Текст книги "Та, которая покупает"

Автор книги: Джоан Скеррет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 21

Уэсли правильно сделала, захватив из Чикаго свою, как она ее называла, вторую Библию. Майкл был благополучно забыт, появился Дункан. Кто бы мог подумать, что эта книга снова ей пригодится!

«Излечи сердечную боль» помогла ей пережить те нескончаемые бессонные ночи, когда она рыдала в подушку, оплакивая уход Майкла. Книга не позволяла звонить изменнику и вымаливать его любовь. Она удерживала Уэсли от безумных, отчаянных поступков, которые так свойственны тем, кто пополнил ряды обманутых и преданных.

Целая неделя прошла с того вечера, когда Дункан ее бросил. Он звонил один раз – хотел узнать, все ли с ней в порядке. Она услышала его голос на автоответчике, но не взяла трубку. Одна из составляющих процесса выздоровления заключалась в том, чтобы примириться с действительностью и исключить всякие контакты с источником боли. До примирения было еще очень далеко, но Уэсли шла кратчайшим путем. Она действительно не хотела знать, от чего Дункан задыхался.

Ей хотелось только одного: облегчения страданий. А его голос вонзал нож еще глубже.

На следующий день после его ухода она отправилась в магазин и купила бутылку виски. Достала стакан, налила, но ее замутило от первого же глотка. Бутылка, практически полная, так и осталась на кухонной стойке.

Заходила Шерри и попыталась вытащить ее в кино. Безрезультатно. Уэсли мужественно ходила на лекции, занималась в клубе с клиентками, однако все ее идеи по поводу собственного бизнеса отошли далеко на задний план. Она извинилась перед Мари, когда появилась замечательная возможность приобрести новых клиенток. Появилась и исчезла. Она делала только самое необходимое. У нее не было ни сил, ни желания начинать что-то новое.

Она воображала то, чего нет. Что Лана знает о разрыве с Дунканом и специально изводит ее. Они теперь встречались чаще, и Лана всегда была в компании двух-трех приятельниц. Девушки шептались и смеялись. А Уэсли нисколько не сомневалась, что смеются они над ней.

Однажды ночью, не в силах сдержать рыдания, она набрала номер телефона родителей. Отец ничем не мог ее успокоить. Трубку взяла мама и, обеспокоенная, спросила, не приехать ли ей в Бостон. А сестра позвала Уэсли в Чикаго. Девушка сказала «нет». И отказалась пойти к психоаналитику или, по крайней мере, выписать рецепт на антидепрессанты. Она справится сама.

Наступила первая пятница после разрыва. Девушка планировала пойти с Шерри в кино или куда-нибудь потанцевать. Но передумала.

В пятницу вечером неплохо порешать кроссворды, решила она.

Зазвонил телефон. Уэсли включила автоответчик. Звонила Шерри:

«Девочка моя, я волнуюсь. Тебе надо вылезти из своей раковины. Уэсли? Уэсли? Твоя семья тебя любит. Твои друзья тебя любят, и я тебя люблю, понимаешь? – Уэсли услышала, как Шерри вздохнула. – Послушай, солнышко. Этот парень сделал тебе одолжение. Огромное одолжение. Ты заслуживаешь гораздо большего! Не нужен тебе этот высокомерный ублюдок. О Господи! Останови меня, пока я не сказала какую-нибудь гадость, за которую придется просить прощения. Уэсли? Ты в порядке? Позвони, если захочешь поговорить».

Уэсли едва не рассмеялась от такого упорства Шерри. Она просто не могла вынести еще одну душеспасительную беседу. С нее хватит!

Боль от потери Дункана была столь невыносимой, что Уэсли потеряла способность чувствовать. Она проплакала три ночи подряд, а потом – ничего.

Она ощущала лишь пустоту в душе и какую-то непривычную отстраненность от всего происходящего. Уэсли будто смотрела на себя со стороны. Словно наблюдала, как она справляется с ситуацией. Ждала своего следующего шага. Ждала, не сорвется ли и не начнет ли кричать. Или сходить с ума. Пока ничего такого не происходило. Но она ждала.

