Текст книги "Капкан любви"
Автор книги: Джулиет Мид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Посвящается Гаю
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Охотник за головами – компания или персона, которая пытается найти менеджеров или людей на соответствующую работу посредством прямого контакта с ними. Обычно контакт с кандидатом на новое место работы происходит так, чтобы об этом не знали на его текущей работе. Часто предложение работы охотником за головами сопровождается повышением заработка и т. п.
(Английский экономический словарь Коллинза)
Охотник за головами – дикарь, коллекционирующий головы своих врагов как трофеи.
(Оксфордский английский словарь)
Охотник за головами – морской убийца.
Убийца – головорез, мясник, линчеватель, маньяк, психопат, охотник за головами, каннибал, хищник, хищный зверь, хищная птица, людоед.
(Словарь Роджета)
Пролог
Пятница, 4-е октября, 1991
Глория ненавидела Лондон. Люди здесь не понимали ее акцента, они даже не знали, где находится Оклахома-Сити. И если даже здесь было невозможно купить съедобную сосиску-гриль, то что уж говорить о всей Великобритании. Здесь было невозможно достать и приличный «Кровавый Цезарь» – даже в Харрис-Баре. Так называемым делопроизводителям здесь требовалось две недели только для того, чтобы назначить встречу. Каждый встреченный здесь казался выходцем из Оксфорда или Кембриджа и, казалось, знал всех, кого она когда-либо встречала. Дорожное движение было ужасным, ее собственная квартира – убогой, собачьи кучки валялись на улицах неубранными. Люди здесь заканчивали работу в семь вечера, а затем каждый шел в те-а-атр или о-о-перу. Глория ненавидела Лондон, ненавидела от души. Она решила было вернуться в Нью-Йорк – вернуться домой, – но она всего лишь месяц, как притащилась в такую даль, и будь она проклята, если уедет назад, не доказав свои способности.
Возмущение и несправедливость Глории, выброшенной в старинный лондонский Сити, были так велики, что она была слепа к красоте этого места. Она не видела, как ярко сияет солнце, как трепещут деревья под легким, свежим ветерком. Единственное, что она видела, была очередь машин, задержанных огромным грузовиком, пытающимся свернуть на Карлотт-стрит. Она рванула передачу своего спортивного «мерседеса» и развернулась вниз по улице, отходящей налево от Оксфорд-стрит, игнорируя броский знак «Только для автобусов и такси. Личным машинам проезд воспрещен». Она уже на пятнадцать минут опаздывала на работу и пропустила утреннее совещание из-за этого дорожного движения. Если бы полицейские остановили ее, она всегда могла сверкнуть широчайшей улыбкой и махнуть им в окошко своим американским паспортом. Проклятый транспорт. Проклятый Лондон. Проклятые британцы, черт бы их всех побрал.
Кандида Редмейен откинулась в кресле, вытянула под столом длинные ноги, экстравагантно выглядящие в черных чулках, и не спеша зажгла сигарету. Она наслаждалась чувством собственной значимости, медля поднять трубку нетерпеливо подмигивающего телефона.
– Малькольм? Извините, что заставила вас ждать, – лениво протянула она, внутренне развлекаясь тем, что выдерживала члена совета директоров банка «Хэйз Голдсмит» с трубкой в руке не менее, чем три минуты. – Чем я могу помочь вам?
Ее обращение было приветливым, но интонация ясно указывала, кто, по ее мнению, кому оказывает услугу. Во время разговора ее взгляд бродил по конторе, созерцая сдержанную элегантность помещения, созданную ей самой, производящей впечатление респектабельности и успеха, без малейших небрежностей, так часто встречающихся в офисах Сити. Ни гравюры с охотничьими сценами, ни зеленые кожаные кресла, претендующие на старину и роскошь, ни безукоризненно полированная мебель красного дерева не страдали недостатком лоска.
