Текст книги "Капкан любви"
Автор книги: Джулиет Мид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)
– Стервочка, – любовно прошептал Джек. – Если серьезно, Кандида, я им немного завидую. Согласись, в семейной жизни есть что-то ужасно привлекательное.
– Есть семейная жизнь и семейная жизнь, – искривила губы Кандида. – Я считаю, что если есть один ребенок, то есть и семья, и время на другие дела в жизни. Возможно ведь жить и так. Например, с помощью контроля над рождаемостью.
Они пошли в постель, вздрагивая при каждом скрипе половицы и замирая, словно статуи, у дверей детской комнаты, прислушиваясь к дружному сопению, доносившемуся оттуда. В их спальне, расположенной под самым карнизом дома, стоял ледяной холод. Кандида села на кровати, завернувшись в одеяло, и ткнула Джека в ребра, обращая его внимание на туманное облачко от ее дыхания.
– Они могли бы дать нам хотя бы по бутылке с горячей водой, – пробормотала она сквозь сжатые зубы.
Джек начал растирать ее для тепла, пока она дрожала, прижавшись к нему. Ее маленькие груди были ледяными, соски съежились, она забилась в одеяла по уши, бессовестно стянув их со своего мужа. Он уткнулся лицом в ее шею, тепло и тихо дыша около ее уха.
– Боюсь, что есть только один способ немножко согреться, дорогая...
– Делай это быстрее, ради Бога. Я умираю от холода, и если ты не поторопишься, надену на себя всю твою одежду и свой дорожный костюм. Вряд ли ты найдешь это привлекательным...
– При чем тут привлекательность, я не хочу забираться внутрь всего этого, – пробормотал Джек около ее левой груди.
– Я уверена, что ты найдешь способ.
– Было бы желание... – Джек забрался на нее, и Кандида взвизгнула.
– Прочь! – прошептала она. – Ты словно кусок льда! Я бы лучше предпочла на себе ту отвратительную собаку!
– Иногда я просто дивлюсь, какая ты извращенка, моя возлюбленная жена... – Джек упорно оставался на ней, прижимая ее плечи к неровному матрацу.
– Если у меня и есть грязные мысли о собаке, то только потому, что на ней больше волос, чем на тебе, и потому, что твои чертовы друзья содержат дом как холодильник... коттедж Мизери, дьявольски подходящее имя – ужасная еда, богомерзкая кровать, и холод как на северном полюсе...
– Коттедж Мистри13, моя дорогая – это тайна, секрет, неизвестность...
– Ну, для меня действительно проклятая тайна, почему мы здесь. Хорошо бы, если бы он оставался мне неизвестным, мне так этого хочется.
– Если ты не замолчишь, я устрою тебе...
– Слова, слова... – поддразнила его Кандида, но раздвинула колени поудобнее. Джек продолжал заниматься любовью с женой, стараясь не выставлять на холод их обнаженных тел. Когда он уже хотел войти в нее, она прижала палец к губам. – А теперь запомни, чем бы ты не занимался – НЕ РАЗБУДИ МАЛЫША! – С этими словами она спихнула Джека с себя и села.
– Джек! – прошептала она. – Я забыла свою диафрагму!
– Так вставь ее, Бога ради!
– Я не могу, я оставила ее в машине. В отделении для перчаток.
– Что она, черт возьми, делает в отделении для перчаток?
– Я засунула ее туда, когда мы выехали из Лондона – я подумала, что она может мне потребоваться.
– В машине? Боже, ну и надежды у тебя были! Ну, так иди и возьми ее.
– Я не могу. Я не могу вылезти из постели. Слишком холодно.
– Значит, я должен принести ее, да?
Джек вылез из постели, споткнулся обо что-то в темноте и молча запрыгал на одной ноге, его лицо болезненно искривилось. Схватив ночной халат Кандиды – Джек не позаботился принести свой, но сейчас нужно было защититься от холода, – он нагнулся к жене, зарывшейся под одеяла.
– Никогда не говори, что я не преодолевал препятствия и трудности ради нашей любви, Кандида, – с мрачной иронией проворчал он ей в ухо.
