Текст книги "Королевские игры"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
Глава 26
– Мадам, я бы хотела остаться дома, – со спокойной убежденностью заявила Розамунда, когда рано утром леди Уолсингем в легком пеньюаре вошла к ней в комнату.
Урсула что-то искала в комоде, а услышав неожиданное заявление, удивленно обернулась.
– Остаться дома? Но почему же, девочка?
– Боюсь, не выдержу казни, – честно призналась подопечная.
– Чепуха! Всего лишь показательный урок для всех: правосудие королевы в действии. – Леди Уолсингем достала нижнюю юбку и положила на кровать. – Люди, замыслившие убийство ее величества, должны понести наказание за государственную измену… Хм, оказывается, здесь немного оторвались кружева. Сейчас скажу Хенни, чтобы срочно пришила. – Она повернулась к шкафу. – У меня есть красивая лента, которая оживит зеленое платье, и кусок очаровательно расшитого дамаста; из него получится прелестный новый наряд. Надо сшить, пока ты здесь.
Розамунда поблагодарила и снова попыталась отказаться:
– Право, мадам, мне бы очень не хотелось присутствовать на публичной казни.
Лишь природная мягкость не позволила Урсуле рассердиться.
– Сэр Фрэнсис считает, что и тебе, и твоему брату необходимо быть на церемонии. Вся семья должна выразить преданность ее величеству. Твое отсутствие непременно будет замечено, и нынешнее шаткое положение при дворе лишь ухудшится.
Леди Уолсингем проявила невиданную настойчивость, и Розамунда поняла, что выбора нет. Оставалось лишь проклинать собственную неосмотрительность: ведь никто не запрещал остаться в Скэдбери. Нотам, в деревне, даже и в голову не пришло, что за возможность сменить обстановку придется расплачиваться обязательным присутствием на варварском ритуале.
– Хорошо, мадам. Раз необходимо – значит, необходимо.
Урсула одобрительно кивнула:
– Так-то лучше, дорогая. Сейчас Хенни принесет горячую воду и завтрак. Выехать надо пораньше, пока не собралась огромная толпа. Как только преступников вывезут на телегах из Тауэра, улицы до отказа заполнятся народом.
Она поспешила в будуар, чтобы собраться, а Розамунда с тяжелым сердцем встала с постели и открыла окно. Утро выдалось теплым, но пасмурным; вдалеке постепенно нарастал глухой рокот, словно накатывал грозный поток.
– Вот горячая вода, мистрис. – Хенни поставила на туалетный столик кувшин. – А еще кусок хлеба и копченый угорь на завтрак. Нас всех отпустили смотреть казнь, и надо быстрее бежать к церкви Святого Джайлза, чтобы занять места поближе. Эта площадь просторнее Тайберна, и потому виселицы решили поставить на ней: так соберется больше зрителей.
Помогая одеться, девочка возбужденно щебетала и вовсе не обращала внимания на односложные ответы госпожи.
Розамунда заставила себя съесть немного рыбы с хлебом и выпить полкружки слабого пива: мысли о неотвратимости страшного действа не давали покоя и мучительно тяготили. И все же, накинув поверх терракотового бархатного платья темный плащ с капюшоном, она спустилась в холл.
Сэр Фрэнсис уже вернулся с улицы.
– Готова? Хорошо. Экипаж ждет у крыльца. Надо спешить. На улицах уже и сейчас тесно, а скоро и вовсе не удастся проехать.
Он так торопился, что даже слегка подтолкнул кузину в спину, Урсула уже сидела в карете с железными колесами и, едва Розамунда показалась на крыльце, позвала:
– Садись скорее, моя милая.
Розамунда устроилась рядом, а сэр Фрэнсис сел напротив.
Экипаж остановился возле дома в районе Холборна. Господин секретарь вышел первым и подал руку супруге. Толпа народу заполнила улицы, однако возница с такой точностью рассчитал место остановки, что входная дверь оказалась напротив дверцы кареты, и экипаж надежно защитил своих пассажиров.
Когда Розамунда спрыгнула на тротуар, сэр Фрэнсис уже провожал жену в дом. Он обернулся и широким движением руки заставил поспешить и войти следом за Урсулой.
