Текст книги "Лавочка закрывается"

Автор книги: Джозеф Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц)

– Кто он?

– Таппман. Тот самый, о котором я тебе говорю. Он был вместе с нами в армии, служил капелланом.

– С кем я только не был в армии.

– Он дал тебе положительную служебную характеристику, когда ты чуть не попал в переделку за бомбардировку нашей воздушной базы.

– Кто только мне не давал служебных характеристик. Тяжелая вода? Правильно? Она так называется? Что такое тяжелая вода?

– Это тяжелая вода.

– Так, понимаю. А что это за газ?

– Тритий. Но дело не в этом.

– Кто производит тяжелую воду?

– Капеллан Таппман в том числе. Милоу, я хочу его найти и вернуть, пока с ним ничего не случилось.

– А я хочу помочь, – пообещал Милоу, – прежде чем это сделает Гарольд Стрейнджлав, «Дженерал Электрик» или кто-нибудь другой из моих конкурентов. Ты не можешь себе представить, как я тебе благодарен за то, что ты обратился с этим ко мне. Йоссарян, ты чистое золото. Скажи-ка мне, что дороже – тритий или золото?

– Тритий.

– Тогда ты – чистый тритий. Сегодня я занят, но я должен найти этого капеллана и вместе с допрашивающими его учеными заслать к нему тайного агента, чтобы заполучить его в собственность.

– Как тебе это удастся?

– Я просто скажу, что это в интересах страны.

– А как ты это докажешь?

– Я повторю это дважды, – ответил Милоу и улетел в Вашингтон на вторую презентацию задуманного им секретного бомбардировщика, который не производил шума и был невидим.

6

МИЛОУ

– Его нельзя увидеть и нельзя услышать. Он будет летать быстрее звука и медленнее звука.

– Вы поэтому говорите, что ваш самолет досверхзвуковой?

– Да, майор Боус.

– А когда нужно, чтобы он летел медленнее звука?

– Когда он садится и, вероятно, когда взлетает.

– Вы уверены, мистер Уинтергрин?

– Абсолютно, капитан Хук.

– Спасибо, мистер Миндербиндер.

Заседание проходило на первом подземном этаже АЗОСПВВ, нового Административного здания особо секретных проектов военного ведомства, в круглом помещении, стены которого были обиты люситом цвета морской волны с узором из искривленных меридианов над деформированными континентами и с яркими декоративными скульптурными панелями, выполненными в свободной манере и изображающими бойцовых рыб, сражающихся с пикирующими на них хищными птицами. На стене за неровным рядом аккуратно подстриженных голов членов комиссии был изображен кондор с огромными крыльями и хищными золотыми когтями. Все присутствующие были мужского пола. Записывать что-либо было запрещено. Эти люди обладали острым интеллектом, а их коллективная память вполне заменяла стенографический протокол. Двое из членов комиссии уже с трудом подавляли зевоту. Все считали само собой разумеющимся, что помещение так или иначе напичкано «жучками». Заседания подобного рода были слишком секретными, а потому не могли оставаться конфиденциальными.

– Будет ли он летать быстрее света? – спросил полковник, сидевший в полукружье экспертов, сбоку от расположенной в мертвой точке фигуры председателя на самом высоком стуле.

– Он будет летать почти с такой скоростью.

– Мы его можем модернизировать до такой степени, что он будет летать даже быстрее света.

– При этом несколько возрастет расход топлива.

– Одну минуту, прошу вас, мистер Миндербиндер, одну минуту. Я хочу спросить у вас кое-что, – неторопливо вставил недоумевающий штатский с профессорскими повадками. – Как это ваш бомбардировщик будет бесшумным? У нас теперь есть сверхзвуковые самолеты, а они производят страшный шум, когда берут звуковой барьер, разве нет?

– Он будет бесшумным для экипажа.

– А почему это важно для врага?

– Это может быть важно для экипажа, – подчеркнул Милоу, – ведь никто не печется об этих ребятах так, как мы. Некоторые из них месяцами находятся в воздухе.

– А может быть, и годами, если используются рекомендуемые нами дозаправщики.

– А они тоже будут невидимыми?

– Если хотите.

– И бесшумными?

