Текст книги "Королевские игры"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)
– Переправы?
Трудно было понять, что он имеет в виду.
– Через Английский канал. Ла-Манш, как называют его французы. Я был в Париже.
– Сейчас разговор не слишком уместен, Томас. Побеседуете потом, когда закончим дела.
– Прошу простить, сэр Фрэнсис.
Томас иронично поклонился и вернулся на место, оставив сестру стоять посреди комнаты.
Секретарь королевской канцелярии перешел к сути вопроса.
– Королева милостиво согласилась принять Розамунду, но девочке потребуется придворное платье. Как ты и сам понимаешь, Томас, затраты немалые.
Томас настороженно выпрямился.
– Знаю, сэр.
– Позволю себе заметить, что и твой наряд явно обошелся в круглую сумму.
– Не имею права опозорить семью не подобающим случаю костюмом, сэр.
– Не сомневаюсь. – Уолсингем, который неизменно появлялся перед королевой в черной мантии и небольшой шапочке, тоже черной, язвительно усмехнулся. – Итак, сколько ты готов выложить за новое платье для сестры?
Томас покраснел:
– Боюсь, совсем немного. Долги весьма обременительны: поместьем управляет Эдмунд и, естественно, тянет из него все соки. Того и гляди окажусь в долговой тюрьме. Собственным состоянием я не располагаю.
Розамунда неловко переступила с ноги на ногу: пререкания становились унизительными. Ни один из джентльменов не желал тратиться на придворное одеяние, а леди Урсула не раз подчеркивала, что представление ко двору, даже безупречное, непременно повлечет за собой вереницу проблем. Необходимо произвести не просто безукоризненное, а по-настоящему яркое впечатление, иначе потом придется потратить впустую уйму времени, понапрасну пытаясь утвердиться в кругу придворных дам.
Она эмоционально вступила в разговор:
– Томас, мне тоже важно достойно предстать перед королевой и фрейлинами. Если ты не позволяешь себе появиться в недостойном виде, то не вправе ожидать этого от меня. Разве позволительно ударить в грязь лицом в столь ответственный момент? Люди или подумают, что моя семья едва сводит концы с концами, или решат, что никто из родственников не понимает важности события. И то и другое повредит твоей репутации, – добавила она для убедительности.
Томас разозлился. Дело в том, что он понимал всю справедливость претензий, но от этого раздражение лишь возрастало.
– Позволяете себе дерзить, мистрис! – возмущенно воскликнул он. – Немедленно замолчите!
Сэр Фрэнсис мрачно усмехнулся:
– Если Розамунда произведет на королеву благоприятное впечатление, то не исключено, что ее величество подарит ей платье для торжественных церемоний. Как правило, это происходит после года службы, однако, возможно, мне удастся ускорить проявление щедрости.
Этим утром Розамунда надела зеленое бархатное платье. На протяжении целого месяца она чередовала два своих наряда, отчего оба уже утратили свежесть новизны. Появляться во дворце в таком виде было просто неприлично.
– Наверное, придется вернуться в Скэдбери. Что поделаешь, если достойное представление невозможно.
Она понимала, что говорит чересчур смело, однако сдержать горечь не могла.
– Этого ты не сделаешь! – раздраженно отрезал сэр Фрэнсис. – Никуда не уедешь, потому что нужна здесь. У меня есть для тебя работа.
Да, ситуация зашла в тупик. Розамунда глубоко вздохнула.
– А мне будут платить за работу, как платят мастеру Марло? Да и Томасу, наверное, тоже? Если так, – она спешила высказаться прежде, чем изумленные джентльмены успеют прийти в себя, – то можно было бы получить аванс и на него купить все, что необходимо.
Она и сама испугалась собственной дерзости.
– Вы дурно воспитаны, мистрис, – ледяным тоном произнес господин секретарь. – Не умеете себя вести и не знаете своего места.
Розамунда ограничилась реверансом, а Томас поспешил вмешаться:
– Немедленно займусь воспитанием, сэр Фрэнсис. Даю слово: выслушивать подобную грубость вам больше не придется.
