Текст книги "Зимний дом"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Глава седьмая

Горничная помогла Майе надеть вечернее платье: шелковое, скроенное по косой, плотно облегавшее ее идеальную фигуру. Майя расправила на бедрах прохладную скользкую ткань и посмотрела в зеркало. Платье было кобальтово-синим, более глубокого оттенка, чем ее глаза. Она подняла волосы и собрала их в гладкий темный узел.

– Спасибо, – сказала довольная Майя и отпустила горничную.

Было почти семь. Она еще раз посмотрела на себя в ручное зеркало и спустилась в гостиную.

– Здравствуйте, Чарлз, – сказала она и позволила Мэддоксу поцеловать ее в щеку.

Чарлз Мэддокс работал в агентстве, занимавшемся рекламой торгового дома «Мерчантс». Майя позволила их отношениям быстро перерасти из деловых в дружеские. Пора было вновь завоевывать себе место в обществе. Доступ в мужские компании, основанные на клубах и пивных, был Майе закрыт, а на ужины с танцами, где обычно и делались дела, ее, вдову, не приглашали. Для этого требовался спутник, а Чарлз Мэддокс был спутником не только красивым, но и завидным.

Именно благодаря Чарлзу она получила приглашение на коктейль – первый после смерти Вернона. В машине Чарлз рассказывал Майе про своего университетского профессора.

– Думаю, старый Хендерсон слегка опешил, когда я подался в рекламу. Но я не выношу академическую среду. Понимаете, Кембридж всегда напоминал мне монастырь.

У него были чарующая белозубая улыбка, темные кудри и гладкий лоб без единой морщинки. Какой красивый мальчик, вновь подумала Майя. Двадцатипятилетний Чарлз был на три года старше ее, но намного младше по жизненному опыту.

– Он простил вас? – спросила Майя.

– Мой профессор? – Чарлз затормозил и остановил машину у большого, ярко освещенного дома. – Думаю, да. Он постоянно пилит меня за то, что я зарываю в землю свой талант, но, похоже, смирился с этим.

Майя улыбалась, однако не слишком прислушивалась к его словам. Когда Чарлз открыл пассажирскую дверь, взял свою спутницу под руку и повел к парадному входу, она снова почувствовала дрожь ожидания.

Ее представили гостям, и Майя узнала несколько знакомых лиц. Кое-кто обедал у них, когда Вернон был жив. Нет, не профессора. Она вспомнила управляющего банком и пару мужчин, которых Вернон знал по гольф-клубу. Майя скромно улыбалась, но чувствовала, что ее тоже узнали.

И видела в их глазах желание. Обведя опытным взглядом гостиную, Майя сразу поняла, что она здесь самая нарядная. И самая красивая тоже. В ней говорило не тщеславие, а холодное и объективное знание своих преимуществ. Мужчины улыбались ей, приносили напитки, спрашивали, не холодно ли ей в открытом платье без бретелек. Их жены, большинство которых было вдвое старше Майи, с фигурами, обезображенными родами, смотрели на нее с завистью, неодобрением или осуждением. Но Майя и бровью не повела: эти мужчины обладали влиянием и властью, которой у их жен не было.

– Майя…

Она посмотрела на Чарлза и улыбнулась. Их взгляды встретились, и Майя поняла, что этот мальчик влюблен в нее.

– Ох, Майя… – прошептал он.

– Ох, Чарлз, – насмешливо ответила она.

Но потом сжалилась и вышла с ним из многолюдной гостиной в оранжерею. За стеклянной стеной раскинулся сад, залитый лунным светом. Кусты и деревья казались серыми тенями.

– Чарлз, я думала о том, какой вы умный, – сказала она.

– А я думал о том, какая вы красивая.

Руки Мэддокса легли на ее бедра, и Майе понадобилось собрать всю свою волю, чтобы не отстраниться. Если бы Чарлз понял, что его прикосновения ей неприятны, она бы потеряла его.

– Дорогой, нет ли у вас сигареты? – небрежно спросила она. – Что-то голова разболелась.

Чарлз достал сигарету, раскурил и передал ей.

– Принести вам воды?

Майя до смерти испугалась, поняв, что он хочет ее поцеловать.

– Лучше джина с тоником.

