Текст книги "Мудрец острова Саре"

Автор книги: Джулия Дин Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2

– Мне никак не нужна такая должность, – сказал молодой граф Тасель, так отчаянно качая головой, что из шляпы вылетело перо. – Лучше в соляную шахту Фекхама, копать голыми руками.

Лорды Кайта, сидящие за длинным столом орехового дерева, одобрительно кивнули, понимая его чувства.

Король, стоя во главе стола, улыбнулся в знак пони мания.

– Я не собирался назначать тебя, Томас, – уверил его Дарэк, теребя золотые колечки воротника. – Для такой участи ты слишком хорошо служил мне последние годы.

Граф облегченно вздохнул.

– Спасибо справедливому повелителю. Я столь хорошо знаком с делами столицы, меня никак нельзя сослать в варварское болото Саре. – Он посмотрел на свои ногти и начал шлифовать их о кремово-желтый камзол. – Почему даже самые благородные островитяне одеваются в баранью кожу, как простые фермеры, а не в шелк и бархат? Я слышал, некоторые до сих пор носят рукава, которые вышли из моды в прошлом веке.

– Тогда из вас вышел бы прекрасный лорд-маршал, – предположил мужчина слева, толкнув его локтем, – потому что вы не только командовали бы сарцами, но обучили бы, как правильно одеваться.

Граф с ужасом посмотрел на короля – не сочтет ли его величество эту мысль разумной? – и тотчас принялся разглагольствовать о своей молодости и неопытности, чего у него было не отнять. Ему нужно было убедить всех, что он не подходит на эту должность.

Сдерживая улыбку, Дарэк вернулся к трону с малиновыми подушками, который стоял на возвышении в начале залы для Советов. Он откинул складки мантии и опустился на трон если не с полной уверенностью, то с осознанием своего величия. Дарэку не было и тридцати, но выглядел он старше своих лет как внешне, так и по манере держаться, и это придавало ему значительность, которой не бывает у молодых людей, но без которой не обойтись ни одному королю. Сегодня он оделся, как и обычно, в платье скромных тонов почти без драгоценных камней (Совет часто замечал сходство вкусов правителя с его отцом), на челе – золотая корона с рубинами.

Дарэк щурился от яркого солнца, которое проникало в комнату через зарешеченные окна, откидывая многоугольники на противоположную стену.

– Я понимаю, что это не лучшая должность в королевстве, и любой, кому б ее ни предложили, предпочел бы остаться в Делфархаме. Но есть факт, мои господа, что Саре – наш протекторат и должен почитаться. Может, его люди и менее изысканны, – добавил он, одарив веселым взглядом графа Таселя, – но они мои подданные.

Дарэк удобней расположился в троне.

– И поскольку Де Брейси мертв, да покоится его душа в мире, – добивал он из вежливости, словно по принуждению, – кто-то должен занять место лорд-маршала до конца года. Не обязательно принять решение именно сегодня – его канцлер может править там некоторое время, – но в ближайшие два-три месяца вопрос надо решить. Новому маршалу придется уладить все свои дела и приехать на Саре до наступления зимы. Так что подумайте, мои господа, – закончил Дарэк и разлегся на малиновых подушках, – и выскажите свое мнение. Кто должен удостоиться этой чести?

Подобно выдрессированному хору, члены Совета ухмыльнулись в ответ на сарказм короля. Однако в самом отдаленном конце залы сидел человек, который не улыбнулся. Это был Мозель Джессингер – герцог Надьеры и брат мачехи его величества. Сгорбившись на стуле, он серьезно обдумывал вызваться на невостребованную должность. Мозель не любил обнародовать свои интересы, а потому избегал выступлений во время Совета. Попробуй он сделать это сейчас, весь двор обсуждал бы его дерзость нескончаемо.