Секретарь строго взглянул на нее:
– Нет. Оставь сестру здесь, со мной, и подожди в приемной.
Томас немедленно повиновался и вышел. Стук закрывшейся двери показался Розамунде погребальным звоном. Она молча стояла посреди кабинета, в то время как сэр Фрэнсис снова взял лупу и продолжил прерванное изучение документа.
Страшно было даже пошевелиться.Тишина начинала угнетать, а в комнате стояла невыносимая жара. Пот тек по спине, щекотал шею и лоб, но поднять руку и провести ладонью хотя бы по лицу не позволял этикет. И вот наконец раздался сухой голос:
– Я не допускаю нахальства со стороны своих служащих. Надеюсь, в будущем ты об этом не забудешь. Как, впрочем, и о том, что я твой покровитель и могу левой рукой отнять то, что даю правой. Когда перестану нуждаться в твоих услугах, вернешься в Скэдбери – конечно, если не воспользуешься предоставленной мной возможностью заключить респектабельный брак.
Секретарь замолчал и посмотрел на документ, словно заметил что-то новое.
Розамунда стояла в нерешительности, не понимая, означает ли тишина, что ее персона больше не представляет интереса.
Спустя несколько минут, так и не подняв глаз, сэр Фрэнсис произнес:
– Можешь идти; сегодня ты мне больше не нужна. Пришли сюда Томаса.
Розамунда присела в глубоком почтительном реверансе и удалилась со всем возможным достоинством. Томас стоял в коридоре с потемневшим от гнева лицом. Рядом Кит Марло невозмутимо чистил ногти острием кинжала.
– Окончательно сошла с ума? – ядовито прошипел брат, хватая ее за руку. – Сегодня же выбью всю дурь! Как ты только смеешь подвергать всех нас смертельной опасности?
Розамунда выдернула руку и настойчиво произнесла:
– Тебя снова вызывают. Немедленно.
Томас на мгновение замер, а потом коротко выругался, оттолкнул сестру и скрылся за дверью кабинета.
– Вы всерьез рассердили брата, мистрис Уолсингем, – с усмешкой заметил Кристофер. – Что будем делать дальше?
Розамунда взглянула на закрытую дверь и поморщилась.
– Думаю, не стоит рисковать и дожидаться его возвращения.
Она повернулась к Киту, и в зеленых глазах вспыхнули озорные искры. Терять нечего: все вокруг и так сердиты до невозможности.
– Сэр Фрэнсис сказал, что сегодня я ему больше не нужна. Возьмите меня в театр, Кит.
Марло тихо присвистнул.
– Хотите впутать в эту неразбериху и меня?
– Пожалуйста!
Глава 8
– А теперь, дорогая, позволь посмотреть, как сидит вот это. – Леди Уолсингем показала Розамунде прелестное платье из розового бархата с вышитыми жемчугом нежными цветами. – Подержи шлейф, Хенни, он очень тяжелый.
Горничная с готовностью бросилась на помощь.
– Что скажешь?
Розамунда восторженно сжала руки:
– Восхитительно, мадам!
Когда утром, за завтраком, леди Уолсингем сообщила, что намерена перешить для подопечной два парадных платья, которые сама уже не носила, та постаралась выразить восторг и благодарность, однако в душе с трудом примирилась с мыслью об обносках. Впрочем, во время примерки и подробного обсуждения ленточек, кружев и золотого шитья у нее хватило выдержки, чтобы ни словом, ни взглядом не проявить разочарования. И вот сейчас, спустя три дня, с восторгом глядя на готовое произведение белошвеек, Розамунда даже не вспомнила о недавних переживаниях.
– Можно примерить?
– Да, конечно. Но сюда потребуется испанский кринолин, а носить его непросто: юбка будет очень широкой. Ну-ка сними платье и нижнюю юбочку.
Розамунда послушно освободилась от изрядно потертого одеяния из терракотового бархата и дала себе слово сегодня же добросовестно его почистить и пересыпать глубокие складки лавандой. Сейчас она стояла перед благодетельницей в одной лишь сорочке и шерстяных чулках.