Когда Мэддокс вернулся с бокалом, она сказала:

– Сегодня у меня был тяжелый день. Немудрено, что голова раскалывается.

– Вам нужно немного отдохнуть.

Майя рассеянно улыбнулась, допила остатки джина и слегка потерла лоб. «Отдохнуть»… Если бы она могла себе это позволить! Небольшие изменения, которые она сделала (в том числе и броская рекламная кампания, проведенная агентством, в котором работал Мэддокс), не смогли улучшить положение «Мерчантс». Требовались чрезвычайные меры. На следующее утро она созвала триумвират.

Вскоре они ушли. Маленький «эм-джи» Чарлза вела Майя. Молодая женщина ехала быстро, пытаясь избавиться от напряжения и досады, преследовавших ее весь день. Когда она остановила машину, Чарлз с надеждой спросил:

– Как насчет субботы?

Но она только покачала головой:

– Мне придется уехать на все выходные.

Потом она сослалась на поздний час, головную боль, быстро поцеловала Чарлза на прощание, с облегчением вздохнула, закрыла за собой дверь и снова осталась одна.

В конференц-зале собрались Майя, Лайам Каванах, мистер Андервуд, мистер Твентимен и мисс Доукинс, перед которой лежали блокнот и карандаш. Майя не спала всю ночь, но тщательно наложенная косметика помогала ей скрыть следы усталости.

Она без всяких предисловий сказала:

– Если наша прибыль будет и дальше снижаться теми же темпами, через несколько месяцев мы окажемся на грани банкротства. Я не могу этого позволить. Джентльмены, я пригласила вас, чтобы обсудить меры, которые собираюсь предпринять.

У Майи пересохло во рту, и она налила себе стакан воды.

– Во-первых, я собираюсь увеличить масштабы закупок на конкурсной основе, о которой уже не раз говорила. Мистер Твентимен, вам придется искать новые источники снабжения, максимально выгодные для нашего магазина.

Как она и ожидала, Твентимен начал возражать:

– Миссис Мерчант, многие старые поставщики делают нам большие скидки. Эти связи вырабатывались годами, они взаимовыгодны…

– Выгодны для нас? – с нажимом спросила Майя, до которой дошли слухи о взятках в виде ящика шотландского виски и рекомендации кандидатуры Джайлса Твентимена в члены гольф-клуба.

Лицо начальника отдела закупок побагровело.

– Миссис Мерчант…

– Я хочу, чтобы наши издержки уменьшились как минимум на пятнадцать процентов. Желательно больше.

Твентимен вытаращил глаза и часто задышал.

– Со многими крупными поставщиками у меня существуют джентльменские соглашения. Вы всерьез хотите, чтобы я их пересмотрел?

– Я хочу, чтобы вы сделали все возможное для удержания «Мерчантс» на плаву, мистер Твентимен. Все наше будущее зависит от этого. И ваше тоже.

Наступила тишина, которую нарушал лишь отчаянный скрежет карандаша мисс Доукинс.

Майя добавила:

– Мистер Твентимен, если вы настолько щепетильны, что у вас рука не поднимается нарушить собственные обязательства, можете призвать на помощь мистера Каванаха или меня.

Лицо главного закупщика продолжало оставаться тускло-красным, но он промолчал. Угроза Майи была недвусмысленной – в случае отказа сотрудничать он мог лишиться своего поста, если не работы вообще. Майя была уверена, что инстинкт самосохранения возьмет свое. Она заглянула в записи.

– Очень хорошо. Поскольку мы договорились снизить объемы хранения, я собираюсь продать склад на Хистон-роуд. – Она обвела взглядом собравшихся. – К счастью, мне удалось найти покупателя. Этот джентльмен хочет устроить там гараж.

Мистер Андервуд что-то одобрительно пробормотал, а Лайам Каванах кивнул. Мистер Твентимен все еще дулся.

– В-третьих… Кредит. Мы даем слишком большие кредиты на слишком большие сроки. Мы оплачиваем срочные счета, а вот покупатели платить не торопятся. Это совершенно неприемлемо. Мистер Андервуд, я прошу отложить все наши платежи вплоть до второго предупреждения.

