Текст книги "Капкан любви"

Автор книги: Джулиет Мид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

– Я не знаю точно. Дэвид сказал, что это связано со смертью их сына – у них был ребенок, который умер по вине отца, или что-то в этом роде. Я никогда не отваживался спросить у Кандиды.

– Боже, какой ужас! Ты имеешь в виду, что он убил своего сына?

– Тебя заносит, милая Теодора. Он же не в тюрьме. Скорее, он пожизненно приговорен к «Хэйз Голдсмит». Я не знаю подробностей, я знаю только, что ребенок умер, а затем они развелись, а также, что Кандида становится белее мела, когда слышит имя Делавиня. Дэвид вроде бы говорил, что мальчик утонул, когда Джек присматривал за ним. Известно также, что Джек вернулся к работе после похорон ребенка, как будто ничего не случилось.

– О Боже! Бедная Кандида. Ничего удивительного, что она его ненавидит. Она никогда не выходила замуж повторно?

– Кандида? – смутился Джейми. – Тедди, ты очень быстро изучила работу и чувствуешь себя, я бы сказал, как рыба в воде – но тебе понадобится куда больше времени, чтобы изучить Кандиду Редмейен. Кандида выходит замуж? Она не выходит замуж за мужчин... – он наклонился вперед, хищно согнув пальцы и оскалив зубы, – ...она ест их живьем! – он сделал большой глоток вина. – На завтрак.

Тедди была заинтригована этой историей. Ее мнение о Кандиде возросло. Потерять ребенка, пройти через развод с человеком, ответственным за его гибель, а затем собраться с силами и выстроить дело! Что за женщина! По сравнению с этим ее собственные проблемы с Майком выглядели чепухой. Кроме того, она подивилась, каким же чудовищем был Джек Делавинь, позволивший умереть сыну, а затем отвернувшийся от скорбящей жены. Она, конечно, уберет его из списка для «ФРЖ Барнеков», но постарается побольше узнать об этом ужасном человеке. Кандида права – он, действительно, совсем не заслуживает работы.

14 января, 1984

Был пронзительно холодный день. Доктор – если специалиста такого рода можно было назвать доктором – практиковал в одном из больших безымянных домов, тянущихся вдоль Харлей-стрит.

Молодая, привлекательная женщина безостановочно ходила вокруг стола, загромождавшего середину приемной, в которой сидели и другие посетители – старик, тяжело опирающийся на трость, женщина на сносях, семейство из двух девочек и их тучной мамаши. Заставив себя не разглядывать их и удивляясь, что же могло привести сюда других людей, она начала листать один из журналов, разбросанных на столе красного дерева. Бесконечные фотографии глухих шотландских охотничьих угодий, изображения собак и лошадей, портреты молодых светских женщин с застывшими улыбками, расчетливо повернувшихся в три четверти профиля, от чего их обычно плоские лица приобретали временную выразительность перед камерой. Затерявшись в созерцании этой беззаботно выглядящей жизни, она вздрогнула, когда помощник доктора объявил от двери:

– Мисс Редмейен? Мистер Балантайн готов принять вас.

Комната, в которой она оказалась, была приветливее приемной. Большой камин ярко горел в углу. Кандида заметила два просторных кресла, но не могла заставить себя сесть до прихода доктора – возможно, он сядет за письменный стол или захочет сесть рядом с ней на небольшой двухместный диван перед камином. В конце концов, это было неважно. Она принялась было изучать корешки книг, рядами тянувшихся по стенам лечебной комнаты, но растерялась, обнаружив, что ее зрение слишком затуманено слезами, для того чтобы читать названия.

Услышав сзади легкое покашливание, Кандида обернулась и увидела высокого, худощавого, слегка сутулящегося человека с сединой в волосах. Трудно было определить его возраст, но она решила, что ему около пятидесяти. Психотерапевт провел ее к одному из кресел без единого слова или пожатия руки, а сам, усевшись напротив, начал протирать уголком белого носового платка свои очки в золотой оправе. Кандида ждала, когда он начнет разговор, ее челюсти сводило от дурного предчувствия. Вдруг она торопливо заговорила, боясь, что если молчание затянется, ее голос сорвется, и она разразится мучительными рыданиями.

