Текст книги "Королевские игры"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
На лице Полита отразилось разочарование, словно тюремщик ожидал более зрелищного и эффектного сопротивления. Он молча забрал ключи и жестом приказал гвардейцам следовать в спальню, где пленница хранила драгоценности, деньги и документы.
Увидев, что происходит, Розамунда едва не потеряла сознание. Она знала, что рано или поздно должно случиться нечто подобное, и отлично понимала собственную роль в трагедии. И все же неожиданная жестокость последних минут потрясла ее до глубины души. Собачонка выползла из-под юбки королевы и, не переставая скулить, забралась к ней на колени. Фрейлины окружили госпожу и что-то взволнованно и невнятно лопотали, и лишь самая молодая из них стояла неподвижно, не зная, что делать и как себя вести. Присоединиться к ошеломленным женщинам? Изобразить страх и ужас? Нет, подобное лицемерие достойно еще большего презрения. И все же пока сэр Фрэнсис не сочтет нужным освободить ее от этой роли, придется старательно ее исполнять.
– Может, принести вам вина, мадам? – наконец предложила юная камеристка, поскольку так и не смогла придумать ничего лучше.
– Да, пожалуйста.
Госпожа спокойно поглаживала собаку и выглядела на редкость собранной.
Розамунда наполнила бокал и подала королеве. Леди Мария побледнела, но держалась с поистине королевским достоинством. Казалось, жестокость события обошла ее стороной. Точно так же она прежде реагировала на любое оскорбление, всем своим видом показывая абсолютное пренебрежение к материальной, телесной стороне жизни. Розамунда понимала, что основа подобной силы кроется в религиозной убежденности, в твердой вере, не подвластной внешним силам. Несокрушимая духовная твердость вызывала не только искреннее восхищение, но и зависть.
Спустя почти час тяжкого ожидания сэр Эмиас вышел из будуара. Гвардейцы несли стопки бумаги, шкатулки с драгоценностями и мешки с деньгами.
– До тех пор, пока из Лондона не придет новое распоряжение, здание будет круглосуточно охраняться, мадам.
Тюремщик вышел, захлопнув за собой дверь.
Наступило гнетущее молчание.
– Бедный мастер Бабингтон, – прошептала Мария, пригубив вино. – Боюсь, ион, и другие достойные джентльмены жестоко пострадают.
– И месье де Но тоже, мадам, – со слезами добавила Шарлотта. – Они увели его на допрос.
– Надеюсь, мой секретарь сумеет выкрутиться и спасти собственную шкуру. – Леди Мария нежно потрепала терьера по загривку. – Беседы со мной не могут послужить поводом для обвинения в измене, ведь он француз и подчиняется законам Франции.
Прошел еще час, и в замок вызвали Розамунду.
– Мистрис Фицджералд, следуйте за мной, – приказал часовой.
Королева с тревогой взглянула на младшую из приближенных дам.
– Они намерены вас допрашивать, милая. Наверное, теперь будут вызывать всех моих фрейлин по очереди. Говорите прямо то, что знаете, и ничего не скрывайте: не хочу напрасных страданий.
С бледной улыбкой Розамунда отправилась в неизвестность. Гвардеец проводил ее до двери кабинета и удалился. Она постучала. Дверь открылась, и на пороге появился Томас. Радость неожиданной встречи оказалась искренней и бурной.
Теплое объятие не оставило сомнений: все обиды остались в прошлом.
– Входи же, сестренка.
Брат снова говорил дружелюбно и снисходительно.
Сэр Эмиас встал из-за стола. Розамунда в полной мере разделяла ненависть шотландской королевы к этому человеку. На его суровом лице постоянно держалось осуждающее выражение, а твердый, безжалостный взгляд убежденного пуританина пронзал насквозь.
Она поклонилась и спокойно посмотрела в ледяные глаза.
– У вас ко мне вопросы, сэр?
