Текст книги "Капкан любви"

Автор книги: Джулиет Мид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– У нее все замечательно, Фиц, просто замечательно. Она устроилась к Кандиде Редмейен в ЭРК, так что если «Стейнберг» вдруг зачахнет, я окажусь в наилучшем положении для поиска новой работы, – натянуто рассмеялся Майк. Он сказал Тедди, что уважает Фица, да так и было в действительности, но держался настороже, пока не выяснится точно, зачем он приглашен на личную беседу. Стратегические решения обычно принимались Майком и его непосредственным боссом, Норманом Беллом, и очень редко Алекс разговаривал с торговцем без Нормана. Двое мужчин кружили вокруг да около, никто не хотел начинать первым.

– Майк, позволь, я выскажусь напрямик, – сказал наконец Алекс. – У меня небольшая проблема с Глорией Мак-Райтер.

Холодок засветился в глазах Майка, но тот ничего не ответил.

– Я считаю, что мы должны ее выставить.

– Она – хороший торговец, Фиц. Она лучше многих у нас в штате.

– Уверен, она хороший торговец. Она хороший торговец, потому что ты обучал ее. Ты хороший руководитель, я бы сказал – наилучший. Но она слишком дорого стоит. Она выторговала слишком высокую оплату за перевод из Штатов. Сверх того, она раздражает людей – ты ведь знаешь, что лондонские парни не любят пришельцев из Нью-Йорка. Ты должен признать, что ее адаптация не стоит таких усилий.

– Не так много таких торговцев, – Майк пока услышал недостаточно, чтобы понять, в ком сомневаться – в коллеге или в боссе. Если Фиц пытался прижать собственную торговлю банка, Майк намеревался бороться с ним любыми способами. С другой стороны, в этом могло оказаться что-то важное для Майка, и он был готов прислушаться к доводам...

– Понимаю. Не думай обо мне плохо, Майк, я не собираюсь принимать никаких решений, не получив твоего полного согласия. В конце концов, ты ведешь отдел, тебе лучше известно, кто тебе помогает делать деньги. Я всегда был уверен, что девяносто процентов прибылей отдела приходят от тебя лично, но если ты считаешь, что не можешь успешно работать без Глории, это уже совсем другая игра, и тебе стоит только сказать слово...

Алекс улыбнулся про себя, наблюдая, как Майк заглотил наживку.

– Подожди минуту, Фиц. Я сказал, что она хороший торговец, но, безусловно, не завишу от нее! Она быстро обучается, делает все, что говорит, но пока еще я должен все время поправлять ее. Может быть, через несколько лет она будет вносить реальный вклад в работу отдела, но пока она еще учится.

– Я так и думал. Итак, если мы выставим ее – на хорошее место, конечно, мы поможем ей с этим – ты будешь присматривать за ней, а когда она выучится, можешь взять ее обратно. А пока нам нужно спрятать макушки и не беспокоить Норма...

– Нормана? Что он собирается с этим делать?

– Слушай, Майк, – понизил голос Алекс. – Все это только между нами. Я поклялся Норману ничего не говорить тебе об этом. Норман под сильным давлением партнеров – да и все мы под ним. «Стейнбергу» предстоит не слишком хороший год – проблемы со стороны инвестиционных банков, потери в отделе акций. Мы все должны будем ограничить расходы. Если быть совершенно честным, я думаю, что наше будущее не выглядит светлым в ближайшие несколько лет. Нет больше тех славных старых дней восьмидесятых годов, когда для добычи баксов было достаточно надеть шикарный костюм и показать визитную карточку. В те дни прогореть можно было только, если застрелишься перед сделкой. Боюсь, теперь нам всем придется подтянуть ремни, – однако, Алекс совсем не выглядел напуганным. – Думаю, нам предстоит немало сюрпризов на выборах в партнеры, и кое-кто из тех, кто ждет выборов, будет разочарован.

– Ты говоришь обо мне, Фиц?

Алекс широко развел руки.

– Не знаю, Майк. Знал бы, то, поверь, рассказал бы тебе. Не все считают, что Норман хорошо работает. Похоже, он приготовился сократить расходы и принять крутые меры, это может поднять его в глазах других, а если он будет лучше выглядеть, то и все отделение будет лучше выглядеть, понимаешь? В конце концов, до выборов еще шесть месяцев, а за шесть месяцев может случиться что угодно.