– Поднимайся наверх вместе с леди Уолсингем.
Розамунда послушалась и вскоре попала в просторную, не перегруженную мебелью комнату, окна которой выходили на площадь. Урсула подошла к тому из них, которое оказалось открытым.
– Отсюда все прекрасно видно, – заметила она, оборачиваясь. – Подойди, милочка, встань рядом.
Розамунда неохотно приблизилась и посмотрела на площадь. Виселица стояла на повозке в самой середине, и к деревянному настилу вела узкая крутая лестница. Над весело пылавшим костром висел огромный котел; страшно было даже представить, для каких целей предназначена эта адская емкость. Возле места казни застыл человек в капюшоне, а рядом стояли два мальчика. Толпа раскачивалась и волнами выкатывалась с улицы на площадь.
– А, сестра. Хорошо, что ты уже здесь.
Томас вошел в окружении нескольких джентльменов, единственным знакомым среди которых оказался абсолютно пьяный Кристофер Марло – должно быть, несчастный всю ночь пытался заглушить угрызения совести. Все нетерпеливо поспешили к окну и встали полукругом, так что колени Розамунды оказались прижатыми к подоконнику.
Рев толпы усилился, и наконец показалась процессия из семи телег, на каждой из которых нетрудно было различить очертания связанного человека. Впереди и по бокам, воинственно выставив копья, шагали охранники. Во главе мрачной колонны шествовал герольд и сигналами трубы требовал освободить дорогу.
Отойти в глубину комнаты Розамунда не могла, потому что сзади плотной стеной стояли люди. Словно заколдованная, она безвольно смотрела на неспешно разворачивающуюся внизу адскую трагедию.
– Первым взяли Балларда, – раздался голос Томаса.
И действительно, от одной из телег отвязали недвижимую фигуру, одетую лишь в грубую домотканую рубаху, и поволокли к виселице. Идти и даже стоять осужденный не мог. Поддерживая с двух сторон, охранники повернули его лицом к толпе, а откуда-то сбоку появился человек в темной одежде протестантского священника и с Библией в руках.
– Сам доктор Уайт попытается добиться раскаяния и обратить заблудшего в истинную веру, – удовлетворенно заметил сэр Фрэнсис. – Наш уважаемый пастор очень силен в доктрине. Королева считает его проповеди чрезвычайно убедительными.
– Дело за малым: было бы неплохо, если бы предатели тоже сочли их таковыми, – с нескрываемой иронией парировал один из зрителей.
Пастор обратился к осужденному с продолжительной речью, после чего умолк и некоторое время стоял неподвижно, ожидая ответа. Несчастный с трудом поднял руку и нарисовал в воздухе крест. Толпа неодобрительно загудела, а потом, когда преступника поволокли по лестнице и накинули на шею петлю, радостно закричала.
И вот из– под виселицы вытолкнули телегу, и несчастный повис, а уже в следующее мгновение к нему подошел палач с огромным ножом в руке.
Розамунда покачнулась и непременно бы упала, однако стоявший сзади джентльмен успел вовремя подставить руки.
– Леди нехорошо. Пропустите ее на воздух.
Кристофер Марло, сам смертельно бледный, схватил Розамунду за руку и потащил прочь. Зрители расступились и позволили им отойти в глубину комнаты.
Розамунда безвольно опустилась на стул, все еще зажимая ладонью рот. Вовсе не обязательно было смотреть, чтобы представить все, что происходило на кошмарной сцене: постепенно возрастающий ровный гул толпы, дикие крики обезумевшей от боли жертвы, которой отрезали конечности, и вновь рокот удовлетворенной людской массы. Мрачный танец смерти повторялся семь раз подряд. Наконец экзекуция подошла к концу, и наблюдатели отошли от окна.
– Тилни достойно встретил конец, – произнес кто-то. – А Бабингтон упал в обморок и не смог сказать ни слова.
Розамунда вспомнила Энтони Бабингтона таким, каким видела в парке Уайтхолльского дворца. Безупречно элегантный придворный – красивый, обходительный, очаровательный – превратился в кипящие в котле куски мяса. Наблюдал ли за его смертью Уил, так ловко притворившийся другом, чтобы предать?
