, она все больше надувалась.
– Ты продолжаешь путать слова, Орхидея, – сказал Макклелланд, – и голос кажется немного запыхавшимся, особенно на первых тактах. Нужно, чтобы звук исходил из груди. Глубоко из груди.
– Знаю! Знаю!
– А теперь запомните, мы запишем две разные дорожки для вокала, здесь необходима согласованность и гармония ваших голосов. Таким образом, когда мы будем делать монтаж, то сможем использовать часть одной и часть другой. Все должно сочетаться точно и аккуратно, вы никогда ничего и не заметите. Купаж будет потрясающим!
– Великолепно! – с сарказмом воскликнула Орхидея. Она была на грани срыва. – Все это будет походить на лоскутное одеяло!
– Начнем сначала, – дал команду инженер.
– Конечно, конечно, хорошо, – Орхидея склонилась над микрофоном, она выглядела маленькой и обиженной. – Мне это кажется забавным, вот и все – петь не перед кем.
– Но я объяснил вам, сколько баксов вы сэкономите, используя записанную музыку как фон, – донесся из наушников бесстрастный голос Макклелланда. – Пой мне. Вообрази, что я – это шесть сотен орущих фанатов.
– Да! – оживилась Орхидея.
Две недели спустя девушки проигрывали законченную кассету Пичис.
– Хорошо? – улыбаясь, спросила Валентина, когда кассета закончилась. – Это стоило нам двадцать восемь сотен долларов, включая катушку контрольной фонограммы. Мы выбросили деньги на ветер?
– Тебе должно понравиться, – присоединилась Орхидея.
Пичис смотрела на девочек с изумлением. Звук был намного лучше, чем у большинства песен, которые она слышала по радио.
– Что ж, я… – Она заколебалась, вспомнив предостережения Эдгара и те многочисленные истории о жизни рок-музыкантов, которые он рассказывал ей… секс, наркотики, исступленные поклонники, взятки, политические махинации, разгульные оргии. Если что-либо подобное случится и с ее девочками, если кто-то причинит им боль или обманет их…
– Ну скажи хоть что-нибудь! – воскликнула Орхидея и потянула Пичис за руку. Глаза ее сияли.
– Да, – неохотно призналась Пичис, – да, мне действительно понравилось. Вы замечательные. Замечательные!
В этот вечер Эдгар приехал домой поздно после встречи со своими банкирами. Пичис тщательно подготовилась к атаке. Любимый напиток Эдгара «Гленливит сауэр» стоял на подносе. Она встретила его в бледном бежевом пеньюаре, а девочки отправились в кино с друзьями.
Она хотела как можно скорее проиграть ему пленку, потому что если не успеет она, то это сделают девочки, а ей хотелось бы успокоить его, помочь ему принять случившееся как неизбежность.
Эдгар плюхнулся в свое любимое кресло и протянул руку за «сауэром».
– Что за день, – вздохнул он. – Мы продаем конвертируемые облигации акционерного общества, чтобы покрыть расходы на приобретение этого театра в Сан-Франциско, чертовски трудно иметь дело с комитетом по ценным бумагам и биржевой торговле в Вашингтоне.
Он долго подчевал ее подробностями своего бизнеса, пока наконец Пичис не подошла к стерео и не нажала кнопку.
– Эдгар, – сказал она, когда раздались первые звуки «Хорошеньких девушек», – я хочу, чтобы ты послушал что-то по-настоящему хорошее. Нет, не хорошее, а великолепное!
Она подготовила себя к длинному разговору. Так или иначе, она заставит его полюбить эту запись.
ГЛАВА 8
Это был обычный двухэтажный дом на Уэс-Гранд бульваре, 2648, неподалеку от деловой части Детройта, но вывеска на парадной двери хвастливо заявляла: Хитсвилл, США. Мотаун находился теперь под управлением Лос-Анджелеса, однако каждый в Детройте знал, что детройтская студия по-прежнему открыта, и Берри Горди и другие мотаунские звезды часто приезжали в город.
