Текст книги "Королевские игры"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)
Глава 5
Розамунда заметила развевающийся на ветру флаг. Он украшал крышу здания с простым и исчерпывающим названием: «Театр». У входа стоял человек и звуками трубы созывал народ. Рядом артисты в париках и гриме держали плакаты, оповещающие о том, что труппа Бербиджа будет исполнять пьесу Томаса Кида «Принц датский». На грязной улице собралась пестрая шумная толпа; среди жаждущих зрелища горожан бесцеремонно шныряли торговцы, наперебой предлагая пироги, сладости и фрукты.
– О чем этот «Принц датский»?
– Новое сочинение Томаса Кида. Грандиозная трагедия с отравлениями, сражениями на мечах и даже парой призраков, – с улыбкой пояснил Томас.
– А что, все пьесы пишет мастер Кид?
– Нет, конечно. Просто «Театр» принадлежит Бербиджу, а тот обожает его пьесы. Пойдемте же, мистрис Розамунда! – поторопил Кит. – Закройте лицо, насколько возможно.
Он заботливо натянул капюшон Розамунде на голову и даже завязал под подбородком тесемки. Потом озорно улыбнулся и игриво нажал на кончик носа.
– Если вам предстоит стать важной придворной дамой, то никто в этом гнезде порока не должен увидеть прекрасных изумрудных глаз. Правильно я говорю, Томас?
В ответ Томас лишь что-то невнятно пробормотал. По правде говоря, он уже начал жалеть о собственном малодушии. Если высокопоставленный кузен, господин секретарь королевской канцелярии, узнает об этой непристойной вылазке, то упрекам не будет конца. Но отступать было поздно: все трое оказались в гуще толпы, которой через минуту предстояло заполнить партер. Он крепко сжал локоть сестры, а другую руку положил на рукоять меча и так, в полной боевой готовности, не обращая внимания на грубые ругательства и пинки, двинулся вперед.
Резкий запах множества потных тел почему-то напомнил о гниении, и, задержав дыхание, Розамунда опустила голову и начала настойчиво пробиваться сквозь толпу. Вот наконец и сам театр. Забыв о сползающем капюшоне, она подняла голову и осмотрелась. Партер находился рядом со сценой, только ниже, и сейчас его заполняли радостные, нетерпеливые зрители. Наверху, вдоль стен, располагались галереи, и Розамунда решила, что брат направится туда, однако Томас пошел к сцене и поднялся по ступенькам. Оказалось, что с обеих сторон приготовлены стулья. Подумать только, они будут сидеть рядом с артистами!
Не веря счастью, пылкая особа устроилась рядом с братом. Здесь они оказались вдалеке от толчеи и даже в стороне от любопытных взглядов, однако Розамунда не стала возражать, когда Томас снова натянул на волосы капюшон.
– Если тебя увидят артисты, не страшно, но неизвестно, кто может оказаться на галереях, – шепнул он на ухо.
Розамунда кивнула в знак согласия и чинно сложила руки на коленях; в то же время ни на секунду не переставая стрелять глазами по сторонам.
Внезапно в партере возникла какая-то суета, а потом, игнорируя ступени, на сцену запрыгнул человек. Остановился и, повернувшись лицом к залу, угрожающе схватился за меч. Глухой ропот перерос в рев, и, размахивая кулаками, вперед вырвались четыре парня в плоских шапках и синих плащах, какие носили подмастерья. Двое из них сжимали тяжелые дубины.
– Глупец! – предостерег Томас. – Немедленно прячься за сценой, пока не разгорелась драка.
Человек оглянулся и широко улыбнулся:
– Прошу прощения, сэр, но ни за что не отступлю. Эти бандиты хотели лишить меня кошелька.
