Текст книги "Зимний дом"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

– Мисс Саммерхейс, какая-то миссис Мерчант приходила к вам перед Рождеством, – робко промолвила мисс Тернер. – Я сказала ей, что вы за границей.

Робин поняла, что ей нужно перевести дух. Остаться одной и подумать. Она попрощалась с Джо, побежала на почту, отправила матери телеграмму, что приедет завтра, не торопясь вернулась к себе и стала размышлять. Выводы были мрачными и неутешительными. Она посмотрела на часы: уже пять. Тут она вспомнила, что сегодня четверг. По четвергам Робин дежурила в клинике.

Очередь сопливых малышей и усталых матерей казалась нескончаемой, последний пациент ушел только около девяти. Вдобавок Робин куда-то засунула бланки рецептов и доктор Макензи на нее наорал. Обычно в таких случаях Робин платила ему той же монетой, но на сей раз она вскипятила чайник, заварила чай, достала чашки, сахарницу, молочник и отнесла все это в кабинет.

Его хозяин сидел за письменным столом, заваленным карточками и медицинскими инструментами. Доктор Макензи, мужчина лет сорока пяти, напоминал большого, доброго, шумного медведя. Увидев вошедшую Робин, он помахал бланками и сказал:

– Нашел! Под телефонной книгой.

Робин улыбнулась и начала разливать чай.

– Робин, за весь вечер ты рта не раскрыла, хотя обычно трещишь как пулемет. Что случилось?

– Ничего. Просто мне не дают покоя две вещи.

– Выкладывай. Я не могу позволить тебе впасть в депрессию. Лучшей помощницы у меня еще не было.

Робин так и просияла – комплиментами ее не баловали.

– Ну что ж… Во-первых, меня уволили.

– Угу. Стало быть, не повезло. Пополнишь армию безработных?

Она кивнула.

– Если не найду ничего другого, придется вернуться домой. – Перспектива была не из приятных.

Макензи размешивал сахар и задумчиво смотрел на нее.

– Что, не хочется?

Она отчаянно замотала головой.

– Что скажешь, если я предложу тебе место в клинике? Сумеешь ужиться со мной?

Робин уставилась на него:

– То есть на полный рабочий день?

– Именно так. Правда, платить тебе я смогу сущие гроши.

Она взяла чашку и негромко сказала:

– Продолжайте.

– Ты знаешь, что меня интересуют болезни бедняков, живущих в этом районе. Туберкулез, рахит, дифтерит и так далее. Я пытался написать статью для одного медицинского журнала, но столкнулся с трудностями. Собрать сведения о болезнях можно запросто, я имею с ними дело каждый день. Но есть вещи, которых я не знаю. Например, что едят мои пациенты и в каких условиях живут. Я не всегда знаю, работает ли отец семейства. Робин, мне просто позарез нужно провести что-то вроде исследования и обнаружить связь между бедностью и болезнью. Политики часто пытаются отрицать, что такая связь существует. Понадобится опубликовать пару книг, чтобы привлечь к этой проблеме внимание общественности. Но мне нужен помощник. Я не могу все делать сам. Времени нет.

Робин невольно улыбнулась:

– Вы имеете в виду меня?

– Что скажешь?

– Я бы с радостью занималась этой работой. Честное слово, Нил.

– Именно на это я и надеялся. Робин, у тебя хороший, методичный ум, когда ты берешь на себя труд им пользоваться. Ну что? По рукам?

Впервые в жизни Робин предлагали работу, которая была ей по душе. Полезную работу, которая могла что-то изменить в обществе.

– Ну конечно, – сказала она. – Вы еще спрашиваете!

– Работа будет тяжелая, – предупредил Макензи. – Я смогу выделить тебе уголок для занятий, но все остальное тебе придется делать самой. Много ходить и видеть то, чего лучше не видеть. Тем более что времена нас ждут невеселые. Отголоски американского кризиса еще только начинают доходить до нашей экономики.

Он начал запихивать карточки в ящики стола, убрал стетоскоп и термометры. Потом заметил, что Робин продолжает сидеть, и сказал:

– Ты говорила про две вещи. Что ж, с первой покончено. Переходи ко второй.

Робин почувствовала, что краснеет.