Офис Кандиды, как и она сама, был выше определений – нечто среднее между артистическим салоном и комнатой для уединенных встреч, отделанной кожей и шелком в спокойных, прохладно-серых тонах. Одну стену украшала картина Пайпера, другую – рисунок трехлетней племянницы Кандиды, заключенный в серебряную рамку. Кресла эпохи Георга были разбросаны среди подлинных изделий Эйлин Грэй из кожи и стали, а мягкие тона и очертания комнаты составляли полный контраст с охапкой мрачноватых пурпурных дельфиниумов, выставленных посреди невысокого столика для кофе. Напротив письменного стола Кандиды висело зеркало эпохи Регентства. Выслушивая Малькольма, она с немалым удовлетворением разглядывала себя в этом зеркале.
Кандида Редмейен была не первой молодости, хотя ничто, кроме опытности во взгляде и едва заметного цинизма в изгибе губ, не говорило о том, что ей скоро исполнится тридцать семь. Бывают женщины, чьи лица в возрасте тридцати шести лет обещают проявление зрелой красоты, бывают и другие, чьи лица свидетельствуют об утраченной девичьей миловидности. Кандида в каждом возрасте выглядела совершенством: в шестнадцать – сияла прелестью, в двадцать шесть – стала безусловной красавицей, а сейчас, десятью годами позже, превратилась в обворожительную женщину.
Ноги Кандиды, по общему мнению, были лучшим в ее фигуре – невозможно длинные, гладкие, бесконечные ноги, с изящными коленями, стройными икрами и хрупкими лодыжками. Не для нее были строгие, похожие на ящики костюмы, принятые у большинства женщин в Сити. Кандида носила короткие юбки – очень короткие. Ей нравилось сочетать их со строгого вида – выше талии – спортивным пиджаком мужского покроя и белоснежной блузкой, благодаря которым, стоило ей встать навстречу посетителю, как его взгляд немедленно притягивался к ее соблазнительной юбке, неотразимо сексуальным ногам и до нелепости высоким каблукам. Это лишало людей – даже женщин – самообладания, а Кандида любила лишать людей самообладания. Ее большие глаза – ясные, прозрачно-синие с оттенком, обычно наблюдаемым в глубине безупречного аквамарина, были окружены темными, пушистыми бровями и ресницами с не вполне безыскусственным изгибом. Ее нос, возможно, был чуть-чуть остер для того, чтобы признать ее подлинной классической красавицей. Ее прославленные каштаново-рыжие волосы были собраны в высокую прическу, однако, несколько тонких прядей выбились оттуда, завиваясь сзади вдоль шеи. Она редко применяла декоративную косметику, гордясь ровным, алебастровым цветом лица, и никогда не пользовалась парфюмерией. Кандида пахла... Кандидой.
В шестнадцать лет она была капитаном команды по лакроссу1 в известной школе для девочек. Тогда же ее пригласили моделью в одно из ведущих агентств. Две причины отвратили ее от карьеры модели. Во-первых, с ростом пять футов семь дюймов она не могла работать на подиуме, являющемся ключом к успеху модели восьмидесятых годов. Во-вторых, и это было важнее, ее разум был слишком горяч и независим, слишком преобладал в ней, чтобы ограничиться использованием одного лишь тела. Кандида хотела править миром и полагала, что чертовски близка к этому.
Все еще любуясь своим отражением, она прервала Малькольма Фиачайлда.
– Малькольм, позвольте мне объяснить вам кое-что. Я не могу быть вашим представителем. Я тысячу раз говорила вам, что работаю только с пятью клиентами. Если я приму решение расстаться с одним из них, вы будете первым, с кем я вступлю в контакт. До тех пор я ничего не могу для вас сделать.
– Кандида, я даже не прошу вас принять наш банк в клиенты, хотя, конечно, хочу этого, но понимаю ваше положение. Я всего лишь прошу вас не переманивать наших людей – прекратить охотиться на них. Билл Баредж был последней соломинкой. Вы видели, что об этом написано на странице ежедневника Сити в «Таймс»? Разве наши отношения ничего не значат для вас? Неужели вы не можете поставить личные чувства выше профессиональных?
– Мои чувства никак не связаны с делами, – хладнокровно ответила Кандида, просматривая страницу «Таймс», где говорилось о переходе Билла Бареджа из «Хэйз Голдсмит» в «Морган Стэнли», – ни личные, ни любые. Это еще вопрос, как судить об этом деле. Мое личное и профессиональное суждение выглядит так – мы не переманиваем ваших людей, потому что вы не наш клиент. Я достаточно ясно высказалась? – она обвела заметку в газете толстым красным маркером.
