Текст книги "Ангел света"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)

Хотя ничего забавного тут нет, ибо черепашья любовь слепа, и безжалостна, и лишена чувства… лишена внимания —словно валы, обрушивающиеся на берег.

Головы рептилий напряженно торчат из горбатых панцирей, тусклые глазки-бусинки смотрят не мигая. Точно оживший кусок камня или ком земли, существа из снов, упорные в своей борьбе, действующие вслепую, на ощупь… Ник с Изабеллой шагают дальше, и Ник вдруг слышит свои слова: он рассказывает ей случай из своего детства, о котором до сих пор ни разу не вспоминал… о том, как мальчишки пытались разбить черепаху о камень… и какой его тогда парализовал ужас… какое он испытал отвращение… хотя (и этого он, конечно, Изабелле не говорит), возможно, он и был одним из этих мальчишек, которые с гиканьем шмякали черепаху о камень и хохотали, глядя на ее неуклюжие попытки избежать своей участи, – возможно, лишь впоследствии он вообразил, будто испытывал при этом ужас и отвращение.

– Ну… мальчишки – существа жестокие, – говорит Изабелла.

Они идут дальше, хотя грохот прилива заглушает половину их слов. Мори то и Мори се; планы на будущий год; Мори хочет написать книгу об истории лобби по правам человека в конгрессе США; он подал заявление о предоставлении ему на год стипендии Фулбрайта для работы за границей (в Норвегии?.. Ник не расслышал и не хочет переспрашивать Изабеллу), хотя кто-то (видимо, начальник Мори) вроде бы не очень «рад» этим его планам… Ник исподтишка разглядывает голые ноги Изабеллы. Узкие, бледные ступни с красивыми, увязающими в песке пальцами и ногтями, покрытыми коралловым лаком, тонкие лодыжки. У Ника на ногах туфли, и он шагает без труда.

Вы считаете, что будете счастливы с ним,этого Ник не спрашивает, вы считаете, что этот человек сделает вас счастливой?

Летит песок, кричат чайки, и надо поддерживать разговор, потому что Мори, конечно, так хочет, так надеется, что они станут друзьями, – намерения у него самые добрые. Изабелла не скажет ему, что его друг Ник – высокомерный хвастун и мерзавец, а Ник не скажет ему, что его невеста – тщеславная пустышка и ее прелестный акцент скорее всего наигран.

– Здесь чудесно, – говорит Изабелла, повышая голос, чтобы перекрыть шум ветра. – Туман у тех скал – это ведь туман, верно? – смотрите, а там радуга… ну, почтирадуга…

Ник щурится и прикрывает глаза рукой. Хотя он ничего не видит, кроме нагромождения валунов в море у основания утеса, он что-то буркает в знак согласия.

Изабелла идет – с трудом – по самой кромке берега, проваливаясь в песок. Словно подвыпившая сомнамбула, она весело взмахивает руками.

– Без пяти три, – замечает Ник. Пожалуй, надо уже поворачивать назад.

До скалы Башни – одного из тайников, где Ник в детстве любил играть, – еще целая миля, а то и больше, до коттеджа Мартенсов идти назад тоже по крайней мере с милю. Хотя Изабелла оживленна и вроде бы полна энергии, Ник знает, как молодая женщина ее типа может вдруг выдохнуться.

Солнце ярко светит, но воздух прохладен. Морские водоросли, ламинарии, крохотные дохлые рыбешки, плавник, набегающая и уползающая пена. Море колышется. Ветер, и волны, и водяная пыль. Упорно пульсирует – не сердце Ника, а сам огромный океан, сливающийся с облаком на горизонте.

– Вы не устали, – спрашивает Ник, – не повернуть назад?..

Но Изабелла, ушедшая немного вперед, издает восклицание по поводу чего-то увиденного под ногами (морской звезды, раковины) и не слышит.