– Доктор Макензи, у меня есть любовник, – вздернув подбородок, сказала она. – Я не хочу выходить за него замуж и детей пока тоже не хочу. Как вы думаете, кто-нибудь сможет вставить мне колпачок?

Робин сидела в кембриджском суде и радовалась, что Дейзи рядом. И Ричард, и Дейзи были в ужасе от случившегося с их любимой Майей. «Пропасть между мной и родителями расширяется», – думала Робин. Ричард и Дейзи во всем сочувствовали Майе. Робин о себе того же сказать не могла.

Дознаватель холодно и деловито описал, как Вернон Мерчант упал с лестницы и раздробил череп о мраморный пол прихожей. В этот момент с ним была только жена; слуги либо разошлись по домам, либо отправились в свои комнаты на чердаке. Мистер Мерчант, который в этот вечер устраивал прием для своих служащих, был сильно пьян.

Когда полицейские, врачи и прислуга Мерчантов начали давать показания, у Робин сжалось сердце. Со своего места она видела Майю, сидевшую в первом ряду. Когда Майя наконец вышла на трибуну для свидетелей и откинула вуаль, Робин увидела ее бледное лицо и огромные светло-синие глаза, обведенные темными кругами. Майя сообщила дознавателю, когда они с Верноном поженились и сколько времени она знала мужа до свадьбы. Когда дознаватель спросил, был ли брак счастливым, Робин стиснула руки и закусила губу.

– Мы были очень счастливы, ваша честь. Очень.

Робин, следившая за Майей, вспомнила другое дознание. Дознание о причине смерти Джордана Рида. Тогда Майя тоже солгала.

Когда Майя описывала суду то, что случилось в день смерти мужа, ее неподвижное лицо напоминало лик Богоматери, оплакивающей Христа. Она ездила в Лондон навестить подругу, мисс Саммерхейс, но узнала, что мисс Саммерхейс уехала за границу. Опоздала на поезд и вернулась домой поздно. Они с Верноном устраивали прием. Потом она устала и пошла спать; Вернон побежал за ней и споткнулся на лестнице. Когда Майя описывала, как она протянула руку, чтобы удержать его, но не достала, ее голос дрогнул. Дознаватель велел служителю дать Майе воды и отпустил ее. Только тут Робин поняла, что затаила дыхание и прокусила губу до крови.

А потом все кончилось. Дознаватель огласил вердикт о смерти в результате несчастного случая. Робин была единственной, кто видел, как блестели глаза Майи до вынесения вердикта. Что это было? Страх? Надежда? Но не скорбь, думала Робин, когда вуаль снова легла на бледное лицо подруги. Ни в коем случае не скорбь.

– Слава богу, все кончено, – прошептала Дейзи и сжала руку дочери. – Бедная Майя. Какой ужас…

Робин не нашлась, что ответить, и молча вышла из зала суда. Внезапно в помещении стало жарко и душно. У нее не было сил подойти к Майе и влиться в толпу соболезновавших. «Я прошла три важных вехи в жизни женщины, – подумала Робин, глубоко вздохнув. – Нашла работу по душе, съездила за границу и обзавелась любовником». Однако она не могла представить себе, что может подойти к застывшей на месте подруге и поделиться с ней новостями. Их клятва была детской. Но они больше не дети.

Робин терялась в догадках. Если ее худшие опасения верны, хотела бы она, чтобы вердикт был другим? Если бы на трибуну для свидетелей вызвали ее, смогла бы она дать ложные показания под присягой? Если Майя действительно виновата в смерти мужа, должна ли она нести за это ответственность? Ответов на все эти вопросы у нее не было.

Теперь все принадлежало ей. Деньги, дом, дело. То ли Вернону не приходило в голову, что он может умереть молодым, то ли это было его последней платой своей благоверной шлюхе.

Главное осталось позади. Было, правда, еще кое-что, но Майя была уверена, что найдет выход. Она рассматривала географические карты, разложенные на кровати. Можно уехать за границу – как минимум на полгода. Когда она вернется в Кембридж, сплетни утихнут. В конце концов, часть правды знает только Робин, а в ее преданности сомневаться не приходится. Когда она, Майя, вернется домой, все будет принадлежать ей. И она никогда не разделит свое состояние с другим мужчиной.

