Текст книги "Лавочка закрывается"

Автор книги: Джозеф Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Мне снова приходится много смеяться, когда я вспоминаю прошлое. Мы оба знали так мало, а во многом я разбиралась лучше него. Я знала, что такое столовое стекло, а Лю ни о чем таком раньше и понятия не имел. Но когда я сказала, что хочу иметь столовое стекло, он постарался приобрести его для нашей первой квартиры. Оно появилось через одного торговавшего вразнос итальянца по имени Роки; Лю заводил знакомства с людьми такого сорта – предприниматель из разряда «доставал», берущихся за что угодно. Разодет он был всегда в пух и прах, даже когда заходил к нам на склад – как с выставки, и волосы набриалинены. Наша первая машина, подержанная, была куплена нами через Роки. Роки: «Тебе чего надо?» Лю: «Машину». – Роки: «Какой марки?» – Лю: «Шевроле. Цвет волны. Морской, она так хочет», – Роки: «Когда?» – Лю: «В марте этого года». В марте у нас была машина. Это был 1947, а машина была выпущена в 1945. А еще и столовое стекло, о котором Роки прежде тоже никогда не слышал, и я до сих пор помню, каким недоуменным взглядом он посмотрел на меня и как поскреб голову, откинув пальцами на затылок копну курчавых волос. Но больше никаких признаков того, что он никогда прежде о столовом стекле не слышал. А кто тогда о нем слышал? Но на следующей неделе мы его получили в двух разделенных на секции коробочках с фирменным знаком Вулворта – каждый предмет был в оберточной бумаге. И бесплатно. Свадебный подарок от Роки. Ну и ну! У меня до сих пор еще остались кой-какие предметы из этого набора, я их сохранила. А теперь прошло почти пятьдесят лет и – ну и ну! – еще раз, потому что Роки снова возник откуда-то из небытия и оказался партнером по этому участку земли в Калифорнии, и Лю сказал, что ему можно доверять. Они общались все эти годы, а Лю и словом об этом не обмолвился.

– Почему ты мне ничего не говорил? – пришлось мне задать вопрос.

– Он сидел в тюрьме, – сказал Лю.

Интересно, умеют теперь так крепко дружить? Лю был голоден до жизни, всегда голоден, ужасно честолюбив и всегда был как бы иностранцем в окружающем его мире, частью которого хотел быть, всегда хотел быть в этом мире и частью его. Он тоже мог бы поступить в колледж и учиться ничуть не хуже, чем любой другой, потому что все быстро усваивал, но он не хотел терять время. Его мать тоже меня любила – они все меня любили, – потому что я единственная заворачивала подарки для нее в оберточную бумагу и обвязывала лентой. Я много времени проводила, сидя с ней рядом, хотя мы и не могли толком разговаривать друг с другом. Идиш я плохо понимала, а она говорила почти только на нем, а вскоре у нее обнаружилось то, что доктора назвали затвердением стенок артерий головного мозга, а на самом деле это, вероятно, была болезнь Алцхеймера, и ее вообще почти все перестали понимать. Сегодня, кажется, у нас у всех болезнь Алцхеймера, если только мы прежде не умираем от рака. Возьмите Гленду, возьмите Лю.

– И моего отца тоже, – сказал Сэм. – И не забудь про инфаркты.

– Я не забываю. Моя мать умерла от инфаркта.

– И моя в конце концов тоже, – сказал Сэм.

Но я все равно сидела с матерью Лю. Моя хитрость была в том, чтобы на все отвечать «да». Время от времени требовалось и «нет», и по сокрушенному потряхиванию головы и какому-то бормотанию я догадывалась, что сказала не то, и когда моя тактика не срабатывала и понимания не возникало, я улыбалась и говорила: «Может быть».

