Текст книги "Королевские игры"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Закончив трапезу, секретарь королевской канцелярии поднялся.
– Розамунда, не зайдешь ли в кабинет после обеда?
Не дожидаясь ответа, которого, впрочем, и не спрашивал, он вышел из столовой.
Урсула быстро взглянула на воспитанницу, положила на ее тарелку ложку десерта и завела разговор о житейских мелочах. Глубоко озадаченная, Розамунда поковыряла пудинг, извинилась и встала из-за стола, чтобы выполнить распоряжение лорда Уолсингема.
Когда она вошла в кабинет, сэр Фрэнсис, как всегда, читал документы.
– Есть работа. Присядь.
Он показал на стул. Розамунда села и скромно сложила руки на коленях.
– Сегодня королева сообщила членам своего совета, что Марию Стюарт ждет суд по обвинению в государственной измене. Суд состоится в ее нынешней тюрьме: это замок Фотерингей в графстве Нортхемптоншир. Тебе предстоит вернуться к леди в прежнем качестве и докладывать о каждом слове, каждой мысли шотландской королевы, которую та выскажет вслух. На суде изменница будет отрицать свою вину, а мне необходимо знать, что она действительно думает по этому поводу.
Итак, предстояло совершить новое предательство, страшнее предыдущего. В этот раз речь шла о жизни Марии Стюарт.
Розамунда сидела, опустив голову, и молча смотрела на сложенные руки. Об отказе нечего было и думать.
– Что же сказать леди Марии, сэр? – наконец спросила она. – Вот уже несколько недель, как я уехала из Чартли.
– Предлагаю вновь пустить в ход религиозные убеждения. Можешь рассказать, что в Лондоне пришлось серьезно пострадать от насилия, что тебя заставляли отказаться от католичества и перейти в англиканскую веру, но ты сохранила твердость и вновь попала в заключение. Думаю, версия покажется убедительной и достойной доверия.
Трудно было не согласиться: королева Шотландии отличалась трагической доверчивостью.
– А как отсылать доклады?– уточнила Розамунда унылым, бесцветным голосом.
– Сэр Эмиас все устроит. В замке Фотерингей сделать это будет легче, чем в Чартли. Пленницу обслуживают подданные самого Полита, и еду готовят в кухне замка. Мария лишилась даже той малой доли независимости, которой пользовалась в Чартли, так что у тебя появится множество разнообразных возможностей передавать письма.
Розамунда промолчала. Оставалось лишь согласиться, так стоило ли что-то говорить?
– Кажется, работа не слишком тебя радует? – Привычным жестом сэр Фрэнсис сложил руки на столе. – Должен напомнить, что речь идет о службе королеве. Да, все, что ты сделаешь, пойдет во благо ее величеству и укрепит безопасность страны. Так что оставь сомнения: раз относишься к числу моих агентов, значит, выполняй порученное задание.
Давно уже господин секретарь не разговаривал с ней столь жестко.
– Когда выезжать, сэр?
– Утром, едва рассветет. Сопровождать будут мои люди, чтобы возвращение больше походило на арест и заключение.
Розамунда встала.
– Пойду собирать вещи, сэр.
– Подожди минуту. Еще пару слов.
Сэр Фрэнсис жестом попросил сесть.
Он пронзительно посмотрел на кузину, словно старался прочитать мысли.
– Насколько далеко зашло твое знакомство с шевалье де Вожира?
Неожиданный вопрос, посланный, словно стрела из туго натянутого лука, застал врасплох. Румянец залил щеки, а растерянность мешала найти достойный ответ.
– Понятно. Лицо уже выдало правду. Итак, несет ли шевалье ответственность за утрату твоей невинности?
Розамунда покачала головой:
– Нет, сэр.
Уолсингем нахмурился:
– Не пытайся лгать. Меня все равно не обманешь.
Розамунда снова покачала головой и громче, увереннее повторила:
– Нет, сэр. Здесь он ни при чем.
После долгого молчания сэр Фрэнсис произнес:
– Что ж, пусть будет так. Но знай, что я ни на миг не поверил сказке о бродячем артисте. Не буду принуждать тебя назвать имя истинного виновника, однако лишь до тех пор, пока этого не потребуют интересы дела. Рано или поздно мы вернемся к разговору.
Он перебрал стопку бумаг на столе, достал один листок и подвинул на противоположный конец стола.