Майк молча сидел, размышляя над словами Фицджеральда. Алекс перевел дух – настало время разыгрывать карты очень тщательно.

– Знаешь, Майк, между нами, если бы я был помоложе, я построил бы свою карьеру совсем иначе. Сейчас для меня слишком поздно, я – партнер, и глубоко увяз в этом. Но при таком рынке и при сложившемся положении в «Стейнберге», будь я молодым торговцем, то играл бы в свою игру. Моей целью было бы заработать как можно больше денег за короткое время и достичь независимости. Конечно, я не должен говорить тебе это. Меньше всего я хочу, чтобы нас оставил самый лучший и прибыльный торговец, и как бы то ни было, есть большой шанс, что тебя выберут в партнеры. Я бы советовал тебе подождать и посмотреть, как пойдут дела. В любом случае, мы можем поговорить об этом в другое время. Ты знаешь, что я всегда даю тебе наилучшие советы, не так ли, Майк?

Майк кивнул, и Алекс похлопал его по плечу.

– Я всегда наблюдал за тобой, Майк, ты далеко пойдешь. Действительно далеко. Мне будет приятно знать, что я помог тебе выбрать правильный путь.

– Спасибо, Фиц. Я это ценю.

– Так ты согласен насчет Глории? В итоге, так будет лучше нам всем, и ей тоже.

Майк снова кивнул.

– Ну, вот и отлично и больше об этом не беспокойся. У тебя есть гораздо лучшие способы провести время. Я поговорю с Норманом и Глорией, и дело пойдет. И не беспокойся насчет выборов, ты, конечно, получишь мой голос, не из-за бахвальства, а по расчету. Если у других не хватит мозгов понять, кто им мажет хлеб маслом, и выбрать тебя, они не стоят того, чтобы на них работали, верно? Присматривай за своей милой невестой, о'кей? Ничто так не важно, как хорошая жена, а? Передай ей от меня поцелуй, да не забудь пригласить на свадьбу, верно? Верно.

Майк взялся за ручку двери, выходя из строгой, отделанной дубом комнаты.

– Приятель?! – окликнул его Фиц.

Майк обернулся. Фиц стоял, чуть наклонив голову, его взгляд, сосредоточенный и серьезный, встретился со взглядом Майка. Его рука была поднята, корявый указательный палец был направлен прямо на Майка.

– Знаешь, приятель, я готов умереть за тебя на кресте, имей это в виду.

Майк кивнул и вышел.

Он ехал вниз по Пэл Мэл и злился на Нормана. Норман должен был довериться ему насчет того, как идут дела в правлении – в конце концов, это затрагивает будущее Майка не в меньшей степени, чем самого Нормана. Он не беспокоился о Глории. Она была живучей как старый башмак и обладала сверхъестественным инстинктом приземляться на лапы. В любом случае, Фиц дал слово, что поможет ей подыскать новое место. Возможно, и для Майка было наилучшим держать Глорию вдали от офиса – она начинала вести себя слишком вульгарно и слишком требовательно. Она взбодрила его, и это прекрасно, но он чувствовал бы себя комфортнее, держа ее чуть в стороне от себя. Особенно хорошо было услышать подтверждение Фица, что тот поддержит его на выборах. Если Фиц проголосует за него, никто не посмеет проголосовать против. Дело, можно сказать, было сделано.

Оставшись в одиночестве, Алекс достал бумаги из портфеля телячьей кожи, стоящего у ног. Это был список сотрудников, рекомендуемых в партнеры. Фиц открыл список кандидатов Нормана Белла и нарисовал толстый черный минус против фамилии Майка Мичинелли. Пятью минутами позже в комнату вплыла Кандида Редмейен, одетая убийственно элегантно.

21 сентября, 1984

– Как вы себя чувствуете, Кандида? У вас была хорошая неделя?

Роберт Балантайн заметил ее серое лицо и покрасневшие веки. Кандида казалась блеклым изображением красивой женщины, вокруг ее глаз залегли красноватые тени, щеки запали, уголки рта опустились вниз. Она выглядела подавленной и вяло ответила на рукопожатие. Казалось, она полностью утратила жесткое напряжение мышц, так заметное в прошлую встречу.

