Текст книги "Лицедеи Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

9. Две Женщины, Свободная и Рабыня

– Это здесь, – указал я. – Видишь?

Мы вышли на маленькую опушку леса, неподалёку от дороги.

– О, да! – тоном истинного ценителя протянул Бутс.

– Да Ты опусти факел, – предложил я. – Посмотри поближе.

Две женщины всхлипывая, смотрели вверх, моргая от ослепившего их света. Присевший на корточки Бутс, медленно водил факелом над их телами. Одна из них была в длинном белом платье без рукавов. И это было всё, что было на ней надето, причём это платье было ещё и очень тонким. Сомневаюсь, что это было то, что она сама хотела бы носить. Нет, это совершенно очевидно выбрали за неё. Не трудно было угадать какая красота во всей её восхитительной целостности и изобилии, скрывалась под этой тканью. Другая была не менее захватывающе соблазнительной, и о красоте её, можно было говорить, не боясь ошибиться. Эта была полностью раздета. И обе были абсолютно беспомощны, потому как их крепко связали по рукам и ногам.

– Хм, симпатичные, – заметил Бутс.

– Точно, – признал Чино.

– Ага, – поддержал Лекчио.

Петруччо и Паблиус Андроникус не замедлили выразить своё согласие с мнением коллег. Неприветливого игрока с нами не было. Полностью избавившись от верёвок, он поторопился вернуть свою чашу, которая оказалась столь интересной для разбойников. Казалось, что он не хотел, чтобы другие увидели её, или поняли его значение. Подняв чашу, игрок скрылся в фургоне, и казалось, предпочёл остаться там, по крайней мере, на какое-то время. Во всяком случае, с нами он не пошёл. Мне даже показалось, что он был не особенно благодарен за то, что было сделано для него. Возможно, он был слишком гордым мужчиной, и сама мысль, что он мог бы быть должным кому-либо другому, вызывала у него отчаянное негодование. А может быть и так, особенно учитывая его ненависть и бесчестие, с которыми он жил, что этот мужчина счёл жестокость ножа разбойника лишь избавлением, и не мог не приветствовать этого.

Я посмотрел на женщину в длинном тонком белом платье.

– Были ли Вы заклеймены? – поинтересовался я у неё.

– Нет! – напряженно ответила она. – Я свободна!

Это показалось мне, вполне вероятным, поскольку ей всё же позволили надеть это платье, по крайней мере, на какое-то время, дабы защитить её скромность.

– Надеюсь, Вы понимаете, – сказал я, – что мы должны удостовериться в данном вопросе.

– Конечно, – кивнула она.

По результатам исследования мы могли сделать важное заключение о том, как к ней относиться, и что само собой разумеется, чего она могла ожидать от нас. Одно дело относиться к ней как к свободной женщине, и совсем другое, как к рабыне.

Я повернул её на правый бок и закатал платье, потом на всякий перевернул и осмотрел с другой стороны. Это я проверил самые распространённые места, на которые принято ставить клейма женщине на Горе. Самое типичное место клейма – вверху на левом бедре, достаточно высоко, лишь чуть ниже ягодицы, чтобы быть прикрытым даже короткой рабской туникой. Таким образом, довольно трудно сказать какое именно клеймо носит та или иная девушка. Как мне кажется, это добавляет некий элемент таинственности к образу невольницы.

Впрочем, в большинстве случаев, эта таинственность лишь временное явление, и зачастую она вызывает у Вас интерес и желание задрать ей подол, и удовлетворить своё любопытство. Иногда некоторые отчаянные спорщики даже заключают пари по этому поводу. В подобных спорах, конечно, чаще всего выигрывает тот, кто ставит ставку на изящный курсивный Кеф. Это – наиболее распространенное на Горе клеймо Кейджеры. «Кеф» – это первая буква в слове «Кейджера», именно это слово в гореанском языке чаще всего используется для обозначения рабыни. А само клеймо, за его внешний вид, иногда образно называют «Жезл и ветви». Кроме того, конечно, в этом названии присутствует намёк на красоту и неволю. Если присмотреться, действительно похоже, беспомощная красота под абсолютно бескомпромиссной дисциплиной. Не поленился я проверить и менее распространённые места клеймения, такие как: слева внизу живота, на внутренней поверхности левого предплечья и на подъёме левой стопы. Если вдруг такая метка на девушке оказалась бы в тех местах, было бы не разумно пропустить её. Не хотелось бы попасть впросак, обращаясь с женщиной, как если бы она была свободна, а затем обнаружить, что всё это время юридически это была рабыня! Ещё хуже и рискованней был бы такой обман для самой женщины! Вот уж действительно, на чьём месте мне не хотелось бы оказаться, так это на месте женщины, которая могла бы быть уличена в таком обмане.