Она была в двух шагах от катастрофы… Майя прижала крышку чемодана и закрыла замки.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1930–1931

Глава пятая

Работая у доктора Макензи, Робин открыла для себя другой Лондон. Увиденное повергло ее в гнев и отчаяние. Ее беглые заметки были свидетельством бесконечной борьбы за жизнь, которую вели другие люди. «Три комнаты с кухней. Плата за квартиру – 6 фунтов. Муж – 31, жена – 28, пятеро детей – 10, 9, 7, 3; 4 месяца соответственно. Муж без работы. Семья задолжала за квартиру и оплачивает большой счет за лечение младшего сына, больного бронхиальной астмой». Затем следовало душераздирающее описание ежедневного рациона семьи, состоявшего в основном из хлеба, маргарина и порошкового молока.

Иногда на стук в дверь ей отвечали гордым покачиванием головы, принимая Робин за представителя благотворительной организации. Иногда девушку ругали за то, что она сует нос не в свое дело, а однажды какой-то грубиян даже толкнул ее в грязь. Нередко она сталкивалась с апатией – самым распространенным и, возможно, самым страшным результатом нескольких месяцев, а то и лет безработицы. Но все же чаще ее встречали сердечно, радуясь любому предлогу, помогающему скоротать долгий, однообразный и скучный день.

А Фрэнсис познакомил ее с еще одним Лондоном. Городом модных кафе, ночных клубов и ресторанов. Городом, темные и сырые улицы которого в первых лучах рассвета становились волшебными. Городом неожиданных уголков и людей, которые перепархивали с места на место, как экзотические бабочки.

В сентябре 1930 года Робин сидела в прокуренном полуподвальном ночном клубе. Часов в одиннадцать вечера она подняла глаза и увидела Фрэнсиса, лавировавшего между людьми. Он наклонился, поцеловал ее, жестом подозвал официанта и заказал напитки.

– Гай и Чарис скоро придут. А в Фортнэме я столкнулся с Ангусом.

– А где Джо?

Фрэнсис пожал плечами.

– Наверно, у Клоди. – Он закурил сигарету. – Боится, что она ему изменяет. И имеет для этого все основания. За ней нужен глаз да глаз.

– Неужели он шпионит за Клоди? Да нет же, Фрэнсис… Он на такое не способен.

– Джо любит ее. А любовь, как известно, зла.

Почему-то Робин подумала о Майе и Верноне. Майя никогда не любила Вернона. Но, может быть, Вернон по-своему любил Майю?

– Любовь! – пылко воскликнула Робин. – Люди путают ее с сексом и обладанием. Это просто смешно!

– Согласен. Буржуазный пережиток. – Фрэнсис откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. – И все же мне жаль беднягу.

К их столику начали подходить люди: поэт Гай Форчун, его сестра Чарис и коммунист, время от времени публиковавший свои брошюры в издательстве Гиффорда. Ангус, которого Фрэнсис встретил в Лонг-Ферри-холле, пришел под руку с пышной блондинкой. Художница Селена Харкурт привела с собой целый джаз-оркестр. Те, кто был при деньгах, угощали остальных; бокалы то и дело поднимались, а тосты становились все более экстравагантными.

Они ушли из клуба около полуночи. В воздухе стоял желтый туман, тротуары и мостовые были влажными. По улице брела пестрая и шумная компания. Ангус и его подружка сели в такси, а Гай и Чарис остались малевать красной краской революционные вирши на стенах заброшенной фабрики. Робин и Фрэнсис вернулись в полуподвал, где было темно, холодно и тихо, и занялись любовью, забыв обо всем на свете.

В доме Клоди тоже часто было темно и тихо. В такие вечера Джо, дежуривший напротив, ненавидел себя за то, что не доверяет ей. Но иногда к дому подруливал автомобиль или такси и Джо быстро делал шаг вперед, пытаясь разглядеть лицо или подслушать слова, сказанные шепотом на пороге. Иногда дверь открывалась снова через десять минут; иногда гость Клоди оставался в доме час-другой. Гостями были исключительно мужчины.