Уэсли изучала специальную литературу из серии «Помоги себе сам». После расставания с Дунканом она оставила сто пятьдесят долларов в книжном магазине «Барнс энд нобл». Девушка читала Библию. Слушала печальную музыку. Зажигала свечи. Искала утешение, где только возможно, в пределах своего мрачного и тесного, но безопасного мирка.

Она выбросила его фотографии, зубную щетку и «Палм пайлот», который он вечно забывал среди диванных подушек. А потом вытащила все это из мусорного ведра и положила в пакет, добавив пару рубашек, оставшихся у нее в шкафу. Уэсли поставила пакет у входной двери.

Она не рассчитывала на его возвращение. В свое время Уэсли думала – нет, знала, что Майкл прибежит обратно. Не прибежал. Так почему Дункан должен? Они были вместе всего несколько месяцев. Но тогда отчего она чувствует такую же боль, как от потери близкого человека, с которым бок о бок прожила пять лет?

Дни шли за днями, недели за неделями. Уэсли училась, сдавала экзамены, совершала долгие пробежки в снег и холод. Пыталась улыбаться, слушая рассказы клиенток о том, сколько килограммов им удалось сбросить; старалась сосредоточиться на том, как им лучше помочь. Она ничего не знала о Дункане. Примерно через месяц Уэсли перестала надеяться. Она начала привыкать к пустоте своей квартиры и бросила убеждать себя в том, что он может прийти за вещами.

Уэсли ходила в церковь и проводила время с Шерри и ее друзьями. С ними было не так уж и плохо. Она читала, работала, училась и бегала. Искала утешения везде, где могла.

Глава 22

Март в Новой Англии отличается особым коварством. Зима вроде только-только закончилась, но ему отлично удается притвориться настоящей весной. В воскресенье вовсю светило солнце, термометр показывал больше десяти градусов, а кое-где на растопыривших голые ветки деревьях даже набухли почки. Однако снежная буря из Канады уже обрушилась на штат Мэн и не думала прекращать свое наступление. Подождите-ка денек-другой. И тогда получите сполна.

Уэсли старалась вести себя как ни в чем не бывало. Она улыбалась и жала руку друзьям Шерри, прощаясь с ними на парковке у церкви. Они все называли ее сестрой. Но, несмотря на их любовь, в глубине души она по-прежнему чувствовала саднящую боль. Они так радовались самим себе – спасенным и очищенным от скверны. И ни один из них не понимал, какую ношу ей приходится нести.

– Я собираюсь сегодня в «Шаттук», хочешь пойти?

– А что такое «Шаттук»? – поинтересовалась Уэсли, пока подруга выруливала из переполненной парковки на Блю-Хилл-авеню.

– Это больница. Моя мама работала там перед смертью.

– А тебе туда зачем?

Шерри посмотрела на Уэсли и покачала головой:

– Проведать больных. Одиноких. Которых никто не навещает.

– О! – Уэсли стало стыдно за свой вопрос. И заодно за следующий, чуть не слетевший с ее губ: «И почему вам, ребята, нужно быть такими правильными?»

– Ну что, идешь?

– Мм, не знаю. Мне столько надо сегодня прочитать.

– Уэсли, – начала Шерри самым что ни на есть материнским тоном, – если ты хотя бы в течение нескольких минут подумаешь о ком-нибудь, кроме себя, то сильно удивишься, обнаружив, как ничтожны твои проблемы.

Уэсли ничего не ответила. Она не знала, что тут сказать. Кроме одного: ей собственные проблемы ничтожными не казались. Но какой смысл спорить с Шерри? Она еще не остыла после проповеди.

– Ладно, может, ненадолго.

– Прекрасно. Поехали поедим.

Шерри прибавила громкость на проигрывателе компакт-дисков и принялась подпевать исполнительнице госпелов Фриде Баттл.

Через несколько минут они вошли в ресторан негритянской кухни «Боб зе шефе» – единственное приличное заведение в «белом» районе, принадлежащее чернокожему. Возможно, именно благодаря этому ресторану Бостон вызывал доверие у чернокожих, приезжающих из других частей страны. Меню такое, что слюнки текут; заводной джаз-банд; шведский стол… И все-таки три четверти присутствующих на воскресном бранче – белые. Ну а что с этим сделаешь? Бостон есть Бостон.