А почему нет? Все подтвердят, что без него здесь спокойно обойдутся. У Джессингера нет влияния при дворе, да и желания получить его. Хотя он и носит титул герцога, его владением управляет умный кузен. Мозель даже внешне не пытался соответствовать положению: шитый шелком камзол был ему почти ровесником, провисшую на макушке шляпу с потертыми краями украшали вялые серые перья. Совет короля – а порой и он сам – видел в Мозеле лишь худощавого старика, который дотягивает последние дни и ничего не может предложить миру. Кого еще послать на отдаленный остров, который был забытым местом при всех королях Кайта? Там он правил бы непокорными молчаливыми затворниками. Мозель втайне удивлялся, почему его до сих пор не выдвинули на должность.

– …что могло бы вас заинтересовать, лорд Джессингер.

Мозель услышал только конец фразы и так подскочил, что все догадались, что он не слушал. Мужчина рядом презрительно ухмыльнулся и пробормотал что-то о слабоумных стариках.

– Я думаю, – невозмутимо повторил Дарэк, – что следующий вопрос касается вас в особенности, Мозель.

Король со взмахом достал большой лист кремового цвета с двумя ярко-зелеными лентами.

– Недавно мне пришло письмо из Ат Луана. – Он взглянул на советников поверх бумаги, изогнув бровь. – Здесь говорится, что король Осфонин, властелин Рэйки, мною крайне недоволен.

Дарэк просмотрел страницу в поисках нужной строчки.

– Я избавлю вас от всего содержимого послания, но суть такова… Осфонин жалуется на моих гвардейцев, как он пишет, на «неправомерное и жестокое нападение, а затем и похищение Джейрена Маклауда, сына моего почтенного лорда Иана, и скверное убийство его преданного слуги Брайса».

Он опустил пергамент и всмотрелся в лица членов Совета. Никто не удивился, подобного письма давно ожидали. Лишь лорд Джессингер заметно изменился, к щекам прилила краска. Засада произошла из-за того, что он не смог присмотреть за четырьмя людьми Дарэка, включая капитана. После неудачной попытки забрать Атайю со двора Осфонина они вернулись в Ат Луан и похитили Маклауда – рэйкского колдуна, который открыл в Атайе ее врожденные чары и, как настаивает король, явился в итоге причиной смерти его отца. Дарэк одобрил их действия. Мозель схватился за край стола синими пальцами в испуге, что его величество изменил свое мнение и собирается обвинить его во всех бедах.

Дарэк заметил смятение лорда и лениво улыбнулся, затем продолжил:

– Я, конечно, уже показал письмо капитану Парру и уверил, что его поступок вполне оправдан и я им доволен.

Мозель от облегчения так громко вздохнул, что несколько человек обернулись, бросая на него презрительные взгляды.

– А как же принц Николас? – выпалил он, чтобы отвлечь внимание Совета от своего неловкого положения. На желтоватом лбу от волнения появились морщины. – Его высочество ведь отдыхал в Ат Луане?

– Да, это так, – ответил король. – В письме говорится, что мой брат покинул двор Рэйки. Осфонин в ярости, так что вряд ли его там жалуют. Здесь не сказано, куда он поехал. Могу предположить, что Николас скоро вернется. – Дарэк замолчал и устало вздохнул. – Но если учесть, что Николас редко делает то, чего я от него ожидаю, то мое предположение может оказаться ошибочным.

Король дал лордам время обменяться кивками и продолжил более серьезным тоном:

– Осфонин послал письмо не для того, чтобы сорвать злобу. – Дарэк скомкал пергамент. – Он может напасть на Кайт. Боюсь, любого предлога будет достаточно.

По палате прошелся гул возмущения. В Кайте уже много лет не заходила речь о войне, с тех пор как отец Дарэка, король Кельвин, объединил все графства и положил конец междоусобным распрям. Молодые лорды нередко возбужденно разговаривали о битвах, а старые ворчали, зная бессмысленность войны и плату, которую она влечет за собой.

