Текст книги "Зимний дом"

Автор книги: Джудит Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Мисс Фергюсон, если хотите, я помогу вам.

Элен подняла глаза. Рядом стоял высокий молодой человек в жесткой соломенной шляпе и яркой фланелевой куртке.

– Вы не помните меня, мисс Фергюсон, верно? Я – Джеффри Лемон. Последние годы я не ходил на благотворительный базар, так что мы не виделись целую вечность. – Он посмотрел на кучу самых разных монет. – Так как, помочь вам? Ма говорит, что я путаюсь у нее под ногами.

Элен с радостью отдала Джеффри жестянку. Парень начал складывать монеты в кучки.

– Пытаетесь решить, сколько взять за печенье, мисс Фергюсон? Да, работенка будь здоров, все мозги сломаешь.

– В прошлом году мне нужно было выбирать самого красивого младенца. Матери проигравших были в ярости. В этом году судить будет жена епископа, но проводить соревнования и вручать награды придется мне. Боюсь, что я все перепутаю и мужчинам отдам пакеты с конфетами, а младенцам – бутылки с пивом.

Сладости разошлись в первые полчаса, а жена епископа похвалила сделанные Элен подставки для кашпо и стеганые покрышки для чайников. Младенцы пищали или спали в зависимости от темперамента, а Элен умиротворяла их матерей, восхищаясь каждым. Она помахала рукой Хью Саммерхейсу, игравшему в кегли на приз, которым была живая свинья, и снова подумала, что очень скучает по Робин.

Элен убирала стол после чаепития, когда Джеффри Лемон снова заговорил с ней.

– Дайте это мне, мисс Фергюсон.

Она передала ему тяжелый поднос. Однако Джеффри не ушел, а продолжал стоять на месте, глядя на нее и хлопая глазами. Внезапно Элен пришло в голову, что не она одна неловко чувствует себя с посторонними. Наверно, молодые люди, которых она считала существами непостижимыми, недоступными и даже пугающими, тоже могут быть застенчивыми.

– Было очень весело, мисс Фергюсон, – с запинкой промолвил Джеффри, не сводя с нее глаз.

Поднос слегка покосился, и одна из чашек чуть не упала. Джеффри смущенно рассмеялся.

– Лучше отнести посуду ма, пока я все не перебил.

– Спасибо, – пробормотала Элен и пошла к Майе и Хью, сидевшим под конским каштаном. Майя прислонилась к стволу дерева, ее глаза были прикрыты темными очками.

– Элен, я не знала, что у тебя есть дружок.

– Элен, я выиграл свинью. О господи, что мне с ней делать?

– Дейзи сможет разыграть ее в следующую беспроигрышную лотерею.

– Нет, Майя, я решил сохранить ее как память. Сейчас мы поедем домой, а ее посадим на заднее сиденье.

– Элен, он влюблен в тебя, – снова сказала Майя. – Просто по уши.

В магазине Эли Элен купила два отреза ситца: один розовый, другой в полоску. Ее внимание привлекла витрина с шелком.

– Китайский шелк, – сказал продавец, и Элен тут же представила пагоды, бумажных драконов и темноволосых изящных женщин с крошечными ножками. Цвета были великолепные: светлые, темные, богатые оттенками. Девушка долго стояла, пытаясь решить, хватит ли ей денег на отрез шелка или лучше вернуть один из отрезов ситца. Как всегда, цифры путались в голове, и Элен начала считать на пальцах. В конце концов она плюнула на арифметику и положила на полку полосатый отрез. Полоски подчеркнули бы ее рост, а Элен не любила казаться высокой. Она погладила шелк кончиками пальцев, выбирая цвет. После долгих раздумий она остановилась на светло-зеленом.

Отрезы завернули, и Элен вышла из магазина. Проходя мимо собора, она заметила знакомого: высокого молодого человека с короткими русыми волосами и усиками. Она застыла на краю тротуара, не зная, что делать. Джеффри Лемон мог спешить по делам, мог не помнить ее (от одной этой мысли бросало в дрожь). Элен готова была отвернуться и побежать к автобусу. Но тут Джеффри увидел ее и помахал рукой.

– Мисс Фергюсон! – Он побежал к ней через газон.

– Мистер Лемон…

Она не могла пожать ему руку, потому что была нагружена свертками.