В трубке молчали.
– Я достаточно ясно высказалась, Малькольм? – повторила Кандида. В ее голосе прозвенела резкая нотка.
– Да, подробно, болезненно и очень ясно. Вы всегда высказываетесь ясно. Одно меня огорчает – люди знают о наших отношениях, и в руководстве прямо говорят, что не понимают, почему я не могу убедить вас не трогать моих людей. Все выглядит так, будто вы мстите мне за что-то. С февраля вы увели шестерых лучших людей из нашего отдела. Это так обескураживает, не знаю, что и сказать им...
– Скажите им правду. Скажите, что я – не ваша собственность. Скажите, что я всего-навсего подыскиваю их сотрудникам работу получше. Скажите им, что сейчас самое время подумать, почему их сотрудники так легко срываются с места. Скажите им что угодно – мне все равно, что, – только отстаньте от меня со своими проблемами. У вас своя работа, у меня – своя.
Кандида повесила трубку. Тонкая улыбка играла на ее губах, пока она набирала номер телефона Джоанны Френч, главного редактора страницы ежедневника Сити в «Таймс». Джоанны не было, но у Кандиды имелась бутылка шампанского для посылки в редакцию. Вернувшись, Джоанна найдет ее на рабочем столе. Кандида всегда, ну всегда, оплачивала свои долги.
Годы назад, когда Кандида открывала свое агентство по трудоустройству, она скорее умерла бы, чем повесила трубку в разговоре с членом совета директоров «Хэйз Голдсмит». Но времена сменились. Сейчас она вела дело в высшей степени успешно, в высшей степени первоклассно, она была наилучшей в лондонском Сити среди фирм, занимающихся трудоустройством, или, на деловом жаргоне – охотников за головами. Она очень гордилась своими достижениями, и по справедливости.
Факт, что она уже больше года спала с Малькольмом Фиачайлдом, ровным счетом ничего не значил. Бизнес есть бизнес.
Деловая комната в «Стейнберг Рот» звенела от криков взбудораженных торговцев, отчаянно пытающихся закрыть свои позиции после того, как министерство труда США объявило данные о безработице за предыдущий месяц. Безработица превысила 4,6 процента, когда весь рынок скупал доллар в ожидании повышения курса. Торговцы, играющие на повышение доллара, меньше всего нуждались в подобных новостях.
Весь рынок буквально ревел. Весь, кроме Майка Мичинелли. Майк удобно откинулся в кресле, положил ноги на свой рабочий стол и закурил большую сигару, улыбаясь по поводу бешеной активности, кипевшей вокруг него. Деловое помещение «Стейнберг Рот» в Лондоне было карикатурой на деловые комнаты Сити – нечто среднее между скоплением цыплячьих клеток и центром космических технологий. Работники купли и продажи, сидевшие в одном длинном, узком помещении на расстоянии фута друг от друга, теснились перед дисплеями, мигающими, словно системы жизнеобеспечения в центре управления космическими полетами. Воздух, несмотря на утреннее время, был едким от сигаретного дыма. Стены дрожали от разлетающихся по комнате криков.
– Ии-ии-сус Христос! Иии-сус, мать твою, Христос!
– Пойдет! Я продам вам двадцать долларов – по рукам!
– Не бери двадцать вторую, к дьяволу! Это Меррилл – не трогай эту дурацкую линию...
– Иии-сус Христос!
Майк был на особом положении в «Стейнберг Рот». Он занимался собственной торговлей банка, что означало, что он вкладывал капитал фирмы в иностранные валюты, играя на повышении и понижении курсов валют. Сейчас он оставался позади толпы торговцев, рвущихся назначить цены покупки и продажи, или «ставки» и «предложения», цены дня конкурентного и дня спокойного. Он просто обозревал рынок, наблюдал волнение других торговцев, выбирал стратегию, делал ставки и возвращался на место ждать результатов. Обычно он действовал правильно, хотя размер его ставок нередко доводил до полусмерти менеджера его отделения. С тех пор, как Майк два года назад вернулся из главного офиса «Стейнберг Рот» в Нью-Йорке, за ним установилась такая блистательная репутация, что менеджерам отделений фирмы было указано прикусить языки и потеть, но не вмешиваться в сделки Майка. Говорили, что Майк чует, где прибыли, а где потери, и даже умеет изменить тенденцию рынка, если она ему не нравится. Майк мог сказать, что марка упадет, и продать 250 миллионов. Если же марка при этом поднималась, он мог вернуться и продать еще миллиард. Когда марка действительно начинала падать, он заходил к боссу и спрашивал: «Видите? Ну что я говорил?» У Майка Мичинелли были стальные нервы.