– Миссис Мерчант! – Главный бухгалтер вышел из своего обычного оцепенения и был похож на разгневанного индюка. – Миссис Мерчант… Это просто…

– Не по-джентльменски, мистер Андервуд? – без тени улыбки спросила Майя. – Я так не думаю. После отсрочки платежей вы разошлете нашим должникам письма с требованиями оплатить счета в течение месяца. Конечно, за исключением наших постоянных покупателей. – Майя заглянула в свою папку и достала оттуда перечень. – Этими людьми займемся мы с Лайамом. – Она посмотрела на главного бухгалтера: – У вас есть вопросы, мистер Андервуд? Нет? Вот и хорошо.

Она отпила из стакана и продолжила:

– Кроме того, я собираюсь снизить жалованье служащим на десять процентов. Ваше жалованье, джентльмены… И, боюсь, ваше тоже, мисс Доукинс. Жалованье сотрудников отдела закупок, заведующих отделами, клерков и продавцов. А также уборщиц, водителей и кладовщиков. Недовольные могут искать себе работу в другом месте. – Воспользовавшись общим потрясением, она добавила: – Одновременно со снижением расходов я собираюсь внедрить систему комиссионных для младших служащих и премиальную систему для заведующих отделами, закупщиков и вас самих, джентльмены. Если… Нет, когдамы переживем эти трудные времена, вы будете щедро вознаграждены за хорошую работу.

Молчанию наступил конец.

– Искать работу в другом месте? Других мест сейчас нет…

– Недовольных будет много, миссис Мерчант.

– Такую систему трудно внедрить…

– Я уверена, что у вас это получится, мистер Андервуд, – отрезала Майя, набрала в грудь побольше воздуха и постаралась, чтобы ее голос звучал ровно. – Боюсь, нам придется провести сокращение штатов. Примерно на тридцать человек.

У мистера Твентимена отвисла челюсть. В тусклых карих глазках мистера Андервуда мелькнул страх. Лайам Каванах сказал:

– Иными словами, выгнать их на улицу?

Майя наклонила голову:

– Боюсь, что так. Наши штаты раздуты. Есть люди, которые выполняют свои обязанности спустя рукава. Мы не можем этого позволить.

Она с вызовом посмотрела на Каванаха и протянула ему список. Лайам прищурил васильковые глаза и начал читать.

– Я и сам думал о чем-то подобном, миссис Мерчант. Согласен. За одним-двумя исключениями.

Но на исключения Майя согласиться не могла. Она была уверена: стоит позволить этим мужчинам что-нибудь изменить, как от ее независимости ничего не останется и события выйдут из-под ее контроля. Она бодро сказала:

– Вы не станете спорить, что кризис углубляется. Не станете спорить, что люди тратят намного меньше, чем раньше. И что до нового подъема еще далеко. Но я надеюсь, что мы выживем.

Лайам Каванах постучал пальцем по составленному ею списку:

– Что некоторыеиз нас выживут, миссис Мерчант.

– Большинство, Лайам. Я тщательно отбирала кандидатуры. Здесь нет никого, кто работает не за страх, а за совесть и дорожит своим местом. Кое-кто из этих девушек обручен и больше занят предсвадебными хлопотами, чем обслуживанием покупателей. Скоро они уволятся по собственному желанию. Мы просто никого не будем брать на их место. А многим пора подумать о пенсии.

Как она и ждала, Лайам сказал:

– Но как же мистер Памфилон… Он проработал в «Мерчантс» много лет.

Эдмундом Памфилоном звали маленького, толстенького, обаятельного заведующего отделом мужской верхней одежды. Некоторые из молодых продавцов копировали его быструю походку, легкое заикание и широкую улыбку. Но Майя, ничуть не очарованная его старомодной учтивостью, заметила, что он не слишком дорожит своим рабочим временем.

– Я не могу позволить себе держать заведующего отделом, который регулярно опаздывает на работу и берет отгулы когда ему вздумается.

Лайам Каванах в упор посмотрел на Майю:

– Я думаю, у него нелады в семье. Памфилон – человек гордый и не любит о них говорить, но…

Майя резко прервала его, хотя боялась лишиться своего единственного не слишком надежного союзника.

– Лайам, личные дела мистера Памфилона меня не интересуют, – ледяным тоном произнесла она.

– Ему за пятьдесят, – лаконично ответил Каванах. – Он не найдет другой работы. Во всяком случае, сейчас.