Наступило неловкое молчание. Внезапно Джеффри осенило, и он сказал:

– Мисс Фергюсон, может, пойдем куда-нибудь попьем чайку? Когда ходишь по магазинам, потом всегда так пить хочется.

За чаем с пирожными в «Медном чайнике» беседа пошла веселее. Джеффри учился на третьем курсе университета и собирался после окончания унаследовать отцовскую практику. У него было четверо младших братьев и сестер, не считая двоюродных, так что в их доме в Беруэлле все теснились друг у друга на головах. Он рассказал Элен несколько историй о проказах студентов-медиков, от которых у девушки глаза полезли на лоб. А потом попросил ее рассказать о себе.

– Да рассказывать особенно не о чем. – Она налила Джеффри вторую чашку. – Мы с папой живем очень тихо. У меня была гувернантка, но она ушла много лет назад. В отношении учебы я все равно была безнадежна. Я люблю шить, рисовать и тому подобное. И написала несколько стихотворений.

Элен вспыхнула. Она никому не говорила о своих стихах. Даже Робин и Майе.

– Могу себе представить.

В его глазах читалось восхищение. Глаза были красивые, цвета кофе с молоком. Элен почувствовала, что краснеет.

– Так, разные глупости… – Она уставилась в тарелку.

Джеффри потрогал пальцем усы и вдруг выпалил:

– Вы любите кататься на велосипеде? Если да, то я как-нибудь заеду за вами.

Джеффри заехал во второй половине дня, когда Элен полола огород. Она вздохнула, ощущая чувство вины и облегчения одновременно: слава богу, в тот день отец уехал по делам. Они катались несколько часов, то и дело теряя друг друга. На полянах росли весенние цветы: первоцветы, луговой сердечник и даже несколько ранних болотных орхидей. Элен с Джеффри остановились у реки и бросили велосипеды в тени ивы.

Элен рассказала своему спутнику о Майе и Робин.

– Через месяц Майя выходит замуж. А Робин живет в Лондоне. Я очень скучаю по ней. И Хью тоже скучает.

Джеффри сидел, прижавшись спиной к стволу дерева; его лицо было прикрыто полями соломенной шляпы.

– Должно быть, вам с отцом очень одиноко.

– Папа… – начала Элен, но осеклась.

Нелегко было объяснить, как она нужна отцу. Идиллический и трагический брак ее родителей продолжался всего год, после чего Джулиус Фергюсон остался вдовцом с шестинедельной дочуркой на руках.

– Папа ужасно любит меня. Мама умерла, когда я была грудным младенцем, так что мы друг для друга – все. Но иногда дом кажется слишком большим для двух человек.

– Младшие братья и сестры бывают настоящим кошмаром, так что вам крупно повезло… Знаете, Элен, вы должны прийти к нам на чай. Ма говорит, что вы просто обязаны это сделать. А я был бы прямо на седьмом небе.

Элен снова вспыхнула, на этот раз от удовольствия.

– С удовольствием, Джеффри.

– Я заеду за вами на машине своего старика.

Они спустились к реке посмотреть на головастиков. На песчаном берегу сверкали ракушки – такие же большие плоские ракушки, как на раме зеркала в зимнем доме Робин.

– Пресноводные двустворчатые, – сказал Джеффри.

На обратном пути к велосипедам он подал Элен руку. Его пальцы были нежными, мягкими и теплыми. Элен забыла о своем росте, невежестве и неловкости.

Неделю спустя она пришла в Беруэлл на чай. Элен хорошо знала приветливую и гостеприимную миссис Лемон. Младшие братья и сестры Джеффри сначала застеснялись, а потом уставились на нее как завороженные. Самый младший Лемон, девяти месяцев от роду, сидел у нее на коленях. От него пахло тальком и молоком, а когда Элен потрогала его кожу, та оказалась нежной как бархат. Когда он плакал, Элен укачивала его, а когда он уснул у нее на коленях, сердце девушки сжалось от радости и гордости. Но обратном пути она думала о том, что значит быть женой врача. Элен представляла, как она, хозяйка удобного, хотя и не вылизанного дома, целует мужа, вернувшегося после трудного дня, а вокруг – их дети. Когда Джеффри остановил машину на полдороге и поцелуй стал реальностью, она ощутила удовольствие, надежду и смущение одновременно.