Лю быстро все схватывал, и когда он вышел на ту крупную нефтяную компанию с предложением по установке счетчиков на мазутных обогревателях, он понял, что есть люди, с которыми ему никогда ни о чем не договориться, и места, куда он не сможет ходить, и у нас хватило ума оставаться в наших границах. Он никогда в жизни и не пытался вступить в гольф-клуб для янки, даже когда у него было там немало друзей, которые, вероятно, помогли бы ему в этом. Он получал большее удовольствие, приглашая их к нам. Мы оба быстро все схватывали, и когда у нас появились деньги на вторую машину, мы купили вторую машину. А когда в моду вошли иностранные машины, которые были лучше наших, мы купили и две иностранные.

Лю никогда не носил вещей из синтетических материалов, никогда в жизни, никаких заменителей. Хлопчатобумажные рубашки, сшитые на заказ, если только этот хлопок не был египетским. Когда, после всех этих войн с Израилем, Лю слышал про Египет, у него тоже начинал ходить желвак на лице. И сшитые на заказ костюмы в ателье, называвшемся «Силлс», когда еще никто не знал, что Джону Кеннеди там тоже шьют костюмы. И самое главное – маникюр, маникюр! Он никогда не уставал делать себе маникюр. Я точно знаю: это из-за грязи на старьевщицком складе, а потом в лагере для военнопленных. В конце, когда он уже и телевизор смотреть не мог, мы так и проводили время за маникюром. Я и педикюр ему делала, а он лежал на спине и улыбался. Мы много этим занимались после свадьбы; это было нашей тайной. Я просила сестер в больнице следить за его ногтями, если они хотят его отвлечь, и они это делали, даже штатные сестры.

– Знаешь, он умер, смеясь, – сказала я Сэму.

– Правда?

– Да. По крайней мере, так мне передали. – Я сказала это специально, и Сэмми подскочил от удивления. – Он умер, смеясь над тобой.

– Из-за чего?

– Из-за твоего письма, – сказала я и тихонько рассмеялась. – Я рада, что ты послал нам это длинное письмо о своем путешествии.

– Ты ведь меня просила.

Я рада, что просила его об этом. Когда это письмо пришло, я читала его Лю по частям, и мы много смеялись. Он взял его с собой в больницу, когда понял, что едет туда в последний раз, и читал его вслух сестрам. А по ночам он мог просить дежурную сестру почитать вслух ему. Сестры там были в восторге от него, могу поклясться, не то что эти капризные, надутые сестры здесь, в Нью-Йорке. Он всегда их расспрашивал про жизнь и говорил им комплименты, замужним с детьми и пожилым тоже. Он знал, как им поднять настроение и сказать то, что нужно, когда у них возникали трудности. «Мэри, скажи своему мужу, чтобы он держал ухо востро, потому что как только мне станет немного получше, ты будешь приходить ко мне на свидания после работы и в свои выходные, а ему пора самому учиться готовить обеды. И завтраки тоже, потому что иногда по утрам тебя с ним не будет». «Агнес, вот что мы с тобой сделаем. Завтра я выписываюсь. Ты заедешь за мной на своей „хонде“ в пять, и мы поедем выпить и пообедать в „Мотель“ на горе. Возьми с собой на всякий случай все, что может понадобиться, если захочешь остаться на всю ночь». «Агнес, не смейтесь, – добавляла я, потому что сидела тут же, рядом. – Он это вполне серьезно. Я видела его в деле и раньше, и он всегда получает то, что хочет. Именно так я и стала его женой». А путешествие и вправду было очень милым, то путешествие, планами на которое Сэм делился с нами в своем письме.

– Новая Зеландия, Австралия, Сингапур… – похвалила я его. – И еще вдобавок Гавайи, Фиджи, Бали и Таити? Ты все это серьезно?

– В основном. Но не Фиджи, Бали или Таити. Их я вставил для вас двоих.