Томас подошел к столу и разлил вино по бокалам.
– Выслушав проповедь доктора Уайта, Тилни спокойно заметил: «Я здесь для того, чтобы умереть, доктор, а не для того, чтобы спорить…» Красивый ответ!
– Может быть, и красивый, но лучше бы он раскаялся. – Сэр Фрэнсис взял предложенный Томасом бокал. – Дай вина сестре, она того и гляди потеряет сознание.
Молодой Уолсингем взглянул на Розамунду недоуменно:
– Тебе нехорошо?
– Подобный спектакль годится не для каждого. – Слегка побледневшая Урсула подошла к воспитаннице. – Я и сама с трудом выдержала. – Она взяла Розамунду за руку. – Право, милочка, тебе непременно следовало приехать, но лучше было остаться подальше от окна. Прости, это моя вина.
Постепенно комната опустела: джентльмены, собравшиеся, чтобы понаблюдать за финалом сочиненной сэром Фрэнсисом драматической эпопеи, отправились по своим делам. Каждый с гордостью сознавал, что принял в общем деле посильное участие. Томас и мастер Марло остались ждать, пока освободятся улицы.
– Думаю, теперь уже можно ехать. – Томас отвернулся от окна. – Толпа настроена весело и быстро расползается по тавернам. Дорога не представляет опасности.
– Ну и славно. Честно говоря, я рада покинуть невеселое место. – Урсула завернулась в плащ. – Розамунда, милочка, в тишине и уюте нашего дома тебе сразу станет легче. Скоро забудешь все, что видела.
Вернувшись на Сизинг-лейн, Розамунда решила бороться со сковавшим ее ужасом единственным надежным способом: медленно, детально изображая сцену казни на бумаге. Она не жалела себя и не пропустила ни одной страшной подробности: ни кипящего котла, ни кровавого ножа палача, ни вывалившихся внутренностей казненного и поднятого к небесам искаженного агонией лица. Рисовала долго, а едва закончив, упала на кровать и провалилась в сон.
Под вечер в комнату вошла леди Уолсингем.
– Ну и как, милочка, тебе легче? Ты проспала несколько часов.
Розамунда села, все еще во власти тумана.
– Да, мадам, спасибо. Сама не знаю, почему чувствовала себя такой усталой.
Однако Урсула не слушала ее, а внимательно рассматривала рисунок.
– Ты все нарисовала… какой кошмар! Что заставило тебя это сделать, девочка?
– Нужно было освободиться от страха. Нарисовать – единственный способ выпустить его на волю и облегчить душу, – просто пояснила она и спустила ноги. – Простите, что расстроила вас.
– Дело не в расстройстве. В подобном рисунке есть что-то неприличное.
– А вам не кажется, мадам, что в утреннем зрелище есть нечто большее, чем что-то неприличное?
Леди Уолсингем нахмурилась:
– Разговариваешь неуважительно, но я все же прощаю: ты серьезно пострадала. Если бы я знала, что твои чувства настолько ранимы, то постаралась бы защитить тебя. – Урсула улыбнулась почти льстиво. – Давай оставим болезненную тему в стороне. Скоро острота переживаний спадет. К обеду у нас ожидаются гости, так что надень розовое бархатное платье и укрась волосы прелестным серебряным ободком, который достался от матушки. Сейчас пришлю Хенни. – Она наклонилась и поцеловала воспитанницу в лоб. – Ну же, девочка! Никто не спорит, дело неприятное, но уже все закончилось… вставай и начинай собираться. – Снова взглянув на рисунок, она поморщилась. – Нельзя оставлять это здесь. – Смяв листок, Урсула унесла его с собой.
Предстоящий обед энтузиазма у Розамунды не вызывал, однако она чувствовала себя гостьей и не могла отказаться от трапезы с хозяевами.
Хенни выглядела бледной и, помогая госпоже одеться, долго молчала, однако в конце концов спросила:
– Вы видели казнь, мистрис?
– Только немного, в самом начале. – Розамунда повернулась, чтобы горничная зашнуровала корсет. – Честно говоря, не смогла выдержать.