Хенни принялась старательно закреплять на талии каркас для юбки, а леди Уолсингем со знанием дела отдавала распоряжения:
– Кринолин должен сидеть безукоризненно. Если хоть немного перекосится, платье будет плохо слушаться. Вот так.
Она отступила, чтобы оценить работу со стороны.
– Да, все в порядке. Теперь корсет, Хенни.
Горничная начала шнуровать на спине жесткую конструкцию, и Розамунда жалобно взмолилась:
– Ой, пожалуйста, не так туго. Я же задохнусь!
– Ничего, привыкнешь, – неожиданно строго оборвала леди Урсула. – Жаль, что до сих пор никто тебя не научил: это абсолютно необходимо.
Розамунда затаила дыхание, пытаясь смириться с ощущением пытки: костяные пластины безжалостно врезались в кожу. Что ж, раз все терпят, значит, и она научится. Впрочем, неприятные впечатления отступили уже в следующее мгновение, когда дошла очередь до платья. Поверх корсета лиф сидел, как перчатка, а юбка задрапировала кринолин свободными грациозными складками. Квадратный вырез был тонко подчеркнут жемчужным узором, а широкие рукава украшены дамастом цвета слоновой кости. А вот шлейф оказался неподъемно тяжелым и отказывался подчиняться. Розамунда попробовала пройтись по комнате, однако через пару шагов остановилась в отчаянии.
– Но как же в этом ходить, мадам?
– Не забывай, что ты босиком, и оттого юбка чересчур длинна. Подай-ка розовые атласные туфельки, Хенни.
Туфли оказались на небольшом каблучке, и едва горничная, встав на колени, надела их на маленькие стройные ножки Розамунды, та сразу почувствовала себя увереннее. Теперь она стала заметно выше ростом, плечи расправились, а суровый корсет диктовал полную достоинства осанку и единственно возможную походку: ровную, грациозную и элегантную.
Юная леди пошла по комнате, и шлейф послушно потянулся следом. Пластичный бархат уже не путался в ногах и не тянул вниз, а вел себя, подобно дрессированной собачке на поводке.
– Великолепно! – похвалила леди Уолсингем. – Ты наделена природной грацией, дорогая. У меня есть еще одно лишнее платье – из изумрудной парчи. Думаю, из него без труда получится второе парадное платье. Мало кто из фрейлин располагает тремя придворными нарядами, так что стыдно тебе не будет. Но ведь и зависть вызывать нельзя: дамы ее величества так мелочны!
Наставница щебетала легко и непринужденно, но Розамунда уже знала, что за светским тоном скрываются важные сведения.
– Любая мелочь, даже самая незначительная, становится поводом для соперничества, – продолжала Урсула, критически разглядывая зеленую парчу. – Каждая обновка вызывает нескончаемый поток пересудов. Носовой платок, и тот не пройдет незамеченным. Да, думаю, фасон можно сделать таким же, как в розовом платье, а рукава украсить золотой нитью. Очень впечатляюще, тебе не кажется, дорогая?
– Конечно, мадам.
Розамунда уже не знала, действительно ли хочет попасть в безжалостный мир женского соперничества. Она выросла, почти не зная общества дам. У нее никогда не было близкой подруги, и даже в детстве общение ограничивалось кругом горничных, а у тех не хватало времени ни на игры, ни на болтовню. Разница в возрасте с двумя старшими сестрами была настолько значительной, что Розамунда их почти не видела: обе вышли замуж и покинули Скэдбери, когда она была совсем маленькой. Неизвестно даже, узнали бы они друг друга при встрече или нет.
Урсула заметила нерешительность и поспешила успокоить:
– Не волнуйся, милая, все будет хорошо. Просто постарайся не забывать о наших беседах, а если вдруг возникнут вопросы или затруднения, немедленно приходи ко мне.
– Вы очень добры, мадам.
– Не стоит благодарить, дитя мое. К сожалению, у тебя нет матери, а значит, некому помочь. Я сделаю все, что смогу. Ну а теперь давай посмотрим, как можно освежить повседневные платья.