Кандида слышала, как Джек медленно пробирается вниз по коридору и хихикала – необходимость красться по коридорам выглядит несколько иначе, если вы уже женаты. Когда он добрался до лестничной площадки, половица внезапно скрипнула и негодная собака подняла оглушительный лай.
– Тише! Тише, будь ты проклята! – слышала она яростный шепот Джека.
Их услышали и другие. На пороге своей спальни показалась Мэри. Ее взъерошенные волосы были обмотаны куском старого, когда-то белого, купального халата, безусловно, побывавшего в стирке вместе с черными шерстяными панталонами.
– Джек? Что случилось? С тобой все в порядке?
Джек прикрыл руками свою эрекцию.
– В порядке? Да, абсолютно. Первый сорт. Лучше и быть не может. Я всего лишь хотел... выпить стакан воды, – кое-как отговорился он.
Мэри протерла глаза и увидела Джека в розовом ночном халате с кружевами.
– Ванная комната там. Вода в ней, – сказала она полусонно.
– Ах да! Конечно! Замечательно! – он повернулся к ванной, но было уже поздно. Рев наподобие пожарной сирены раздался из комнаты Люси. Взгляд Мэри кинжалом пронзил Джека.
– Сожалею... очень сожалею, – проскрипел он и ускользнул обратно в спальню для гостей. Гора одеял на постели тряслась от смеха Кандиды.
– Это все из-за тебя! Очень рад, что это так тебя развлекло.
– Ох, Джек! Ты даже не представляешь, как смешно ты выглядел! С этим своим торчащим флагштоком! И в моем ночном халате! – она была почти в истерике от смеха. Джек вновь занял свою позицию на ней.
– Я не хочу, совсем не хочу снова пытаться пойти вниз, ясно? Мы сделаем все без диафрагмы.
– Джек, я не хочу, совсем не хочу оказаться беременной. Неужели ты не можешь сдержаться или придумать что-нибудь?
– Придумать?! – взревел Джек, но тут же понизил голос до едва слышного шепота. – Что ты хочешь, чтобы я придумал? Кондом? А как насчет твоей купальной шапочки? Она тоже в машине? Слушай, я сделаю все наилучшим образом, о'кей? Не вижу никакой проблемы в том, что ты забеременеешь, но обещаю, что сделаю все наилучшим образом. Тебя это устраивает?
И Джек сделал все наилучшим образом, учитывая обстоятельства.
Именно этот уик-энд в коттедже Мистри и терзал память Кандиды, пока они с Тедди возвращались в Бишопгейт.
До встречи с Тедди за ленчем Том Пит-Риверс, как всегда, позвонил в нью-йоркский офис «Стейнберга», чтобы сообщить торговцам о происходящем в Европе.
– Доброе утро, мои любимые! – прокричал он в микрофон свое обычное приветствие и получил в ответ серию неразборчивых хрюканий от собравшихся там американских сотрудников. – В Лондоне ясный и солнечный день, а нам сегодня предстоит дьявольски много дел, поэтому давайте поддадим жару и накинемся на них, как голодные пантеры. Начнем с тонкостей, мы должны пристроить сорок миллионов шведской кроны. Шведский мячик летит вниз – это для тех, кто еще не проснулся. В связи с фактом, что «репки» отмечены финансовым кризисом, это не будет легким делом... Любой торговец, который сдвинет с места эту кучу мусора, получит на неделю желтую майку и заслужит вечную признательность вашего покорного...
В некоторых вещах Том Пит-Риверс не шел на компромиссы. Он не беспокоился о том, чтобы объяснять американцам, что «репки» – это прозвище шведов, а желтая майка лидера дается на велогонке «Тур де Франс». Он просто рассказывал им и надеялся, что в целом они поймут его, потому что давно знают и любят, а еще потому, что он – лучший торговец в мире. В других вещах Том Пит-Риверс шел на компромиссы. Он согласился встретиться с Тедди в небольшом итальянском ресторанчике в Айлингтоне, в стороне от проторенных путей и, следовательно, более уединенном, чем большинство типичных забегаловок Сити. Том приветствовал Тедди очень тепло. Он обожал ее, хотя она была права, считая, что он скептически относится к выполнению женщинами серьезной работы. Для Тедди, однако, он делал исключение, и хотел получить ее профессиональный совет.