– О, нормально. Немного устала, и только. Я не люблю январь. Это ужасный месяц.

– У вас хороший сон?

– Нет. В общем, не знаю. Я никогда не спала помногу – не больше, чем шесть часов за ночь. Но недавно я стала спать хуже. Я просыпаюсь по пять-шесть раз в течение ночи.

– С каких пор вы стали плохо спать?

Кандида поднесла руку к лицу, потерла глаза и виски.

– Право, не знаю. Несколько недель назад. У меня, наверное, грипп. Во всяком случае, это неважно.

– Кандида, я бы хотел узнать немного подробнее о вашем муже. В прошлый раз вы упоминали, что вы пять лет как замужем.

– Это так. Моего мужа зовут Джек Делавинь. Он старший брокер в «Хэйз Голдсмит». Это торговый банк.

– Как вы познакомились?

Она вяло улыбнулась.

– Это, действительно, забавно. Я тогда была начинающим брокером в «Дрексел Бурнхэм», работала всего лишь шесть месяцев. Меня послали на презентацию в шведскую компанию. Никто из аналитиков не смог поехать, и босс послал меня, чтобы получить информацию о них. Я совершенно перепугалась. Это была компания «Астра» – одна из самых больших на шведском рынке. Я прочитала о ней все, что смогла найти, чтобы не выглядеть полной идиоткой, если понадобится сказать что-нибудь, и села в задний ряд, чтобы затеряться в толпе. Там было около сотни аналитиков и торговцев, – улыбка Кандиды стала шире, легкие искры зажглись в ее аквамариновых глазах. – Я просто заболеваю от смущения каждый раз, как вспоминаю это. Презентацию открыл председатель, а затем продолжил финансовый директор. Я держала рот закрытым, хотя другие брокеры были очень агрессивны – устроили им форменный допрос. Исследователи настаивали на разговоре о торговых лицензиях на продажу лекарств. Я подумала, что настал удобный момент уйти, поднялась, а они решили, что я хочу задать вопрос. Я выставила себя законченной идиоткой, спросив, когда они одобрят вентолин, который вовсе не был их лекарством. Это было лекарство, выпускаемое их злейшим конкурентом.

Она засмеялась и взглянула на Роберта Балантайна, словно извиняясь.

– Простите, это не очень смешно, так? Выглядит, как одна из классических брокерских шуток. Сейчас это кажется таким давним и таким неважным, но тогда это было просто ужасно. Весь зал так и грохнул от смеха. Я почти умерла со стыда. Когда я была готова выбежать из зала, в ряду передо мной встал мужчина и сказал: «Не подразумевает ли коллега, что лицензирование вентолина, недавно застрахованного «Глаксо», сильно отразится на выпуске бриканила «Астры»?» Он, конечно, не был моим коллегой. Я даже никогда в жизни его не видела. Я потянулась бы вперед и поцеловала бы его, если бы не была так унижена... Это был Джек.

– Какой джентльмен, – пробормотал Балантайн.

– О да, джентльмен – отважный рыцарь на белом скакуне, сказочный герой, спасающий девицу от дракона общества биржевых маклеров. Вот так мы и встретились. Год спустя мы поженились.

– Вы хотели выходить замуж?

– Конечно, иначе я не сделала бы этого. У меня не было никакой необходимости, если вы это имеете в виду, – Кандида растеряла все следы юмора, ее голос зазвучал резко. – Вы думаете, что я – идиотка? То, что я перепутала фармацевтические фирмы, вовсе не значит, что я не знаю, откуда берутся дети, или как сделать, чтобы их не было. Не думаете ли вы обо мне как о бедной, невинной девственнице, вынужденной срочно выйти замуж?

– Вы любили Джека, когда выходили за него замуж? – Роберта Балантайна, как всегда, не затронул ее сарказм.

– Да. Я боготворила его.

– Вы его любите сейчас?

– Да.

Кандиде показалось, что в комнате душно. То ли причиной был жар огня в камине, то ли неловкое молчание, наступившее вслед за ее последним заявлением, то ли она действительно пришла сюда с гриппом – она почувствовала слабость, ее потянуло на свежий воздух. Она отхлебнула глоток воды и зажгла сигарету.