– Кажется её тело свободно от клейм, – объявил я. – Очевидно, она свободна.

– Да, – сказала она. – Да!

Я аккуратно раскатал её платье от того места, чуть выше груди, где оставил его для удобства осмотра её тела на предмет наличия клейм, и затем расправил его, медленно проведя ладонями по её талии и бёдрам. Платье было столь тонким, что мой жест получился очень интимным. Мне даже не хотелось прервать это, но рано или поздно всё хорошее заканчивается, закончилось и платье, там, где это и предполагалось, около её лодыжек. Я ещё немного подкорректировал положение платья, чтобы её скромность могла бы быть защищена, настолько, насколько она вообще могла быть защищена в столь неосновательном предмете одежды разрешенном ей. Что и говорить, я действительно, натянул это платье немного плотнее, чем это, возможно, было необходимо. Это вполне понятно и простительно. Всё же она была красива и связана.

Кстати, прежде чем отправиться на эту опушку, я ненадолго заглянул в свой лагерь.

– Учитывая, что она, судя по всему, свободна, – объявил я, – Я заявляю свои права на неё как на свободную пленницу.

– Нет! – отчаянно выкрикнула она.

– Отлично, – похвалил Бутс.

– Нет, нет! – простонала она сквозь душившие её рыдания, дёргаясь в держащих её путах.

Мы уже были знакомы с этой женщиной. Рывком посадив её, я посмотрел ей в глаза.

– Ты – моя пленница.

– Пожалуйста, нет! – прошептала она.

– Тебе решать, – пояснил я, – какой именно пленницей Ты будешь, по крайней мере, некоторое время.

Она испуганно смотрела, как я извлекаю из своей сумки немного зазвеневшего металла, того самого, ради которого я и сделал остановку в своём лагере, по пути у этой поляне. Перед её расширившимися глазами покачивались стальные кольца, соединённые между собой четырьмя крепкими тяжёлыми звеньями.

– Ты желаешь это? – спросил я.

– Да, – прошептала она. – Близкие кандалы.

Я накинул браслеты на её щиколотки. Её ноги теперь были скованы и могли разойтись не более чем на четыре дюйма. Она сама предпочла сохранить свои честь и скромность. Безусловно, учитывая огромное количество способов, которыми мужчины могут использовать женщину для своего удовольствия, этот вопрос был скорее символическим. Лишь когда ножные кандалы были надёжно зафиксированы на ней, я развязал верёвки разбойников, удерживавшие ноги женщины вместе. Её стопы разошлись ровно на столько, насколько позволила ей цепь. Руки всё также оставались связаны за спиной.

– Как Ты оказалась в плену у разбойников? – полюбопытствовал я.

– Начальство было мной недовольно, – объяснила она. – Людей у меня забрали. Из одежды позволили только короткую тунику, почти такую, как носят рабыни. Даже вуаль мне носить запретили. Выдали маленький кошель с монетами, ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и приказали отправляться в штаб, в одиночку и пешком.

– В одиночку и пешком? – переспросил я.

– Да, именно так, – сказала она с горечью.

– Догадываюсь, что они не ожидали, что Ты закончишь своё путешествие успешно, – усмехнулся я.

– Кажется, они были правы, – согласилась она.

Я улыбнулся. Вот уж не подумал бы я, что её начальники хуже, чем все остальные сознавали опасности гореанских дорог. Красивая женщина, откровенно одетая, да ещё и без вуали, одна, пешком, не могла оказаться вероятной кандидатурой на то, чтобы миновать гореанскую местность безнаказанно. По-моему, их приказ практически был равносилен приговору к порабощению. Сомневаюсь, что они ожидали видеть её снова, если только не в рабской тряпке и ошейнике.