– Я нередко заходила на Харлей-стрит... в дом номер девяносто шесть. К моему акушеру – мистеру Рис-Вильямсу. Вы его знаете? – непринужденно заговорила Кандида, словно встретила кого-то на коктейль-вечеринке и пыталась найти общую тему для разговора.

– По-моему, нет, – мистер Балантайн говорил с легким шотландским акцентом, и Кандида немедленно представила его с Лабрадором у колена и охотничьим ружьем через плечо посреди вересковых шотландских пустошей, изображенных на тех глянцевых журналах внизу.

– И впрямь, удивительно, как мало обитатели Харлей-стрит делают для того, чтобы познакомиться, – продолжил он. – Мы постоянно проходим мимо друг друга, и я, конечно, знаю его в лицо, но, в сущности, нам нет никакого дела друг до друга.

– Я полагаю, это совсем другая область медицины, – пробормотала Кандида.

– О, в действительности все они связаны. Любое дело, касающееся такой сложной системы как человек, связано со множеством самых обычных вещей.

Он продолжал полировать очки, но глядел на нее и улыбался. Кандиду поразил глубокий цвет его глаз, тот синий, что обычно переходит в серый в среднем возрасте. Они сидели в молчании.

– Не хотите ли вы спросить меня, почему я здесь? – выпалила она почти бессознательно.

– Я надеялся, что вы расскажете мне, но спрошу, если вам этого хочется. Почему вы здесь, мисс Редмейен?

– Я не знаю. Я имею в виду, что мой лечащий врач считает, что мне это нужно, и рекомендовал вас, и муж думает, что мне нужно было прийти. Я же считаю, что в этом нет никакого вреда, но не хочу быть здесь. Я имею в виду не то, что совсем не хочу быть здесь, а то, что я сейчас не хочу быть здесь – надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Я вообще не считаю, что мне нужна помощь такого рода, просто мне нужно немного побыть одной. Мне нужно время, чтобы все обдумать... – Кандида запнулась, чувствуя комок в горле, стеснение, словно от подступающих слез.

– Вижу, – успокаивающе сказал мистер Балантайн. – Не хотите ли вы отложить встречу до тех пор, пока вы все не обдумаете?

– Нет! – повысила голос Кандида. – Я три недели набиралась мужества, чтобы прийти сюда – я могу вообще не вернуться, если уйду сейчас.

Ее угроза, казалось, совсем не встревожила мистера Балантайна. Надев очки, он открыл блокнот.

– Вы не возражаете, если я сделаю некоторые предварительные заметки? – поинтересовался он. – Спрошу вас о некоторых подробностях биографии?

Кандида молча кивнула.

– Редмейен – фамилия вашего мужа или девичья?

– Девичья.

– А ваше имя – Кандида, правильно?

Она опять кивнула.

– Какая у вас фамилия в замужестве?

– Делавинь, – прошептала Кандида.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь.

– Вы работаете?

– Нет – хотя и работала. Больше не работаю. Я была брокером в Сити.

– У вас есть семья?

Наступила долгая пауза. Кандида уставилась на одно из своих колец, вращая его вокруг пальца, пока пыталась овладеть голосом. Она с усилием сглотнула.

– Да, – ответила она, не поднимая взгляда. – Моя мать пока жива. Отец умер, когда мне было пятнадцать. Моя сестра живет здесь, в Лондоне, а брат – в Париже. Мой муж – я полагаю, его можно считать членом семьи...

– Расскажите немного о вашей семье. Вы в ней старший ребенок?

– Нет, старший – мой брат, Филип. Он на два года старше меня. Он женат – счастливо, должна заметить – и живет в Париже. Он работает биржевым торговцем во Франции, – пояснила Кандида. – Моей младшей сестре Джессике двадцать четыре года. Не представляю, чем она собирается заняться. Она, кажется, не занята ничем, кроме вечеринок и подобных развлечений.

– Вы близки со своими братом и сестрой?

