Текст книги "Лицедеи Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

– Вы хоть знаете, что они сделают со мной? – спросила она у меня.

– А мне почём знать? – удивлённо спросил я.

– Белнар будет взбешён, – простонала она. – В Брундизиуме за такие проколы не жалуют. Самое наименьшее, что меня ждёт, это значительное понижение в статусе. Мне запретят носить обувь. Заберут мои красивые одежды. Хорошо если мне позволят носить, хотя бы простую длинную одежду, они, ведь могут обрезать её так, что мои икры будут открыты для мужских взглядов. Меня даже могут заставить ходить публично, с открытым лицом. Я могу быть выслана из дворца. Да, что там выслана, это может означать ошейник для меня!

Интересно, что она имела в виду, упоминая дворец. Если так, то возможно этот Белнар мог бы быть обитателем дворца. Возможно, он действительно был чиновником или министром какого-либо ведомства в правительстве города. Мне не казалось, вероятным, что он окажется Убаром Брундизиума. У столь важной персоны как Убар, скорее всего не должно быть столь откровенного интереса к капитану Порт-Кара. Но, с другой стороны, всё возможно. Что ему мешает быть одновременно и Убаром и агентом Царствующих Жрецов, или кюров. Если он действительно был настолько заметной фигурой, то мне более вероятным казалось, что он мог бы служить скорее кюрам, чем Сардару. Царствующие Жрецы, по крайней мере, в основном, согласно моему опыту, редко выбирали видных, заметных персон для работы своими агентами. Самос начинал работать на них ещё задолго до того, как он стал первым в Совете Капитанов Порт-Кара. Выходит, что Фламиниус, Леди Янина, и иже с ними, скорее всего, служили кюрам.

– Значит у Тебя, будет много о чём подумать, в ожидании прибытия Фламиниуса, – усмехнулся я.

– Фламиниус! – горько засмеялась женщина. – Мой дорогой Фламиниус! Уверяю Вас, он не прольёт и слезинки, по моему тяжелому положению!

– Это было бы для меня не удивительно, – признал я.

– Он сочтет моё крушение забавным, и лишь порадуется ему, – сказала она.

– Возможно, если твоим наказанием изберут порабощение, – добавил я, – Ты сможешь оказаться одной из его девушек.

– Возможно, – с горечью в голосе сказала Леди Янина.

– Он показался мне таким мужчиной, который знает, как заставить женщину ползать под его плетью, – усмехнулся я.

– В этом и я не сомневаюсь, – пробормотала она. – Постойте! Подождите!

Но я уже покинул постоялый двор Рагнара, направляясь назад к её лагерю.

6. Старый знакомый

– Это отвратительно! Омерзительно! – закричала свободная женщина, одетая одежды писцов и скрытая под вуалью, одна из стоявших среди публики. – Опусти свою юбку, Ты рабыня, Ты бесстыжая девка!

– Умоляю Вас, пожалуйста, уйдите, благородный сэр, Вы появились передо мной столь неожиданно, что мне пришлось скрывать лицо тем, что было под рукой, – кричала девушка на подмостках, играющая Бригеллу в труппе Бутса Бит-тарска. Я уже видел её несколькими днями ранее в Порт-Каре.

– Опусти свою юбку, шлюха! – бесновалась свободная женщина в толпе зрителей.

– Заглохни, – рявкнул на неё свободный мужчина. – Это – всего лишь комедия.

– Сам заглохни! – взвизгнула дамочка.

– Эх, была бы Ты рабыней, – проворчал мужчина. – Ты бы дорого заплатила за свою дерзость.

– Я не рабыня, – возмущённо заявила та.

– Это как раз очевидно, – усмехнулся он в ответ.

– И я никогда не буду рабыней, – гордо сказала женщина.

– Ой ли, не будь в этом так уверена, – зло бросил мужчина.

– Животное, – огрызнулась она.

– А интересно, как бы Ты работала прикованная цепью в палатке? – поинтересовался он, окидывая взглядом её фигуру.

– Урод! – выплюнула женщина.