– Разбойники схватили меня вчера вечером, – сказала она.

– Но, кажется, Ты одета, не как рабыня, – заметил я.

– Ту одежду, что мне выдал мой начальник, забрали грабители, – пояснила она. – Они решили, что они не соответствуют моему статусу свободной женщины, и приказали мне переодеться в платье, в котором Вы меня видите сейчас.

– Хм, весьма чутко с их стороны, – признал я.

– Но оно же такое тонкое и почти прозрачное! – возмутилась она.

– Конечно, – усмехнулся я.

– Подозреваю, что оно действительно отмечает меня как свободную женщину, – она сказала, – но скорее всего, лишь для того, чтобы несколько поднять мою цену в случае, если бы они собрались предложить меня работорговцам.

– А ещё, несмотря на его длину и вид, оно довольно откровенное и выставляет твою фигуру в самом выгодном свете, – добавил я. – Несомненно, торговцу доставило бы удовольствие сорвать с Тебя это платье, выставив твои прелести на показ для оценки, как потенциальной рабыни.

– Да, – с горечью признала она мою правоту.

– Не бойся, – сказал я. – Я найду Тебе кое-что ещё из одежды.

– Спасибо, – неуверенно сказала она.

– Был ли у разбойников где-нибудь поблизости ещё один лагерь? – спросил я.

– Нет, – ответила женщина. – Прошлую ночь они провели в другом месте, но этим утром ушли оттуда, уничтожив все следы своего там пребывания. А днём они тайно в лесу встретились с одним мужчиной с фургоном. Ему они продали большую часть своей добычи.

– Очевидно, они продали ему далеко не всё, что у них было, – усмехнулся я, переведя взгляд с неё на другую связанную женщину, лежавшую голой на земле, и потом обратно.

– Нет, он не был работорговцем. А также, как мне кажется, он не хотел, чтобы кто-либо прознал о его тайных связях с разбойниками, просто допросив рабынь.

– Куда они направлялись? – продолжил я свой допрос.

– Я не знаю, – ответила она, кажется честно. – Мне сказали только, что нас доставят куда-нибудь, где можно было бы спихнуть нас подходящему работорговцу.

– Беснит, Эсалиниус, Харфакс, – перечислил Бутс близлежащие города.

– Возможно, – сказал я, пожав плечами.

Все эти города лежали в пределах ста пасангов от нашего местонахождения. Конечно, от таких женщин можно было бы избавиться почти где угодно. Невольничьи рынки, как и сами рабыни, редкостью на Горе не были. Учитывая большое количество на планете рабов и рабынь, вполне естественно, что должно быть и изобилие рынков для их сбыта, обработки и перепродажи.

– Очевидно, они разбили здесь лагерь не раньше, чем несколько анов назад, – предположил я.

– Мы остановились довольно рано, – сообщила женщина. – Я думаю, что они обнаружили чей-то лагерь, и запланировали устроить на него набег.

– Это точно, – усмехнулся я.

– А нас они связали и оставили здесь, ждать их возвращения, – сказала она.

– Они не уже вернутся, – бросил я.

– Я поняла, – вздрогнула она.

– Остальные ценности и деньги, в том числе полученные от того скупщика с фургоном находятся здесь, в лагере? – спросил я.

– Всё там, – кивнула она в сторону, – в тёх мешках. Золото в маленьком, обитом железными полосами, сундучке. Серебро в простом ящичке, закрытом на тяжелый позолоченный замок в первом мешке.

– Это всё твоё, – сообщил я Бутсу.

– Всё? – недоверчиво переспросил Бутс.

– Всё, – кивнул я.

– Спасибо! – страстно воскликнул Бутс. – Этому найдётся хорошее применение.

– Возможно, Ты мог бы использовать это на поддержку искусств, – предложил я.

– Именно это я и намереваюсь сделать, – заверил меня Бутс.

– Например, этим можно было бы поддержать некую достойную, но находящуюся в бедственном положении театральную труппу, – намекнул я.

– Это – благоразумное и блестящее предложение, – признал Бутс.

– Возможно, у Тебя уже есть на примете какая-нибудь подходящая труппа, – весело улыбаясь, предположил я.

– Да, знаю я одну такую, – заявил он.

– Ага, нашу, – подсказал Лекчио.

