Текст книги "Капкан любви"
Автор книги: Джулиет Мид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)
– Все зависит от того, насколько ты решителен, дружок, – улыбнулась ему она. – У нас в «Стейнберге» было такое правило – никогда не задерживай позицию. Если ты считаешь, что она пойдет вниз – продай ее, если считаешь, что она пойдет вверх... – Глория сделала паузу, взглянув на каждого из троих собеседников, – ...купи еще.
Малькольм уставился на нее в изумлении, его глаза почти выскочили из орбит.
– Глория, сейчас ты играешь на повышение, имея позицию почти в миллиард фунтов. Неужели ты искренне считаешь, что мы должны выйти на рынок и купить еще?
Глория улыбнулась, но не взглянула на него. Она вновь изучала свой маникюр.
– Я же сказала, дружок, все зависит от того, насколько ты решителен.
Малькольм начал грызть свои ногти. Его взгляд нервно бегал, устремляясь на Глорию, потом на Марка, на Дика Роджерса, и вновь на Глорию.
– Я предпочел бы позвонить Делавиню. Мы должны сообщить ему о том, что происходит. Я должен получить разрешение купить еще стерлинга. Я позвоню в Сидней.
Глория встала и огладила сзади свою микроюбку.
– Не делай этого, дружок. Мы уже знаем, что он – слабак. Вопрос в том, каков ты.
Когда к пяти вечера торговля затихла, стерлинг опустился до самого низкого уровня, какой был возможен – 2,778 против немецкой марки. Это была его нижняя граница с октября 1990 года, когда Англия вступила в систему европейской «валютной змеи». Итальянская лира и испанская песета тоже разительно упали.
Малькольм из-за своей стеклянной перегородки наблюдал за торговцами, оставшимися в офисе. Глория выглядела вызывающе, Марк казался виноватым, на остальных отражался весь набор эмоций, кроме беспристрастности. Суматоха на валютном рынке оказывала странное влияние на душевное состояние торговцев – она действовала на них подобно алкоголю. Кого-то из торговцев она делала агрессивным, кого-то возбуждала, остальные замирали, как в шоке. Только на очень немногих она не оказывала заметного эффекта – годы торговли привили им иммунитет. Малькольм полез в нижний ящик стола, раздвинул бумаги и вытащил полупустую бутылку шотландского виски. Он щедро плеснул виски в чашку с кофе, сделал пару больших глотков прямо из бутылки и угрюмо уставился на экран. Слабый зеленый свет отражался на лице Малькольма, усиливая его бледность.
Мистер Рей Сейтц, посол Соединенных Штатов при дворе Сент-Джеймса, устроил вечерний прием в Регентском Парке. Среди высоких гостей и сопровождающих лиц был канцлер казначейства Норман Ламонт и его жена Розмари. От внимания гостей не укрылось, что мистер Ламонт дважды покидал стол, чтобы переговорить со служащими казначейства в Уайтхолле.
Робин Лей-Рембертон, управляющий Английского Банка на Триднидль-стрит, тоже не отходил от телефона. Он дважды звонил в загородный особняк неподалеку от Франкфурта – домашнюю резиденцию Хельмута Шлезингера, президента «Бундесбанка».
Кандида Редмейен на Примроз Хилл отдавала последние распоряжения относительно заказанного на дом в соседнем ресторане ужина, намереваясь блеснуть кулинарными изысками. Она приказала, чтобы первыми были поданы тонко нарезанные ломтики пряного ягненка со свежими огурцами и листьями мяты, затем – boeuf en croûte32, и, наконец, набор французских сыров. Убедившись, что порядок подачи правилен, она вернулась в небольшую гостиную к своему единственному гостю.
Тедди Винингтон с нетерпением дожидалась своей дорожной сумки в аэропорту «Хитроу». Она сделала ошибку, сдав вещи в багаж, и теперь расплачивалась за это. Ее обратный рейс из Нью-Йорка был задержан на шесть часов из-за предполагаемого террористического акта в нью-йоркском аэропорту. Тедди летела назад первым классом, но это ее мало утешило. Ее тянуло домой, в горячую ванну. Ей казалось, что она всю жизнь проводит в небе и аэропортах.