– Я обеспокоен этой угрозой, – продолжил Дарэк, восстановив тишину взмахом руки, – но мы не должны забывать, что проблем достаточно и внутри государства. Последователи моей сестры крепнут, и хотя о них сейчас мало слышно, мы не можем наивно полагать, что их больше нет. Если мы будем тратить силы на защиту границ от Рэйки, то у сторонников Атайи появится возможность беспрепятственно распространиться по всему Кайту. Не исключено, что они обратятся за помощью в Рэйку и получат ее, если мы официально вступим в войну. И чего я больше всего опасаюсь, мои господа, – сурово добавил король, – так это пришествия рэйкских колдунов, которые станут обучать магии добропорядочных подданных Кайта.

Снова поднялся ропот, возрастая все громче: лорды осознали, как ужасны последствия, описанные его величеством. Дарэк поднял руку, взывая к тишине.

– Осфонин пока не объявил нам войну, но он провозгласил, что границы открыты любому жителю Кайта, который отказывается принять отпущение грехов. Это, конечно, привлечет союзников Атайи, но мы не должны забывать, что люди и раньше бежали в Рэйку. Указ Осфонина на деле мало что меняет. И мы ничего не можем поделать, если не хотим начинать войну, а это, как я уже говорил, будет только на руку Рэйке. Посему, – заключил он, отложив письмо, – мы ничего не будем предпринимать, просто попытаемся не дать Осфонину повода для раздора, который он упорно ищет.

На лицах появилось недовольство, но никто не отрицал правдивости королевских слов.

– Необходимо избавиться от лорнгельдов раз и навсегда, – грозно заявил один из старых лордов. – Тогда мы не будем представлять интереса для Рэйки, как и она для нас.

Седой старец окинул Совет взглядом, все одобрительно кивали. Хотя король Кельвин всего год назад пытался вступить в союз с Рэйкой, почти все лорды Кайта выступали против дружбы с «пристанищем еретиков и поклонников Их отношение явно не изменилось.

Дарэк тоже поддержал высказанное мнение, его лицо приняло еще более суровое выражение.

– И основная цель нашего собрания, мои господа, выслушать епископа из Курии. Он пришел к нам с предложением, к которому просит отнестись серьезнейшим образом.

Король посмотрел на дверь, из палаты тотчас вышел охранник в форме и сразу вернулся со священником в черной рясе и кроваво-красной епитрахили. На груди блестел серебряный медальон святого Адриэля, словно луна на августовском небе во время жатвы. Источая уверенность, он вошел в залу Совета, как рыцарь на ристалище, воинственная осанка противоречила сану человека, который поклялся посвятить себя заботе о душах, а не сражениям на полях боя. Внушительный рост и черные волосы, тронутые сединой, придавали его виду жестокость. Темно-карие глаза окинули каждого лорда, оценивая, кто из них потенциальный союзник, а кто враг.

– Епископ Люкин, – произнес король и указал на свободный стул. – Добро пожаловать на собрание.

– Благодарю, сир.

Епископ сел на самый край, дав понять, что предпочел бы постоять. Он положил перед Дарэком толстую стопку бумаг, перевязанных красной лентой.

– С вами нет архиепископа Вентана? – осведомился его величество, глядя на дверь.

– Нет, сир. Он ссылается на несварение желудка… опять. – По выражению лица Люкина было заметно, насколько он презирает такой предлог. – Поэтому он разрешил мне говорить от имени Курии.

– Хорошо, – ответил король. – Можете продолжать.

Епископ вскочил со стула, привычный проповедовать с кафедры перед сидящим собором. Он не сразу заговорил, а подождал, пока нарочитая тишина приведет присутствующих в нужное напряжение и внимание их не обострится до предела. Люкин расхаживал по палате, резко меняя направление. Будь на нем форма и алебарда за плечом, подумал Мозель, он был бы вылитым часовым на башне замка.

– Мои господа, – наконец начал епископ, белые зубы заблестели на загорелом лице, – вы все знаете о событиях, произошедших вокруг сестры его высочества Атайи Трелэйн. Большинство из вас присутствовали на суде прошлой весной, где ее признали виновной в ереси и государственной измене. – Люкин резко развернулся и схватился за спинку своего стула, словно чтобы удержать его в зале. – Ее люди до сих пор представляют опасность для народа, вызывают волнения, обучая всех дьявольским заклинаниям и оскверняя таинство отпущения грехов. Недавно произошел постыдный случай порчи священного вина. Это отвратительно! Подрыв неприкасаемых церковных обрядов!