– Немного резковато и грубовато сказано, – упрекнул Бутс Лекчио, – но надо признать, что Ты верно ухватил суть вопроса.

– Ты благодарен? – спросил я.

– Да, – ответил Бутс.

– Вечно и бессмертно? – уточнил я.

– Конечно, – заверил меня Бутс.

– Есть кое-что, чем Ты мог бы отблагодарить меня, – намекнул я.

– Назовите это, брат, – с пафосом проговорил Бутс.

– Я всё ещё заинтересован в присоединении к вашей труппе, – напомнил я.

– Даже не просите, – тут же отказался Бутс. – Невозможно.

– Да ладно, – сказал я.

– Ну же, – чуть ли не хором поддержали меня Чино, Лекчио и Петруччо.

– Давай, давай! – пробасил Андроникус.

– Я уже принял решение, – упёрся Бутс.

– Возможно, Ты мог бы отказаться от него, подумать ещё раз более тщательно, – предложил я, опуская руку к висящей на мне портупее с седельными ножами.

Бутс настороженно уставился на мою руку.

– Дорогой Бутс не будь таким неблагодарным болваном, – рокочущим басом обругал антрепренёра скалоподобный Андроникус.

– Я уже всё сказал, – величественно объявил Бутс.

Я вытянул один из клинков, и качнул им держа за лезвие в руке.

– Так что Тебе мешает сказать снова? – поинтересовался я.

– Никогда, – сказал Бутс.

– Ой ли? – спросил я, подбрасывая кайву и ловя уже за рукоять. Остриё замерло, нацелившись на горло Бутс.

– А что Вы можете делать? – с тревогой спросил Бутс, не сводя глаз в кончика ножа.

Я вновь подбросил кайву, на этот раз, поймав за лезвие, и спокойно посмотрел поверх ножа в глаза Бутса.

– Я метаю ножи, – напомнил я. – Неужели забыли?

– И весьма не плохо, должен заметить, – признал Бутс.

– Позволь уже ему присоединяться к нашей компании, – надавил Чино.

– Да, – поддержал друга Лекчио.

– Во что бы то ни стало, – призвал Петруччо.

– Это немного учитывая всё то, что он для нас сделал, – добавил Андроникус своим сочным басом.

– Но мы же не можем брать с собой каждого беспризорного слина, что подходит и скулит около фургона, – сказал Бутс. – Мы что, ночлежка для бездомных бродяг, продуктовый фургон для непредусмотрительных странников, учебная площадка для любителей-театралов, постоялый двор на колёсах для увлекающихся театром претендентов на роль в спектакле, странствующее убежище для каждого благоговеющего перед искусством и полного надежд мужлана, мечтающего надеть мантию и выйти на нашу сцену? Сцену титанов театра, разделившую с нами нашу бедность и богатство, материальное и неосязаемое, нашу славу и наши провалы, наш талант. Сцену самого прекрасного театрального коллектива Гора? А как на счёт наших профессиональных стандартов? Нашей репутации?

– Дерьмо урта, – оценил его пафос Чино.

– Дерьмо урта? – возмутился Бутс.

– Да, – отрезал Чино.

– Может, Ты всё-таки пересмотришь своё решение по этому вопросу, – предложил я, подбросив нож и поймав за рукоять, так что его остриё вновь нацелилось на Бутса.

– Вы искусный метатель ножей, – вздохнул Бутс. – В этом у меня нет ни малейшего сомнения. Но Вы же не опытный, не профессиональный актер.

– Это верно, – признал я, а остриё кайвы замерло в дюйме от его шеи.

– Конечно, есть много иных дел, которые Вы могли бы взять на себя, скажем, простые работы, тяжелые работы, неподходящие для служителей искусства.

– Верно, – подбодрил я его.

– Возможно, Вы могли бы помогать нашему монстру, – размышлял он.

– Именно, – кивнул я.

– Кому-то ведь надо устанавливать и оформлять сцену, – продолжил Бутс, – палатки разбивать и так далее.

– Да, – поощрил я антрепренёра.

– Да не будь же ты неблагодарным, Бутс, – возмутился Андроникус. – Мы ему нашими жизнями обязаны.

Бутс с трудом сглотнул.