Розамунда наклонилась, взяла собственный рисунок, о котором давным-давно забыла, и внимательно посмотрела. Да, Когда-то она изобразила Арно и Агату вместе. Должно быть, сделала набросок между делом, почти машинально, и все же наблюдательность и твердость руки не отказали: сцена выглядела полной жизни. Шевалье и леди Ленстер смеялись и мило беседовали, при этом головы их почти соприкасались, а тела откровенно вожделели. Интимность отношений бросалась в глаза. Но почему же до сих пор она ничего не замечала?
– Всегда считала Агату и Арно просто давними друзьями… а оказывается, они любовники, – невольно прошептала Розамунда.
– Да, я пришел к такому же выводу. – Сэр Фрэнсис протянул руку, чтобы забрать рисунок. – Мне доподлинно известно, что шевалье состоял в серьезной ссоре с твоим братом – вернее, со всем семейством Уолсингемов. Ты никогда не чувствовала в его поведении угрозу?
Розамунда в последний раз взглянула на красноречивое изображение и отдала листок.
– Кажется, нет, сэр, – задумчиво ответила она. – Можно говорить о легком флирте, и все. Ничего необычного не было.
Или все– таки было? -спросила она себя. Всегда ли легкий флирт допускает и тайные поцелуи, и жгучие прикосновения? Можно ли считать их прелюдией?
– Кажется, нет?
Розамунда вдруг вспомнились слова, нечаянно подслушанные в страшный день позора, когда шевалье и леди Ленстер прогуливались под окнами той самой комнаты, в которой несчастная юная фрейлина с трепетом ждала своей участи: «Я лишь делала то, что ты просил. Поощряла ее». А потом еще какие-то важные слова. Но какие? Розамунда мучительно пыталась вспомнить. Да, вот они, эти слова: «Не моя вина, если она использовала уроки с кем-то другим».
– Итак? – Сэр Фрэнсис пристально следил за кузиной острым как нож взглядом. – Что же означает «кажется, нет»?
– Это означает, сэр, что, возможно, угроза действительно существовала, но я ее не заметила.
Лишь сейчас Розамунда осмелилась взглянуть на собеседника.
– Хм… Что ж, во всяком случае, честно. Ты была наивной дебютанткой, а потому могла пасть жертвой страшного хищника. – Уолсингем постучал по рисунку пальцем. – Считай, что тебе крупно повезло. Недавно удалось выяснить, что супруга шевалье умерла насильственной смертью.
– Как?! – изумленно воскликнула Розамунда.
– Тело обнаружили в коровнике – причем со следами жестокого обращения. Однако официальная версия гласила, что леди скончалась в родах.
Глаза сэра Фрэнсиса оставались спокойными, а говорил он таким тоном, словно речь шла о найденной в канаве дохлой кошке.
Розамунда не осмелилась уточнить, каким.образом удалось получить информацию и насколько сведения достоверны.
– А Томас об этом знает?
– Нет. И не вздумай упомянуть в присутствии брата о знакомстве с шевалье. Героем займусь сам. Не хочу, чтобы ради сведения старых счетов Томас изображал из себя сэра Галаада. Его ждет более важная работа. Понятно?
– Да, – коротко подтвердила Розамунда.
Какой же наивной дурочкой она была! Так стремилась к общению и признанию, что, словно мотылек, летела прямиком в огонь. Ничего подобного, конечно, вновь случиться не могло, и все же победить приступ острого страха оказалось непросто. Так же непросто, как подавить желание узнать подробности ссоры между Томасом и Арно. Что ж, всему свое время.
– Ну а теперь иди и соберись в путь.
Розамунда ответила реверансом и удалилась.
Путь в Нортхемптоншир занял три долгих утомительных дня, так что времени на раздумья оказалось достаточно. Действительно ли шевалье задумал расправу? Действительно ли Агата намеренно готовила ее, чтобы преподнести собственному любовнику в качестве десерта? Невероятный, фантастический сценарий. И все же трудно было противиться подозрению, что ее одурачили. И чем дольше Розамунда вспоминала общение с Агатой и Арно, тем явственнее подозрение переходило в уверенность.
Сэр Фрэнсис сказал, что сам разберется с де Вожира, а это означало, что ни она, ни даже Томас не смогут так отомстить обидчику, как это сделает всесильный кузен. Прошлое осталось в прошлом, а вот о ближайшем будущем забывать не следовало.