Но Майя не сочувствовала ни плохим работникам, ни тем, кто, подобно Эдмунду Памфилону, вел двойную жизнь.

– Тогда будем надеяться, что мистер Памфилон сумел накопить себе приличную пенсию. – Майя посмотрела на часы. – Думаю, на сегодня достаточно, джентльмены. Мисс Доукинс передаст вам протоколы сегодняшнего совещания, как только они будут напечатаны. Думаю, не стоит напоминать, что все сказанное сегодня абсолютно конфиденциально.

Когда все вышли из комнаты, Майя собрала бумаги и отправилась к себе в кабинет. Там она открыла секретер, достала бутылку виски и дрожащей рукой отвинтила крышку.

– Не рановато ли, миссис Мерчант?

Она резко обернулась. В кабинет вошел Лайам Каванах.

– По-моему, в самый раз.

– Я тоже так думаю.

Майя с облегчением улыбнулась и протянула ему стакан:

– У меня только один бокал. Не станете возражать, если мы поделимся?

После первой недели на новой работе Элен почувствовала себя счастливой. Сначала она боялась, что не подойдет хозяевам, но вскоре поняла, что Сьюэллы и в самом деле такие милые люди, как о них говорила миссис Лемон. Мистер Сьюэлл читал лекции в университете; его жена Летти была рассеянным, добрым и щедрым созданием. В семье было только двое детей: трехлетняя куколка Августа и пухлый полугодовалый Томас. Детская была просторной, хорошо обставленной и безнадежно запущенной. Показывая Элен дом, миссис Сьюэлл извинялась за беспорядок.

– Милочка, я пыталась обойтись без няни: в наши дни многие так делают. У меня работала одна девушка, но шесть недель назад она вышла замуж. Славная была девушка, и жених ей под стать. Они счастливы, и я за них очень рада… Гусси обожала ее… Симпатичная комната, не находите? С окнами в сад. Элен, милая, вы можете выходить в сад, когда хотите. Днем бывает очень приятно прогуляться…

Первые дни миссис Сьюэлл не отходила от Элен и не закрывала рта. Но потом взяли верх другие интересы – муж, многочисленные подруги и знакомые, – и она оставила девушку наедине с ее подопечными.

Трехлетняя светловолосая Гусси была девочкой серьезной и аккуратной. У Томаса были два верхних зуба и улыбка, которая заставила Элен полюбить малыша с первого взгляда. Гусси была очаровательна, а уж при виде Томаса у Элен просто таяло сердце. К концу недели Элен и Гусси навели в детской порядок, сложили книжки в одном углу, игрушки в другом и расчистили место, где можно было устраивать полдник и пить чай. Элен работала с понедельника по пятницу и каждый вечер возвращалась домой.

Проработав у Сьюэллов шесть недель, она с трудом вспоминала свою прежнюю жизнь. В последние годы с ней почти ничего не происходило, но зато теперь каждый день что-нибудь случалось. На первых порах привычки Сьюэллов удивляли ее: по утрам мистер Сьюэлл, одетый лишь в пижаму и халат, прибегал на кухню за горячей водой для бритья; миссис Сьюэлл добродушно поругивала мужа, забывшего, что теща пригласила их на обед. Это смущало и даже немного шокировало Элен. Царивший в доме хаос – разбросанные по лестнице игрушки, кучи газет и журналов, валявшиеся в гостиной, – тревожил ее. В первые две недели она чувствовала себя ответственной за этот беспорядок. Формальностей здесь никто не соблюдал: кухарка могла пожурить мистера Сьюэлла за то, что он оставил дорогую фарфоровую чашку в саду, а миссис Сьюэлл и Элен часто вместе пили чай на кухне. Сначала это заставляло девушку напрягаться и ждать выговора, но потом Элен поняла, что Сьюэллам нравится так жить. После этого дом священника, в который она возвращалась каждый вечер, начал казаться ей пугающе тихим. Только теперь до Элен дошло, как одиноко ей было в Торп-Фене все последние годы.