– Ну что ж, это сработало. Он здорово радовался, представляя тебя во всех этих местах. «Бедняга Сэмми, – он сказал это дежурной сестре, когда она перечитывала ему твое письмо в ту последнюю ночь. Ты ведь знаешь, он умер ночью, а они позвонили мне утром, и это были практически его последние слова, Сэм. – Когда я ему нужен больше всего, мне приходится лежать в больнице. Этот бедняга отправляется без нас в кругосветное путешествие, а так до сих пор и не научился знакомиться с девушками».

КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ

32

СВАДЬБА

Автоматы развесили четыре тысячи фунтов первосортной икры на порции по одной восьмой унции и уложили на пятьсот двенадцать тысяч ломтиков хлеба, которые вместе с бокалами импортного шампанского разносились тысячью двумястами официантами среди трех тысяч пятисот очень близких друзей Регины и Милоу Миндербиндеров и Оливии и Кристофера Максонов, а также горстки знакомых жениха и невесты. Излишки были предназначены для предоставления вниманию прессы. Некоторое избыточное количество было зарезервировано для обслуживающего персонала. Остатки в ту же ночь были доставлены рефрижераторами в отдаленные приюты на окраинах города и в Нью-Джерси, где на этот день и эту ночь были временно изолированы бездомные и другие обитатели автобусного вокзала. Выселенные таким образом грязные попрошайки, проститутки и торговцы наркотиками были заменены обученными изображать вывезенных актерами, чье исполнение было признано более правдоподобным и приемлемым, чем поведение исконных обитателей автовокзала, место которых они заняли.

Икра в восьмидесяти художественно оформленных авторских бочонках по пятидесяти фунтов в каждом поступила в цеха Коммерческого подразделения по обслуживанию торжеств компании «Предпринимательство и Партнерство Милоу Миндербиндера». Бочонки были сфотографированы для последующего размещения снимков в популярных шикарных периодических изданиях, посвященных людям с хорошим вкусом и выдающимся общественным событиям масштаба свадьбы в семьях Миндербиндеров-Максонов.

Одетые в черные смокинги снайперы из Подразделения коммерческих убийств «М и М» были предусмотрительно размещены за портьерами в галереях и арках на многочисленных балконах автобусного терминала и получили задание следить главным образом за возможными незаконными действиями снайперов из городской полиции и нескольких федеральных агентств, в чьи обязанности входило обеспечение безопасности президента, первой леди и других правительственных чиновников.

Вместе с икрой и шампанским подавали сэндвичи к чаю, охлажденные креветки, моллюски, устрицы, салат из сырых овощей и печеночный паштет с мягким острым индийским соусом.

С самого начала Оливия Максон категорически заявила, что не допустит ничего вульгарного.

Но ее тревоги рассеял самоуверенный молодой человек за пультом управления компьютерной моделью предстоящей свадьбы, разыгрывающейся, словно она уже состоялась, на мониторах в диспетчерском центре связи здания АВАП, где было установлено оборудование для компьютерной модели с целью демонстрации и предварительного просмотра. Он ринулся к другому из шестидесяти видеоэкранов.

На этом экране после окончания события, которое еще не произошло, знаменитый журналист из одной газетной империи отвечал на вопросы, которые еще не были заданы.

«В этой свадьбе не было ничего вульгарного, – уверял он, еще даже не посетив свадебного торжества. – Я там был. Мне она показалась просто фантастической».

Оливия Максон, страхи которой на минуту улеглись благодаря этой утешительной демонстрации того, что было запрограммировано как неизбежное событие, вновь обрела уверенность и, порывисто сжав руку Йоссаряна, принялась стрелять еще одну сигарету, гася окурок другой, только что докуренной. Невысокого роста, темноволосая Оливия Максон, морщинистая, улыбающаяся и шикарно худая, как щепка, отнюдь не испытывала радости, узнав, что из-за непредвиденных обстоятельств – сильного удара, постигшего мужа, – она лишилась активной помощи Фрэнсис Бич; не радовала ее и необходимость в большей, чем ей бы того хотелось, степени полагаться на Джона Йоссаряна, с которым она никогда не чувствовала себя уверенно. Фрэнсис большую часть времени проводила дома, оберегая Патрика от нежданных посетителей.

