Текст книги "Лицедеи Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

Теперь я совершенно ясно понимал, что опознание и принятие в стаю связано с запахом. Вероятно, их запах служил стае своеобразным паролем. Если у кого-то он есть, его принимают. Если запаха нет, или он недостаточен, то это сигнал к атаке. Скорее всего, именно недостаток запаха стаи вызывает рефлекс нападения. А пронзительный визг, столь ужасающий, столь душераздирающий и всепроникающий, который привлёк внимание других животных, был, по-видимому, чем-то вроде сигнала «чужак среди нас», так сказать сигнал опознания чужака. Именно на него среагировали остальные животные стаи, именно визг вызвал столь бурную реакцию, реакцию защиты, или если можно так выразиться реакцию отторжения чужака. Ясно, что визг сыграл роль сигнального рельса требующего ответного нападения от всех членов сообщества уртов.

Я задумчиво смотрел на стаю. Сейчас она уже была относительно спокойна. И не осталось никаких следов Ним-Нима.

Я оглянулся назад, бросив взгляд на мужчин, стоявших на гребне холма. Слины всё ещё были на поводках. Возможно, они хотели, прежде чем они спустят животных, дать мне ещё немного времени, чтобы у меня была возможность подумать и представить то, что очень скоро должно произойти со мной.

Я снова уставился на стаю. Всё дело в запахе, я уже был в этом уверен. Это объясняло, почему чужой урт, даже того же самого вида, уничтожался при попытке присоединиться к данной конкретной стае. Это объяснило, и то почему Ним-Ним был отвергнут уртами. За время, проведённое в тюрьме, а это ни много ни мало почти шесть месяцев, он потерял запах стаи. Я вспомнил, что и Царствующие Жрецы опознавали, кто был «из Гнезда», а кто не был именно по запаху Гнезда. Конечно, этот запах приобретался, после того, как человек проводил в гнезде некоторое время. Предположительно, точно так же запах стаи может быть приобретен после некоторого времени нахождения в стае. Но тогда каким образом первый из людей-уртов смог попасть в стаю впервые? Я подозревал, что это произошло сотни лет назад.

Какой-то не иначе очень умный человек, или группа людей, должно быть, поняли суть проблемы. Возможно, они решили эту задачу, а потом, со сменой поколений, эта тайна была вновь утеряна, или сознательно забыта, чтобы другие не смогли выдать её врагам, а те не использовали в своих интересах и во вред народу людей-уртов. Теперь же, люди-урты рождаясь среди грызунов, просто растут в стаях, впитывая их запах, и не задумываются над этим вопросом, полагая, что так и должно быть, поскольку так оно и было с незапамятных времен. И всё же, подумал я, неужели никто и никогда не задумывался над этим? Ведь нельзя же всегда полагать, что это – просто необъяснимый факт, данный людям, нечто, что не должно быть исследовано ими. Ведь не могло не быть причины в том, почему трава зелёная, и небо голубое? Не могло не быть причины движения ветров и вращения ночного неба, или скажем в том, почему мужчины – это мужчины, а женщины – это женщины?

Внезапно я прыгнул к трупу урта, который со сломанной шеей валялся рядом со мной. Бросив взгляд на вершину холма, я отметил, что Фламиниус ещё не отдал команды спустить слинов. Бешеным рывком я выломил острый длинный резец из верхней челюсти мертвого животного, и затем, лихорадочно, со всей возможной энергией и спешкой, втолкнув его в кожу, потащил вниз, разрывая шкуру напополам, помогая себе руками, и даже зубами. Торопясь, как никогда в жизни, я принялся срывать шкуру с трупа. Надеюсь, они подумали, что я сошел с ума. Однако, я не стал себя успокаивать, уверен Фламиниусу не потребуется много времени, чтобы понять моё намерение.

Я мельком мазнул взглядом по гребню холма. Слины, уже были спущены с поводков, и мчались вниз по поросшему редкой травой склону.

Я продолжил свою работу, стараясь не думать о приближающейся зубастой смерти. Часть шкуру была сорвана. Работая ребром ладони, как ножом, я втискивал ей между шкурой и горячим подкожным жиром. Потом я поставил ногу на грудную клетку и надавил, ослабил давление, снова надавил, и опять ослабил, затем, выворачивая грудную клетку, потащил шкуру, понемногу стягивая её с тушки. Не отрываясь от работы, бросил взгляд на стремительно приближающихся слинов. Я уже мог разглядеть их горящие нетерпеливой яростью глаза. До меня им оставались считанные ины. Большая часть шкуры была в моих руках, но времени на её отделение от безвольно болтавшейся головы у меня уже не оставалось. Наступив ногой на окровавленные останки, я диким рывком оторвал свою добычу то тела и внутренностей и, прижимая это обеими руками к бёдрам, вошёл в стаю.