Томас взглянул на Кита: тот уже вскочил и, сверкая глазами, готовился вступить в схватку. Оставалось лишь смириться с неизбежным. Кит любил драться и не мог пропустить ни одного удобного случая; более того, часто он и сам искал повода выпустить пар и тогда мог придраться к любому, даже самому безобидному слову. Издав боевой клич и размахивая мечом, молодой человек стремительно бросился к парням в синих плащах. Драка продолжалась недолго, а когда толпа расступилась, на опилках осталось лежать четыре поверженных тела. Кит Марло одним прыжком взлетел на сцену и начал вытирать о панталоны окровавленные кулаки. Виновник события тоже поднялся на сцену: он раскраснелся и радостно смеялся, а кудрявые волосы лоснились от пота. Незнакомец остановился и протер оружие белоснежным носовым платком; платок сразу покраснел.
– Ничто так не возбуждает жажду, как добрая схватка, – провозгласил Кит. – Сейчас бы выпить.
Он потер сбитый кулак о ладонь.
Томас оглянулся на молодого человека. Розамунда заметила, что тот богато одет в алый камзол и короткие панталоны изумрудно-зеленого цвета. Волосы роскошными каштановыми локонами ниспадали на широкие плечи. Джентльмен вовсе не спешил спрятать меч в ножны, словно ждал возможности снова пустить его в ход.
Томас не скрывал раздражения: наверное, после утренней ссоры с другом он уже успел устать от неожиданных неприятностей.
– Вы едва не спровоцировали серьезное побоище, мастер Крейтон. Городская полиция только и ждет крупного скандала с подмастерьями. Бербидж вряд ли обрадуется, если его театр закроют.
Томас говорил с откровенным осуждением.
Незнакомец улыбнулся и убрал меч. С шутливым поклоном произнес:
– В знак раскаяния, сэр, готов принести столько эля, что хватит на целую армию.
– Вот умница! – Кит ударил его по плечу. – Поспеши!
Томас проводил молодого человека недовольным взглядом, а Кит снова опустился на стул и посмотрел с понимающей улыбкой, которая, казалось, еще больше рассердила любовника.
– Кто это? – спросила Розамунда не столько из любопытства, сколько для того, чтобы развеять сгустившиеся тучи прежде, чем брат в гневе покинет театр и уведет ее с собой.
– Честолюбивый юнец, которому еще учиться и учиться… некий Уил Крейтон. – Брат заметно успокоился и тоже сел. – Мечтает стать драматургом, а пока считает себя в некотором роде поэтом, а еще больше – покорителем сердец. При дворе нет ни единой молодой дамы, с которой он не попытался бы флиртовать.
– Очень красивый, – вздохнула Розамунда.
Томас повернулся и посмотрел внимательно.
– Остерегайтесь при дворе пустого кокетства, мистрис. От подобных забав больше неприятностей, чем добра. Ну а у этого человека нет ни денег, ни планов на будущее. Нашей семье такой родственник ни к чему, так что держитесь от красавца подальше.
Розамунда молча опустила глаза. Уильям Крейтон вернулся через пять минут с полным кувшином и двумя полными кружками. Отдал все это богатство Киту и насмешливо поклонился. Мистрис Уолсингем посмотрела на него и открыто улыбнулась. Молодой человек удивленно приподнял брови, но не ответил улыбкой на улыбку, а лишь склонил голову и ушел в противоположный конец зала.
Розамунда задумалась, не слишком ли смело поступила. Но вскоре началась пьеса, и на ближайшие два часа, очарованная и покоренная, она забыла обо всем на свете и лишь восторженно следила за развитием сюжета. Стихи завораживали, а действие увлекало. Ни разу не пришла в голову мысль ни о Уиле Крейтоне, ни о столпившихся в партере простолюдинах, ни о Ките Марло и Томасе, которые сидели рядом. Наконец взрыв аплодисментов в партере и на галереях вернул Розамунду к действительности. Она заморгала, недоуменно оглядываясь и пытаясь вспомнить, что происходит за пределами созданного автором волшебного мира.