Спиг Холл, один из младших торговцев, остановился у его стола и вопросительно поднял бровь.
– Как дела, Майк?
Майк наклонился вперед, чтобы получше всмотреться в призывно подмигивающий экран.
– О'кей, – пожал он плечами.
– Что о'кей?
– Я выиграл. Более семнадцати с половиной миллионов, для начала неплохо, – протянул он.
Спиг в прострации уставился на ковер у ног Майка.
– Дуче! – произнес он с благоговением.
Коллеги-торговцы прозвали Майка «Дуче» из уважения к его коммерческим талантам. Майк заслуженно гордился своим прозвищем.
– Майк! Возьми двадцать восьмую линию! – выплеснулся из гущи событий чей-то голос.
– Алло! Это Майк Мичинелли?
– Да, я слушаю.
– Майкл, меня зовут Кандида Редмейен. Я – агент по трудоустройству, мне хотелось бы встретиться с вами. Я позвонила некстати?
– Нет другого времени, кроме текущего момента, как я всегда говорю, – Майк открыл лежащий на столе ежедневник. – Я могу встретиться с вами сегодня во второй половине дня. Скажем, в пять тридцать?
– Чудесно. Девятнадцатая Финсбари-сквер, пять тридцать дня. Жду с нетерпением.
– Я тоже.
На другой стороне Лондона, в зеленом парке Ноттинг Хилл Гейт, симпатичная молодая женщина в потрепанной блузке и обрезанных до колена джинсах лежала на траве и бесцельно перелистывала страницы журнала. Ей было лень даже читать. Англия наслаждалась необычно жарким, словно в Индии, летом, солнце просвечивало сквозь деревья, ласково облизывая голые ноги и плечи женщины и клоня ее ко сну. С противоположной стороны Стэнли Гарден были слышны обычные для Лондона звуки – детские голоса, шум транспорта, приглушенный ритм рок-музыки, доносящейся из открытого окна, крикливый голос соседки, подзывающей собаку...
Тедди заставила себя шевельнуться. Был почти полдень – самое время сделать что-нибудь полезное. Она уселась, достала флакон с маслом для загара, натерла им свои голые ноги – щедро, как указано в инструкции – и вновь разлеглась на траве с чувством удовлетворения. Она почти заснула, когда нервно жужжащий переносный телефон вернул ее назад в бодрствование.
– Алло? Ох, Чарли, дорогой! Я так рада, что это ты! Я просто не в силах разговаривать с кем-то еще. Я лежу в парке и чувствую себя такой ленивой и размякшей, а день такой чудесный, – прощебетала она и наконец спросила: – Почему ты позвонил? В чем дело?
– Тедди, глупышка, ты же сама недавно звонила мне и оставила сообщение, чтобы я срочно тебе позвонил.
Ее мягкий воркующий смех зажурчал в телефонной трубке.
– Солнце, наверное, напекло мне голову! Конечно, я звонила тебе! Я хотела позвать тебя на ужин. Завтра. Майк пригласил свою знакомую из Штатов, с ужасным акцентом, и я подумала, не поужинать ли нам вчетвером – ты знаешь, что я не слишком люблю и умею готовить, но сделаю что-нибудь простенькое. Мне кажется, она подойдет тебе – долговязая такая, разбитная американка... Я с ней еще не встречалась, и ты ее не знаешь, но вдруг это начало чего-нибудь замечательного, для тебя – и для нее, конечно. Она, может быть, не слишком хороша для тебя, да кто хорош, дорогой...