Свежесодранная шкура была ещё тёплой, влажной и липкой. Мои ноги и бедра были покрыты кровавыми потёками. Я протискивался между уртами, стремясь увеличить расстояние между мной и границей стаи. Мех грызунов был теплым и маслянистым. Я даже чувствовал их ребра и движение мускулов под кожей животных. Носы их поворачивались вслед за мной. Я торопливо, не разбирая дороги, прорывался к центру стаи. В этот момент первый слин достиг края этого живого бурого озера и, не заботясь о последствиях, нырнул в него вслед за мной. Он, азартно порыкивая, проворно побежал прямо по телам плотно стоявших уртов. Его челюсти щёлкнули в считанных дюймах от моей ноги, но на большее у него не осталось времени. Он повалился на землю под напором разъярённых грызунов. Я же продолжая расталкивать уртов, двигался к противоположному краю стаи, до которого ещё оставалось не меньше полтораста ярдов. Вдруг, позади меня снова раздался тот самый ужасный визг урта – сигнал опознания чужака.

Слин – упорный следопыт, говорил я себе. Он – бесстрашный, решительный, упрямый охотник. Такие мысли мелькали в моей голове раньше, когда я только подошёл к краю стаи. Казалось, они призывали меня обратить на что-то внимание, на что-то важное, но, в тот момент я никак не мог ухватить их истинного значения. Тогда, они так и застряли на границах моего сознания. Но теперь, я понял то, с чем забавлялся мой мозг. Изумительная, поразительная возможность, в которой в тот момент я не смог полностью разобраться. И эта возможность, теперь, когда я полностью был осведомлён о ней, казалась безнадёжно устаревшей, но всё равно необыкновенно интригующей. Но разве я не поступил инстинктивно и немедленно, практически так, как было единственно возможно, в полном соответствии с моим озарением, которое только теперь полностью выкристаллизовалось в моём сознании? Именно так я и действовал. То, что в тот момент было всего лишь намёком, свербящей, интригующей мыслью, которую я едва мог ухватить, в кризисный момент, стало подсознательным побуждением к действию. Мне требовался только способ прохода сквозь стаю. Но найдя его, я и все остальные части головоломки расставил по своим местам. Никто не мог преследовать меня через стаю уртов. Никто, даже слины.

Я пробирался дальше. За моей спиной послышался всё усиливающийся визг. Слин – упрямый охотник. По-своему, это – замечательное животное. Он не умеет сдаваться, но никогда не отступает. Я обернулся, чтобы удовлетворить моё любопытство. В трёх точках стаи происходило нечто напомнившее мне роение насекомых карабкающихся друг на друга, только насекомые эти были гигантские и желтовато-коричневые. Одному из слинов бешеным усилием удалось сбросить с себя навалившихся на него грызунов и вздыбиться на задних лапах. Голова и плечи показались над роем карабкающихся животных. В зубах было зажато безжизненное тело урта. Слин яростно встряхнул им, отбрасывая в сторону. А потом он снова утонул в набежавшей волне взбешённых уртов, и я больше не видел его. Мне некогда было любоваться гибелью моих преследователей, своих дел было по горло. Но повернувшись к другой стороне стаи, я вдруг понял, что у меня больше нет возможности двинуться вперёд хотя бы на шаг. Слишком много уртов, на вид полных решимости выяснить, кто я такой, столпились вокруг меня. Я оказался полностью окружён. Внезапно оказалось, что я стою на пустом открытом месте, чистом месте, в центре небольшого круглого островка окружённого желтовато-коричневым озером. Я замер. Вытянутые ко мне шеи, дергающиеся и фыркающие носы, подслеповато прищуренные глаза. Я не шевелился. Я стал центром всеобщего внимания.

Через тела сородичей местами раздвигая, а чаще просто идя прямо по ним, в первый ряд выбрался большой, тёмный урт. Его отличительной чертой был сломанный резец. Он был приблизительно четыре фута в холке, просто гигант для этого вида животных. А ещё у него была седая, словно посеребренная морда. Я узнал его. Это был тот самый урт, которого Ним-Ним ранее признал вожаком стаи. Гигант начал обнюхивать меня, что было понятно по перемещению и дерганью его носа.