Майк Мичинелли молча наблюдал за экранами, сидя в самом центре делового зала размером в сорок тысяч квадратных футов – сердца нью-йоркского офиса «Стейнберг Рот». Там были первые сообщения срочной службы новостей, взявшей интервью у «Уолл Стрит Джорнэл» и немецкой газеты «Хендельсблатт». Хельмут Шлезингер ясно давал понять, что девальвация стерлинга неотвратима. Майк вытащил из кармана пиджака клочок бумаги и набрал лондонский номер на своем переносном телефоне.
В Сиднее было шесть часов две минуты утра. В коридоры «Сидней Регенси», роскошно убранные коврами, вышла с пылесосами армия персонала, следившего за чистотой. Машины работали быстро и бесшумно, не беспокоя гостей отеля. Джек Делавинь проснулся на семнадцатом этаже после короткого, не освежающего сна. Он позвонил Малькольму Фиачайлду, но тот уже ушел из офиса. Он позвонил Малькольму домой, но не получил ответа.
В тихих, благоразумных офисах Федерального Резервного Банка в Нью-Йорке и Японского Банка в Токио две команды дилеров скупали фунт стерлингов в течение ночи.
Глава тринадцатая
Мало кто из людей, работавших внутри или около Квадратной Мили – квартала лондонского Сити, мало кто из людей Уайтхолла, Парламентской площади или Даунинг-стрит, возможно, даже мало кто во всей Англии не помнил, где он был и что делал в среду, шестнадцатого сентября. Недели спустя люди приглушали голос, вспоминая события этого дня. Это было похоже на двадцать второе ноября 1963 года, день убийства Роберта Кеннеди. Убийство, состоявшееся в эту дождливую сентябрьскую среду, не было ни таким важным, ни таким интригующим. Это было убийство британского фунта. Это была не просто девальвация валюты – это было отражение состояния страны.
Глория встала и убийственно вызывающе оделась. Она сказала Малькольму, что собирается выиграть. Тот не совсем поверил ей, но она оказалась достаточно ловкой, чтобы знать, как подать себя. Было неважно, что она знала на самом деле, главное – она считала, что знает нечто существенное. Она надела темно-зеленую короткую юбку, а к ней белую блузку из воздушной, полупрозрачной ткани, сквозь которую явственно просвечивал темно-зеленый лифчик, и пронзительно-желтый пиджак прямого покроя. Каблуки добавили Глории еще добрых три дюйма роста, благодаря чему она казалась выше шести футов. Она подъехала к зданию офиса, проделав свой обычный короткий маршрут по Трафальгарской площади – тот, который использовался только для такси – и пять минут восьмого появилась в офисе. Весело приветствовав своих коллег и босса, она попросила Малькольма угостить ее чашкой кофе. Тот послушно выполнил ее просьбу.
– Итак, Мальк, ты принял решение? Могу я пойти и купить еще кучу стерлингов?
– Я не могу позволить тебе сделать это, Глория. Не то, чтобы я не доверяю тебе – я доверяю, конечно, – но позиция слишком велика, – голос Малькольма звучал сдавленно, глаза умоляли Глорию не оставлять его на произвол судьбы. – Давай останемся с тем, что есть, о'кей? Я всегда тебя поддерживаю.
– Знаю, дружок, это славная позиция, должна заметить... – несмотря на ранний час, несмотря на напряжение, повисшее в комнате сделок, присутствие Глории повлияло на Малькольма так же, как обычно. У него заныло в паху.
Когда рынок открылся, шестеро мужчин собралось у кресла Глории, наблюдая за всеведущими экранами.
– Это действует... Это действует Грозный Эдди, – пробормотал Марк Митчелс.
– Грозный Эдди? Кто такой – Грозный Эдди? – Малькольм понятия не имел, о ком идет речь.
– Эдди Джордж – заместитель управляющего Английского Банка, он отвечает за рыночные операции. Вы видите, Банк ведет интервенцию на рынке? Они очень много скупают.
– Конечно, это они! Они знают, что это хорошая покупка. Налетай, малыш Эдди, налетай – подешевело, как говорим мы в США – Глория явно очень себе нравилась.
Они следили за ценами, вспыхивающими и гаснущими на экране, обращая внимание на размеры сделок, по которым можно было судить о реакции центральных банков.