Оборудование в командном фонаре Южного крыла автовокзала между главным и вторым этажами принадлежало Реалтерскому Агентству Гэффни, и беззаботный молодой компьютерщик, просвещавший теперь Йоссаряна, Гэффни и Оливию Максон, был служащим Агентства. Он представился как Уоррен Хэккер. Бордовый галстук у Гэффни был завязан виндзорским узлом. Плечи его пиджака из шерстяной ткани сегодня были квадратными.

Кристофер Максон отсутствовал, так как жена сказала ему, что пользы от него здесь не будет. Милоу, которому наскучил этот повтор события, происходящего в будущем, вышел на балкон. Отнюдь не чувствуя себя в безопасности вблизи от трансвеститов, стоявших за перильцами наверху и с радостной откровенностью поглядывавших вниз на людей и в том числе, как он догадался, на него, он спустился по эскалатору на главный этаж, чтобы дождаться там Йоссаряна и отправиться вместе с ним на разрешенную им экскурсию по терминалу, в которой он, как считал кое-кто из членов его семьи, должен был принять участие. Теперь, когда доход от его самолета был ему обеспечен, у него в голове были небоскребы. Ему нравилось его «Здание М и М», и он хотел еще. Кроме того, ему не давала покоя мучительная загадка: там, наверху, у него голова пошла кругом, когда на экране монитора он увидел на свадьбе себя самого во фраке; он произносил короткую речь, которой еще не читал, а потом, совершенно не умея танцевать, танцевал с темноволосой женщиной по имени Оливия Максон, с которой только что познакомился. Он не совсем понимал, на каком он небе.

Прежде чем спуститься вниз, он отвел Йоссаряна в сторону, чтобы перемолвиться с ним словом.

– Что еще за херня, – с отсутствующим видом спросил он, – с этой херовой икрой?

– Дело не в деньгах, – проинформировал его Йоссарян. – Все дело в этой херовой рыбе. Но теперь они считают, что выловленного хватит.

– Слава Богу, – сказала Оливия, еще раз услышав эту новость.

В общественных архивах музея искусств метрополитен имелись сведения о прецедентах, с содержащимися в них инструкциями и рекордами, на которые следовало равняться и которые следовало превзойти. Затея Миндербиндеров-Максонов затмит все предыдущие. Даже во время экономического спада страна купалась в деньгах. Даже среди нищеты находилось место для безумного расточительства.

Хотя стояла весна, главный флорист установил в пяти банкетных залах восемьдесят рождественских елок и окружил их тысячами горшочков с белыми нарциссами. На главном и втором этажах Южного крыла для танцев и оркестра было отведено по два помещения, а на главном этаже Северного крыла – одно. Начиная со второй половины дня, прожектора освещали входы на Восьмой авеню и на Девятой авеню, а также менее людные двери на боковых улицах. Внутри же, благодаря тонированному толстому стеклу в окнах главной наружной стены, протянувшейся на два городских квартала, возникала иллюзия массы солнечного света на витражном стекле. Подкатывающиеся автобусы за окнами было предложено рассматривать как хитроумное приближение к реальному миру. Равным образом был удостоен похвалы как создающий ощущение реальности доносящийся время от времени запах дизельных выхлопов, просачивающийся сквозь естественные облака женской парфюмерии и ароматических веществ, внедренных в вентиляционную систему. Все субподрядные поставщики провизии, флористы и другие организации, заключившие контракты с коммерческой компанией «М и М» по поставке провизии и обслуживанию торжеств, были обязаны подписать конфиденциальные соглашения с Подразделением коммерческих убийств «П и П М и М», и секретность этих конфиденциальных соглашений была широко разрекламирована.

