Текст книги "Лицедеи Гора (ЛП)"

Автор книги: Джон Норман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)

– Господин? – воскликнула она со страданием и непониманием в голосе.

– Содержание Тебя, скорее всего, будет пустым расходом ошейника и каши, – пояснил он.

– Нет, Господин. Я буду стремиться служить Вам хорошо. Я буду отчаянно стремиться, чтобы Вы нашли меня достойной того, чтобы сохранить меня в Вашем ошейнике!

– В Тебе нет того, что требуется, чтобы стать хорошей рабыней, – пожал плечами Самос. – Ты слишком глупа, холодна и эгоистична.

– Нет, Господин!

– Отпустите её, – приказал Самос двум своим охранникам.

Женщина, наконец освобожденная из их рук, обернулась и бросилась на живот перед нашим столом.

– Позвольте мне доказать Вам, что я могу стать полезной рабыней! – со слезами в её глазах, взмолилась она, поднимая голову.

– Надеюсь, Ты понимаешь то, о чём меня просишь? – поинтересовался он.

– Да, Господин, – ответила женщина не переставая плакать.

– Что Ты думаешь по её поводу? – обратился Самос ко мне.

Я лишь пожал плечами. На мой взгляд, решение в этом вопросе следовало принимать не мне, а ему самому.

– Пожалуйста, Господин, – простонала женщина, глотая слезы.

– Ты думаешь, что сможешь доставлять удовольствие мужчинам? – спросил Самос рабыню.

– Я буду отчаянно добиваться этого, Господин, – пообещала она.

– Встать, – отрывисто скомандовал работорговец, и женщина подскочила как ужаленная.

– Спину выпрями, – скомандовал Самос хныкающей женщине. – Живот втяни. Грудь выпяти. Вот так. Запомни, моя дорогая – Ты больше не свободная женщина. Ты уже вошла в новую жизнь целиком и полностью. В жизнь, в которой холодность и комплексы для Тебя под запретом, в жизнь, в который, Тобой строго и бескомпромиссно управляют, причём самыми разными способами, а твои самые скрытые желания и потребности больше не только нельзя сдерживать, но Ты должны их полностью высвободить. В этой жизни, Ты, хотя и будешь подвергнута совершенной и абсолютной дисциплине, той в которой всегда держат полных рабынь, как это ни парадоксально, будешь свободна быть собой.

Женщина, ещё в слезах, но уже смотрела на Самоса с любопытством.

– Пока, это может показаться трудным для твоего понимания, – добавил Самос, – но истинность этого вскоре прояснится для Тебя, если конечно, Тебе сохранят жизнь.

– Да, Господин, – сказала она с благодарностью.

Я заметил, что она, уже теперь будучи рабыней, ощутила, что его слова правдивы. В её глазах появилась решительность, и она задрожала.

– Подними руки на уровень плеч, – приказал Самос, – колени слегка согни.

Женщина послушно выполнила приказ, и Самос тогда жестом показал музыкантам, сидевшим неподалёку, что именно они должны быть готовы сыграть.

– Ты знаешь то, что мужчина хочет от женщины? – спросил Самос.

– Всё, и даже больше, – прошептала она.

– Точно, – улыбнулся работорговец, и рабыня вздрогнула. – И я советую Тебе преуспеть в этом, – намекнул Самос.

– Да, Господин.

– А сейчас Ты станцуешь и покажешь себя, если конечно, хочешь жить, – велел он.

– Да, Господин.

– Ты готова?

– Да, Господин, – прошептала рабыня, и Самос вновь махнул музыкантам.

По залу потекла чувственная, медленная мелодия.

– Я выставил свой Домашний Камень, – напомнил Самос, возвращаясь к игре. – Теперь твой ход.

И то верно. Мой одиннадцатый ход. Изучив расстановку сил на доске и размещение его Домашнего Камня, я решил, что нападать сейчас будет преждевременно. Пожалуй, стоило развивать ситуацию и подготавливать комбинацию для атаки. На мой взгляд, следовало попытаться занять центр доски, сохраняя, таким образом, мобильность своих фигур, и держа под контролем все, обычно самые важные, направления линий атаки. Некоторые говорят, что тот, кто контролирует дороги, тот правит городами. Это, конечно, верно, в мире, где большинство товаров переносится на спине людей и животных, но далеко не так очевидно в мире, где есть тарны.