– Всё же я не строгий и не жестокий человек, – сказал он. – Всем известно, что я мягкий и податливый, столь же как и сложный, тонкий и талантливый. То, что Бутс – человек терпимый, я часто слышал от других. Они говорили, что я добродушный и уступчивый, настолько, что это идёт во вред мне самому. Да, они, правда говорили, что Бутс – добрый малый, что он из тех, кто всегда готов выслушать аргументы собеседника, рассмотреть и тщательно взвесить все за и против.

– Я понимаю это так, что Ты пересматриваешь своё решение, – уточнил я.

– Скорее, я согласен его повторно рассмотреть и обдумать, – обтекаемо ответил Бутс.

– Разреши ему присоединиться к нашей компании, – пробасил Андроникус.

– Я сомневаюсь в правильности своего первого решения, – сказал Бутс. – Признаться, аргументы Андроникуса поколебали мою уверенность.

– Если Ты не разрешишь ему присоединиться к нам, считай, что меня уже нет в твоей труппе, – предупредил Андроникус.

Бутс ошеломленно уставился на него.

– Да, – твердым, не терпящим двойного толкования голосом подтвердил Андроникус.

– Но это же уничтожит нашу труппу! – воскликнул Бутс.

Андроникус непреклонно смотрел на антрепренёра, скрестив руки на груди.

– Я уже изменил своё решение, – заявил Бутс.

Стремительно качнув кайву, я развернул её клинком к себе и прижал мизинцем к ладони, успев сделать это в последний момент и не поранить Паблиуса Андроникуса, который, победно и сердечно схватил мою руку. Чино, Лекчио и Петруччо, подскочили ко мне следом, от души хлопая меня по спине и поздравляя со вступлением в труппу. Наконец, и сам антрепренёр, схватив мою руку, тепло пожал её.

– Добро пожаловать в компанию Бутса Бит-тарск, – огласил он. – Однако, прошу помнить, что мы не обычная труппа. Присоединившись к нам, Вы приняли на себя серьезную ответственность и ещё более серьезные обязанности. Смотрите же, теперь Вы изо всех сил должны пытаться соответствовать нашим высоким стандартам.

– Я постараюсь, – заверил я его.

– Однако у нас появилась проблема, – сказал Бутс своим коллегам.

– И какая же? – поинтересовался долговязый Петруччо.

– Где он будет жить? – спросил Бутс. – У меня, признаться, нет никакого желания делить фургон с кем-то, кто так ловко обращается с ножом.

– Он может воспользоваться моим фургоном, – предложил Петруччо. – А я сам, если мой друг Андроникус не будет против, разделю его одиночество. У нас с ним не окончен спор о ремесле актера.

– Об искусстве актера, – поправил Андроникус.

– Ремесле, – встал с позу Петруччо.

– Искусстве, – пробасил Андроникус.

– Итак, всё улажено? – спросил Петруччо.

– Конечно, и добро пожаловать, – сказал Андроникус. – Теперь у меня найдётся время обучить Тебя ста семидесяти трём движениям головы.

– Кажется, раньше их было сто семьдесят одно, – заметил Петруччо.

– В тексте Аламаниуса я обнаружил два новых движения, – объяснил Андроникус, – и каждое с несколькими вариациями.

– Восхитительно, – сказал Петруччо.

– Значит, проблема улажена, – кивнул Бутс.

– Да, – заверили его Петруччо и Андроникус.

– Спасибо, – поблагодарил я двух друзей лицедеев.

– Да не за что! – радостно воскликнули они.

– Не хочешь разделить со мной фургон? – поинтересовался я у своей пленницы.

– Нет! – отказалась та.

– Вы можете посадить её на цепь в рабском фургоне, вместе, с прикованными там Ровэной и Биной, – великодушно разрешил Бутс.

– Не надо, – отмахнулся я. – Не стоит беспокоиться. Я просто посажу её на цепь под моим фургоном.

– Отличная идея, – похвалил Бутс.

Женщина обожгла меня взглядом и сердито дёрнулась в своих путах.

– Соберите все ящики и мешки, и всё, что, может оказаться хоть сколь-нибудь ценно, – скомандовал Бутс своим товарищам. – В особенности не забудьте про маленький окованный железом сундучок, и ящик с позолоченным замком, который, как предполагается должен быть в первом мешке. Всё найденное мы перенесём в наш лагерь. Победа была за нами. Таким образом, и вся добыча тоже наша. Позже я всё тщательно пересчитаю и составлю точный список всего, что теперь стало нашим, включая и рабыню.