– Вы дадите нам посмотреть спектакль или нет? – возмутился товарищ, стоявший рядом со спорщиками.

– Хотя я и бедная и одета в обноски, – меж тем продолжала декламировать Бригелла обращаясь к Бутсу Бит-тарску, в паре с ней игравшему в маске напыщенного, пыхтящего, развратного торговца, – но все хорошо знают, о любезный сэр, что я – свободная женщина!

Это заявление было встречено зрителями взрывом хохота.

– Сними шарф с её горла! – сквозь смех прокричал какой-то мужчина. – Посмотри, нет ли под ним ошейника!

На Горе, как я уже упомянул, большинство актрис – рабыни. В классической драме или комедии, если женщинам разрешают выступать, что бывает редко, поскольку женские роли обычно исполняются мужчинами, и эти женщины являются рабынями, ошейники с них иногда снимают. Однако, прежде, чем это будет сделано им на щиколотке или на запястье запирают стальной браслет, который те ни в коем случае не смогут снять. Таким образом, они продолжают носить некий символ неволи. Это облегчает, в случае каких-либо спорных ситуаций или неуверенности относительно их статуса или принадлежности, ясно определить это, любому заинтересованному лицу, в особенности гвардейцам или судьям, или иным уполномоченным властями.

Подобная предосторожность, помогает избежать неудобств и возможных затруднений с опознанием, например, в случае неуверенности в статусе женщины, её приходится связывать и передавать для обследования свободным женщинам, чтобы те могли раздеть, и исследовать её тело на предмет присутствия на нём рабского клейма. Кстати, если до такого доходит, то девушке будет лучше быстренько, и открыто признаться в своём рабстве. Свободные женщины презирают и ненавидят рабынь. Им свойственно относиться к невольницам с непередаваемой жестокостью и злобой, как ко всем вообще, так и в частности они вряд ли будут довольны тем, что какая-то из них осмелилась на гнусное преступление, заключающееся в выдаче себя за одну из них. Для женщин не составит труда найти и опознать рабское клеймо на теле девушки. Оно, хотя и маленькое и изящное, но прекрасно заметно на её плоти. Оно легко обнаруживаемо, обычно чёткое и полностью безошибочно определяющее статус. Оно превосходно служит своей цели идентификации его носительницы. В действительности, он является частью рабыни, ибо всегда находится при ней, выжженное в её коже.

Обычно, когда девушка играет на сцене, даже если она делает это нагой, клеймо не прикрывают. Даже если она играет роль свободной женщины, его как будто «не видят», если можно так выразиться, публика просто игнорирует этот факт, в силу гореанской театральной традиции. Если же по ходу спектакля женщин должна быть лишена свободы, что, кстати, весьма распространённый сюжет во многих драмах и фарсах, клеймо вначале действия заклеивается маленьким круглым пластырем. Удаление этого пластыря, скорее всего, совпадёт с одеванием на неё ошейника, что может означать, что женщина была порабощена согласно правилам. Прикрытием клейма, таким образом, достигается эффект, что его как бы не существует, или правильнее ещё не существует. Это является ещё одной гореанской театральной традицией.

Таких традиций существует великое множество. Если актёр держт в руке тарновое стрекало и перемещается по сцене определенным образом, то предполагается, что он летит на тарне. В руке кайиловый хлыст, или прут сопровождаемый соответствующей походкой – значит, он едет на кайиле. Ветки на сцене могут изображать лес или часть городской стены. Если актёр поднялся на ящике или маленьком столе, зритель понимает, что герой осматривает окрестности с вершины горы или с зубца стены. Немного конфетти выброшенных на сцену и вот вам снежная буря, короткая прогулка от одного конца сцены до другого – это долгое путешествие в тысячи пасангов. Пересеченные шесты и шёлковая занавеска на них и готов тронный зал убара или шатёр генерала. А если за «генералом» несут вымпел, то предполагается, что за ним следует тысяча воинов. Чёрный плащ на актёре указывает, что его герой невидим. Вариаций бесчисленное количество.

– Ты что, на самом деле свободна? – меж тем с преувеличенным скептицизмом поинтересовался у Бригеллы Бутс Бит-тарск, скрытый под маской торговца.