– Дело в том, Тедди, что я совершенно доволен работой в «Стейнберге». Она мне нравится, я давно ей занимаюсь, поэтому мне нелегко ее бросить и начать все сначала. Но есть некоторые обстоятельства, вынуждающие меня пойти на это. Когда до меня дошел слух, что ты ищешь человека для «Барнеков», – он поднял взгляд на Тедди, ожидая подтверждающего кивка, – я почувствовал, что должен выложить карты на стол и поговорить с тобой.
Том осушил бокал «перно» и нервно прокашлялся.
– Мне нелегко говорить об этом, это довольно-таки личное дело.
– Том, тебе нет необходимости сообщать мне то, о чем ты не хочешь говорить, если это личное. Все, что мне нужно – это одна хорошая причина, по которой ты хочешь оставить «Стейнберг». Ты можешь сказать, что она связана с политикой компании, или с новыми деловыми перспективами, или с чем-нибудь еще, – попыталась Тедди облегчить его очевидное замешательство.
– Но это никак не связано со «Стейнбергом», Тедди. Это связано с Алексом Фицджеральдом. Ты его помнишь?
– Вельзевул? Как я могу забыть его? – передернулась Тедди.
– Т-ты помнишь Энни?
– Твою жену? Конечно! Как она поживает?
– Замечательно, просто замечательно. По крайней мере, сейчас. Дело в том, Тедди, что она была в связи с Фицем.
Тедди ошеломленно взглянула на него. Она не могла представить причины, по которой хоть какая-то женщина могла вступить в связь с Фицем, не говоря уже о милой и очаровательной жене Тома.
– Том, это так ужасно... я даже не знаю, что сказать...
– Связь не была серьезной, она была короткой и закончилась пару лет назад. Энни все рассказала мне. Я вовсе не держу на нее обиды. Я думаю, это был известный семилетний кризис семейной жизни... стыдно только, что она выбрала Фица. По правде говоря, мне кажется, это не она выбрала Фица, это он выбрал ее. Но это все покрыто мраком. Мы с Энни понимаем друг друга, нас слишком много объединяет, чтобы все бросить из-за какой-то интрижки. В чем-то это было даже полезно нам. Я очень люблю ее, знаешь, а она вряд ли понимала это тогда.
– Мне просто дурно от этого, Том. Но почему Фиц?
– Он не так уж непривлекателен, Тедди. Он очень умен, гораздо умнее, чем я представлял. Он умеет дать понять женщине, что она с ним в безопасности, а у меня это не всегда получается. Он может быть весьма очаровательным. Согласен, когда Энни все рассказала мне, сначала я не мог понять, чем он может нравиться, но подумав немного и взглянув на него объективно, я понял, почему это случилось. Признай, что у него приятная внешность – как утверждают женщины, он – американец с головы до ног, он говорит и действует напрямик, а это может привлечь. Думаю, он казался весьма впечатляющим после семи лет жизни со мной.
Том выглядел таким печальным, что сердце Тедди задрожало.
– Как бы то ни было, – Том выпрямился и заговорил решительно, – все это в прошлом, но настоящее заставляет меня беспокоиться о будущем. Фиц не хочет будить спящую собаку. Сомневаюсь, что он действительно увлечен Энни. Возможно, это так, но теперь, когда она дала ему отставку, он вымещает обиду на мне. Сам он женат, и не представляю, как он оставит Нэнси – он никогда не захочет лишиться ее доверия, по крайней мере, из-за Энни. Но с некоторых пор он пытается пресечь каждый мой шаг. Я – один из недавних партнеров в «Стейнберге», и мне еще предстоит очень тяжелая работа по утверждению себя в этом качестве в течение ближайших двух лет, прежде, чем партнерство начнет окупаться. Фиц же делает все, чтобы навредить мне, то ли по злобе, то ли он действительно думает, что я выцарапал место не по заслугам. Он на два года опережает меня, идет от победы к победе, расширяет свое влияние, и я не знаю, справлюсь ли с ним в этом поединке. Он могущественный противник.