– Её место к клетке со слинами, – услышал я, недовольный мужской голос неподалёку от нас, и Самос вновь отвлёкся от игры, поглядев на танцующую рабыню.

Я, также, не выдержал и взглянул с ту сторону. Да, с первого взгляда видно, что она ничему не обучалась. Танец рабыни ей был совершенно не знаком. Её движения были характерны для девственницы, рабыни белого шёлка. Её ещё никто не научил, что значит быть беспомощной рабыней. Ни один мужчина ещё не преподал ей, что это значит, оказавшись в руках господина, испытать изящные преобразования униженной и используемой рабыни, сопровождаемые мучительными судорогами рабского оргазма, вызванными у неё его желанием. Она ещё не познала опыта покорённой невольницы. Того опыта, который стоит только получить, и она никогда не забудет его. Опыта, который она будет испытывать страстную потребность повторить, и ради его повторения будет готова на всё. Того опыта, который, желает она этого или нет, полностью отдаёт её в зависимость от милосердия мужчин.

– Она неуклюжа, – раздраженно поморщился Самос, но я не мог не заметить, что в действительности у него не было намерения убивать её.

Мужчина, перед которым она попыталась танцевать, засмеялся над нею.

– Спорим, что её горло будет перерезано не позднее ана, – со смехом поддержал его второй.

Рабыня попыталась танцевать перед ещё одним из гостей, но тот отвернулся от неё, стоило только ей приблизиться к нему, ради кубка паги, наполняемого соблазнительной, полуголой рабыней в ошейнике дома.

– Неуклюжая, и неповоротливая, – покачав головой, проворчал Самос. – А я-то думал, что у неё могли бы быть задатки рабыни для удовольствий.

– Ничего, зато она старается, – заметил я.

– Она понятия не имеет, как это надо делать, – бросил Самос.

– Её тело прекрасно сформировано, – обратил я его внимание. – Это предлагает обилие женских гормонов, а это, в свою очередь, обещает большие потенциальные возможности, способность к любви, чувственности и предрасположенность к рабским удовольствиям.

– Она не годится, – презрительно отмахнулся Самос. – Толку с неё не будет.

– Зато обрати внимание, как отчаянно она пытается понравиться, – указал я.

– Но и не преуспевает в этом, – ответил он.

– У неё есть прекрасное тело, – продолжил я защищать женщину. – Возможно, за гроши кто-нибудь и купит её в качестве кувшинной девки.

– Она бесполезна. В моём доме она годится только на корм слину, – отрезал Самос, и вернулся к ситуации на доске.

Краем глаза я заметил, как некоторые из рабынь, услышавших слова Самоса, испуганно посмотрели друг на дружку. Я не думаю, что они питали столь нежные чувства к своей новой сестре по неволе, прежней Леди Ровэне из Лидиуса, которая ещё совсем недавно, в силу её бывшего статуса, считала себя неизмеримо выше их. Но я также не думаю, что они хотели бы видеть как её живую и кричащую от ужаса и боли, рвут слины. В конце концов, теперь, она была всего лишь рабыней, мало чем отличавшейся от них.

– Танцуй, Ты глупая рабыня, – прошипела одна из невольниц. – Ты что, не понимаешь, что Ты теперь рабыня? Ты что, не никак не можешь поверить, что Ты теперь собственность?

По лицу танцующей невольницы пробежала тень внезапного озарения. Мелькнул её дикий взгляд испуганный взгляд. Совершенно определенно, до этого момента она не думала о происходящем с ней с этой стороны. Конечно же, она принадлежала. Теперь она была собственностью. Её в любой момент могли купить и продать, как тарска, для удоволетворения тех или иных потребностей хозяев.