В ту ночь Элен долго лежала без сна. В спальне было слишком жарко, слишком душно. Перед ее глазами снова и снова оживали события прошедшего дня: поцелуй Джеффри, выражение глаз молодого человека перед тем, как он поцеловал ее. То, как он неуклюже выбрался из машины и обошел машину, чтобы открыть ей дверцу. Он протянул ей руку.

– Видите ли, тут лужа… – Джеффри обращался с ней как с хрупкой драгоценностью. Никто, кроме отца, до сих пор этого не делал.

Когда она в конце концов уснула, то снова оказалась в автомобиле доктора Лемона, быстро ехавшем по дороге. Машина остановилась, Джеффри наклонился и поцеловал девушку. От этого поцелуя внутри стало горячо и влажно, но потом Элен увидела, что над ней склоняется не Джеффри, а отец. Она ощущала прикосновение его губ, сухих, как бумага… Девушка внезапно проснулась, уставилась в темноту и больше так и не заснула.

Днем она стояла на кухне и пекла печенье и ячменные лепешки. Чаще всего готовила Бетти, но печь она была не мастерица, поэтому Элен пекла тогда, когда у служанки был выходной. Кто-то позвонил в дверь; Элен услышала голоса отца и Джеффри, но стряпня была в самом разгаре, поэтому она громко поздоровалась и продолжила быстро взбивать яичные желтки. До нее донеслись невнятное бормотание, стук закрывшейся двери и шум заведенного двигателя. Элен застыла на месте, уставилась на дверь кухни и опустила мутовку. У нее заколотилось сердце. Неужели Джеффри ушел? Смесь для печенья, стоявшая в кастрюле с горячей водой, свернулась и превратилась в обычный омлет.

Отец открыл дверь.

– Папа, это был Джеффри?

– Если ты имеешь в виду сына врача, то да, – равнодушно ответил отец. – Он хотел пригласить тебя в театр. Конечно, я отказал ему. Это так надо, Цыпленок?

Элен поняла, что он имеет в виду смесь для печенья, которую постигла катастрофа. Она схватила кастрюлю, шваркнула ее на стол, обожгла пальцы и нетвердо сказала:

– Придется все начать сначала.

Последовала пауза. А затем Джулиус Фергюсон промолвил:

– Элен, я сказал мистеру Лемону, что не одобряю дружбу между девушками и молодыми людьми. Сказал, что ты слишком молода, чтобы быть кому-то милой, кроме меня.

Элен посмотрела на него с удивлением:

– Но маме было только восемнадцать…

– Когда мы поженились? – Отец нахмурился. – И только девятнадцать, когда я похоронил бедняжку Флоренс.

Элен вспыхнула и отвернулась. Услышав, что отец ушел с кухни, она слегка вздрогнула и стала гадать, не пойти ли за ним. А потом начала разбивать в кастрюльку яйца и добавлять в желтки сахар. Девушке казалось, что чугунная плита высосала из кухни весь воздух и что маленькие окна с прямоугольными рамами перестали пропускать свет.

Поняв, что канцелярская работа опротивела ей, Робин испугалась. Открытие было неприятное: делопроизводство оказалось не только скучным, но и трудным занятием. Прошло уже полгода, но она все еще была последней спицей в колеснице, а уж ляпов наделала столько, что диву давалась, как ее вообще до сих пор не выгнали.

От неприятных мыслей Робин спасала работа на общественных началах, которой девушка отдавалась всей душой. Несколько вечеров в неделю она трудилась в Свободной клинике, которой руководил вспыльчивый, но очень добрый доктор Макензи. Клиника, существовавшая на средства городского совета и пожертвования, снабжала молоком и апельсиновым соком беременных женщин и новорожденных младенцев, проводила занятия для рожениц по уходу за будущими детьми, а также пропагандировала и раздавала противозачаточные средства. Обязанности Робин были самыми разнообразными – от регистрации до уборки и присмотра за детьми. Доктор Макензи кричал на нее, и все же Робин никогда не уходила из клиники подавленная, ощущая себя последней дурой, как часто бывало после рабочего дня в страховой компании.

Как-то в начале мая девушка возвращалась с работы и увидела в висевшей на стенде газете заголовок «Победа лейбористов на всеобщих выборах». Радостный вопль Робин заставил нескольких прохожих обернуться и уставиться на нее.