– Нет! – вдруг возразила другая женщина, та, что лежала на земле, абсолютно голой и связанной по рукам и ногам, неподалёку от моей персональной пленницы.

– Э, Ты что-то сказала, моя дорогая? – просил Бутс Бит-тарск.

– Да! – ответила она. – Я свободная женщина!

– Почему я должен верить в это? – поинтересовался Бутс.

– Я – свободная женщина! – крикнула она.

– Чино, принеси-ка факел, – крикнул Бутс.

От кучи ящиков и мешков отделилась тонкая фигура Чино с одним из факелов в руке.

– Поскольку Вы – благородные джентльмены, Вы, конечно, освободите меня, – сказала она. – Я могу рассчитывать на это как свободная женщина.

Я улыбнулся такому, по меньшей мере, странному предположению. Гореане склонны в меньшей степени быть джентльменами, чем владельцы и господами, когда дело касается женщин. В их природе скорее владеть и доминировать над ними, бескомпромиссно делая их своей собственностью.

– Кто Ты? – спросил Бутс.

– Я – Леди Телиция с Асперича, – заявила она.

– Хо! – закричал Бутс, радостно и триумфально, потирая при этом руки.

– Не понимаю, – растерянно сказала женщина.

– Поднеси-ка факел поближе, – велел Бутс Чино.

– Ой! – вскрикнула женщина, когда я перевернул её на правый бок, выставляя напоказ её левое бедро.

– Ага! – торжествующе крикнул Бутс.

– На меня никогда не надевали ошейник! – закричала Леди Телиция. – Я никогда не носила ошейник!

– Ничего, это мы быстро исправим, – пообещал ей Бутс.

– Я не рабыня! – отчаянно выкрикнула она.

Однако её бедро, противоречило её заявлению. На нём имелось, ясное и неоспоримое клеймо, обычное клеймо Кейджеры. Оно столь же ясно отпечаталось на её теле, как и на теле любой другой гореанской рабыни. Разбойники, как выяснилось, не стали с ней миндальничать, и понизили её статус до рабского.

– Это – только метка! – простонала он.

– Хм, мне кажется, что это – немного больше чем метка, – заметил Бутс. – По-моему, это больше похоже на клеймо рабыни.

– Это ничего не значит! – крикнула она.

– Это значит слишком много, и я уверен, рано или поздно, Ты со мной согласишься, – заверил её Бутс.

– Нет! – закричала бывшая Леди Телиция.

– Ты – рабыня, – заявил Бутс.

– Я свободная женщина! – взмолилась она. – Прошу Вас, освободите меня!

– Э нет! – протянул Бутс. – Ты будешь первым пунктом в моем списке трофеев, Леди Телиция, причём именно под этим именем, по крайней мере, на какое-то время, – усмехнулся Бутс.

– Конечно же, Вы шутите! Конечно же, Вы освободите меня!

– Я что, кажусь Тебе дураком? – ласково осведомился Бутс.

– Нет! – торопливо ответила она.

– Только дураки освобождают рабынь, – сказал Бутс. – Уверен, что Ты знакома с этим высказыванием.

– Я принадлежу к высшей касте, я богата! – напомнила женщина.

– Когда-то, возможно, – пожал плечами Бутс, – но, ни одно из твоих утверждений больше не верно. Как только на тебе появилось клеймо, Ты превратилась в домашнее животное, в живую собственность. С первым прикосновением железа, Ты прекратила быть личностью по закону. Ты теперь не принадлежишь ни к какой касте, ты принадлежишь мне. Тебе теперь ничего не может принадлежать, у Тебя не может быть собственности. Скорее это – Ты сама теперь собственность, такая же, как любой другой предмет, или домашнее животное, или рабыня

– Нет, нет! – задёргалась и заплакала женщина.

Она весьма соблазнительно выглядела в своей абсолютной беспомощности, извиваясь в держащих её путах. Вот только, освободить себя, она, конечно, не могла. Её на славу связали гореанские мужчины.