Элайджа проходил через маленькую приемную студии, чтобы быстро перехватить чашку кофе перед одиннадцатичасовой встречей с Берри Горди. Отдаленные звуки женских голосов пронизывали воздух дразнящей сексуальностью.
– Ты что-то проигрываешь? – спросил он Дорин, секретаря в приемной.
– Это не я! – воскликнула Дорин, махнув рукой на окно. – Это опять те две белые цыпочки включили свою пленку в машине. Они думают, что мы станем слушать. Вот паразитки.
– Да?
Элайджа лениво подошел к окну и выглянул. Красивая девушка в красном платье стояла, опираясь на капот красного «камаро».
– И давно она здесь болтается?
– О, несколько недель. Она и другая сумасшедшая, рыжая.
– Не такая уж сумасшедшая, я бы сказал.
Сердце Валентины сильно забилось, когда она увидела направляющегося в ней симпатичного чернокожего мужчину. На нем были бледно-желтые брюки, кремовая рубашка и темно-синий блейзер. Чертами лица и мягкими темными глазами он напоминал Гарри Белафонте, только был моложе и чувственнее.
– Итак, – сказал он, усмехаясь, – вы хотите, чтобы вас арестовали за нарушение тишины?
– Пожалуйста, – взолнованно взмолилась Валентина, убавляя громкость, – я никого не могу найти, чтобы дать послушать нашу пленку. Мы «Голубые Орхидеи». Мы хорошие певицы, я знаю, что хорошие. В студии это прозвучит намного лучше… Вам понравится. И займет не больше трех минут. Затем, если вы…
– Хорошо.
– Что?
– Я сказал – хорошо, девочка. Я проиграю ее, но даю вам только три минуты. У меня как раз сейчас встреча, а вы ее прервали.
Пока Валентина ждала в приемной, Элайджа проиграл пленку еще четыре раза, находя, что в голосе Валентины больше неги, чему у Дайаны Росс, по силе она превосходит Стрейзанд, а по сексуальной энергии может сравниться с Дженис Джоплин или Эбби Макей во время ее расцвета. Этой девчонке многое дано.
Он смотрел на фотографию, которую дала ему девушка, где она была изображена вместе с другой, по имени Орхидея. Та тоже сногсшибательная кокетливая штучка, она будет зажигать парней. Настоящая лисичка! У нее был небольшой голос с придыханием, представлявший собой совершенный фон. «Голубые Орхидеи»… Ему даже название понравилось. Превосходная обложка альбома.
Берри уже несколько лет искал крутую белую женскую группу. Может, эти девчонки как раз то, что нужно. Конечно, отец их Эдгар Ледерер, как сказала девушка, и он настоит на приемлемых контрактах, чтобы все было по правилам и по закону. Нет проблем!
Элайджа решительно нажал кнопку «стоп», положил в карман кассету и вышел в приемную. Нервничающая Валентина сидела на кончике стула, держа в руках нетронутую чашку кофе.
Он махнул ей рукой.
– Пройдите в мой кабинет, милая. Я хочу поговорить.
Валентина побледнела и тихонько вскрикнула от радости, затем вскочила со стула, пролив кофе на платье.
Элайджа усмехнулся, довольный ее волнением.
– Я Элайджа Кармоди, вице-президент Мотаунской фирмы грамзаписи, и мне бы хотелось поговорить с вами и вашим отцом о контракте.
Полчаса спустя после ухода Валентины Элайджа подошел к окну и задумался, наблюдая за тем, как проносится транспорт по Уэст-Гранд бульвару. Эти две белые девочки… У него было предчувствие, и он надеялся, что окажется прав. Если они добьются успеха – а они могут понравиться, – то, без сомнения, создадут ему имя в Мотауне.
– Он красивый, Вэл… Я не ожидала, что он такой привлекательный.
Элайджа настоял, чтобы Орхидея приехала в Мотаун, познакомилась с ним и поговорила с Берри. Орхидея вернулась со встречи взволнованная и возбужденная.