Брат встал и тоже начал горячо аплодировать. Розамунда вскочила и присоединилась к овации. Старалась так, что заболели руки. Искоса взглянув на Кита, заметила, что одобрение поэта не столь горячо и искренне. Мастер Марло, конечно, хлопал, но как-то вяло, да еще и хмурился, словно ожидал от спектакля большего.
– Правда, чудесно? – воскликнула она, обращаясь к брату.
Томас не услышал. Он словно забыл о существовании сестры – поспешил в глубину сцены, по пути обнимая всех встречных актеров. Кит направился следом. Розамунда оглянулась. Внезапно оказалось, что она осталась в полном одиночестве, в то время как толпа из партера с шумом, хохотом и криками двинулась к двери.
Розамунда решительно скинула с головы капюшон и последовала за братом. Войдя в артистическую уборную, тут же забилась в угол, так как поняла, что женщине здесь не место. Актеры стирали с лиц белую краску и снимали костюмы. Те, кто только что исполнял женские роли, стаскивали пышные юбки и чулки, бросали на столы огромные парики. Нити отдельных разговоров терялись в общем невообразимом шуме.
Обсуждали скудную выручку, угрозу закрытия театров из-за драк, шутили, насмешливо и забавно пикировались по поводу собственной игры.
Наконец Розамунда решила, что пора все-таки заявить о своем присутствии. Подошла и тронула брата за руку. Тот вздрогнул от неожиданности.
– Боже милостивый, ты все еще здесь?
– Где же мне быть? – не скрывая обиды, отозвалась она.
Томас дернул головой, словно пытаясь стряхнуть паутину.
– Нигде, разумеется. Но что же, черт возьми, мне с тобой делать?
– А почему ты должен что-то делать? Просто побуду рядом, и все. Никто не обратит на меня внимания… так же, как до сих пор.
Если Томас и заметил колкость, то виду не подал. Кит громко звал его в таверну, а актеры шумной гурьбой уже направлялись к двери.
Розамунда прекрасно понимала сомнения брата и лишь ждала неизбежного решения. Он успел выпить немало эля и ни за что не позволил бы Киту одному провести вечер в веселой компании.
– Пойдем.
Томас решительно шагнул к выходу.
Розамунда подхватила полы длинного плаща и поспешила следом. Уил Крейтон замыкал процессию, непринужденно беседуя с молодым человеком, только что исполнявшим одну из женских ролей. Судя по всему, он вовсе не был чужаком в актерской среде, а потому вел себя с уверенностью бывалого завсегдатая.
С шутками и смехом все вышли на Бишопс-гейт и направились к таверне «Черный петух». Там уже собрались недавние зрители, успевшие изрядно разогреться. Актеров встретили громкими приветствиями, и Нед Аллен, как исполнитель главной роли, снял шляпу и низко поклонился. Розамунда заметила, что брата знают даже здесь: Томаса то и дело окликали по имени, и он с каждым перебрасывался шутливым словом. Внезапно из темного угла появился невысокий человек. Одет он был крайне бедно и неряшливо – камзол засален, панталоны потерты, – однако смотрел на мир ясными умными глазами и приветствовал Уолсингема, как дорогого друга, с которым его надолго развела судьба.
– А, Том… Том Кид, драматург, – узнал Томас и радушно обнял скромного человека. – Своими мощными стихами ты доставил всем нам истинное наслаждение. Поостерегись, однако: появился потенциальный соперник, причем серьезный, – Кит Марло из Кембриджа. Как раз заканчивает пьесу.
Том Кид настороженно взглянул на Кристофера.
– Жизнь автора тяжела, а платят за труд гроши. Но позвольте познакомиться с вашим творчеством.
Кит небрежно сунул руку за пазуху и вытащил стопку мелко исписанных листков.
– Пожалуйста, читайте.
В маленькой, до отказа набитой комнатке было жарко, а главное, до Розамунды никому не было дела. Никого не интересовало, кто она такая и зачем сюда пришла.