– Экипаж не будет их слышать.

– Если только не сбавит скорость, позволив тем самым звуку догнать самолет.

– Понимаю, мистер Уинтергрин. Все это очень хитро придумано.

– Спасибо, полковник Пикеринг.

– Сколько человек у вас в экипаже?

– Всего два. Двух подготовить дешевле, чем четырех.

– Вы уверены, мистер Уинтергрин?

– Абсолютно, полковник Норт.

На сидевшем в центре председателе были генеральские погоны. Он откашлялся, заявляя таким образом о своем намерении высказаться. Все присутствующие замолчали. Генерал выдержал паузу.

– Разве свет движется? – спросил он наконец.

Наступила мертвая тишина.

– Свет движется, генерал Бингам, – выдавил, наконец, из себя Милоу Миндербиндер, испытав облегчение от того, что ему это удалось.

– Быстрее всего остального, – с готовностью добавил экс-рядовой первого класса Уинтергрин. – Быстрее света почти ничего нет.

– И ярче тоже.

Бингам с сомнением повернулся к сидящим слева. Некоторые из них утвердительно закивали. Он нахмурился.

– Вы уверены? – спросил он, спокойно повернув лицо к специалистам справа. Некоторые из этих тоже испуганно закивали. Некоторые отвели глаза. – Это странно, – медленно сказал Бингам. – Вон на столике в углу стоит лампа, но что-то я не вижу там никакого движения.

– Это все потому, что он движется очень быстро, – предложил Милоу.

– Он движется быстрее света, – сказал Уинтергрин.

– Разве может свет двигаться быстрее света?

– Конечно.

– Вы не можете видеть свет, когда он движется, сэр.

– Вы уверены, полковник Пикеринг?

– Абсолютно, генерал Бингам.

– Вы можете видеть свет, только когда его там нет, – сказал Милоу.

– Позвольте я вам продемонстрирую, – нетерпеливо вскакивая, сказал Уинтергрин. Он выключил лампу. – Видите? – Он снова включил лампу. – Почувствовали разницу?

– Я понимаю, что вы хотите сказать, Джин, – сказал Бингам. – Да, я начинаю видеть этот свет, а? – Генерал Книгам улыбнулся и оперся на ручку кресла. – Объясните попроще, Милоу, как выглядит ваш самолет.

– На радаре? Противник его не увидит. Даже если на нем будет ядерное оружие.

– Как он выглядит для нас. На фотографиях и чертежах.

– Это секрет, сэр, до тех пор, пока вы не предоставите нам финансирования.

– Ом невидимый, – добавил Уинтергрин, моргнув.

– Понимаю Юджин. Невидимый? Это становится похоже на старину «Стелса».

– Да, он немного похож на старину «Стелса».

– На Б-2 «Стелс»? – ошеломленно воскликнул Бингам.

– Но только чуть-чуть!

– Он лучше, чем «Стелс», – поспешно вставил Милоу.

– И гораздо красивее.

– Нет, он не похож на старину «Стелса».

– Он ничуть не похож на старину «Стелса».

– Это меня радует, – с облегчением сказал Бингам и снова принял расслабленную позу в своем кресле. – Милоу, я могу с уверенностью сказать, что всем нам понравилось то, что я услышал от вас сегодня. Как вы называете ваш замечательный новый аэроплан? Уж это-то мы должны знать.

– Наш новый замечательный самолет мы называем Досверхзвуковой невидимый и бесшумный оборонительно-наступательный атакующий бомбардировщик второго удара «П и П М и М».

– Вполне подходящее название для оборонительно-наступательного атакующего бомбардировщика второго удара.

– Оно как бы само собой напрашивалось, сэр.

– Одну минуту, мистер Миндербиндер, – запротестовал тощий штатский из Совета национальной безопасности. – Вы говорите о враге так, словно он у нас есть. У нас больше нет врагов.

– У нас всегда есть враги, – возразил сварливый геополитик, который тоже носил очки без оправы и считал себя не менее умным. – Мы должны иметь врагов. Если у нас нет врагов, мы должны их создать.

– Но ни одна сверхдержава больше не противостоит нам, – возразил толстяк из государственного департамента. – Россия потерпела крах.