– Как вы думаете, за что вы любите его?

Вопрос терапевта повис в воздухе вместе с выпущенным ею колечком дыма.

– Я вообще не думаю, что причины, по которым мы любим кого-то, поддаются анализу, – холодно ответила Кандида, чувствуя озлобление на мистера Балантайна. – Я могу рассказать вам о нем, что он из себя представляет, но не могу рассказать, за что я люблю его. Разве вы смогли бы сказать мне, за что вы любите свою жену?

– Да, полагаю, что смог бы, хотя это не касается нашего разговора. Расскажите, что из себя представляет Джек.

– Он целеустремленный. Предан своей работе и преуспевает в ней. Он устанавливает для себя очень высокие стандарты. Предусмотрительный, ответственный... – она помедлила, размышляя, – ...возможно, несколько замкнут. Он не слишком близок с людьми. Подлинный англичанин.

– Это хорошо или плохо?

– Никак. Это всего лишь описание, а не оценивающее суждение. Несмотря ни на что, он хороший муж.

– Вы упоминали, что он хотел, чтобы вы посетили психотерапевта. Почему?

– С недавних времен наши отношения ухудшились. Как я говорила вам, мне скучно, и я хочу вернуться к работе. Видимо, я нервирую Джека. У него нет времени заниматься со мной, поэтому, наверное, он хочет, чтобы это сделал кто-то еще.

– Ясно. Он интересовался вашей карьерой после вашей свадьбы – до того, как вы бросили работу?

Кандида пожала плечами.

– По-своему. Мы работали в конкурирующих фирмах, поэтому нам было трудно разговаривать о служебных делах. Вы знаете, эти неписаные правила и прочее. Думаю, интересовался, да, но ни у кого из нас не было достаточно времени, чтобы серьезно поговорить о жизни.

– А теперь у вас есть, а у него нет?

– Это не так просто. Он не хочет разговаривать о том, о чем хочу я.

– А о чем он хочет разговаривать?

Кандида застыла в неудобной позе, явно раздосадованная направлением, которое принял разговор.

– Не знаю – почему бы вам не спросить его?! Я думала, что мы собирались разговаривать о том, что хочу обсуждать я. Если вы хотите услышать о несчастьях Джека, разговаривайте с ним, и избавьте меня от этого! – огрызнулась Кандида, затем глубоко вздохнула и устало взглянула на него. – Извините. Я не слишком хорошо себя сегодня чувствую. Мне нужно поесть чего-нибудь. Можем мы договориться о следующей встрече? Через неделю я буду в полном порядке.

Кандида оставила Харлей-стрит и бесцельно побрела по Марилебон Роуд, пока не оказалась в Регентском парке. Погода испортилась, мелкий снег превращал в грязь хорошо утоптанные тропинки. Кандида уставилась на молодую мать, сидящую на скамейке и счастливо болтающую с ребенком в коляске. Было только четыре часа дня, но фонари парка были уже включены, их оранжевый отсвет озарял темнеющее небо. Кандида жаждала, чтобы пивные были открыты. Она в жизни не ходила одна в пивную, но сейчас ее тянуло выпить большую порцию виски. По мгновенному побуждению она поймала такси и направилась в свою квартиру на Примроуз Хилл. В шесть вечера Кандида уснула на диване, а бутылка «Гленфиддича» была наполовину пуста. Кто-нибудь сказал бы, что она наполовину полная, но на взгляд измученной Кандиды она, несомненно, была полупустой.

Кандида отменила встречу с Робертом Балантайном на следующей неделе, сославшись на истощающий приступ гриппа, а не на истощающие, навязчивые видения прошлого.

Пока Тедди лежала в роскошной спальне отеля «Франкфуртер Хоф», пока Майк в одиночестве отмечал бутылкой «Ньюкастл Браун» предстоящие выборы в партнеры «Стейнберга», Кандида Редмейен и Алекс Фицджеральд поужинали устрицами в «Билл Бентли» и направились в дом Кандиды выпить глоточек на ночь. Пять лет прошло с тех пор, как Кандида оставила прежнюю квартиру и купила большой дом в стиле эпохи Георга. Ни слова не сказав Алексу, она прошла в гостиную, взяла бутылку шампанского и два бокала резного хрусталя, а затем повела Алекса в спальню, находящуюся на втором этаже дома. Алекс уселся в одно из кресел и стал молча наблюдать за Кандидой, не желая разрушать словами возникшее между ними электрическое напряжение.