Чарльз прервал поток ее слов, зная по длительному опыту, что Тедди может часами говорить не останавливаясь.
– Я с удовольствием приду. Как насчет восьми вечера?
– Ох, постарайся прийти пораньше, я хочу поболтать с тобой чуть-чуть...
– Постараюсь. Я должен идти, Тед – на рынке очень беспокойно. До завтра.
Чарльз повесил трубку. Улыбка не сходила с его губ, пока он думал о Тедди Винингтон.
В маленьком отеле на Лефт Банк в Париже Джек Делавинь поставил свой саквояж на кровать и начал вынимать вещи. Приезжая в Париж, он всегда останавливался в «Сен-Симоне», частично по сентиментальным причинам, частично оттого, что терпеть не мог просторных, шикарных отелей, любимых его партнерами – несравненный «Георг V», «Бристоль», даже «Маврикий» стали центрами съезда новоявленных руководителей бизнеса. Кроме того, в «Сен-Симоне» он не опасался столкнуться с коллегами или клиентами и имел возможность остаться наедине со своими мыслями.
Джек вынул несколько рубашек и галстуков, необходимых для этой трехдневной поездки. У него оставался час до встречи с инвестиционным директором «Парибас». На дне саквояжа Джека лежала маленькая фотография в серебряной рамке. Если взглянуть поближе, фотография выглядела старой и затертой, она была черно-белой и сильно измятой, с подтеком слезы на одном из углов, но рамка ярко блестела. Ее часто и любовно чистили. Джек взял фотографию, присел на кровать и погрузился в мысли, безотрывно глядя на снимок. Наконец он поставил фотографию на столик у кровати, опустил голову на руки и прикрыл глаза ладонями, видя одну лишь тускло-красную темноту. Этим он надеялся избавиться от образа, который так преследовал его.
Алекс Фицджеральд на многих наводил страх божий. Фактически, многие из тех, кто встречался с ним, втайне подозревали, что он и есть Бог. Но если бы вдруг он оказался не Богом, по следующей общеизвестной версии он считался дьяволом. Мало кто из сотрудников не глядел украдкой на ноги Алекса, когда тот стоял в снегу... что-то уж очень быстро таял снег. Как один из старших партнеров «Стейнберг Рот» в Европе, он не имел себе равных по влиянию на деловой и финансовый мир и следил, чтобы об этом не забывали.
В эту пятницу он с утра вел себя, как больной медведь, оглашая ревом офис и рыча на свою многострадальную секретаршу Луизу. Все жалели Луизу, дивясь, как она терпит его безграничную энергию и исключительную требовательность. Луиза, тем не менее, шесть лет проработала у Фицджеральда, и знала, что подобная демонстрация дурного нрава ничем не грозит. Она гораздо больше боялась Алекса, когда тот бывал молчалив и холоден. Укус Алекса Фицджеральда был хуже, куда хуже его лая.
– Луиза! Где этот чертов путеводитель? Я просил вас приготовить его в первую очередь!
– Он сверху у вас на столе, мистер Фицджеральд.
– А где этот чертов Нат Ковитч?
– Он уже ушел по делам, мистер Фицджеральд.
– А кофе... Где мой кофе?
– На подносе у окна, мистер Фицджеральд.
– Проклятье, Луиза! Что я должен делать, чтобы иметь свежий кофе – готовить его сам? Жарить эти дурацкие зерна? Почему здесь никто не может хоть что-то сделать правильно?
– Я немедленно приготовлю его заново, мистер Фицджеральд. Что вам еще требуется?
Алекс только хрюкнул. Это не выглядело извинением, но, на взгляд Луизы, было ничуть не хуже. Он перелистал «Таймс» до страницы ежедневника Сити, чтобы посмотреть, не упоминался ли «Стейнберг» в унизительном смысле. У Алекса Фицджеральда была болезненная мнительность – касательно как себя, так и фирмы. Его взгляд упал на небольшую заметку в нижней части ежедневной полосы Джоанны Френч.