Первый этаж Северного крыла, отделенного от Южного городской улицей, которую предстояло пересечь невесте со своей процессией, был превращен в часовню и банкетный зал для избранных. Осуществление этой перестройки потребовало удаления массивных лестниц, ведущих на подземный этаж, а также будки справочного бюро и огромной скульптуры, состоящей из раскрашенных двигающихся шаров, занимавшей ранее б о льшую часть этажа. Лестницы, будка и скульптура были выставлены под временным навесом в музее искусств Метрополитен в том месте, где обычно находился Большой зал музея, и это привлекло довольно большой поток посетителей и похвальные отзывы критиков. Сам же Большой зал музея за вознаграждение в десять миллионов долларов был отдан взаймы и перенесен в автобусный вокзал. Искоренение из Северного крыла лестниц и скульптуры освободило место для стульев и рядов скамеек из орехового дерева и, что еще более важно, для установки там, в автобусном вокзале, Храма Дендура из того же музея Метрополитен; этот храм с помощью мирных увещеваний под весьма убедительным давлением и платы в еще десять миллионов долларов был также отдан музеем взаймы на один вечер. Именно в Северном крыле вскоре будут наблюдать за реальной свадебной церемонией следящие за ней сейчас в диспетчерском центре связи. В этом пространстве оставалось и место для маленького головного стола для главных участников церемонии и их двух гостей из Белого Дома, а еще – для шести круглых столиков, рассчитанных каждый на десять персон, наиболее тесно связанных с происходящим событием и со знаменитостями за овальным столом перед колоннами храма. Алтарь внутри Храма Дендура был усыпан цветами и уставлен цветущими канделябрами.

Для раздачи в качестве призов и сувениров на выходе был закуплен один миллион сто двадцать две тысячи бокалов для шампанского. Во всех пяти банкетных залах было развешано огромное количество увитых веточками ивы сказочных люстр различных эпох. К веточкам ивы были добавлены пряди пальмовых волокон, а во всех листочках и на лапах всех восьмидесяти елок были крохотные мигающие лампочки. В качестве скатертей использовались восхитительные гобелены, на которых в шахматном порядке располагались свечи, повсюду были расставлены антикварные клетки с живыми птицами, редкие книга и столовое серебро различных эпох. Густые кусты летних астр в двух тысячах двухстах малазийских горшках, окружавшие все входы в главные залы автовокзала, способствовали превращению половины Южного крыла главного этажа АВАП в маленький Версаль с тысячами сверкающих в терракотовых горшочках огоньков, изображающих миллионы свечей. В ста четырех витринах по сторонам всех банкетных площадок находились живые актеры, принимавшие позы и изображавшие занятия мошенников, проституток, торговцев наркотиками, бежавших из дому детей, попрошаек, наркоманов и других отверженных, обычно населявших автовокзал. Расположенным в автовокзале магазинам, еще не обанкротившимся и приносящим прибыль, было заплачено, чтобы они работали всю ночь, еще более усиливая новизну окружающей обстановки и атмосферы, и многие гости в перерывах с удовольствием проводили время за покупками. Шестьдесят одна пара привлекательных близнецов женского пола – все, что удалось найти в мире для подобной работы – изображала русалок в пятидесяти с чем-то специально построенных искусственных бассейнах и фонтанах, а тридцать восемь пар близнецов мужского рода выполняли роль герольдов и знаменосцев и предлагали шутливые ответы на задаваемые им вопросы.

Повсюду был одетый в красные пиджаки обслуживающий персонал Администрации порта, готовый прийти на помощь гостям советами и указаниями. Авиатрансцентр автовокзала оставался открытым для перевозки в три главных аэропорта города тех гостей, которые с обильного мероприятия Миндербиндеров-Максонов спешили на обильные вечеринки в Марокко и Венеции, музыкальные фестивали в Страсбурге и Байрете, на выставку цветов в Челси или на Уимблдонский теннисный турнир в Англии.