На ночлег путники останавливались в домах преданных Уолсингему людей. Некоторые из них выглядели убогими хижинами, а некоторые поражали богатством. Розамунду везде принимали с почтением, словно важную персону. Впечатление оказалось новым, но приятным. Днем четвертого дня на горизонте показался замок Фотерингей: он возвышался над всей округой, выглядел зловещим и полным жутких призраков.
Проезжая под решеткой, Розамунда вздрогнула, однако тут же взяла себя в руки: в той жизни, которая ее ожидала, давать волю воображению было бы непростительным легкомыслием. Внутренний двор предстал сырым и тесным, а высокие стены почти полностью погружали его в тень.
Полит вышел навстречу.
– Прежде чем я провожу вас к леди Марии, давайте немного поговорим. – Он пригласил Розамунду в круглую комнату, которая в прежние времена, должно быть, служила местом хранения оружия. – Мне известно, что сэр Фрэнсис поручил вам вести дневник и ежедневно записывать все события и разговоры, даже мелкие и незначительные. Сам процесс будет нетрудно скрыть под видом привычного рисования, так что вопросов не возникнет. Каждое утро, пока леди Мария и ее дамы завтракают, горничные убирают постели и наводят порядок. Если оставите послание под подушкой, его немедленно передадут мне.
Розамунда с удовольствием отпила из огромной кружки сладкого горячего напитка.
– Королева меня ждет?
– Нет. Было решено, что надежнее явиться без предупреждения, чтобы у леди Марии осталось меньше времени на размышление. Вам предстоит самой объясниться и убедить ее в своей преданности.
– Понятно. – Розамунда поставила кружку. – Проводите меня к ней, пожалуйста, сэр Эмиас.
– Непременно.
Полит повел Розамунду через большой зал, вверх по лестнице, и остановился перед дверью. Громко постучал и, не дожидаясь приглашения, повернул в замке ключ.
– Мадам, надеюсь, вы помните эту особу? Мистрис Фицджералд только что освободилась из заточения и добилась разрешения присоединиться к вам. Ее величество удовлетворила ее просьбу, поскольку надеется, что присутствие молодой леди добавит живости и впечатлений.
Он вышел в коридор, поменявшись со спутницей местами.
Мария сидела у камина, а собачка, как всегда, устроилась в ногах. Шарлотта отложила Библию, которую читала вслух. Все взоры сосредоточились на Розамунде.
Она сделала шаг вперед и склонилась перед королевой.
– Мадам, я вернулась в надежде быть принятой.
– Как они с тобой обращались, девочка?
После тех зверств, которые довелось видеть во время казни, сочинить историю не составило труда. Розамунда говорила тихо, как будто слова отказывались повиноваться.
– Несколько недель держали в Тауэре, мадам. Я призывала на помощь Бога, старалась ничего не говорить, но… но было очень тяжело. Я… я… – Она упала на колени и совершенно искренне приняла покаянную позу. – Простите, мадам, если каким-то образом усугубила ваши страдания.
Мария наклонилась, сжала холодные руки и подняла бедняжку.
– Ах, несчастное дитя, конечно, я тебя прощаю. Понятно, что никто не в силах выдержать натиск допроса. Даже мой собственный секретарь не устоял. – Она вздохнула. – Показания де Но выдали меня с головой, так же, как письмо к Энтони Бабингтону. Ничто из сказанного тобой не могло оказать серьезного влияния на события. Иди же, пусть Шарлотта покажет наше новое жилище. Оно гораздо уютнее прежнего. – Узница почти весело рассмеялась. – Здесь так тепло и удобно, что даже не верится.
Как всегда, Мария выглядела спокойной и собранной, однако внешние изменения шокировали: она похудела, глаза ввалились и теперь казались темными дырами, а щеки осунулись и еще больше побледнели. Плечи, когда-то прямые, ссутулились, как у дряхлой старухи. И все же она пыталась шутить над собственным положением и перед лицом неминуемой смерти обсуждала уют и комфорт. Твердость королевы и ее непреклонная вера не могли не восхищать.