Джо знал, что ведет себя глупо; достаточно было просто спросить Клоди, есть ли у нее кто-нибудь еще. Но он боялся ее оскорбить; кроме того, он боялся услышать неприятный ответ. Он переходил от надежды к отчаянию, выходил из себя. Придумывал всевозможные объяснения столь частых визитов; объяснения, которые при свете дня казались вполне правдоподобными. Клоди вызывала к Лиззи врача; домохозяин собирал ежемесячную плату за квартиру… Когда Клоди сказала, что начала шить мужскую одежду, у Джо гора с плеч свалилась. Он не сводил глаз с незаконченных пиджаков и курток, висевших на спинках стульев в столовой. Потом рассмеялся и едва не поделился с Клоди своими подозрениями, но вовремя прикусил язык, понимая, что его ревность положит конец их отношениям так же быстро, как ее неверность.

И все же он не прекратил слежку. Однажды вечером Джо отправился следом за одним из гостей Клоди, вышел на той же станции метро и проводил свою жертву до самого дома – просторной виллы среди густых деревьев Хэмпстеда. Джо так и не смог убедить себя, что человек, живущий в таком доме, станет заказывать костюм у дешевой портнихи с рабочей окраины.

Вернувшись в Кембридж после девятимесячного отсутствия, Майя испытывала дурные предчувствия. Она проезжала холмы Гога и Магога; солнце золотило шпили колледжей, а Майя не могла избавиться от холодка в животе. Когда холмы и рощи остались позади и перед ней открылось широкое шоссе, ладони Майи, сжимавшие руль, вспотели от страха. При виде длинной, извилистой подъездной аллеи, густых лавровых кустов и огромного, темного дома Вернона к горлу подступил комок. Притормозив у парадного, Майя поняла, что в начале года ее жизнь раскололась надвое и что отныне под гладкой сияющей поверхностью всегда будет скрываться темная изнанка. Молодая женщина открыла дверь машины, не уверенная в том, что ей хватит сил поддерживать видимость.

Однако когда ритуал обмена приветствиями со слегка удивленной прислугой остался позади, Майя обнаружила, что ей удалось сохранить уверенность в себе. Год был трудный, но она его пережила. Пройдясь по комнатам и поднявшись по крутым ступеням винтовых лестниц, она поняла, что все стало по-другому. Егоздесь не было. Отсутствие Вернона полностью изменило дом и наполнило его воздухом свободы. Отныне все здесь принадлежало ей.

Она провела утро со своим бухгалтером и адвокатом, а днем отправилась на Болота навестить Элен. Оставив Торп-Фен позади, Майя остановила машину на крутом берегу ручья Хандред-Фут и вынула из отделения для перчаток термос с чаем.

Элен с восхищением потрогала приборную доску:

– Твоя?

Майя кивнула.

– Ну разве не красавица? Я объездила на ней всю Францию и Италию.

– И тебе не было страшно?

– Ничуточки. Чего тут бояться! – Майя налила две чашки чая.

Элен начала вертеть чашку в ладонях.

– Майя, наверно, тебе еще тяжело… Я имею в виду, из-за Вернона. Такая трагедия…

На глаза Элен навернулись слезы. Майя решительно сказала:

– Я не хочу об этом говорить.

– Ну да, конечно. Прости, я не хотела тебя расстраивать.

– Милая Элен, ты ничуть меня не расстроила. – Майя взяла подругу за руку в белой перчатке.

– Если так, то у меня есть тост. Майя, ты съездила за границу. Это еще одна из вех женской жизни.

Майя заморгала глазами.

– Надо же, я совсем забыла… Это было так давно. – И так по-детски, хотела добавить она, но увидела выражение лица Элен, улыбнулась и подняла чашку:

– И за тебя тоже, Элен. За твое ателье.

Лицо подруги стало печальным.

– Ах, ты об этом… Вообще-то я больше не шью. Я не умею считать деньги. Хотя Хью Саммерхейс был очень добр и помогал мне, я не хотела слишком часто его тревожить. Кроме того, кажется, в последнее время люди не могут себе позволить новую одежду.

– Наверно, тот, кто может себе это позволить, предпочитает покупать готовую, – задумчиво сказала Майя. А потом заставила себя задать вопрос: – Как дела у Робин? Ты ее видела?