Как-то Элен зашла в «Мерчантс», чтобы купить ботинки для Гусси. Увидев вдалеке Майю, она замахала руками, как ветряная мельница. Майя в элегантном черно-белом наряде подошла и поздоровалась с ней. Элен представила ей Гусси, Майя посмотрела на девочку и деланно улыбнулась. Пока Элен рассказывала ей о забавных словечках маленькой Августы, Майя стояла неподвижно; ее поза говорила о нетерпении и отчаянной скуке. Увидев ее холодные светло-синие глаза, Элен запнулась на полуслове и только тут вспомнила, что ее подруга не любит детей. Вскоре Майя ушла.

Однажды миссис Сьюэлл отправилась к знакомой на чай и прихватила с собой детей. Элен пошла в ботанический сад и встретила там Хью Саммерхейса. В школе, где он преподавал, праздновали годовщину основания, и Хью взял отгул. Как всегда в апреле, погода стояла переменчивая: было то ясно, то пасмурно. Когда пошел дождь, Хью раскрыл зонтик, взял Элен за руку и повел к оранжерее.

– Ты промокла, – сказал Хью, открывая дверь и пропуская Элен внутрь.

– Наверно, я похожа на пугало.

В тот день Элен не стала собирать в пучок свои длинные волосы; они отсырели и облепили ее лицо, как водоросли.

– Вовсе нет. Элен, ты такая же красивая, как всегда.

Она вспыхнула и отвернулась, сделав вид, что любуется пеларгониями. Элен показалось, что Хью хочет поцеловать ее. Но тут по оранжерее пробежали трое мальчуганов, взволнованные матери начали их звать, и момент был упущен.

– Как поживают твои сорванцы? – спросил Хью, взяв ее под руку.

– Они вовсе не сорванцы. Томас очень умный, он уже многое умеет.

За прохладным альпийским отделом с изящными миниатюрными растениями в горшках следовал душный и влажный тропический. Со стеклянного потолка свисали вьющиеся растения с мясистыми листьями и ярко окрашенными цветами, распространявшими пряный аромат. Элен, держа Хью под руку, представила себя в Индии или Африке. Хью преподает в школе миссии, а она…

Ее фантазии прервал голос Хью:

– Ну как работается в городе? Наверно, отец ужасно скучает по тебе.

Элен тут же вернулась в Англию и улыбнулась Хью.

– Нет, не скучает. За ним присматривают служанки, а я по вечерам занимаюсь делами общины.

Хью быстро обнял ее, и Элен почувствовала себя на седьмом небе. Потом он заговорил о Майе. Счастливая Элен смотрела на него снизу вверх, улыбалась и тараторила взахлеб.

Во второй половине дня она часто водила детей на прогулку в ботанический сад. Везя коляску с Томасом по широким дорожкам, усыпанным гравием, Элен смотрела на лужайки, вспоминала, как Хью держал ее за руку, когда они убегали от дождя, и мысленно повторяла сказанные им слова. В ее ушах звучал знакомый приятный голос, говоривший: «Элен, старушка, знаешь, ты мне ужасно нравишься». Губы Хью прижимались к ее губам, теплые сильные руки обнимали ее и привлекали к теплому сильному телу. Однажды ночью Хью приснился ей, Элен проснулась с ощущением счастья и вины одновременно.

Наступило сухое и жаркое лето, дождя не было несколько недель. Элен оставила коляску у пруда и села на траву, держа Томаса на коленях. Но долго малыш не усидел; он нетвердо поднялся, держась за руки Элен и широко улыбаясь ей. Теперь у него было три зуба; Элен казалось, что она видит верхушку четвертого. От него чудесно пахло присыпкой и детским мылом. Элен прижала его к себе, наслаждаясь прикосновением к теплой бархатистой коже. Тем временем Гусси бросала уткам кусочки хлеба; Элен тщательно следила за тем, чтобы девочка не подходила близко к воде.

– Этот пруд похож на море? – спросила малышка.

– Море больше. Гораздо больше, – ответила Элен и улыбнулась.

Ей, никогда не видевшей моря, предстояло провести со Сьюэллами две недели в Ханстэнтоне, на южном побережье. Похоже, предстоящее путешествие возбуждало ее не меньше, чем Гусси. Несколько дней назад она набралась храбрости и попросила у отца разрешения сопровождать Сьюэллов во время отпуска. «Папа, это всего на неделю, – сказала она. – Я буду писать тебе каждый день». Отец согласился, и Элен возликовала. Ей представлялись теплые моря, голубое небо и золотой песок. Она начала шить себе купальник.