«Ох, что же такое могло случиться в «Хэйз Голдсмит»? В старые добрые времена сотрудники покидали «Хэйз» только в гробу, но ЭРК, охотники за головами, возглавляемые неустрашимой Кандидой Редмейен, устроили подлинный исход оттуда, увенчавшийся вчерашним переходом Билла Бареджа в «Морган Стэнли». Интересно, есть ли там еще крысы, готовые сбежать? Не спросить ли у госпожи Редмейен – кажется, она лучше осведомлена обо всем этом, чем кто-либо...»
Улыбка медленно растянулась по лицу Алекса. – Забудь про кофе, Луиза, сойдет и этот бокал. Соедини меня с Кандидой Редмейен, ясно?
Кристиан де Клемент-Гранкур взял со столика у кровати свои часы фирмы «Патек Филип». Они показывали без четверти час. Для ленча было уже поздновато. Кристиан вздохнул, застегнул их на загорелом запястье и осторожно вылез из постели, так, чтобы не разбудить аппетитную блондинку, раскинувшуюся в груде простыней рядом с ним. Он быстро оделся, как человек, привыкший экономить время, и присел нацарапать короткую записку на фирменной бумаге отеля.
«Это было, как всегда и бывает, восхитительной передышкой в этом грубом мире. Завтра я надолго уезжаю в Нью-Йорк, но позвоню тебе, когда вернусь. Развлекайся, пока я вдали. Я буду считать дни до встречи. С нежностью.
Твой Крис»
Кристиан совсем не собирался отбывать в Штаты, но ненавидел говорить «прощай» и никогда не разрывал связей. Ему казалось, что это не по-рыцарски – платить женщине за несколько месяцев или даже недель интимных отношений таким недобрым способом. Куда лучше уходить, оставляя надежду. Кроме того, он не исключал возможности, что, может быть, заскучает по теплому, полному телу Элен в ближайшие несколько недель. В этом случае было бы ошибкой принимать бесповоротные решения. Он вытащил из бумажника большую пачку франков и оставил их вместе с запиской в конверте на столике у кровати.
Он убедился, что обязательные розы стоят в вазе, а шампанское охлаждается в ведерке со льдом, затем закрыл за собой дверь и спустился по лестнице. Подмигнув служащему, у которого хватило благоразумия не подмигнуть в ответ, Кристиан де Клемент-Гранкур вышел из отеля «Сен-Симон» и уселся на заднее сиденье черного лимузина, давно ожидавшего его у парадного входа.
В комнатах на Семьдесят восьмой улице, в северно-восточной части Нью-Йорка, Эстер Левинсон проснулась от шума такси, пронесшегося вниз по улице. Она открыла один глаз. Было два часа ночи. Можно было спать еще целых три часа до того, как продолжить работу. Она перевернулась на другой бок и вскоре уже снова спала.
Глава первая
В анкете коротко рассказывалось о блестящих учебных и профессиональных успехах Майка Мичинелли, приглашенного на собеседование.
БИОГРАФИЯ
Майкл Мичинелли
Возраст: 32
Национальность: англичанин
Семейное положение: холост
Образование: Кайес колледж, Кембридж – степень бакалавра, степень магистра. Экономика, с отличием первого класса. Гарвардская школа бизнеса. Психотеория бизнеса
Место работы: 1990 – по настоящее время – «Стейнберг Рот», Лондон. Менеджер, валютные операции 1986—1990 «Стейнберг Рот», Нью-Йорк. Старший торговец иностранной валютой 1981-1984 «Ширсон Леман Брадерс», Лондон. Торговец иностранной валютой
Интересы: Спорт (гребля, теннис) Экономика. Вино
Кандида ввела эти подробности в базу данных компьютера и поднялась из-за стола, так как в ее кабинет вошел Майк Мичинелли.
Голливуд создал образ «молодого турка», а Майк Мичинелли во многом усовершенствовал его. Кандида знала о Майке значительно больше, чем говорилось в анкете. Она знала, что он пользуется уважением у своих деловых партнеров, вызывает влечение у деловых партнерш и трепет – у конкурентов на рынке. Она знала, что он не любит приспосабливаться – если Майку не нравилось какое-то правило, он просто его менял. Его эгоизм был величиной с небоскреб, но Майк не нуждался в том, чтобы его ублажали – Кандида подозревала, что ему достаточно ублажать себя самому. Майк сам выбился в люди и сам планировал пути к успеху.