– Когда придет время, допрошу всех фрейлин леди Марии. Любое исключение для одной из них вызовет подозрения. Но на самом деле с вами хочет побеседовать сэр Фрэнсис, а потому готовьтесь отправиться в Лондон вместе с братом. Если господин секретарь сочтет необходимым вернуть вас к леди Марии, в нужный момент он это сделает. Ей мы сообщим, что отправили вас в столицу для более детального допроса.
Розамунда понимала, что Мария примет объяснение. Теперь, когда заговор провалился, под подозрением наверняка оказались сотни и тысячи людей, а секретная служба королевы, должно быть, уже открыла охоту на правых, также как и на виноватых. Иных примеров история не знает. И все же сейчас главным событием в жизни казалась неожиданно обретенная свобода, пусть и временная.
– Скоро подадут обед, – объявил сэр Эмиас, направляясь к двери. – А ночевать сегодня будете в замке.
Розамунде казалось несправедливым наслаждаться вкусной едой на воле, вто время как недавние подруги по несчастью томились в тюрьме в противоположном конце двора. Трудно было избавиться и от мысли о том, что верность Марии Стюарт уже многих привела за решетку. Аппетит сразу пропал; Розамунда равнодушно сидела над тарелкой и безучастно слушала, о чем говорили за столом.
Настолько безучастно, что даже не сразу поняла, что брат обращается к ней.
– Завтра выедем на заре, сестренка. Сэр Фрэнсис намерен встретиться с тобой для обстоятельной беседы. Не знаю, каковы его планы. Может, отправит в Скэдбери. Не исключено, впрочем, что тебя оставят на Сизинг-лейн. Ясно одно: ко двору ты не вернешься.
– Да мне и не хочется туда возвращаться, брат, – не скрывая раздражения, ответила Розамунда.
Ей уже порядком надоело изображать сгорающую от стыда и раскаяния падшую женщину. Хватит, вина уже оплачена сполна. Она отодвинула стул и встала из-за стола.
– Если не возражаете, я поднимусь наверх и прилягу.
– Экономка приготовила ту же самую комнату, в которой вы ночевали вдень приезда, мистрис Уолсингем.
Сэр Эмиас поднялся с безукоризненной любезностью, а гостья коротко попрощалась и поспешила уйти.
Оказавшись в просторном холле, Розамунда остановилась в нерешительности. Спать не хотелось, а чувство свободы кружило голову. Она подошла к открытой двери. Теплый вечер, усыпанное звездами темное небо над головой, легкий душистый ветерок, умиротворенное кваканье лягушек в пруду… почему бы не прогуляться? Розамунда вышла на дорожку и медленно побрела в сад.
Что же будет дальше? Если сэр Фрэнсис нашел новое применение ее способностям, то придется подчиниться. Как и остальные, она – всего лишь пешка на шахматной доске.
Собственное будущее терялось в водовороте страшных событий. Сколько людей сейчас в ужасе прислушивались, не раздадутся ли тяжелые шаги гвардейцев, явившихся, чтобы лишить сначала свободы, а потом и жизни?
А сколько несчастных уже мучились в тюрьмах, едва не теряя сознание на жестоких допросах и сообщая то, что хотели слышать палачи, даже если ответы не имели ничего общего с правдой? Сколько невинных людей пострадает из-за того, что она скажет господину секретарю?
Сколько невинных людей найдет смерть? Самую страшную смерть через повешение или четвертование.
Розамунда понятия не имела, какие из ее сведений показались Уолсингему ценными, однако не снимала с себя ответственности за постигшую Марию Стюарт катастрофу.
Ответственность лежала на каждом из актеров всемогущего драматурга сэра Фрэнсиса.
Глава 25
Праздничный перезвон церковных колоколов встретил уже в нескольких милях от Лондона: после трех дней пути Томас и Розамунда вернулись из Чартли в столицу. Радостные горожане толпились на улицах, размахивали шарфами и флагами, пьяно обнимались возле трактиров.
– Что произошло? Отчего все так веселятся? – удивленно спросила Розамунда, стараясь держаться ближе к брату.
Томас остановился возле таверны.
– Разузнай, Фрайзер.