Опытные кадровики-администраторы, проведя доскональное анкетирование, отсеяли неудовлетворительных кандидатов, оставив только благовоспитанных моделей и актеров из хороших семей со степенями из хороших колледжей; эти модели и актеры были наняты на исполнение ролей проституток обоих полов и других сирых, опустившихся представителей рода человеческого, обычно обитавших в автовокзале и добывавших там хлеб свой насущный; нанятые самозабвенно отдались исполнению своих ролей, проявляя добродушный юмор и подкупающее стремление к здоровому, полезному развлечению, завоевавшему сердца всех гостей в каждой из аудиторий. Сидевшие перед мониторами увидели, как к концу празднества актеры и модели, оставаясь в своих костюмах и продолжая играть свои роли, перемешались с гостями, что стало еще одним новшеством, значительно усилившим всеобщее веселье.

Другие актеры и актрисы и модели обоих полов, одетые под персонажи знаменитых полотен и фильмов, прохаживались по галереям автовокзала, принимая характерные позы героев, которых они изображали. Среди них были несколько Мерилин Монро, пара Марлонов Брандо в роли Стэнли Ковальски, то там, то здесь появлялся Хэмфри Богарт, была и пара умирающих Дантонов и не меньше, чем две, Моны Лизы, которых узнавали все. На официантах были свободные белые блузы и расшитые туники различных эпох. Подпольный Тотализатор и ресторан «Арби» на втором этаже, а также ресторан «Линдис» и бар внизу были перестроены под фламандские трактиры семнадцатого века и украшены безделушками и предметами искусства той эпохи. В одном из таких антуражей разместился тощий человек с молочно-белой кожей, розовыми глазами и копной медно-рыжих волос; вместо трубки он курил сигарету и смотрел вокруг всевидящим взглядом. Он был одет в брюки с подтяжками и имел при себе туристскую палку и зеленый рюкзак, и Йоссарян, который был смутно уверен, что видел его где-то в другом месте, не мог понять, находится ли этот тип на работе или являет собой продуманный элемент декора. Были там и несколько живых копий с автопортретов Рембрандта и одна Джейн Эйврил. Ни одного Иисуса Христа среди них не было.

После обеда гостям будет предоставлена возможность потанцевать или продефилировать мимо римских и греческих произведений искусства, чтобы купить хлеб Заро в «Хлебной корзинке Заро», или конфеты «Смешной фермер», или лотерейные билеты штата Нью-Йорк, или заглянуть в обувную мастерскую Драго или в один из соковых баров «Тропика», где гирлянды, кисточки и розетки в стиле Директории украшали выложенные из апельсинов пирамиды. Многие никогда прежде не видели пирамид из апельсинов. В центре обеденных столов находились позолоченные листья магнолий и весенние побеги, на мощных колоннах, величественно поддерживающих диспетчерский центр связи, были смонтированы льющие серебряный свет прожектора, а вокруг них роняли свои беловатые струи фонтаны и полоскалось и шуршало на искусственном ветерке множество похожих на паруса вымпелов и знамен корпораций. Один зал, ведущий к посадочным площадкам дальних автобусных рейсов на Кеношу, штат Висконсин, и к северному полюсу, был выполнен в стиле греческого возрождения и украшен итальянскими гобеленами, японскими фонариками, средневековыми доспехами и резными панелями орехового дерева из французского замка. Напротив этого располагался другой проход на посадку; характерной его особенностью была мебель эпохи Регентства, пухлые ситцевые подушки и резные поделки из красного дерева; все это располагалось за коваными чугунными воротами средневекового дворика. Двор Чарлза Энгельхарда, также взятый напрокат в музее искусств Метрополитен, сверкал розовыми и золотыми огоньками и был украшен пятьюдесятью тысячами французских роз и почти таким же количеством магнолиевых листьев, предварительно погруженных в золотую краску; пол отведенного под танцы зала был на этот единственный вечер разделен на квадраты, вручную выкрашенные в зеленый, желтый, красный и черный цвета.