– Летом она на неделю приезжала домой. У нее новая работа, и она ужасно занята.

Элен принялась рассказывать, но Майя слушала подругу вполуха. В глубине души она считала стремление Робин переделать мир бессмысленным. Она знала, что мир неизменен. Богатые, умные или красивые всегда вскарабкаются наверх по трупам бедняков и олухов. Майя вздохнула с облегчением и возблагодарила Бога, в которого никогда не верила, за то, что Робин продолжает хранить ей верность.

Когда на следующее утро Майя отправилась в свой магазин, у нее не было никаких дурных предчувствий. Дуновение ветра в широких двойных дверях доставило ей удовольствие. Мельком увидев свое отражение в зеркалах и хроме парфюмерного отдела, Майя поняла: люди видят то же, что и она сама – элегантную стройную женщину с белой кожей, слегка тронутой летним континентальным загаром, одетую неброско, но дорого.

Когда Майя добралась до первого этажа, весть о ее прибытии каким-то непонятным образом успела дойти до управляющего магазином Лайама Каванаха. Низкорослый мускулистый голубоглазый ирландец поздоровался с ней, едва Майя миновала отдел женской одежды и направилась к кабинетам.

– Здравствуйте, миссис Мерчант. Рад видеть вас. Может быть, присядете и выпьете чаю?

– Нет, спасибо, мистер Каванах, ничего не нужно. А впрочем… – Майя слегка наморщила лоб. – Не могли бы вы послать за мистером Твентименом и мистером Андервудом? Я хотела бы поговорить с ними обоими. И, конечно, с вами.

Мистер Твентимен возглавлял отдел закупок, мистер Андервуд занимал пост главного бухгалтера. Майя лучезарно улыбнулась Лайаму Каванаху.

– Конечно, миссис Мерчант. Может, вы пока подождете в комнате отдыха администраторов?

– Нет, мистер Каванах. Для того, что я хочу сказать, больше подходит кабинет моего покойного мужа.

Она заметила на лице управляющего тень досады; впрочем, Каванах тут же взял себя в руки. Оказавшись в кабинете Вернона, она поняла, в чем дело. На столе были разложены папки и ручки Лайама; на вешалке висели его пальто и шляпа. Но Майя не рассердилась. На его месте она сделала бы то же самое.

Когда все трое пришли, Майя пожала им руки и села за письменный стол Вернона.

– Во-первых, джентльмены, я хотела поблагодарить вас за работу, которую вы проделали в это трудное время. Я уверена, что вы сделали все возможное, чтобы руководство моим магазином осталось таким же образцовым, каким было при Верноне.

Мистер Твентимен учтиво выражал ей свои соболезнования, мистер Андервуд кашлял и скучал, а голубые глаза Лайама Каванаха выражали… что-то непонятное.

Он сказал:

– Миссис Мерчант, надеюсь, вы убедитесь, что ваши капиталы были надежно защищены.

– Я в этом не сомневаюсь, мистер Каванах.

– Кроме того, вы убедитесь, что торговый дом «Мерчантс» был и остается в надежных руках.

Майя улыбнулась ему.

– Совершенно с вами согласна, мистер Каванах.

– Миссис Мерчант, мистер Андервуд, как обычно, свяжется с вашим бухгалтером.

Она потрогала лежавшие на столе папки.

– Думаю, в этом нет необходимости, мистер Каванах. Мистеру Андервуду будет достаточно постучать в дверь моего кабинета.

На нее уставились три пары глаз. Но недоумение и гнев читались только в глазах Лайама Каванаха.

– Руководить таким хозяйством из дома трудно, не правда ли? – небрежно спросила она. – Можно многое упустить.

Главный бухгалтер, наконец понявший, куда дует ветер, пробормотал:

–  Руководитьтаким хозяйством, мадам? Неужели вы хотите сказать…

– Именно это я и хочу сказать, мистер Андервуд, – любезно ответила Майя. – Теперь магазин принадлежит мне, и я хочу, чтобы он процветал. Каждый из вас будет представлять мне отчеты, как было при покойном Верноне. А сейчас мне хотелось бы поговорить с управляющими и сотрудниками отдела закупок. Мистер Твентимен, пожалуйста, распорядитесь. А вы, мистер Андервуд, будьте добры прислать ко мне мисс Доукинс.