Конечно, она принадлежала Самосу. Это было в рамках обстоятельств, по праву пленения её им как свободной женщины, и её добровольного произнесения формулы порабощения. Учитывая всё это, она автоматически стала его собственностью. В данном случае требования закона ясны и категоричны. Вопрос оказывается несколько более спорным, когда женщина находится вне рамок ситуации с правами пленения. Здесь уже законы отличаются в зависимости от того в каком городе это произошло.

В некоторых городах женщина не может, юридически обоснованно, представить себя определенному мужчине в качестве рабыни. В этих городах её интерпретируют как, по крайней мере, временно помещённую в условия рабства на согласованных условиях, но в тоже время такое её признание будет обладать законной силой, а её рабство будет абсолютным. В таких городах, женщина делает себя рабыней, безоговорочно. И уже от рассматриваемого мужчины, зависит примет ли он её как свою рабыню или нет. В этом вопросе он волен поступать по своему усмотрению. Но как бы он не поступил, в любом случае она, со времени её заявления, является рабыней, и только ей.

С другой стороны, в остальных городах, причём в большинстве их, к такому признанию свободной женщины, относятся более терпимо с точки зрения закона, и она может представить себя в качестве рабыни определенному мужчине. Если же он отказывается от неё, то она всё ещё остаётся свободной. Но, стоит ему принять её, и она становится рабыней, с которой тот может сделать всё, что ему заблагорассудится, продать или подарить, или даже убить.

Здесь стоит отметить, что существует различие между законами и кодексами. Согласно кодексам воинов, если воин принял женщину в качестве рабыни, то ему предписывается, по крайней мере, какое-то время, причём какое именно на его усмотрение, сохранять её. Но в случае, если она вызовет, хотя бы минимальное количество его недовольства, или выкажет непокорность, даже наименьшую, он может немедленно от неё избавиться, причём любым способом по своему выбору.

Надо добавить, что это не накладывает на воина каких-либо юридических обязательств. Скорее он должен так поступать во исполнение норм поведения и морали, предписанных кодексом воина, основанным на многовековых традициях. Если женщина, находясь вне ясных рамок, таких как право пленения, право дома, или право лагеря, вынуждена объявить себя рабыней, то она, безусловно, становится субъектом, на который он заявил свои права. Воин может сделать это в явно видимой форме, например, поставив клеймо или временную метку, связать или надеть ошейник, или произнеся предписанную фразу, такую как: «Ты принадлежишь мне», или «Ты – моя», или «Ты – моя рабыня», так и в неявной форме, например, разрешая рабыне питаться со своей руки или следовать за собой.

– Танцуй, дура! – крикнула одна из рабынь той, что прежде была Леди Ровэной из Лидиуса.

– Вы только посмотрите на эту свободную женщину! – засмеялась другая её товарка.

– Да за такой танец, она и правда заслуживает знакомство со слином, – поддержала третья.

– Пожалуйста, мужчины! – крикнула ещё одна. – Кажется, она думает, что это Вы для неё, а не она для Вас!

– Смотри как надо! – выкрикнула брюнетка, выскакивая из-за столов, и срывая с себя рабский шёлк и отбрасывая его в сторону.

– А ну не вмешивайся, – рявкнул на неё мужчина, и испуганная брюнетка, подхватив шёлковый лоскут, поспешила исчезнуть за столами, в тени, забившись среди стоявших там на коленях других рабынь.

А та кто ещё недавно была Леди Ровэной, зарыдав, упала на колени, беспомощно закрыв лицо руками. Музыка оборвалась на полуноте.

– Какие же Вы жестокие, Вы все! – выкрикнула блондинка Линда, рабыня Самоса, а в прошлом землянка, вскакивая на ноги.

Удивлённые глаза всех мужчин, да и не только их, вперились в неё.

– Вы заковываете нас в ошейники! Вы отбираете нашу одежду! Вы заставляете нас служить Вам! Вы делаете с нами всё, что Вам заблагорассудится!

Как прекрасно она смотрелась, в её короткой тунике, босиком, с наполненным страстью телом, со сжатыми маленькими кулачками и в ошейнике!

– И Вам это нравится! – рассмеялся один из мужчин, разрядив обстановку.