Сорок семь распорядителей протокола из дипломатического корпуса помогали в тонком вопросе рассадки, принимая все меры, чтобы три тысячи пятьсот гостей расположились точно за отведенными им столиками, пусть и не всегда к их полному удовлетворению. Основной принцип рассадки, на котором в конце концов решили остановиться, оставлял многих из трех тысяч пятисот разочарованными и недовольными, но в то же время несколько смягчал эти чувства, потому что обиженные видели разочарование других.

Нигде не было никаких главных столов, кроме одного привилегированного – маленького столика, расположенного в Северном крыле перед Храмом Дендура таким образом, чтобы сидящие за ним оказались лицом ко всем остальным; этот столик предназначался для виновников торжества и, конечно, для президента и первой леди, при этом Нудлс Кук занимал место главного администратора страны, пока тот не явился собственной персоной.

Первая леди прибыла раньше, чтобы взять автографы у знаменитостей.

– Не могу понять, куда девался президент, – сказала пребывавшая в нетерпеливом ожидании Оливия Максон. – Пора бы ему уже и появиться.

Некоторым было известно, что президент прибудет специальным скоростным поездом с секретной ветки АЗОСПВВ в Вашингтоне прямо в АВАП. И, конечно, он будет среди последних прибывших, материализуется как раз вовремя, чтобы, широко улыбнувшись, помахать рукой, обменяться строго ограниченным числом рукопожатий и стать посаженным отцом невесты, чтобы тут же занять место рядом с женихом в качестве шафера М2. Это была еще одна из церемониальных новинок, обещавшая установить стандарт свадебных торжеств, может быть, не исключая даже свадеб членов королевских семей с их вековыми традициями.

Все остальные столы были круглыми, чтобы никто другой не занимал главного места, а стулья были намеренно выбраны демократически одинаковыми. А за каждым из остальных трехсот сорока четырех круглых столов вне Северного крыла разместилось по одному видному общественному деятелю и по одному мультимиллионеру или женщине, замужем за таковым. Мультимиллионеры были не очень довольны, потому что все они предпочли бы сидеть рядом с президентом, а если это невозможно, то с одним из восьми приглашенных миллиардеров, которые вполне осознавали свои метафорические роли божеств, трофеев, предметов вдохновения и декора. Некоторые из миллиардеров на той же неделе купили себе отели на Манхеттене только для того, чтобы было где принять друзей.

Кардинал просил посадить его с президентом или, если не с президентом, то с губернатором и мэром, одним владельцем какой-нибудь ведущей нью-йоркской газеты, по крайней мере, с двумя из восьми миллиардеров и одним физиком, лауреатом Нобелевской премии, чтобы убедить их обратиться в римскую католическую веру. Йоссарян вместо них подсунул ему Денниса Тимера, чтобы тот разъяснил ему кой-какие факты биологии, одного издателя газеты и одного отвергнутого мультимиллионера, который тщетно надеялся получить доступ к миллиардеру и поболтать с ним с глазу на глаз. Он усадил их за столик, с которого можно было хорошо видеть невесту – на стороне Южного крыла, выходящей на Девятую авеню, недалеко от полицейского участка и столика с Ларри Макбрайдом и ею новой женой, Майклом Йоссаряном и его старой подружкой Марлин, между магазином нижнего белья «Спорт-Пост», вблизи входа в полицейский участок, и «Ореховым домиком Джо-Энн». Там же был и Макмагон, вышедший из своей камеры, чтобы почтить присутствием Макбрайда и его новую хозяйку; на Макмагоне, находившемся на дежурстве, был не смокинг, а парадная форма капитана полиции.