– Значит, снова наступило время для Германии, – сказал Уинтергрин.

– Да, у нас всегда есть Германия. А деньги у нас есть?

– Займите, – сказал Милоу.

– Немцы дадут, – сказал Уинтергрин. – И японцы тоже. А когда мы получим их деньги, – восторженно добавил Уинтергрин, – им придется обеспечить нашу победу в войне против них. Это еще одно прекрасное секретное оборонительное свойство нашего замечательного наступательно-оборонительного бомбардировщика.

– Я рад, что вы обратили на это наше внимание, Джин, – сказал генерал Бингам. – Милоу, я хочу выбить деньги под этот проект и сам буду его рекомендовать.

– Гаденышу? – с надеждой выкрикнул Милоу.

– Нет-нет, – с добродушным юмором ответил Бингам. – Для гаденыша пока рановато. Нам понадобится как минимум еще одно заседание со стратегами из других служб. А потом рядом с президентом всегда эти проклятые штатские, вроде Нудлса Кука. Нам понадобятся утечки информации в газетах. Я собираюсь начать искать поддержку. Ведь вы же знаете, что вы не единственный претендент.

– А кто еще?

– Один из них – Стрейнджлав.

– Стрейнджлав? – сказал Милоу. – У него ничего не получится.

– Стрейнджлав врет, – выдвинул свое обвинение Уинтергрин.

– Он в свое время проталкивал «Стелс».

– Что он еще надумал?

– У него это называется Многоцелевой доступный оборонительный несбиваемый фантастический новейший наступательно-атакующий бомбардировщик первого, второго или третьего удара Б-страшный Стрейнджлава.

– Он не будет летать, – сказал Уинтергрин. – Наш лучше.

– У Стрейнджлава название лучше.

– Над нашим названием мы еще работаем.

– Его Многоцелевой доступный оборонительный несбиваемый фантастический новейший наступательно-атакующий бомбардировщик первого, второго или третьего удара Б-страшный Стрейнджлава ни в какое сравнение не идет с нашим Досверхзвуковым невидимым и бесшумным оборонительно-наступательным атакующим бомбардировщиком второго удара «П и П М и М», – резко возразил Милоу.

– Что бы Стрейнджлав ни сделал, оно никогда не работает, верно?

– Я рад это слышать, сказал генерал Бингам, – потому что именно вы – те ребята, которых я поддерживаю. Вот его новая визитная карточка. Один из наших секретных агентов выкрал ее у одного из секретных агентов из другого снабженческого подразделения, с которым мы почти готовы вступить в открытую войну. Ваш бомбардировщик нам поможет.

Пущенная по столу визитная карточка была украшена двойным орлом Австро-Венгерской империи и тиснеными рыжевато-золотыми буквами, гласившими:

Партнерство Гарольд Стрейнджлав

БЛЕСТЯЩИЕ СВЯЗИ И СОВЕТЫ

ПРОДАЖА И ПОКУПКА ВТОРИЧНОГО ВЛИЯНИЯ

ВЫСОКОПАРНОСТЬ ПО ТРЕБОВАНИЮ

Примечание: информация на этой визитной карточке имеет ограниченное хождение.

У Милоу был удрученный вид. Эта визитка была лучше, чем его.

– Милоу, мы все участвуем в гонке века, целью которой является создание совершенного оружия, которое может уничтожить весь мир и принести неувядающую славу победителю, который первым им воспользуется. Тот, кто ведет эту игрушку, может быть назначен начальником Объединенного комитета начальников штабов, и я, Бернард Бингам, хотел бы стать этим человеком.

– Поддерживаем! Поддерживаем! – хором закричали офицеры по обе стороны от генерала Бингама, который излучал смущенное удивление; плотный штатский и тощий штатский тем временем угрюмо помалкивали.

