Текст книги "«Голубые Орхидеи»"
Автор книги: Джулия Фэнтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)
Они поднялись по устланной коврами лестнице в бельэтаж, затем еще пролет на балкон. Они уже слышали увертюру – немного унылую романтическую композицию в русском стиле.
– Первый ряд, сэр, – сказала молодая женщина-билетер. – Первый ряд, середина.
Сенатор удовлетворенно кивнул. Он одурачил всех этих сукиных детей, пришел и будет сидеть в первом ряду, только на балконе.
Кит Ленард смертельно побледнел.
Ему только что сообщили об операции, которую сегодня проводят ЦРУ и ФБР, на его празднике!Ему хотелось кого-нибудь задушить голыми руками.
– Вы ублюдки! Настоящие ублюдки! Когда ваше управление делало что-нибудь правильно? Я просто поверить не могу, что вы готовы подвергнуть стольких людей риску только для того, чтобы поймать какого-то поганого шпиона! Вы не сделаете этого сегодня ни за что на свете!
– Это не просто какой-то «шпион», – холодно заметил человек по имени Херб Каннелл. – Мы действуем по приказу самого президента. У нас есть письменное распоряжение.
– Вы лжете. Президент никогда бы не отдал такого ослиного распоряжения. Он не такой чертов фанатик, как вы и ваш босс в Вашингтоне!
– Разве?
Каннелл показал документ, заверенный печатью.
Кит пристально разглядывал бумагу, но он не знал, подлинные ли на ней подписи, да ему и не было до этого дела.
– Мистер Ленард, позвольте мне изложить это словами, которые вы, возможно, быстрее поймете, – с раздражением начал Каннелл. – Наши действия одобрены Белым домом. Террорист, которого мы пытаемся поймать, убил нескольких политических деятелей, и не исключено, что сенатор Уиллингем намечен мишенью на сегодняшний вечер. Хотя мы не уверены, но есть вероятность, что и сам президент имеется в списке и, возможно, станет следующим.
– Ну так что? Все это из-за Уиллингема? Так почему бы ему не остаться дома, вместо того чтобы срывать мне премьеру? Откуда вы все это узнали? Я подозреваю, что на самом деле вы ни черта не знаете! – враждебно выкрикивал Кит.
Агент ФБР чуть заметно пошевелился, и внезапно перед Китом блеснуло дуло кольта 38-го калибра.
– Не стоит задавать больше вопросов, приятель. Занимайся своим делом и начинай спектакль. Кровопролития не будет, поверь мне.
Кит пристально смотрел на него.
– Мы не станем рисковать жизнью людей, – настаивал Каннелл. – Ты не представляешь, сколько сотрудников я расставил по театру. Более шестидесяти! Мы поймаем этого парня, и я рад, что ты наконец-то понял.
Портативная рация Каннелла внезапно подала сигнал.
– А теперь отправляйся и делай что положено продюсерам и постарайся не попадаться мне на глаза. Мне предстоит еще многое сделать, а не то начнется настоящий бедлам, вот тогда тебе придется проститься со своей премьерой. Что ты предпочитаешь? Выбор за тобой.
Музыка оркестра была и патетической, и печальной – превосходный фон для всеобъемлющей саги «Доктор Живаго». Она лилась на сцену из оркестровой ямы.
Оставалось несколько минут до поднятия занавеса. Рабочие сцены заняли свои места, костюмеры добавляли последние аксессуары к бальным нарядам танцовщиков, парикмахеры опрыскивали лаком прическу Валентины и актеры с нетерпением ждали своей очереди. Вдобавок там же находилось еще пять человек, одетых в темные деловые костюмы. Кит знал, что это агенты ФБР.
Кит подавил вспышку раздражения, обвиняя себя за то положение, в котором они оказались.
Он разыскал Пита Мадзини, устроившего последнее серьезное совещание со звукорежиссером.
– Пит, – настойчиво сказал он. – Мы должны отложить премьеру. Недели на две.
– Отложить? – в изумлении воззрились на него Мадзини и звукорежиссер.
– Вы ничего не будете откладывать, – прогремел голос у него за спиной. Кит ощутил, как что-то уперлось ему в бок сквозь ткань вечернего пиджака. Пистолет.
Он повернулся. Херб Каннелл мрачно взирал на него.