Они идут дальше. Далеко впереди что-то движется по пляжу – собака, но она заворачивает, следуя изгибу берега, и, когда Ник указывает на нее Изабелле, смотреть уже не на что.

– Здесь всегда пустынно, – говорит Ник. – Идешь – идешь милю за милей – и никого.

И Изабелла говорит:

–  Действительнопустынно.

С остова большой рыбы, хлопая крыльями, взлетают чайки. Изабелла подчеркнуто отводит взгляд. Ник, оглянувшись, видит – и на миг сердце у него замирает, пропускает один удар – их следы на мокром, плотно утрамбованном песке: его огромные ноги и ее маленькие, с четко обрисованными пальцами. Следы петляющие, пересекающие то в одну, то в другую сторону кромку прилива.

Они уходят назад и исчезают из глаз: берег делает здесь изгиб, и владения Мартенсов не видно.

Изабелла говорит. Ник снова поворачивается к ней, с извиняющимся видом приставляет к уху ладонь. Он не расслышал. Не слушал.

– Я знаю, вы не одобряете меня, – говорит она. – Вы и все остальные друзья Мори.

Ник настолько поражен, что теряет дар речи. Он чувствует, как краснеет: его поймали с поличным – ведь она все равно что прочла его мысли.

Голос Изабеллы звучит вызывающе твердо: возможно, она отрепетировала этот свой храбрый маленький спич.

– Я знаю, что не нравлюсь вам, – говорит она. – Я знаю, я это понимаю. Потому что он действительно необыкновенный человек. Вы думаете – все так думают, – что он достоин десятка таких, как я… и я не спорю… я понимаю… я ведь знаю, как все его любят. Но и я тоже люблю его.

Ник начинает было возражать, но Изабелла, решительным жестом взяв его за кисть, не дает ему сказать. Она быстро произносит:

– Нет. Я понимаю. Я вас не виню. Вы знаете его уже десять лет. Но я хочу объяснить… пожалуйста, позвольте мне объяснить. Мори видит во мне женщину, которая намного меня превосходит. Он любит ее, обожает ее. Мне кажется, я люблю его из-за этой женщины… я хочу дорасти до нее. Вы понимаете? Я люблю его из-за этой женщины…

Ник ужасно смущен, он не в состоянии даже отстраниться от нее.

– Я действительно люблю его, – со страстью, будто отвечая на вызов, говорит Изабелла. – Я люблю Мори так… как вообще умею любить.

ПЛАЧ ВЛЮБЛЕННОГО

– Красивая девушка, – говорит мистер Мартене, – красивые блестящие глаза, и зубы тоже – я особенно заметил зубы, белые, как жемчуг, и влажные… хищница. Поздравляю.

Три тридцать. Точнее, три тридцать две. У Мори пересохло во рту; с трудом дыша, он смотрит на стрелки и сначала даже не может понять, который час.

Громкие голоса, смех. Трещат петарды. Дети – племянники и племянницы Мартенсов или друзья племянников и племянниц – носятся как угорелые. Вниз – на пляж, вверх – к дому. Крики. Визг. Взрослые сидят на проросшей сорняками, выложенной плитами террасе, потягивают напитки и беседуют об инспекционном совете округа (который, насколько понимает Мори, насквозь прогнил) и необходимости твердо соблюдать границы зон. О том, что скоро непременно сделают разворот у бензоколонки «Сокони ойл». О болезни – по – видимому, раке – у общего знакомого, имени которого Мори никогда прежде не слыхал.

Мори медленно спускается на пляж, со стаканом в руке. Лед в нем почти растаял.

Птица с дивным оперением, златокрылая, но золото такое светлое, такое бледное, что перья кажутся серебряными. Прилетела к нему. На егоплечо… Существо из мечты. А эти глаза. Взгляд их пронзает тебя насквозь, так что теряешь почву под ногами.

«Хищница», – сказал мистер Мартене со своим хриплым смешком. Похлопав беднягу Мори по плечу.