– Тогда вам нужно пошевеливаться, сэр, – грубовато пошутил Уинтергрин. – Нам не нравится попусту протирать штаны, когда у нас есть такая горячая штучка, как этот самолет. Если вам, ребятки, он не нужен…

– Конечно, Юджин, конечно. Только дайте мне хороший рекламный материал, чтобы мы знали, о чем говорим, когда будем говорить с людьми о том, что вы говорили нам сегодня. Не очень подробный, чтобы нам не нарваться на неприятности. Парочку сочных абзацев, чтобы было броско и било в цель, и, может быть, какие-нибудь чертежи в цвете, чтобы у нас было представление о том, как он будет выглядеть. Чертежи совсем не должны быть точными, нужно только, чтобы они производили впечатление. И тогда дело пойдет вперед на полных парах. Со скоростью света, а? И, Милоу, у меня есть еще один неприятный вопрос, который я должен задать.

– И у меня, – сказал толстый.

– У меня тоже есть, – сказал тонкий.

– Дело деликатное, так что я заранее прошу прощения. Ваш самолет будет летать? Будет ли он выполнять то, о чем вы говорите? От этого может зависеть будущее мира.

– Неужели я стал бы вам врать? – сказал Милоу Миндербиндер.

– Тем более, что от этого может зависеть будущее мира, – сказал бывший рядовой первого класса Уинтергрин. – Я бы скорее соврал своей бывшей жене.

– Именно такие заверения мне и были нужны.

– Генерал Бингам, – сказал Уинтергрин со страдальческой торжественностью незаслуженно обиженного человека, – я знаю, что такое война. На Второй мировой я копал окопы в Колорадо. Я служил за океаном рядовым первого класса. Во время высадки в Нормандии я сортировал почту на Средиземноморье. В день Д я был на своем посту, я говорю о сортировочном помещении, и оно было ничуть не больше, чем это помещение, где мы сидим с вами сегодня. Я не щадил себя, доставая ворованные зажигалки «Зиппо» для наших парней, которые сражались в Италии.

– А я делал то же самое с яйцами, – сказал Милоу.

– Нам не нужно напоминать о том, что поставлено на карту. Никто здесь не осознает в такой степени моих обязанностей и не испытывает большего желания выполнить их.

– Извините, сэр, – почтительно сказал генерал Бингам.

– Разве что вы, генерал, или вот мистер Миндербиндер. Или ваши коллеги за столом с вами, сэр. Черт побери, я был уверен, что эти суки к чему-нибудь обязательно станут цепляться, – с тоской сказал Уинтергрин, когда они вдвоем вышли из зала заседаний.

Они вместе шли по извивающемуся коридору подземного комплекса, который кишмя кишел спешащими по служебным делам мужчинами и женщинами в штатском и в форме, их манеры свидетельствовали о неуемной энергии. «Вся эта сраная шайка, – недовольно буркнул Уинтергрин, – выглядела безбедно, стерильно и охеренно самоуверенно. Все женщины в форме казались миниатюрными, кроме тех, что носили офицерские погоны; эти выглядели пугающе огромными. И у всех у них, – бормотал Уинтергрин, виновато опустив глаза, – был охеренно сомнительный вид».

Направляясь к лифту, они миновали указатель со словами «Министерство юстиции». В следующем коридоре они увидели еще одну стрелку, на этот раз черную, указывающую на переход, ведущий к новому Национальному военному кладбищу. Открытые для посетителей части АЗОСПВВ с их сверкающими магазинами в парящем атриуме уже стали вторым по популярности местом среди гостей столицы. Первым по популярности был недавно открытый военный мемориал. Требовался специальный, совершенно секретный пропуск АЗОСПВВ, чтобы подняться выше или опуститься ниже забитых людьми прогулочных площадок и открытых балконов, изобилующих газетными киосками, буфетами и магазинчиками сувениров в стиле нуво арт деко и знаменитыми выставочными стендами, диорамами и тирами «виртуальной реальности», которые на международных архитектурных конкурсах уже были признаны непревзойденными.

Справа от них в цокольном этаже их внимание привлекла похожая на огнедышащую ракету переливчатая красная стрелка, которая указывала на табличку, гласившую:

Подземные этажи А – Z.

Стрелка резко устремлялась вниз, указуя на закрытую металлическую дверь с надписью:

ЗАПАСНЫЙ ВХОД

НЕ ПОДХОДИТЬ

НАРУШИТЕЛИ БУДУТ РАССТРЕЛИВАТЬСЯ

Дверь охранялась двумя вооруженными часовыми, которые стояли там, казалось, только для того, чтобы никого не подпускать к запасному входу. Большая желтая буква Б на глянцевитом черном фоне утешительно напоминала, что для удобства и защиты гостей и служащих здесь оборудовано новейшее бомбоубежище в стиле ретро.