Им повезло со столиком – прямо возле музыкантов.

– А ударник ничего себе! – заметила Шерри, стараясь перекричать латиноамериканские ритмы.

Уэсли сделала большие глаза. Она и не заметила. Девушка положила себе овощей, омлет и пару блинчиков. Ее подруга взяла то же самое.

– Какие мы хорошие, да? – Шерри наморщила нос, сравнив свой скромный выбор с горами куриных крылышек, макарон с сыром и других холестериновых вкусностей на тарелках других посетителей.

– Нам и надо быть хорошими. Забег уже через несколько недель.

С приближением марафона волнение Уэсли сменилось страхом. Она так много тренировалась – последние пять месяцев пробегала по восемьдесят километров в неделю, – а теперь чувствовала только усталость. Из-за тренировок или из-за Дункана? Она не знала. Она лишь видела, что энтузиазм по поводу ее первого марафона в Бостоне с каждым днем тает.

– О-о! – вздохнула Шерри. – Я бы так хотела макарон с сыром и немножко крылышек.

– Давай. Я тебя не держу.

Они направились к своему столику.

– Тебе там понравится. Знаю, картина может показаться угнетающей, но ты удивишься. Некоторые их них могут рассказать кое-что интересное.

Уэсли машинально кивала, пока Шерри говорила о «Шаттук хоспитал» и несчастных одиноких пациентах. Естественно, Шерри ходила туда из христианского сострадания. Однако Уэсли знала: в то же самое время Шерри-репортер выискивает в больнице какую-нибудь душераздирающую историю, чтобы украсить своим именем первую полосу газеты, в которой она работает. Но это вполне естественно.

У дверей было очень много народу, однако краем глаза Уэсли заметила, как в ресторан вошли Уильям с Меган. Девушка уставилась в тарелку в надежде остаться незамеченной. Они не разговаривали с того самого дня, когда он предупредил ее о Дункане. Уэсли еще не была готова снова с ним встретиться. Особенно когда рядом эта безупречная Меган.

– Давай-ка побыстрее. И пойдем, мне не терпится.

– Правда? – просияла Шерри. – Ладно. Я вообще-то уже наелась.

Направляясь к выходу, Уэсли чувствовала на себе взгляд Уильяма. Но даже не взглянула в его сторону. Придурок несчастный! Ей очень хотелось подойти и сказать ему пару ласковых за то, что он разрушил их отношения с Дунканом. Но Уэсли решила: ничего хорошего из этого не выйдет. Не было никакой уверенности в том, что она не расплачется и не устроит сцены. Но уж здороваться она точно не собиралась. Он для нее просто пустое место. По крайней мере, ей хотелось, чтобы он так думал. Девушка быстро вышла, так и не обернувшись.

Первое впечатление от «Лемюэль Шаттук хоспитал» – ветхость и запах старости. Он не шел ни в какое сравнение с блистающим стерильной чистотой Северо-Западным медицинским центром, в котором двадцать лет проработала мама Уэсли. Больные в креслах-каталках сидели у входа и смотрели на величественные дубы, царственно раскинувшие кроны над Франклин-парком, с его оживленным городским зоопарком и одним из лучших в стране открытым полем для гольфа.

И какой разительный контраст: одурманенные наркотиками, смертельно больные, всеми покинутые пациенты старой, мрачной городской больницы, а напротив – радостные теннисисты, любители бега, семьи, оттягивающиеся на природе этим идиллическим, почти весенним воскресным утром в залитом солнцем девственном парке.

– Куда мы идем? – спросила Уэсли.

Ее мутило от больничного запаха, еще не переваренный бранч просился обратно.

– Десятый этаж. Последний. – Шерри взглянула на нее и сощурила глаза. – Ты в порядке?

– Да, все отлично.

– Ты привыкнешь к запаху.

Уэсли не хотела признаваться, что больше не собирается приходить сюда.

Странно, но в отделении пахло не так жутко, как в холле. Здесь было другое: ужасный шум. Несколько телевизоров работало на разных каналах. Кто-то из пациентов смотрел весенние тренировки бейсболистов, а остальные – всё подряд, что только мог предложить телеэфир.