– Я очень близка с Филипом и очень скучаю по нему теперь, когда он в Париже. Это недалеко, и мы, конечно, часто видимся, но все равно не так, как раньше.

– А Джессика?

– Ох, – сказала Кандида со вздохом, – конечно, я люблю Джесс, да и все ее любят, но она – настоящее дитя. В сущности, у нас очень мало общего. Она очень ласковая, но меня раздражает, что у нее нет иной цели в жизни, кроме получения удовольствий. Я ей тысячу раз говорила, что она должна стать взрослее и задуматься о своих планах на будущее, но она только носится по вечеринкам. Кажется, она измеряет свою жизнь бутылками «Болли» – такая у нас Джесс. – Кандида пожала плечами. – Но не думайте, что я не люблю Джесс, я люблю ее. У нас очень дружная семья.

– А ваши родители?

– Ну, они оба были чудесными людьми и хорошими родителями, но им всегда не хватало времени. Они оба в первую очередь думали о карьере. По крайней мере, папа, а мама ушла в карьеру после его смерти. Он работал в Сити, а точнее, перерабатывал, должна сказать. Он умер от сердечного приступа, когда ему было только сорок пять. Маме тогда было сорок. Наверное, ей не хотелось стоять лицом к лицу с жизнью, не имея ничего, кроме детей – поэтому она стала учиться на юриста. И она преуспела в этой области, учитывая то, как поздно она начала.

– Вы ее любите?

– Конечно! – воскликнула Кандида. – Это же моя мать! Боюсь, вы лезете не на то дерево, если не вникли в мои слова. Кажется, вы предполагаете, что причины, по которым я оказалась здесь, кроются в какой-то жалкой детской истории, что я ненавижу родителей, или что отец оскорблял меня. По правде, если вы ищете какие-нибудь кошмарные фрейдистские зацепки в моем детстве, то совершенно зря. Там не было ничего подобного. Я росла счастливым, благополучным ребенком, и у нас была крепкая, дружная семья. Смерть отца была потрясением, но это прошло, и мы справились с этим. У нас нет никаких скандальных семейных тайн.

– Прекрасно, а теперь расскажите о своей семье.

– Я рассказала все.

– Нет, я имел в виду вашего мужа. У вас есть дети?

– Нет, – Кандида вновь проглотила комок в горле.

– Простите, но вы, кажется, упоминали, что приходили сюда к акушеру?

– Разве? Значит, я имела в виду гинеколога, – Кандида замерла на кресле, поджав под себя ноги. Мистер Балантайн продолжал писать.

– Как давно вы женаты?

– Пять лет. Мы поженились в 1979 году.

– Благодарю вас. Пожалуй, о биографии пока достаточно, – мистер Балантайн убрал блокнот. – Как бы вы описали себя, Кандида? Могу я называть вас Кандидой?

– Конечно. Описать себя? – медленно повторила Кандида. – Знаете, мне никогда не приходилось этого делать...

– Вы считаете себя счастливой?

– Счастливой? В меру, полагаю. У мет была легкая жизнь, без настоящих проблем. Я не отношусь к тем, кто всегда горит joie de vivre4, понимаете, но, наверное, могу сказать – да, я счастлива. Все зависит от того, что понимать под счастьем. Я довольна.

– Никаких особенных жалоб? Никакой неудовлетворенности?

– Ну, это у всех есть... – замялась Кандида. – Я хотела бы снова работать. Я оставила работу года два назад, и возможно, зря. Я хотела бы стать богаче, хотя мы и сейчас живем совсем неплохо. Я не чувствую, чтобы у меня были какие-то цели в данный момент – возможно, в этом и заключается проблема. В норме я всегда стремлюсь чего-то достичь – мне нужно стремиться чего-то достичь – но я не знаю, чего мне хочется прямо сейчас.

– Вы сказали, что должны были заставить себя прийти ко мне сегодня. Почему вы этого боялись?

Кандида рассмеялась.

– Разве не все ваши пациенты боятся? Это не особо приятная идея – пойти посмотреть на свои слабости. И кроме того, я не люблю говорить о себе. Не люблю, когда меня выспрашивают – это действует мне на нервы, смущает немного. Ну, непроизвольно, полагаю.