Кандида выглядела как в трансе. Она медленно раздевалась, оставляя одежды лежать разбросанными на полу, там, где уронила их. Сначала шифоновый шарф, нежнейших оттенков розового и зеленого, поплыл на пол. Затем она распустила завязки просторно развевающегося платья от «Норма Камали» и швырнула его на спинку «chaise-longue»5. Алекс следил, как она двигается по комнате, одетая только в шелковый лифчик телесного цвета, затаив дыхание, чтобы не потревожить ее. Он был в высшей степени заряжен, польщен тем, что эта таинственная львица исполняет шоу только для его глаз. Он откинулся в кресле, его глаза полузакрылись.

Он ошибался. В этот момент Кандида думала о нем не больше, чем об уровне осадков в Нидерландах. Она встала у окна и позволила тесемкам лифчика соскользнуть с ее мраморных плеч, а затем села, голая и беззастенчивая, за туалетный столик расчесывать свои каштаново-рыжие волосы. Алекс начал считать, но сбился после тридцатого движения. Кандида поднялась и встала перед ним, с бутылкой в руке, с легкой, ласковой улыбочкой, противоречащей дрожанию опасного огня в ее глазах. Щелчок пробки шампанского взорвался в комнате, и они оба засмеялись.

– Итак, Алекс, все наши птички сидят на своих насестах. Восемь лет потребовалось, чтобы добиться этого. Долгое время для того, чтобы накопить достаточно информации. Как там говорят в Сити? Информация – это сила.

– Нет, Кандида, – голос Алекса был хриплым. – Позволь мне поправить тебя. Информация не сила. Информация – это все.

Кандида вручила ему бокал шампанского, раздвинула его колени и Алекс привлек ее к себе; ее шелковистые бедра были плотно прижаты к грубой шерсти его костюма.

– Я хочу предложить тост, – шепнула она. – За нас и... Джека Делавиня.

Хрустальные бокалы звякнули, и они выпили до дна.

29 января, 1984

– Как Кандида?

Джек играл авторучкой, ритмически пощелкивая ее кнопкой.

– Плохо, Дик. Она настаивает на уходе из дома. Я говорил ей, что сам съеду с квартиры, если это сделает ее счастливее, но она утверждает, что ей все это противно. Думаю, это еще мягко сказано по сравнению с ее подлинным отношением ко мне. Я просто не знаю, как еще ей помочь. Одному Богу известно, кто ей поможет. Она переносит разговоры со мной только по телефону. Это уже не из-за Томми, это из-за нас – или, наконец, из-за меня.

Джек тяжело присел на стол в одной из небольших столовых на верхнем этаже здания «Хэйз Голдсмит» на Каннон-стрит. Ричард Белтон-Смит остановился сзади и потрепал его по плечу. Обычно он не выказывал своих чувств и очень сдержанно выражал поддержку Джеку в течение последних месяцев. Не хватало еще Джеку после потери сына опасаться за рассудок своей жены. Какого дьявола она не может взять себя в руки и вернуться к жизни? Они оба молоды, у них могут быть еще дети...

– Я говорил ей, что мы можем завести другого ребенка, – продолжал Джек, словно читая мысли босса, – и она чуть не убила меня. Буквально помешалась. Схватила нож. Думаю, что она искренне хотела убить меня. Конечно, ее вины здесь нет, это из-за перенапряжения.

Он почувствовал осторожное пожатие руки Дика у себя на плече.

– Джек, тебе нет необходимости быть здесь этим утром. Почему бы тебе не пойти домой? Возьми свободный день, свози куда-нибудь Кандиду. Я сам займусь Фицджеральдом.