Мозель потер подбородок, вспоминая, какие слухи ходили во время суда над Атайей. Сыну богатого кайбурнского суконщика – его звали Джарвис – отпустили грехи, когда узнали о его магических чарах, но вместо смертельного яда – кахнила – флакон содержал сильное снотворное. Когда епископ узнал о подлоге, союзники Атайи уже украли юношу.

Интересно, что больше злило епископа: неудача или то, что священники заменили вино прямо под его носом.

– Этих фанатиков надо остановить, пока кампания Атайи, как называют ее затею, не соберет в Кайте новые силы, – проговорил Люкин, хлопнув кулаком о ладонь. – И действовать нужно немедля, пока они не пришли в себя после потери предводительницы и не продолжили дело без нее.

– Лорнгельды не причиняли беспокойств после того, как Атайю заперли в монастыре Святого Джиллиана, – отметил Томас Тасель, беспечно пожимая плечами. – В моем графстве ничего о них не слышно.

– Значит, вам повезло, – гаркнул епископ, не скрывая презрения к подобному самодовольству, и целеустремленно подошел к краю кафедры. – В Кайбурне обстановка не столь лучезарна. Сразу после постыдной майской речи принцессы на площади народ стал искать ее союзников. Повстанческие настроения льются через край.

– А у кого-то рекой льются деньги, – пробормотал король, мрачно рассматривая носки своих туфель.

Уверенность Люкина на момент рассеялась, он робко посмотрел на Дарэка. Мозель в душе улыбнулся: король сбил спесь с епископа. Все при дворе знали, что в тот день из Кайбурна исчез не только заключенный Джейрен Маклауд. После призыва колдуна к восстанию начался мятеж. На глазах королевских стражников какой-то заморыш украл бесценную корону с корбаловыми кристаллами. Может, Люкин тут и ни при чем, но его величество все равно винит его за потерю, считая епископа ответственным за моральное воспитание народа.

– Однако без Атайи глупая кампания теряет обороты, – отметил советник слева от Мозеля, седеющий лорд с пучками серых волос над каждым ухом. – Многие почтенные подданные моего графства осознали свою ошибку и вернулись на праведный путь.

Глаза Люкина сверкнули.

– Да, мы надеемся, что отсутствие Атайи положит конец ее делу, но мне не хотелось бы рисковать Кайтом, полагаясь на столь слабую надежду. Союзники принцессы живы. Я каждую неделю получаю сведения, что кто-то в деревне проповедует ее идеи. Люди не так легко обманываются без самой Атайи, но некоторые все же верят. Даже одна потерянная душа – уже много.

Мозель приподнял брови. Епископа Люкина не очень заботили чужие души.

В глазах священника горел огонь, он наслаждался своей речью.

– Лорнгельды – опасный народ. Постигая магию, они сходят с ума и околдовывают своими проклятыми чарами невинных людей. Отпущение грехов – единственный путь к их спасению, поэтому Атайя Трелэйн со своими фанатиками стремилась запретить таинство! – Голос епископа достиг предела громкости, наполнив сводчатую залу подобно органу. – Ее люди проповедуют божественное происхождение магии и учат других наносить заклинания, улучшая свою жизнь, но губя душу! И если они победят, то нашим народом будут править колдуны, использующие свои коварные силы против тех, кто ими не обладает. Они отнимут земли у настоящего властелина! – Люкин указал рукой на короля, ноздри дрожали от негодования. – Мы живем в мире, мои господа, в мире, пережившем междоусобные войны. Позволим ли мы этим чародеям покорить нас и заставить служить их Создателю, а не нашему?