У лифтов тоже стояли охранники, которые не говорили даже друг с другом. В лифте был установлен телевизионный монитор. Милоу и Уинтергрин не разговаривали и не шевелились, даже когда снова оказались наверху в главном вестибюле реального мира, где экскурсионные гиды вели экскурсионные группы от экскурсионных автобусов, припаркованных за вращающимися дверьми на зарезервированной площадке перед главным входом. Они так и не обменялись ни словом, пока не оказались на улице под моросящим весенним дождичком и не отошли подальше от величественного здания особых секретных проектов, где происходило заседание.

– Уинтергрин, – прошептал наконец Милоу, – а эти наши самолеты будут летать?

– А хер их знает.

– А как они будут выглядеть?

– Наверно, нам и это потребуется выяснить.

– Если от этого будет зависеть будущее мира, – сказал Милоу, – то нам, пожалуй, нужно заключить эту сделку, пока мир еще цел. Иначе нам никогда не заплатят.

– Нам понадобятся какие-нибудь чертежи. Ах, уж этот херов Стрейнджлав!

– И какой-нибудь текст для рекламной брошюрки. Кого бы нам для этого раздобыть?

– Йоссаряна.

– Он, наверно, будет возражать.

– Ну и хер с ним, – сказал Уинтергрин. – Хочет возражать – пусть себе возражает. Мы насрем на этого хера еще раз. К херам собачьим! Пусть себе этот херов хер возражает, это все равно ни хера изменит. Мы что, не можем насрать на этого хера еще раз? Вот дерьмо.

– Напрасно ты столько ругаешься в столице, – сказал Милоу.

– Никто, кроме тебя, меня не слышит.

Вид у Милоу был не очень уверенный. Мягкий грибной дождичек сеялся вокруг него, проникая сквозь призматическую дымку, венком обосновавшуюся у него на челе.

– Йоссарян в последнее время опять слишком много возражает. Я чуть голову сыну не оторвал, когда он сказал Йоссаряну, что это бомбардировщик.

– Не отрывай сыну голову.

– Я бы хотел нанять какого-нибудь второразрядного толкача на хорошей правительственной должности. И не слишком разборчивого, когда речь идет о деньгах.

– Нудлса Кука?

– Именно Нудлса Кука я и имел в виду.

– Нудлс Кук теперь слишком крупная фигура для таких штук. И нам понадобится Йоссарян, чтобы с ним связаться.

– Меня беспокоит Йоссарян, – задумчиво сказал Милоу. – Кажется, я ему не доверяю. Боюсь, он все еще честный.

КНИГА ТРЕТЬЯ

7

ОКРКАМИМ

Йоссарян поехал на такси через весь город в музей искусств Метрополитен на ежемесячное заседание ОКРКАМИМ; он успел на чтение анонимного предложения по созданию фонда разукрупнения с целью уменьшения музея, абсурдно разросшегося до невероятных размеров. Йоссарян заметил какое-то движение, нарушающее установившийся порядок, и увидел, что Оливия Максон повернулась и осуждающе устремила на него свои сверкающие черные глаза, потому что он, пряча улыбку, поглядывал на Фрэнсис Бич, которая вопросительно и восторженно подняла брови, глядя на Патрика Бича, разглядывавшего свои ногти и не обращавшего никакого внимания на Кристофера Максона, который, не слыша сдавленных смешков и шепота, размял в пальцах воображаемую сигару, послюнил ее воображаемый кончик, насладился воображаемым ароматом табака, вставил воображаемую сигару во вполне реальный рот и, глубоко затянувшись, погрузился в дремотный кайф.

ОКРКАМИМ, элитарный Общественный комитет по расширению культурной активности в музее искусств Метрополитен, являлся эксклюзивным органом, всего тридцать или сорок из семидесяти или восьмидесяти членов которого прибыли сюда сегодня, чтобы попытаться решить все тот же трудный вопрос: можно ли и каким образом, если можно, увеличить доходы от использования здания для проведения разнообразных встреч, свадеб, обручений, бридж-классов, показов мод и дней рождения или раз и навсегда прекратить эти несообразные с местом мероприятия.