– Нет, она не хочет разговаривать со мной даже по телефону, не говоря уже о том, чтобы видеть. Я звонил ей прошлым вечером и предложил встретиться. Она назвала меня проклятым убийцей. Спасибо, я предпочел бы остаться здесь. Лучше я уйду пораньше – я хочу съездить в Париж и повидаться с братом Кандиды, – Джек тяжело вздохнул. – Боже, это уже не дождь, а ливень. Я потерял сына, я, можно сказать, потерял жену, и чем я сейчас буду заниматься? Увольнять парня, которого уважаю. Знаешь, Дик, худшее в увольнении Фицджеральда то, что этот парень мне нравится. У него свежий взгляд на вещи, исключительно светлая голова, подлинно конструктивное мышление. Я уверен, что перед ним большое будущее. Если, конечно, он перестанет лапать каждую женщину в офисе и называть своих лучших клиентов трахаными подонками. Я был бы рад поддержать его...

В дверь постучали, и Джек заметно подобрался, прежде чем открыть ее. Алекс Фицджеральд стоял с другой стороны, небрежно засунув руку в карман брюк, а другой придерживая перекинутый через плечо пиджак. Фицджеральд славился умением заставить костюм от «Савиля Роу» выглядеть, словно какая-то тряпка с вешалок «Бартона». Предвзятые люди объясняли это его американским происхождением, хотя здесь было больше от психологии футбольного защитника. Он сверкнул улыбкой и со своей обычной заносчивостью прошел по комнате.

– Эй, парни, как насчет завтрака?

Никто из двоих мужчин не ответил ему ни на улыбку, ни на вопрос. Джек подвинул ему кружку с кофе и мрачно взглянул на него.

– Алекс, я предложил Ричарду присоединиться к нам, так как считаю, что вы заслуживаете того, чтобы выслушать не только мое, но и его мнение. Я должен признаться, что мы с ним пришли к одним и тем же выводам. Напоминаю, что при последнем обсуждении вашей работы у нас возникли некоторые претензии, не к вашим профессиональным способностям, а относительно вашего личного поведения. Мне очень жаль, но это мнение укрепилось, и я пришел к неприятному заключению, что ваш личный стиль полностью не соответствует имиджу, которого мы стараемся придерживаться в «Голдсмите».

Фицджеральд откинулся на кресле и медленно распечатал пачку сигарет «Мальборо». Целлофан шумно затрещал в тишине, последовавшей за откровенным высказыванием Джека. Глубоко затянувшись сигаретой, Алекс встретил взгляды двоих безупречно одетых англичан, сидевших напротив. Он неверно понял их намерения, не в первый, да и не в последний раз, и решил сыграть сцену с напускной бравадой.

– О'кей, парни. Вы меня прижали. Я старался, очень старался выглядеть англичанином в последние месяцы, но я не могу делать все сразу. Мне никак не удается избавиться от акцента. Ха-ха, Джек, ты достаточно времени провел по ту сторону лужи, ты знаешь, какие мы там все провинциалы – ноя наконец-то начал ходить к правильному портному! – Алекс рассмеялся, но никто не присоединился к нему. – Чего вы от меня еще хотите – чтобы я ходил в оперу? Играл в крикет? Вступил в Красный Крест? Пошел к логопеду? Поставьте себя на мое место, парни!

– Все не так просто, Алекс, – Джек со вздохом потянулся к лежащей перед ним серой папке. – Мы получили различные жалобы, кое-какие от членов нашего персонала, кое-какие от клиентов по поводу ваших, хм, взаимных отношений. Я далек от того, чтобы уговаривать вас измениться. Мы просто считаем, что ваши навыки и манеры лучше подойдут фирме иного рода, чем «Хэйз Голдсмит». Возможно, вам будет удобнее в американском учреждении?

Фицджеральд облокотился на стол, его глаза сузились, хмурое, мрачное лицо стало зловещим.

– Конечно, некоторые снисходительно относятся к вашему стилю действий, но слишком многие из наших людей считают, что ваше поведение трудно выносить, – продолжал Джек. – Это, возможно, просто вопрос культуры, но я не могу помочь вам наладить отношения с ними, и для вашего же блага...

– Ты задница! Ты – траханый, заносчивый, спесивый, высокомерный английский траханый хрен!