Спустя пять дней гардероб был полностью готов: два придворных платья для торжественных случаев и два обновленных – на каждый день.
Сэр Фрэнсис снова пригласил Розамунду в рабочий кабинет.
Когда та вошла, господин секретарь, как обычно, сидел за столом, однако выглядел не столь угрожающим, как во время предыдущих встреч, и даже изобразил нечто, отдаленно напоминающее улыбку.
– Итак, леди Уолсингем сообщила, что ты вполне достойно экипирована и готова предстать перед ее величеством.
– Благодарю за предоставленную возможность, сэр Фрэнсис. Надеюсь, вам не придется сожалеть о проявленной доброте.
Розамунда почтительно присела в реверансе и низко склонила голову.
– Уверен, что повода для сожалений ты не дашь, – заметил секретарь обычным сухим тоном. – Супруга отзывается о тебе наилучшим образом, а мне известно, что ты обладаешь острым умом и не менее острой памятью, да еще и немалым талантом к рисованию.
Розамунда промолчала, поскольку перечисление способностей, пусть и значительно преуменьшенное, соответствовало правде.
Сэр Фрэнсис положил руки на стол, переплел пальцы и посмотрел на нее пронзительным взглядом.
– Этот мир держится исключительно на благодеяниях – оказанных и принятых. Запомни это. Все, что сделаешь для того или иного человека, со временем непременно отзовется. То же самое касается и дурных поступков. Не забывай никогда! Ничто не дается даром, и вот пришло время рассказать, чего я хочу от тебя в обмен на возможность найти достойного мужа.
Розамунда на мгновение замерла, а потом с трудом вздохнула и почти шепотом произнесла:
– Да, сэр?
– Присаживайся.
Он показал на единственный в комнате стул.
Розамунда села, положила на колени дрожащие руки и посмотрела на всемогущего вельможу внимательными зелеными глазами.
– При дворе тебе волей-неволей придется стать свидетельницей множества самых разных бесед. Секреты меня не интересуют, – поспешно добавил он, – да ты и не распознаешь секрет, даже если услышишь. Особой тонкости я не жду, однако придется докладывать мне обо всех разговорах королевы и ее фрейлин – естественно, тех, которые будут происходить в твоем присутствии. Прятаться за шторами и в шкафах не стоит.
Зловещий интриган слегка улыбнулся, однако Розамунда не нашла сил улыбнуться в ответ.
– Я хочу знать, что говорят в минуты досуга придворные дамы, кого и что они обсуждают. А еще мне нужны твои рисунки. – Сэр Фрэнсис взял перо и начал бесцельно вертеть в пальцах. – Изображай все, что увидишь вокруг. Все сцены с участием королевы. Вообще все события. Я сам решу, что важно, а что нет. – Он требовательно посмотрел в глаза. – Понимаешь?
– Прекрасно понимаю, сэр Фрэнсис.
– Ну и отлично. – Секретарь кивнул, давая понять, что разговор окончен, и Розамунда встала. – Я сам представлю тебя королеве и буду время от времени навещать. Не забывай, что получаешь возможность устроить будущее. Позаботься о безупречной репутации, а я постараюсь найти для тебя хорошую партию.
– Благодарю, сэр.
Розамунда сделала реверанс и вышла, с трудом справляясь с бурей мыслей и чувств. Только что ей было дано особое задание; вернее, два особых задания. Удастся ли выполнить их так, как того требует суровый благодетель, и в то же время не вызвать подозрения стаи хищниц?
Глава 9
Шевалье де Вожира с силой послал теннисный мяч в стену и с триумфальным смехом подбросил в воздух ракетку.
– Победа за мной, Деланси!
– Да, сегодня тебе чертовски везет, Арно. – Соперник вытер лоб шелковым платком. – Ничего, еще успею отыграться.
– Буду рад услужить, друг мой, но только не сейчас. Свидание, понимаешь ли, – добавил он с многозначительной ухмылкой.
– Вот я и говорю, что тебе чертовски везет, – повторил Деланси не без зависти. Арно слыл заправским дамским угодником. Словно бабочка, порхал от одного яркого цветка к другому. – Признайся, сколько сердец уже успел разбить в этом сезоне?