Мистер Мартене раздобрел фунтов на двадцать с тех пор, как Мори последний раз видел его. Слишком много пьет, слишком много ест, а когда говорит, весь наливается странной неудовлетворенностью – буквально видишь, как пот каплями выступает на его бледном дряблом лице.

– Девушка прелестная, вполне серьезно, – говорит мистер Мартене. – Повтори-ка, когда свадьба? Поздравляю тебя.

И подмигивает – одновременно застенчиво и озорно. Словно красота – это что-то слегка непристойное и в мужском обществе должно прохаживаться на сей счет.

– Вот если б Ник мог… Но он так разбрасывается… Ты знаком с Амандой?.. Она работает у Солтонстолла, в Бостоне. Потом была та девушка из Шерманов – она нравилась нам с женой, и нам было жаль ее… ты же знаешь Ника. Ну, а теперь вот Джун… Он познакомил тебя с Джун?

– Да, – говорит Мори.

– Преподает в квакерской школе, славная девушка, тоже из хорошей семьи, – откровенно говорит мистер Мартене, отправляя в рот пригоршню земляных орехов. – Только, понимаешь, я не думаю, чтобы у нее хватило сил на Ника. Я хочу сказать, на то, чтобы управлять им. Не пасовать перед ним. Ему нужна именно такая женщина…

На горизонте появляются облака, растут. Сгущаются и как бы сталкиваются. Солнце по-зимнему тускнеет; кто-то на террасе восклицает, что упала капля дождя.

– Да нет, не может быть.

– Дождя не будет.

– А по радио говорили…

– Дождь, грозы? Предупреждали, чтобы лодки не выходили в море?

Мистер Мартене уводит Мори, явно намереваясь что-то ему показать. Мори не противится. В голове у него пусто, ноги как ватные. Прелестная серебристо-золотая птица, перья с отливом, так грациозна в извивах полета… А на пальце – егокольцо, вернее, бабушки Хэллек. («Очень красивое кольцо», – тихо произнесла Изабелла. Слегка нагнулась и поцеловала его. Волосы у нее качнулись, да, качнулись и задели его лицо, стояла тишина и звучала музыка, и все было не очень реально, хотя происходило на самом деле и Изабелла де Бенавенте стала невестойМори Хэллека. Глаза его наполнились слезами, пальцы задрожали. Он женится. Он любит и любим, и он женится. Все казалось ему не очень реальным, хотя вроде бы все именно так и произошло – несколько месяцев тому назад.)

– Ему нужна такая женщина, чтобы не тушевалась перед ним, – говорит мистер Мартене.

Мори, которому очень нравится Джун Пенрик, возражает:

– Но, по-моему, Джун достаточно сильная… По-моему, Ник и Джун вполне подходят друг другу.

– Ты так считаешь? – говорит мистер Мартене.

И уводит его, чтобы показать, как он подновил коттедж сзади. (Мори приставляет руку к глазам – вдруг ярко проглянуло солнце – и смотрит вниз, на пляж. Дети, несколько человек загорают. Бежит собака. А их нигде не видно. Сколько же времени? Без десяти четыре.)

Он мучительно глотает слюну. В горле – вкус песка, гравия. Где его стакан с питьем? Должно быть, он куда-то его поставил.

– А Ник признался тебе – насчет Джун? – спрашивает мистер Мартене.

– Что значит «признался»? – спрашивает Мори.

– Я хочу сказать… ну, ты же понимаешь… говорил он с тобой откровенно… о своих планах или о ее планах… намерены ли они… это у них серьезно? – говорит мистер Мартене. – Я не имею в виду, есть ли у них… ну… словом, ты понимаешь…

И голос его замирает. По-видимому, он слегка смущен.