– Нужно два, а может быть, и три миллиарда в дальнейшем...
– Безмозглый сопляк! Тебе следовало бы предположить гораздо больше этого, ведь фунт и марка – две самых распространенных валюты. Если они хотят побить спекулянтов, это обойдется им гораздо больше, чем в три миллиарда...
– Дьявол меня побери! Я не видел ничего подобного со дня своего рождения!
Молчал один Малькольм. Он грыз незажженную сигарету, боясь возобновить привычку, от которой с трудом отвыкал в течение года, но слишком нервничая для того, чтобы ничего не держать во рту. Он чертовски хорошо знал, что должен был позвонить Джеку. У Малькольма была куча сообщений от него, завершающаяся факсом, приказывающим немедленно позвонить в Сидней, но он не хотел звонить. Он не хотел разговаривать с Делавинем. Джек мог приказать ему закрыть позицию с потерями, а Малькольм надеялся, что Глория была права.
Если бы оказалось так, то это был бы крупнейший выигрыш в карьере Малькольма, а он отчаянно жаждал хотя бы однажды иметь возможность высоко поднять голову и предложить Джеку понюхать его задницу. Малькольм всегда чувствовал, что его не считают хорошим торговцем. Это был шанс, и Малькольм не хотел упускать его. Ему не хотелось, чтобы Глория думала, будто у него нет решительности. Ему не хотелось получать приказы от Джека. Все, чего ему хотелось – это ускользнуть в «Джентс» и пропустить там пару стаканчиков виски. Возможно, это удастся сделать чуть позже...
Гарри Ховелл надел белый пиджак, схватил блокнот и пошел состязаться в крике с лучшими дилерами лондонской опционной фондовой биржи. Он был крупным мужчиной, но выглядел не тучным, а скорее нездоровым и потрепанным. Ему было чуть за тридцать, у него было широкое, одутловатое лицо с красноватыми щеками, глазами и носом. Его здоровье заметно ухудшилось за последние четыре года. Прежде Гарри играл в регби за «Суонси», и успешно играл, до тех пор, пока в одной из драк не потерял три четверти правого уха. Тогда он решил оставить регби. У него были жидкие, но достаточно длинные волосы, чтобы скрывать искалеченное ухо.
В жизни Гарри были два пристрастия – регби и бридж. После вынужденной отставки из регби он пошел к карьерному консультанту, который сделал вполне естественное заключение, что такие склонности могут быть полезны только в одном месте – на лондонской опционной бирже. Спортивная удаль мгновенно сделала Гарри героем среди знакомых биржевых торговцев, а опыт участия в драках на полях регби оказался очень полезен в зале биржи. В спортивных и деловых битвах оказалось много общего.
Этим утром обстановка в зале биржи была не просто хаотической – она была сумасшедшей. Гарри протолкался в передние ряды толпы, действуя то умело нацеленным локтем, то пинком в середину голени. На бирже не было спортивных судей. Здесь Гарри чувствовал полную свободу, и это ему нравилось. Четыре года назад, когда Гарри появился здесь, он думал, что опционы – это что-то наподобие выбора между солью и уксусом, сыром и луком, или копченым беконом и обжаренным бифштексом... в общем, бесконечные опционы. Друзья, как же он ошибался! Здесь были всего два вида опционов – «затребовать», что означало, что ты намереваешься купить акции или пакеты акций какой-то компании за определенную цену, и «предложить», что значило, что ты собираешься продавать все это. За определенную цену, конечно.
Гарри работал с опционами. Он специализировался на финансовых акциях, то есть банковских и брокерских, несмотря на то, что бы ни предлагали другие рыночные прохвосты. Если кто-то из его клиентов – или напарников, как он называл их – считал, что будет выгодно купить акции какой-то компании, но не хотел выкладывать кучу денег заранее, он звонил Гарри и покупал у него опцион «затребовать». Если стоимость акций поднималась, напарник мог купить их по заранее обговоренной цене и придержать у себя, либо продать дороже. Если она падала, напарник терял деньги, но меньше, чем при покупке самих указанных в опционе акций. В то же время, если другие напарники считали, что какой-то пакет акций «двинется на юг» – упадет в цене, по официальной терминологии, они могли купить у Гарри опцион «предложить». Если стоимость акций падала, напарники могли продать их по гарантированной цене и сделать на этом кучу денег. Если же эти акции росли в цене, напарники, конечно, теряли деньги, но это были уже их проблемы.