– Да! – закричала Линда. – Мне это нравится! И Вы даже не сможете представить себе, насколько я люблю это! Я происхожу из мира, где нет, или почти не осталось настоящих мужчин, мира, где мужество почти упразднено и вычеркнуто из жизни общества. Я происхожу из мира голодных до любви женщин. Я не знала того, что такое настоящие мужчины, пока не попала на Гор, и не оказалась в ошейнике! Здесь меня дрессируют и наказывают, здесь я принадлежу и служу! И здесь я счастлива! И мне даже жаль своих свободных гореанских сестёр, которые до сих пор являясь выше меня, не могут познать той ошеломительной радости от исполнения своего предназначения, что досталось мне, и в тысячу раз больше мне жаль своих несчастных свободных земных сестёр, находящихся столь далеко отсюда, и втайне жаждущих познать своих владельцев и их ошейники!

В зале повисла гробовая тишина. Линда подошла к коленопреклонённой на полу женщине, и присев рядом, обняла её за плечи. Не отпуская её, отважная девушка обвела нас взглядом и проговорила:

– Она же всего лишь бедная рабыня, совершенно не знакомая со своей новой реальностью. Она изо всех сил пытается понравиться Вам, просто она пока ещё не знает, как это надо делать. Пожалуйста, будьте же добры к ней. Дайте ей время. Позвольте ей научиться. Разве она не красива? Разве Вы не видите, что она может и хочет научиться доставлять Вам удовольствие? Так окажите же ей милосердие!

И снова в зале воцарилось напряженное молчание.

Линда, в каком-то оцепенение встала и отошла от рабыни. Она встала на колени позади нашего стола, смиренно опустив голову. Кажется, она сама была ошеломлена своей дерзостью.

– С твоего разрешения, – сказал я Самосу и, встав из-за стола, подошёл к женщине, склонив голову сидевшей на полу. Присев рядом, я заглянул в её красные от слёз глаза.

– Ой! – вскрикнула она, когда бросил её спиной на пол.

Я обращался с ней так, как и положено обращаться с рабыней. Женщина испуганно смотрела на меня. Несомненно, никто и никогда прежде не обходился с ней подобным образом.

– Её лицо красиво, – отметил я, – тело соблазнительно, ноги и руки развиты пропорционально. Кажется, она должна принести хорошую цену.

Она задохнулась, оцененная как женщина.

– Но в женщине важнее то, что у неё внутри, – заметил мой друг.

– И это верно, – признал я.

Некоторые наиболее сочные и возбуждающие рабыни, которых я знал, обладали, по крайней мере, на мой взгляд, и по сравнению с другими их сестрами по неволе, весьма заурядной внешностью. Именно такие женщины оказываются наиболее изумительным приобретением на невольничьих рынках. Да, они стоят гораздо меньше, чем любая из их более дорогих и красивых конкуренток, но всё же, в конечном итоге, оказываются гораздо ценнее. Частенько мужчины, возвратившись домой с невольничьего рынка, полагая, что они купили девку по своим средствам, внезапно, к своему восхищению обнаруживали, что вместо серой мышки они нашли свою мечту. Безусловно, не всё так просто. Например, рабство удивительным образом, искусно увеличивает красоту женщины. Красота многих женщин, после пары лет проведённых в неволи, расцветает настолько, что их цена может удвоиться или даже утроиться от начального уровня.

– Мужчины страстно хотят женщин, – пояснил я ей.

– Да, Господин, – всхлипнула она.

– А Ты как раз и принадлежишь к этому полу, – улыбнулся я, – такому изящному и невыносимо желанному.

– Да, Господин.

– И Ты, на мой весьма искушённый взгляд, – добавил я, – объективно, одна из самых красивых представительниц этого пола.

– Спасибо, Господин, – шепнула женщина.

– Поэтому, нет ничего удивительного в том, что мужчины могут найти Тебя желанной.

– Да, Господин.

– Неужели Тебе это не нравится? – поинтересовался я.

– Это пугает меня, – вздрогнув, призналась она.

– Но ведь у Тебя возникают нормальные чувства к мужчинам, не так ли? – спросил я.