Де Вожира снова расхохотался. Тоже вытер лоб и сунул платок в карман.
– Не привык разбивать сердца, Деланси. Напротив, отношусь к нежным органам с особой деликатностью.
Он бросил ракетку мальчику-пажу, который тут же с готовностью ее поймал, и покинул корт, ощущая прилив энергии – как всегда после занятий спортом, будь то в спальне, в фехтовальном зале или, как сейчас, на теннисном корте. Он направился по дорожке ко дворцу, однако остановился, заметив неподалеку группу из четырех человек.
Отошел в сторону и поставил ногу на каменную скамью, делая вид, что застегивает пряжку на башмаке, но на самом деле краем глаза внимательно наблюдая за небольшой компанией. Присутствие лорда Берли и сэра Фрэнсиса Уолсингема удивления не вызывало: уважаемые члены государственного совета часто появлялись вместе. А вот двое других представляли определенный интерес: Томас Уолсингем и молодая леди – кажется, из того же семейства. Чертами лица она определенно напоминала Томаса, а в постановке головы просматривалось родственное сходство с высокопоставленным вельможей – не слишком явное, но для пристрастного наблюдателя вполне очевидное.
Новые обитатели дворца неизменно вызывали у него острый интерес. Так кто же эта молодая леди? Надо спросить у Агаты: даже если она и не знает, то обязательно выяснит. Арно уже предвкушал вечернюю встречу с любовницей.
– Не желает ли ваше величество прогуляться по саду? – Камеристка Мэри Толбот, графиня Шроузбури, подошла к королеве; та сидела за письменным столом, подперев лоб рукой. – Возможно, головная боль пройдет.
– Возможно, Мэри.
Елизавета устало улыбнулась.
– Несколько капель нашатырного спирта, мадам? – услужливо предложила Элизабет Верной. – А потом хорошо бы немного полежать.
Королева покачала головой:
– Заманчиво, но невыполнимо. Сегодня еще предстоит встреча с секретарем канцелярии и лордом Берли. Лучше сыграйте мне что-нибудь.
Элизабет Верной села за арфу и стала играть. Комната наполнилась нежными, умиротворяющими звуками. На пару мгновений Елизавета прикрыла глаза, а потом вновь взялась за перо. Фрейлины расположились в просторной комнате, занимаясь рукоделием и слушая французские стихи, которые читала вслух одна из них. На оконном стекле надоедливо зудела муха.
Джоан Давенпорт сидела за пяльцами на самом неудачном месте – в эркере: солнце бессовестно светило, и она уже едва не таяла. Тяжелое парчовое платье плохо подходило для теплого июньского дня, но ничего легче в гардеробе не нашлось. Юная камеристка принадлежала к небогатой семье, и купить даже повседневные платья им было почти не по карману. Ее волосы в пышной прическе увлажнились от пота, и по лицу уже начали стекать соленые струйки. Вот этого-то и боялась Джоан больше всего: теперь веснушки на бледной коже наверняка станут еще заметнее. Томительная скука угнетала, однако фрейлины были обязаны сидеть с королевой до тех пор, пока та не позволит уйти.
Вот уже полгода Джоан служила в качестве придворной дамы. Волнение первых дней давно уступило место унылому терпению. Самая младшая из фрейлин, она постоянно ощущала высокомерное презрение остальных: новенькую всячески унижали, не допускали к обсуждению новостей и сплетен и заставляли выполнять самую неблагодарную работу. Дни тянулись бесцветной чередой, и лишь во время празднеств однообразие повседневной жизни сменялось яркими впечатлениями.
Летом дворцы Гринвич и Хэмптон-Корт оказывались куда приятнее для жизни, чем душный Уайтхолльский дворец, где королева постоянно занималась государственными делами и забывала о развлечениях. Еще бы! Загородные резиденции прятались в густой зелени парков и манили верховыми прогулками, турнирами лучников и катанием по реке. По вечерам нередко устраивались танцы, а иногда личная театральная труппа королевы давала спектакли. Ну а здесь, в Уайтхолльском дворце, ее величество осаждали советники и мучили досадные недомогания, так что о забавах приходилось забыть.