– Да! – пропищала та, держа свою юбку перед лицом, зажав подол в своих крохотных кулачках, чтобы скрыть таким образом лицо на манер вуали. Мужская часть публики покатывалась со смеху, несомненно, не только над нелепостью ситуации, но и над несовместимостью такой очевидной рабыни, такой была прекрасная Бригелла, её утверждению.

Бутс с пыхтеньем проковылял через сцену, как если бы занять положение с наилучшим обзором.

– Тал, любезный сэр, – сказала Бригелла тонким голоском.

– Тал, благородная леди, – ответил Бутс.

– Что-то не так? – осведомилась девушка у своего партнёра.

– Я бы сказал, что есть нечто самую малость неправильное, во всяком случае, мне так кажется, – заметил тот.

– Вы что, прежде никогда не видели свободную женщину?

– Этот фарс оскорбляет свободных женщин! – закричала свободная женщина из толпа зрителей, та же самая, одетая в синие одежды касты писцов.

– Вы прежде никогда не видели свободную женщину? – повторила Бригелла.

– Ну, вообще-то большую часть их, я не вижу, – признал торговец.

– Понятно, – протянула Бригелла.

– По крайней мере, обычно, гораздо меньше, чем вижу сейчас, – добавил Бутс.

– Оскорбление! – снова закричала свободная женщина.

– Признаться, в Вас я уже увидел больше, чем во всех остальных вместе взятых, – усмехнулся он.

– Оскорбление! Оскорбление! – скандировала свободная женщина.

– Вы расстроены, что я не принимаю Вас должным образом? – спросила Бригелла.

– О, ну что Вы, я должен радоваться, – заверил её Бутс, – если у Вас вообще было намерение принять меня, неважно должным ли образом или нет.

– Неужели леди могла сделать иначе? – спросила девица.

– Действительно! – воскликнул Бутс с энтузиазмом.

– Конечно, я имею в виду, – уточнила она, – что, я приношу извинения за необходимость закрыть моё лицо столь торопливо и, используя первое, что попало под руку.

– Не волнуйтесь, я не вижу в этом ничего критичного, – успокоил он.

– Значит, Вы не думаете обо мне уничижительно? – поинтересовалась она.

– Нет-нет, я восхищаюсь Вами. Я восхищаюсь Вами! – проговорил Бутс Бит-тарск, приседая и любуясь ею.

– Вот таким образом, мы, свободные женщины демонстрируем свою скромность, – похвасталась Бригелла.

– И надо признать у Вас просто прекрасная скромность, – восхищенно подтвердил Бутс, приседая ещё ниже.

– Ой! – внезапно вскрикнула девушка, как если бы сообразив в каком затруднении оказалась, и, присев, торопливо опустила юбку, прикрывая лодыжки.

– А я думал, что Вы свободная женщина, – воскликнул Бутс.

– Так и есть! – пискнула Бригелла.

– А почему тогда Вы стоите с открытым лицом перед незнакомцем? – спросил мужчина.

– Ой! – издала девица несчастный писк, подскакивая, и ещё раз задирая юбку, до самой головы, в очередной раз, закрывая лицо.

– Вау! – выдохнул Бутс, снова приседая с видом истинного ценителя.

– Ой! – она снова опустил юбку вниз, как будто пребывая в большом затруднении.

– Открытое лицо! – возмущённо закричал Бутс, как если бы в шоке от увиденного.

Юбка летит вверх.

– Вау! – довольно вопит Бутс. – Ого!

– Ну что же делать бедной девушке! – прокричала Бригелла. – Что я могу поделать!

Подол юбки, зажатый в её маленьких руках, под её стоны страдания и расстройства, летал то вверх то вниз, снова и снова, со всё уменьшающимся размахом, пока она не стала двигать им где-то между грудью и горлом. Таким образом, конечно, к развлечению большей части аудитории, она уже не скрывала ни своей «скромности», если можно так выразиться, ни своего лица.