Несмотря на мрачную картину, вырисованную епископом, Дарэк не смог сдержать улыбки. Последние месяцы кругом ходили слухи, что конечной целью Атайи является захват трона, но никто еще не произнес такой яркой речи. Советники онемели, напуганные будущим, которое обрисовал Люкин.

– Дорогой епископ, – мягко проговорил Дарэк, – мы восхищены вашими ораторскими способностями, но всем давно очевидна опасность, которую представляет моя сестра. Не сама Атайя, – добавил он самодовольно, – а ее идеи и союзники. У вас есть конкретные предложения?

Глаза Люкина сверкнули, словно высеченная кремнем искра. Ему не нравилось, когда проповедь так резко обрезали, однако, вспомнив о прежнем разладе с королем, смирился.

– Как я уже сказал, лорнгельды – опасный народ. Курия считает, что их нужно уничтожить. Король Фалтил уже пытался это сделать, но прошло двести лет. Мы можем попробовать снова.

Советники зашептались, некоторые выразили робкие сомнения, другие – открытую жажду крови.

– Но как нам справиться с ними? – спросил один из лордов. – Фалтил использовал против лорнгельдов собственную магию. А мы таковой не обладаем.

– Когда-то обладали, – проворчал Люкин полушепотом. Он поймал взгляд Дарэка: оба подумали о колдуне-священнике по имени Алдус, который сначала помогал им, а затем предал. – Нам она и не нужна. Даже если бы некоторые колдуны вздумали встать на нашу сторону, мы отказались бы. Атайя хорошо воспитала своих учеников, – с горечью сказал он советникам, – попав в ее руки, они уже не могут вырваться. Их забирает Отец Лжи. Наше решение заключается в следующем, – продолжил он, совсем забыв о гневе. – Курия предлагает создать Трибунал во главе со ставленником его величества; чьей единственной целью будет искоренять еретиков и наказывать их.

Не обращая внимания на поднявшийся в зале ропот, епископ взял со стола стопку бумаг.

– Вот составленный мною документ, который подписали большинство жителей Курии. Здесь в подробностях описывается, сколько нам необходимо людей, куда их направить, каким образом мы собираемся выявлять колдунов и какие меры против них применять – и против тех, кто их поддерживает. Мы также намереваемся давать вознаграждение тем, кто будет способствовать нам, обличая своих соседей, вовлеченных в гнусную кампанию.

В залитой солнцем палате было тепло, однако Мозель натянул на плечи накидку, почувствовав неожиданный холодок. Казалось полностью неправильным, что священник защищает божественные идеи с мечом в руке… словно рассчитывает количество задействованных солдат, расставляет их на поле боя, выбирает подходящее время для атаки. Но это и есть война, понял Мозель, война против лорнгельдов, какую не вели уже двести лет.

– Вы имеете в виду создание инквизиции?

Он и не заметил, что произнес это вслух, пока не заметил оскал Люкина. Щеки Мозеля накалились, как угли. Старый герцог редко высказывался и никогда не выдвигал стоящих идей, поэтому епископ был вдвойне разгневан.

– Я имею в виду систему справедливости, господин Джессингер, – ответил он, ставя ударение на каждом слове, слегка покровительственным тоном.

– Но вы сами говорите, что движение Атайи начинает угасать, зачем же тратить силы на формирование Трибунала? Без предводителя союзники забросят дело и исчезнут сами по себе.

Люкин взмахнул руками в возмущении:

– Фанатики непредсказуемы, мой господин. Они редко так просто сдаются. Если мы ударим сейчас и подавим восстание в зародыше, то избавим себя от худшего положения дел.

– Но такое насилие… натравливание соседа на соседа…

Епископ резко поменял тактику:

– Не хотите ли вы сказать, что вы потворствуете еретикам? Может, вы даже считаете нужным дать им право выражать свои бунтарские мысли?

Мозель съежился под всепоглощающим взглядом Люкина.