Вездесущий слуга соскользнул с лошади и скрылся. После короткого отсутствия вновь появился, молча сел в седло и склонился к хозяину. Словно не замечая нетерпения спутницы, что-то зашептал на ухо.
– Удалось поймать Бабингтона с товарищами, – сообщил Томас, когда Фрайзер наконец умолк. – Накануне моего отъезда в Чартли арестовали отца Балларда, а сообщники скрылись в деревне, в доме фанатичных католиков. Но теперь их поймали и привезли в Лондон. Колокола звонят в знак благодарности за избавление королевы.
– И что же теперь с ними будет?
– Их уже заключили в Тауэр. Дальше – допрос, суд и казнь, – бесстрастно ответил брат. – На меньшее страна не согласится.
– А что ждет Марию Стюарт?
– Это будет решать королева.
До подъезда особняка на Сизинг-лейн Розамунда не проронила ни слова. Гостей немедленно проводили в кабинет, где их уже ждал хозяин. Кузину он приветствовал коротким кивком.
– Ты хорошо справилась с работой, Розамунда. Возможно, когда судьба леди Марии определится, придется снова вернуться к узнице. А сейчас ответишь на мои вопросы и сможешь отдохнуть в Скэдбери – думаю, там тебе будет хорошо.
Вопросы господина секретаря заняли несколько часов. Некоторые казались банальными и мелочными, какие-то повторялись несколько раз. Однако, как только речь зашла о фрейлинах Марии Стюарт, пришлось взять себя в руки и напрячь усталый ум.
– Насколько глубоко доверяет им госпожа? Взять, например, леди Шарлотту. Она прислуживает королеве с тех пор, как приехала в Англию. Дамы чрезвычайно близки.
Розамунда вспомнила подруг по несчастью, с которыми пришлось делить ту жизнь, которую послала судьба. Подумала об их верности и спокойной храбрости. Если сэр Фрэнсис хотел услышать слова, способные нанести вред хоть одной из этих достойных особ, то его ожидало разочарование.
– Фрейлины преданы леди Марии, сэр Фрэнсис, однако мне ни разу не удалось услышать ничего, что могло бы намекать на заговор или заговорщиков. Госпожа познакомила нас лишь с одним письмом – от Энтони Бабингтона, однако больше поводов для дискуссий не представлялось.
– Но ведь не исключены тайные разговоры. Слышать их ты, разумеется, не и мела возможности, но могла заметить стремление остаться в стороне от других.
Вельможа настаивал, не сводя с лица безжалостных проницательных глаз.
– Конечно, время от времени госпожа уединяется то с одной из своих камеристок, то с другой, – невозмутимо ответила Розамунда. – Каждая прислуживает лично и помогает в самых интимных делах. Но мне ни разу не довелось услышать перешептываний или ощутить атмосферу тайны. Мы ничего не скрывали друг от друга… видите ли, заключение сближает, тем более что изо дня в день приходится преодолевать множество неудобств и трудностей.
– А Клод де Но? Личный секретарь наверняка пользовался особым доверием.
Трудно было отрицать утверждение, тем более что в отчетах отражался каждый визит. А главное, француза уже арестовали, и, вполне возможно, он успел дать признательные показания.
– Месье нередко уединялся с королевой, – подтвердила Розамунда. – Никто из нас не присутствовал при их беседах.
Вновь наступило молчание, и наконец Уолсингем кивнул, хотя и не выглядел вполне удовлетворенным долгой беседой.
– Что ж, пусть так. В свое время каждая из придворных дам сама ответит на наши вопросы. А ты устала, да и леди Урсула, должно быть, заждалась.
Розамунда встала и с поклоном направилась к двери. Она действительно с трудом держалась на ногах: после трех дней в седле и двух часов жесткого допроса трудно было ожидать иного.
Войдя в гостиную, Розамунда с радостью увидела леди Уолсингем и едва не упала в объятия доброй подруги.
– Бедняжка, ты же совсем измучилась! – воскликнула Урсула. – Не понимаю, о чем думал сэр Фрэнсис! Сразу вызвал к себе, не дал даже отдохнуть с дороги! – Хозяйка наполнила бокал. – Выпей же, милая, красное вино немного поддержит силы. Мария Стюарт меня нисколько не интересует, так что новых расспросов можешь не опасаться.