Следует понимать, и полностью осознавать то, что происходило на сцене. Дело в том, что публичное открытие лица свободной женщиной, особенно таковой из высшей касты, претендующей на особое положение в обществе и высокий статус, является социально серьезным нарушением приличий во многих местах Гора. Действительно, в некоторых городах свободная женщина, появившаяся на улице без вуали, должна быть готова к тому, чтобы быть задержанной стражниками, и выслушать их требование надеть вуаль, а в случае отказа, пройти домой под их конвоем. Может произойти и кое-что похуже. В некоторых городах такую женщину проводят назад в её дом, полностью раздетой за исключением вуали на лице, которую ей наденут насильно. И всё это будет происходить в сопровождении толпы зевак, которым, конечно, интересно узнать, в какой именно дом её препроводят стражники. Повторное нарушение в таком городе обычно приводит к порабощению этой женщины. Конечно, применять столь серьезные меры для защиты столь привычных гореанских правил приличия приходится крайне редко. Обычно вполне достаточно угрозы наказания за нарушение этого обычая.

Социальное давление, различными способами, также способствует тому же эффекту. Женщина, вышедшая без вуали, например, может заметить, что другие женщины, с отвращением отворачиваются от неё на рынке. В действительности ей не стоит ожидать, что хоть одна свободная женщина на рынке будет иметь с ней дело, если она сначала не встанет перед ней на колени. Для неё не должно быть неожиданностью, в толпе, услышать за своей спиной презрительный шёпот, и различные неприятные эпитеты, такие как: «Бесстыдная шлюха», «Нахальная потаскуха», «Столь же нескромная как рабыня», «Интересно, кто её владелец», или просто злобное шипенье «Наденьте на неё ошейник!». А если она попытается противостоять или бросить вызов своим противницам, она просто услышит все эти замечания повторенные членораздельно и в лицо.

Рабыням, кстати, обычно, запрещают прятать лицо под вуалью. Их лица в большинстве случаев открыты и полностью выставлены на всеобщее обозрение. Таким образом, мужчины могут, небрежно, и всякий раз, когда они того пожелают рассматривать их. То, что земные девушки обычно спокойно относятся к появлению на виду у всех с открытым лицом, кстати, является одной из многих причин, отчего многие гореане думают о них как о прирождённых рабынях. Для гореанской же девушки то, что она вдруг, впервые со времени своего созревания больше не может скрыть лицо, если конечно её владельцу не захочется предоставить ей это право, является одним из самых пугающих и существенных аспектов её перехода в неволю. Её лицо, во всей его чувственности и красоте, со всеми его столь интимными, личностными и сокровенными особенностями, столь разоблачительными для неё, самыми глубинными и тайными мыслями, чувствами и эмоциями теперь выставлено на всеобщее обозрение, и любой желающий может рассмотреть и прочитать всё это.

Интересно отметить, что даже некоторые землянки попав на Гор, спустя короткое время, склонны становиться чувствительными к подобным соображениям. Обычно это интерпретируется обоими видами девушек, по крайней мере, вначале, как часть «бесчестья» ошейника. Спустя какое-то время, конечно, все девушки, как гореанки, так и землянки, ставшие вдруг чувствительными к коварным последствиям открытия лица, перестают думать об этом, или, по крайней мере, не делают этого постоянно. И те и другие уже познали, что они – теперь ничто, всего лишь рабыни, и что это – всё, что они есть и будут. Они больше не стремятся к привилегиям свободной женщины. Их выставление на показ, их доступность, если можно так выразиться, отныне становятся такими же условиями их существования, как и повиновение, служение, любовь и наказания. В некотором смысле они считают это освобождением. Это освобождает их от соблазна обмана, притворства и сдержанности. Теперь они не задумываются, по крайней мере, между собой, об ошейнике как о «бесчестье». Скорее теперь, оказавшись на своём месте в совершенстве природы, полностью, беспомощно и безоговорочно, бросив себя к ногам мужчин, отдавшись своей глубинной сексуальности и потребностям, признанным, лелеемым и исполняемым, они начинают думать о нём как об «источнике радости». Рабыни больше не стремятся к привилегиям и прерогативам свободных женщин. Нет уж, пусть они сами продолжают жить в их панцирях запрещений и традиций, пусть уж они сами терпят свои холодность, ревность и обман. А невольницы нашли нечто в тысячу раз более драгоценное, свой смысл, свою значимость, своё счастье, свою радость, своё удовольствие, свой ошейник.