Майя посмотрела на часы:

– До полудня я буду занята. Мистер Каванах, этого времени вам хватит, чтобы забрать ваши вещи из моего кабинета?

В тот осенний день Робин предстояло посетить самые страшные трущобы района Степни. Моросил дождь; девушка забыла зонтик в автобусе, но это не помешало ей методично обходить неказистую улицу. Все здешние лачуги принадлежали одному хозяину; ни в одной не было водопровода; во дворе каждой из двенадцати имелись два крана и две сточные канавы. Позади домов ютились две мокрые от дождя уборные.

Дверь последней халупы открыл босоногий мальчишка в рваной рубашонке. Робин ощутила запах грязного белья, немытого младенца и сырости. Затем показалась какая-то женщина.

Робин объяснила цель своего прихода.

– Я задам вам всего несколько вопросов. Это не займет много времени.

Ее пригласили войти. Вместо столов в этом доме были ящики из-под апельсинов; стульями служили мешки, набитые сеном. И младенец, и мальчишка, открывший дверь, были худыми и голодными. Стены покрывала плесень, рамы пропускали воду. Хотя в маленьком камине теплился огонь, в доме было холодно.

С вопросами Робин покончила быстро. Женщину звали миссис Льюис; ее муж был докером, но полгода назад получил увечье и потерял работу. Мистеру Льюису был тридцать один год, его жене – двадцать девять. Она всего на девять лет старше меня, подумала Робин, с ужасом глядя на худое, бледное создание с младенцем на руках. Мистер Льюис получал от Комитета общественной помощи двадцать пять шиллингов в неделю, а квартирная плата составляла десять шиллингов и шесть пенсов.

– Мы задолжали, – сказал мистер Льюис. – Домовладелец дал нам срок до пятницы. – Его голос звучал равнодушно – ни страха, ни огорчения.

Робин мысленно повторила предупреждение доктора Макензи, сделанное несколько месяцев назад; «Что бы там ни было, сохраняй спокойствие. Главное для нас – объективность».

– Сколько у вас детей, миссис Льюис?

– Здесь Лили и Ларри. Еще двое в школе. Это наш младшенький. А там Мэри.

Сначала Робин решила, что дочь миссис Льюис играет во дворе, но потом услышала хныканье, доносившееся из соседнего помещения, и следом за миссис Льюис прошла на кухню. Понадобилось несколько секунд, чтобы глаза Робин привыкли к темноте. Когда девушка увидела ребенка, ее чуть не вырвало. Мэри лежала в большой корзине, набитой тряпками. Как собачонка, подумала Робин. Из открытого рта девочки текла слюна, взгляд был бессмысленным, волосы спутались.

– Она не в себе, – объяснила миссис Льюис. – Родилась такая. Замолчи, Мэри!

– Сколько ей лет?

– В апреле стукнуло десять. Это моя старшенькая.

Робин села на корточки рядом с корзиной и погладила грязное личико ребенка.

– Привет, Мэри. – Девочка поймала ее пальцы и начала раскачивать корзину.

Миссис Льюис добавила:

– Мой Джек жалеет ее, но он сломал себе хребет и больше не может носить дочку по лестнице. Вот она и спит здесь.

Каким-то чудом Робин удалось закончить опрос. Когда девушка записывала, что основной рацион семьи составляют хлеб, маргарин и сыр, у нее дрожала рука. Затем Робин порылась в сумке и достала пригоршню леденцов.

– Это детям… Миссис Льюис, не скажете, как зовут вашего домовладельца?

Домовладелец миссис Льюис жил в полумиле отсюда. Его дом был больше, лучше, но не опрятнее домов квартиросъемщиков. Робин стучала добрых пять минут, прежде чем дверь открыл здоровенный детина в сопровождении такого же здоровенного пса.

Эдди Харрис (так звали домовладельца) провел Робин в комнату, забитую пустыми пивными бутылками, заваленную жирными обертками из-под чипсов, и смерил девушку подозрительным взглядом. Робин объяснила, зачем пришла.