Люди находили и теряли удачу на опционной бирже, особенно в такие дни, как сегодняшний. Это была игра для профессионалов, и если Гарри был любителем в регби, то в биржевом обмене он был подлинным профи. Если вникнуть в костяк бизнеса – опционы были весельем, опционы были опасностью, опционы были жизнью и кровью Сити. Быть опционным торговцем значило то же, что играть в регби против «Олл Блэкс» и «Бритиш Лайонс» одновременно. Ради этого стоило жить.
Гарри огляделся и поймал взгляд неуклюжего человека, поспешно пробирающегося через зал. Это был Хьюго Кент, журналист из «Файненшиэл Таймс», назначенный вести обзор деятельности опционной фондовой биржи для газеты. Гарри обожал писаку, в основном за то, что тот не походил на остальных людей в зале. Хьюго знал тринадцать языков и мог разговаривать на латыни – Боже, немного нашлось бы торговцев, способных поддерживать разговор с ним. Гарри подозвал Хьюго под предлогом, что хочет изложить ему свое представление о происходящем, и улучил возможность похлопать его по спине на прощание. Хьюго записал слова Гарри в блокнот, поблагодарил его и унесся прочь. Весь остаток дня он не мог понять, почему эти сумасшедшие люди в зале смеются над ним громче обычного. Только вернувшись домой и сняв пиджак, он обнаружил на спине записку, приколотую Гарри – «Пни меня в зад». Для Хьюго обстановка в зале опционной биржи была худшим из кошмаров, он сравнивал свою работу с назначением вести репортажи о деятельности зоопарка в аду. Для Гарри, напротив, биржа была олицетворением рая земного.
Переносный телефон, необходимый Гарри, как часть тела, внезапно зазвонил. Гарри приложил его к своему нормальному уху.
– Гарри Ховелл, ведущий торговец, торговец по высочайшему назначению Ее Величества...
– Гарри, это Алекс Фицджеральд из «Стейнберг Рот».
Гарри удивился. Конечно, он знал Алекса – Алекса знали все. Но Алекс редко отдавал приказы сам. У него была целая команда торговцев акциями и опционами, чтобы делать это для него.
– Фиц, старый напарник! Что я могу для тебя сделать? – Годы, проведенные в регби, выучили Гарри не пугаться никого. Он относился ко всем одинаково, будь это крутой рубака вроде Фица или тетушка Глэдис из Кардиффа. Тем не менее, ему было любопытно узнать, чего хочет от него Алекс. «Стейнберг» был одним из крупных торговцев на опционном рынке.
– Гарри, я хочу, чтобы ты начал покупать опцион «предложить» 260 от октября 92-го года на «Хэйз Голдсмит». Я хочу, чтобы ты покупал его благоразумно и последовательно, ты понял? Я хочу, чтобы ты купил до двадцати пяти тысяч контрактов, и никак не меньше двадцати тысяч. Покупай небольшими частями, о'кей? Даю тебе весь заказ, поэтому выполни его тщательно. Это не будет слишком трудно. Сделай все как можно лучше – и не беспокойся о цене.
– Правильно ли я вас понял, Фиц? До двадцати пяти тысяч контрактов, опцион 260, 1992 год, на «Хэйз Голдсмит»? – Гарри был поражен.
– Все правильно. Очень важно, чтобы ты покупал тщательно, постоянно, осторожно, незаметно. Ты понял меня, Гарри? Выполни это хорошо, и это будет для тебя большим бизнесом. Это на счет основных заказов «Стейнберга».
– Понял, Фиц. Сказано – сделано. Я сразу же этим займусь...
– Кстати, Гарри! Купи пять тысяч контрактов на мой личный счет, о'кей?
– Понял. Двадцать пять тысяч для «Стейнберга» и пять тысяч для мистера Фицджеральда, на личный счет.