– Тал, уродливая скотина, – тихо сказал я.

Я медленно поворачивался вокруг своей оси, не выпуская из виду обходящего меня по кругу, фыркающего зверя. Наконец, он завершил свой обход. Бусинки его маленьких, близоруких глаз, прищуриваясь, всматривались в меня.

– Ты – вонючая, уродливая скотина, – прошептал я.

Он, озадаченно, снова принялся обнюхивать меня, начиная с моих ног, затем поднимая голову всё выше и выше, пока, казалось, не уставился мне прямо в глаза. Когда он опустил свою голову, я понизил шкуру, стараясь держать её всё время так, чтобы она была между мной и его носом. Я поднимал шкуру по мере того, как поднималась его голова. Казалось, его совершенно не волновала голова урта, которая всё также болталась на защищавшей меня шкуре. Его рефлексы в данной ситуации, я полагал, я верил, я надеялся, должны были активироваться исключительно запахом, и причём не запахом крови, или человека, а запахом шкуры соплеменника, запахом его стаи.

Наконец, я вздохнул с облегчением. Он отвернулся. Остальные животные, один за другим, начали возвращаться к своим рутинным делам. Снова вокруг меня расстилалось спокойное светло коричневое озеро, за исключением тех трёх мест, где некоторые особо ретивые урты, рвали на кусочки то, что осталось от слинов.

– Прощай, уродливая скотина, – бросил я.

Я возобновил свой поход через стаю, то и дело преступая через тушки уртов. Один раз, в нескольких ярдах передо мной и чуть правее, я заметил, как тонкая долговязая фигура внезапно появилась над телами грызунов, всматриваясь в меня. Мгновение, и фигура исчезла. Снова, передо мной расстилалась ровная бурая поверхность. Это был единственный безошибочный знак того, что здесь были люди-урты, путешествующие со стаей.

Ещё через несколько инов я пересёк границу владений уртов. Обернувшись, я увидел Фламиниуса, и его людей, стоявших с другой стороны стаи, почти вплотную к её периметру. Некоторое время я понаблюдал за их действиями. Они разрядили свои арбалеты в мою сторону, ни болты потеряли энергию задолго до того как долетели до моего края стаи, и упали довольно далеко от меня. Наконец, поняв, что так меня не достать они развернулись и заторопились назад вверх по склону.

Очень возможно, что где-то за холмами остались их тарларионы. А я повернулся и направился в другую сторону. Перевалив через изломанный зазубренный гребень линии холмов ограждавших эту скрытую от лишних глаз долину, я оказался на открытой равнинной местности, и пошел неторопливой, зато позволяющей экономить силы воинской походкой в противоположную от Брундизиума сторону. Эту походку, которой воины обучаются с самого детства, можно поддерживать сколь угодно долго, даже с весом оружия, снаряжения и щита, и преодолевать в этом темпе многие пасанги.

15. Лагерь Бутса Бит-тарска

– Он здесь! – закричал Бутс. – Мы поймали его для Вас!

Лекчио и Чино держали меня за руки. И через мгновение, вместе с пыхтящим Бутсом, бегущим в стороне от них, в вихре пыли поднятой лапами тарларионов, в лагерь ворвались всадники.

– Слины! Слины! – кричал я лицедеям из труппы Бутса Бит-тарска.

Тарларионы уже кружили вокруг меня. Я бешено дёрнулся, пытаясь стряхнуть с себя Чино и Лекчио, и мне почти удалось это. Но они всё-таки удержали меня.

– Держите его! Держите его! – верещала Леди Янина. – Не дайте ему сбежать!

– Не бойтесь! Он находится в руках Бутса Бит-тарска, – орал Бутс, – актера, антрепренёра, импресарио и друга благородных граждан Брундизиума!

Толстяк приблизился ко мне, неся наручники.

– Это – Ты, слин, – презрительно бросил он и, обращаясь к Чино и Лекчио, приказал: – Руки ему за спину заверните!

Позади меня раздалась пара негромких щелчков. На моих запястьях снова оказались наручники. Чино и Лекчио, однако, продолжали удерживать мои руки. Петруччо, державший в руках большой деревянный меч, который он использовал, играя роль Капитана, выглядел очень решительно. Паблиус Андроникус стоял рядом, с видом огромного удовлетворения на лице. Игрок стоял немного дальше, сложив руки на груди и с, беспристрастным видом, наблюдал за происходящим.