– Не имеет значения – привлекательный ли он, главное, понравилась ли ты ему?
– Он полюбилменя, – заявила Орхидея торжествующе. – Сказал, что я выгляжу именно так, как им нужно, и рассказывал такие интересные истории, Вэл. Он знает всех! И он такой хороший.
На следующей неделе Элайджа попросил девочек посетить его офис, чтобы подписать контракт и познакомиться с Эбби Макей, мотаунской Эллой Фитцджеральд, которая поможет их «отшлифовать». Юрист Стивен Уилен вместе с Нилом Финком, мотаунским поверенным, будут представлять их интересы при подписании контракта. Они будут вполне защищены на случай, если действительно сорвут банк.
Через пятнадцать минут бумаги в четырех экземплярах, были подписаны, и юристы с Эдгаром уехали.
– Надеюсь, вы понимаете, что вам придется попотеть, – заявил Элайджа, разглядывая Орхидею в соблазнительно узких белых джинсах и светло-голубой блузке-топ. Ее поразительно рыжие вьющиеся волосы падали на плечи. – Вы знаете, мы возлагаем на вас большие надежды. Вот почему наняли Эбби – она научит вас правильно двигаться и всему прочему.
Перед студией остановилось такси. Из него вышла огромная негритянка, облаченная в длинное, ниспадающее свободными складками желтое платье с африканским орнаментом. Ее просторное, словно шатер, одеяние покрывало гигантские холмы мягкой, как подушки, плоти. Она не шла по направлению ко входу, она плыла.
Элайджа высунул голову из своего офиса и поспешил навстречу, чтобы поздороваться и обнять ее. Эбби смачно поцеловала его, гортанно смеясь.
– Это Эбби Макей, – объявил Элайджа. – Эбби, я хочу представить тебе двух новых молодых певиц, мы надеемся, они зажгут не одну радиостанцию.
Девушки с любопытством смотрели на Эбби Макей. В пятидесятые годы она опаляла радиоканалы такими хитами, как «Большой скверный блюз» и «Плача всю ночь напролет». Сейчас Эбби имела в Детройте репутацию покровительницы искусств, у нее даже было свое музыкальное шоу на радиостанции.
Валентина вспомнила о хороших манерах, которым ее обучала Пичис.
– О, мы так рады познакомиться с вами. Вы были нашим кумиром в течение…
Эбби окинула оценивающим взглядом Орхидею, затем Валентину с ног до головы.
– М-м-м, – промычала она, – вы обе очень аппетитные. Как два зрелых персика, поджидающие, когда их съедят. Однако хорошо выглядеть недостаточно.
– Но…
– Я беру вас и буду с вами работать. Мы станем вкалывать, пока вы не взмолитесь о пощаде! А в первую очередь мы послушаем эту вашу замечательную запись… и посмотрим, чему еще вам надо научиться.
У Орхидеи появилась тайна. Сев в свою красную машину, она сначала отвезла Валентину домой, затем снова выехала на скоростную автомагистраль Лодж и вернулась в деловую часть Детройта к высотному многоквартирному дому на улице Лафайет, 1300, где жил Элайджа Кармоди.
– Я ждал тебя, детка… что тебя задержало? – спросил он, открыв ей дверь. – Ты меня сразу завоевала, милая… как только я увидел твою фотографию.
Она хихикнула, испытывая удовольствие, смешанное с робостью. Элайджа был таким красивым, он волновал ее.
– Было трудно удрать. Вэл хотела пойти к Сандеру, чтобы отметить наш успех шоколадным пломбиром. Мне пришлось отделываться от нее.
– Шоколадный пломбир? Это для детишек. Мы отпразднуем как положено, – сказал он ей, улыбаясь.
Они прошли в квартиру, откуда открывался вид на Детройт с высоты птичьего полета. На стены он повесил фотографии мотаунских звезд, все с автографами, лично для него. На одной из фотографий Элайджа стоял, обнимая Дайану Росс и Флоренс Баллард. Орхидея с восхищением взирала на трофеи того мира, в который и она, возможно, когда-нибудь вступит.