Все предыдущие недели она с Фрэнсисом и Джо работали без устали. Робин и Фрэнсис обошли множество улиц, бросали листовки в почтовые ящики и стучались во множество дверей. Девушка обнаружила, что Фрэнсис может быть очень убедительным; нельзя было усомниться, что он верит в то, что говорит. От его взгляда и голоса у каждого открывавшего дверь перехватывало дыхание; даже самые грубые и равнодушные люди внимательно выслушивали молодого человека, а затем соглашались с ним.

Джо торчал в полуподвале и печатал листовки. Черный от типографской краски, он то ругал, то уговаривал норовистый старый станок, выплевывавший страницы. День и ночь грохот сотрясал стены и потолок.

Поужинав, Робин отправилась на квартиру Фрэнсиса. Шум, перекрывавший гудки автомобилей и крики детей, был слышен еще на подходе. Она громко постучала в дверь.

У открывшей ей женщины были аккуратно выщипаны брови, веки накрашены изумрудно-зелеными тенями, а прическа напоминала шлем из гладких черных волос.

– Чем могу служить, милочка?

Квартира была полным-полна: люди танцевали, пели и пили.

– Фрэнсис здесь?

Дверь приоткрылась.

– Он в ванной, милочка, – ответила женщина и исчезла.

Казалось, в четыре маленькие комнатушки набилось человек сто. Робин узнала нескольких лейбористов, приходивших на собрания. Печатный станок был задрапирован красными флагами, а на кухне появилось пианино. Кто-то намалевал на стене алой краской: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Робин пробралась сквозь толпу и нашла Фрэнсиса. Тот, полностью одетый, сидел в ванне.

– Робин, дорогая! – Он послал ей воздушный поцелуй и помахал бутылкой. – Найди себе стакан. Отпразднуем победу.

Девушка взяла с пола стакан и вытерла ободок рукавом блузки.

– Ну разве это не чудо?

– Заря нового века! – Фрэнсис неверной рукой разлил в стаканы пиво. – На наших глазах капитализм корчится в агонии!

Робин огляделась по сторонам.

– Фрэнсис, что это за люди?

– Да так… – туманно ответил он. – Товарищи… Знакомые… Друзья Вивьен. Джо где-то здесь. Посиди со мной, дорогая Робин, попей пивка.

Она забралась в луженую ванну и села напротив. Их колени соприкасались. Пиво быстро ударило Робин в голову.

– Да-а… – мечтательно протянул Фрэнсис. – Рамсей Макдональд [6]6
  Макдональд Джеймс Рамсей (1866–1937) – один из основателей и лидеров Лейбористской партии Великобритании. В 1924 и 1929–1931 гг. – премьер-министр. Правительство Макдональда в 1924 г. установило дипломатические отношения с СССР. В 1931–1935 гг., выйдя из Лейбористской партии, возглавлял коалиционное (национальное) правительство.


[Закрыть]снова станет премьер-министром. Все изменится, Робин. Больше никаких индюков в цилиндрах и фраках… У всех будет свобода слова… Понимаешь, когда я поставил крестик на маленьком листочке бумаги, мне стало чертовски хорошо. Я подумал, что сумел что-то изменить. А ты?

Она покачала головой:

– Фрэнсис, у меня нет права голоса. Я несовершеннолетняя.

Женщина с зелеными веками встала на колени рядом с ванной.

– Робин только девятнадцать, – объяснил ей Фрэнсис.

У него слегка заплетался язык, волосы были растрепаны.

– Совсем малышка. Я уже не помню, какая я была в ее годы. С тех пор много воды утекло…

– Дайана, ты старая вешалка. – Фрэнсис уставился на пустой стакан. – Вот зараза… Пиво кончилось.

– Вы не сходите, милочка? – спросила Дайана у Робин. – Я без туфель.

Девушка увидела, что Дайана действительно босиком. Каждый ноготок на ее ногах был выкрашен черным лаком.

Когда Робин вернулась с полным стаканом, Дайана уже забралась в ванну и сидела у Фрэнсиса на коленях. Девушка поставила стакан на пол и ушла искать Джо. Он сидел на заднем дворе с какой-то женщиной и девочкой и мастерил бумажных голубей из остатков предвыборных листовок.

Заметив приближающуюся Робин, Джо поднял глаза.

– Познакомься с Клоди и Лиззи. Кло, это Робин Саммерхейс. Мой товарищ.

– Причем очаровательный, – ответила Клоди. Девчушка хихикнула и прикрыла лицо растопыренными пальцами. – Что за манеры! – резко одернула ее мать, и Лиззи протянула руку, испачканную чернилами.