– Ах, друзья, я так и знал, что найду вас здесь. Нед, Томас, Кид, до чего же чудесный вечер! Великолепный спектакль!
Восторженные похвалы рассыпал только что вошедший элегантно одетый джентльмен с жабо из дорогих кружев и такими же манжетами. Эфес его шпаги сиял драгоценными камнями, а на перчатках мерцал жемчуг.
Розамунда инстинктивно отступила в тень. Незнакомец вполне мог оказаться одним из тех людей, которым вовсе ни к чему было видеть ее здесь, в таверне, да еще и среди актеров. Брат поднялся, чтобы обнять ценителя искусства, а потом обратился к Кристоферу:
– Кит, тебе непременно следует познакомиться с Умным Томом. Да, еще один Том, но нам все-таки удается друг друга различать. – Довольный шуткой, он рассмеялся. – Том Уотсон, это Кристофер Марло, драматург, переводчик непристойных виршей Овидия и поэт. Кит, перед тобой Умный Том – выдающийся поэт, мастер элегантных пасторалей и блестящий переводчик с латыни. А еще, в минуту гнева, истинный сумасшедший.
Томас Уотсон снял украшенную пером шляпу и учтиво поклонился. Кит ответил тем же, любезно заметив:
– Большая честь, сэр, особенно если передо мной тот, кто написал «Страстный век любви».
– Тот самый, – с улыбкой подтвердил откровенно польщенный Уотсон. – Значит, мои стихи вам знакомы?
– Еще как! – воскликнул Кит. – Томас, прикажи подать побольше вина. Мастера Уотсона наверняка мучит жажда.
Кит дружески взял поэта под руку, подвел к дальнему концу стола и усадил на скамью.
Розамунда думала, что бесцеремонное распоряжение брата не порадует, однако Томас как ни в чем не бывало велел хозяину поспешить с пирогом, а к нему принести пару фляг бургундского. Наконец явилось долгожданное блюдо, от которого шел аппетитный душистый пар, и проголодавшееся общество радостно двинулось к столу.
– О, какой мастерский рисунок! – Нед Аллен поднял лист бумаги и поднес поближе к свече. – Оказывается, среди нас есть настоящий художник!
Он показал набросок остальным.
– Это ведь я! А это ты, Том Кид, весь забрызганный и вымазанный вчерашним ужином.
Реплику встретили дружным хохотом, а Том Кид принялся смущенно отряхивать отчаянно грязный камзол.
– Так чья же это работа?
Сидевшая рядом с братом Розамунда залилась пунцовым румянцем. Это был ее рисунок. Пока мужчины были заняты болтовней, она сделала торопливый набросок сцены.
Томас занервничал, испуганно оглянулся и наконец заговорил:
– Видите ли, моя младшая сестра наделена некоторыми способностями. Очевидно, она еще не знает, что невежливо рисовать людей без их ведома и согласия.
Он нахмурился.
– Напротив, Томас. Наиболее полного сходства удастся достичь именно тогда, когда объект не подозревает, что за ним наблюдают. – Томас Уотсон улыбнулся Розамунде и внимательно посмотрел на набросок. – А вы действительно обладаете недюжинным мастерством, мистрис Уолсингем. Правдивое изображение сцен из спектаклей пошло бы на пользу артистам и помогло вспомнить прежние роли.
Он повернулся к Бербиджу, который уже жадно уплетал пирог.
– Каково твое мнение, Ричард? Представляешь, скольких споров можно было бы избежать, имея перед глазами зарисовки «Испанской трагедии» и прочего?
– Ты прав, Том. Несомненно, прав. – Бербидж кивнул Розамунде, словно только что заметил ее присутствие. – Придется тебе регулярно приводить в театр сестру, Томас, чтобы она зарисовывала все, что сочтет достойным внимания.
– К сожалению, это невозможно, – ответил Уолсингем, передавая Розамунде тарелку и ложку. – Юная леди призвана ко двору, так что визитов, подобных сегодняшнему, больше не будет.