– Мне кажется, да, Господин, – кивнула она.

– Теперь, когда Ты стала рабыней, Тебе не только допустимо уступить этим чувствам, но Ты должна это сделать так, – объяснил я ей.

– Господин! – задохнувшись, прошептала женщина.

– Да, – сказал я, – и Ты теперь рабыня.

– Да, Господин, – вздрогнула она.

– Это всё существенно меняет, не так ли? – спросил я.

– Да, Господин, – согласилась она.

– Да у неё же совсем нет рабских рефлексов, – презрительно бросил один из сидевших поблизости мужчин.

Взяв её за волосы, я вытянул её до сидящего положения, а затем, опять же за волосы, запрокинул ей голову.

– Ой! – вздрогнув, пискнула женщина.

– Держи ладони рук прижатыми к полу, – приказал я.

Когда её ладони оказались на полу, она оказалась в сидячем положении передо мной со слегка согнутыми и разведёнными коленями.

– Ой! О-о-ох! – внезапно вскрикнула она.

– Ладони на пол, – напомнил я.

– Да, Господин, – вздохнула она. – Простите, Господин!

– Есть у неё рефлексы рабыни, – сообщил я.

– Да, – признал один из мужчин.

– Точно, – поддержал его другой.

– Кажется, у мужчин появился несколько больший интерес к Тебе, не находишь? – поинтересовался я.

– Да, Господин! – заметила она осмотревшись.

– А теперь мы попробуем соединить две вещи, – сказал я. – Первое, Ты – изящная желанная женщина. Ты – тот вид женщины, что может завести любого мужчину до безумной страсти. Ты – такая женщина, ради обладания, которой мужчины готовы перегрызть горло своему сопернику. Кроме того, Твоя красота и желанность увеличены тысячекратно, потому что Ты – чья-то собственность, Ты – рабыня.

– Да, Господин, – прошептала она. – О-о-ох, Господин!

– Ты заметила, как возрос интерес к Тебе у этих мужчин, не так ли? – спросил я.

– Да, Господин! – всхлипнула она.

– Ладони на пол, – повторил я.

– Да, Господин, – простонала она.

– Всё это весьма важно с точки зрения мужчины, – пояснил я ей.

– Да, Господин.

– А теперь второе, давай-ка рассмотрим эти вещи с точки зрения женщины, с твоей точки зрения, – предложил я.

– Господи-и-ин! – вдруг вскрикнула женщина.

– Ладони на пол, – сказал я.

– Да, Господин.

– Как рабыне, зашептал я ей, – Тебе не только допустимо отдаться своим самым глубоким, самым волнующим, самым примитивным, и всецело женским порывам, но Ты ещё и должна сделать это, и сделать это, забыв о стыде, ярко и полно.

– Да-а, Господи-и-иннн, – закричала она, и внезапно отчаянно попытавшись плотнее прижаться к моей руке.

Но я, резко отстранившись и потянув волосы, бросил её ничком на пол. Она изо всех сил вывернула голову, чтобы посмотреть на меня через плечо. Я рассмотрел в её глазах закипающую страсть. От меня не скрылось, что она начала ощущать то, что должна чувствовать пробужденная рабыня.

– Плеть, – скомандовал я тому мужчине, который ранее наказывал глупую рабыню, что позволила себе, выказать веселье по поводу тяжёлого положения свободной женщины.

– Господин? – испуганно вздохнула девушка, увидев вложенную в мою руку плеть.

– Я не заметил, что Тебе дали разрешение прекратить танец, – объяснил я.

– Да, Господин, – признала она.

– Учитывая, что Ты – глупая девка, оказавшаяся в новых для Тебя условиях, наказание, на первый раз, будет легким. Три удара плетью.

– Три! – зарыдав, воскликнула она.

– Не ожидай, что все рабовладельцы будут настолько снисходительны к твоей глупости в будущем, – предупредил я её.

– Да, Господин, – залилась она слезами.

И вот, несомненно, впервые в её жизни, она, та, кто ещё несколько енов назад была гордой свободной женщиной, Леди Ровэной из Лидиуса, а сейчас валявшаяся на полу голой, как обычная девка, впрочем, которой она теперь и была, почувствовала на своей коже, что такое гореанская рабская плеть.