Только сейчас Розамунда почувствовала, что напряжение постепенно отступает. Несколько месяцев приходилось следить за каждым словом, чтобы не проговориться и не выдать себя, внимательно прислушиваться к разговорам, делая вид, что занимаешься совсем другими делами, а потом тайно записывать и пересылать все, что удалось услышать и узнать. Ненавистная жизнь во лжи истощила. И вот тяжкие испытания остались позади, а впереди ждали дом и отдых. Эта гостиная стала почти такой же родной, как сад в Скэдбери. А Урсула проявляла столько материнской заботы и участия, сколько за всю жизнь не удалось увидеть от родной матери, Дороти Уолсингем.
На следующее утро Розамунда с Томасом выехали в деревню, и, несмотря на теплые чувства к особняку на Сизинг-лейн и его хозяйке, при виде с детства знакомых мест сердце вздрогнуло и затрепетало от счастья. Дженни подняла голову, принюхалась и, почуяв родную конюшню, радостно заржала.
Розамунда спешилась у крыльца и, подхватив юбки, побежала в дом. Уехала она в мае, а сейчас на дворе стоял август – пролетела весна, подходило к концу лето. Короткое путешествие по комнатам первого этажа принесло множество открытий. Повсюду царил прежний беспорядок, но после безупречного уюта в особняке Урсулы он особенно остро колол глаза. Слуги, как всегда, неряшливые и апатичные, немало удивились неожиданному появлению молодой госпожи, однако приветствовали с искренней симпатией. Розамунда обошла весь дом, заглянула в каждый угол, чтобы проверить, всели на месте, и вновь почувствовала себя хозяйкой собственной жизни, а не гостьей и не узницей. Этот дом оставался ее домом; она собиралась прочно взять его в собственные руки, ходить где хочется и делать все, что кажется нужным и правильным.
Она распаковала вещи в своей комнате и подошла к открытому окну: внизу, на террасе, послышались голоса. На низкой каменной стене сидел мастер Марло. Томас не предупредил о том, что друг ждет его дома, да и никаких следов присутствия постороннего заметно не было. И вот пожалуйста: Кит собственной персоной сидит на стене с кружкой эля в руках, беззаботно покачивает ногой и, прищурившись, снизу вверх смотрит на стоящего рядом Томаса.
Розамунда спустилась в кухню, чтобы обсудить с мистрис Рали предстоящий обед. Она уже не чувствовала себя прежней девочкой – самой младшей в семье, а потому не имеющей ни прав, ни обязанностей.
Ощущение собственной значимости изменилось, и, судя по реакции изумленной экономки, та тоже заметила перемену.
– Прикажите Табите навести порядок в столовой, мистрис Рали, причем немедленно. Затем пусть вычистит камин в комнате мастера Уолсингема и поставит на полку свежие цветы. А воск для полов и мебели у нас есть?
– Бог его знает, мистрис. – Экономка посмотрела недовольно; хозяйственный пыл молодой госпожи ее явно не обрадовал. – Если сохранился, то найдется в кладовке. Ваша матушка, царство ей небесное, когда-то любила навощенные полы, а потом, как заболела, совсем забыла о таких вещах. Ну а после ее смерти у нас и слуг-то почти не осталось.
В голосе домоправительницы послышалось откровенное раздражение.
– Что ж, отныне все будет по-другому. – Розамунда не поленилась сходить в кладовку и заглянуть в каждый из многочисленных горшков и кувшинов. – Кажется, немного воска там найдется. Скажите Джетро и той девушке, которая приходит из деревни, чтобы завтра утром натерли все деревянные и каменные полы.
– Можно подумать, им больше нечего делать. – Мистрис Рали недовольно покачала головой и заговорила о насущном: – Хочу приготовить к обеду большой мясной пирог. Есть говядина, курятина и даже свежая оленина. А в прошлом месяце забили свинью.