– Ник с большим уважением относится к Джун, – говорит Мори. Еще один – последний – взгляд через плечо. Пляж, скалы, серо-зеленые волны, с грохотом разбивающиеся о берег, тысячи сверкающих бликов, которые словно ножом режут глаза. Они пошли влево, на север, после обеда. По настоянию Мори. По его молчаливому настоянию. (Он сказал Изабелле, когда они ехали сюда: «Пожалуйста, не обращай внимания на манеру поведения Ника – он иногда бывает слишком самоуверенным, слишком прямолинейным. В школе из-за этого у него было немало врагов. Но есть у него и друзья, верные друзья. И ты знаешь, каким другом он был мне. Просто игнорируй его сарказм, если он будет саркастичен, не обижайся на его подтрунивания и постарайся найти возможность поговорить с ним наедине… Он совсем другой, когда один. Когда не старается произвести впечатление на аудиторию»…)

– Значит, «относится с уважением», – сухо произносит мистер Мартене, – ну еще бы. Ведь как-никак это Пенрики… Да и сама Джун… Она приедет сегодня попозже – Ник не говорил? Вам вчетвером следовало бы… Было бы так славно…

Мистер Мартене умолкает. Он резко проводит сгибом голой руки по потному лицу, словно его вдруг осенило – или бедняге Мори только так кажется? – что его сын и невеста Мори слишком долго гуляют.

По счастью, мистера Мартенса и Мори отвлекает взрыв петард – мистер Мартене едва не наступил на них сандалией-и дети, с хохотом разбегающиеся в разные стороны по жесткой траве; мистер Мартене в бешенстве кричит на них:

– Убирайтесь к черту отсюда! Ах вы паршивцы! Да как вы смеете! Чем вы тут занимаетесь! – И, обращаясь к Мори, убежденно произносит с возмущенной, усталой улыбкой: – Они нынче избалованы до безобразия. Детки моей сестры. Куда хуже, чем был Ник в их возрасте. А вон там их целая банда – в том доме с черепичной крышей, видишь?.. На пляже у нас с каждым годом становится все хуже.

– Да, – рассеянно произносит Мори.

– Так вот насчет Ника и Джун, – говорит мистер Мартене, – он ничего не говорил?.. Я имею в виду – тебе? Я хочу сказать… понимаешь ли… мистер Пенрик-то говорил с ним вообще? По-моему, они с радостью залучили бы кого-нибудь вроде Ника в свою «Вестерн электрик»… это, конечно, не совсем по его специальности… законы, регулирующие деятельность корпораций… и я знаю, он жаждет другого – или воображает, что жаждет… жизненные обстоятельства не могут не утихомирить его… как ты думаешь, Мори?

Мори, вздрогнув, поднимает на него взгляд. Как он думает – о чем?..

– Сегодня это – политика, и он старается заинтересовать Солтонстолла, чтобы тот помог ему, завтра это – гражданские права, и он хочет поехать в Вашингтон, чтобы работать с тобой; послезавтра это – криминалистика: у него есть кое-какие идеи – я уверен, он тебе говорил – насчет реформы судов. Потом он хочет взять отпуск на год – в его – то возрасте! – в момент, когда решается вся его жизнь! – и поработать по линии ООН в Женеве и в других местах, возможно, в Африке. В Юго-Восточной Азии. Преподавать английский. Изучать языки, местные верования, обычаи – такого рода вещи. Точно мир будет ждать, пока он вернется и продолжит свою карьеру… А Ник, несомненно, знает толк и в бизнесе – когда-нибудь он, может, еще всех нас основательно удивит.

– В бизнесе? – с сомнением повторяет Мори. – Не думаю.

– В бизнесе, недвижимости, биржевых делах. Всего и не перечислишь. Ему нравится возиться с деньгами – деньгами других людей, нравится заниматься спекуляциями, капиталовложениями… но сейчас он, конечно, занимается не этим. Вот почему я и подумал, что отец Джун, возможно, связывался с ним. Ты ничего не слышал? Нет?