– Встать, – скомандовал я ей. – Спину прямо, живот втянуть, груди выпятить. Руки к плечам, колени слегка согнуть.

– Меня выпороли, – всё ещё не веря, пробормотала она.

– Видишь разницу в том, как она стоит? – указал один из мужчин своему соседу по столу.

– Да, – признал тот.

Я, трогая её плетью то тут, то там, умело подправил её позу, вынуждая выставить напоказ самые выгодные линии её фигуры.

Женщина вздрагивала при каждом прикосновении плети. Теперь она знала, какую невероятную боль может доставить ей этот инструмент. Она почувствовала её на своей коже. Любая девушка, единожды познакомившись с плетью, больше никогда не захочет повторить этого знакомства. С этого момента одного вида плети обычно бывает достаточно, чтобы немедленно привести её в чувство.

– Что висит на стене? – обычно может спросить недовольный хозяин.

– Рабская плеть, Господин, – отвечает она, и покорно спрашивает: – Как я могу стать более приятной?

Я вернул плеть надсмотрщику, и с чувством выполненного долга, сел на своё место за столом Самоса. Тот махнул рукой музыкантам, и по залу вновь поплыла тягучая мелодия. А я уделил своё внимание позиции на доске. Я всё ещё не сделал своего хода. На прежнюю Леди Ровэну из Лидиуса я больше не обращал внимания. Она была простой рабыней, танцующей для своих владельцев. Несомненно, на протяжении этого вечера, и другие девушки, возможно Тула, Сьюзан, и даже Линда, будут вызваны на пол, танцевать перед сильными мужчинами, и тогда, скорее всего, каждая из них в свою очередь, будет брошена поперёк стола.

Я сделал ход своим Наездником Высокого Тарлариона Убары переставив его на Писца Убары – три. Это, поддерживая центр, также открывало бы вертикаль, развивая фигуру Строителя Убары. От гореанской танцовщицы, обычно ожидают, что она удовлетворит страсть, которую она сама же и разожгла в мужчине.

– Твой ход, – сказал я Самосу.

Судя по крикам удовольствия, аплодисментам – хлопкам ладонью по плечу, я сделал вывод, что на этот раз новая рабыня показалась мужчинам весьма приемлемой.

– Ну и как она? – поинтересовался я.

– Думаю, что нет необходимости, по крайней мере, немедленно, бросать её слинам, – признал Самос, присматриваясь к танцовщице.

– Твой ход, – напомнил я, и Самос, уставившись на доску и оперевшись подбородком на кулаки, погрузился в размышления.

А я, тем временем, подняв голову, бросил взгляд через зал, залюбовавшись рабыней, танцевавшей перед мужчинами. Она покрутилась в каких-то дюймах от дюжего гребца, но вовремя отпрыгнула от него, уклоняясь от его пьяной попытки схватить её. Довольно грациозно проскользнула между столами, прямо как настоящая рабыня и давно находящаяся в собственности женщина. Опустившись на колени перед другим мужчиной, целуя и лаская его, при этом держа руки скрещенными за спиной, и вдруг сделав вид, как будто бы её насильно оттаскивают за воображаемую верёвку, привязанную к её рукам, отступила от него. Через мгновение она уже покрывала следующего мужчину своими волосами и поцелуями. Затем, прижав кубок к низу своего живота, и чувственно извиваясь при этом, она предложила мужчине вина. И вот она уже с другой стороны столов, в центре зала. Она сделала вид, якобы собиралась заговорить, но внезапно, остановилась, как будто бы пораженно, и, подхватив свои золотые локоны, быстро свив их в клубок, с высокомерным видом запихнула его себе в рот, и укоризненно посмотрела на мужчин. Это было похоже, как если бы мужчина, не желая больше слушать её вздор, заткнул ей рот кляпом из её собственных волос. По залу прокатился одобрительный смех. Затем женщина изобразила движение, как если бы развязала шнур удерживавший кляп глубоко между её зубов, и, вытянув волосы изо рта, круговым движением головы, красиво рассыпала их, задрапировав своё тело. Причём всё это делалось в ритме музыки. Теперь казалось, что она скромно и испуганно, используя свои волосы, как если бы это был плащ или покрывало, отчаянно надеялась скрыть, по крайней мере, хотя бы минимальную часть своей красоты от грубого мужского исследования. Но даже это отныне ей было не разрешено.