– Это было бы чудесно, мистрис Рали, – одобрила Розамунда с благодарной улыбкой, призванной смягчить сердце суровой экономки, и отправилась продолжать инспекцию запущенного хозяйства.
Проходя мимо открытой двери кабинета, она заметила за столом Кита. Брата видно не было, так что ничто не мешало поздороваться.
– Добрый день, мастер Марло.
Даже не подняв головы, поэт рассеянно заметил:
– А, Томас говорил, что вы вернулись.
– Все еще работаете над пьесой?
– Нет. «Тамерлан Великий» практически готов. Сочиняю поэму о страстном пастухе и его прекрасной возлюбленной. – Он наконец-то соизволил посмотреть на собеседницу. – Кажется, вам пришлось пережить не самое легкое время, мистрис Розамунда?
– Да, воспоминания не из приятных, – согласилась она и вошла в кабинет. – Но в этом я не одинока.
– Полагаю, что так.
Кристофер откинулся на спинку кресла и, подняв бокал, с лукавой улыбкой осведомился:
– А как поживает поклонник очаровательных юных пажей?
Розамунда с ужасом почувствовала, что краснеет.
– Давно его не видела. Была бы искренне признательна, мастер Марло, если бы вы не обмолвились о том вечере в театре в присутствии Томаса.
Кристофер рассмеялся:
– О, не волнуйтесь! Никто не узнает о вашем любовном свидании.
– Это было вовсе не свидание.
Насмешник вскинул брови.
– Как скажете, и все же какой-то неведомый обожатель принимал участие в том небольшом происшествии, за которое вы заплатили ссылкой. – Заметив, что собеседница собралась возразить, он поднял руку. – Не волнуйтесь, мистрис Уолсингем, обещаю все наблюдения и рассуждения держать при себе.
– Вы любите моего брата?
Вопрос родился неожиданно и так же неожиданно прозвучал, а Розамунде оставалось лишь горько пожалеть о том, что не смогла удержать язык за зубами.
Марло прищурился и снова поднес к губам бокал.
– Любовь? Увы, это всего лишь красивый, но избитый поэтический образ! Вожделение, вот что движет людьми. Признайтесь, вы любили – любите – своего Уила? Или желаете его?
– Думаю, и то, и другое, – ответила Розамунда после минутного размышления. – Но прошу, Кит, никогда не упоминайте имя Уила в присутствии Томаса.
– Не беспокойтесь, – ответил поэт и снова взялся за перо.
Вот уже несколько часов сэр Фрэнсис Уолсингем и лорд Берли стояли в приемной королевских апартаментов в Гринвиче. Оба знали, что ее величество намеренно пытается охладить пыл придворных, поскольку не желает выслушивать то, что они намерены сказать. Оставалось лишь терпеливо дожидаться аудиенции. Отказать в приеме старшим членам государственного совета не могла даже королева.
Наконец счастливый миг настал: вельможи вошли и одновременно поклонились. Елизавета стояла возле окна, и солнце золотило рыжий парик, превращая его в подобие нимба над огромным, украшенным драгоценными камнями кружевным жабо.
– Итак? – Голос звучал высокомерно, взгляд обдавал холодом.
– Мадам, заговорщики предстали перед судебной коллегией в Вестминстере и заслужили обвинение в государственной измене.
– В каком они состоянии?
– Балларда пришлось нести в зал суда на носилках: его допрашивали особенно серьезно, – доложил Уолсингем. – Остальные пришли сами.
– Признали ли они свою вину?
– На допросе признали, а на суде отрицали. Однако в нашем распоряжении имеются все свидетельские показании и результаты допросов. Обвинительный вердикт предрешен, однако суд пройдет в соответствии с установленной процедурой. Ни у кого не должно возникнуть сомнений в точном следовании законам Англии.
Лорд Берли погладил меховые отвороты черной мантии.
– Как только приговор будет оглашен, немедленно сообщите, – приказана королева и жестом показала, что прием окончен, однако вельможи продолжали стоять неподвижно.