Аранья увидела, как сенатор Уиллингем в сопровождении двух телохранителей занял свое место в первом ряду.
Ее цель! Она пристально наблюдала за ним со спины, рассматривая ниспадающие в некотором беспорядке серебристо-белые волосы – все точно так, как на газетных фотографиях и как она сама видела, когда дважды посещала парламентские слушания.
Она окинула взглядом зал, обращая внимание на каждую деталь, но глаза ее невольно все время возвращались к Уиллингему. Не очень-то он общительный, – заметила она про себя. Он почти не разговаривает со своими спутниками. Обычно он более разговорчивый. Может, волнуется за свою подружку?
Балалайка добавила печальный оттенок к звукам рожков, флейт и кларнетов.
Аранья снова посмотрела на свою мишень, он сидел слишком напряженно. И волосы у него какие-то странные. Встревожившись, она скосила глаза на сидящих вокруг нее в первом и втором ряду людей.
Что-то было не так.
Слишком много мужчин по сравнению с женщинами, а все мужчины выглядят… Она снова обратила взгляд на сенатора и теперь поняла, что белые волосы – это парик. «Maeicones! 28]28
Педики (исп.).
[Закрыть]» – выругалась про себя Аранья. Волна ослепляющего гнева охватила ее, разрушая ледяное спокойствие. Человек в первом ряду вовсе не сенатор Уиллингем, но кто-то одетый и загримированный под него, возможно на нем пуленепробиваемый жилет. Люди вокруг – явно агенты ЦРУ или ФБР, и половина публики в первых пятнадцати рядах тоже.
Ее надули!
Пылавший в ней вулканический гнев вырвался наружу. Они думают, что она дура! Дрянь, puta [29]29
Шлюха (исп.).
[Закрыть]! Que cabrones [30]30
Какие козлы! (исп.).
[Закрыть]!
Годы унижений и кровавых сражений в barrio в Буэнос-Айресе внезапно прорвались бурным потоком.
Взбешенная так, что ее мозг как будто превратился в красное пламя, способное только уничтожать, Аранья сунула руку в карман за пистолетом. Она не стала доставать его из пальто, а только приподняла дуло. Встала и прицелилась в спину, туда, где кончается пуленепробиваемый жилет. Пистолет чуть слышно кашлянул.
Опоздавшие все еще ходили по проходу и рассаживались. Солист-саксофонист присоединился к оркестру. Никто не слышал выстрела.
Михаил думал о матери, вспоминал, как болел в детстве лихорадкой, а она обтирала его влажной губкой и гладила бледными прохладными пальцами. Внезапно что-то ударило его в спину с такой силой, что он согнулся.
На секунду тело его как будто оцепенело, а затем охватила волна такой боли, что он стал терять сознание.
– Меня ранили, – с трудом выдавил из себя Михаил, прежде чем уронил голову на колени.
Аранья, воспользовавшись неразберихой, – люди все еще разыскивали свои места, небрежно прошла по проходу, поспешно пересекла фойе, поднялась на балкон и зашла в мужской туалет, где она припрятала одежду и другие принадлежности для маскировки.
В туалете находилось четверо мужчин, но ни один из них и не взглянул на нее. Аранья прошла в последнюю кабинку, где в закрытом стенном шкафчике лежали ее вещи. Она взломала замок и достала одежду, которую положила сюда накануне: женское голубое пальто, недорогое черное трикотажное платье, туфли на высоких каблуках, жемчужные бусы и серьги – вечерний наряд служащей. Здесь же были рыжеватый парик, темные очки, зубные протезы, грим и еще один билет на ярус.
Она сняла белый парик, мужское пальто и смокинг и засунула вещи назад в шкафчик. На одежде не было этикеток, по ним невозможно будет что-либо выяснить. Она быстро вынула протез и сняла грим.
Последнее, что она сделала, переложила пистолет из потайного кармана мужского пальто в такой же карман в женское.
Четыре минуты спустя она спустила воду и выпорхнула из кабинки, молодая привлекательная женщина, которая, по-видимому, экономила каждый цент, чтобы попасть на премьеру.
На этот раз мужчины повернулись и посмотрели на нее.
– В женском большая очередь, – объяснила она и направилась к выходу.