– Пойдем, Розамунда. – Шарлотта поднялась. – Спать тебе придется вместе с Дороти. – Она открыла дверь в дортуар. – Вот эта дверь ведет в будуар миледи. Ночами мы по очереди с ней сидим. Ее величество страдает бессонницей и кошмарами, а потому любит, когда ей читают или вместе с ней молятся. Хорошо, что ты приехала: теперь нам будет немного легче. Вот кровать Дороти. – Шарлотта показала на пышную перину. – Когда настанет твоя очередь, тоже будешь сидеть с королевой.
– Почту за честь.
В Чартли только леди Мария пользовалась привилегией спать на перине, а камеристки довольствовались матрасами из конского волоса или соломы. И вот странная ирония: в этой мрачной тюрьме позаботились о комфорте узниц.
Розамунду заранее предупредили, что Мария Стюарт ничего не знает о предстоящем суде и останется в неведении до прибытия членов коллегии. Сохранить тайну было непросто, однако разнообразных секретов уже накопилось столько, что говорить вообще следовало как можно меньше.
Глава 28
– Мадам, мне поручено объявить, что суд над вами начнется завтра в восемь часов утра в большом зале. Комиссия требует вашего присутствия для ответов на выдвигаемые обвинения.
Мария несколько минут не поднимала глаз от молитвенника, вынуждая сэра Эмиаса стоять у двери. В глубине души она ждала этих слов со дня переезда в замок Фотерингей, и вот наконец страшный миг настал.
Спокойно посмотрев на тюремщика, узница негромко произнесла:
– Я буду отвергать все и всякие обвинения, сэр. Позволено ли мне иметь адвоката?
– Нет, мадам. Процессы по обвинению в государственной измене не допускают присутствия адвокатов.
– В таком случае придется защищаться самой.
Королева Шотландии выглядела спокойной, невозмутимой, почти безмятежной. Медленно поднялась, удалилась в спальню и закрыла за собой дверь. Опустилась на колени и начала молиться, прося Господа послать ей силы. Если предстоят муки, значит, такова воля Божья. Но вины своей она не признает никогда.
Розамунда почувствовала странное облегчение: больше не нужно было хранить тяжкий секрет. Но с другой стороны, настоящая работа начиналась лишь сейчас, а потому требовалось срочно найти способ жить обычной жизнью и заниматься обычными делами, но в то же время исправно выполнять задание. Казнь ждала Марию Стюарт независимо от показаний юной фрейлины. Но как снять с души тяжкий грех предательства и одновременно удовлетворить запросы господина секретаря?
В ту ночь Розамунда писала при тусклом свете ночника, сидя возле кровати спящей королевы. Отчет о прошедшем дне не таил опасности для узницы; излагать события можно было честно и открыто, чтобы приберечь недомолвки для более сложных ситуаций. Розамунда описала сдержанное поведение Марии во время разговора с сэром Эмиасом, упомянула о долгой молитве. Поведала, что вечер прошел в беседах, занятиях рукоделием, игре в нарды, и рассказала, что в этот момент госпожа мирно спала, словно утренний суд вовсе ее не волновал. Закончив, Розамунда вышла в общую спальню, сунула листок под подушку и вернулась на место ночного дежурства.
Королева не просыпалась, и она сидела в полудреме возле камина.
Наконец королева вздрогнула, проснулась и произнесла:
– Слава Богу.
Розамунда вскочила и подошла к постели.
– Что я могу для вас сделать, мадам?
Мария приподнялась:
– Немного вина, пожалуйста, и псалтырь.
Розамунда принесла и то и другое и снова опустилась на низкую скамеечку у камина. Королева читала примерно с час, а потом опустила голову на подушку и снова уснула, выпустив из руки псалтырь. Розамунда подняла небольшую книжку и положила на столик возле кровати. Глаза слипались, и она позволила себе уступить усталости и теплу тихой комнаты.
Мария проснулась перед рассветом и позвала ее. Розамунда вздрогнула:
– О, простите, мадам, кажется, я спала.
Королева улыбнулась:
– И правильно, дорогая. Неловко заставлять фрейлин бодрствовать, но ваше присутствие успокаивает. Думаю, в одиночестве я ни за что не смогла бы уснуть.
– Может, принести пеньюар, мадам?
Розамунда подошла к шкафу, достала длинный, отделанный мехом пеньюар и подала госпоже. Мария встала с кровати в одной полотняной сорочке, поспешила завернуться в теплое одеяние и приступила к утренней молитве, а Розамунда вышла, чтобы попросить воды и завтрак.