Дик вздрагивал на каждом выплюнутом Фицджеральдом слове, словно каждая непристойность била его в челюсть. Джек же сидел спокойно. Он ожидал, что Фицджеральд отреагирует резко – тот был не из тех, кто принимает критику нормально – и находил, что переносить такой ответ куда легче, чем мольбы предоставить еще одну возможность.

– Вы совершенно правы, что разозлились, Алекс. Я во многом должен нести ответственность за это. В конце концов, это я нанимал вас. Поэтому мы предоставим вам время и помощь, сколько потребуется, чтобы подыскать более подходящее место. Мы будем рады помочь...

– К дьяволу! – зарычал Алекс. – Как только мы распрощаемся, я даже не пописаю на вас, если вы загоритесь. Не делай мне никаких одолжений, приятель. Ты думаешь, что мне нужна твоя помощь, чтобы найти работу? Да меня десять фирм умоляют, чтобы я перешел к ним!

– Уверен, что это правда. У вас много талантов, Алекс, много, и мы станем беднее, потеряв вас. Я также заверяю, что вам будут выплачены премиальные, которых вы, безусловно, заслуживаете, мы назначим их по высшей ставке.

Успокаивающий тон Джека, казалось, разъярил Фицджеральда – тот вскочил на ноги, малиновый от гнева. Ричард Белтон-Смит тоже встал, готовый бросить между ними свое крупное тело, если потребуется. Его внушительное присутствие, казалось, остановило вспыльчивого американца.

– Чертовски верно, вы здорово обеднеете, – огрызнулся Алекс, – но я вам это так просто не спущу. Подождите и увидите.

С этой угрозой он схватил пиджак, забрал сигареты и решительно пошел к двери. Перед уходом Алекс оглянулся на человека, который унизил его.

– Эй, Делавинь! Ты ведь и сам не ангел. Думаешь, я не слышал о твоем мальце, который загнулся? – Джек не поднял головы, но Белтон-Смит предупреждающе положил руку на его плечо.

– Счастливчик Джек. Какая невезуха! Дверь с грохотом захлопнулась за ним.

Глава четвертая

В столовой «Франкфуртер Хоф» было около двадцати человек, когда Тедди спустилась туда к семи утра. Это была просторная комната, одна ее сторона была выделена представительному буфету с едой для завтрака – шесть видов яиц, копченая вестфальская ветчина, тонко нарезанный сыр, блинчики, фруктовый компот... Тедди подкрепилась апельсиновым соком и заказала кофе, так как не хотела, чтобы Конрад ван Бадинген застал ее за едой. Она рассеянно перелистывала «Интернэйшнл Геральд Трибюн», наблюдая за дверью.

Несколько минут спустя в дверном проеме появился человек и оглядел комнату. Он был высок и крепко сложен, консервативно одет в темно-серый костюм и темный галстук. Его светлые волосы были зачесаны назад. Официанты засуетились вокруг, будто его появление включило их бешеную активность. Тедди вернулась к газете, это был не ее человек. Немецкие банкиры, по ее ограниченному опыту, так не выглядели.

– Госпожа Винингтон?

Она подняла голову. Это был он!

Он щелкнул каблуками и склонился к ее руке, пока она вставала ему навстречу. Тедди подавила улыбку – Кандида была права насчет щелкания каблуками.

– Я Конрад ван Бадинген. Надеюсь, я не заставил вас ждать?

– Нет, вы пришли точно в срок. Заказать вам завтрак... кофе... чай?

Он улыбнулся ей, его серые глаза чуть потеплели.

– Нет, благодарю вас. В это время я обычно на службе. Я завтракаю с семьей в шесть утра.

Он сел, дожидаясь, когда Тедди начнет собеседование. Она взглянула на него и не удержалась от соблазна спросить:

– Конрад, скажите мне вот что – когда вы вошли, то отправились прямо к моему столу. Откуда вы узнали, как я выгляжу?

– Я не знал, но сделал разумные предположения. Я ожидал встретить агента по трудоустройству, женщину, англичанку. Это сузило мой выбор до трех. Я вспомнил ваш голос по телефону и дал вам лет двадцать пять – тридцать. Это сузило мой выбор до двух. Я выбрал ту, которая привлекательнее.

Он говорил обыденно, без видимой лести или намека.

– Итак, ваш выбор оказался удачен, – улыбнулась Тедди.