– Хочешь вина, дорогая?
– Я… конечно.
Пока Элайджа наливал сохранившее аромат винограда белое немецкое вино, Орхидея стояла дрожа, ее охватила волна сомнения.
Десять минут спустя они лежали на длинной белой кожаной кушетке. Он заключил ее в объятия и осыпал долгими горячими поцелуями. Орхидея тяжело дышала, пытаясь расслабиться и насладиться этим. Но она ощущала упорно нарастающую твердость, едва сдерживаемую тканью его брюк, очень ощутимую твердость, и это ее немного пугало. Даже очень пугало.
– Ты чертовски привлекательная, – нашептывал он. – Я люблю рыжеволосых, милая. Я люблю каждую веснушку на твоем теле.
– У меня не так уж много веснушек.
– Ну, я найду их все и буду целовать каждую до тех пор, пока они не запросят пощады.
Орхидее удалось слегка отодвинуться, она дрожала, так как смутные неприятные воспоминания, которые она обычно подавляла, мучительно всплывали в ее памяти.
– Элайджа, есть нечто… я хочу сказать…
Он, ухмыляясь, поднял бровь.
– Только не говори мне, что ты девственница, детка.
– Нет! Конечно, нет.
Элайджа подал ей еще бокал вина, и она потягивала его, в то время как Элайджа просунул пальцы ей между ног и деликатно поглаживал ее сквозь ткань трусиков-бикини.
– О, – застонала она, раздвигая ноги пошире.
– Детка, – прошептал он, отодвинул ткань и погрузил в нее два пальца, двигая ими до тех пор, пока они не увлажнились. Он вставлял и вынимал из нее пальцы, заставляя Орхидею изгибаться и стонать.
– Тебе нравится это, детка? Нравится? Элайдже тоже нравится, милая. Ну, детка, ляг и раскинь ножки пошире… вот так…
Его руки стянули с нее трусики, а затем он погрузил лицо между ее ног.
В первый момент Орхидея оцепенела от неожиданности и потрясения. Затем настойчивое, приятное, пронзающее прикосновение языка Элайджи наполнило ее исступленным восторгом. Чувство разрасталось, увенчиваясь быстрыми, сотрясающими ее оргазмами, приходившими снова и снова. Она смеялась и вскрикивала, затем снова смеялась. Это было… поразительно!
– Теперь ты готова к большему? – спросил Элайджа, ложась на нее и погружаясь в ее тело. Он входил в нее медленно и глубоко.
– О, да, да, да, – стонала Орхидея. – О, да!
Она сомкнула свои ноги вокруг него, сжала его плечи, содрогаясь от оргазма.
ГЛАВА 9
Эбби Макей жила в маленьком домике, окна которого выходили на реку Детройт, в двух кварталах от особняка Мэнужиан, где безраздельно властвовал мэр Детройта – Коулман младший.
Каждой утро Орхидея и Валентина приезжали в деловую часть города к дому Эбби и работали по четыре часа в специально оборудованном полуподвале, где инженеры мотаунской студии установили аппаратуру для грамзаписи. Здесь она записывала свои еженедельные джазовые и блюзовые программы. Время после полудня Эбби посвящала своей работе в различных советах Детройтского симфонического общества, Института искусств и джазового фестиваля в Монтре.
Эбби так раскритиковала их демонстрационную запись, что у девушек запылали щеки. Затем она сняла их на видео.
– Девочки, вы совсем не умеете держаться на сцене, похожи на милых маленьких деревянных марионеток и напоминаете мне «Супримз», когда я только начинала с ними работать. Орхидея, у тебя скверная привычка покачивать головой, как цыпленок. А ты, Вэл, почти совсем не двигаешься, только слегка раскачиваешься взад и вперед. Это пение белых, не черных.
Эбби выключила видеомагнитофон.
– А теперь давайте серьезно возьмемся за буги-вуги. Мы здесь не для того, чтобы валять дурака. Есть люди, которые рассчитывают на вас, вкладывают в вас немалые деньги. Это бизнес, девочки, не забывайте об этом.