– Привет, Шерри! – окликнула их с поста медсестер крупная дама карибского происхождения, одетая в белую форму.

– Привет, Мириам! – ответила Шерри.

– Как дела, красавица? Ты сегодня потрясающе выглядишь! Из церкви идешь?

Уэсли узнала барбадосский диалект.

– Это Уэсли, – представила ее подруга, и Уэсли протянула руку.

Мириам обняла ее так, что кости затрещали, и сказала:

– Приятно познакомиться, Уэсли. Ты откуда родом? Судя по лицу – с островов.

– Да, мой отец с Барбадоса, – сказала Уэсли, смущенная такой фамильярностью.

– С Барбадоса! И я тоже! А из какой части?

– Ну, приятно было с тобой повидаться, Мириам, – сказала Шерри, взяв Уэсли под руку, – но нам надо к Холли.

– Конечно. Она сегодня слегка не в духе. Вот обрадуется, что к ней пришли.

Вслед за Шерри Уэсли вошла в крошечную отдельную палату. Стены были абсолютно голыми, но у двери стояли четыре пластмассовые вазы с цветами. Еще две – на столике справа от кровати. И одна ваза – слева.

– Привет, Холли! – мягко поздоровалась Шерри и сделала знак подруге подойти поближе.

Уэсли никогда не видела такой худой женщины, разве только на подиуме.

– Шерри, хорошо, что зашла. – Голос пациентки был сильным и уверенным. Она производила впечатление женщины хорошо образованной, некогда очень красивой и знающей себе цену. – Кто это с тобой? – Она посмотрела на Уэсли и улыбнулась.

Хотя улыбкой это было трудно назвать: просто на лице натянулась кожа и показались желтые гнилые зубы, торчащие из выступающих десен. Жидкие волосы пациентки были затянуты, как предположила Уэсли, в хвост.

Уэсли протянула руку, однако Холли даже не попыталась пожать ее.

– Плохой день? – спросила Шерри.

Холли глухо закашлялась:

– Не такой уж плохой по сравнению с ночью. Просто небольшая слабость. – Она закрыла глаза.

– Послушай, Холли. Хочу, чтобы ты познакомилась с Уэсли поближе. А я пойду поздороваюсь с Сесиль.

Уэсли уже открыла рот, чтобы сказать «нет», и возмущенно схватила подругу за руку. Шерри пристально посмотрела на нее, вырвала руку и вышла из палаты.

Уэсли хотелось убежать. Холли все еще не открывала глаз. Может, она уснула? Под одеялом со штампом «Департамент здоровья Массачусетса» лежал обтянутый кожей скелет. Телевизор в палате был настроен на канал Си-эн-эн. На столике стояли фотографии. С одной из них широко улыбалась симпатичная, изящная девушка, наверное дочка. Ее волосы были коротко подстрижены и выкрашены в каштановый цвет. Прическа подчеркивала карамельную нежность кожи и глубину огромных карих глаз. Улыбка девушки демонстрировала красивые крупные белые зубы.

– Нравится? – Холли снова смотрела на Уэсли.

– Да, хорошенькая. Ваша дочка?

Холли засмеялась и опять зашлась в кашле.

– Может, позвать кого-нибудь? – заволновалась Уэсли.

Однако больная отмахнулась, показав, чтобы Уэсли не беспокоилась.

– Я в порядке. – Холли откашлялась. – Это я.

– Кто? – не поняла Уэсли.

– На фотографии. – Холли с победоносным видом смотрела на растерянную гостью. – Пять лет назад.

– Мне так жаль, – покачала головой Уэсли.

– Не надо жалеть. Мне не жаль, что я была так хороша.

Они обе рассмеялись. Холли закашлялась, но на этот раз приступ был недолгим.

Уэсли хотелось спросить, что случилось. Появилась одна идея, однако она ее отбросила. И конечно, не хотелось обижать Холли.

– У меня нет детей, подруга. Мне всего тридцать два.

Уэсли раскрыла рот от изумления.

– Пожалуйста, не надо соболезнований, – Холли закрыла глаза, и Уэсли промолчала.

– У вас все хорошо? – Уэсли не на шутку заволновалась, потому что прошла минута, а Холли не открывала глаз.

Женщина кивнула.