Макбрайд был записан в очередь на представление президенту за свои выдающиеся заслуги в деле размещения трехсот пятидесяти одного стола для трех тысяч пятисот ближайших друзей Регины и Милоу Миндербиндеров и Оливии и Кристофера Максонов, которые не имели и не хотели иметь близких друзей, и в деле установки Храма Дендура и других монументальных сооружений в пяти сверкающих залах, а также оборудования танцевальных площадок с местами для оркестра. Кроме того, он нес ответственность за координацию деятельности других, специализирующихся в областях, в которых ранее у него не было никакого опыта.

Первоочередной задачей планирования являлась необходимость расчистить проход, чтобы свадебная процессия могла прошествовать почти через все Южное крыло от Девятой авеню до Восьмой авеню, до самой аптеки Уолгрина на углу, где повернуть в сторону от центра города, пересечь по переходу проходящую внизу Сорок первую, а затем войти в часовню и обеденный зал Северного крыла и остановиться перед алтарем внутри Храма Дендура. Храм Дендура, Патио Блюменталя, Двор Энгельхарда и Главный зал легендарного музея искусств Метрополитен, четыре знаменитые уголка музея, предназначенные для приемов и других общественных и рекламных мероприятий, были на один вечер перемещены в автобусный вокзал и размещены таким образом, чтобы рядом с каждым гостем находился какой-нибудь из этих знаменитых монументов, имевший свою достославную историю в деле служения человечеству на поприще поставки провизии для застолий.

Как это и было предусмотрено Макбрайдом, все гости могли, по крайней мере частично, лицезреть невесту и ее свиту, когда те достигали вершины эскалатора, ведущего с уровня подземки на стороне автовокзала, выходящей на Девятую авеню, и торжественно шествовали в направлении Восьмой авеню, а оттуда в Северное крыло. Этот проход, занимавший некоторое время, позволял осуществить необычную музыкальную программу и таким образом сделать происходящее событие еще более уникальным. Йоссарян с удивлением слушал первые знакомые ноты.

Вступительной темой к свадебной церемонии оказалась прелюдия к опере «Die Meistersinger». ^[104]

И именно под первые звучные, торжественные аккорды этой музыки Йоссарян наблюдал, как, паря в воздухе, словно из заоблачной дали, на вершине эскалатора явилась невеста. Музыка, продолжительность которой была достаточной для длительного пути, захлебнулась в небывало жизнерадостных аплодисментах. Ускоряющиеся и изменяющиеся темпы особенно заводили девочек-цветочниц и мальчиков-держателей обручальных колец, которые показали все, на что были способны, когда на две минуты и шесть секунд, необходимых для того, чтобы замыкающие свадебное шествие свернули в проход к боковому выходу в Северное крыло, зазвучала музыка «Танца подмастерьев». В Северном крыле, после того как невеста завершила разворот и пересекла улицу, оркестр церемонно заиграл «Призовую песню» из той же оперы Вагнера, заканчивающуюся на мягкой, трепещущей ноте в тот самый момент, когда невеста попадала в часовню и, наконец, останавливалась там, где с женихом и главными его сопровождающими ее ожидали кардинал, раввин-реформатор и шесть других священнослужителей различных конфессий. Здесь, в то время, когда произносились необходимые слова, музыка сменилась более тихим рефреном дуэта Liebesnacht ^[105]из «Тристана», при этом кардинал смотрел сквозь пальцы на то, что эта музыка одновременно божественна и чувственна, а раввин пытался забыть, что она сочинена Вагнером. В этой части церемонии счастливая пара была девять раз объявлена мужем и женой – восемью священниками и Нудлсом Куком, который все еще исполнял обязанности опаздывающего президента. Когда новобрачные отвернулись от алтаря и, прежде чем сойти на площадку для танцев, обменялись целомудренным поцелуем, зазвучали, как заранее сообщил об этом Хэккер, завершающие такты «Götterdämmerung» с их возвышающей душу темой «Искупления любовью».