Из коридора донесся стук копий: часовые преградили кому-то путь. Графиня Шроузбури немедленно встала и вышла за дверь. Послышался шепот, а потом старшая камеристка вернулась и торжественно объявила:
– Сэр Фрэнсис Уолсингем и лорд Берли, мадам. Желаете ли вы их принять?
– Пригласи в мою комнату.
Елизавета поднялась и расправила широкую юбку из фиолетового дамаста. Драгоценные камни ослепительно засияли в солнечных лучах. Королева направилась к двери и на ходу заметила:
– Оставшееся время можете провести по собственному усмотрению.
Джоан надеялась, что все сразу оживятся. Вдруг кто-нибудь предложит прогуляться по парку? А может быть, леди Шроузбури даже позволит заняться собственными делами? Однако ничего интересного не произошло, и время по-прежнему тянулось невыносимо медленно, пока в дверь не постучали.
Графиня взглянула на младшую из камеристок и властным движением полной, унизанной перстнями руки приказала открыть. Сама она реагировала только на сигнал часовых, который те подавали лишь в присутствии королевы. Джоан немедленно встала со стула и поспешила к двери.
На пороге показался один из управляющих дворца, вооруженный, как того требовал протокол, жезлом и печатью.
– Ее величество приглашает к себе графиню Шроузбури.
Он ловко повернулся и отправился выполнять следующее важное поручение.
Джоан закрыла дверь. Графиня ждала, вопросительно подняв брови. С легким реверансом Джоан передала сообщение и вернулась к своему стулу. Леди Шроузбури горделиво поднялась и с достоинством направилась к выходу, а комната вновь погрузилась в унылую тишину.
В личных апартаментах королевы Розамунда Уолсингем застыла в нижайшем почтительном поклоне, ожидая высочайшего позволения подняться. Сердце стучало, словно стремилось вырваться из жесткого тесного корсета. У входа в монаршие покои Томас оставил сестру на попечение членов государственного совета, и на встречу с ее величеством Розамунде пришлось идти в сопровождении двух молчаливых высокомерных джентльменов. Еще ни разу в жизни одиночество не казалось столь безысходным. Всего лишь месяц назад ей и в страшном сне не снилось, что судьба заставит оказаться здесь, в покоях королевы, и, склонив голову, рассматривать ковер и украшенные драгоценностями туфли ее величества.
Сэр Фрэнсис закончил представление и отошел в сторону. Государственный казначей лорд Берли – внушительного вида джентльмен, подобно секретарю канцелярии одетый в черную мантию и черную шапочку, открыто скучал и не скрывал недовольства: ежедневное совещание с королевой откладывалось.
– Можете подняться, мистрис Уолсингем. – Елизавета села на трон. – Подойдите.
Она кивнула, словно подтверждая собственные слова.
Розамунда медленно выпрямилась и, сражаясь с тяжелым шлейфом, пошла по ковру. Недалеко от трона остановилась и скромно потупила взор, а королева принялась бесцеремонно ее рассматривать.
– Читаете ли вы по-латыни и по-гречески, мистрис Уолсингем?
Розамунда зарделась.
– Очень плохо, мадам.
– Значит, учились недостаточно прилежно? – Тонкие, старательно выщипанные брови недовольно сошлись у переносицы.
От страха в горле пересохло, и слова с трудом складывались в жалкое подобие оправдания:
– К сожалению, обстоятельства не способствовали учебе, мадам. В нашем доме не было наставников. Братья учились на стороне, а матушка серьезно болела.
– Ах! – Елизавета кивнула. – Какая жалость! Что же вы умеете? Может быть, музицируете?
– Немного играю на клавесине, однако вовсе не считаю свое мастерство достойным внимания, – поспешно пояснила Розамунда, опасаясь, что тотчас последует приказ продемонстрировать искусство.
– А какой у вас голос? Приятный? Поете чисто? Моя фрейлина непременно должна обладать творческим даром.