– Я… я такого не говорил…

На лбу Джессингера образовались капли пота, он суматошно искал достойный ответ, надеясь, что кто-нибудь из советников поддержит его мнение. Однако гнетущая тишина становилась унизительной, и Мозель вспомнил, что за все свое пребывание при дворе имел только одного союзника, готового стоять за ним в спорных ситуациях. Но, к сожалению, королева Сесил уехала прошлой осенью в южное графство Халсей ожидать рождения второго ребенка, и речь о ее возращении до сих пор не заходила.

Никогда ранее Мозель не переживал отсутствия друга так остро.

– Мне кажется, Джессингер имел в виду, – произнес Дарэк, нехотя спасая своего советника от ярости Люкина – что Курия предлагает довольно жесткие меры.

– Да ваше величество. Но как вы некогда сами сказали, Атайя и ее люди понимают только суровый подход.

Дарэк кивнул, признавая его правоту. Епископ бросил на Мозеля самодовольный взгляд и вернулся на свое место. Речь была закончена.

Король взял толстый документ и пробежал его глазами, непроизвольно оттягивая редкие пучки коричневой бородки, подернутые преждевременной сединой.

– Трибунал… – начал он, взглянув на Люкина. – Предложение радикальное, но нельзя сказать, что оно лишено преимуществ. Буду откровенен с вами, господин епископ. Я возглавляю государство меньше года. Мой отец царствовал двадцать лет, и сердца жителей Кайта до сих пор верны ему. Я только взошел на трон, и сделать такой шаг в самом начале правления…

Слова затихли, Дарэк погрузился в размышления на пару минут.

– Мы должным образом рассмотрим предложение Курии, – наконец продолжил он. – Я не буду спешить с решением вопроса такой важности и не приму совета от собравшихся здесь людей, пока они не обдумают его как следует. Вынесение окончательного вердикта потребует времени.

Люкин опустил голову в молчаливом согласии.

– Как пожелаете, но я должен напомнить, что чем раньше мы вырежем эту червоточину, тем быстрей Кайт излечится от ран. И избавившись от нее, мы устраним возможность распространения заразы.

Позабавленный упорством Люкина король уважительно улыбнулся:

– Точно подмечено, господин епископ.

Потянув занемевшие ноги, Дарэк с документом под мышкой поднялся с трона.

– Мои господа, дело слишком серьезное, и сегодня нам не справиться. Вечером я перечитаю предложение и дам его каждому из вас, после чего мы соберемся снова и обсудим, как поступить.

Отложив собрание, Дарэк вышел из палаты. За ним последовал епископ. Советники не спешили расходиться, они обменивались мнениями, наливая по бокалам вино.

– Дерзкое предложение этот Трибунал, – отметил седеющий граф слева от Мозеля.

– Действительно, – ответил Джессингер. – Интересно, одобрит ли его король.

– А почему нет? – воскликнул собеседник, подняв от удивления брови. – Вы же не поощряете колдунов, которые творят, что им в голову взбредет? Они так весь Кайт отдадут в руки дьяволу. Нет-нет. Король Фалтил по праву преследовал их двести лет назад. Стереть еретиков с лица земли, пока они не стерли нас.

– Не уверен, что их цель именно такова…

– Боже, вы же их не защищаете?

Мозель съежился от обвинения, которое недавно предъявил ему и епископ Люкин.

– Нет, я…

– Надеюсь, что нет, или вы будете первым, кого Трибунал предаст костру.

Хотя граф не хотел задеть Мозеля, у Джессингера душа ушла в пятки при мысли о подобной смерти.

– Я всего лишь передаю то, что услышал во время поездки в Рэйку, – смущенно объяснил он, чувствуя, что снова вспотел. – Там считают, что лорнгельдам не нужен Кайт. Они просто хотят вернуть тот образ жизни, который вели до короля Фалтила, до Времен Безумия, когда их учили пользоваться магией, пока они не потеряли рассудок. Возможно, жители Рэйки ошибаются, – поспешил добавить Мозель, увидев гнев в глазах собеседника, – но, вероятно, лорнгельды не так сильно жаждут власти, как нам кажется.