Гарри сунул телефон в нагрудный карман и глубоко задумался. Алекс приказал ему купить двадцать пять тысяч контрактов, каждый контракт составлял одну тысячу акций, значит, получится двадцать пять миллионов – дьявольски большой заказ, на десять процентов превосходящий контрольную долю. Это означало, что Алекс считает, что акции «Хэйз Голдсмит» будут продаваться по цене 2,60 между текущей датой – шестнадцатым сентября и тридцать первым октября. Сейчас акции «Хэйза Голдсмита» шли по цене 3,98. Очевидно, у Алекса Фицджеральда из «Стейнберг Рот» были причины предполагать, что стоимость акций «Хэйз Голдсмит» упадет на тридцать процентов еще до конца октября.
Гарри присвистнул. Дурачь меня больше – подумал он. Если случай достаточно хорош для Алекса Фицджеральда, тем более он хорош и для Гарри Ховелла. Он купит еще пять тысяч контрактов для себя. Для Гарри Ховелла, на личный счет. Такое распоряжение – редкая удача. Оно заслуживает того, чтобы его отметить.
Было четверть одиннадцатого утра. Гарри направился в «Джентс», устроился поудобнее в туалетной кабине и вытащил из кармана гладкий бумажный пакетик. Он тщательно уложил клочок бумаги на колене, распечатал его, вынул из другого кармана нечто наподобие серебряной соломинки и вставил ее в ноздрю. Мгновением позже Гарри быстро окинул взглядом туалет и подошел к умывальной раковине. Он уставился на себя в зеркало. Тонкая ниточка крови тянулась из его ноздри к краю губы. Гарри вытер ее тыльной стороной ладони.
– Еще дельце на миллиард долларов, старый ты китаец, – пробормотал он, улыбнувшись своему отражению в зеркале. – Еще одно проклятое дельце на миллиард долларов.
Незадолго до одиннадцати утра, в маленьком офисе на Триднидль-стрит, команда экспертов казначейства и Английского Банка столпилась у экранов, показывающих состояние торговли на валютном рынке. Они ждали отчета о новостях. Моментом позже на экранах появилось объявление о повышении ссудных норм на два процента. Это означало, что базисные ставки поднялись на двенадцать процентов. Восемь пар глаз впились в маленький, мигающий экран, ожидая появления цены стерлинга в конце отчета. Они молча уставились на цифру 2,778, минимальное значение цены по шкале валютного обмена. Фунт накрепко прилип ко дну. Все, кто присутствовал в комнате, понимали, что все кончено. Битва за стерлинг – короткий, отчаянный блицкриг – была проиграна.
Было чуть позже шести утра, когда Майк Мичинелли услышал новости о резком взлете базисных ставок Великобритании. Он рано пришел в офис и принял единственно возможное решение. Двумя часами позже, когда американский рынок открылся официально, и Майк, и тысячи других американских валютных дилеров, финансовых управляющих, пенсионных фондов и корпораций начали продавать адское количество стерлинга. Миллиарды фунтов выплескивались на рынок, словно вода из сломанного крана. Центральные банки безуспешно пытались вычерпать этот поток – легче было вычерпать Атлантический океан.
Малькольм Фиачайлд рысцой прибежал в «Джентс», у него схватило живот. Терзавший его страх проявился жутким приступом поноса и Малькольм смыл его с помощью виски.
Глория смотрела на экран, ее глаза сузились до желтых, горящих тигриным огнем щелочек. Эти раззявы не подняли ссудные нормы достаточно высоко. Три процента, четыре процента могли бы помочь. Два процента – было слишком мало, слишком поздно. Ее ногти барабанили по жесткой крышке стола. Глория не могла выйти из игры сейчас. Ее единственной надеждой был второй взлет, который должен вызвать дальнейшее увеличение базовых ставок.
Когда Малькольм появился из туалетной комнаты, Глория свирепо глянула на него, ее глаза опасно блеснули, вызывая его сцепиться с ней. Они не обменялись ни единым словом. Малькольм дважды открывал рот, но не издал ни звука. Он ретировался в свой кабинет. Его хорошенькая секретарша – все женщины в отделении Малькольма были хорошенькими – просунула голову в дверь.
– Малькольм? Джек только что звонил из сиднейского аэропорта. Он летит сюда ближайшим рейсом из Сиднея.