Самой насущной потребностью была, как всегда, потребность в деньгах.

Для более подробного обсуждения на следующих заседаниях были представлены и включены в программу такие темы, как искусство сбора пожертвований, искусство заключения сделок, искусство связей с общественностью, искусство восхождения по социальной лестнице, искусство создания моделей одежды, искусство костюма, искусство обслуживания торжеств и искусство проведения без трений и своевременного завершения продолжающегося два часа заседания, которое было приятным, спокойным, ненужным и прошло без неожиданностей.

Возникшие шероховатости были аккуратно сглажены.

На рассмотрение исполнительного комитета было предложено последнее анонимное предложение, предусматривающее прекращение даже беглого рассмотрения всех анонимных предложений.

В баре соседнего отеля, куда скрылся после заседания Йоссарян с Патриком и Френсис Бич, Фрэнсис заказала джин с тоником, А Патрик Бич сидел со скучным лицом.

– Конечно, мне скучно, – с брюзгливой гордостью сообщил он жене. Я стал ненавидеть картины не меньше, чем разговоры о них. Господи, Фрэнсис, – капризно вздохнул он, приняв мученический вид, – ну зачем тебе нужно таскать нас двоих на такие сборища?

– Разве у нас есть занятия лучше? – мягко возразила мужу Фрэнсис Бич. – Благодаря этому мы получаем приглашения на массу других сборищ, которые даже хуже этого, разве нет? А если нас приглашают, это значит, что наши имена мелькают в газетах, и люди знают, кто мы такие.

– Это значит, мызнаем, кто мы такие.

– Это божественно.

– Я пообещал ее убить, если она будет употреблять это слово.

– Давайте о деле, – серьезно сказала Фрэнсис.

– Он, вероятно, просто пошутил.

– Ничего он не шутил. Джон, ты разве шутил, когда предлагал устроить свадьбу в этом автовокзале?

– Конечно, – солгал Йоссарян.

– И ты считаешь, что там можно устроить свадьбу? Шикарную?

– Вне всяких сомнений, – снова солгал он.

– Оливия Максон, – с кислой миной сказала Фрэнсис, – устраивает свадьбу для своей приемной племянницы или кого-то другого, и ей нужны свежие идеи. Она хочет провести свадьбу на какой-нибудь необыкновенной и оригинальной территории. Это ее собственные слова. Музей недостаточно хорош, потому что эти два еврея устраивали там прием, а два других еврея назначены опекунами. Это тоже ее слова. Бедняжка Оливия, разговаривая со мной, она всегда забывает, что я тоже еврейка.

– А почему ты ей не напоминаешь? – сказал Йоссарян.

– Я не хочу, чтобы она знала.

Все трое фыркнули от смеха.

– Зато ты хотела, чтобы это знал я, – с нежностью заворчал Патрик. – И все мое семейство.

– Тогда я была бедной и озлобленной актрисой, которая росла на драматических конфликтах, – сказала Фрэнсис. – Теперь я замужем за богатым человеком и храню лояльность классу, которому он принадлежит.

– У тебя дар на ходульные остроты, – сказал Патрик. – У нас с Фрэнсис самые счастливые совместные дни, когда я плаваю на яхте, а она остается дома.

– Я никогда не доверял высокой комедии, – задумчиво сказал Йоссарян, – потому что люди там говорят смешные вещи, а никто не смеется. Они даже не знают, что они часть комедии.

– Как и мы.

– Вернемся к нашей повестке, – Фрэнсис взяла бразды правления в свои руки. – Ради удовольствия Оливии я бы хотела посмотреть на эту свадьбу в автобусном вокзале. А ради собственного удовольствия я бы хотела, чтобы эта свадьба закончилась сокрушительным провалом.

– Я могу помочь с автовокзалом, – сказал Йоссарян. – Но вот провала я не гарантирую.

– Оливия внесет свою лепту. Она уверена, что сможет заинтересовать нашего новейшего президента. А Кристофер, с тех пор как получил отсрочку приговора и избежал общественных работ, раздает деньги направо и налево.