– Я думаю, что мы сможем найти кое-какие цепи для Тебя в рабском фургоне, – усмехнулся Бутс. – Возможно, при случае, я сделаю так, что Ты даже прокатишься в моём собственном фургоне.

– Нет, нет, нет! – причитала она, не оставляя попыток освободиться.

Бутс с довольным видом смотрел на неё.

– Конечно же, у Вас нет намерения, удерживать меня! – крикнула она.

– Твоё тело, насколько я могу судить теперь, – заметил Бутс, – когда Ты раздета, когда досадные, мешающие, нелепые одежды писцов полностью удалены с него, совершенно очевидно могло бы представлять интерес для мужчин.

Она, широко распахнутыми от ужаса глазами, уставилась на него. Антрепренёр, как настоящий гореанский мужчина, точно ухватил суть вопроса. У меня не было никаких сомнений, что она принесет отличную прибыль на невольничьем рынке. Действительно, такие рабские линии фигуры как у неё, даже при продаже с обычного рабского прилавка, почти наверняка привлекут внимание покупателей, и обеспечат предложение серьезной цены.

– Кроме того, – добавил Бутс, – я уверен, что Ты очень умна, и, если я не ошибаюсь, у Тебя имеются все признаки обладания большим талантом, и на ярмарке я не мог этого не заметить.

– Я не понимаю, – запинаясь, проговорила женщина.

– Идите сюда, все! – позвал Бутс своих друзей.

Петруччо, Андроникус и Лекчио присоединились к Бутсу и Чино, стоявшим около связанной женщины.

– На колени, моя дорогая, – скомандовал Бутс женщине.

Та, со стонами, отчаянно дёргаясь, поднялась на колени.

– Джентльмены, – обратился к ним Бутс, – хочу представить вам Леди Телицию, как, в течение какого-то времени, пока меня это будет развлекать, я буду называть её.

– Привет, – сказал Лекчио.

– Приветствую, – пролепетала она.

– Возможно, Вы помните её по ярмарке, – продолжил Бутс.

– Это точно, – усмехнулся Чино. – Такое трудно забыть.

Рабыня вздрогнула.

– Присмотритесь к ней, – радостным голосом призвал Бутс, взяв её за волосы и удерживая её голову высоко поднятой.

Да, подумал я, она, несомненно, заслуживает высокой цены.

– Миленькая, – признал Чино.

– Смазливая, – согласился Лекчио.

– То, что мы нашли её, – заявил Бутс, – можно считать знаком судьбы.

– Чего-чего? – не понял Лекчио.

– Она свалилась нам на голову, – продолжил Бутс, – в странное время, в момент, когда мы боролись за своё выживание, когда мы оказались в агонии и отчаянной нужде.

– Чё она сделала? – переспросил Лекчио, на шее которого болталось золотое ожерелье, взятое из добычи разбойников.

– Да! – картинно воскликнул Бутс Бит-тарск.

– Ах, да! – глубокомысленно протянул Чино.

– Я принял решение о присоединении Леди Телиции к нашей труппе, – объявил антрепренёр.

– Нет! – всхлипнула дрожащая женщина, стоявшая на коленях с запрокинутой головой.

– Да! – подтвердил Бутс. – Она попала к нам как раз вовремя, чтобы решить одну из наших самых неотложных проблем.

– Да, это точно, – понимающе согласился Андроникус.

– А я вот, ни сула не понимаю, – признался Лекчио.

– Разве Ты не видишь? – спросил его Бутс. – Это же ясно как день!

– Не-е-а, – протянул Лекчио.

– Да присмотритесь же, к ней Джентльмены! – воскликнул довольный Бутс, запрокидывая ей голову ещё больше назад и экспансивно указывая на неё ладонью левой руки, – мы же нашли нашу Бригеллу!

– Нет! – срывающимся голосом заверещала девушка.

Друзья-лицедеи приветствовали заявление Бутса, восхищенно ударяя себя по левым плечам.

– Нет! – прокричала она. – Никогда!

– А она даже ещё соблазнительнее, чем предыдущая, – заметил Лекчио.

– Я думаю, что у неё всё получится просто замечательно, – признал Чино.

– Отличный выбор, – похвалил Андроникус.