– Сколько времени займет полет?
– Ну, если рейс прямой, то полет обычно занимает около суток. Значит, Джек будет здесь завтра к обеду.
– Открой окно, Джейн, пожалуйста, – нервно сглотнул Малькольм. – И прогони этих проклятых голубей с подоконника. У меня есть предчувствие, что он мне понадобится.
Его кишечник опять взбунтовался.
В два пятнадцать после полудня Английский Банк сделал свой лучший выстрел, прямо в борт валютного рынка. Базисные ставки поднялись до пятнадцати процентов, что должно было подействовать немедленно. Выстрел промазал на милю. Фунт заклинило на отметке 2,778, и Бог знает, что еще могло произойти до официального закрытия рынка.
Глория одиноко сидела за своим столом. Приятели-торговцы оставили ее следить за стерлинговым пакетом, а сами рьяно взялись продавать песету, лиру и датскую крону. Они продали все, что наскребли. Из-за плеча Глории выглянул Малькольм.
– Глория, – откашлялся он. – Я хочу, чтобы ты закрыла свою стерлинговую позицию. Продай ее.
– Ты удивляешь меня, Малькольм, – повернулась она к нему. – Ты даже не баранья голова, ты – траханый идиот. Не могу я сейчас продать стерлинговую позицию. Это же миллиард проклятых фунтов! По какой цене, по-твоему, мне их продавать?! Мы же опустим стерлинг до 2,70, если я начну выгружать позицию на рынок. Придется тебе пересидеть это, Мальк.
Плечи Малькольма ссутулились.
– Да, Мальк? – окликнула его Глория. – Это не моя позиция, это наша с тобой позиция. Постарайся об этом не забыть.
– Тогда нам конец. Мы провалились к дьяволу.
Глория пожала плечами.
– Смотри на это иначе, детка. Что мы потеряем, если задержим позицию на пару дней, пока положение на рынке не успокоится? Всего лишь деньги.
Всего лишь деньги. Им предстояло потерять от тридцати до сорока миллионов фунтов, если Малькольм сделал подсчеты правильно, и он был не уверен, что обойдется только этим. Глория была права в одном – сегодня они ничего не могли сделать. В четыре часа дня центральные банки были обязаны остановить валютную интервенцию. После этого рынок будет тощим. Они были вынуждены дожидаться четверга, а там смотреть, не увеличится ли вместимость рынка. Может быть, люди проспятся, воспримут как неизбежное взлет процентных норм и фунтом даже можно будет торговать к четвергу.
Малькольм решил оставить основных сотрудников на ночное дежурство, на всякий случай. Остальные пусть собираются и расходятся по домам. Бог знает, уцелеет ли их работа, будет ли им куда вернуться. Сам Малькольм решил заночевать в офисе. В любом случае, Джек ожидал бы от него этого.
В шесть вечера Глория, Малькольм и несколько других торговцев сидели кружком в деловой комнате, пили виски и шутили. Малькольм усердно напивался. Ему не нравились эти шутки – от них отдавало могильным юмором.
– Сколько человек погорело на крахе стерлинга? – спрашивал Дик Роджерс.
– Сколько? – хором повторили все, кроме Малькольма.
– Только двое – Норман Ламонт и Глория Мак-Райтер.
Все надрывались от смеха, смеха безнадежности. Малькольм содрогнулся. Это было вовсе не смешно.
– Слышите, парни? – сказал он, прокашлявшись. – Незачем вам всем здесь околачиваться. Этой ночью я останусь здесь – мне нужно только двоих человек на телефон...
– Я всегда говорила, что трое – это уже толпа, Мальк, – заявила Глория. – Как насчет того, чтобы мы с тобой вдвоем подежурили в отделе? Как-никак, ты здесь мой главный мужчина...
Малькольм вспыхнул. Он не спал с Глорией – пока. Однако, у всех в отделе создалось впечатление, что они с ней состоят в особых отношениях. Глории было не знакомо слово «благоразумие».
– Хорошо, Глория, меня это устраивает, – он попытался высказаться в отрывистой, деловой манере, но его голос дрогнул. – Остальные могут расходиться. Глория – я, гм, буду у себя в кабинете, если потребуюсь.