Пока Робин пожимала руку Лиззи, продолговатые зеленые глаза изучили ее и сбросили со счетов. Девушка решила, что Клоди на несколько лет старше Джо. Эта женщина не уступала красотой Майе, но ее красота была совсем другой. Фрэнсис еще несколько недель назад назвал Клоди любовницей Джо. Типичный Берн-Джонс, [7]7
  Берн-Джонс Эдуард (1833–1898) – английский живописец и рисовальщик, представитель прерафаэлизма – течения английских художников и писателей XIX в., избравших своим идеалом «наивное» искусство Средних веков и Раннего Возрождения (до Рафаэля).


[Закрыть]добавил Фрэнсис, и теперь Робин поняла, что именно он имел в виду. Кожа Клоди была молочно-белой; волосы, собранные в экстравагантную прическу, напоминали темно-красное облако. Под зеленым свитером и твидовой юбкой скрывалось пышное тело. Рядом с ней Джо казался еще большим пугалом, чем обычно. Но Лиззи мало что унаследовала от матери, она была маленькой и неказистой.

– Один мой голубь улетел в соседний двор! – похвасталась девочка своей новой знакомой.

Внезапно Робин вспомнила, как она в детстве сиживала на диване рядом со Стиви и тот складывал листок бумаги в форме голубя. Брат был в школьной форме, а сама Робин – не старше той девчушки, что сидела сейчас рядом с ней.

– А все мои падают на землю, – добродушно сказала Клоди.

Тем временем Джо смастерил еще одну бумажную стрелу; та взмыла в воздух, описала круг, покачалась и приземлилась носом в водосточную канаву.

– Этот голубь очень похож на меня, – сказал Джо, лег на чахлую траву и подложил под голову сложенные руки.

Вечером – или это уже была ночь? – Робин танцевала. Она не знала имен своих партнеров и не запомнила их лиц. Внезапно девушка очутилась за пианино, а пианист отошел в угол комнаты. Оказалось, что она еще помнила ноты и стучала по клавишам достаточно громко, чтобы мелодия была слышна всем.

Она видела, как Джо поцеловал Клоди на прощание. Потом спотыкаясь прошла на кухню и увидела Фрэнсиса и Дайану, сжимавших друг друга в страстных объятиях. Робин поняла, что впервые в жизни напилась: вместо того чтобы тактично исчезнуть, она вылетела из кухни, схватила Джо за локоть и развернула лицом к себе.

– Кто эта мымра с зелеными веками?

– Ревнуешь?

– Ничего подобного! Просто она не таскалась по улицам в любую погоду, на нее не лаяли злые собаки… – Она услышала собственный голос, становившийся все более громким и злобным.

– Увы, милая Робин, такова жизнь. – Джо наклонил голову и поцеловал ее в губы. – Вот. Это утешительный приз.

Сбитая с толку Робин не знала, злиться ей или смеяться. Поэтому она с любопытством спросила:

– Что ты делаешь?

– Печатаю брошюру в честь нашей победы на выборах. Хочу послать отцу.

Станок ожил, застонал и выплюнул на пол бумагу. Робин наклонилась и подняла листок.

– «Победа лейбористов, – прочитала она. – Триумф социализма, означающий конец частной собственности…» А твой отец, он что…

– Ему наша победа нож острый. – Темные глаза Джо прищурились и блеснули. – Завод Эллиота превратится в кооператив. Ради этого я продам душу дьяволу.

Робин оглянулась на кухню. Дайана надевала поверх черного платья меховое пальто. Зеленая краска на ее веках слегка расплылась. Гости расходились. У дверей стояла последняя кучка. Кто-то предложил пойти в ночной клуб, и все дружно загомонили.

– Наверно, мне тоже пора… Джо, сколько времени?

– Почти четыре, – ответил он, и Робин вскрикнула:

– Мои хозяйки!

– Судя по моему опыту, лучше остаться на всю ночь, чем на половину ночи. За это время можно придумать какую-нибудь уважительную причину. Например, ты срочно поехала домой помогать мамочке проводить благотворительный базар. Или что-нибудь в этом роде.

Робин хихикнула. Она сомневалась, что сумеет дойти до дома пешком.

– Кроме того, Фрэнсис варит отличный кофе.