Ей навстречу попался мужчина в деловом костюме и плохом парике цвета шатен и очках в роговой оправе. Он остановился и с удивлением посмотрел на нее.
– Вы перепутали туалет.
– В женском была слишком большая очередь, – поспешно объяснила Аранья, заметив, что его взъерошенные белые брови совершенно не соответствуют темным волосам. И протяжный южный говор! Такой же голос она слышала в зале заседаний комитета в Вашингтоне. Уиллингем!
Она мысленно ликовала, занимая позицию у телефонной будки, откуда была видна дверь в мужской туалет. Еl viejo [31]31
Старика (исп.).
[Закрыть], видимо, предупредили и вместо него послали дублера. Приманка заняла его место в первом ряду. Но он все же пришел в театр, только сидел где-то в другом месте. Ее сердце бешено билось от радости. Цыпленок прилетел прямо в нору к лисе.
Херб Каннелл не поверил своим ушам, когда голос Ансона протрубил ему в ухо, причем помехи делали слова едва понятными.
– Команда один – Вождю рыжих лис… Команда один – Вождю рыжих лис. Белая сова упала… удар уже нанесен… она ранена.
– Код А, код А – отрывисто заговорил он в микрофон. – Отдать приказ лисичкам внимательно осмотреть толпу. Сейчас же! Блокируйте двери – никого не выпускать!
Михаила в полубессознательном состоянии два агента ФБР, поддерживая под руки, вывели из театра, как будто сенатору внезапно стало плохо. Он отяжелел, нога не хотели слушаться. Перед глазами мелькали вспышки света, сталкивались и превращались в темные пятна. Он видел лица, слышал музыку.
Боль в спине и позвоночнике раздирала его на части. Неужели пуля перебила позвоночник? Он не мог передвигать ногами.
– Известите по радиосвязи. Всем! Мы должны доставить его как можно скорее, – сказал кто-то. Он находился в машине скорой помощи.
– Срочно! Срочно! Остановить кровотечение! – прокричали рядом.
Михаила куда-то понесло. Орхидея… Валентина… Боль отступала, он плыл где-то поверх нее, она больше не касалась его. Нежность… Мир.
Валентина ждала выхода, закулисная суматоха куда-то отступила и стала частью другого мира. А настоящее наполнилось для нее теперь водоворотом пышных юбок, скрипками, красивыми князьями и генералами при полном параде!
Рядом с ней появилась Джина в розовом атласном бальном платье. Ее нервное напряжение вылилось в нескончаемый поток слов.
– О Вэл, я так счастлива… Чарли здесь! Он не подвел меня.
– Что?
– Какой-то парень, одетый как он, сидит в первом ряду, но это большой-большой секрет… А Чарли, кажется, в темном парике и очках. Ты можешь себе представить? Он такой оригинал.
Валентина застыла.
– Джина, – она коснулась руки танцовщицы. – О чем ты говоришь?
Джина, ликуя, объяснила:
– Он мне только что позвонил из телефонной будки. Он здесь, в театре, только сидеть будет не в первом ряду, где намеревался. Там сидит другой парень-двойник. Я думаю, Чарли на балконе. Здорово, правда?
Покушение! Вот в чем дело! И сейчас сенатор сам, по-видимому, нарушил меры безопасности и пришел в театр. Боже, он может стать легкой добычей для любого профессионального убийцы.
Если Джина рассказала ей о присутствии Уиллингема, кому еще она могла разболтать? Кто-то должен найти и предупредить сенатора.
Пит Мадзини стоял в нескольких ярдах от нее и разговаривал с Орхидеей. Валентина бросилась к нему.
– Пит, – выдохнула она. – Пит, чрезвычайное происшествие, возможно покушение, о Боже, у меня нет времени объяснять. Ты должен задержать поднятие занавеса. Пожалуйста. Десять минут, Пит!Никто даже не заметит.
Она увидела, что Орхидея потрясена. Вся кровь отхлынула от лица сестры. Мадзини, казалось, пришел в замешательство.
– Но тот человек из ФБР уже сказал…
– К черту ФБР! Я знаю Уиллингема. Я найду и предупрежу его, – выпалила Валентина. Она повернулась и побежала по коридору к служебной лестнице, по которой участники постановки могли подняться на балкон.
ГЛАВА 28
– В чем дело? – допытывалась Орхидея, вцепившись в Валентину обеими руками. – Что происходит?