Ровэна, Леди Телиция и Бина чуть в стороне стояли на коленях, дрожа от ужаса, вдруг оказавшись в присутствии свободных людей, столь внезапно вторгшихся в лагерь. Краем сознания я отметил, что Бина помимо ошейника Бутса, носила ещё и рабский браслет, помещённый на её запястье игроком. Этот браслет показывал, что право на её использование было у него.

Я потянул руки в стороны, пробуя наручники на прочность.

– Даже не пытайся освободиться, дурак, – высокомерно заявил Бутс. – Ты закован Бутсом Бит-тарском!

– Отлично сделано, верный друг Брундизиума! – крикнула Леди Янина.

Бутс, низко поклонился женщине, а затем, светясь от радости, вручил ей ключ от наручников. Она схватила его, с радостным смехом, и триумфально подняла, демонстрируя мужчинам.

– Я так и думала, что Ты можешь вернуться сюда! – заявила мне моя бывшая пленница, всё также победно размахивая ключом передо мной. – Фламиниус решил по-своему, и теперь ищет в другом месте! Он обыскивает сельскую местность! Он посчитал, что Ты не так глуп, чтобы возвратиться туда, где Тебя уже один раз схватили! Он смеялся надо мной! Но я умнее его, в тысячу раз умнее! Я поняла, что именно по причине, что здесь последнее место, где Тебя стали бы искать, Ты обязательно придёшь сюда! Я оказалась права! Я упросила Белнара дать мне людей и тарларионов! Он предоставил их мне практически против своей воли. И мы поскакали сюда со всей возможной скоростью. И моё мнение доказано! Пусть Фламиниус корчиться в зависти! Именно я оказалась права! Именно я торжествую! Ты – мой пленник, только мой, Боск из Порт-Кара, пленник Леди Янины!

И она снова замахала ключом. Я смотрел на неё, сидящую на тарларионе. Всё также заливисто хохоча, она торжествующе повесила шнурок на шею и опустила ключ в декольте своего платья.

– А чего это твоё лицо открыто? – с ухмылкой полюбопытствовал я.

– Отойдите от него в сторону! – взвизгнула женщина и, сорвав плеть с луки седла, наотмашь ударила меня ей дважды.

– И ноги твои замечательно выглядят, – добавил я, и вытерпел ещё, один за другим, два удара.

– Я смотрю, Тебе так и не разрешили носить обувь, – заметил я.

Трудно было это не заметить, когда её голые ноги, стоявшие в стременах, были тёмными от грязи, причём по самые колени. Но при этом, надо признать, выглядели они действительно весьма соблазнительно, даже покрытые пылью, рельефно выделяясь на фоне кожи седла, и толстой чешуйчатой шкуры тарлариона. Платье, которое ей разрешили, было почти рабски коротким, да ещё и с разрезами по бокам. Рукава ей, кстати, тоже не разрешили. Нужно ли говорить, сколь привлекательна она была в этом? Наверняка, большинству мужчин хотелось бы немного помыть её перед использованием. Было интересно предугадывать, на что она могла бы быть похожей, будучи вымытой, причесанной, надушенной, одетой в узкий лоскут рабского шёлка, ну и соответственно в ошейнике. Подол платья, которое было на ней, мало того, что был разрезан по бокам, так ещё и бесстыдным образом обрывался высоко на её бёдрах. Платье имело высокий лиф, и было подпоясано шнуром прямо под её грудями. Да, в целом это был весьма привлекательный ансамбль. Тот мужчина, что разработал его и заставил её носить это, должно быть, обладал хорошим вкусом на женщин. Единственное, что хоть как-то намекало о её статусе свободной женщины, так это то, что оно было непрозрачным. Случись мне владеть ей, подумал я, пожалуй, можно было бы дать ей подобный предмет одежды, но только из прозрачного шёлка. Только, стоило его ещё немного укоротить. Обитательницы такого платья, кстати, будучи в подходящем ошейнике, также превосходно смотрятся украшенные варварскими гореанскими рабскими драгоценностями. Некоторые женщины, по началу, отчаянно возражают против таких украшений, но вскоре сами начинают просить об этом. Трудно было не заметить, что и волосы женщины были распущены. И это, несомненно, кое-что да значило. Только рабыни должны носить такие причёски.

Она ударила меня своей плетью ещё дважды.

– И Волосы твои распущены, – напомнил я ей.

– Слин! Слин! – истерично закричала она.