Квартира опустела как по мановению волшебной палочки. В ней остались только Робин, Фрэнсис, Джо и дышащий на ладан станок. Фрэнсис сварил крепкий и сладкий кофе по-турецки, и все трое выпили его, сидя на полу посреди окурков, бумажной лапши и бумажных голубей. Потом стали играть в безик и покер на пробки от пивных бутылок. А потом Робин очутилась в кровати. Джо лежал с одной стороны, Фрэнсис с другой. Джо слегка похрапывал, потому что спал на спине; рука Фрэнсиса беспечно обнимала ее плечи.

Глава третья

Майя и Вернон поженились в июне. Свадьбу отпраздновали без помпы, только для своих. Майя была в не по моде длинном белом шелковом подвенечном платье; в руках она держала букет белых лилий, голову украшал венок из тех же цветов. Ее единственными свидетельницами были Элен и Робин; на свадебный завтрак пришли человек тридцать, из которых Майя знала лишь немногих.

В тот же день они на машине Вернона уехали в Шотландию. В июне там было сыро и холодно. Охотничий домик, в котором они провели медовый месяц, окружали черные горы, окутанные туманом. Вернон катал молодую жену на лодке по озеру, поверхность которого напоминала черное стекло.

Через две недели они на машине вернулись в Кембридж. Вернон взял жену на руки и перенес через порог своего дома. Слуги, собравшиеся в холле, вежливо похлопали. Глядя на улыбающиеся лица, сверкающее стекло и полированное дерево, отделявшие ее от прошлого, Майя чувствовала себя победительницей.

Она написала Робин: «Похоже, я миновала одну из вех женской жизни». Элен она тоже написала и назначила встречу. В теплый августовский день она ждала подруг в оранжерее, расположенной в задней части дома. На Майе было синее платье с длинными рукавами, в тон ее сапфировым серьгам и глазам. Прекрасное платье было из дорогой льняной материи, не то что тряпье, которое начинает мяться сразу же, как только его наденешь.

Когда дворецкий впустил Элен и Робин, Майя завизжала от удовольствия.

– Дорогие мои, как я рада вас видеть! Элен, чудесно выглядишь. Робин, какая ты загорелая… А вот мне приходится прятаться от солнца, иначе я сгораю.

Она поцеловала Элен и Робин в щеку.

– Наверно, сначала вам нужно показать дом.

На демонстрацию местного великолепия ушло больше часа. Кресла от Ренни Макинтоша, ковры от Марион Дорн, принадлежавшая Вернону коллекция эксклюзивного стекла… Элен была в восторге, но на Робин все это великолепие впечатления не произвело.

– Ты здесь не заблудишься?

Выражение лица подруги начинало раздражать Майю.

– С чего бы? – довольно резко ответила она.

– Наверно, за всем этим должна ухаживать целая армия слуг.

– Нет, в доме живет всего полдюжины, но есть и приходящие.

– Не многовато ли для двоих?

– Чудесный дом, – поспешно вмешалась Элен. – Ты должна им гордиться.

Они пили чай на поляне под буком. Сад, ухоженностью не уступавший дому, был украшен беседками, шпалерами и фонтанами. Майя разливала чай. Внезапно на камчатную скатерть упала чья-то тень; Майя подняла глаза и увидела Вернона.

Она отставила чайник.

– Ты сегодня рано, дорогой.

Муж наклонился и поцеловал ее.

– Понадобилось взять из кабинета кое-какие бумаги. Уинтертон сказал мне, что вы здесь.

Уинтертоном звали дворецкого. Майя ужасно гордилась тем, что у них есть дворецкий.

– Вернон, у меня Элен и Робин.

Он пожал руки обеим.

– Дорогой, ты выпьешь с нами чаю?

Вернон посмотрел на часы и сказал:

– Нет, пора бежать. Всю вторую половину дня займут совещания. Прошу прощения у дам.

Он ушел. Майя ощутила смешанное чувство досады и облегчения. Робин поглядела вслед неспешно удалявшейся фигуре и сказала:

– Мы должны выпить за «миновавшую веху» или что-то в этом роде.

Майя покраснела.

– Робин, если я правильно поняла, ты все еще…

– Virgo intacta? [8]8
  Нетронутая девственница (лат.).


[Закрыть]Боюсь, что да. Все намеки и полезные советы будут приняты с благодарностью. Правда, Элен?

Майя посмотрела на Робин. Робин ответила на ее взгляд. Потом Майя откинулась на спинку кресла, слегка улыбнулась, позвала горничную и велела ей принести шампанского.