– Не слышал, – говорит Мори.

Он вглядывается в небо. Там – ничего. На часы больше не смотрит.

– Единственное, чем Ник вообще не интересуется, – это делами своего отца, – говорит мистер Мартене с хриплым, неуверенным смешком. – Музыкой не пожонглируешь, не поторгуешь.

Мори бормочет что-то невнятное. Кожа у него зудит в десятке мест, но он не осмеливается почесать: только начни-и уже не остановишься.

– Вся беда моего сына, – говорит мистер Мартене, кладя жаркую руку на плечо Мори, дыша в лицо Мори сладковатым запахом виски, – в том, что мозги у него работают слишком быстро. Это какой-то демон, хуже компьютера. Он вычисляет людей и их возможности, даже – представь себе! – толком не разобравшись в человеке. В колледже, затем на юридическом он боготворил то одного профессора, то другого, а потом что – то выходило не так, и он начинал их ненавидеть, но они все же были ему нужны, ты же знаешь… уж ты-то, конечно, знаешь… Ник ведь прирожденный протеже, верно?., ему бы в Верховном суде быть клерком… так что я перестал и пытаться что-либо понять. Но ты, конечно, все это знаешь, ты же знаешь Ника лучше, чем я.

– Я думаю, что все это не совсем так, мистер Мартене, – говорит Мори.

– Да зови ты меня, ради Бога, Бернард!.. Я ведь еще не полная развалина. Зови меня Бернард, идет?

– Хорошо, да… извините…

– Ник зовет меня Бернард, ты слышал?.. Правда, уважение в тоне не всегда проглядывает. Начал так меня звать, когда уехал в школу – ему было тогда четырнадцать.

– Да, – еле слышно произносит Мори.

– Слишком он всегда был откровенен, этот маленький мерзавец. Я знал,что он станет законником, и знал,что законник из него выйдет неплохой…

Мори хочется разрыдаться и удрать от этого словоохотливого старого болвана. Эдакий опухший, мягкий, дряблый вариант Ника. Живот нависает над красивым кожаным поясом, волосатые руки выше локтя – точно два окорока. Почти такой же высокий, как Ник, с такими же хитрыми, умными, часто моргающими глазами и четко очерченным ртом; в прошлом – красивый мужчина, это Мори понял бы, даже если б и не видел Бернарда Мартенса на старых фотографиях. (За роялем – с ангельским и одновременно самоуглубленным выражением лица. Чуть приподнятый подбородок. «Благородный» профиль.) Даже голос как у Ника – почти что. Гремит и замирает, переходя от хорошо модулированного баритонального звучания к хриплому, царапающему слух, ворчливому басу. У Ника плечи и руки выше локтя – мускулистые, а у мистера Мартенса – дряблые и обвисшие. Эдакий разжиревший аристократ, которому от этого явно не по себе, – гедонист, лишенный радостей жизни, интеллигент, озлобленный против всех и вся. «Художник», ставший из-за неудач в искусстве (и в делах) неуклюжим циником.

– Послушай, мальчик мой, не давай ему тебя использовать, – тихим заговорщическим шепотом произносит мистер Мартене. – Я хочу сказать… я знаю, что ты благодарен ему за определенные вещи… например, за ту историю в Онтарио… я знаю, что вы очень близки… ты доверяешь ему… но…

Мори испуганно отшатывается, словно отец друга ударил его – или приласкал.

– У меня нет достаточных оснований так говорить… я сам не знаю, что говорю, – смеется мистер Мартене, – но… но… словом… видишь ли…

Миндалевидные глаза на толстом лице, которые так хитро и умно подмигивают, рождают смятение – это же глаза Ника!

Мори вспыхивает и отворачивается. Кожа у него горит от зуда – на лбу, на шее, на пояснице, на ягодицах. Ему кажется, что он сейчас лишится чувств; перед его мысленным взором возникает видение: Ник и Изабелла на траве в укромной бухточке, к переплетенным телам прилип мокрый песок… Ласкают друг друга в панике, в спешке. Ведь у них совсем мало времени.