– У меня нет времени, – сказала Валентина, пытаясь вырваться.
– Это Михаил? Михаил, не так ли? Я знаю, это он.
О чем это говорит сестра?
– Нет, нет, не Михаил. Пожалуйста, Орхидея, не сейчас. У меня всего несколько минут. – Валентина вырвалась и побежала по коридору. Орхидея поспешила вслед за ней.
– Несколько минут – на что?
– Мне кажется, что готовится покушение на сенатора Уиллингема.
– О Боже, – выдохнула Орхидея.
– Оставь меня, Орхидея, я все улажу. Я знаю сенатора и, надеюсь, сумею найти его и убедить уйти тотчас же, пока не случилось непоправимое.
Орхидея смотрела на нее со все возрастающим ужасом.
– Нет. Пожалуйста. Я могу помочь, – настаивала она.
– Я… – затем Валентина сдалась, у нее не было времени, чтобы спорить. – Хорошо, пойдем, – поспешно согласилась она.
– Поторопимся, – сказала Орхидея.
Они приподняли свои длинные юбки и побежали по старому коридору, ведущему к бельэтажу и балконам, там же находилась и костюмерная.
– Не понимаю, – говорила Орхидея на бегу.
– Думаю, это колумбийцы хотят убить сенатора Уиллингема. Он неоднократно говорил, что будет сидеть в первом ряду, в центре. Предполагалось, что он сегодня вообще не придет, но он пришел и находится где-то на балконе. – Валентина тяжело дышала. – Сумасшедший!
– Михаил как-то связан со всем этим? – спросила Орхидея, когда они подбежали к двери, ведущей в бельэтаж.
– Михаил?
Валентина замедлила шаги. Поездки Михаила в Вашингтон и обратно, его настойчивое желание посещать репетиции, кровоподтеки Мадзини, странное исчезновение Беттины – разрозненные фрагменты, не имевшие, казалось, смысла, внезапно сложились в единое целое.
Они распахнули дверь и вышли в переполненный бельэтаж. Им тотчас же бросились в глаза трое мужчин в темных деловых костюмах, стоящих в дальнем конце и ведущих переговоры по портативным рациям.
– Кто они? – удивленно спросила Орхидея.
– Скорее, – торопила сестру Валентина, схватила ее за руку и потащила к лестнице, ведущей на балкон.
Они вышли в нижний сектор балкона. Около пятнадцати рядов поднималось над ними и еще двадцать внизу, все места заняты.
– Чем могу помочь? – спросила изумленная билетерша, увидев двух актрис в костюмах.
– Мы… кое-кого ищем, – пробормотала Валентина.
Они спустились на несколько рядов вниз, затем остановились в нерешительности – рассмотреть несколько сот людей, треть из которых смотрела на сцену и была обращена к ним затылками, оказалось сложным делом.
– Как он одет? – шепотом спросила Орхидея.
– Он изменил свою внешность, – так же тихо ответила Валентина, подталкивая локтем сестру.
– Как?
– Не знаю. Темные волосы. Очки, – Валентина пыталась подавить отчаяние. – О Боже, неужели мы его не найдем?.. Он собирался сидеть в первом ряду в центре, так он сказал Джине. Может, он в первом ряду балкона? Надо попытаться найти.
Михаил, как сквозь туман, слышал завывание сирены машины скорой помощи, когда она, лавируя среди многочисленного транспорта, с трудом продвигалась по запруженным в вечерний час дорогам к нью-йоркскому госпиталю. Он то терял сознание, то приходил в себя. Он не сомневался, что его рана смертельна и ему осталось жить лишь несколько минут.
– Давай, парень, давай, ты выдержишь, – настойчиво твердил ему служитель скорой помощи, но его слова доносились как будто откуда-то издалека и не имели к нему никакого отношения.
Михаил жалел, что так мало времени проводил с Валентиной и Орхидеей. Он думал о них, пытаясь сохранить последние остатки сознания.
Валентина проживет без него, как делала это уже почти тридцать лет. Но Орхидея… Она нуждалась в нем и в чем-то была даже похожа на него. Его сломанный цветок. Ему так хотелось остаться здесь, ради нее.
Михаил не чувствовал, как слезы катились по его щекам, когда он думал об Орхидее… своей женщине. Он снова погрузился в темное спокойное беспамятство.