– Что же мне делать? – вопрошала прекрасная Бригелла толпу, прекратив размахивать подолом, и прижав его к своей шее, и надув свои прекрасные губы.

Казалось, что она вот-вот заплачет. Она превосходно сыграла смятение, и смущение перед своей дилеммой!

– А Ты вставай на колени! – весело крикнул один из зрителей.

– Ага, и одежду сними! – поддержал его другой.

– И ноги, ноги его оближи! – подсказал третий, сквозь конвульсии хохота.

– Рабыня! – холодно и надменно прошипела свободная женщина, явно и недвусмысленно обращаясь к Бригелле.

– Госпожа, – немедленно отозвалась девушка, испуганно прекращая играть свою роль, оборачиваясь и падая на колени. При этом лицом она повернулась к свободной женщине.

– Головой в доски! – презрительно бросила свободная женщина.

Бригелла не мешкая опустила голову к самой сцене. Она дрожала, ибо отлично понимала, что такие женщины, как она находятся в полной власти свободных людей.

– Это Ты – владелец этой рабыни? – спросила свободная женщина Бутса Бит-тарска.

– Да, Леди, – ответил тот.

– Я требую, чтобы её наказали, – заявила она.

– Возможно, это превосходное предложение, – заметил Бутс. – Учитывая, что она – рабыня, но имейте ли Вы в виду какую-либо вескую причину, по которой я должен это сделать.

– Мне не пришлось по вкусу её выступление, – пояснила свободная женщина.

– Довольно трудно угодить всем, – развёл руками Бутс. – Но я уверяю Вас, что, если я, её владелец, окажусь не полностью удовлетворен выступлением этой девки, я лично свяжу её и проконтролирую, что она была достаточно хорошо выпорота.

– А я считаю её выступление отвратительным, – заявила женщина.

– Да, Леди, – поклонился Бутс.

– И я считаю это оскорблением свободных женщин! – продолжила она.

– Да, Леди, – терпеливо ответил Бутс.

– Давайте уже досмотрим окончание комедии, – предложил кто-то из зрителей.

– Так избей её! – снова потребовала свободная женщина.

– Я не вижу причин избивать её, – заметил Бутс. – Она делает ровно то, что она, как предполагается, должна делать. Она повинуется. Она послушна. Если бы она не была послушна, тогда я избил бы её, более того, я бы проследил, чтобы порка было соответствующей и длительной.

– Избей её! – заверещала свободная женщина.

– Мне наказать её? – поинтересовался Бутс обращаясь к толпе.

– Нет! Нет! – послышались мужские выкрики.

– Продолжайте спектакль! – прокричал кто-то.

– А у Тебя есть лицензия на это выступление? – осведомилась свободная женщина.

– Помилуйте, Леди, – заговорил Бутс заискивающе. – У меня сейчас трудные времена. Только вчера, ради того, чтобы свести концы с концами я был вынужден продать свою рабыню, исполнявшую роль золотой куртизанки.

Надо признать, что трудно заниматься бизнесом вроде гореанской труппы Бутса без золотой куртизанки. Она является один из главных персонажей, вовлечённых в этом виде театрального искусства, и присутствует в пятидесяти – шестидесяти процентах фарсов, составляющих репертуар такой труппы. Уж лучше было бы попытаться прожить без торговца, Бригеллы, Бины, Лекчио или Чино. Я уже знал о трудностях Бутса, причём выяснил это ещё вчера вечером. И я даже счёл целесообразным, по моим собственным причинам, предпринять кое-какие действия, для решения этого вопроса.

– Итак, у Тебя есть лицензия? – надавила свободная женщина на него.