Было четыре часа. Элен снова посадила Томаса в коляску и пошла домой. Свернув за угол, она сразу поняла: что-то случилось. У ворот стояла миссис Сьюэлл, ее когда-то красивое лицо исказила тревога. Элен, толкавшая тяжелую коляску, прибавила шаг; ее бросило в пот.

Миссис Сьюэлл побежала ей навстречу:

– Ох, Элен… Вам нужно срочно вернуться домой… Нам позвонили по телефону… Ваш отец…

– Папа заболел? – упавшим голосом выговорила Элен.

– Они сказали «несчастный случай». Звонила медсестра… Подробностей она не сообщила… Милая, мистер Фергюсон в больнице. В Эли. Я хотела попросить Рональда отвезти вас, но у него лекция, а я плохо разбираюсь в машинах… Понимаете, они такие норовистые… Нужно делать руками одно, а ногами другое. Но через полчаса туда пойдет поезд…

В поезде Кембридж – Эли у нее была уйма времени, чтобы представить себе случившееся. Отец обварился, пытаясь вскипятить чайник… Бетти накормила отца рыбой, от которой ему всегда становится плохо… Простуда, что он подхватил летом, перешла в воспаление легких… Перси подвернулся отцу под ноги, и он упал с лестницы…

Когда Элен шла по гулким коридорам больницы, у нее сводило живот от страха, а сердце стучало как сумасшедшее. Суровая и чопорная медсестра, провожавшая ее в палату отца, басила через плечо:

– Мисс Фергюсон, к сожалению, ваш отец упал и сломал ногу. К тому же он немного простудился и страдает от шока.

При виде ноги в гипсе у нее сжалось сердце. Кожа отца приобрела сероватый оттенок. Он лежал на спине, обложенный подушками. Элен никогда не видела его таким беспомощным, таким… старым. По ее щеке покатилась одинокая слеза.

– Папа… – прошептала Элен и взяла отца за руку.

– Споткнулся о метлу… Кто-то оставил ее на тропинке… – прохрипел Джулиус Фергюсон и огорченно улыбнулся. – Вот старый дуралей…

Элен смотрела на него с ужасом. Вчера вечером она подметала сад, но как ни старалась, не могла вспомнить, убрала она метлу или нет.

– Старый Шелтон глух как пень, – объяснил преподобный Фергюсон. Шелтоном звали садовника. – А его мальчишки сегодня не было. Лежал там целый час. Служанки были в доме и ничего не слышали. Чуть голос не сорвал. Слава богу, пришел точильщик и нашел меня.

Сестра хлопотала вокруг, поправляя одеяла.

– Мисс Фергюсон, мы продержим здесь мистера Фергюсона несколько недель. Но можете не волноваться, он полностью поправится.

– О нет! – сказал Джулиус Фергюсон. – Я не выношу больницы. С тех пор как моя покойница… – Он нашел взглядом Элен. – Пусть меня отвезут домой. Элен присмотрит за мной. Правда, Цыпленок?

Элен ночевала в доме священника одна. Она не могла уснуть, представляла себе, как отец час за часом лежит в саду на дорожке, как ему больно и холодно. В пять часов утра она встала и принялась за уборку. Девушка видела, что стало с домом за те несколько месяцев, пока ее не было: на книжных полках пыль, в углах лестницы комочки пуха, на высоких потолках паутина.

Закончив уборку, Элен написала письмо миссис Сьюэлл. Поняв, что она не сумеет попрощаться с Гусси и Томасом, девушка заплакала. Она сложила руки на груди и слегка покачала ими, тоскуя по тяжести младенческого тельца. Она почувствовала досаду на отца, но вспомнила бледного беспомощного старика, лежавшего на больничной койке, и досаду тут же пересилило чувство вины. Внезапно Элен захотелось уйти из дома; мрачные голые комнаты, холодные коридоры и даже тиканье часов заставляли ее ощущать безотчетный страх. Элен сполоснула лицо водой из-под крана, взяла письмо и пошла к почтовому ящику.