Валентина первой увидела сенатора Уиллингема. Он сидел, удобно устроившись в первом ряду балкона, через одно место от прохода с биноклем в руках, готовясь смотреть первую сцену.
Его телохранитель сидел слева, а место справа у прохода оставалось свободным.
– Я пойду и поговорю с ним, – прошептала Валентина, – а ты стой здесь и жди.
– Скорей, – поторопила ее Орхидея.
– Сенатор, – окликнула Валентина, опускаясь на кресло рядом с ним. – Вы в ужасной опасности.
Сенатор Уиллингем повернулся и с удивлением уставился на нее.
– Но, Валентина, милая, почему ты не за кулисами?
Рядом с сенатором коренастый охранник настороженно зашевелился и поднес руку к карману.
– Пожалуйста, сенатор, я уверена, что на вас готовится покушение и собираются сделать это здесь, в театре, сегодня вечером. Вы должны уйти сейчас же. Пожалуйста, прежде чем начнется спектакль.
– Уйти? Но сенатор Соединенных Штатов сидит не здесь. Все было в порядке, пока не появилась ты. Теперь все внимание приковано ко мне. – Уиллингем показал рукой назад, и, когда Валентина повернула голову, она не смогла сдержать стоны: сотни изумленных глаз смотрели на них, удивленные появлением звезды среди публики.
– О черт, – пробормотала она.
– Послушай, милая, у меня здесь Томми Ли и несколько его коллег, а внизу на моем месте сидит двойник, почему бы тебе не вернуться за кулисы и не приготовиться дать нам фантастическое представление, ради которого мы все сюда пришли?
Валентина в отчаянии сжала руки.
– Пожалуйста, сенатор, у меня нет доказательств, но я знаю, кто-то ужасно хочет, чтобы вы присутствовали сегодня на премьере, и Джина…
– Ну, ну, успокойся, – известный политик покачал головой. – Я знаю это, но ты видишь, как я удачно расположился здесь. Я дал обещание, и я…
– Неужели вы не понимаете, почему они так хотели, чтобы она выступала сегодня вечером? – в отчаянии перебила Валентина. – Потому что вы сказали, что будете сидеть в первом ряду, в центре! Это прекрасное место для убийства. Публично, когда множество людей увидит его. О сенатор, ради Джины, если не ради меня, пожалуйста, прямо сейчас встаньте и…
Она услыхала, как тихо вскрикнула Орхидея и обернулась. Какая-то женщина встала со своего места и шла по проходу. На ней было голубое суконное пальто, глаза ее горели злобной яростью.
Аранья, взбешенная при мысли, что может потерять свою жертву, не думала больше об осторожности. Она по-кошачьи быстрым движением сунула руку в карман пальто, но тут вскочил охранник сенатора, тоже схватил револьвер и выстрелил.
Аранья вскрикнула. Она снова потянулась за оружием, но боль в левом плече сделала ее движения неловкими и заставила потерять равновесие. А мерзавец готовился снова выстрелить.
Валентина, потрясенная разыгравшейся на ее глазах сценой насилия, снова упала в кресло. Аранья с отчаянием бросилась к ней, схватила за руку и рывком заставила встать.
Время поднятия занавеса наступило, затем прошло пять, шесть, семь минут. Люди стали поглядывать на часы.
Кит направился по центральному проходу партера, пристально вглядываясь в направлении сектора А, куда всего пару минут назад два агента ЦРУ оттащили из первого ряда человека, изображавшего Уиллингема. Парень, казалось, совершенно не мог идти.
Кит шел по проходу к двери в фойе, разглядывая публику, и вдруг услышал с балкона звуки перебранки и крики.
Опоздание с началом премьеры беспокоило Джоу Донована. Он нетерпеливо ерзал в своем кресле, размышляя, что за беспорядок мог произойти за кулисами.
Вдруг Рита взволнованно подтолкнула его локтем.
– Смотри, Джоу, не Кит ли это Ленард? Вон там бежит.
– Пойдем, – приказал Джоу фотографу и потянул ее с кресла. – Пойдем!
Валентина почувствовала, как ее резко толкнули назад, сбивая с ног, сильная рука сжала горло. Она отчаянно сопротивлялась, пыталась ударить ногой, но тесный корсет, тяжелый кринолин и падающее пышными складками бальное платье стесняли ее движения. Она не могла дышать!