Такого подробного допроса Розамунда не ожидала. Она с трудом сглотнула, пытаясь побороть нервную сухость в горле, и доложила:
– Мадам, я обладаю некоторыми навыками рисования и, в меньшей степени, живописи. Кроме того, уверенно владею каллиграфией. Может быть, подобные умения покажутся вам полезными?
Она снова поклонилась.
Елизавета смотрела внимательно.
– Личный секретарь порой бывает весьма кстати, однако только в том случае, если почерк действительно хорош. Продемонстрируйте, на что способны. – Она кивнула в сторону небольшого алькова. – Пергамент, перья и чернила найдете на столе.
Розамунда покорно отправилась выполнять задание. Посмотрела на прекрасные кремовые листы и с ужасом представила, как сейчас, при первом же прикосновении неловкой руки, безупречная поверхность покроется ужасными черными кляксами.
– Что именно написать, мадам?
– Катехизис, – коротко ответил сэр Фрэнсис, чувствуя, что королеву разговор уже утомил.
Розамунда села, разгладила перед собой лист и опустила перо в чернильницу. К счастью, строки катехизиса услужливо всплыли в памяти. Глубоко вздохнув, она принялась старательно выводить завитушки и черточки, без которых трудно представить каллиграфический почерк. Дойдя до конца страницы, придирчиво проверила работу и не обнаружила ни одного, даже самого крохотного, изъяна. Присыпала чернила песком и украдкой взглянула на королеву. Ее величестве вполголоса беседовала с советниками. Все трое погрузились в обсуждение государственных дел и, казалось, окончательно забыли о присутствии посторонней особы.
Прерывать разговор Розамунда не осмелилась. Почти машинально придвинула чистый лист и принялась рисовать бабочку, которая уютно устроилась за окном, на цветке жимолости.
– Розамунда… Розамунда.
Настойчивый голос сэра Фрэнсиса вывел ее из счастливого забытья.
– Прошу прощения, сэр. – Она вскочила так поспешно, что едва не опрокинула чернильницу. – Вы были заняты, и я побоялась помешать.
– Покажите работу, – потребовала королева и нетерпеливо вытянула руку.
Розамунда подошла и с поклоном подала листок. Королева взглянула, и на лице появилось ошеломленное выражение.
– Что это?
Она повернула пергамент, и бедняжка с ужасом увидела, что от волнения представила ее величеству не текст катехизиса, а бабочку.
– О, извините, мадам. Перепутала… всего лишь… о!
Она бросилась к столу, схватила образец каллиграфического искусства и подала, даже забыв сделать реверанс.
Королева внимательно изучила работу и с бесстрастным видом кивнула:
– У вас твердая рука, мистрис Уолсингем. – Она перевела взгляд на рисунок. – И точный глаз. Пригласите ко мне леди Шроузбури. – Последние слова адресовались слуге, застывшему возле двери в ожидании распоряжений. – Вы свободны, Розамунда. – Елизавета повернулась к советникам. – Лорд Берли, сэр Фрэнсис. Продолжим. Сегодня утром пришла депеша из Нидерландов, от графа Эссекса.
Вельможи подошли ближе, а Розамунда вернулась к столу, за которым только что работала. Через несколько минут появилась леди Шроузбури. Королева прервала государственный совет и объявила:
– Мистрис Уолсингем, кузина сэра Фрэнсиса, присоединяется к числу моих камер-фрейлин. Позаботьтесь о ней.
– С удовольствием, мадам. – Графиня осмотрела новенькую с головы до ног, словно дойную корову. – Пойдемте со мной, мистрис Уолсингем.
Розамунда низко поклонилась королеве, затем выразила подобающее почтение кузену и мрачному лорду Берли и лишь после прощальной церемонии направилась к двери, не переставая молить Бога, чтобы неуклюжий шлейф не запутался под ногами. Благополучно выбравшись в переднюю, вздохнула с облегчением и последовала за главной камеристкой. Ни слова не говоря, та повела Розамунду по широкому коридору и остановилась перед массивной двустворчатой дверью. Дверь тут же открылась, и изумленному взору представилась просторная комната, где собрались дамы в нарядах всех цветов радуги. Каждая что-то говорила, и оттого воздух гудел громче, чем в Скэдбери вокруг пчелиных ульев.