Снова и снова плеть упала на меня. Пришлось закрыть глаза, чтобы не лишиться зрения. Радовало, что у неё не было силы мужчины. Вспотевшая от усилий, сердитая, она прикрепила плеть обратно к своему седлу.

Я хорошо поиздевался над ней. Да, она соблазнительно выглядела бы, должным образом одетая, или точнее должным образом раздетая, съежившаяся у моих ног, в моём ошейнике, знающая, что за мельчайшее её несоответствие абсолютному совершенству рабыни она немедленно получит удар пяти ремней рабской плети, или даже что-нибудь похуже.

– Смейся, дурак! – немного успокоившись, крикнула она. – Это – Ты теперь тот, кто закован в наручники! Это – Ты теперь мой пленник!

Я, молча, с видимым интересом, разглядывал её.

– Ты стал причиной того, что меня понизили в должности, – продолжила кричать Леди Янина. – Ты стал причиной потери моего статуса в Брундизиуме, потери мной расположения моего Убара, Белнара. Ты – причина того, что мне отказали в праве скрывать лицо, моём неотъемлемом праве свободной женщины, причина того, что я вынуждена наряжаться в эти короткие, позорные одежды, ясно дающие понять мужчинам мою женственность, причина того, что я не могу носить иную причёску, кроме той, что могла бы носить какая-нибудь мерзкая рабыня. Но теперь это всё закончилось. Теперь всё изменится! Нет, дурак, теперь Ты будешь причиной не просто восстановления моих привилегий и положения в Брундизиуме, но причиной нового подъёма моей карьеры, причиной достижения мной, там, во дворце и на службе моему Убару и городу, новых высот престижа, статуса и власти! Пусть Фламиниус плачет от зависти! Я буду в тысячу раз выше его!

– Как получилось, что Вы следуете за женщиной? – спросил я одного из солдат.

– Мы выполняем приказы Белнара, – нахмурившись, пожал он плечами.

– Понятно, – кивнул я.

Женщины, хотя они могут иногда служить чем-то вроде артефакта, символа, мистического предмета, или чего-то ещё похожего, редко могут вызвать в мужчинах инстинкт подчинения. Соответственно, мужчины в целом не желают следовать за ними. Случись такая ситуация, они вообще чувствуют себя крайне неуютно. Им это неудобно. Они ощущают нелепость, неестественность, таких отношений. Таким образом, нормальные мужчины обычно следуют за женщинами только неохотно, и только по приказу свыше, обычно также только в пределах заранее оговоренного контекста или в пределах границ какого-либо ведомства, где на их дисциплину можно положиться. Но их согласие с приказами в такой ситуации зачастую может оказаться не столь безоговорочным, и более скептичным. Их действия имеют тенденцию быть наполненными неуверенностью и нерешительностью. А это часто приводит к серьезным последствиям, снижающим эффективность их действий. Интересно отметить, что даже женщины нередко не хотят следовать за женщинами, особенно в критических ситуациях. Мужчина, биологически, к добру или к худу, по своей природе является лидером. И, конечно, в случае отступления от этого правила, произойти может всё что угодно, но ничего хорошего. На мой взгляд, то, что некоторые лидеры, по той или иной причине, ставят над своими подчиненными женщин, просто нелепо. Мужчины никогда не будут воспринимать их в качестве своих командиров. Конечно, большинство мужчин, считает, что пусть лучше подобное неудобство и страдание достанется другим, а не им.

Я рассматривал Леди Янину. Насколько маленькой, нежной, и соблазнительной она была. Какой абсурдной и неестественной, казалась её власть, пусть и временная, над этим мужчинам. И как завидовала она мужчинам, особенно своему сопернику Фламиниусу. Как она напрягалась, чтобы казаться лидером, как она, должно быть, старательно заучивала уроки, как нужно выглядеть и как надо действовать, чтобы действительно быть командиром. Возможно, если бы она сделала это хорошо, то она смогла бы одурачить некоторых мужчин. Возможно, если бы она сделала это хорошо, то её бы приняли почти, как если бы она была настоящим командиром, подлинным лидером. Возможно, если бы она сделала это хорошо, то никто не обратил бы внимания но то, что, на самом деле, она была всего лишь маленьким, нежным, привлекательным, прекрасным существом, той, чьей естественной судьбой предназначено быть совсем в другом месте, и это место не в седле тарлариона, и не во главе воинов.

– Ты – презренный слин, – заявила она мне.

– Несомненно, – улыбнулся я.