– Мадам, необходимо обсудить еще один срочный вопрос, – поспешно, пока не перебили, проговорил лорд Уолсингем. – Пришло время решить судьбу мятежной узницы. Она должна быть предана суду.
– Я уже тысячу раз вам говорила, мастер секретарь, что не пролью ни капли крови царствующей особы. Подобных примеров английское правосудие не знает, и создавать прецедент я не намерена. Подумайте о возможных политических последствиях. Шотландия начнет войну. Король Яков, кажется, готов мириться с заточением матери, но не сможет принять казнь. А французы? Мария – вдовствующая королева, и они ни за что не смирятся с убийством представительницы королевской семьи.
– Мадам, заговорщице следует хотя бы ужесточить условия заключения, – заметил Берли. – Государственный совет считает, что ее необходимо заточить в Тауэр.
– Нет. Ни в Тауэре, ни в любой другой тюрьме, о которой вы, возможно, думаете, я кузину держать не буду.
Уолсингем попытался зайти с другой стороны:
– Мадам, народ испуган и растерян. Ходят слухи о высадке в графстве Сассекс французского войска под командованием герцога де Гиза и появлении в Ньюкасле испанских сил во главе, с герцогом Пальмой. Упорно пророчат гражданскую войну, а кое-кто даже верит, что мятежники уже убили ваше величество. Беспокойство нарастает, и необходимо принимать срочные меры к его устранению. Лишь самые суровые действия против Марии Стюарт смогут остановить волну беспорядков.
Елизавета отвернулась к окну и властно подняла руку.
– Не желаю ничего слышать. Если людям необходимо видеть, что я жива и остаюсь их королевой, значит, надо проехать по улицам Лондона торжественной процессией.
Придворные переглянулись, снова одновременно поклонились и вышли из комнаты.
– Эмиас Полит пишет, что содержание леди Марии в Чартли-Холле сопряжено с серьезными трудностями, – заметил Уолсингем, останавливаясь в передней. – Необходимо перевезти узницу в более надежное место.
– Значит, надо срочно вызвать Полита. Пусть сам изложит свою позицию перед королевой. Может быть, к его словам она прислушается. – Лорд Берли покачал головой. – Государственный совет единогласно считает, что Мария Стюарт должна предстать перед судом, и парламент придерживается того же мнения.
Уолсингем погладил аккуратную бородку.
– Давайте дождемся, пока нынешних преступников осудят и казнят. После этого я выступлю в парламенте и попрошу палату лордов обратиться к королеве с петицией. Вряд ли ей удастся противостоять и государственному совету, и парламенту.
– Хотелось бы разделить ваш необоснованный оптимизм.
Берли коротко поклонился и ушел.
Уолсингем отправился в Вестминстер, где все еше продолжался суд. Подсудимым отказали в защите, так как вина их была уже доказана, а услуги адвокатов в подобных преступлениях не предусматривались. На допросах было выявлено четырнадцать участников заговора, однако господина секретаря особенно интересовали семь из них, ив первую очередь Баллард, Бабингтон и Сэвидж. Они были его собственными голубями: его люди их выкормили, выучили, окольцевали и пустили летать по заданному маршруту, чтобы использовать для полного и окончательного уничтожения католической ереси в прекрасной Англии. Но если Елизавета будет продолжать упрямиться и откажется выполнить свою часть работы, то вся тонкая, искусно разработанная схема затрещит и лопнет, а многочисленные казни окажутся напрасными.
Как только преступников вывели и вынесли из зала суда, чтобы отправить обратно в Тауэр, сэр Фрэнсис вернулся в особняк на Сизинг-лейн и сел писать письмо сэру Эмиасу Политу. Секретарь королевской канцелярии убедительно просил надзирателя Чартли-Холла срочно приехать в Лондон. Возможно, тюремщик Марии Стюарт сможет привести более убедительные доводы, которые не удалось найти членам государственного совета. Закончив работу, лорд Уолсингем собрался отправиться на жилую половину, но не успел: в дверь тихо постучали.
– Кто там?