– Я обычно очень удачлив, – серьезно ответил Конрад.

Во время собеседования Тедди поняла, в чем, возможно, ошиблась относительно Дитера Шлимана. Если Дитер был хорош, даже очень хорош, то Конрад был просто великолепен. Он непринужденно рассказывал о своем прошлом, о своем образовании, семейной биографии, работе в «Делиус-Зеч». Его доверительность была естественной и раскованной – Тедди встречала очень немногих, кто мог так открыто говорить о своих успехах без малейшего высокомерия или уклончивости. Его карьера была незапятнанной, один триумф следовал за другим, господа из «Голдмен Сачс» умерли бы за такой список клиентов, как у него, и все же он оставался непосредственным. Он был финансистом par excellence6, человеком силы, но и человеком благоразумия, чувствующим себя как дома в отношениях с трудными фактами и личностями, но и знающим психологию бизнеса.

– Конрад, расскажите мне чуть побольше о себе, – попросила она. – Что вы считаете своей наибольшей слабостью?

– Недостаток истинной веры в Бога – это, безусловно, моя наибольшая слабость.

Тедди онемела. Она ожидала обычных полухвалебных недостатков из стандартного списка, таких, как неумение принимать отказы, нетерпимость к посредственностям (или старым фаворитам), чрезмерная энергия и решительность, малое внимание семье, так как слишком много времени уходит на работу. Трудовым агентам часто предъявлялся список недостатков, который одним щелчком хлыста мог превратиться в достоинства. Конрад ван Бадинген не играл в глупые игры. Он отвечал серьезно, от сердца, не пытаясь предвидеть, как Тедди оценит его ответ.

– Религия имеет большое значение для вас?

– Да, конечно. Несомненно, мои колебания в вере имеют для меня большое значение.

Тедди не хотелось обсуждать эту тему. Ей понравилось, что Конрад был так честен, но его откровенность слегка смутила ее. Это было еще более личным, чем если бы он сказал ей, что у него импотенция.

– Есть ли что-нибудь еще? Какие-то профессиональные недостатки, которые признаете вы, ваши партнеры или руководство?

Конрад подумал немного, не отвечая.

– Да, есть. Я считаю, что мне не хватает «шарма». Я считаю, что в наше время от хорошего банкира требуется больше, чем мастерство в финансовых действиях, больше, чем мощный математический разум, больше, чем умение распределять, или «размещать влияние», как говорят наши американские друзья. Я считаю, что настоящему банкиру нужен шарм... сомневаюсь, что у меня он есть.

Тедди почувствовала, что влюбляется, и строго напомнила себе, что она помолвлена.

– Мне это совсем не показалось, – улыбнулась она. – Поверьте, у вас более чем достаточно шарма.

Она рассказала ему о должности в «Барнеков», подробно останавливаясь на преимуществах работы в подлинно всемирной фирме по сравнению с местной, такой, как «Делиус-Зеч». Конрад внимательно слушал, задавал точные вопросы и наконец согласился встретиться с ее клиентом. Записав подробности его анкеты, Тедди пожала ему руку и попрощалась. Ей нужно было успеть на самолет в Париж.

Аэропорт «Шарль де Голль» просто кишел людьми. Хаотичное столпотворение состояло из потенциальных иммигрантов, туристов и вечной пронырливой толпы бизнесменов в темных костюмах. Если аэропорт Франкфурта работал как часы, являясь примером немецкой аккуратности, то администрация «Де Голля», казалось, получала удовольствие от увеличения неразберихи, в последний момент меняя места посадки, закрывая паспортный контроль и манипулируя толпами опаздывающих и раздраженных пассажиров без видимой причины.

Тедди шипела от злости, когда наконец прошла таможенный досмотр. Был почти полдень, а первое собеседование было назначено в двенадцать тридцать, и бог знает, сколько времени еще требовалось, чтобы добраться до центра. Грубо протолкавшись в начало очереди к такси, она швырнула сумку на заднее сиденье, сунула водителю сотню франков для воодушевления и выкрикнула место назначения. Отъезжая, она услышала резкий, словно бьющееся стекло, голос англичанки в очереди: «Боже, эти французы неописуемо грубы!» Только тогда на губах Тедди появилась слабая улыбка.