Перед приглашением Мичинелли на собеседование Кандида провела осторожную разведку на валютном рынке, позвонив коллегам, с которыми он работал в настоящее время или работал прежде, чтобы узнать их мнение о нем. Выяснилось, что нравится он не всем, но все его уважают, и никто не ставит под сомнение его профессиональные качества. Кандида, как правило, редко приглашала на собеседование торговцев – они казались ей нахальными, самонадеянными и невозможно надоедливыми. Но Майк Мичинелли, видимо, был несколько иным. Едва он вошел в комнату, ее тренированный взгляд сразу же отметил скрытый вызов в его темных, почти черных глазах, агрессивно вздернутый подбородок и полную непринужденность, с которой он без приглашения уселся на ее диван. Такие моменты Кандида искренне любила в своей работе – странную доверительность, возникающую между двумя людьми, встретившимися впервые, сознание того, что она имеет возможность – нет, право задавать интимнейшие вопросы, и ей ответят.
– Садитесь, – с холодком сказала Кандида, возвращаясь на свое место за рабочим столом, но, как она и предвидела, ей не удалось смутить его.
– Я столько о вас слышал, – присвистнул Майк, не обращая внимания на ее сарказм, – но почему-то никто не говорил мне, что вы так хороши собой.
– Я тоже о вас много слышала, и далеко не то, что говорят о каждом.
Он слегка усмехнулся, находя особый вкус в пикировке с этой необыкновенной женщиной, и подался вперед, чтобы получше разглядеть ее ноги. Длинные и гладкие.
– Вы закончили? Может быть, мы вернемся к цели нашей встречи...
Кандида стремилась взять контроль над беседой и чувствовала, что Майк не намерен быть пассивным собеседником. Несмотря на это, ей удалось втянуть Майка в беседу о его прошлой карьере, о его настоящем положении в «Стейнберг Рот», о его планах на будущее, и тщательно записать услышанное. Майк говорил открыто и подробно. Он верил в пользу разговоров с агентами по трудоустройству – мало ли что у них может подвернуться, а он был прирожденным ловцом случая и, кроме того, любил поговорить о себе. Кандида ловко направила беседу в менее практические области, пытаясь составить полное представление о личности Майка.
– Скажите, Майк, что вами движет? Что для вас новый день? Что руководит вами?
Он не моргнув встретил ее взгляд.
– Достижение победы. Секс. Деньги. Власть. Все обычные побуждения. Я очень обыкновенный парень, поверьте.
– Нет, я так не считаю. Я не верю, что вы такой. С кем вы торгуете?
– С каждым, кто поднимет телефонную трубку.
– А почему вы любите торговлю?
– Она у меня хорошо получается. Она возбуждает.
– Не за это ли вы любите и секс? – невинным голосом спросила Кандида.
– Да. Но процесс торговли длительнее. Как правило, она лучше секса. Не намереваетесь ли вы спросить меня, с кем я занимаюсь сексом?
– Нет, это пустая трата времени. Я подозреваю, что мне известен ваш ответ: «С каждой, кто поднимет телефонную трубку...»
– Я, хм, я... вы читаете меня, словно книгу!
– Какие неприятности у вас есть в настоящее время? – возобновила опрос Кандида.
– У меня есть одна огромная неприятность, которая беспокоит меня все больше и больше, – доверительно протянул Майк.
– Что это? – насторожилась Кандида.
– Почему бы вам не попытаться угадать?
– Я попробую, но с одним условием.
– С каким?
– Чтобы вы перестали разговаривать как шифровка из нового сериала «Продолжение» – «Продолжение торговли», допустим, – заметила Кандида, и была вознаграждена вспышкой смеха.
– О'кей, принято. Я буду искренен, как на исповеди. Но у меня тоже есть одно условие.
Кандида подняла бровь.
– Приходите ко мне на ужин завтра вечером, – ее лицо стало ледяным, но он продолжил. – Не наедине, не беспокойтесь. Мы с невестой устраиваем небольшую вечеринку. Я был бы рад, если бы вы присоединились к нам... с мужем, если хотите...
– Хорошо, – Кандида грациозно наклонила голову. – Но я не замужем, я приду одна. Кто ваша невеста?