– Я это знаю. Как его зовут сотрудники корпорации? Какое-то смешное прозвище...
– Терминатор. Он получил статус партнера и два дня спустя, не моргнув глазом, уволил тридцать процентов своего отделения. Он буквально создал себе имя на этом – другие партнеры обращаются к нему, чтобы посоветоваться об увольнениях, – Том выдавил улыбку. – Итак, ты видишь мое затруднительное положение, Тедди? Если я задержусь здесь и потерплю поражение, за три года я останусь ни с чем. До тех пор, пока я не уверен, что сумею побить Фица в его же игре, дела будут выглядеть так, что мне нужно уходить. А я вообще не умею играть в игры Алекса, не говоря уже о том, чтобы побить его. Я никогда не занимался подобным.
Тедди ободряюще похлопала его по руке.
– Их не нужно изучать. В ФРЖ будут рады встретиться с тобой, и незачем им все это рассказывать. Я что-нибудь придумаю.
Расставшись с Томом, Тедди не поспешила вернуться в офис. Напротив, она пошла прогуляться по Хайбури Филдс, скучному и уродливому парку на севере Айлингтона. Она испытывала сильную злость, хотя причина была ничтожной. Что же было не так в мужчинах, подобных Алексу и Майку? Почему им был нужен «незаконный» секс, чтобы чувствовать себя лучше? Она размышляла над собственной реакцией на неверность Майка – не была ли она чудовищно наивной и не повторяла ли теперь прежнюю ошибку? Сама по себе связь, казалось, не слишком беспокоила Тома, Тедди помнила его слова: «Мы с Энни понимаем друг друга, нас слишком много объединяет, чтобы все бросить из-за какой-то интрижки». Она не понимала, как он мог сказать это. Ведь было очевидно – что бы он ни думал об Энни, он ошибся в ней, и она показала ему это так же ясно, как и Майк показал ей самой. Тедди не могла найти оправданий Энни – если та любила Тома, как она могла быть такой глупой, чтобы опуститься до аморальности, если же не любила Тома, как он мог быть таким глупым?
Блуждание по парку не облегчило переживаний Тедди. Казалось, все, что она считала само собой разумеющимся в дружбе, замужестве, доверии, при ближайшем рассмотрении не несло ничего, кроме стыда. Стоило взглянуть на бедную Кандиду, на ее страдания, или на Майка, который предал с Тедди все, в чем она ему доверилась, а теперь еще на Тома и Энни Пит-Риверс! Тедди убеждала себя, что не ее дело, как Том и Энни сумели залатать свои отношения, что это никак не отражается на ее отношениях с Майком. Но это отражалось. Разве великодушие Тома не показывало, что ее собственная строгость выглядит узколобой и неправильной? «...нас слишком много объединяет, чтобы все бросить из-за какой-то интрижки». Возможно, Том прав, но так ли было у них с Майком?
Тедди чувствовала себя совершенно растерявшейся. Она сознавала, что Том частично был прав в том, что касалось его семейной жизни, но, в ее случае, они с Майком никогда не достигали такого взаимопонимания. Может ли она простить, что Майк оскорбил ее доверие прежде, чем заслужил его? Другая фраза Тома преследовала ее: «Я очень люблю ее, знаешь, а она вряд ли понимала это тогда». Не была ли доля ее вины больше, чем Майка? Не сомневался ли Майк в том, что она действительно любит его, а если так, не доказала ли она ему, что его страхи имели основания? Так много вопросов требовали ответов, которые разделили бы черное и белое, и никто не мог ответить ей на них. Сама Тедди, определенно, тоже не знала ответов. Что бы она ни решила – это было прыжком в темноту. Было бы проявлением доверия помириться с Майком, но она не знала, где взять для этого силы. Но если она не помирится с ним... не будет ли это трусливым способом самозащиты? Возможно, кто-то и знал ответы. Но у Тедди было жуткое предчувствие, что ей придется разбираться с ними самостоятельно.