Поднялся ветер, с полей несло мелкую черную пыль. Когда Элен добралась до почтового ящика в конце аллеи, пыль засыпала ей глаза и волосы. Она протерла глаза и увидела, что над полями несутся смерчи, ломая молодые пшеничные колосья. Для фермеров и арендаторов это могло стать катастрофой. Элен посмотрела на почерневшее небо, и ей стало еще страшнее. Казалось, земля сомкнулась и отрезала ее от остального мира. Налетевший шквал задрал ей юбку; ноги закололо тысячами острых иголок. В воздух поднялись тучи пыли, затмив встающее солнце. Небо почернело и стало зловещим, зеленая трава потемнела. «Глотал остервенело он прах от ног своих», – вспомнилась ей строка из Мильтона. Застыв на месте, Элен следила за этой противоестественной ночью, опустившейся на Болота.

Поскольку множество мелких фирм обанкротилось, печатный станок почти перестал приносить прибыль. Джо искал другую работу. Он обходил гаражи, стройплощадки и доки, злясь на себя за то, что так и не нашел своего призвания. Но работу искали сотни таких же молодых людей, как и он, многие стройплощадки закрылись, а профессия докера была семейной и передавалась из поколения в поколение. По вечерам Джо работал в пивной, понимая, что ему крупно повезло. Днем он все чаще принимал участие в акциях Национального движения безработных трудящихся – маршах, демонстрациях и пикетах у биржи труда. НДБТ поддерживалось коммунистами, и потому у Лейбористской партии не было официальных связей с этой организацией, но многие лейбористы тайно поддерживали членов движения, сочувствовали их требованиям, предоставляли еду и ночлег участникам «голодных маршей», а также позволяли использовать для собраний свои помещения.

В июне в Англию вернулась Вивьен, и Фрэнсис решил устроить вечеринку в честь этого события. Вернее, бал-маскарад, уточнил Фрэнсис, и Джо, который унылыми вечерами разносил пиво унылым и скучным людям, предвкушал, как славно он проведет эту ночку, как напьется до положения риз. Фрэнсис позаимствовал автомобиль у кого-то из своих новых богатых друзей, и в одно прекрасное субботнее утро они поехали в Лонг-Ферри. Селена и Гай отправились в Суффолк поездом. Робин сидела на переднем сиденье рядом с Фрэнсисом, а Джо, как обычно, спал на заднем.

Он проснулся, когда машина проехала ворота Лонг-Ферри-холла. Автомобиль резко затормозил у дома, подняв тучу пыли. В воздухе пахло морской солью. Джо протер глаза.

Фрэнсис выпрыгнул из машины, помог выйти Робин, взял ее под руку и воззрился на дом.

– О боже… Вы только гляньте, какое запустение! – сказал он.

Джо обвел взглядом двор и увидел, что между плитами пробились крестовник и щавель, сточные канавы заросли мхом, а на розах, оплетавших величественную входную дверь, цветов меньше, чем колючек. На старинных каменных химерах, украшавших крышу, плясали зайчики, но пыльные окна неохотно отражали солнечные лучи. Лонг-Ферри-холл напоминал состарившуюся красавицу, давно забытую, но все еще гордую и элегантную.

Фрэнсис объяснил, что маскарад будет на тему готических романов. Лонг-Ферри-холл следовало окутать тайной и паутиной. Это будет нетрудно, думал Джо, глядя на дом. Воздух был холодным и влажным, а когда Фрэнсис раздвинул плотные шторы, из комнаты в кухню шмыгнула какая-то маленькая мохнатая тварь. Джо надеялся, что это была мышь.

Они перерыли кофры и сундуки, шкафы и комоды. Селена осматривала дом глазом художника, предлагала и распоряжалась, а Фрэнсис и Джо лазили на стремянки и перила, развешивая гобелены и драпировки из черного муслина, привезенного Селеной из Лондона. Робин вырезала гирлянды из цветной бумаги, а Гай резал на кухне хлеб и готовил толстые сандвичи, мрачно цитируя Байрона и Шелли.

В пять часов на дворе остановился «роллс-ройс» Ангуса. Пока Вивьен, повизгивая от радости, по очереди обнимала каждого, Ангус выгружал вино.

– Я заказал выездной банкет, – сказал он. – Официанты вот-вот будут здесь.