– И я тоже. – Хенни вздрогнула. – Было так плохо, что даже стошнило. А все вокруг начали надо мной смеяться.
Опытной рукой она расправила складки на кринолине и взялась за расческу.
Розамунда присела на низкую скамеечку, и юбка раскинулась по полу пышной клумбой. Хенни долго и старательно расчесывала ее волосы, а в заключение закрепила надо лбом Розамунды серебряный ободок. Та посмотрелась в зеркало и с удивлением обнаружила, что выглядит ничуть не хуже, чем обычно. Почему-то ей казалось, что ужасное утро должно оставить неизгладимый след. Услышав, что дверь открылась, она обернулась.
– Дорогая, хочу, чтобы ты надела вот это. – Ослепительно улыбаясь, леди Уолсингем застегнула на шее жемчужный кулон. – А вот этот поясок украсит твою тонкую талию.
Она передала Хенни сплетенную из серебряных нитей ленту.
Розамунда встала, и горничная завязала пояс, старательно расправив длинные концы.
– Вы слишком добры, мадам.
– Ничуть. Всего лишь стараюсь подчеркнуть твою красоту. – Урсула немного отступила и придирчиво осмотрела подопечную. – Да, поистине очаровательно. Прелестная картинка. Ну, если готова, то пойдем вниз. Гости уже собрались.
Первым, кого Розамунда увидела, войдя в гостиную, оказался сэр Роджер Эскью. Джентльмен считался давним другом семьи, так что не стоило удивляться его присутствию за обедом, и все же в укромном уголке сознания зародилась тень сомнения: нет ли какой-нибудь связи между его присутствием, розовым бархатным платьем и чужими драгоценностями?
– Ты, несомненно, помнишь лорда Эскью, дорогая, – подсказала леди Урсула.
– Да, конечно. – Розамунда повернулась и, потупив взгляд, поклонилась. – Сэр Роджер.
– Мистрис Уолсингем, как приятно снова вас увидеть, – негромко проговорил джентльмен и, взяв очаровательную особу за руку, заставил выпрямиться. – Должно быть, после возвращения из Чартли вы жили в деревне?
– В Чизелхерсте, в поместье брата. А в Лондон приехала только вчера вечером.
Лорд Эскью кивнул.
– И должно быть, уже утром присутствовали на казни?
Розамунда твердо выдержала прямой взгляд.
– Буду сожалеть об этом до конца своих дней, сэр.
– Да, зрелище, должно быть, малоприятное. Сам я не был, но догадываюсь, что на жестокие сцены организаторы не поскупились.
– Завтрашней партии повезет больше, – вставил сэр Фрэнсис, который, оказывается, прислушивался к разговору. – Недавно я разговаривал с королевой. Узнав о чрезмерной строгости казни, ее величество приказала, чтобы повешенным дали умереть своей смертью и лишь потом расчленяли тела.
– О, сэр Фрэнсис, умоляю, не говорите об этом! – Мистрис Энн, жена мастера Уотсона, подняла руку к горлу. – Невыносимо! Ужасно!
– Согласен, мадам, действительно ужасно. Но иначе и быть не может. Публичные казни призваны остановить того, кто замыслил государственную измену, и необходимы для поддержания безопасности государства.
– Вы побледнели, мистрис Розамунда, – тихо произнес сэр Роджер. – Разговор вам неприятен.
– Потому что это неприятный разговор.
– Да. – Он заглянул в ее печальные глаза. – Так, может быть, поговорим о чем-нибудь другом? Расскажите о своем поместье. Скэдбери, кажется?
– Возможно, дорогая, сэр Роджер захочет прогуляться по саду, – предложила леди Урсула, распахивая стеклянную дверь. – Через пятнадцать минут садимся за стол, но свежий воздух принесет пользу. Вечер такой спокойный.
Ослушаться Розамунда не посмела, однако подозрение превратилось в уверенность: благодетельница что-то задумала и теперь не слишком заботилась о тонкости тактических приемов.
Розамунда и лорд Эскью вышли в сад, который уступал в размерах саду в Чартли, но пленял искусной планировкой и продуманными цветниками. Мраморная статуя вооруженного луком пухлого Купидона придавала пейзажу оттенок игривой легкости.