После полудня Тедди села на поезд, следующий из Паддингтона в Оксфорд. Проходя по Джордж-стрит, а затем вдоль Брода по направлению к своему старому колледжу, она почувствовала странное умиротворение, словно прошлые семь лет незаметно ускользнули прочь, и она вернулась в счастливое состояние той университетской жизни, когда величайшей проблемой было найти новое оправдание, почему курсовая работа не сделана к назначенному руководителем крайнему сроку. Оксфорд, казалось, никогда не менялся, разве что студенты, по-прежнему ездившие на велосипедах, отдавая дань традиции, выглядели еще моложе, а фасад Блэквелла – еще старше.
Привратником у входа в Нью Колледж был все тот же старый Джон. Когда Тедди заглянула за решетку, чтобы взять ключи от комнаты, которая была зарезервирована для нее организаторами вечера, он попросту сказал: «Вечер, мисс Винингтон, Пятая лестница», – словно она ушла отсюда этим утром, а не семь лет назад. Бывшие ученики собрались выпить с главой колледжа за праздничным ужином, а затем в общей аудитории для младших курсов должны были ответить на вопросы третьекурсников.
Тедди улыбнулась, когда ее старый руководитель вручил ей бокал шерри. Безо всяких вступлений или разговоров о ее карьере он пустился в длительную дискуссию о превосходстве Скотта Фицджеральда над Хемингуэем – теме ее выпускной работы. Он выглядел типичным образцом увенчанного лаврами академика – взъерошенные волосы, заношенный неряшливый костюм, пальцы в пятнах никотина и по-мальчишески звонкий голос.
– Я всегда был согласен с Генри Джеймсом, что американские новеллисты страдают недостатком тонкости в изображении общества, это у них историческая традиция. Если я правильно помню, Теодора, вы всегда обожали ностальгические нотки в «Гэтсби», тогда как я предпочитаю душевную силу и стойкость героев Хемингуэя, – он выбил трубку о ножку стола, пепел упал на ковер. – Я нахожу, что одержимость Фицджеральда бесконечным поиском романтической мечты в чем-то утомительна. В лучшем случае, это – сверхсентиментальный образ поиска самовыражения... «Гэтсби верил в зеленый свет, в захватывающее будущее, год за годом отступающее перед нами...» Сам я никогда не верил в зеленый свет. Вы все еще видите его мерцание, Теодора?
Его глаза лукаво блеснули из-под очков с толстыми линзами. Тедди была готова пуститься в защиту когда-то любимого литературного героя, как вдруг увидела идущего к ним через комнату Джека Делавиня. Она знала из короткой анкеты в файле ЭРК, что Джек закончил Нью Колледж, но ей и в голову не пришло, что он может оказаться здесь, а она не побеспокоилась спросить у главы колледжа, кто из выпускников приглашен на сегодняшний вечер.
– А, Джек, старый приятель! – тепло приветствовал его профессор Миллер. – Ты знаком с Теодорой Винингтон, тоже нашей выпускницей, только в более поздние годы?
Джек утвердительно наклонил голову.
– Нам случалось встречаться, но я не предполагал, что Теодора тоже страдала от вашей тирании, Дуглас. Очень рад вновь увидеть вас.
Тедди вежливо улыбнулась и обменялась с ним рукопожатиями.
– Джек, если я правильно помню, всегда предпочитал Хемингуэя, – вспомнил профессор.
– Это меня нисколько не удивляет, – невольно сказала Тедди, вызвав удивленное движение бровью у своего старого руководителя.
– Не только Хемингуэя, Дуглас, хотя я предпочитаю его остальным американцам... метафизики мне ближе...
Они продолжили разговор об английском стихосложении, пока глава Нью Колледжа не прервал их, желая узнать мнение Джека о новой программе, с помощью которой он намеревался поднять популярность выпускников колледжа. У Тедди не было возможности вновь заговорить с Джеком до конца ужина, пока все не пошли в аудиторию к студентам. Там собралось более сорока студентов, разделившихся в основном на два лагеря. На передних рядах собрались прилично одетые юноши и девушки, явно пришедшие на встречу ради собеседования. Один особо серьезный молодой человек даже держал в руках копию «Финансиал Таймс». На задних рядах пристроилась обычная толпа диссидентов – развалившаяся на диванах, курящая и готовая к схватке. В середине сидела взволнованная группа студентов, не решивших, что важнее – уважение компании с задних рядов или возможность быстро получить работу.