– Тедди. Теодора Винингтон. Вы ее знаете?
Кандида сделала заметку и покопалась в памяти.
– Звучит знакомо, но, кажется, мы не встречались прежде. Нет, не помню. Она тоже работает в «Стейнберге»?
– Работала, но там не одобряют, когда мужья и жены работают в одной фирме... знаете, «китайские стены», противоречивые интересы, весь этот мусор. Теперь она ищет работу. Было бы лучше, если бы вы с ней поговорили, а не со мной. Она действительно умеет вести дела, раз я это сам говорю, – Он самодовольно посмотрел на нее. – При случае я вставлю за вас доброе слово... Вы почешете мою спину – когда-нибудь и у меня появится возможность почесать вашу...
Улыбка Кандиды исчезла.
– Итак, расскажите мне подробнее, что хорошо, а что плохо в «Стейнберг Рот»... – деловито сказала она.
Когда Майк Мичинелли ушел, Кандида вернулась к компьютеру, чтобы записать собеседование. Она оценила Майка классом «А», как профессионала высшего уровня, и ввела свои инициалы в графу сотрудника, проводившего собеседование, чтобы коллеги знали, кто из консультантов оценивал его. У нее не осталось сомнений, что Майк доволен «Стейнберг Рот» и, следовательно, не захочет менять место работы. Она опустила курсор на поле «Связи:» и добавила «Е: Т. Винингтон». Это объясняло каждому, кто был знаком с системой кодов в ЭРК, что Майк помолвлен с Т. Винингтон. Ведение записей о таких мелочах было важной частью ее базы данных и помогало избегать существенных конфузов. На месте, отведенном для итогового заключения, она напечатала: «Петушащийся, эгоцентричный ублюдок. Хорошо отполированный булыжник. Бедный мальчик, выбившийся из нищеты. Далеко еще пойдет».
Затем она напечатала «ВИНИНГТОН» и нажала клавишу поиска. В списке оказались трое Винингтонов. Она выбрала Т. Винингтон и прочитала следующее:
«Теодора Винингтон (Тедди). Возраст – 28. Англичанка. Нью Колледж, Оксфорд. Работала в финансовой корпорации «Стейнберг Рот» до августа 1991, у Пит-Риверса. Говорят, что очаровательна и хорошо знает дело. Интеллигентна, дисциплинированна, трудолюбива, с хорошими родственными связями. Наблюдательна. Настоящая приманка».
Кандида тщательно следила, чтобы данные в базе вовремя обновлялись и соответствовали друг другу. Ничего не было важнее для ее бизнеса, чем эта информация, и ничего не было важнее для Кандиды, чем ее бизнес. Она установила курсор на поле «Связи:» и добавила: «Е: М. Мичинелли».
Настоящая приманка... счастливец старина Майк Мичинелли.
Майк все-таки согласился устроить вечеринку в доме Тедди, хотя его собственная квартира была просторнее. «Стейнберг Рот» обеспечил его жильем в престижном Кенсингтонском районе. Майк любил свою квартиру. Она отличалась от его родительского домика в Нортшилде так, как только может отличаться один дом от другого. Он любил просторные комнаты и даже не ставил в них много мебели, чтобы они казались еще просторнее. Майк любил белые стены, белые шелковые занавески и светлые, почти белые настенные ковры. Родительский домик, напротив, был пестрым и шумным, с жуткими репродукциями известных картин и полными пластмассовых тюльпанов вазами, вечно торчавшими на огромном телевизоре. Майк любил свою автоматизированную кухню, хотя редко прикасался там к чему-нибудь, кроме холодильника и микроволновой печи. Больше всего он любил отделанную мрамором душевую, оборудованную не только мощным душем, с целым набором массажных, игольчатых и газирующих приставок, но и вершиной технического искусства – программируемым телефоном в специальной нише, так что можно было не бежать в спальню, если торговые дела требовали срочного разговора с Токио или Хельсинки. Тедди ненавидела этот телефон, ради которого, казалось, была построена вся квартира. Она даже пыталась испортить его, направив на него струю из массажной приставки, но безуспешно, к своей огромной досаде и облегчению Майка.