– Мистер Харрис, сегодня утром я познакомилась с вашими жильцами. Льюисами с Уолнат-стрит. Они сказали мне, что задолжали за квартиру.

Он вынул из ящика засаленную тетрадь и провел пальцем по странице.

– Есть такое дело. Аж на целых пять недель.

– Миссис Льюис сказала, что вы собираетесь их выселить, если они не заплатят до конца этой недели.

– Это уж как водится. Шесть недель задержки – и выметайся.

– Мистер Харрис, вы не могли бы дать им отсрочку?

Он рыгнул.

– Шесть недель не платишь – извини-подвинься. У меня завсегда так было.

Робин вспомнила жуткую лачугу, сырую, с плесенью на стенах и без элементарных удобств.

– Мистер Харрис, если бы вы снизили плату, им было бы легче собрать нужную сумму.

Хозяин уставился на Робин, а затем захохотал, продемонстрировав почерневшие зубы.

– Снизить плату? С какой стати?

– С такой, что дом того не стоит.

В глазах у детины тут же вспыхнула угроза.

– Да я на этот дом с десяток охотников сыщу!

Робин заставила себя держаться в рамках.

– Мистер Харрис, вы сами прекрасно знаете, что плата за допотопные дома на Уолнат-стрит чересчур высока. Однако, возможно, вы не знаете, что мистер Льюис безработный и что у них шестеро детей, в том числе дочь, больная от рождения. Если вы их выселите, куда они пойдут?

– Мне-то какая забота? – Злобные маленькие глазки пристально изучали девушку. – А уж вам и подавно, барышня.

Харрис смотрел на Робин так, что она слегка занервничала. Как всегда, на ней была юбка до колена, зеленое бархатное пальто и туфли на высоких каблуках. Робин обожала высокие каблуки, потому что они прибавляли ей роста, но сейчас она жалела, что не надела мешковатое платье по щиколотку и галоши.

Харрис усмехнулся:

– Радость моя, неужели вы пришли ко мне из-за такой ерунды? Может быть, я могу сделать для вас что-нибудь еще?

Его рука легла на плечо Робин. Ощутив это прикосновение, девушка вздрогнула. Пес, лежавший у двери, тут же насторожился.

– Значит, вы не передумаете?

– Это уж смотря как ты будешь себя вести, цыпочка, – нежно проворковал Харрис.

Короткие толстые пальцы медленно потянулись от плеча Робин к ее груди. Повинуясь мгновенному импульсу, Робин повернула голову и впилась зубами детине в запястье.

Вопль хозяина заставил пса вскочить и зарычать. Однако Робин не упустила своего шанса. Когда Эдди Харрис отдернул руку, она прошмыгнула мимо собаки, бросилась к двери и выскочила на улицу.

Когда вечером Робин пришла в клинику и рассказала о случившемся доктору Макензи, реакция босса сбила ее с толку.

– Ты пошла к домовладельцу? К Эдди Харрису? Пошла одна, чтобы попытаться убедить этого безмозглого кретина снизить арендную плату?

– А что еще я могла сделать? – начала оправдываться Робин. – Кому-то нужно было взяться за это.

Он грохнул кулаком по столу:

– Только не тебе, Робин! И не в одиночку!

Тут Робин тоже разозлилась:

– Нил, я не ребенок! Я делала свою работу.

– Ты работаешь у меня, – ледяным тоном отрезал Макензи. – И если еще раз выкинешь такой фортель, можешь поставить на этой работе крест. Поняла?

Девушка бросила на него сердитый взгляд.

– Этот Харрис – еще та скотина! – с жаром добавил доктор. – Сколько народу от него натерпелось. Робин, неужели ты не понимаешь? Он мог сделать с тобой все что угодно…

– Но этот несчастный ребенок… – простонала Робин, вспомнив девочку на кухне. – Нил, вы могли бы что-нибудь для него сделать?

– Если ребенок болен от рождения, то увы. Так бывает, и это трагедия, но медицина тут бессильна.

– Видели бы вы, в каких условиях она живет!