Створка слегка приоткрылась, и в кабинет, подобно бестелесному привидению, просочился Ингрэм Фрайзер.
– Информация, которую вы заказывали, сэр.
Он прислонился к двери, чтобы она закрылась, и прямо посмотрел на хозяина и господина.
– Какая именно?
Сэр Фрэнсис снова опустился в кресло. Сведения Фрайзера неизменно отличались особой актуальностью.
– Вы приказали внимательно присмотреться к шевалье де Вожира, сэр. – Фрайзер шмыгнул носом и утерся рукавом. – Появилось кое-что интересное… относительно мастера Томаса.
– О? – Сэр Фрэнсис подался вперед и положил локти на стол. – Так говори же скорее.
– Выяснилось, что много лет назад, когда ваш кузен только что окончил университет, между ним и шевалье возникла ссора. Дело было в Париже, а речь шла о юной персоне, которой весьма интересовался шевалье. Ему не понравилось, что мастер Томас, в свою очередь, проявил настойчивый интерес, и завязалась драка. Мастер Томас ранил француза, а тот поклялся отомстить.
– Юная персона, говоришь? Юноша или девушка? – требовательно уточнил Уолсингем.
Человек, коллекционирующий чужие секреты, не имел права пройти мимо столь важной подробности.
– Юноша, сэр. Вернее, мальчик четырнадцати лет. После поединка, когда шевалье не имел сил противостоять, ваш кузен его увез. Говорят, что де Вожира не забыл ни о поражении, ни об оскорблении. – Фрайзер снова шмыгнул и почесал нос грязным пальцем. – Ждать от этого человека симпатии к Уолсингемам не стоит, сэр.
– Понятно. – Сэр Фрэнсис кивнул, открыл ящик стола и достал золотой нобль. Подбросил в воздух, и Фрайзер ловко поймал прямо на лету. – У тебя нюх не хуже, чем у ищейки, приятель.
Фрайзер склонил голову в знак благодарности и сунул монету в карман.
– И еще. Слышал разговоры о даме…
Уолсингем снова наклонился, чтобы не пропустить ни слова. Закончив донос и повернувшись к двери, Ингрэм, словно между прочим, бросил через плечо:
– Мистрис Розамунда проявляла интерес к обществу шевалье.
– Что?
Сэр Фрэнсис мгновенно утратил самообладание. Фрайзер любил приберечь напоследок самое ценное, чтобы, уходя, небрежно козырнуть.
– Хочешь сказать, что он в ответе за?…
– Об этом не знаю, сэр. Но, как я уже сказал, молодой особе нравилось его внимание.
Фрайзер растворился так же незаметно, как и появился.
Лорд Уолсингем долго сидел в задумчивости. Неужели шевалье использовал Розамунду в качестве орудия мести Томасу? Неужели намеренно развратил и соблазнил сестру врага? Что ж, отличный реванш, вполне в духе дьявольского ума. Господин секретарь мрачно усмехнулся. Шевалье явно не подумал о том, что среди Уолсингемов найдется достойный соперник.
Сэр Фрэнсис снова выдвинул ящик и достал один из давних рисунков Розамунды. Набросок привлекал внимание, хотя до этой минуты представлял лишь абстрактный интерес. Зато сейчас стало ясно, каким образом его следует применить.
В один из солнечных и теплых сентябрьских дней, когда Розамунда рисовала в саду, из Лондона прискакал посыльный. А немного позже, возвращаясь домой к обеду, она услышала, как Томас приказывает оседлать коней для себя и мастера Марло.
– Что случилось, Томас? Куда вы собираетесь?
Брат оглянулся:
– А, вот и ты. Едем в Лондон. Заговорщиков осудили и огласили приговор. Казнь станет поводом для всенародного ликования. Сэр Фрэнсис пишет, что если хочешь приехать, то тебя с радостью встретят на Сизинг-лейн. Что ни говори, а ты тоже внесла свою лепту в общее дело.
От поездки в Лондон отказываться не стоило. Жизнь в Скэдбери отличалась приятным умиротворением, однако уже через несколько дней в привычном однообразии начал ощущаться легкий оттенок скуки, так что развлечение подоспело как раз вовремя.