– Вам доводилось бывать в Барн-Элмс, поместье лорда Уолсингема? – спросил сэр Роджер, неспешно шагая рядом с Розамундой по ведущей к статуе дорожке.
– Нет. Даже не подозревала, что нечто подобное существует.
Она остановилась возле Купидона. Почему-то было неловко и хотелось что-то предотвратить – вот только непонятно, что именно. Отвергнуть предложение, которое еще не поступило, невозможно. Да и кто сказал, что предложение вообще поступит? Любая молодая дама с радостью согласится стать леди Эскью. Лорд Эскью богат, благороден, представителен, прекрасно воспитан. С какой стати ему интересоваться успевшей потерять невинность бесприданницей?
Мистрис Уолсингем постаралась найти нейтральную тему:
– Должно быть, вы скоро вернетесь в Нидерланды, сэр Роджер?
– Нет, не думаю. В Англии накопилось множество дел. Строительство дома в Лондоне, огромное поместье в графстве Шропшир – все требует внимания. Два года твердая рука хозяина отсутствовала, так что теперь придется натянуть поводья. К сожалению, управляющие не всегда оправдывают доверие. – Он тяжело вздохнул и несколько мгновений молчал, погрузившись в грустные мысли, а потом снова посмотрел на спутницу: – А когда вы намерены уехать в Скэдбери?
– Скоро. Как только брат сможет меня проводить.
Розамунда медленно пошла вокруг статуи, а лорд Эскью стоял неподвижно и смотрел на нее странным взглядом.
– Мне нужна жена, – внезапно изрек он.
Розамунда остановилась и неуверенно спросила:
– Наверное, вам просто очень не хватает покойной супруги?
Лорд Эскью снова помолчал, а потом согласился:
– Да. – И бесцветным голосом добавил: – Пора, нас ждут.
К дому сэр Роджер возвращался не рядом, а впереди, словно забыв о спутнице. Первым поднялся по ступеням террасы и, не оглядываясь, вошел в гостиную.
Розамунда не знала, разочаровало ли его уклончивое замечание или рассердило. Но ведь он не спросил прямо, а значит, невозможно было прямо ответить. Должно быть, лорд Эскью уже заручился поддержкой брата и лорда Уолсингема. Вряд ли опекуны ожидали, что скромная особа, которая вынуждена радоваться даже самой посредственной партии, отвергнет столь блестящее предложение. Скорее всего богатый жених предполагал получить почтительное и благодарное согласие. Нет, она вовсе не находила джентльмена неприятным. Конечно, немного староват, но молодые леди нередко выходили замуж за мужчин, которые по возрасту годились им в отцы, если не в деды, – чего не сделаешь ради благополучия семьи? А лорд Эскью по-своему красив, уверен в себе, спокоен и сдержан.
И все же как остаться с ним наедине? Возникнет ли страсть? Сэр Роджер не производил впечатления пылкого мужчины. Вспомнились порывистые, безумно пламенные минуты в объятиях Уила, и даже смутный образ возлюбленного отозвался искрой желания.
Урсула вышла на террасу и позвала Розамунду. Пришлось взять себя в руки и вернуться в дом.
Глава 27
Сэр Эмиас Полит ступил на причал дворца Хэмптон-Корт. У берега стоял королевский баркас, и флаг гордо реял на ветру. Вымощенная красным кирпичом дорожка, затейливо извиваясь между вековых дубов, вела к привольно раскинувшейся загородной резиденции.
Полит пошел вверх по дорожке, то и дело замечая свободно пасущихся оленей: здесь, в Хэмптон-Корте, содержали целое стадо. Предстоящая аудиенция не то чтобы очень радовала – скорее, казалась неизбежной. Необходимо было довести до сознания королевы некоторые существенные обстоятельства.
Комендант Чартли-Холла прошел сквозь арку и оказался во внешнем дворе. Здесь сновало множество самого разного люда – посыльные, слуги, охранники. Никто не обратил внимания на скромно одетого джентльмена. Сэр Эмиас миновал еще одну арку и оказался во внутреннем дворе. Часы на башне показывали десять. Его ждали к половине одиннадцатого, так что пришлось ускорить шаг и бегом преодолеть широкую каменную лестницу.