Майя открыла бутылку сама.

Пенистая струя хлынула на столик из кованого чугуна и оросила траву.

– Потеря девственности… – Майя подняла бокал. – Это было просто божественно. Вы даже представить себе не можете. Это нелегко описать словами…

– Девственницам? – небрежно закончила Робин.

Майя пожала плечами.

– По пути в Шотландию мы остановились в гостинице. На мне была потрясающая шелковая ночнушка. Вернон был удивительно нежным и деликатным. Знаешь, ему ведь уже тридцать четыре, – добавила она, глядя на Робин. – Он очень опытный. Не могу себе представить, как бы у меня все прошло с кем-нибудь помоложе. Наверно, это было бы ужасно.

Когда Робин и Элен ушли, Майя поднялась к себе в спальню, чтобы переодеться к обеду. Спальня была особенно роскошной: широкие окна, выходившие в сад, прикрывали тонкие белые шторы, на полу лежал светлый ковер с рельефным рисунком. Одну стену занимали платяные шкафы; в смежной ванной стояла мраморная ванна с золотыми кранами. На мраморе и золоте настояла Майя.

Горничная уже наполнила ванну. Майя позволила ей помочь расстегнуть платье, а потом отпустила ее.

Оставшись одна, она сняла с себя платье и бросила его на пол. Для длинных рукавов день был слишком жарким. Но выбора не было: каждое запястье Майи опоясывали браслеты из синих кровоподтеков. «Как сапфиры», – подумала Майя, погружаясь в ароматную воду.

Клоди открыла дверь. Ее волосы были накручены на папильотки, а нижняя губа выпячена, как у Лиззи, когда та вот-вот разревется.

– Няня только что пришла, а мне нечего надеть, – сказала она Джо.

– Ты и так замечательно выглядишь. – На Кло было зеленое хлопчатобумажное платье в клеточку и белые чулки.

– В этом? – Она поджала губы. – Я хожу в этом старье уже несколько лет. Не могу вспомнить, когда я в последний раз надевала что-нибудь новое. Врач прописал Лиззи специальную диету. Понятия не имею, как я смогу ее соблюдать.

Джо следом за Клоди поднялся в ее спальню, сел на кровать и принялся смотреть за тем, как она роется в шкафу. С утра все пошло вкривь и вкось, но он подозревал, что это еще не конец. В пивной, где он подрабатывал днем, началась драка и кто-то огрел его по голове бутылкой. Он сидел на подушке и щупал синяк.

Клоди стояла перед ним в одной комбинации и чулках. Джо похлопал ладонью по матрасу.

– Кло, давай никуда не пойдем. Я уверен, что мы найдем себе занятие получше. А тебе не придется искать платье.

Она презрительно прищурилась.

– Джо Эллиот, я не выходила из дома уже целую неделю. Твой друг был так любезен, что пригласил меня, а ты… Ты что, хочешь испортить мне вечер? Ты же знаешь, что я нигде не бываю. Вдове с маленьким ребенком…

Она несколько раз всхлипнула. Джо потер глаза и сделал над собой усилие.

– Кло, ты чудесно выглядела в этом цветастом. Фрэнсис говорит, что ты похожа на портрет работы прерафаэлита.

– Кого? – подозрительно переспросила Клоди.

– Разве не помнишь? Я показывал его тебе в Национальной галерее.

К его облегчению, Клоди тут же снова достала платье в цветочек.

– Белоснежная кожа, большие глаза и огромные груди, – добавил Джо, прикрыв веки и мечтая поспать.

В метро они то и дело ссорились. Поезд был битком набит, и Клоди порвала чулок о чей-то зонтик. Фрэнсис выбрал ресторан в Найтбридже. Еще одна неудача, подумал Джо, едва войдя в дверь. Большинство обедавших были в вечерних костюмах. Метрдотель презрительно посмотрел на его поношенный пиджак и обтрепанные манжеты, но Фрэнсис что-то пробормотал (наверно, какую-нибудь чушь про богатых родственников, подумал Джо), и другой официант угодливо подвел их к столику.

Конечно, Робин чувствовала себя здесь как дома. На ней было то же коричневое бархатное платье, что и во время их первой встречи – наверняка сшитое портнихой, которой недоплатили. Такой же, как Клоди. Джо потянулся к руке сидевшей напротив Клоди, но она лишь слегка коснулась его пальцев, а потом взяла сигарету, предложенную Фрэнсисом. Фрэнсис заказал шампанское.