Медленно кружась в водовороте музыки, она сжала ладони вместе, и, склонившись вперёд, просунула их сквозь волосы перед телом, а затем, как будто получив команду господина, резким движением бросила руки в стороны и выпрямила тело. Вся её красота внезапно оказалась бесстыдно обнажена перед жадными глазами мужчин.

– Хорошо! Здорово! Отлично! – послышались со всех сторон одобрительные мужские голоса, сопровождаемые гореанскими аплодисментами.

Даже кое-кто из рабынь, не выдержав, вскрикнули от удовольствия. Что и говорить, девушка постаралась на славу! Она не остановливалась на достигнутом, ведь музыка не прекращалась. Теперь она снова двигалась среди столов, и плавные движения её танца приковывали к себе внимание и радовали глаз. Надо признать, что теперь она отлично справлялась с задачей развлечения мужчин. Если бы Самос мог знать, что она так удачно докажет свою полезность, то он, возможно, сразу бы выдал ей непременные в таком случае колокольчики или цепи. Что до меня, то я сильно сомневался, что некоторые из показанных ей вещей, исполненных во всём их изобилии и яркости, были просто навеяны ей под влиянием обстоятельств и музыки. Меня не оставляли подозрения, что это всё было многократно продумано и проиграно ей в мечтах и фантазиях, где она точно также танцевала перед мужчинами как рабыня. И всё это пригодилось ей, чтобы однажды ночью в Порт-Каре, действительно став рабыней, своим танцем спасти свою жизнь.

Меж тем музыка приблизилась к кульминации, которую она встретила перед нашим столом, танцуя отчаянно и умоляюще, перед тем, кто должен был стать её первым господином. Она вначале опустилась на колени, потом по змеиному извиваясь, опустилась на бок, перетекла вначале на живот, потом на спину, и продолжила свой танец уже лёжа.

Мужчины одобрительными криками подбадривали её. Движения на полу считаются самыми стимулирующих среди большинства аспектов рабских танцев.

Я внимательно следил за каждым её движением. Надо признать, она была неплоха. Конечно, она была совершенно необучена. Истинные ценители рабских танцев, я полагаю, наверняка указали бы на многочисленные ошибки в акцентировании пальца ноги, вытягивании конечностей, использовании рук, неверное положение тела, отсутствие тонкого приглашения зрителю заглянуть в глубину её глаз, и тому подобные аспекты, но, в целом, она определенно неплохо справилась. Учитывая нехватку обучения, впрочем, нехватка эта могла быть легко исправлена, она действительно отлично справилась. Большая часть того, что она нам показала, как мне кажется, заложена в женщине на уровне инстинктов. Ну и, конечно же, не надо забывать, что она своим танцем зарабатывала право жить.

Она прекрасно извивалась, совершенно беспомощная, умоляющая рабыня. И вдруг музыка резко оборвалась, и она замерла перед нами, стоя на коленях, опустив голову, всем своим видом выказывая покорность Самосу. Осторожно подняв голову, она, по лицу своего господина, попыталась предугадать свою судьбу. Она разглядывала его лицо, и ожидала вердикта. Именно он имел право решать, жить ей или умереть.

– Я хочу надеяться, Господин, – осторожно сказала она, – что со временем я смогу стать не совсем бесполезной как рабыня.

– Пожалуй, Ты сможешь к этому приблизиться, – кивнул Самос.

Она не осмелилась встать, и на четвереньках, с опущенной головой приблизилась почти вплотную к краю стола. Там она, опустив голову ещё ниже, поцеловала каменные плитки пола. Потом, немного приподнявшись, всё так же на карачках, подползла совсем вплотную к нам, изящно изогнувшись, и коснулась губами края стола.