Джек естественным образом взял контроль над собранием. Он представил других выпускников и коротко рассказал о структуре Сити, а также о развитии банков с начала восьмидесятых годов, а затем разрешил задавать вопросы. Лес рук поднялся с передних рядов.
– Где лучше карьерные возможности – в торговом банке или в банке международных инвестиций?
– Что вы больше цените – знание основ бухгалтерского дела или непосредственный опыт?
– Я хочу заниматься финансовыми объединениями, где мне лучше начать?
– Какое начальное жалование в «Хэйз Голдсмит»?
Джек сжато отвечал на все вопросы, обращаясь за подробностями к коллегам.
– На что вы смотрите в анкетах по трудоустройству?
– Думаю, что Теодора наиболее квалифицированно ответит на этот вопрос, – Джек передал эстафету Тедди.
– Ну, на уровне выпускников мы в первую очередь смотрим на признаки превосходства... они могут быть в учебе, в спорте или общественной работе. Во всем, что выделяет вашу анкету из толпы. Затем мы высматриваем признаки лидерских способностей – умения руководить, – например, выборы в комитеты, участие в студенческих политических объединениях, дискуссионных обществах, работа школьным старостой и тому подобное... И наконец, другие признаки оригинальности – интересное хобби, склонность к путешествиям, какие-то намеки на вашу профессиональную мотивацию, – Тедди сделала паузу. – Вы должны понять, что профессиональная анкета – это документ для продажи. То, о чем вы не упоминаете, так же важно, как и то, о чем вы упоминаете.
– Не хотите ли вы нам сказать, что если я хочу получить работу в Сити – зачем мыслящему человеку хотеть этого, это уже другой вопрос, – то я не должен говорить, что мой отец всю жизнь провел в Бристоне, что я бывал в уличной компании и что я не получал синяков в регби? Это верно? – голос принадлежал агрессивному молодому человеку с задней скамьи, щеголявшему кожаным черным пиджаком и воинственно торчащей стрижкой, умышленно вульгарный акцент которого выдавал итонские корни.
– Нет, я вам не это говорю. Я говорю о выделении из толпы любым способом, который вам подходит. Большинство желающих устроиться в фирмы Сити бывали в уличной компании и не получали синяков в регби, поэтому ваша анкета не вызовет интереса. Возможно, вам нужно понервничать из-за отцовского, хм, опыта, чтобы как-то выделиться. Надеюсь, вам стало понятнее?
Джек одобрительно улыбнулся Тедди.
Около половины десятого собрание закончилось и, кажется, имело успех. Кое-кто из выпускников остался, чтобы задать конкретные вопросы, двое из них, включая прикидывающегося босяком итонца, вручили Тедди анкеты, но большинство отправилось в студенческий бар. Тедди решила подойти к Джеку по поводу собеседования для «ФРЖ Барнеков». Она очень удивилась, что, несмотря на ее грубость в Париже, он согласился на собеседование и предложил пройти в его апартаменты, чтобы выпить там и поговорить.
Джек расположился в комнатах самой старой части Нью Колледжа. Сняв галстук, он налил Тедди виски из бутылки, заботливо поставленной в гостиной пожилым служащим, и направился в маленькую спальню, чтобы переодеться в джинсы и свитер. Он оставил дверь открытой, и Тедди не могла не залюбоваться его широкой спиной, пока он стаскивал пиджак и рубашку. Затем она благоразумно отвернулась. Он вернулся в комнату уже в джинсах, приглаживая густые, взъерошенные волосы.
– Теодора, вы меня извините, если я выйду на два слова к привратнику Джону? Мне нужно заказать машину на завтра.