– Puta! – проскрежетала Аранья, еще сильнее сжимая ей горло. – Ты поможешь мне выбраться отсюда.
Орхидея снова и снова выкрикивала имя сестры, пока Аранья тащила Валентину по направлению к выходу с балкона. Агенты ФБР бежали со всех сторон. С ужасом смотрела Орхидея, как Валентина впивается ногтями в руку, сжимающую ей горло. Леденящий ужас словно парализовал ее.
– Вэл! – закричала она и бросилась за Араньей. Аранья слышала полупридушенные звуки, издаваемые ее жертвой, пытающейся вдохнуть воздух. Все пошло прахом по ее собственной вине.
Орхидея кинулась вслед и бросилась на Аранью. Никто не может причинить вред ее Вэл… никто!
Обезумевшая, Орхидея, вспомнив свои детские уличные драки, изо всех сил ударила Аранью и сбила ее с ног. Раненая, подвергшаяся нападению латиноамериканка, выпустила Валентину, и та попыталась откатиться в сторону.
К ним бежал Кит с револьвером.
– Убирайся с дороги, Ленард! – заорал на него сзади Херб Каннелл, но Кит не слышал. Он поднял свой кольт и прицелился. Валентине каким-то образом удалось увлечь за собой Орхидею. Раздались выстрелы.
Аранья вся в крови лежала распростершись в проходе. Ее сразило по крайней мере шесть выстрелов – агентов ФБР, ЦРУ, Херба Каннелла и Кита. Пропитанная кровью одежда на груди и плечах поблескивала зловещим красным цветом в затемненном зале. Ее красивые томные глаза были широко открыты. Она еще дышала, но едва заметно. Валентина села и с содроганием отвернулась.
– Вэл, Вэл, Вэл, – рыдала, стоявшая рядом на коленях, Орхидея. Ее лицо было в синяках и в крови. – О Вэл, я думала, она убьет тебя… – Слезы струились по щекам Орхидеи, размывая грим. Прерывисто дыша, она потянулась к Валентине и обвила ее руками.
– Боже, Вэл, – задыхаясь от слез, пробормотала она.
– Орхи, – выдохнула Валентина. У них больше не было слов, они просто сжали друг друга в объятиях, обе дрожали.
– Прости меня, прости, – плакала Орхидея, уткнувшись головой в плечо Валентины. – Ты сможешь когда-нибудь простить меня?
Кит не слышал, что ответила Валентина, да ему и не надо было слышать… то, как сестры прижались друг к другу, слезы, бегущие по их щекам, были вполне ясным ответом.
Кит почувствовал, что и его глаза наполняются влагой.
Рецензия и пресса
Две недели спустя отложенная премьера «Доктора Живаго» состоялась, все тысяча пятьсот мест театра «Ледерер» были заняты, и больше ста входных билетов продано.
Джоу Донован сидел в четвертом ряду, слушая увертюру к «Доктору Живаго», почти потонувшую во взволнованном гуле премьерной публики. Что за премьера! Каждому пришлось пройти через приборы для обнаружения металла. Все журналы, телеграфные агентства, программы телевидения и бульварные газеты прислали своих представителей. Около двухсот охранников и полицейских стояло в партере, на балконе и около сцены на случай новых беспорядков.
– Чертовски жарко, – приглушенно сказала рядом с ним Рита Доуэрти. – Можно подумать, что тут разреженный воздух. Я слышала – люди платили по две тысячи долларов за билет спекулянтам. Даже мэр Динкинс не смог достать дополнительных билетов.
– Да, – Донован вытянул шею, чтобы посмотреть на Пичис и Эдгара Ледерер, подходящих к своим местам в первом ряду.
Все было непредсказуемо. Такой драмы, которая случилась две недели назад, не происходило в американском театре со времен гибели Линкольна. Четырнадцать человек получили ранения, шестеро из них достаточно серьезные, и были госпитализированы. В том числе, брат Валентины Михаил Сандовский, перенесший восьмичасовую операцию, во время которой чуть не умер.
А убийца… женщина! Боже, что за невероятная история! После трехдневного пребывания в блоке интенсивной терапии она умерла. Отпечатки пальцев не дали никакой информации. Никто не знал, кто она и, похоже, никогда и не узнает.