Мистер Мартене ведет его дальше, будто ничего и не происходит. Болтливый пожилой мужчина, со стаканом в руке, в плетеных сандалиях, показывает гостю «новое крыло». Длинная комната, окнами выходящая на утес, в дальнем конце – стеклянные двери; недостроенный камин из дикого камня. Пол будет из сосновых досок, но мистер Мартене уже сейчас недоволен. Кто-то – архитектор или подрядчик – вроде бы надул его.

– Никогда не связывайся с архитектором, – говорит он, – вы с… как же ее звать… Изабелла… да.

Изабелла… так вот вы с Изабеллой просто поездите по Вашингтону и посмотрите, где что продается, и выберите себе дом, покупайте дом уже готовый, в котором жили люди, – собственно, чем старее, тем лучше… впрочем, мне незачем говорить это тебе или ей. Забудьте о доме, какой вам виделся в мечтах, – плюньте. Доверять никому нельзя…

Мори спотыкаясь расхаживает по комнате, притворяется, что рассматривает ее. А смотреть почти не на что: незаконченные стены, незаделанные концы проводки, мусор под ногами. Кто-то оставил мешочек из-под завтрака, банановую кожуру, бутылку из-под кока-колы, окурки. Что же сказать? Чем восхититься? Камин – вот это действительноприятная штука… да и стеклянные двери, и вид…

Что я тут делаю? —в исступлении думает Мори. Где Изабелла?..

Мистер Мартене указывает на что-то – явно на какой – то дефект – и разражается ворчливым монологом. Эти зазнайки архитекторы… а как растут цены на строительные материалы… а почасовая оплата плотникам, электрикам, водопроводчикам, да и чернорабочим тоже. Он до того взбешен, что, брызгая слюной, начинает хохотать.

– Комната будет очень красивая, – еле слышно произносит Мори. – А вид…

Мистер Мартене продолжает скулить. Мори осторожно ходит по комнате, трогает голые бревна, постукивает костяшками пальцев по оконному стеклу. Он просто не может не смотреть на пляж, хотя и знает, что Ник с Изабеллой пошли в другую сторону.

Заблудились, неужели заблудились, но это, конечно, ерунда – как можно заблудиться на пляже. К тому же Ник всю жизнь ездит на остров Маунт-Данвиген.

Капля дождя – растеклась звездой. По грязному зеркальному стеклу.

Небо затягивают тучи, горизонт исчезает в тумане, в воздухе пахнет сыростью и слегка холодает. Собирается буря. Ветер, ветры меняют направление. Дует с востока. С океана, воет, даже как-то возбуждает. Но мысли Мори, конечно, о другом.

(Все знают? Говорят об этом?.. Жалеют его?)

(Смеются над ним. Бедняга. Еще и не женился, а смотрите – какое вызывающее поведение!)

Время? Две-три минуты пятого.

Изабелла в общем-то не хотела ехать на остров Маунт – Данвиген. Хотя, конечно, сказала она, ей не терпится познакомиться с Ником. Но их же с Мори пригласили Мейзары на свою коневодческую ферму в Брин-Дауне, штат Виргиния; туда должны были приехать несколько школьных подруг Изабеллы, в том числе дочь французского посла, которая так любит Изабеллу. И было бы неполитично упустить такую возможность, сказала Изабелла со своим прелестным акцентом, чуть смущенно дернув носиком: она-де ненавидит себя за то, что знает такие вещи, а тем более об этом говорит, – нет, это было бы совсем неполитично: ведь приглашен один из коллег Мори (собственно, один из его соперников), и уж он-то наверняка там будет. И…

Тем не менее они отказались от поездки. И отправились на остров Маунт-Данвиген провести Четвертое июля с Мартенсами и их гостями.