Полит хорошо знал географию дворца и уверенно шел по коридорам мимо многочисленных просителей, ожидавших своей очереди возле кабинетов членов государственного совета. Каждый из высокопоставленных вельмож обладал властью осчастливить тех, кого считал достойными милости… или в обмен на солидную мзду.
По просторным коридорам расхаживали герольды, время от времени выкликая имена придворных и слуг. Полит свернул налево и оказался в просторном зале, где сидели, стояли, разгуливали и беседовали леди и джентльмены. Подошел к высокой двустворчатой двери в дальнем конце и обратился к охраннику, который тут же открыл дверь и пропустил посетителя.
Оказавшись в очередном зале, сэр Эмиас подумал, что в этом дворце за день можно запросто накрутить двадцать миль, однако энергичным шагом прошел длинное помещение насквозь, остановился у следующей двери и вновь назвал охраннику свое имя.
На сей раз охранник ушел, а вскоре вернулся в сопровождении леди Шроузбури.
– Ее величество примет вас в своих покоях, сэр Эмиас.
Графиня подвела Полита к заветной двери и позволила войти без доклада.
Елизавета сидела за столом, на котором возвышалась гора документов. Работала она с пяти утра, и от долгого утомительного чтения глаза покраснели.
– Добро пожаловать, сэр Эмиас.
– Мадам.
Полит прижал шляпу к груди и опустился на колени.
– Встаньте… встаньте. – Ее величество нетерпеливо взмахнула рукой и вышла из-за стола. – Что там с моей кузиной?
– Здоровье королевы Шотландии оставляет желать много лучшего, мадам, однако она отрицает, что знала о заговоре. Отрицает тайное общение с Бабингтоном. И даже прочитав данное под присягой показание секретаря, в котором тот признает оригинальность ее послания к Бабингтону, утверждает, что ничего не писала. Упорно утверждает, что никогда не держала злых мыслей в отношении вашего величества. – Полит перевел дух и энергично пошел в наступление: – Однако заключение не может продолжаться в том виде, в каком существует сейчас. Если леди Мария останется в Чартли, я не смогу гарантировать полный контроль. Замок слишком открыт, слишком доступен. Это не тюрьма, а всего лишь резиденция. Если мне суждено остаться стражем, то охраняемая персона должна быть переведена в другое место – туда, где можно обеспечить режим закрытости и ограничения.
Почти пять минут Елизавета ходила вдоль окон, из которых открывался вид на парк и реку, и за все это время не произнесла ни слова. Полит молча ждал.
Наконец ее величество остановилась, но так и не повернулась к собеседнику лицом.
– В этом деле меня осаждают со всех сторон. Государственный совет считает необходимым судить кузину за государственную измену. Парламент просит того же. Даже народ требует самых суровых мер. Но узница остается моей родственницей, нас объединяет общая кровь. Больше того, она до сих пор считается царствующей особой. Политические последствия непредсказуемы. – Елизавета долго смотрела на реку, а потом произнесла очень тихо, но внятно: – Если бы ее можно было убрать… ну, например, произошел бы несчастный случай… и королева, и страна освободились бы от тяжкой проблемы. Несчастный случай вполне возможен. Разве не так, сэр Эмиас? Он стал бы величайшей услугой, которую человек способен оказать своему монарху и своей родине.
Сначала Полит решил, что ослышался. Королева просила его организовать убийство Марии Стюарт.
– Мадам, я верю в Бога и не имею права осквернять собственную бессмертную душу низким поступком. – Он говорил с непреклонной убежденностью в голосе. – Готов на все ради своей королевы, но только не на подобный шаг.
Елизавета вздохнула.
– Очень хорошо, сэр Эмиас. Считайте, что этот разговор вам причудился.
– С радостью, мадам. – Полит несколько мгновений помолчал, а затем твердо произнес: – Необходимо задуматься о более надежной тюрьме, мадам. Если католики северной Англии объединятся с католиками Шотландии и совершат нападение, защитить Чартли не удастся. А поскольку я не в состоянии гарантировать достойное продолжение заключения, если узница не будет переведена в другое место, то вынужден просить об отставке.