Приговор мгновенно убил радость от похвал и комплиментов, однако художница скромно промолчала, и вскоре всеобщее внимание целиком и полностью сосредоточилось на еде.
Уил Крейтон, которого никто не пригласил за стол, поставил кружку и повернулся, чтобы уйти, однако Нед Аллен заметил движение и приветливо окликнул:
– К нам, мастер Уил! Томас сегодня угощает. Уверен, что он будет рад видеть вас за столом.
– Только если мастер Крейтон не вздумает затеять очередную глупость, – отозвался Томас, разрезая кинжалом хрустящую корочку пирога. – Бербиджу и без того хватает хлопот.
Уил поклонился Уолсингему и счел нужным ответить:
– Осмелюсь предположить, сэр, что если банда разбойников попытается срезать с вашего пояса кошелек, вы не станете спокойно наблюдать, а предпочтете защищаться.
Томас помолчал, а потом неохотно улыбнулся:
– Вынужден признать, что именно так и поступлю. Кроме того, вы предоставили мастеру Марло долгожданную возможность размяться и помахать кулаками. Так что прошу к столу.
Уил поблагодарил коротким поклоном и перекинул ногу через скамью, намереваясь сесть рядом с Розамундой. Она тут же с готовностью подвинулась, уступая место.
– Спасибо, мистрис Уолсингем, – отозвался Крейтон. – Я не ошибся, вы ведь мистрис Уолсингем?
Он вопросительно и в то же время лукаво поднял бровь.
– Не ошиблись, – ответила Розамунда. – Но если придется встретиться при дворе, буду чрезвычайно признательна, если не вспомните о моем присутствии здесь.
Уил принял от хозяина таверны кружку эля и кусок пирога и торжественно заверил:
– Всегда к вашим услугам, мистрис Уолсингем. – При этом его голубые глаза откровенно смеялись. – Ваш брат, должно быть, весьма снисходительный опекун, раз согласился сопровождать в это средоточие порока.
Трудно было не улыбнуться в ответ.
– Вообще-то Томас не считается официальным опекуном, – уточнила Розамунда. – Эта роль принадлежит нашему старшему брату. К сожалению, он мало мной интересуется, так что Томасу волей-неволей приходится его заменять. Правда, он редко это делает – лишь тогда, когда возникает желание.
– А когда желания не возникает, вы предоставлены самой себе. Что ж, должно быть, положение весьма удобное.
Уил сделал глоток эля и снова посмотрел смеющимися синими глазами на Розамунду.
– Так и есть, – с улыбкой согласилась она. – Жизнь хороша до тех пор, пока брат в очередной раз не вспомнит об условностях.
– Должен признать, что следить за вами при дворе ему будет сложнее, – констатировал Крейтон, многозначительно посмотрев на собеседницу.
– Полагаю, жизнь фрейлины достаточно строга и замкнута, чтобы допустить вмешательство со стороны, – беззаботно ответила Розамунда, с удовольствием поглощая пирог.
– На первый взгляд так оно и есть, – согласился Уил, не отводя глаз от собеседницы. – Однако со временем всем удается найти верные способы выйти за узкие рамки – при желании, разумеется.
– А у вас такое желание есть, мастер Крейтон?
Розамунда чувствовала себя так, словно оказалась на скользком льду. Еще ни разу в жизни ей не доводилось вести столь рискованный диалог. Собственная смелость пугала, а находчивость удивляла. В каждом слове собеседника слышалось приглашение к флирту, и она с радостью его принимала.
– Все зависит от стимула, мистрис Уолсингем.
Уил Крейтон выразительно посмотрел ей в глаза и снова поднес кружку к губам.