И если Изабелла была хоть на миг этим огорчена, она не подала и виду.

Конечно же, сказала она, ей хочется познакомиться с Ником Мартенсом. Она хочет познакомиться со всеми друзьями Мори.

Мистер Мартене вздыхает и чересчур сильно – не без опасения думает Мори – ударяет по балке, поддерживающей часть потолка. Поймав свое отражение в стекле, он напыщенно изрекает:

– По мере того как идут годы, мой мальчик, надо учиться воспринимать уродливую скотину, которую ты видишь в зеркале, без жалости и отвращения. Помогает, если думаешь о нем в третьем лице. Помогает.

Мори, не очень понимая, какой реакции от него ждут, хочет рассмеяться. Горло его неожиданно перехватывает спазма, и вместо смеха он слышит всхлип.

Но нет, нет. Не может быть.

Они же всего лишь пошли прогуляться, они же всего лишь бродят по пляжу. И разве он сам этого не хотел?.. Чтобы они познакомились.

«Вы значите для меня больше всех на свете, – застенчиво прошептал он. – Вы двое».

Вы двое.

О, любовь.

Он моргает, щурится и вдруг видит их – видит пару: стройная молодая женщина и высокий молодой мужчина бегут к коттеджу. Вовсе не держась за руки. Не касаясь друг друга. Бегут, потому что небо такое грозовое и уже упали первые капли дождя.

Он щурится, он видит их. Как они спешат мимо брошенных детьми песочных замков и рвов. Молодая женщина в прямом малиновом платье, молодой мужчина в белых шортах…

Но это, конечно, не Изабелла и не Ник.

У Мори пересыхает во рту. Резко пересыхает. Он пытается сглотнуть слюну, но не может. Кровь стучит в висках. Он слышит издалека голос отца Ника. Слова, слова, слова, паутина слов, плач влюбленного, которому нет конца. Что есть скорбь мира, если не горе любви, выраженное в столь многих и разных словах?!

Архитектор, подрядчик, мелкое жульничество, но чего можно ждать в наши дни…

Плач мистера Мартенса обрывается. Он смотрит на Мори, и цинично-клоунское выражение сразу сбегает с его лица.

Внезапно он говорит:

– Знаешь, что, я думаю, произошло, Мори: по-моему, Ник… ты же знаешь Ника… решил показать ей окрестности… Изабелле… я думаю. Ник скорее всего отправился к скале Башне… ты знаешь, где это?., милях в двух по берегу… а может, и больше… я думаю, он, наверно, захотел показать Изабелле эту скалу, это ведь своего рода достопримечательность острова, он играл там мальчишкой… а это оказалось дальше, чем он предполагал… и они не рассчитали время… а сейчас погода, меняется и, может…

Мори просто не в силах смотреть на мистера Мартенса. Он проводит указательным пальцем по доске и морщится от того, что она вся щербатая.

– Ты знаешь скалу Башню? – спрашивает мистер Мартене. Этаким вдруг приподнятым тоном, словно давая пояснения больному ребенку. – Это самая настоящая достопримечательность нашего острова, каприз природы… Огромный камень, похожий на яйцо, стоит на скале над морем, это недалеко от Северобережной дороги, милях в восьми от моста…

Мори прикрывает глаза. Ему кажется, что он сейчас упадет, но через секунду это, конечно, проходит. Он сглатывает слюну, поворачивается к мистеру Мартенсу и умудряется вежливо сказать, что он знает скалу Башню – он ее видел: Ник однажды бегал с ним туда по пляжу.

– Ах да, – говорит мистер Мартене: ему не по себе, хоть он и улыбается, – тогда ты знаешь, где это… я хочу сказать, ты знаешь, что это не ближний путь. Расстояние немалое.

– Немалое, да, – говорит Мори.

Четверть пятого. Но больше он не станет смотреть на часы.