– В прошлом году, говоря по правде, я не имел таковой по причине своей ужасной рассеянности, – осторожно признал Бутс, – но я же не стану так рисковать дважды на Сардарской Ярмарке. Я уже уладил свои долги здесь. Тем более, что едва я успел уладить один, как я оказался лицом к лицу перед тысячей кредиторов пришедших с гвардейцами за их спинами. Они набросились на меня, как тарны на зазевавшегося табука. Понуждаемый наконечниками их копий я был рад удовлетворить все их притязания, причём далеко не всегда честные. И когда сделал всё это, то оказался в такой нищете, что вынужден был расстаться со столь великолепной актрисой, игравшей наиважнейшую роль.

– Так у Тебя есть лицензия, или нет? – она начала терять терпение.

– Я вынужден был продать своей золотую куртизанки, чтобы купить этот клочок бумаги, – заявил Бутс.

– Так значит, есть? – уточнила женщина.

– Да, добрая леди! – кивнул Бутс.

– В таком случае, я с удовольствием увижу, как её отменят, – заявила она.

– Хорошо, – буркнул один из мужчин подле меня. – Вот иди и проследи.

– Эй, продолжай представление! – призвал другой.

– Помилуйте, добрая леди, – взмолился Бутс.

– Не думаю, что сочту целесообразным оказывать Вам милосердие в данном вопросе, – сказала она.

– А может, есть смысл снять с неё одежду женщины из касты писцов и пройтись плетью по её спине? – вдруг предложил кто-то.

– Да, поработить её надо, – прорычал другой.

– А ну тихо, сброд! – закричала, оборачиваясь лицом к толпе.

– Сброд? – переспросил мужчина.

Само собой, толпа состояла главным образом из свободных мужчин.

– Сброд! – возмутился другой зритель.

– Животные и подонки! – завизжала она на мужчин.

– Поработить её! – призвал один из тех, кто стоял рядом.

– Ошейник на неё! – поддержал его второй. – Он быстро исправит её манеры.

– Долой её одежду, – крикнул третий. – В наручники её и на привязь!

– О, у меня как раз с собой и то и другое, – весело выкрикнул мужчина, демонстрируя указанные вещицы.

– Вот и превосходно, надень их на эту стерву и тащи её к кузнецу, – послышалось предложение из задних рядов.

– Готов оплатить её клеймение, – предложил ещё один.

– Пополам! – тряхнул кошелём его сосед.

– Я – Леди Телиция с Асперича, – завизжала скандалистка. – Я – свободная женщина. Я не боюсь мужчин!

Я улыбнулся столь смелому заявлению. Конечно, сейчас она была в полной безопасности, поскольку находилась в пределах периметра Сардарской Ярмарки. Как же храбры могут быть женщины в пределах контекста традиций! Интересно, понимают ли они искусственность, недолговечность, умозрительность и хрупкость этих тонких крепостных стен. Они что, действительно спутали их со стенами из камня обороняемыми силами оружия? Они вообще понимают разницу между линиями и цветами на карте и фактическим ландшафтом местности? До какой высоты они решили поднять стены тех вымышленных или мифических замков, в которых они нашли убежище, и с башен которых теперь стремятся внушить свои желания всему остальному миру? Разве они не догадываются, что однажды мужчины могут им сказать: «Замок не существует» и они вдруг обнаружат, что терпение мужчин закончилось, безумие завершено, игра проиграна, а они оказались на месте, назначенном им природой, поражённо глядя вверх на своих владельцев?

Асперич, кстати говоря, это небольшой свободный остров, в Тассе, к югу от Телетуса и Табора. Управляют им торговцы.

– Давайте уже продолжайте игри, – раздраженно предложил мужчина.

– Да, да, – поддержали сразу несколько мужских голосов с разных сторон. – Начинай! Продолжай! Играйте!

– Я уже понял, что твоя Бригелла хорошенькая, – крикнул мужчина. – Теперь хотелось бы увидеть её полностью.