– Сегодня вы необыкновенно смелы, Эмиас. – Елизавета отвернулась от окна и недоуменно вскинула тонкие брови. – Сначала отказываетесь исполнить просьбу своей королевы, а потом выдвигаете ультиматум.
– Если желаете, можете бросить меня в Тауэр, мадам, но я говорю чистую правду.
Елизавета невесело улыбнулась:
– Да, вы действительно не выбираете выражений, и это качество делает вас честным и надежным слугой. Я подумаю.
– Я составил список возможных вариантов, мадам. Знаю, что Тауэр вы отвергли, но одна из перечисленных тюрем может подойти. Все основательно защищены.
Сэр Эмиас достал из кармана сложенный вчетверо лист пергамента и положил на стол.
– Ознакомлюсь.
Снисходительный наклон головы означал, что аудиенция окончена, и верный подданный почтительно попятился к двери.
Елизавета села за стол и развернула список. Выхода не было, приходилось принимать требование Полита. Несмотря на успешное разоблачение заговора, беспокойство в стране не утихало, порождая угрозу восстания. Освобождение Марии означало бы катастрофу, даже если не думать об опасности для собственной жизни. Если Чартли-Холл действительно настолько доступен, как утверждает Эмиас, то любое нападение, организованное католиками Шотландии или северной Англии, чревато государственным переворотом в пользу Марии.
Унизанный тяжелыми перстнями палец медленно продвигался вниз по странице и замер в середине. Замок Фотерингей. Старинный королевский замок в далеком, почти безлюдном графстве Нортхемптоншир. Елизавета была там лишь однажды и запомнила одинокую крепость на холме, на берегу неширокой быстрой реки Нин. С бастионов прекрасно просматривались окрестности, так что подобраться незаметно не смог бы никто. Глубокий ров и башни с бойницами гарантировали надежную оборону.
Королева взяла со стола колокольчик и позвонила.
Спустя мгновение появился управляющий.
– Ваше величество?
– Соберите мой совет.
– Слушаюсь, ваше величество.
Что ж, во всяком случае, Уолсингем и Берли будут довольны и хотя бы на некоторое время прекратят свои нудные упреки. Но конечно, одна уступка проблему не решит. Теперь они начнут добиваться суда. Трудно сказать, как долго удастся выстоять против единого фронта.
Мария зябко куталась в меховую накидку. Убогое убежище в Чартли лишилось последних намеков на комфорт. Сырой уголь в камине едва тлел и не давал тепла. Ковры с пола убрали, и ноги постоянно мерзли. В конце сентября стояла ужасная погода – сырая, холодная, беспросветная. Ветер задувал в щели и беспрепятственно гулял по комнате, так что пламя свечей предательски трепетало. Измученные холодом фрейлины растирали непослушные пальцы, но не откладывали рукоделие.
Маленький скай-терьер прижался к ногам Марии, и она наклонилась, чтобы погладить песика по лохматой голове. Внезапно верный страж навострил уши и повернулся к двери. Сама Мария пока ничего не слышала, но, должно быть, кто-то шел по двору. Громкий стук подтвердил предположение.
Сэр Эмиас появился в сопровождении двух охранников и заговорил приказным тоном, даже не сочтя нужным поклониться или хотя бы поздороваться:
– Мадам, готовьтесь к путешествию. Пусть дамы немедленно уложат ваши вещи. На сборы отводится ровно час.
– Можно узнать, куда нам предстоит отправиться? – уточнила узница с обычным невозмутимым спокойствием.
– Место назначения не разглашается.
– Но хотя бы продолжительность поездки известна?
– Подобные детали также не разглашаются. Итак, в вашем распоряжении час, мадам.
Полит и охранники ушли.
Мария смотрела в тусклый огонь. Трудно было представить условия хуже нынешних, и все же обманывать себя не имело смысла. Переезд никак не мог означать более удобную жизнь.
– Шарлотта, лучше не откладывать сборы.
– Да, мадам.