Уэсли уже собиралась позвать медсестру, когда Холли снова посмотрела на нее.

– У меня иногда бывают сильные боли, – объяснила она. – Сегодня еще терпимо, а вот ночью я так вопила, на всю больницу.

– Холли! Почему… Что с тобой?

– У меня СПИД.

Уэсли с трудом удержала слова сочувствия. Хотя, конечно, она сочувствовала Холли. Ей хотелось обнять женщину. Хотелось плакать. И еще ей хотелось уйти отсюда.

– Я, в общем-то, умираю. Не смотри на меня так, дорогая. Обо мне есть кому позаботиться. Я уладила свои отношения с Богом. – На лице Холли появилась уверенная, некогда ослепительная улыбка.

– Не знаю, что сказать, – прошептала Уэсли.

– Все нормально. Практически никто не знает. Но я рада, что ты пришла с Шерри. Вообще-то, у меня и семьи-то нормальной нет. Перед тем как оказаться здесь, я жила на улице.

– Но почему? На фотографии ты такая счастливая! – Уэсли слишком поздно спохватилась, как наивен ее вопрос и как похож на укор.

Холли закрыла глаза и на какое-то время отключилась. Уэсли смотрела новости и ждала, когда женщина снова придет в себя.

– Мой муж. Он был само совершенство. Он дал мне все: просторный дом в Милтоне, красивые машины, путешествия, бриллианты, несколько десятков любовниц и – СПИД.

Уэсли зажала рот рукой. У нее сердце разрывалось на части, пока Холли рассказывала ей свою историю о рыцаре в сияющих доспехах, который превратился в ангела смерти.

Холли Нивз была студенткой юридического факультета Северо-Восточного университета, когда познакомилась со своим будущим мужем. Он тоже учился на ее факультете. Они тут же влюбились друг в друга и всего через несколько месяцев поженились. Первые четыре месяца жили душа в душу, а потом начались измены. Холли получила место в небольшой юридической фирме. Она с головой ушла в работу и не обращала внимания на загулы мужа.

Перед друзьями и его родственниками они изображали счастливую пару. Оба были умны, успешны. В награду за тяжелый труд они покупали себе дорогие игрушки.

– Он повторял везде и всюду: его Холли заслуживает только самого лучшего. – Женщина горько улыбнулась. – Наверное, я мирилась с его изменами, потому что он постоянно покупал мне подарки. Я даже перестала задавать вопросы, когда он не приходил ночевать или когда ему по домашнему телефону звонили девицы и обзывали меня.

Так продолжалось четыре года. А затем его состояние серьезно ухудшилось, и он не мог уже скрывать свою болезнь от жены. Через год и у нее начались внезапные приступы опоясывающего лишая. А потом он умер. Его родственники оплатили похороны и тут же забыли о ней.

Холли ушла с работы, когда уже не в силах была выносить позор и слабость. Дом и машины забрали за неуплату. За три года без работы она продала все, что могла.

Теперь медицинской страховки у нее больше нет. Коллеги давно про нее забыли. Родственники мужа делают вид, что ее не существует. И вот она здесь одна сражается с раком, который разъедает ее тело, и умирает.

– Почему ты не вернулась к своим родственникам? – спросила Уэсли.

– Меня воспитала бабушка. Она умерла, когда мне исполнилось двадцать три. За год до того, как я вышла замуж. А где моя мать, я не знаю. – Холли взяла пульт и переключила телевизор на канал «Интертеймент». – Сейчас начнутся «Правдивые голливудские истории». Моя любимая программа.

– Да ты что! И моя!

– Ты чем-то на меня похожа, – сказала Холли, снова закашлявшись.

– Да? И чем?

– Ты такая милая и наивная.

– Наивная? – Уэсли рассмеялась, хотя сомневалась, нравится ли ей то, что совершенно незнакомый человек считает ее наивной.

– Не обижайся.

– Я не обижаюсь, – соврала Уэсли. – Но почему ты так думаешь?

– Просто смотрю на тебя. И вижу. – Холли снова улыбнулась: хотела, наверное, показать Уэсли, что она не имеет в виду ничего плохого. – Так жить опасно. Ради любви. Ты встречаешь не того парня, и он, моя дорогая, пользуется тобой на всю катушку. Любовь не то, что ты думаешь. У меня было все: фейерверки и рыцарь на белом коне. И посмотри, куда это меня привело. – Холли не отводила глаз от Уэсли.