– Я отказываюсь! – кричала она. – Даже не мечтайте об этом! Это произвол! оскорбление! Как Вы посмели даже подумать о таком!? Я из высшей касты! Я из писцов! Вот подождите, дайте мне только добраться до ближайшего города, и я подам на вашу компанию жалобу судьям!

– Вынужден Тебе напомнить Тебе, моя дорогая, – терпеливо сказал Бутс, – Ты больше не из высшей касты писцов. Точно так же, и я уверен, что Ты это признаешь, хорошенько поразмыслив, у Тебя теперь нет никакого статуса перед законом. Ты больше не представляешь никакого интереса для судей, по крайней мере, не больше, чем мог бы представить урт или слин.

Та, что ещё недавно была Леди Телицией испуганно уставилась на него.

– Твои дни создания неприятностей для других, да и для самой себя закончились, – развёл руками Бутс. – На самом деле, мне кажется, что те же самые судьи, которых Ты так часто доставала своими жалобами, вздохнут с облегчением, узнав, что Ты, наконец-то, больше не имеешь права приставать к ним со своей глупой, но отнимающей много времени ерундой. Я сомневаюсь, что они хотели бы увидеть Тебя снова, если только не для того, чтобы вернуть Тебя голой и связанной твоему законному владельцу, и желательно со следами от плети на спине. Или возможно, скажем, для того, чтобы насладиться тобой в какой-нибудь пага-таверне, в качестве простой беспомощной рабыни.

– Пожалуйста! – взмолилась она.

– До сего момента Ты стремилась использовать мужчин в своих целях, – продолжил Бутс. – Это теперь в прошлом. Теперь мужчины будут использовать Тебя в их целях, причём полностью и во всех смыслах. В прошлом Ты что-то требовала у мужчин. Впредь Ты будешь надеяться, что они сочтут Тебя удовлетворительной, во всех отношениях.

– Я – свободная женщина! – прорыдала она.

– Ты скоро научишься противоположному, – успокоил её Бутс.

– Я свободна! – крикнула женщина.

– Это не так, – усмехнулся Бутс, – и Ты скоро придёшь к пониманию этого.

– Я не рабыня! Я не могу быть рабыней!

– А ну тихо, рабыня, – рявкнул на неё Бутс.

– Пожалуйста! – простонала она.

– У нас был напряженный день, – заметил Бутс. – Чино, Ты, не будешь так добр, чтобы развязать рабыне ноги?

– Конечно, – ответил тот, приседая к ногам женщины.

Бутс, схватив рабыню за волосы, рывком поднял её на ноги, и тут же согнул в поясе, ставя в ведомое положение. Её руки по-прежнему оставались связанными за спиной.

– Так ребята, время дорого, так что берём с собой всё, независимо от того, что кажется имеющим ценность, на месте разберёмся, – скомандовал он, и добавил, обращаясь ко мне: – Тебя это тоже касается.

– Отлично – согласились все дружно.

– Уже поздно, а я устал, – сообщил Бутс Леди Телиции. – Думаю, что утром у меня будет достаточно времени, чтобы выпороть Тебя.

– Выпороть меня? – задохнулась женщина от возмущения пополам с ужасом.

– Да, причём утром я буду свежее и смогу положить плеть на Тебя гораздо резче, – добавил он.

– Плеть? – переспросила она.

– Да, представь себе, плеть, – подтвердил антрепренёр.

– Вы шутите, конечно же! – прошептала она.

– Ты сможешь обдумать это сегодняшней ночью, пока будешь прикована цепью в рабском фургоне, – пожал он плечами.

– Но за что? – спросила она дрожащим голосом.

– Тобой оказались недовольны, – объяснил Бутс. – Впрочем, как Ты наверное знаешь, никаких оправданий, объяснений, поводов или причин не требуется, чтобы выпороть рабыню. Она может быть избита по любой причине, или вообще, без какой-либо причины, всякий раз, когда рабовладелец того пожелает. Если ему захочется, он может отвешивать ей по удару на каждый оборот колеса фургона, или вообще запороть до смерти.

Я присел подле своей собственной пленницы, пока ещё свободной женщины. Той самой, которую я заковал в кандалы, и красота которой, казалось, протестующее напрягалась под длинным, тонким платьем, что выдали ей разбойники. Это платье, казалось, само кричало, чтобы мужчина сорвал его с её тела.