Бригелла вздрогнула, но осталась всё также стоять на коленях, не смея оторвать свою голову от досок. Она ведь пока ещё не получила разрешения сделать это, соответственно, она так и не узнала, кто был тем, что столь небрежно обозначил интерес к ней. Однако у меня не было сомнений, что теперь она выступит просто превосходно, что она, как бы великолепно она не играла до сих пор перед всей толпой, отныне она приложит особые усилия, чтобы показать себя чрезвычайно искусной и восхитительно привлекательной в своей роли настолько, насколько это возможно. Кто-то был там, среди зрителей, и, несомненно, с деньгами в его кошеле, кто мог бы оказаться заинтересованным потратиться на неё, и возможно купить её. Могу поспорить, это взволновало девушку, и потешило её тщеславие. Для гореанской рабыни, это – лестный комплимент, если кто-то готов купить её. И девушка готова доказать, что мужчина получит назад уплаченную цену тысячекратно, и даже больше. Я облизнул губы в предвкушении.

– С Вашего позволения, Леди Телиция? – вежливо обратился Бутс к надменной, строгой, гордой, тщеславной и полностью скрытой под синими одеждами свободной женщине, стоявшей в первом ряду перед сценой.

– Вы можете продолжать, – кивнула она.

– Но, Вы, возможно, найдёте нечто, что может показаться Вам оскорбительным, – предупредил её Бутс.

– Можешь не сомневаться, я найду, – заявила она. – И не волнуйся, я это непременно включу в свою жалобу соответствующим чиновникам.

– Вы хотите остаться? – озадаченно спросил Бутс.

– Да, – бросила женщина, – но не ожидайте, что я кину монету на сцену.

Я улыбнулся про себя. Леди Телиция, совершенно очевидно, столь же интересовалась просмотром оставшейся части спектакля, сколь и вся остальная часть публики. Мне это показалось весьма интересным моментом.

– Для нас уже то, что столь благородная свободная женщина, оказала нам честь своим присутствием, является самой высокой наградой, совершенно нами не заслуженной, – заверил ей Бутс Бит-тарск.

– Чё это он такое завернул, – удивился мужик справа от меня.

– Он говорит, что она больше, чем мы заслуживаем, – проворчали ему в ответ.

– Это верно, – засмеялся мужик.

– Ничего, ей вполне можно преподать, как надо угождать мужчинам, – заметил я.

– Правильно, – поддержал меня мужик. – И это может быть забавно.

– Ты можешь продолжать, – меж тем надменно сказала Леди Телиция Бутс Бит-тарску, игнорируя наши замечания.

– Спасибо, добрая леди, – подобострастно ответил тот и, повернувшись к Бригелле, бросил: – Девка!

Его манера обращения к Бригелле резко отличалась от того как он только что говорил со свободной женщиной. Но, в конце концов, она была всего лишь рабыней. Девушка вскочила на ноги, вновь прижимая подол юбки к шее.

– Бесстыдница, – проворчала свободная женщина.

Бригелла с волнением скользнула взглядом по толпу, видимо пытаясь определить, кем из нас мог быть тот, кто столь явно выказал свой интерес к ней. Ну что ж, это действительно, мог быть любой из нескольких десятков мужчин. Затем она мило улыбнулась и согнула колени. Это было проделано очень изящно. Уверен, что она заставила каждого здесь присутствующего мужчину захотеть немедленно сдёрнуть её с подмостков. И она снова надула губки и, придавая своему лицу выражение изящного, благовоспитанного испуга, приготовилась возобновить декламировать свою роль в прерванном фарсе.

– Продолжай, – скомандовал ей Бутс Бит-тарск, возвращаясь к своей роли.

– Если я поднимаю юбку, то демонстрирую свою скромность незнакомцу, – запричитала она, обращаясь к публике, – значит, мне надо опустить её, но тогда предстаю перед ним с открытым лицом, подобно наглой потаскухе! О, что же делать бедной девушке?

– Готов предложить прекрасной леди, имеющийся в моём мешке товар, что может стать решением Вашей проблемы, – объявил Бутс.

– О, умоляю Вас благородный сэр, – закричала Бригелла, – Скажите, что это может быть?

– Вуаль, – провозгласил он.

– Это именно то, в чём я сейчас нуждаюсь! – радостно пискнула она.