Он удалился с надменным видом, но не достаточно быстро, чтобы не услышать комментарий Дика Роджерса:
– Это значит, Глория, что он засядет в мужскую комнату и наложит там куч со страху!
Малькольм пошел дальше, сопровождаемый взрывами грубого хохота.
Майк в Нью-Йорке чувствовал себя хорошо. Может быть, он и потерял деньги на кроне, но теперь был близок к тому, чтобы вернуть их продажей стерлинга. Он немного сожалел, что находится не в Лондоне – было бы забавно оказаться в своем отделе, в центре событий. Но он мог полностью контролировать свою позицию и из Нью-Йорка. Кроме того, Алекс Фицджеральд дал Майку прямое указание оставаться в Нью-Йорке, пока его не вызовут домой.
Вдруг все десять линий его телефона вспыхнули зеленым и замигали. Майк проигнорировал их – он не отрывался от экрана, быстро просматривая последние новости. Он прочитал их еще раз, уже медленнее. Нет, он не ошибся. Это было официальное сообщение.
В семь часов тридцать шесть минут вечера по лондонскому времени Норман Ламонт выступил с официальным заявлением казначейства и сообщил мировой прессе, что Великобритания приостанавливает действия на валютном рынке.
– Майкл! Фицджеральд требует тебя по пятой линии!
Майк нажал кнопку телефона.
– Да? Это Майк Мичинелли. – Майк сел на стул. Кажется, его вызывали домой. – Ты хочешь, чтобы я вернулся в Лондон, Фиц?
– Дьявольски. И немедленно.
– Большие новости, Фиц, ты слышал? О том, что случилось сейчас? Ламонт отступает, стерлинг падает – держу пари, что до 2,60, как по-твоему? Что за день, босс, что за день! Ты говоришь, шведы установили курс на пятьсот процентов? Неужели ты веришь этому?
– Майкл, я хочу, чтобы ты ушел из отдела.
– Ты разыгрываешь меня.
– Нет. Оставь отдел и иди в офис Ломбарди на шестой этаж. Там пусто, так как Ломбарди сейчас сидит за дверью моего кабинета. Иди туда и немедленно позвони мне по личному телефону. Понял? Сделай это немедленно.
Майк озадаченно тряхнул головой, положил трубку и, быстро пройдя через этаж сделок, вызвал лифт. Он поднялся на шестой этаж и дошел до углового кабинета Ломбарди. Секретаря Ломбарди не было поблизости. Майк вошел в кабинет, закрыл дверь и позвонил Фицу.
– Майкл, – сказал тот. – Это – то самое событие. Рынок пошел в том направлении, которого мы ждали.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, Фиц.
– Тогда слушай внимательно. Я скажу это только однажды. Ты не будешь партнером, Майк – ни в этом году, ни в следующем, ни до самого двухтысячного года. Мы хотим купить «Хэйз Голдсмит». Ты хочешь заработать много Денег. Я тоже. У нас одни и те же нужды. Все, что ты должен сделать – это позвонить Глории Мак-Райтер. Позвони этой суке и договорись с ней, чтобы она подтвердила, что заключила с тобой сделку сегодня, до четырех часов дня по лондонскому времени. Ты продал ей один миллиард фунтов по курсу 2,778 к немецкой марке – с этой ценой закрывался лондонский рынок – в четыре часа дня, сегодня. Сам выпиши документ на эту сумму, и она пусть выпишет такой же документ. Ты получишь пять миллионов фунтов премии к тридцать первому декабря. Ты меня слышишь? Пять миллионов фунтов! Сколько дать Глории, решай сам. Вы с Глорией можете делать все что угодно. Хочешь оставаться в банке – оставайся. Если захочешь вытряхнуться оттуда и начать собственное дело, я поддержу тебя.
Майк долго молчал.
– Фиц, мне все это очень не нравится, – ответил наконец он.
– Доверься мне, Майк. Тебе все это очень понравится. Я улажу все, что только ни придумает твоя дурацкая фантазия.
– А как быть с магнитофонными записями, Фиц? Все сделки записываются на ленту.
– Но не эта, Майк. Выслушай меня. Когда ленты берут, чтобы их прослушать?
– Когда сделка спорная.