Новенькую сразу представили величественным камеристкам, графине Пемброк и графине Саутгемтон, причем надменность обеих леди исключала малейшую возможность общения: едва кивнув, те продолжили разговор. После этого состоялось знакомство с фрейлинами. Странные особы обменялись многозначительными взглядами, а на дружескую улыбку ответили презрительными усмешками. Лишь Джоан Давенпорт тепло улыбнулась: наконец-то пришел конец унизительному положению самой младшей из придворных дам.
– Будете спать вместе с Джоан. Мистрис Давенпорт, объясните мистрис Уолсингем положение вещей, – распорядилась графиня Шроузбури, коротко кивнула и направилась к окну, где собрались старшие дамы.
Розамунда опустилась на стул рядом с Джоан.
– Наверное, надо отнести вещи в нашу комнату?
– О, кто-нибудь непременно об этом позаботится, – беззаботно ответила новая знакомая и оглянулась. – Но зато я придумала, как хотя бы на время выбраться из этой душегубки. – Она отложила вышивку, встала и решительно направилась к леди Шроузбури. – Миледи, позвольте проводить Розамунду в наш дортуар, а по пути немного познакомить с дворцом.
– Поскольку ее величество занята и освободится не раньше чем через час, можете использовать это время по собственному усмотрению. – Не поднимая глаз от рукоделия, ее сиятельство добавила иным, более настойчивым тоном: – Розамунда, вам следует переодеться. Представление королеве закончено, и парадное платье более неуместно. Приберегите его для официальных случаев.
Джоан сделала реверанс и вернулась к новенькой.
– Пойдем, нас отпустили.
Юные леди вышли в переднюю, а оттуда – в длинный многолюдный коридор.
– Неужели, чтобы ненадолго выйти, надо просить разрешения?
Розамунда едва не столкнулась с лакеем, который нес на плече скатанный в рулон ковер.
– Обязательно. Причем отпускают далеко не всегда. Когда ее величество с нами, то сначала надо обратиться к леди Шроузбури; Если она сочтет довод достаточно веским, то изложит его королеве. Та выразит согласие, после чего тебя вызовут, и ты обратишься с просьбой о снисхождении непосредственно к ее величеству.
Сложный обряд показался Розамунде надуманным и скучным, однако на переживания времени не оставалось: в коридорах и залах дворца кипела жизнь, представляя калейдоскоп ярких впечатлений. Богатые наряды придворных– как дам, так и джентльменов -сияли драгоценными камнями и золотым шитьем, а роскошные воротники из тончайшего кружева заставили бы позавидовать даже Томаса. Вокруг стоял невообразимый шум.
Джоан с легкостью лавировала в плотной толпе и через некоторое время привела Розамунду к деревянной лестнице. Поднимались очень долго, и шум постепенно стихал. Наконец показалась пыльная мансарда, переоборудованная в комнату. Три кровати с массивными дубовыми комодами в ногах, несколько стульев, туалетных столиков и шкафов для платьев, но лишь один умывальник. Крохотные пыльные окна спрятались под самым потолком и неохотно пропускали солнечный свет.
– Зимой здесь холодно, как в могиле, а летом жарко, как в аду.
Джоан привстала на цыпочки и посмотрела на собственное отражение в полированном оловянном зеркале. Огорченно похлопала себя по лбу и щекам.
– Веснушки в жару просто невыносимы, а у меня даже пудры нет. У тебя, случайно, не найдется?
Она с надеждой обернулась.
– К сожалению, нет. – Розамунде и в голову не приходило пудриться. – Может быть, удастся найти муку? – предложила она, стараясь помочь.
– Мука не годится: от пота сбивается в комки и висит, как струпья на прокаженном. Вот наша постель. – Джоан плюхнулась на одну из кроватей. – Комод поделим пополам. Шкаф и туалетный столик тоже… – Она пожала плечами. – За место здесь приходится бороться.