– Для начала это неплохо.

– Мэр непременно придет.

– Это тоже будет способствовать.

– И кардинал будет настаивать.

– У нас на руках все козыри, – сказал Йоссарян. – Если ты и правда хочешь, то я начну обследовать это заведение.

– У тебя там есть знакомые? – пожелала узнать Фрэнсис.

– Макмагон и Макбрайд, один – тот самый полицейский, а второй – заместитель директора. Макбрайд работал там детективом на полицейском участке…

– Там есть полицейский участок? – воскликнул Патрик.

– Это будет в новинку, – заметила Фрэнсис. – У нас под рукой будет своя охрана.

– К тому же это удобно, – сказал Йоссарян. – Когда мы все соберемся, они смогут дактилоскопировать гостей. Макбрайд должен знать, можно ли это устроить. Мы все очень сблизились, после того как моего сына Майкла там арестовали.

– За что?

– За то, что он вышел из метро и попытался вернуться, когда понял, что ошибся остановкой. Они пристегнули его наручниками к стене.

– Господи! – с гневом в голосе воскликнул Патрик. – Наверно, это было ужасно.

– Это чуть не убило нас обоих, – сказал Йоссарян с нервным, прорвавшимся помимо воли смешком. – Поехали туда со мной, Патрик. Я еду посмотреть там кое-что новенькое, а ты увидишь, что такое сегодня настоящая жизнь. Это не одни музеи.

– Я бы предпочел пройтись на яхте.

Патрик Бич, который был на четыре года старше Йоссаряна и Фрэнсис, родился богатым и умным и, в ранние годы осознав свою бесполезность, предался праздности. Как-то он заметил Йоссаряну, что в Британии, или в Италии, или в одном из немногих сохранившихся демократических обществ с истинно аристократическими традициями он, возможно, смог бы прославиться как ученый в какой-нибудь отрасли знаний. Но в этой стране, где любые интеллектуальные притязания считались лакейством, он от рождения был обречен стать дилетантом или профессиональным дипломатом, что, по его пониманию, было почти одно и то же. После трех скоротечных, поверхностных браков с тремя поверхностными женщинами он остановил окончательный выбор на Фрэнсис Розенбаум, чье сценическое имя было Фрэнсис Рольф, которая легко поняла его периодическую тягу к одиночеству и занятиям. Он с удовольствием и преувеличенной доброжелательностью говорил своим новым знакомым, с которыми, по его мнению, должен был обходиться корректно: «Я унаследовал свои деньги. Мне не пришлось в поте лица трудиться, чтобы оказаться здесь с вами».

Патрика не беспокоил тот факт, что многие его не любили. Но его патрицианское лицо могло принимать холодное выражение, а тонкие губы – дрожать от бессильного разочарования, когда он сталкивался с людьми, которые или были слишком тупы, а потому не чувствовали, что его снисходительность оскорбительна, или же слишком толстокожи, а потому пропускали его оскорбления мимо ушей.

– Оливия Максон, – подытожила Фрэнсис, – согласится на все, что я пожелаю, если только я ей внушу, будто инициатива исходит от нее самой.

– А Кристофер Максон всегда согласен на что угодно, – дал гарантию Патрик, – если ему есть с чем соглашаться. Когда у меня возникает желание поесть в одиночестве, я часто завтракаю с ним.

Когда у него возникало желание поесть в компании с кем-нибудь, он часто вспоминал о Йоссаряне. Они любили поболтать друг с другом, высказывая пренебрежительные суждения о настоящем или делясь воспоминаниями о пережитом во время Второй мировой войны – Йоссарян как удостоенный знаков отличия бомбардир на острове вблизи Италии, а Патрик как сотрудник военного информационного бюро в Вашингтоне. Патрик все еще испытывал почтительное восхищение каждый раз, когда разговаривал с человеком, который вызывал у него симпатию, который умел читать газеты с не меньшим скептицизмом, чем он сам; который получил одно боевое ранение, а один раз был ранен итальянской проституткой, ударившей его ножом; с человеком, который бросил вызов своим командирам и в конце концов вынудил их отправить его домой.