Чем дольше Кандида разговаривала, тем неудобнее она себя чувствовала. Она очень точно знала, почему оказалась здесь, почему наконец заставила себя прийти к психотерапевту. Но сейчас, когда она осталась наедине с ним в комнате, меньше всего на свете ей хотелось рассказать ему, что случилось. Она мучительно придумывала правдоподобный повод для визита, и ухватилась за первый попавшийся.

– Мне вообще не следовало приходить к вам, – продолжила она с ясной улыбкой. – Думаю, на самом деле мне нужен другой консультант – по карьере или трудоустройству. Моя единственная настоящая проблема в том, что не нужно было бросать работу, а теперь мне следует решить – возвращаться к старой работе или попробовать что-нибудь еще... – как только слова замерли на губах Кандиды, она осознала свою ошибку. Мистер Балантайн немедленно ухватился за это.

– Почему вы перестали работать два года назад? – мягко спросил он.

Кандида опустила взгляд на руки и начала возиться с маникюром, подскабливая кожицу на каждом ногте, чтобы выиграть время для ответа. Боже, зачем она пришла сюда? Она нервно облизала губы. Ее рот совершенно пересох.

– Не знаю. Наверное, перегорела. Я как раз что-то такое чувствовала. Люди пресыщаются в Сити.

– Люди пресыщаются везде, по моему опыту. Вы находили вашу работу слишком напряженной?

– Нет, я любила ее. – Проклятье! Она опять промахнулась. Открыла в двери щель, достаточную, чтобы мистер Балантайн проскользнул в нее. Кандида заторопилась, опасаясь, что ее инквизитор продолжит эту линию атаки. – Когда я сказала, что любила свою работу, то имела в виду, что временами я ее любила, но конечно, она была напряженной. Очень напряженной. Долгие часы, тяжелая работа, множество срочных дел. Огромное напряжение. Это очень интенсивная работа. Брокеры всегда должны за чем-то гнаться – новый клиент, новая комиссионная сделка, более высокие премиальные...

– Интересно. Выглядит идеальной работой для любителя погони за целью, такого, как вы.

Наступило длительное молчание. Кандида смотрела на мистера Балантайна с неловким чувством, затаившимся внутри – чувством, что он уже знает, почему она здесь, знает, что у нее случилось, и умышленно опутывает ее узлами, чтобы потуже затянуть их. Кандида уговорила себя посетить психотерапевта, чувствуя, что Джек, возможно, в этом был прав. Было бы утешительным поговорить с каким-нибудь любезным пожилым джентльменом, выплакаться на плече доброжелательного незнакомца. Но этот человек не был ни утешительным, ни доброжелательным. Она боялась его, чувствовала, что он опасен, определенно опасен для нее. Ей хотелось, чтобы он симпатизировал ей, но не хотелось, чтобы он знал ее – хотя бы до тех пор, пока она не будет к этому готова. Кандида просто не могла рассказать мистеру Балантайну правду, но тот сверхъестественным образом выискивал несоответствия в ее лжи. Она порывисто встала и подошла ному шкафу.

– Мне нравилась эта работа, когда я была моложе. Я могу честно сказать, что она у меня шла очень хорошо, но я вовремя решила оставить ее. Возможно, это такая работа, которую перерастаешь.

Мистер Балантайн поднял брови, почти неуловимо, но достаточно, чтобы Кандида поняла, что ее рассказ не стал правдоподобнее.

– Двадцать шесть – слишком юный возраст, чтобы чувствовать себя старым для чего-то.

– Вы правы, – согласилась она. – Наверное, в этом и была моя ошибка. Я считала себя слишком старой для своей работы, хотя на самом деле была слишком молода для нее! Слишком молода, чтобы узнать ее получше.

Кандида продолжала пристально разглядывать книжные полки, не желая встречаться взглядом с мистером Балантайном. Его мягкий голос вновь зазвучал позади нее.