Девушка кивнула:

– Я знаю, о чем ты. Я только что пережила разрыв и…

Холли закрыла глаза, и Уэсли замолчала, оставив умирающую наедине с болью. Через несколько минут вошла медсестра.

– Пусть поспит, – сказала она Уэсли.

Выезжая на Коламбия-роуд, Шерри взглянула на подругу:

– Ты что-то притихла. Как все прошло?

– Я просто не могу выкинуть Холли из головы. Она такая умная, такая молодая, такая…

– Да. Печально. Но жизнь есть жизнь. Она все-таки держится молодцом.

Уэсли почувствовала, как в уголках глаз закипают слезы:

– Так ужасно знать, что она умрет. Понимаешь, она могла бы быть моей приятельницей или коллегой по работе.

– Уэсли, посмотри на вещи с другой стороны. – Шерри погладила подругу по ноге. – С Холли все в порядке. Да, знаю, тебе так не кажется, но это правда. Ей сейчас очень больно, но когда она умрет, вся боль исчезнет. Она отправится на небеса. Невозможно понять, почему с ней такое случилось. Один Господь знает, это Его Промысел. У него для всякого есть план, и каждому выпадают боль и страдание, счастье и успех. Холли была когда-то счастлива. Она снова станет счастливой, когда перейдет в мир иной.

– Я просто не…

– Не пытайся понять, – оборвала подругу Шерри. – Нам не дано.

Болезнь Холли потрясла Уэсли. Это не статистические данные, которые вызывают легкое беспокойство, однако создают впечатление, будто болезнь – это что-то, от тебя очень далекое. А тут – живой человек, умирающий от СПИДа, и это было слишком очевидно, слишком реально. Как может Шерри так спокойно рассуждать, недоумевала Уэсли.

– Ты в первый раз увидела… э-э… по-настоящему больного человека? – спросила Шерри, словно прочитав ее мысли.

– Да. Никогда раньше… Поверить не могу… СПИД… что он делает с людьми.

Шерри вздохнула:

– Да! Именно это он и делает с людьми.

Уэсли уловила гневные нотки в голосе подруги.

– Шерри, иногда я ощущаю себя самым наивным человеком в мире. Ты понимаешь меня? И Холли так считает. Она тоже сказала, что я наивная.

– Ну-у, – Шерри приподняла одну бровь, – я бы не назвала тебя наивной. Тебе просто нравится видеть только то, что хочется.’ Это не хорошо и не плохо. Возможно, так работает твой защитный механизм.

Уэсли задумалась над ее словами.

– Просто до сих пор мне не приходилось встречаться с такими, как Холли. Меня интересовала только работа, семья. И Майкл. А потом Дункан.

– Ты сама выбрала этот путь. Я тоже однажды выбрала свой: пошла на общественных началах работать в больницу. Там-то я и насмотрелась на таких, как Холли. Мы с ней не на улице познакомились и не в клубе. Она такая же сестренка, как ты или я. – Шерри помолчала немного. – Тебе вовсе не обязательно видеть уродство, если не хочешь. Можешь просто закрыть глаза и притвориться, что в твоем мирке нет изъянов. Но я… я хочу видеть хорошее, плохое и уродливое. Мир огромен, он намного больше, чем я и ты. И Дункан. – Шерри взглянула на Уэсли. – И я хочу билет в первый ряд, чтобы ничего не пропустить.

Разговор не прошел для Уэсли даром. Как долго не замечала она ничего, кроме себя самой.

И этот путь был ровным и безопасным. Наверное, Холли так же думала о своей жизни и она не хотела видеть грязи, живя с человеком, который сначала любил ее и баловал, а потом предал и обрек на смерть. Уродство присосалось к коже Уэсли, как пиявка, и не отпускало весь день. Она думала о Холли: как в свои тридцать два она лежит на больничной койке, такая слабая и беспомощная. Шерри права. Она слишком долго закрывала глаза, чтобы не замечать уродства прямо перед собой. Нужно извлечь для себя урок. Нужно.