– Ты умоляешь оставить Тебе жизнь? – спросил Самос.

– Да, я умоляю Вас, мой Господин, позволить мне жить, – подтвердила она.

– На каких условиях? – уточнил он.

– Условия Ваши, Господин, – ответила женщина, – ведь я всего лишь рабыня полностью в Вашей власти.

– На колени, – скомандовал Самос, и она встала на колени, откинувшись на пятки.

Кое-кто из людей Самоса подошёл поближе, и теперь стоя вокруг стола, с интересом наблюдали за ней.

– Ну, что ж, по крайней мере, в настоящий момент, – сказал Самос, – Тебя не бросят к слинам.

– Спасибо, Господин! – крикнула она. – Спасибо, Мой Господин!

Самос кивнул одному из мужчин, стоящих поблизости, тому самому дюжему гребцу, от которого она ранее, ускользнула. Тот взял её запястья и небрежно связал их спереди, её собственными волосами, причём оставив небольшой отрезок в качестве поводка.

Женщина с интересом, снизу вверх, смотрела на возвышавшегося над ней гребца.

– И смотри, чтобы Ты вдруг снова не оказалась бесполезной, – пригрозил Самос.

– Да, Господин! – ответила она, вздёрнутая на ноги рывком привязи из её собственных волос была уведена к столу гребца.

– Тула! – закричал один из мужчин. – Пусть Тула станцует!

Несколько мужчин своими одобрительными криками, поддержали это предложение, длинноногую брюнетку вытолкнули в центр зала, по пути сорвав с неё лоскут шёлка, бывший всей её одеждой. Девушку отличали скуластое лицо, смуглая кожа и золотой ошейник.

– Тула! – радостно приветствовали её мужчины, и она чувственно подняла руки, приняв возбуждающую позу, и замерла в ожидании начала музыки.

Всем своим видом она показывала мужчинам, что сейчас они увидят, каким должен быть настоящий танец рабыни.

А в другом конце зала я увидел как та, что прежде была Леди Ровэной из Лидиуса, закинув свои по-прежнему связанные её собственными волосами руки на шею гребца, жадно прижималась своими губами к его. Руки мужчины блуждали по её телу. Затем он аккуратно уложил женщину на пол около своего стола, и они исчезли из вида.

Вновь музыка наполнила зал, и Тула начала своё выступление. Я заметил, что остальные девушки придвинулись поближе к столам, ловко занимая места более удобные с точки зрения их заметности для мужчин, таким образом, видимо, надеясь оказаться у тех под рукой в момент необходимости. Тула считалась, и не без оснований, самой блестящей танцовщицей Самоса. Остальные его женщины отчаянно конкурировали между собой за второе место. Моей собственной лучшей танцовщицей была распутная девка по кличке Сандра. Некоторые другие, например, Арлин, Дженис, Эвелин, Мира и Вэлла, были также довольно хороши в этом виде рабских искусств.

С той стороны, где мужчина подмял под себя ту, что была Леди Ровэной из Лидиуса, внезапно, донёсся приглушённый вскрик.

– Твой ход, – напомнил я Самосу.

– Я помню, – встрепенулся он, отрывая глаза от танцующей Тулы, и на какое-то время задумываясь на доской.

Он сходил Наездником Высокого Тарлариона своей Убары на Строителя Убары – три. Его ход показался мне не слишком удачным, ведь он открывал диагональ Посвящённого Убары. Мой Наездник Высокого Тарлариона оставался достаточно надёжно прикрыт от атаки, и я использовал первый трёхклеточный ход Копейщиком по линии Писца Убара. Далее, я планировал выдвинуть Строителя Убара на Писца Убара – один, и этим держать под боем колонны Писца Убара.

У меня всё больше складывалось впечатление, что Самос играл не в своей обычной манере. Его дебют, в частности, показался мне неудачным. Он преждевременно выдвинул наиболее значимые фигуры, а затем потерял инициативу и время, отводя их назад. Казалось, что он собирался предпринять некие существенные ходы, или чувствовал, что он должен их сделать, но никак не мог решиться на это.

Он как-то нерешительно сходил копейщиком.