– Карьера – очень трудный выбор для каждого. Никто не знает в точности, правильно ли он выбрал дело, – мистер Балантайн отложил ручку и блокнот, сел за письменный стол. – Кандида, мне, пожалуй, нужно рассказать вам немного о том, как я работаю и как намереваюсь продолжать работу с вами. А затем мы с вами решим, согласитесь ли вы на мои условия.

Он вопросительно поднял брови и глянул на нее поверх оправы очков. Кандида молча кивнула.

– Я думаю, нам нужно встречаться один раз в неделю, – начал разъяснения мистер Балантайн. – Первые четыре или шесть встреч будут чисто подготовительными. После этого, надеюсь, мы копнем глубже, и тогда я смогу определить наилучший способ вашего лечения и его длительность. Тревожащие вас причины, возможно, связаны с выбором карьеры, но возможно, и не связаны. У меня нет никаких предписаний по поводу того, о чем мы будем говорить, все в ваших руках. Единственное мое правило – если вы примете решение прекратить визиты ко мне, то мы проведем последнее собеседование, для обзора итогов проделанной работы и закрытия лечения. Можете вы принять это соглашение?

– Ну, не знаю... я не предполагала, что это затянется так надолго. Кажется, я уже многое поняла, – спину Кандиды словно обожгло холодом, струйка ледяной воды пробежала между ее лопатками. Кандида обернулась, чтобы взглянуть на психотерапевта. – Вы очень хорошо работаете. Я уже чувствую себя много лучше. Я уверена, что вы правы относительно моей работы брокером. Я знаю это – фактически, вы помогли мне это понять. Я должна вернуться к этой работе. Я прервала ее и теперь скучаю по ней.

Она протянула ему руку.

– Очень вам благодарна, мистер Балантайн. Вы очень помогли мне, и, надеюсь, я не впустую потратила так много вашего времени. Боюсь, это была всего лишь маленькая глупая проблема.

Мистер Балантайн поднялся и взял руку Кандиды, но, казалось, вовсе не намеревался отпустить ее. Кандида боролась с желанием выдернуть руку – крепость его пожатия и спокойный взгляд проницательных, глубоко посаженных синих глаз вызвали у нее прилив паники.

– Кандида, я чувствую, что вы очень глубоко ранены чем-то, – мягко сказал он. – Вы не сможете нести такую тяжелую ношу. Я хочу, чтобы вы согласились прийти ко мне на следующей неделе, и хочу, чтобы вы серьезно отнеслись к договоренности приходить ко мне до тех пор, пока мы не не закроем наши встречи формально. Вы согласны?

– Хорошо, – выдохнула Кандида и, выдернув руку, захлопнула за собой дверь.

Глава третья

Недели, последовавшие за возвращением Майка из Токио, полетели быстро. Майк напряженно работал, часто оставаясь вечерами в офисе. Он терпеливо объяснил Тедди, что представлен в партнеры и должен многое сделать до выборов в октябре. Тедди чувствовала себя словно на автопилоте. Она вставала одновременно с Майком, они завтракали перед уходом, она работала, возвращалась домой, дожидалась Майка, они засыпали. Они занимались любовью, но редко. Тедди казалось, что Майк занимается этим только для того, чтобы не обидеть ее, сама она занималась этим только для того, чтобы не ухудшить ситуацию Майка. Это выглядело не совсем поддельным, но каким-то равнодушным. Тем не менее, они назначили дату бракосочетания. Майк хотел сыграть свадьбу в следующем январе.

– Давай дождемся, пока не пройдут выборы в партнеры и твой первый поиск, а затем и Рождество. Тогда 1993-й год будет нашим.

У Тедди заметно полегчало на сердце. Со времени поездки Майка в Токио она не могла избавиться от тайной мысли, что Майк ее больше не любит, словно от занозы, застрявшей глубоко в сознании. С тех пор, как день бракосочетания был определен, ее сомнения исчезли. В конце концов, все это было реальной жизнью, жонглирующей отношениями и карьерами, и если она собиралась иметь «все это», то должна была уяснить, что «все это» не всегда безупречно. Майк привез ей подарок из Токио – пару необыкновенных серег с квадратными изумрудами, в дополнение к кольцу. Тедди подавила мысль, что, возможно, Глория помогала выбирать их. Майк прав – они оба слишком заняты, чтобы пожениться в ближайшее время, а 1993 год уже не за горами.