Они вскоре уяснили, что Эбби проявляет деспотизм, но добивается совершенства.
– Пение – это в первую очередь дыхание, – поучала она их, – вы должны обрести контроль над дыханием, иначе будет звучать дерьмово. Но не волнуйтесь. Послушали бы вы Флоренс Баллард и Дайану, когда они в первый раз пытались по-настоящему длительно продержать ноту. Так вот обе они так долго сдерживали дыхание, что чуть не потеряли сознание.
– Выстави грудь впередь! – кричала она Валентине. – Вперед! Вперед! Не стесняйся… у тебя прелестные сиськи, детка, и ты не должна стыдиться их, ни в коем случае, если ты хочешь петь хорошо.
Затем Эбби обращала свой орлиный взор на Орхидею.
– Что касается тебя, девочка, ты должна петь громче. Громче, слышишь? А то кажется, что тебя сдует первым же порывом ветерка.
И только когда девушки теряли веру в свои силы, Эбби включала аппаратуру, нажимала переключатели и кнопки усилителей, громкоговорителей и другого электронного оборудования. Голоса Уилсона Пикета или Патти Лабель разливались по подвальному помещению.
– А теперь смотрите, девочки, смотрите, как вы должны двигаться… Вы должны быть немного развязными и сексуальными, вы должны быть свободными!
Эбби покачивалась в такт настолько ритмично, что снова казалась стройной.
Орхидея с легкостью воспринимала наставления Эбби – вертела бедрами и покачивала плечами с естественной чувственностью. Но Валентина ощущала скованность и испытывала больше затруднений. Эбби просто разрешила проблему, вытащив высокую бутыль и налив из нее немного в стакан.
– Вот, это персиковый шнапс. Глотается как бархат.
– Вкусно! – воскликнула Валентина, залпом осушив стакан.
Стоял жаркий летний день.
– Бог мой! – возмутилась Эбби. – Не заглатывай так, девочка… пей его маленькими глотками. Пусть он проникнет в твою кровь, смягчит и успокоит тебя. А теперь давайте снова попробуем танцевать. Но на этот раз мы не остановимся до тех пор, пока вы не добьетесь полной раскованности, даже если это займет у нас целый день. Просто дайте своим мускулам расслабиться.
Пять недель спустя Эбби сделала первую видеозапись. Довольно напевая, она показала ее девушкам.
– М-м-м! Теперь, дорогие, вы можете петь в стиле свинг, как настоящие негритянки. Вам остается только подождать, пока Элайджа найдет для вас хорошие мелодии.
– Девочки за все лето не видели ни одного молодого человека, – в конце августа сказал Эдгар. – Давай пригласим на званый обед каких-нибудь симпатичных студентов колледжа или Мичиганского университета. Нужно переключить их внимание с музыки на что-нибудь другое для разнообразия.
Пичис поморщилась. Эдгара не слишком радовало, что настойчивость девочек увенчалась заключением контракта. Он обеспечил их юридической помощью, так как не мог допустить, чтобы его дочерей перехитрили. Но он очень критиковал Элайджу Кармоди и несколько раз делал выговоры Орхидее за то, что она носила одежду, которую считал «слишком взрослой».
Возможно, хороший вечер – это как раз то, что им нужно, чтобы все уладить.
Неделю спустя большой, в колониальном стиле, дом Ледереров на Уиллоунгрин-Корт, напротив загородного клуба «Франклин-Хилл», был ярко освещен. Прожектора, направленные на огромные голубые ели, украшавшие сад, свежесрезанные цветы в старинном медном чане, поставленные у входа, приветствовали гостей.
Пичис ощутила приступ необычной нервозности в ожидании приезда первого из гостей. Она бесшумно скользила по дому, заглянула на кухню проверить, как дела у повара. На закуску она планировала подать маринованные красные и желтые перцы, а также большие сочные, привезенные из штата Мэн устрицы во льду, украшенные крапинками икринок. Основным блюдом будут зажаренные на рашпере омары со спагетти «волосы агнела» под сладким чесночным соусом. В дополнение – салат из зелени с лимоном, приготовленный так, чтобы нейтрализовать изысканность других блюд.