Когда он вышел, Тедди обошла комнаты кругом, но Джек очень мало взял с собой на одну ночевку. Его сброшенная одежда кучей валялась на кресле, небольшой кожаный чемодан лежал на кровати открытым. На тумбочке у кровати стояла небольшая фотография маленького мальчика. Тедди мгновенно догадалась, что это был снимок сына Кандиды и Джека. Пара доверчивых глаз, таких же, как у Кандиды, смотрели на нее из-под широкого, гладкого лба, несомненно, унаследованного от отца. Услышав шаги Джека на лестнице, Тедди метнулась обратно в гостиную и начала бесцельно перелистывать страницы журнала колледжа.
– Простите, что задержал вас. Джон не утратил своей любви к сплетням, – Джек добавил виски в ее стакан, налил и себе. – Должен заметить, это такое облегчение – ненадолго расстаться с офисом, – он вздохнул. – Что же вы хотите узнать, Теодора? Мне рассказывать, чем я занимался до сегодняшнего дня?
Несмотря на то что было уже поздно, они сидели и пили шотландское виски из высоких стаканов кафетерия в комнате, почти не изменившейся с пятнадцатого века; несмотря на то что Джек, несомненно, был очень усталым, он отвечал на ее вопросы так же профессионально, как если бы они сидели в ее офисе за чашкой кофе. Он недвусмысленно заявил о преданности своей работе, но не заблуждался относительно проблем «Хэйз Голдсмит».
– Сейчас чрезвычайно трудное время для банка. Мы должны принять определенные стратегические решения о том, как конкурировать в девяностых. На данный момент «Хэйз Голдсмит» пытается обеспечить полный ассортимент таких же услуг, как в «Голдмен Сачс» и «Стейнберг Рот». Мы, безусловно, уступаем им в торговле валютой, но в финансовых корпорациях держимся на их уровне. Я убежден, что дальше нам нужно специализироваться – убрать или хотя бы уменьшить количество рыночных операций и сконцентрироваться на тех, где мы наиболее сильны. Кое-кто из моих коллег не согласен с этим, они предполагают, что выживаемость банка зависит от широты ассортимента услуг. Это не убеждает меня, и мы сейчас в разгаре споров. Действительно, большое облегчение – побыть здесь и удалиться от всех этих аргументов.
– Почему бы вам не уволиться сейчас? У вас прекрасная репутация – вас возьмут почти везде...
– Не соблазняйте меня! Конечно, я думал об этом – любой на моем месте подумал бы. Видите ли, нет ничего достойного в том, что я поддамся настроению покинуть корабль в такое время.
– Но, может быть, сейчас как раз самое подходящее время. Мы подыскиваем человека, который взял бы на себя работу с финансовыми корпорациями в специализированной фирме. Они идут путем предоставления специальных консультационных услуг, как и вы предлагаете в «Голдсмите», и эта стратегия выглядит работоспособной.
– «Барнеков», да? – догадался Джек. Тедди нехотя подтвердила. Стоило ей начать описывать работу, большинство людей бизнеса догадывались, для какой фирмы она занималась вербовкой. – Да, они – очень хороший пример того, что я имел в виду для «Хэйза». У них хорошие специалисты – Пол Драйвер знает, что делает.
– То же самое он говорил и о вас. Он предложил нам переговорить с вами.
– Это не идея Кандиды? – с надеждой спросил Джек.
– Нет, Кандида думала, что вы не заинтересуетесь этим предложением, но Пол посоветовал все-таки обратиться к вам.
Джек не ответил, и Тедди почувствовала скованность от молчания, наполнившего комнату.
– Конечно, мы все чувствуем, что у вас подходящая квалификация, и Кандида тоже, просто она считает, что вы слишком преданы «Хэйз Голдсмит».
– Кандида всегда считала, что я слишком предан «Хэйз Голдсмит», – невесело усмехнулся Джек.
– Ну, да. Дело в том, – Тедди запнулась, не зная, как продолжить, – Дело в том...
– Я знаю причину, Теодора, и возможно, даже лучше, чем вы. Дело в том, что Кандида не хочет предлагать мне работу, потому что не хочет делать ничего хорошего для меня, а Пол Драйвер настоял, чтобы вы обратились ко мне. Все нормально. Я все понимаю. Мне жаль, что вы поставлены в неловкое положение необходимостью сделать это.