Седой граф вскочил на ноги, стул отскочил, проскрипев по выстланному плитняком полу. На шум лениво обернулись несколько советников, друг Мозеля заметил, что на него смотрят, снизил голос и продолжил пылким шепотом:

– Мозель Джессингер, ты и в самом деле дурак. Ты ни на одном собрании не высказываешь своего мнения, а теперь защищаешь точку зрения, которая наверняка доставит тебе массу неприятностей.

– Я не на их стороне…

– Ты, кстати, привел почти те же доводы, что Атайя на суде. Ради твоего же блага я никому об этом не скажу, тем более его величеству.

Он встал, полный отвращения, и ушел, не оглядываясь.

Мозель выпил чашу вина, которую сам себе и налил, и украдкой вышел из залы с полным осознанием того, что высказанное мнение – не только игра в адвоката дьявола, но угроза его, Мозеля, положению, опасность, к которой он не привык. Однако мысль о создании инквизиции – Трибунала, как назвал его епископ, – потрясла Джессингера до глубины души. Такое решение послужит гибелью для Кайта, а не спасением, как считает Курия.

Одержимый желанием выбраться из стен замка Мозель вышел в небольшой двор, примыкающий к зале Совета, и сел на гравированную каменную скамью рядом с кустами роз. Печально вздохнув, достал из поношенного платья кулон на тонкой цепочке – медальон размером с монету всегда находился под одеждой и был его единственной изысканной вещью. Мозель приставил палец к застежке, чтобы отскочила серебряная крышечка, но тут закрыл глаза и засунул кулон обратно.

На него нахлынула грусть, надавила неимоверной силой на хрупкие кости; то была боль, не имеющая никакого отношения к возрасту и немощи. Боже, зачем он сохранил кулон? Зачем, если он вызывает глубокую печаль, а не служит желаемым утешением? Со временем любой подарок теряет свою власть. И этот тоже утратил на некоторое время. Но теперь его могущество вернулось, пробудившиеся воспоминания угнетали больше, чем когда-либо. Угнетали, потому что сила исцелиться была в руках Мозеля, но у него не хватало мужества.

Он устало переплел костлявые пальцы и положил их на колени. Все лето, когда июль сменял июнь, а затем приходил август, Джессингер чувствовал беспокойство. Что-то толкало его на поступок, который он, да и никто другой, не смог бы совершить или не стал бы. Мозель не привык к дерзким выпадам, поэтому в его душе засел страх, а не огонь приключений, как в молодом теле. И в нем когда-то горело это пламя, он не всегда был стариком. Попросить пост в Саре – хороший предлог для побега, но внутренняя тревога подсказывала, что если он спрячется в чаще острова, как напуганный кролик, то боль не только не уменьшится, но неизбежно вовлечет других людей в страдания, что мучили его сорок лет из прожитых шестидесяти двух.

Мозель тихо вздохнул, потирая глаза. Боже, заставит ли его действовать эта боль? Скольким придется страдать, пока он будет день за днем бороться с собой?

Он понимал, какие беды принесет людям епископ Люкин, если убедит короля одобрить создание Трибунала.

Просидев так полчаса в тихом, если не сказать мирном, раздумье, Джессингер схватил кулон и открыл его. Коснулся пальцем высохшего лепестка внутри; блеклый и сморщенный, он выглядел жалко, когда вокруг цвели живые цветы.

– О, роза!

Прошептав это слово, Мозель понял, что тревога внутри него стала невыносима. Его совесть, которая выла и царапала когтями стены души сорок лет, наконец прорвала осаду. Преграды рухнули и превратились в пыль, которой никогда не улечься.

Шесть часов спустя, держа поводья серо-коричневого мерина, Джессингер ехал по извилистым, освещенным луной улицам Делфархама. Разумней было бы взять сопровождение, но дело требовало конфиденциальности. Логичней было б дождаться утра (один человек ночью – приманка для воров), но он уже достаточно ждал.

Борясь со страхом, Мозель держал путь в южное графство… в город Кайбурн, в сердце восстания Атайи Трелэйн.