– Правильно. Ну, а эта сделка не будет спорной. Ты зарегистрируешь ее, а когда завтра утром в «Хэйз Голдсмит» все выяснится, Глория подтвердит, что заключила ее, ведь так?
– Кто-нибудь может настоять на прослушивании лент.
– Никто не будет прослушивать ленту, Майк. Единственного парня, который может это сделать, нет в стране. Когда он вернется в Лондон, все уже закончится. Лента будет стерта, данные пропадут.
– Мне не нравится это, Фиц, – не соглашался Майк. – А если кто-то докопается?
– Об этом будут знать только три человека, Мичинелли. Ты, я и любезная дама. Уж не думаешь ли ты, что я проболтаюсь? Или ты думаешь, что Глория явится к боссу и скажет – эй, сопляк, посмотри, законно я протрахала твои деньги или это была жульническая сделка? Или, может быть, ты кому-нибудь расскажешь? Я в этом сомневаюсь. Не забудь – чем больше тянешь с делом, тем труднее его сделать. Итак, скажи мне одно, Майк.
– Что?
– Ты заключил сегодня сделку с Глорией Мак-Райтер?
Майк ответил не сразу. Он не мог даже размышлять. Его желудок мутило, в голове стучало – он отдавал себе отчет в том, что принимает жизненно важное решение. Чего же он хотел? Пять миллионов фунтов и пожизненную зависимость от Фица? Пять миллионов и возможность делать все, что захочется? Пять миллионов и свободу? Или дурацкий ноль и самоуважение?
– Разумеется, сегодня я заключил сделку с Глорией Мак-Райтер, – медленно произнес он.
– Прекрасно, Майк. Чем ты торговал?
– Я продал Глории миллиард фунтов стерлингов. Против немецкой марки.
– По какому курсу?
– 2,778 к немецкой марке. Курс, по которому закрылся Лондон.
– Во сколько ты заключил сделку?
– В три часа пятьдесят семь минут вечера, Фиц. Три пятьдесят семь.
– Ты хороший парень, Мичинелли. Счастливо тебе провести время в Нью-Йорке. Ты должен и впрямь хорошо провести этот вечер. Найди себе леди – можно и не совсем леди – и покажи ей, как ты умеешь хорошо проводить вечер. За меня. А затем срочно возвращайся в Лондон. Ну, не слишком срочно, прилетай назад в пятницу, о'кей? А пока нам лучше распрощаться, Майк. Для звонка тебе лучше всего использовать линию Ломбарда, понял?
– Да, я так и сделаю. Рад был поговорить с тобой, Фиц.
– Взаимно. Мне всегда приятно разговаривать с богатыми людьми. Пока, Мичинелли, дружище.
Алекс Фицджеральд положил трубку и набрал телефонный номер Кандиды.
– Это я. Наше дело наготове. Мы его сделаем на отступлении с валютного рынка. Тот парень уже нацелен. Теперь ты должна устроить один пустячок, Кандида. Вызови сегодня Малькольма из офиса и задержи его где-нибудь до завтрашнего утра. Любыми средствами. Завтра, около девяти утра, позвони Джоанне Френч в «Таймс» и расскажи ей, что случилось. Она распространит это для нас.
– Хорошо, договорились.
– Мы приехали, Кандида! Это заняло восемь лет, но мы это сделали! Вместе.
Кандида положила трубку. У нее не было чувства совместного достижения. Она чувствовала себя одинокой и была довольна этим. У нее были свои дела.
Когда Майк положил трубку, слезы обжигали его глаза. Что бы он только ни отдал – может быть, не пять миллионов фунтов, но что-нибудь еще – за то, чтобы иметь возможность позвонить кому-нибудь и попросить совета. Если бы он был с Тедди, можно было бы посоветоваться с ней. С кем еще он мог бы поговорить? Не с родителями – он не разговаривал с ними годами. Он даже не сообщил им о разрыве помолвки. В любом случае, они ничего не понимали в подобных ситуациях. Кому еще можно было позвонить? Знакомым торговцам? Невозможно. Кому-то из старых друзей? У него их не было. Были парни, с которыми он играл в покер, были парни, с которыми он играл в футбол, были даже парни, с которыми он пил – но не было никого, с кем бы он откровенно разговаривал.