Огни в зале стали гаснуть. Занавес волшебным образом взлетел вверх.
– Боже мой, – прошептала Рита, затаив дыхание.
Публика раскрыла рот от изумления и разразилась шквалом аплодисментов. Декорация представляла собой великолепный, белый с золотом бальный зал. Стены его были обиты парчой, а высокие колонны, казалось, были сделаны из каррарского мрамора. Канделябры поблескивают как ограненные бриллианты, разливая вокруг свет. Женщины в атласных бальных платьях и мужчины в военной форме или фраках кружатся под звуки вальса Штрауса.
Остановленное во времени мгновение блистательных минувших царских дней.
– Прекрасно, прекрасно, – шептала Рита, уже плененная фантазией.
Два часа спустя исполнители выходили на аплодисменты. Сначала кордебалет под восхищенный свист, затем Вайнона Райдер, Орхидея и другие исполнители второстепенных ролей под бурные аплодисменты.
Наконец, Валентина за руку с Патриком Суэйзи вышла вперед и сделала реверанс, а он поклонился.
Публика неистовствовала. Аплодисменты усиливались криками и свистом. Валентина и Суэйзи встречали аплодисменты лучезарными улыбками, а затем Патрик поклонился Валентине, отступив назад.
Служитель вынес на сцену огромную корзину, полную голубых орхидей. Он протянул ее Валентине, но она отбежала назад и вывела Орхидею из ряда исполнителей.
– Автор этого мюзикла – Орхидея Ледерер, – сказала она в микрофон своим глубоким грудным голосом, – и, по счастливому стечению обстоятельств, – моя любимая сестра. Снова раздался гром аплодисментов, затем гул поднимающихся со своих мест пятнадцати сотен человек. Люди аплодировали Орхидее и Валентине стоя.
Овация продолжалась и продолжалась.
Улыбающиеся губы Валентины задрожали, она явно пыталась скрыть волнение. Орхидея плакала не таясь. Публика кричала все громче, выражая свою любовь, это был один из тех редких, незабываемых моментов в истории Бродвея, из которых рождались легенды.
Внезапно Орхидея протянула руку к корзине с цветами и подхватила горсть голубых орхидей. Она посмотрела на Валентину и бросила цветы в зал. Какая-то девушка взвизгнула и бросилась ловить цветы.
Усмехнувшись, Валентина тоже взяла гореть орхидей и бросила их в первый ряд Пичис и Эдгару.
Голубые Орхидеи снова вместе.
На следующее утро Джина и сенатор Уиллингем завтракали в небольшой квартирке Джины на Манхеттене. По столу были разбросаны остатки их завтрака в южном стиле, а на полу валялись газеты, открытые на театральных разделах.
Все рецензии восторженные, даже Клайва Барнза.
Валентину называли звездой первой величины, Орхидею – новым и одним из самых ярких бродвейских драматургов.
– Прочти еще раз, Чарли, – попросила Джина, поднимая «Нью-Йорк пост» и протягивая ее жениху.
Сенатор подмигнул и прочел требуемое предложение вслух в третий раз.
– «Рыжеволосая танцовщица кордебалета Джина Джоунз привлекла внимание публики своими гибкими движениями и яркостью исполнения». Тебе нравится, дорогая? Мне – очень.
– Звучит как музыка для меня, – вздохнула Джина. – Я так долго и упорно к этому стремилась. Мне было интересно, способна ли я сделать это, – и сделала! Я хочу весь год участвовать в шоу, Чарли, просто, чтобы доказать, что я действительно добилась чего-то на Бродвее. Но потом… – Джина опустилась к нему на колени и обвила его шею руками. – Уделю время на то, чтобы родить ребенка.
– Только одного? – проворчал Уиллингем, пытаясь скрыть охватившее его глубокое волнение.
Джина усмехнулась.
– Одного? А сколько ты хочешь, Чарли? Давай начнем не слишком стремительно. Я уже не так молода, как была когда-то, – поддразнивала она, – и намерена еще потанцевать. Я и мой танец – мы идем в комплексе.
– Как пожелаешь, дорогая, – радостно согласился Уиллингем. – Только давай завтра же поженимся.