Слава Богу, ее повар, Энцио, работавший у нее уже шесть лет, держал все под контролем.
Удовлетворенная, она вернулась в большую столовую и еще раз проверила карточки с указанием мест. Как полагается, гость самого высокого ранга – губернатор Милликен сядет справа от нее, его жена Хелен – справа от Эдгара. Берт Бакара будет слева от Эдгара. У Ледереров появилось множество друзей с тех пор, как Эдгар прикупил несколько театров на Бродвее, добавив их к уже имеющимся.
Пичис вздохнула, вернувшись к мысли о причине ее беспокойства. С тех пор как девочками был подписан контракт на запись пластинки, Орхидея, казалось, впала в состояние исступления и говорила только о том, что станет «звездой». Она стала скрытной, ей кто-то ежедневно звонил, но она не объясняла – кто, разве что говорила: «это из Мотауна». У Пичис возникло тревожное чувство, что это какой-то молодой человек, которого Орхидея не хочет с ними знакомить. Может, Валентина знает, кто он. Но, как всегда, девочки выступали единым фронтом.
Зазвенел дверной колокольчик, и экономка Ледереров Энни впустила первых гостей – семью Джо Дреснера, которого Ледереры знали уже тридцать лет. Несколько минут спустя прибыли Джоу и Эдна Славик. Разразился шквал поцелуев.
Пичис пригласила Стюарта Коллмана, молодого поверенного из юридической фирмы Эдгара, занимающегося шоу-бизнесом, – для Валентины и Рандолфа Хармона третьего, известного как Ранди, звезду футбольной команды Мичигинского университета, – для Орхидеи.
Обед проходил так, как было запланировано. Берт и Карол представляли собой красивую, умеющую хорошо выражать свои мысли пару. Разговор перешел на театральных обозревателей, столь частые уколы и критические выпады которых все ненавидели и боялись.
– Критикам приходится со многим сталкиваться во время премьеры, – заявил Берт. – Им нужно рецензировать шоу, игру актеров, костюмы, пение и партитуру, которую они слышат в первый раз. Я полагаю, что музыка должна появляться месяца за два на пластинке или кассете, чтобы можно было ознакомиться с ней заранее. В действительности же…
Его прервал дверной колокольчик. Внезапно Орхидея вспыхнула пунцовым цветом. Она выскочила из-за стола и выбежала из столовой.
Эдгар удивленно поднял брови.
– Что с ней произошло?
– Ничего, дорогой, – неуверенно сказала Пичис, вспомнив все тайные телефонные звонки.
Пять минут спустя Орхидея снова появилась в столовой под руку с красивым чернокожим мужчиной.
– Всем привет, – бодро прощебетала она. – Это Элайджа Кармоди. Я пригласила Элайджу на десерт и кофе… Он не смог прийти раньше, так как был занят на записи.
– Что ж, Элайджа, мы очень рады познакомиться с вами, – сердечно сказала Пичис.
Эдгар пришел в ярость, но Пичис сумела искусно сгладить происшествие, попросив горничную убрать тарелки.
– Почему бы нам не перейти в гостиную на кофе и десерт? Элайджа, нам бы хотелось узнать, чем занимается в эти дни Мотаун.
– Дерьмо, – прошептал Элайджа Орхидее, когда они проходили через большую гостиную с дорогим тебризским ковром в ярких, как драгоценные камни, тонах и картинами, достойными находиться в музее. – Я думал, что это всего лишь маленький семейный ужин, а не званый прием. Боже правый, что за толпа! Девочка, зачем ты это сделала, не предупредив их заранее?
– Я просто хотела, чтобы вы познакомились, – шепотом ответила Орхидея.
– О, все прошло в лучшем виде. Твоя мама очень мила, но отец был готов задушить меня.