Джек стоял, опираясь на каменный подоконник, и смотрел в черное небо. Несколько студентов шли через двор, их жизнерадостный смех врывался в комнату. Джек обернулся к ней, и Тедди заметила, каким он был бледным и осунувшимся. Две застывшие морщины глубоко прорезали его лоб. Он сел напротив и наклонился к ней, его лицо оказалось в полуметре от ее собственного.
– Кандида рассказывала вам, что случилось? Из-за чего мы развелись?
– Да. Нет. Не совсем. – Тедди чувствовала себя очень неудобно. Она бессознательно выпрямилась на стуле, чтобы увеличить расстояние между собой и Джеком. Атмосфера между ними была странной – натянутой, но все-таки очень интимной. Ей и хотелось, и в то же время не хотелось услышать, что скажет Джек. Ей не хотелось слышать его признание об ответственности за смерть сына. Тедди не хотелось даже думать о чем-то настолько ужасном. Чем дольше она разговаривала с Джеком, тем больше ей хотелось относиться к нему с симпатией. Он интриговал ее. Но он вряд ли мог продолжать нравиться ей, если бы начал рассказывать о своем сыне.
– Она рассказывала вам о Томми? – Джек все еще сидел, наклонившись вперед, и пристально глядел на нее.
– Не совсем. – Тедди обеспокоенно встала и прошла через комнату к камину. Ей было очень холодно, хотя была уже середина лета, и хотелось, чтобы служащий развел огонь за решеткой. – Она сказала мне, что ваш сын умер в результате несчастного случая. Мне очень жаль. Должно быть, это было ужасно для вас обоих, – она избегала смотреть на его.
– Я бы хотел рассказать вам об этом, если можно.
Сердце Тедди упало от этих слов, она попыталась остановить Джека.
– Пожалуйста, не считайте, что вы обязаны об этом сказать – это не мое дело. Это, конечно, не имеет отношения к «ФРЖ Барнеков».
– Я думаю, что имеет, – Джек провел руками по волосам. – Когда мы с Кандидой поженились, мы никогда не говорили о том, хотим ли мы иметь детей. Я имею в виду, что мы никогда не обсуждали этого специально. Я думал, что мы оба считаем, что заведем детей при возможности, в подходящее время. Это казалось нормальным, а мы оба были очень нормальными. Затем, когда родился Томми, я в некотором смысле осознал, какая необыкновенная ответственность – иметь ребенка. Это было пугающее осознание.
Тедди содрогнулась. Вот в чем было дело – он собирался рассказать ей, что не хотел, чтобы дети были на первом месте. Боже! Бедная, бедная Кандида!
– Очень пугающее, – повторил Джек странным, пустым голосом. – Кандида, кажется, естественным образом приспособилась к этому. Мне было гораздо труднее – Томми полностью изменил наши жизни, понимаете. Потом, когда он умер, мне не удалось вернуть все в прежнее состояние. Я думал, что мне удастся сделать все таким же, как было до ребенка, но я не сумел. Мы оба изменились – Томми изменил нас. Даже когда его не стало, и все, казалось, должно бы снова стать прежним, все было уже другим. Кажется, я не слишком хорошо это объяснил, да?
Тедди молча покачала головой. Она не доверяла своему языку.
– Простите. Вам, наверное, не доставляет удовольствия это слушать. Видите ли, когда Томми умер, я попытался восстановить нормальные отношения с Кандидой. Я потерпел неудачу. Поэтому единственной нормальной вещью, которая у меня осталась, которая всегда была со мной, которую не изменил Томми, оказалась моя работа. Я с головой ушел в работу. Может быть, этого не следовало делать. В то время мне казалось, что у меня нет другого выбора. Это был единственный путь, который помог мне вновь собраться. Поэтому Кандида оставила меня, и я согласился на развод. Это было все, что я сумел для нее сделать. Я жил и дышал «Хэйз Голдсмит». Знаете, меня поддержали только там, и больше нигде. Поэтому я чувствую, что не могу оставить их сейчас. Вот почему я не могу с чистой совестью перейти в «Барнеков» или куда-то еще. Я в ответе за все, что случилось, понимаете?