Пожалуй, вот в этих её словах был, некий резон. Я снова окинул её взглядом. Как абсурдно то, что она могла иметь власть над этими мужчинами. Они были воинами. Они были должны поместить этого «лидера» на её место, место, предписанное женщине, на коленях у их ног. Возможно, придёт день, когда кто-то так с ней и поступит, и она, наконец, приедёт к пониманию того, что и кем она была на самом деле, что она женщина.

– Улыбайся, если хочешь, дурак, – бросила она, – но теперь наручники на Тебе, и это Тебе предстоит идти в железе у моего стремени.

– По крайней мере, это так выглядит, – заметил я.

– Ты – мой ключ к власти, – засмеялась она.

Как же она была высокомерна и горда собой.

– Благодаря Тебе, – заявила она, – моё будущее в Брундизиуме обеспечено! Благодаря Тебе я поднимусь там, на недосягаемую высоту, о которой до сего времени я и мечтать боялась!

– Всё возможно, – усмехнулся я.

– Именно я победила, – сказала она. – Именно я торжествую!

А я вспоминал, как она била меня.

Она повернулась к одному из своих людей, тому, который, насколько я разобрался, очевидно, был её непосредственным подчиненным.

– Прикуйте его за шею, – приказала она.

– Мы ожидали, что Ваша проницательность не может быть обманута хитростью беглеца, – сказал Бутс, – что Вы смогли бы предположить его наглое возвращение в этот лагерь. Вот мы и схватили его, и задержали до Вашего прибытия.

– Мы благодарим Тебя, актер, – величественно произнесла она. – Не бойся. Ты не останешься без награды.

Её подчинённый тем временем разматывал цепь.

– Но, кроме того, – продолжил Бутс, – мы устроили всё, таким образом, чтобы увеличить Ваш триумф.

– Как это? – сразу же заинтересовалась она.

– Я подразумеваю, что Ваш пленник, который, как я понял, столь важен для Вас, может быть представлен драматично, талантливо, а не обыденно и предсказуемо, как ведомый на поводке домашний тарск.

– Что Ты имеешь в виду? – спросила она, уже крайне заинтересованно.

– Я представляю себе пир, – ответил Бутс, – триумфальный банкет.

– Нет, – закричал я, всем видом показывая, что собираюсь броситься на него, – нет!

– Держите его, – испуганно воскликнул Бутс, обращаясь к Чино и Лекчио, и те снова повисли на моих руках.

– Любой, мог притащить его на цепи, – заметил Бутс, успокоившись, – тот же Фламиниус, как я понимаю, сделал бы это именно так.

– Это точно, – согласилась Леди Янина.

Конечно, кому как не её было знать это, если она сама была введена Фламиниусом в город на цепи, у стремени одного из его мужчин, босиком, со связанными за спиной руками, имея из одежды только мешок, тот самый, что был её обычным предметом одежды в лагере. Должно быть, то возвращение в родной город было самым запоминающимся моментом в жизни гордой Леди Янины.

– Вы только вообразите себе, – торжественно закричал Бутс, сверкающий от восторга глазами, делая экспансивный широкий жест руками, – невероятный праздник, великолепный пир, празднование победы, триумф, самые дорогие и изысканные яства, самые роскошные развлечения, а затем, в кульминации этого большого банкета, Вы вдруг показываете на большой закрытый ящик! Вы открываете это! А внутри рабский мешок! Вы лично развязываете его! Вынимаете его обитателя, беспомощного в его цепях, и демонстрируете его толпе! Он – Ваш пленник! Ваш трофей! Вы передаёте его Вашему Убару! Это – Ваш момент триумфа!

– Да, – заворожено воскликнула она. – Да!

– Нет! – бешено завопил и задёргался я. – Никогда! Никогда! Никакого такого триумф для Тебя! Я не позволю так оскорблять меня!

Я яростно встряхнул Чино и Лекчио, и мне удалось даже сбить их с ног, но они отчаянно, как слины вцепились в мои руки. Я так и остался на месте, лишь согнувшись под весом двоих повисших на мне мужчин. Казалось, что я стал ещё ниже её, сидящей в высоком седле тарлариона. Посмотрев вверх, я заметил, что Леди Янина, торжествующе улыбалась.

– Никогда, слышишь! – крикнул я ей, но ответом мне было лишь её презрительное молчание. – Ты не посмеешь подвергнуть меня такому оскорблению. Даже не смей думать об этом.

Она улыбнулась.

– Пожалуйста, нет, – простонал я.

– Принесите сюда рабский мешок, – скомандовала Леди Янина.