Орхидея приникла к Элайдже, нервничая из-за того неудобства, которое она всем причинила. Свой десерт из белого шоколадного мусса с малиновым сиропом она ела маленькими кусочками. Подали кофе «экспрессо», горячий и со льдом, а также двойной голландский шоколадный, любимый кофе Орхидеи. Но сегодня она едва прикоснулась к нему.
Она пригласила Элайджу, чтобы, как ей казалось, шокировать родителей, но, пожалуй, изрядно переборщила.
– Мне кажется, нам нужно поговорить, юная леди.
Эдгар взял Орхидею за руку в минуту затишья и отвел в свой кабинет, где заставил сесть, и начал разговор.
– Ты нарушила все правила хорошего тона, приведя этого человека в наш дом. Ты поступила одинаково грубо по отношению к Элайдже, используя его для того, чтобы шокировать нас, и по отношению к матери, испортив ей званый обед!
– Я не испортила ей обед. Все разговаривают и развлекаются. Элайджа такой же интересный человек, как любой из них.
– Но для тебя это не имеет значения, не так ли, Орхидея? – спросил Эдгар. – Ты спишь с ним, не правда ли? С мужчиной, который на пятнадцать лет тебя старше и работает в шоу-бизнесе, не говоря уже о том, что принадлежит к другой расе.
Орхидея опустила глаза и покраснела, но затем вздернула голову.
– Он не настолько стар, чтобы годиться мне в отцы! – воскликнула она. – Ему только тридцать один год. Он закончил колледж, был тамбурмажором и играл на чемпионатах Америки по футболу! Ты просто ревнуешь, потому что он молод и красив и принадлежит миру, о котором ты ничего не знаешь и не можешь войти в него, потому что ты… ты такой правильный, как геометрическая фигура, вся твоя жизнь состоит из прямых углов!
– Что ж, я могу сказать только одно, – с раздражением бросил Эдгар, – твой новый друг совершенно неприемлем для нас, и я хочу, чтобы он покинул наш дом прямо сейчас. Ты возьмешь его за руку, проводишь до дверей и скажешь, что никогда больше не увидишься с ним.
Орхидея задохнулась:
– Но я… я не могу сделать этого!
– Почему? Я ваш отец, юная леди. Я растил тебя девять лет, обеспечивая всем, что ты хотела, о чем большинство девочек твоего возраста могло только мечтать. И я рассчитываю на какое-то уважение и благодарность за…
Орхидея заплакала.
– Благодарность? – рыдала она. – Я благодарна… за то, что ты показал мне, какой ты на самом деле. Хорошо, я пойду к двери, но только я выйду за нее вместе с Элайджей. Я собираюсь… переехать к нему!
– Что?
– Я сказала, мы будем жить вместе! – закричала Орхидея. – Мне уже почти восемнадцать! Я взрослая и могу делать все, что пожелаю!
– Но ты не можешь уехать! – воскликнула ошеломленная Валентина. Она беспомощно стояла, пока Орхидея бросала одежду в чемоданы. – Я хочу сказать… ты просто не можешь.
– Не могу? Сейчас увидишь!
Орхидея сдернула шесть платьев с вешалки и засунула их в складной саквояж, затем втиснула сверху туфли и джинсы.
Валентина изо всех сил старалась сдержать слезы.
– Но, Орхи… Я хочу сказать, что ты совсем не знаешь Элайджу. Ты ничего не знаешь о нем. Он даже не просил тебя переехать к нему.
– Да, я попросила его и очень много знаю о нем. Секс – потрясающий способ узнавания, детка.
– Каждый может заниматься сексом, – сказала Валентина, стараясь изо всех сил, чтобы ее слова прозвучали не слишком наивно. – А как насчет общих ценностей Орхи, сходного происхождения и…
– Дерьмо собачье.
Орхидея стояла, прижимая к груди джинсы, сшитые по авторской модели, вызывающе вздернув подбородок.