Кандида также успокоилась. ЭРК был завален работой, все пятеро консультантов были перегружены. По крайней мере, в ближайшее время Тедди не могла взять отпуск для медового месяца. Кандида даже позволила в разговоре с Тедди легкий намек на свое прошлое: «Не спеши выходить замуж, Тедди, – посоветовала она. – Я выходила однажды, но не нашла в этом ничего хорошего. Такие женщины, как мы с тобой, не нуждаются в замужестве. Я не утверждаю, что нам не нужны мужчины, а просто нам нет необходимости выходить за них замуж».

Наступил апрель. Как-то утром Тедди и Майк поднялись в безбожную рань – без пятнадцати семь.

– Я задержусь вечером в офисе, Майк, – предупредила Тедди. – Мне нужно сделать несколько звонков в Штаты, а я не смогу приступить к ним, пока не закончу европейские.

Ответа не было.

– Майк?

– А? Извини, я был за много миль отсюда. Ладно. Я и сам приду поздно – в семь вечера мне нужно повидать Фица.

– Алекса Фицджеральда? Зачем?

– Он хочет поговорить о переназначениях в отделении, ничего серьезного.

– С тех пор, как я впервые встретилась с ним, я всегда считала его полным ублюдком.

– Он такой и есть – вот почему он так дьявольски хорошо работает. Я давно его знаю. В любом случае, я хочу, чтобы он поддержал меня на выборах в партнеры, а этот разговор поможет сохранить с ним хорошие отношения.

Тедди передернуло. Во время работы в «Стейнберге» она очень редко сталкивалась с Алексом Фицджеральдом, но при каждой встрече чувствовала себя так, будто стояла перед ним в одних трусиках. Весь женский персонал «Стейнберга» ненавидел Фица. После того, как он оглядывал женщину сверху донизу, был лишь один способ снова почувствовать себя чистой – отмыться с жесткой мочалкой. Тедди никогда не забывала ходящую в «Стейнберге» шутку, будто Фиц в лучшем случае – нечистая сила, а в худшем – накоротке с дьяволом.

– Ну, надеюсь, ты не забыл связку чеснока и свое распятие... одолжить мое? – пошутила она, делая вид, что хочет снять крестик, висевший на ее шее. – Встретимся в Кенсингтоне, о'кей?

– Конечно, но можешь оставаться у себя, если хочешь. Я вернусь очень поздно, я знаю, как тебя всегда тянет вернуться сюда.

– Да, конечно. Ты не забыл, что завтра я отбываю во Франкфурт? Я начинаю собеседования по своему заданию. Меня не будет здесь до пятницы.

Майк был совершенно глух к нотке тоски в голосе Тедди.

– Ну, ляг спать пораньше и, вообще, больше заботься о себе. И будь хорошей девочкой, дорогая.

Он высадил ее на Финсбари-сквер и уехал в «Стейнберг».

Тедди просунула голову в кабинет Кандиды и удивилась, увидев, что та уже на своем рабочем месте, увлеченная телефонным разговором. Она, должно быть, ночует в офисе, – подумала Тедди. Кандида приходила первой и уходила последней, если не бывала в поездках, и всегда выглядела свежей, как маргаритка. Это утро не было исключением. Кандида была в хорошем расположении духа, ее обычно бледные щеки светились румянцем, синие глаза были ясными и блестящими. Одета она была просто умопомрачительно – в узкую кремовую юбку длиной до лодыжек, соответствующую правилу Кандиды выставлять напоказ лучшие достоинства, которые сверкали в разрезе до середины бедра. Бледно-голубая шелковая блузка и тесно затянутый широкий пояс дополняли картину. Кандида с каждым днем выглядела самоувереннее и одевалась не менее, чем элегантно. Она кивнула Тедди на диван, чтобы та дождалась конца разговора. Положив телефонную трубку, Кандида откинула назад гриву волос и потянулась, словно огромный, расслабленный леопард.