Без пятнадцати восемь сэр Эмиас явился, чтобы проводить узницу в большой зал, где должен был состояться суд. Она, как всегда, оделась в черное и даже волосы спрятала под черным чепцом. Лишь небольшой воротник из серебряных кружев оживлял наряд. На поясе висели неизменные четки.
– Я готова, сэр Эмиас. Надеюсь, фрейлинам позволено меня сопровождать?
– Да, мадам. Они будут вам прислуживать.
Небольшая процессия направилась по коридору, а затем спустилась в зал, где на подиуме в два ряда уже расположились члены коллегии. Перед ними стоял стул для подсудимой, а сбоку – скамья для фрейлин.
– Мария Стюарт, вы предстали перед этим судом, чтобы ответить на обвинение в государственной измене. Каков ваш ответ?
Королева Шотландии встала.
– Милорды, вот уже восемнадцать лет я страдаю в несправедливом заточении. Являясь суверенным, миропомазанным монархом, не подвластным общему праву, я отказываюсь признавать юрисдикцию этого суда.
Она величественно опустилась на простой деревянный стул.
– Мадам, ваша вина уже установлена. В нашем распоряжении данные под присягой письменные показания вашего секретаря, месье Клода де Но, а также письменные признания тех, с кем вы замышляли убийство ее величества. Кроме того, мы располагаем письмом, которое вы собственной рукой написали изменнику Энтони Бабингтону, открыто и прямо поддерживая убийство королевы Елизаветы. Что скажете на это?
Мария встала, гордо подняла голову и уверенно посмотрела на обвинителей. Долго молчала, а потом спокойно заговорила:
– Господа, ни за что на свете не стала бы разрушать свою бессмертную душу мыслью об убийстве дражайшей сестры. Отрицаю какое-либо участие в заговоре, отрицаю переписку с Энтони Бабингтоном и не верю в истинность признаний, вырванных жестокими пытками.
Розамунда, как всегда, рисовала, чтобы послать набросок сэру Фрэнсису. Самообладание Марии Стюарт не могло не вызывать восхищения. Даже перед обвинителями она осталась королевой. Сознавая тщетность любых попыток изменить ход суда и неизбежный приговор, она сохранила абсолютную уверенность в собственной правоте – во всяком случае, внешне. Трудно было представить, сколько мужества требовало подобное хладнокровие в окружении врагов. И все же королева Шотландии выглядела преображенной, освещенной внутренним сиянием, несущим выдержку и стойкость. Передать образ на бумаге – задача непростая, но художница стремилась к безупречной точности. Почему-то казалось важным показать сэру Фрэнсису душевную силу подсудимой и ее спокойное достоинство перед лицом жестокой судьбы.
В этот день суд закончил работу без вынесения приговора. Марию и ее фрейлин проводили в комнаты. Королева сразу опустилась на колени и начала молиться.
На следующее утро, когда все собирались в большом зале, слуга принес Марии письмо от сэра Эмиаса. Узница сломала печать, развернула листок и скользнула по нему взглядом, а потом передала Шарлотте, которая прочитала вслух:
– Ее величество объявила перерыв в заседании суда, который продлится десять дней. Члены коллегии отозваны в Лондон.
– Что это означает? – недоуменно спросила Розамунда.
– Думаю, это означает, что моя дорогая сестра не желает выносить приговор царствующей королеве, – невозмутимо заметила Мария. – Она понимает опасность затеи, поскольку ни кузен де Гиз, ни сын Яков не станут сидеть, сложа руки. Если Франция и Шотландия объединятся и выступят против Англии, чтобы меня защитить, кузина Елизавета окажется в незавидном положении.
Да, королева Шотландии понимала затруднения соперницы. До сих пор Розамунда не считала нужным умалчивать о чем-то в своем дневнике. Напротив, поведение узницы вызывало столь искреннее восхищение, что хотелось поведать о нем сэру Фрэнсису.
Октябрь веял холодом, и Мария гуляла, плотно завернувшись в меховую накидку. Низкое серое небо угрюмо нависало над тесным внутренним двором, словно накрыв котел тяжелой крышкой. Розамунда шагала быстро и, чтобы согреться, даже размахивала руками. Она бы предпочла остаться возле камина, однако госпожа настаивала, чтобы фрейлины не пренебрегали драгоценной часовой прогулг кой, и всем приходилось топтаться возле высоких каменных стен – круг за крутом. Разговаривать не хотелось. Королева негромко молилась, перебирая четки, а маленький скай-терьер преданно бежал следом.