Фрэнсис с изрядным оживлением продолжила:

– Оливия будет счастлива, когда узнает, что ты участвуешь в этом деле. Она тобой очень интересуется, Джон, – лукаво заметила она. – Ведь ты уже год как разошелся с женой, но все еще не прилепился к другой женщине. У меня это тоже вызывает недоумение. Ведь ты говоришь, что боишься жить один.

– Но еще больше я боюсь жить не один. Я ведь знаю, что и следующей будут нравиться кинофильмы и телевизионные новости! А я не уверен, что смогу влюбиться еще раз, – жалобно сказал он. – К сожалению, все эти восторги, вероятно, принадлежат прошлому.

– А что, по-твоему, чувствует женщина моего возраста?

– А что бы ты сказала, – поддразнил ее Йоссарян, – если бы я тебе сообщил, что влюбился в сестру-сиделку по имени Мелисса Макинтош?

Френсис приняла предложенную игру.

– Я бы тебе напомнила, что в нашем возрасте после второго уикэнда от любви обычно мало что остается.

– А еще я испытываю влечение к привлекательной блондинке из Австралии; ее зовут Анджела Моркок, и она снимает квартиру вместе с Мелиссой.

– Ну, в эту я и сам мог бы влюбиться, – отважился вставить Патрик. – Ее действительно так зовут? Моркок?

– Мор.

– Мне показалось, ты сказал Моркок.

– Нет, я сказал Мор.

– Он сказал Моркок, – укоризненно сказала Фрэнсис. – И я бы предъявила тебе обвинение в безжалостном использовании невинных молодых трудящихся девушек для развратных целей.

– Она не невинна и не так уж молода.

– Тогда ты мог бы с таким же успехом начать волочиться за одной из наших вдовушек или разведенных дам. Ими можно манипулировать, но использовать их в своих целях – никогда. У них есть адвокаты и финансовые советники, которые никому не позволят втирать им очки, так как делают это сами.

Патрик скорчил гримасу.

– Джон, а как она разговаривала до поступления на сцену?

– Именно так, как я знаю. Некоторые люди сказали бы, что тебе повезло, Патрик, потому что ты женат на женщине, которая говорит одними афоризмами.

– И нас на это провоцирует.

– Это божественно.

– Дорогая, фу, какое говно.

– Милый, это непристойность, какую Джон никогда не позволил бы себе в присутствии нас двоих.

– Со мной он позволяет себе всякое.

– И со мной тоже. Но никогда в присутствии нас двоих.

Патрик бросил удивленный взгляд на Йоссаряна.

– Это правда?

– Клянусь своей задницей, – рассмеявшись, сказал Йоссарян.

– Так ты все разузнаешь? О нашей свадьбе в автобусном вокзале?

– Я отправляюсь прямо туда.

Рядом с отелем не было свободных такси. В конце квартала располагался Похоронный дом Фрэнка Кэмпбелла, зловещее заведение, старающееся угодить как можно большему числу отошедших в мир иной выдающихся жителей города. Перед дверьми этого заведения два человека, один в скромной одежде служащего, а другой – плебейской наружности с рюкзаком и туристской палкой, не поделив что-то, молча напирали друг на друга грудью, и ни один из них не взглянул на Йоссаряна, когда тот поднял руку и остановил такси.

8

«ТАЙМ»

Здание, в котором располагался офис М и М, куда Йоссарян собирался зайти позднее в тот же день, представляло собой сооружение средних размеров в японском комплексе недвижимости, известном теперь под названием Рокфеллеровский центр. Прежде здесь располагались журналы «Тайм» и «Лайф» и штаб-квартира издательства «Тайм Инкорпорейтед», компании, куда давным-давно – и в это же здание – поступил работать сочинителем рекламных текстов Сэмми Зингер, который незадолго до этого оставил преподавательскую работу в Пенсильвании, не согласившись подписать присягу на лояльность, из-за чего ему отказали в месте, приносившем всего три тысячи двести долларов в год; здесь же он встретил женщину, которая пять лет спустя стала его женой. Гленда была на год старше Сэмми, что было бы неприемлемо для его матери, будь она все еще жива, к тому же Гленда не была еврейкой, что могло бы расстроить его мать еще больше.