Михаил Сандовский парил где-то между сном и бодрствованием, единственное, что он ощущал, – маленькую крепкую ладонь, сжимавшую его руку.
Он чуть не умер. Пуля прошла в нескольких миллиметрах от позвоночника и пробила толстую кишку. Он ослабел… ужасно ослабел. На его теле появились новые шрамы. Но это совершенно не имело значения.
Он услышал, как зазвонил телефон на тумбочке у кровати.
– Мики, – прошептала Орхидея, почти не отходившая от него, разве только на спектакли. – Я возьму трубку.
Он услышал, как она сняла трубку и ответила:
– Это что, шутка?
Михаил взял трубку и с изумлением услышал знакомый голос президента Горбачева, хвалившего его за службу Советскому Союзу. Он помог спасти жизнь человеку, игравшему большую роль в развитии дипломатических связей между СССР и Соединенными Штатами.
– Я предоставлю вам по праву заслуженный длительный отпуск до полного выздоровления, – продолжал президент, – а также постоянную должность в посольстве в Вашингтоне, если захотите.
Михаил в полном замешательстве повесил трубку. Как все изменилось! Ему даже не нужно становиться невозвращенцем.
– Михаил, – дрожащим голосом прошептала Орхидея. – Тебе придется… Я хочу сказать… ты не должен возвращаться в Россию?
– Я остаюсь, – хрипло ответил он. – Я хочу заняться бизнесом, связанным с ночными клубами… местом под названием «Орхидеи».
Несколько дней спустя Эдгар и Пичис в своих апартаментах в отеле «Пьер» читали газеты о новом идущем с аншлагом на Бродвее мюзикле «Доктор Живаго» и потрясающе интересную статью Джоу Донована в журнале «Пипл», фотография которого была помешена на обложке.
Эдгар, выразительно жестикулируя, разговаривал по телефону со своим юристом, а Пичис листала толстый выпуск «Нью-Йорк таймс».
Здесь была помещена статья о недавнем назначении Роберта Ловелла послом в Советский Союз.
– Сделка с клубом состоялась, – с улыбкой сказал Эдгар, повесив трубку. – И мы получим его на тридцать тысяч дешевле, чем я намеревался заплатить. На следующей неделе мы встретимся, чтобы подписать бумаги, и запустим дело.
– О Эдгар! – воскликнула Пичис, уронив газету. – Это просто замечательно! Ты так добр к ней. Орхидее действительно необходимо что-то подобное…
– Дорогая, это не благотворительность. Наша рыжеволосая дочь – прирожденный антрепренер. У нее такие идеи насчет этого клуба! Он станет самым модным местом, помяни мои слова. И принесет немало денег. Вспомни ее недавний успех, – с гордостью добавил Эдгар.
– Я всегда знала, что она талантливая, – с любовью сказала Пичис.
Валентина и Кит все еще спали в ее квартире, на полу перед кроватью в беспорядке валялась их одежда. Здесь же лежал непрочитанный номер «Нью-Йорк пост».
– Вэл, – пробормотал Кит, его глаза были закрыты, когда он пошевелился, лениво проводя рукой по шелковистой коже Валентины.
– Обними меня, – прошептала она, поднимаясь из глубин сладкого сна.
– Я не только буду обнимать тебя, я буду любить тебя… вечно. Так долго, сколько длится вечность.
– Очень долго, надеюсь, – пробормотала она, заключая его в объятия.
Голубые Орхидеи больше не грустят.
ЮПИ-Детройт. «Голубые Орхидеи», вокальный женский дуэт, обладатель премии «Грэмми», распавшийся в 1985 году, выступил вчера вечером впервые после восьмилетнего перерыва и собрал более 150000 долларов в пользу Детского дома Св. Винсента и Сары Фишер в Фармингтон-Хиллз.
Среди публики присутствовали губернатор Мичигана Джоу Энглер и Мадонна, Робин Уильямс и Джордж Пеппард, бывшие детройтцы.
– Это потрясающе, просто фантастически хорошо быть вместе, – с восторгом призналась Валентина Ледерер. – Мы чувствуем такой подъем энергии.
– Я люблю мою сестру, – добавила Орхидея Ледерер. – И люблю «Голубые Орхидеи» и всегда любила. Мы уже работаем над новым альбомом, который будет называться «Давайте помечтаем вместе».