Камеристка встала и ушла в спальню, а за ней потянулись и остальные дамы.
Ровно через час, минута в минуту, Полит вернулся все с теми же охранниками.
– Экипажи ждут, мадам. – Он жестом приказал гвардейцам взять кожаные сундуки, в которых без труда уместились остатки личных вещей шотландской королевы. – Прошу следовать за мной.
Во дворе стояли две громоздкие кареты. Мария, с собачкой в руках, поднялась в первую. Здесь же устроились и фрейлины. Служанки и багаж поехали во второй. Узница устало прислонилась к кожаной спинке сиденья и начала перебирать четки. Почему-то было ясно, что это путешествие – последнее в череде многочисленных переездов, которые пришлось совершить за долгие годы заточения. Марию сверлила лишь одна мысль: скорее бы путь закончился. Если потребуется умереть за веру, она умрет, не ропща на судьбу и ни о чем не жалея.
После шести часов изнуряющей тряски по скверным дорогам, в стремительно сгущающейся темноте экипажи прогрохотали по откидному мосту и въехали в средневековый замок Фотерингей. Королева Шотландии и фрейлины с трудом спустились по узкой лесенке: ноги и руки затекли и отказывались повиноваться. Мария с тоской посмотрела на высокие толстые стены, на неприступные башни. Замшелые камни позеленели от времени и сырости, а брусчатка под ногами поросла травой. Унылое и неприступное место: вырваться отсюда вряд ли удастся.
– Мадам, следуйте за мной.
Полит показал на узкую арку, ведущую в замок.
Не выпуская из рук собачонку, пленница прошла по темному коридору, который неожиданно закончился просторным залом, украшенным королевскими гербами. У стен замерли гвардейцы, а холодный каменный пол на каждый шаг отвечал гулким отзвуком. Полит подошел к лестнице в дальнем конце, поднялся на второй этаж и открыл тяжелую двустворчатую дверь.
Мария осмотрелась с приятным удивлением. Она ожидала увидеть ледяную тюремную камеру, а оказалась в просторной теплой комнате с ярким огнем в камине, коврами на каменном полу и восковыми свечами в рожках на стенах. Удручало лишь одно обстоятельство: полное отсутствие дневного света. Окон не было.
– Как называется этот замок, сэр Эмиас?
– Замок Фотерингей, мадам. Надеюсь, здесь вам будет удобно.
Тюремщик открыл небольшую дверь, за которой оказалась спальня, где тоже весело горел камин, а кровать скрывалась от сквозняков за толстыми гобеленовыми шторами. Слуги вносили вещи, а Шарлотта руководила размещением.
– Мне больше никогда не придется увидеть дневной свет?
Мария опустила собачку на пол.
– Каждый день в течение часа вы сможете гулять во внутреннем дворе в сопровождении компаньонок. – Полит дождался, пока переселение закончится, и лишь после этого направился к выходу. – Оставлю вас, мадам. Утром поговорим.
В замке щелкнул ключ.
– А здесь удобнее, чем в Чартли, мадам.
Шарлотта остановилась на пороге спальни и огляделась.
– Да. Наверное, мучителям стало скучно смотреть на мои страдания, – согласилась Мария, – Боюсь, правда, что это не к добру. – Она показала на стол, где стояли поднос с холодным мясом, корзинка с хлебом и кувшин с вином. – Должно быть, это наш ужин, леди.
Завернулась в плащ, села возле камина и протянула руки к огню.
– Не желаете ли вина, мадам?
– Спасибо, Шарлотта.
Королева приняла бокал, пригубила и почувствовала, как по измученному холодом телу разливается тепло. Спустя несколько минут она встала и ушла в спальню, где Шарлотта уже успела повесить на стену распятие и положить на пол подушку. Опустилась на колени и начала беззвучно молиться.
Прошло несколько дней. Сэр Фрэнсис вернулся на Сизинг-лейн после совещания с королевой и членами тайного совета. Рассеянно поздоровался с женой, сел за накрытый к обеду стол и коротко кивнул в ответ на вежливый реверанс Розамунды. За едой говорил мало, а дамы не осмелились нарушать задумчивость господина светской беседой.