– Но это не обычная вуаль, – предупредил Бутс.

– Позвольте мне увидеть её, – попросила девица.

– Вот только, интересно, будете ли Вы в состоянии увидеть её, – как бы задумавшись, проговорил он.

– Что Вы имеете в виду? – удивилась Бригелла.

– О чём это я, конечно же, Вы сможете увидеть эту вуаль, – сказал торговец, – ведь Вы, совершенно очевидно, свободная женщина!

– Я Вас не понимаю, – сказала она.

– Это – вуаль из ткани, которую соткали маги Ананго, – объяснил Бутс.

– Неужели! – восхищённо воскликнула Бригелла.

– Она самая, – торжественно огласил торговец.

Ананго, как и Асперич, – это свободный остров в Тассе, также управляемый членами касты торговцев. Однако в отличие от первого находится он очень далеко на юге, значительно южнее экватора. Столь далеко, что большинство гореан не знает о нём ничего, за исключением того, что это место отдаленное и экзотичное. Джунгли Ананго служат фоном для различных фантастических рассказов, наполненных странными расами, таинственными растениями и невероятными животным. «Маги Ананго», кстати, кажется, известны всюду на Горе кроме как на самом Ананго. Насколько я знаю, на том острове, никто и никогда не слышал ни о каких магах.

– У этой вуали есть особое качество, – торжественно вещал Бутс наивной девушке, – она видима только свободным людям.

– Она, что, сделала затем, чтобы можно было не снимать её перед рабынями, – удивилась Бригелла.

– Скорее всего, нет, – ответил Бутс, – кто будет заботиться, что думают рабыни?

– Верно, – признала девушка. – Но позвольте мне увидеть её! Скорее покажите мне это чудо!

– Но она у меня уже здесь, вот она в моей руке, – удивился Бутс.

– О, насколько она красива! – закричала Бригелла.

По толпе зрителей прокатилась волна смеха. Уловка с невидимой тканью, или другим невидимым предметом: камнем, мечом, одеждой, домом, лодкой, предположительно видимым только тем, у кого есть определённые качества, в гореанском фольклоре является весьма избитым мотивом. У подобных историй есть множество вариаций.

Бутс поддержал воображаемую ткань второй рукой, как бы поворачивая её и демонстрируя во всей красе.

– Видели ли Вы когда-либо что-нибудь подобное этому? – спросил Бутс.

– Нет! – ответила девица.

– Она настолько легка, – нахваливал он, – что её вес едва можно почувствовать. Кстати сказать, рабыни её даже почувствовать не могут.

– Она должна быть моей! – взвизгнула Бригелла.

– Она ужасно дорогая, – предупредил её торговец.

– О, горе!

– Надеюсь, у Вас найдётся десять тысяч золотых монет?

– Увы, нет! – надула губы. – Я – бедная девушка. У меня даже лишнего бит-тарска дома не завалялось.

– Действительно жаль, – уныло проговорил Бутс, делая вид, что сворачивает ткань, причём делал он это удивительно искусно, что можно было понять насколько он талантлив. – А я-то надеялся продать это Вам.

– Но разве Вы не можете отрезать для меня хотя бы маленький лоскуток? – жалостливо спросила она.

– На тысячу золотых монет? – обнадежено вскинулся мужчина.

– Увы, – заплакала Бригелла. – Я не могу себе даже предоставить такую кучу денег.

– Безусловно, – сказал он, – вуаль будет, достаточно большой, чтобы скрыть всю фигуру.

– Я вижу это.

– К тому же маги Ананго не разрешают резать их произведение, – добавил торговец.

– Это всем известно, – вздознула девушка.

– В любом случае, Вы, конечно же, не будете столько жестоки, столь бессердечны, столь нечувствительны, чтобы предложить мне даже подумать о том, чтобы использовать ножницы, этот жестокий инструмент, эти безжалостные ножи на столь изумительном произведении искусства.

– Конечно, нет! – Крикнула Бригелла.

– Всего хорошего, леди, – с сожалением сказал Бутс, делая вид, что собирается упаковать рулон обратно в своё мешок.