Неожиданное появление сэра Эмиаса не добавило радости. Визит тюремщика не сулил ничего хорошего, тем более что вот уже две недели его не было видно. Мария перестала молиться и остановилась в ожидании, а дамы окружили свою королеву.
Полит выглядел еще более суровым, чем обычно, если, конечно, подобное можно было допустить. Даже черный костюм, единственным светлым пятном в котором оставался маленький белый воротник, действовал удручающе.
– Мадам, я уполномочен заявить, что Звездная палата обвинила вас в государственной измене. Мне поручено также передать, что если вы признаете собственную вину до вынесения приговора, ее величество может милостиво заменить казнь продолжительным заключением.
– Сэр Эмиас, можете передать дорогой сестре-королеве, что поскольку признавать мне нечего, то сделать этого я не могу. – В улыбке Марии сквозило едва ли не сожаление. – А теперь, если позволите, мы продолжим прогулку. Время еще не вышло.
Она пошла дальше и снова зашептала молитву, а руки в перчатках привычно вернулись к четкам.
Политу ничего не оставалось делать, как принять короткий ответ. Он повернулся и зашагал прочь.
Розамунда почувствовала злорадное удовлетворение. Сэр Эмиас не знал, как обращаться с пленницей, зато королева Шотландии прекрасно умела поставить тюремщика на место. Конечно, победа невелика, но от этого не менее ценна.
Дни складывались в недели. Прошел октябрь, и на смену ему явился еще более промозглый и темный ноябрь. Известий из Лондона больше не поступало. Марии позволили в очередной раз встретиться с личным духовником, и она то и дело упоминала о рождественской мессе в часовне замка. Поскольку новых ужасающих заявлений слышно не было, в жизнь заключенных начали просачиваться тоненькие ручейки надежды.
Сэр Фрэнсис самым внимательным образом читал дневники Розамунды и рассматривал рисунки. Восхищение госпожой изливалось со страниц с той же откровенностью, с какой сэр Эмиас писал, что узница не боится ни смертного приговора, ни самой смерти. Полит считал, что бесстрашие Марии Стюарт коренится в уверенности: кузина не посмеет отдать приказ о казни. Розамунда, в свою очередь, видела причину стойкости в готовности и даже стремлении принять мученическую смерть. Секретарь королевской канцелярии пришел к выводу, что наблюдательность юной фрейлины заслуживает большего доверия, чем абстрактные умозаключения тюремщика.
Ясным холодным декабрьским утром сэр Эмиас явился с листом пергамента в руках.
– Мадам, постановление еще не оглашено, но уже утверждено парламентом. Публикации можно ожидать в ближайшие дни.
Он передал документ.
Мария прочитала и спокойно произнесла:
– Да будет так.
Вернула пергамент надзирателю, который без единого слова его забрал и ушел.
– Что там, мадам? – с тревогой спросила Шарлотта.
– Парламент должен огласить смертный приговор. Так что, леди, давайте постараемся закончить вот этот гобелен. Не люблю бросать дела незавершенными.
Она придвинула стул к большой раме с почти готовым узором. Работа над ним шла уже несколько месяцев, и пустым остался лишь нижний правый угол.
Прошло Рождество. Приговор огласили, народ возрадовался. Лондон сиял праздничными огнями, однако Елизавета никак не могла заставить себя подписать приказ о казни. Наконец, напуганная прилетевшими из французского посольства сведениями о готовящемся покушении на ее персону и пронесшимся по стране слухом о высадке на английский берег испанского войска, поставила подпись, однако убрала приказ в нижний ящик, а ящик заперла на ключ. Членам государственного совета пришлось взять дело в свои руки.
Вечером седьмого февраля леди Мария принимала посетителей. Обняла старого друга Шроузбури.
– Ах, до чего же приятно снова встретиться, граф. Что привело вас в это ужасное место?
Обливаясь слезами, Шроузбури опустился на колени.
– Мадам, завтра утром, ровно в восемь, в большом зале вам предстоит принять казнь.
– Не плачьте, друг мой. – Мария взяла графа за руки и заставила подняться. – Честно говоря, я так устала, что буду рада закончить земной путь. Пойду на смерть с радостью. Не скорбите обо мне.
Розамунда отвернулась, не в силах сдержать поток слез.