– А где, по-твоему, она должна жить? В работном доме? В приюте для сирот? Уж лучше пусть будет как есть. Она может жить в нищете, но, по крайней мере, остается с родными. Богатые отсылают своих душевнобольных отпрысков в так называемые санатории и чаще всего забывают о них. Понимаешь, кое-кто думает, что это наследственное, и стыдится собственных детей. Робин, я бывал в таких местах; они куда хуже, чем то, что ты видела сегодня утром.

Доктор Макензи начал торопливо совать карточки в стол.

– А теперь ступай. И помни, о чем я тебе говорил. Будь объективной. И не встревай в то, что нельзя изменить.

Сначала все казалось проще простого. Майя сидела в кабинете Вернона, диктовала письма строгой и чопорной секретарше мисс Доукинс, дважды в день обходила магазин и пугала продавщиц, проводя пальцем по прилавку в поисках пыли.

Но это была лишь видимость. Через несколько недель Майя поняла, что ей морочат голову. Триумвират в составе Каванаха, Андервуда и Твентимена изолировал ее от дел так же успешно, как это удавалось покойному Вернону. Пока она скучала в своем кабинете, заведующие отделами и закупщики продолжали ходить со своими заботами к Лайаму Каванаху, сидевшему напротив. Совещания, проводившиеся по понедельникам, были простым очковтирательством. Письма, которые она подписывала, были лишь ничтожной каплей в море писем, которые печатала мисс Доукинс: львиную долю своего рабочего дня секретарша тратила на почту Лайама Каванаха.

Когда Майя выражала свое недовольство мистеру Андервуду или мистеру Твентимену, они пару дней заговаривали ей зубы. Приходили с ничтожными вопросами и обсуждали всякие пустяки. Это выводило Майю из себя. Она пришла к выводу, что мистер Твентимен тщеславен, а мистер Андервуд глуп, но главный ее враг – Лайам Каванах, которого не обвинишь ни в том, ни в другом. Мистер Каванах был умен, трудолюбив и привлекателен. Большинство продавщиц были в него влюблены, а остальные боялись его как огня. Его улыбки было достаточно, чтобы мисс Доукинс, примерная прихожанка и чопорная старая дева лет пятидесяти с большим хвостиком, начинала хихикать как девчонка. Люди уважали Лайама Каванаха за несомненный талант и боялись его острого языка и холодного гнева.

Однажды в пятницу Майя дождалась, когда все служащие разошлись по домам, и пригласила Лайама к себе в кабинет.

– Сигарету, мистер Каванах? – Она протянула Лайаму портсигар и увидела в его глазах насмешку.

– С удовольствием, миссис Мерчант.

– Садитесь, пожалуйста. – В кабинете стояли два удобных кожаных кресла; Майя села в одно из них. – Я ничего не знаю о вас, мистер Каванах. Вы женаты?

Его губы слегка изогнулись.

– Нет, я не женат, миссис Мерчант.

– Почему?

Он прищурился:

– Вам не кажется, что это касается только меня?

Майя пожала плечами:

– Я интересуюсь биографиями всех своих служащих.

– В самом деле? Ну, раз так… Я никогда не был женат, потому что у меня не было для этого времени.

– Выходит, вы очень преданы своей работе.

– Миссис Мерчант, мне почти сорок, и я с пятнадцати лет работал, чтобы достичь того, чего достиг. Да, я не женат, но как парнишка из дублинских закоулков сумел многого добиться, вы не находите?

Лайам смерил ее вызывающим взглядом. Майя спокойно ответила:

– В то время как я – испорченная девчонка, которой все подносили на блюдечке?

Он отвел глаза:

– Я этого не говорил.

– Говорили, и не один раз. Только про себя.

Каванах слегка покраснел, но промолчал. Майя продолжила:

– Позвольте немного рассказать о себе. Я росла в богатом кембриджском доме и училась в частной школе. Можно сказать, родилась в сорочке. Но родители не ладили со дня моего рождения и большую часть времени не замечали меня. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец разорился и умер. Как вам известно, через шесть месяцев я вышла замуж за Вернона и овдовела еще до того, как мне исполнился двадцать один год. Хотите верьте, хотите нет, но мне было не на кого положиться, кроме самой себя.

Кроме подруг, подумала Майя. Впрочем, за последний год у них с Робин возникло небольшое, но ощутимое охлаждение. А рядом с Элен Майя чувствовала себя циничной и усталой.