– Тедди, мы становимся заметными. Это был Алекс Фицджеральд.

– Невероятно! Всего лишь пять минут назад мы разговаривали о нем с Майком. Чего он хочет?

– Он хочет, чтобы мы выполнили для него особую работу. Что-то наподобие усовершенствования.

– Имеется в виду, что кого-то нужно повысить? Не Майка ли?

Кандида буквально взвыла от смеха.

– Я думала, ты знакома с иносказаниями «Стейнберга». «Усовершенствование» – это изменение в карьере.

Тедди недоуменно взглянула на нее.

– Или прочие изменения – перевод в другое отделение, смена специализации, понижение в должности, увольнение, – пояснила Кандида, забавляясь смущением Тедди, – снижение оплаты, временное отстранение от работы, пинок под зад, большое «проваливай», вышвыривание на улицу.

– Но, Боже мой, почему они называют все это усовершенствованием? – ужаснулась Тедди. – Как же будет потрясен бедный парень, когда ему скажут, что его ожидает усовершенствование!

– Ну, в данном случае это не парень. Это девица. Фиц неплохо к ней относится, но считает, что она не вполне подходит для их работы, поэтому хочет выставить вежливо и предлагает нам найти ей назначение, от которого она не откажется. Таким образом, она будет думать, что ее переманили, а не выпихнули. – Кандида взглянула на свои заметки. – Это торговец Глория Мак-Райтер.

– Глория?! – воистину, у Тедди сегодня был день неожиданностей. – Я не могу поверить этому! Она – одна из их лучших торговцев, работает с Майком. Ее перевели сюда из Нью-Йорка всего лишь восемь месяцев назад!

– Ну, а сейчас, похоже, она на грани того, что ее переведут и из Лондона, – живо заметила Кандида. – Как бы то ни было, не беспокойся за Глорию. Мы подыщем ей хорошее местечко. Фактически, я, кажется, смогу убить одним выстрелом двух зайцев... сделать заодно приятное моему старому другу Малькольму Фиачайлду из «Хэйз Голдсмит». У него так много людей перешло в «Стейнберг», что он будет рад получить одного оттуда. Боже, как я люблю свой бизнес! – Кандида, казалось, светилась изнутри.

Тедди неопределенно кивнула.

– Как ты считаешь? – деловито спросила Кандида. – Ты проведешь собеседование с Глорией или я?

– Лучше, если это сделаете вы. Я просто не смогу – я знаю ее слишком хорошо, это будет неудобно.

– Верно. Я это обеспечу. Кстати, ты, кажется, отправляешься во Франкфурт, а затем в Париж? Мне не терпится услышать, как там дела. И помни, что французы всегда самонадеянны, они переоценивают себя, тогда как немцы всегда себя недооценивают.

Кандида вернулась к телефону.

– Кандида, сейчас всего лишь семь тридцать утра! – удивилась Тедди. – Кому в это время можно звонить?

– Глории Мак-Райтер. Если она так хороша, как ты говоришь, то должна быть уже на месте, верно? – подмигнула Кандида.

Следующий день Тедди встретила в отеле «Франкфуртер Хоф». Вестибюль кишел бизнесменами и японскими туристами. Однако, причины, по которым туристы выбирали Франкфурт, были за пределами ее понимания. Тедди сознавала, что немецким кандидатам будет неудобно встречаться с ней в таком людном месте – она помнила, что Кандида сравнивала работу агента по трудоустройству с работой венеролога, и отдавала себе отчет в том, что немцы даже более других опасаются выказывать неблагонадежность публично. Она сняла небольшую, обособленную комнату для встреч, чтобы обеспечить тайну и не ставить гостей в неудобное положение.

Дитер Шлиман был первым, с кем договорилась Тедди. Он согласился встретиться с ней в баре «Франкфуртер Хоф» и явился точно в назначенное время. Он чопорно склонился к ее руке, прищелкнув каблуками. Тедди улыбалась про себя, пока вела его в комнату переговоров – было сверхъестественным, как часто национальные стереотипы проявляются в подлинной жизни. После часа беседы Тедди не только убедилась, что Дитер – вполне подходящий кандидат на должность в «Барнеков», но и достаточно заинтересовала его, чтобы договориться о его встрече с клиентом, хотя и не сообщила название фирмы.