– Выезжаем прямо сейчас?
– Нет, прежде пообедаем. Но собраться лучше побыстрее: приготовь всего лишь несколько вещей, необходимых для короткого путешествия.
Розамунда поспешила в спальню и вытащила из-под кровати маленький кожаный сундучок. Положила все, что могло понадобиться, и спустилась в столовую. Во время обеда мастер Марло выглядел непривычно угрюмым. Пил, как всегда, много, но почти ничего не ел. Сидел молча, даже не реагируя на обычные веселые подначивания Томаса. Наконец хозяин не выдержал и спросил прямо:
– В чем дело, Кит? Надулся, как школьник, которого высекли.
Кристофер в очередной раз наполнил бокал.
– Не нравится мне это торжество. Мышеловка захлопнулась, все ликуйте! По нашей воле люди болтаются на виселице, а мы веселимся. Тошнит!
Он залпом выпил вино и с такой силой оттолкнул бокал, что тот пролетел по столу и упал на пол.
Сердито отодвинув стул, Марло выскочил из столовой, громко хлопнув дверью.
Томас пожал плечами и невозмутимо потянулся к бутылке.
– Когда Кит в запое, лучше держаться от него подальше, – философски заметил он.
Розамунда отодвинула тарелку; она тоже потеряла аппетит.
– Во сколько выезжаем?
– В пять, чтобы попасть в Лондон засветло.
Брат с удовольствием выпил и острием кинжала вытащил печеное яблоко изо рта молочного поросенка.
Розамунда извинилась и вышла из-за стола, предоставив брату наслаждаться едой. Ехать в Лондон и участвовать в празднике не хотелось. Гордости за свою работу она не испытывала.
Войдя в кабинет, она увидела, что Марло уже сидит за столом и сочиняет.
– Если считаете торжества неправедными, то почему не отказались ехать? – спросила она.
– Потому что Томас едет, – ответил он, не поднимая головы. – Разве не очевидно?
– Но ведь вы далеко не всегда сопровождаете брата.
– Порой дорога уводит в другую сторону. А сегодня не уводит. Кроме того, считаю себя обязанным увидеть плоды своей бурной деятельности. – Он посмотрел серьезно, без тени улыбки. – А вы разве нет?
– Обязательства не чувствую и на казнь не пойду.
В Лондон ехали молча. Даже Томас не произнес ни слова, поняв, что спутники не расположены к легкой беседе. У дома на Сизинг-лейн остановились уже на закате.
– Казнь состоится завтра утром. – Томас помог сестре спешиться. – Ты приедешь вместе с сэром Фрэнсисом и леди Уолсингем. Зрелище будет впечатляющим.
Розамунда промолчала. Посмотрела на Кита, однако тот не пожелал повернуться. Оставалось лишь удивляться, что человек, которого все считали еретиком в религии, искусстве и жизни, неожиданно занял столь твердую моральную позицию. Пьеса «Тамерлан Великий» изобиловала кровавыми сценами и жестокими Проявлениями тирании, но в то же время представляла убедительные суждения в оправдание происходящего. В полных страсти стихах звучали не религиозные постулаты и не общепринятые догмы, а первичные, основополагающие понятия добра и зла. И вот сейчас этот человек, способный с убедительной достоверностью изображать душераздирающие сцены, отказывался присутствовать на казни преступников, готовивших убийство его королевы. Странным казалось и то обстоятельство, что поэт так остро чувствовал собственную вину, в то время как и Томас, и сэр Фрэнсис, и, должно быть, все остальные участники тайных махинаций, включая Уила Крейтона, радовались успеху.
Розамунда молча повернулась и пошла в дом. Урсула встретила ее по-родственному. Сэр Фрэнсис пришел позже и проявил необычное радушие. Поздно вечером, уютно устроившись в комнате, которая теперь уже прочно числилась за ней, Розамунда почувствовала, что вернулась домой, а звуки ночного Лондона показались такими же родными, как шум деревьев в Скэдбери.