– Очень мило, – сказала Клоди. – Что мы празднуем?

– Мой юбилей, – ответил Фрэнсис, протягивая ей бокал. – Ровно десять лет назад меня лишил девственности капитан сборной школы по регби.

Клоди едва не грохнулась в обморок.

– Не мели ерунды, Фрэнсис, – с досадой проворчал Джо и повернулся к Клоди. – Просто издательство «Гиффорд Пресс» получило большой заказ. По нашим меркам.

– А я напечатал первый номер своего журнала.

Фрэнсис вынул из кармана сложенный журнал и гордо положил его на стол.

Название «Разруха» было набрано угловатыми черными буквами. На титульном листе были перечислены стихи и статьи, написанные Фрэнсисом и кое-кем из его знакомых.

Клоди наклонилась, и Фрэнсис дал ей прикурить от своей сигареты.

– Вы умница, Фрэнсис.

– А вы, Клоди, сегодня выглядите просто потрясающе, – весело ответил тот. – Да, опоздали вы родиться. Вам следовало жить тридцать лет назад и быть натурщицей.

Клоди хихикнула. Робин посмотрела на Джо, а потом заглянула в меню:

– Что будем заказывать? Может, палтус по-дуврски? Звучит заманчиво, правда, Джо? Я не ела палтуса по-дуврски с тех пор, как приехала в Лондон.

Джо залпом осушил свой бокал и попытался сосредоточиться. Этот чертов метрдотель, индюк надутый, не выходил у него из головы.

– Джо привык к простой северной кухне. Правда, Джо? – Фрэнсис выпустил колечко дыма. – Послушайте, любезный, у вас случайно нет свиных ножек или вареного рубца?

Клоди еще раз хихикнула и откинула длинные распущенные рыжие волосы. Фрэнсис снова наполнил бокалы.

Робин быстро сказала:

– Думаю, нам всем нужно заказать палтус по-дуврски. Три палтуса, пожалуйста, – кивнула она официанту.

Джо не мог понять, кто из троих вызывает у него большее раздражение. Фрэнсис был ублюдком, потому что ему нравилось играть роль ублюдка; Клоди флиртовала с Фрэнсисом, потому что в ней говорил инстинкт. А Робин была вежливой, воспитанной и всячески содействовала им.

Фрэнсис рассказал Робин и Клоди о заказе.

– Вы не поверите, но это свадебные объявления. Огромные перечни гостей и приглашения. Буржуйские штучки, но что делать. На эти денежки я буду издавать «Разруху».

– А мне нравятся пышные свадьбы. Я еще помню, как мама возила меня в город смотреть на свадьбу леди Мэннерс. Такое было красивое платье… – с завистью сказала Клоди.

– А ты, Робин? Тоже обожаешь флердоранж и конфетти?

Робин скорчила гримасу:

– Вот еще. Я вообще не выйду замуж.

Клоди уставилась на нее:

– Не нужно отчаиваться, мисс Саммерхейс. Если вас приодеть и как следует причесать, у вас наверняка не будет недостатка в поклонниках. Лично я в этом не сомневаюсь.

– Кло, Робин имеет в виду, что она не хочетвыходить замуж, – вмешался Джо.

Это окончательно сбило Клоди с толку.

– Но если вдруг появится мистер Суженый?..

Фрэнсис покачал головой:

– Робин, я с тобой совершенно согласен. Нет ничего ужаснее института брака.

– Брак делает женщину придатком мужа.

– А если вы кого-нибудь полюбите, мисс Саммерхейс?

– Брак имеет отношение к собственности, а не к любви.

– Лично я пробыла замужем пять лет и была счастлива. – Клоди злобно затушила сигарету. – У меня было потрясающее свадебное платье – конечно, я сшила его сама, – а Тревор был чудесным мужем. Он молился на меня.

– Миссис Брайант, должно быть, вам нелегко одной растить ребенка, – сказала Робин.

Клоди приняла вид великомученицы.

– Еще бы. Каждый день борьба. Если бы не Лиззи, я бы давно сунула голову в газовую духовку. Я знаю, что говорить так грешно, но ничего не могу с собой поделать.

Джо, допивавший второй бокал, фыркнул. В начале года Клоди ворвалась в его жизнь и потащила его за собой как вихрь. Он не знал другого человека, что так жить торопится и чувствовать спешит.