Как удачно, что ее первое собеседование прошло так гладко и с таким счастливым результатом! Тедди почувствовала возросшую уверенность в себе. Она так нервничала по поводу этой поездки. Это была ее первая попытка работать одной, без Кандиды или Джейми, возглавляющих собеседование или подтверждающих ее оценку, и она чувствовала себя так, будто миновала летающие огни-призраки. Все-таки ей было только двадцать восемь, и большинство кандидатов, с которыми предстояло встретиться, были значительно старше и опытнее ее.

Перед каждым собеседованием Тедди ощущала прилив адреналина и использовала его для достижения преимущества. Каждый раз, когда она чувствовала неуверенность, каждый раз, когда ей казалось, что у нее нет прав расспрашивать этих незнакомых людей об их способностях и опыте, она напоминала себе, что ее позиция сильнее. Они согласились встретиться с ней потому, что у нее есть предложение, и это они должны стремиться произвести на нее впечатление. Тедди была естественна в работе, потому что умела выслушивать других, а умела выслушивать других потому, что искренне интересовалась ими.

Единственное затруднение Тедди как охотника за головами заключалось в том, что она была склонна завышать свои ожидания, предполагая, что ей понравится каждый, с кем она проводит собеседование. День во Франкфурте открыл ей глаза. Тедди ждала следующих встреч с азартным предвкушением – если все они пройдут так же хорошо, она сможет представить в «Барнеков» выписку, где будет около пятнадцати имен. Там сгниют, пока выберут.

К счастью для дирекции «Барнеков», Тедди оказалась более чем оптимистичной. Остальные кандидаты не вызывали доверия, ей стоило большого усилия скрыть от них разочарование и скуку. Кандидаты, казавшиеся интересными, даже впечатляющими на экране, в жизни выглядели совершенно иначе. Тедди хватало десяти минут, чтобы определить, что кандидат безнадежен. Затем она сосредотачивала усилия на том, чтобы узнать у собеседника как можно больше информации о его коллегах, но так, чтобы тот не догадался, что из него просто вытягивают сведения. База данных ЭРК была создана именно этим способом, требующим от охотника за головами утонченной хитрости и артистизма, так как, если собеседник чуял жульничество, его рот захлопывался плотнее, чем бумажник шотландца. Кандида хорошо обучила ее. В конце дня у Тедди скопилось не менее тридцати новых имен, предназначенных для внесения в базу. Спасибо господу за Дитера, иначе день оказался бы совершенно бесполезным для поиска.

Вечером Тедди перекусила сандвичем и забралась в постель, убрав оттуда пару шоколадок, оставленных на тщательно взбитой подушке. Она была слишком измучена даже для того, чтобы позвонить домой и пожелать Майку доброй ночи. Она горячо молилась о том, чтобы следующий день принес лучшие собеседования. Кандида предупреждала, чтобы Тедди обратила особое внимание на Конрада ван Бадингена, с которым она должна была встретиться завтра в семь тридцать утра.

Алекс Фицджеральд думал долго и усердно перед встречей с Майком. Он хотел прощупать Майка, не выдавая слишком много, и посеять в нем сомнения, не вовлекая неуловимого торговца в открытое восстание против «Стейнберг Рот». В этом разговоре от Фица требовался весь такт, все умение манипулировать людьми, приобретенное за восемь лет работы старшим управляющим в «Стейнберге». Он решил разыграть роль приятеля Майка – его наставника – и использовать врожденный эгоцентризм, который давно распознал в своем младшем сослуживце.

Они встретились в небольшом клубе на Вест Энд, который Фиц использовал для особо секретных свиданий, и заказали выпить.

– Хорошо, что ты пришел, Майк. У меня есть пара проблем, я хочу, чтобы ты вник в них, но перед разговором о делах в отделении был бы рад узнать, как ты поживаешь. Как восхитительная Теодора? – начал Фиц домашнюю заготовку.