Но официанты заблудились в суффолкских пустошах и прибыли только в семь. Фрэнсис снова начал рыться в шкафах и передавать Джо, Робин, Селене и Гаю заплесневевшие, побитые молью одеяния из черного шелка и алого бархата. Робин надела длинное черное платье в обтяжку; подол пришлось подколоть английскими булавками. Наряд дополняла накидка из прозрачной сероватой ткани. Робин напоминала в нем летучую мышь, маленькую, черную и мрачную. Пудря лицо, чтобы оно казалось интересно-бледным, и крася губы самой темной помадой, какую удалось найти, она предвкушала возможность провести весь вечер с Фрэнсисом. В последние недели Фрэнсис отчаянно пытался найти спонсора для «Разрухи». Внезапно Робин поняла, что взяла непосильный для себя темп. Работа, добровольная деятельность, светская жизнь… Иногда Робин казалось, что она исполняет сложный цирковой номер, и если не сумеет сосредоточиться, хрупкие стеклянные шары попадают на землю.

Тут дверь открылась и в комнату вошел Фрэнсис. Он положил ладони на плечи Робин, и девушка увидела его отражение в зеркале трельяжа. В тусклом свете, пробивавшемся сквозь маленькое окошко, его волосы казались седыми, а лицо – бледным и загадочным. Она нагнула голову, прижалась щекой к его руке и вдохнула запах его кожи. Губы Фрэнсиса прикоснулись к ее макушке, а рука начала ласкать грудь. Другая рука в это время расстегивала крючки, только что с таким трудом застегнутые.

– Вечеринка…

– Вечеринка подождет, ладно? – Фрэнсис пинком закрыл дверь.

Не успев раздеться, они упали на кровать с балдахином и занялись любовью. Во двор въезжали автомобили, по дорожкам шли гости, окликая друг друга. Но для Робин существовали только кровать, Фрэнсис и объединявшее их ненасытное желание.

Обед прошел а-ля фуршет: шесть десятков гостей собрались в большом зале, а официантки разносили подносы с сухими канапе и жирными волованами. Фрэнсис беседовал с Вивьен и Ангусом о «Разрухе». Ангус наполнил бокалы, и Вивьен благодарно улыбнулась ему:

– Ох, милый, это такое трудное дело. Я ничего не понимаю в орфографии, синтаксисе и тому подобных вещах.

Ангус потрепал Вивьен по руке:

– Виви, дорогая, нельзя иметь все сразу. Или красота, или ум.

– Неправда. Я существую только благодаря собственному уму.

Фрэнсис слегка приподнял брови.

– Впрочем, боюсь, что журнал скоро закроется. Мне катастрофически не хватает средств.

– Старина, – сказал Ангус, вытирая тарелку кусочком хлеба, – как ты удержишь волка у дверей дома, если не станешь звать на помощь?

– Гай написал пьесу. В ней есть одна чудесная роль. Мы ищем человека, который согласился бы ее поставить. Это могло бы принести мне кое-что.

– Тебе нужно поговорить с Фредди. – Вивьен тронула сына за руку. – Он имеет какое-то отношение к театру. Конечно, Фредди – старый брюзга, но денег у него куры не клюют. Нас познакомил Дензил.

Робин незаметно обвела взглядом зал, но Дензила Фарра не обнаружила.

– Мама, ты ведь оставила его в Танжере, верно? – В голосе Фрэнсиса послышалась злоба.

– Бедняжке нужно было закончить кое-какие дела.

– Знаю я его дела… Хорошенькие мальчики и унция гашиша.

– Нет, милый, ты не прав. Дензил – просто лапочка. Мне бы хотелось, чтобы ты попытался с ним поладить.

Голос Вивьен звучал довольно мирно. Ее наряд не имел никакого отношения к теме задуманного Фрэнсисом маскарада. На Вивьен было узкое платье из кремового шелка, подчеркивавшее белизну ее кожи и светлые волосы; в ушах и на шее сверкали бриллианты. По сравнению с ней Робин чувствовала себя маленькой и толстой.

После обеда начались танцы. В настенных подсвечниках горели свечи; одна из гирлянд работы Робин загорелась, и ее пришлось заливать шампанским. Вино текло рекой. Ближе к концу вечера Робин наступила на длинный подол своего черного платья и поняла, что выпила лишнего. Она зашаталась и очутилась в объятиях Джо.