– Ты многого не знаешь обо мне, Вэл, многого. Элайджа и я росли в одинаковых условиях… оба с матерями-наркоманками, на государственное пособие, с братьями, которые били нас, колотили и… со мной случилось то, о чем знает только Элайджа, – губы Орхидеи задрожали. – Скверные вещи, действительно скверные, о которых я даже не могу говорить.
Валентина с изумлением смотрела на сестру.
– Но, Орхидея… мы всегда обо всемрассказывали друг другу. Что ты утаила от меня?..
Орхидея продолжала объяснять причины своего переезда.
– Теперь Элайджа поможет мне с музыкой, он сказал, что поработает над парой песен для меня. Я смогу познакомиться со всеми лос-анджелесскими знаменитостями, отправиться в концертное турне и… все такое прочее.
– А как насчет «Голубых Орхидей»? – выдавила из себя Валентина.
– Мой отъезд никак не коснется этого, – заверила Орхидея. – Все останется по-прежнему.
Десять минут спустя Элайджа появился у дверей спальни Орхидеи, чтобы помочь отнести ее вещи вниз. Он бросил взгляд на залитые слезами лица обеих девушек и вскинул руки.
– Ну, солнышко мое, тебе не обязательно это делать, – сказал он Орхидее. – Не столь уж важное решение ты приняла.
– Я должна, я хочу! – воскликнула Орхидея, испугавшись, что в конце концов он не возьмет ее. – Я люблю тебя, Элайджа!
Этой ночью, впервые за много лет, Валентине снова приснился сон о Михаиле. Она видела, как он борется со стремительно бегущей серой рекой и его сносит сильным течением в ледяной белый туман.
– Миша! Миша! – закричала она и села, выпрямившись, как стрела, в постели. Рыдания вырывались из ее груди.
– Дорогая? Вэл, дорогая? С тобой все в порядке? – Пичис уже была в ее комнате. Валентина слышала тихий шелест ее шелкового пеньюара и почувствовала, как мать опустилась на кровать рядом с ней.
– Орхидея ушла, – прерывающимся голосом сказала Валентина. – Так же, как и Михаил.
– Только на время, – утешила ее Пичис.
– Что… что ты имеешь в виду?
– Я хочу сказать, дорогая, что твоя сестра ушла из дома в мир, чтобы получить несколько уроков жизни, вот и все. Она хорошо усвоит их, а мы дадим ей знать, что по-прежнему любим ее.
– Я… я не хочу, чтобы она получала какие-то чертовы уроки, – плакала Валентина, – и ей они не нужны. Она просто хочет, чтобы Элайджа любил ее, а я не думаю, что он будет любить ее долго….
– Никто не хочет получать уроки, – спокойно заметила Пичис, – но мы всегда их получаем. Это тоже часть жизни.
Три долгих дня Орхидея не звонила. Каждую ночь Валентина долго плакала, пока ей не начинало жечь глаза. Она рыдала и рыдала. Они с Орхидеей впервые разлучились, и жизнь ее, казалось, превратилась в ад. Они были ближе, чем просто сестры. Орхидея помогла ей выжить, заполнила собой ужасную пустоту после того, как она потеряла всю свою семью. Орхидея стала частью ее.
В течение дня она отчаянно старалась занять себя, упражняясь в джазовых танцах и играя в теннис до полного изнеможения. Хотя Стюарт Коллман постоянно звонил ей и назначал свидания, Валентина отказывала ему. Она была слишком расстроена, чтобы смеяться и делать вид, будто хорошо проводит время.
В этот субботний полдень Валентина принимала душ после урока танцев, когда зазвонил телефон. Обнаженная, она выскочила из ванной и схватила трубку.
– Алло?
– Это я, – весело прощебетала Орхидея. – Привет, я так счастлива, Вэл, что могла бы взлететь прямо на небо и поселиться на облаке. У меня потрясающие новости. Элайджа выбрал несколько песен для альбома. Во-первых, «Хорошенькие девушки», и еще одну – «Голубые шелковые платья», которую написала я. Затем возьмем пару песен Линды Ронстадт и несколько – Донны Саммер.