Глава 6
На следующее после посещения театра утро Розамунда вновь оказалась в приемной сэра Фрэнсиса Уолсингема на Сизинг-лейн. В этот раз она надела второе из своих новых платьев: из темно-желтого дамаста с кремовой нижней юбкой. Зеленые лайковые туфельки и перчатки прекрасно гармонировали как со вчерашним нарядом, так и с сегодняшним. Это обстоятельство особенно порадовало брата. Остальные вещи лежали в углу комнаты в двух кожаных баулах. Сам же Томас, обессиленный после бурно проведенного вечера, едва держался на стуле в ожидании аудиенции.
Неожиданно в коридоре послышался громкий насмешливый голос:
– А, Мортлок! Выглядишь так, как будто только что вылез из склепа. Признавайся, предавался всем порокам сразу?
Дворецкий ответил, не скрывая обиды:
– Вам прекрасно известно, мастер Уотсон, что к порокам я не склонен. Оставляю излишества сильным мира сего. Вы к сэру Фрэнсису? Доложить?
– Нет-нет, не беспокойся. Я на минутку, всего лишь загляну.
– Конечно, мастер Уотсон, но дело в том, что его ожидают другие посетители.
Голос зазвучал настойчиво.
– Что ж, в таком случае посмотрим, кто это, и решим, стоит ли уступать первенство.
Дверь в приемную распахнулась, и на пороге показался поэт Том Уотсон – высокий, широкоплечий, неизменно уверенный в собственной непогрешимости человек. Вчерашние обильные возлияния не испортили его прекрасного самочувствия, а обшитый золотой каймой элегантный камзол из коричневого бархата сделал бы честь любому придворному.
– О, так это же дорогой друг Уолсингем! – со смехом воскликнул Уотсон. – И вчерашняя маленькая леди, настоящая художница. Счастлив продолжить знакомство, мистрис Розамунда.
Джентльмен учтиво поклонился, хотя глаза светились лукавством.
Розамунда присела в реверансе, стараясь скромно придержать платье, грациозно склониться и изящно поднять голову. Мастер Уотсон улыбался так искренне и заразительно, что удержаться от ответной улыбки было просто невозможно.
– Попросил бы не распространяться насчет присутствия сестры в театре, – холодно заметил Томас.
– Разумеется, раз вы этого хотите. – Уотсон расположился на стуле с видом человека, которому некуда спешить. – Вам понравилась пьеса, мистрис Розамунда?
– Очень, сэр. Надеюсь, что при дворе удастся посмотреть много интересных спектаклей.
– Ага, значит, вы намерены почтить своим присутствием ее величество… прекрасно, прекрасно. В таком случае надеюсь продолжить знакомство. – Он стремительно поднялся. – Послушай, Томас, позволь на пару минут заглянуть к благодетелю. У меня для него срочное сообщение. Надолго не задержу.
– Иди. – Уолсингем слабо махнул в сторону двери. – Мы подождем.
– Безмерно признателен.
Уотсон галантно поклонился и прошел в кабинет.
– А что, мастер Уотсон тоже служит сэру Фрэнсису? – осведомилась Розамунда.
– Нас много, – неопределенно ответил брат.
– Он всегда такой жизнерадостный? Вчерашнее бургундское совсем на него не подействовало.
– Просто никогда не показывает, что ему плохо. – Томас страдальчески поморщился. – И пока не выведут из себя, радуется жизни, как блоха на обезьяне.
– О, совсем как мастер Марло, – подытожила Розамунда, внимательно наблюдая за реакцией брата.
Томас нахмурился, однако промолчал – прислонился к стене и закрыл глаза, пытаясь силой воли унять боль в висках.
Розамунда взяла грифельную доску и мел и, вспомнив вчерашний разговор, принялась по памяти зарисовывать финальную сцену из «Принца датского». Поверженные тела, выпавшие из рук шпаги, чаши с отравленным вином: каждая из важных подробностей требовала тщательной проработки пером на бумаге.
– Сэр Фрэнсис готов вас принять, мастер Уолсингем, – объявил дворецкий. Мортлок так тихо открыл дверь, что его появления никто не заметил.
Томас встал, расправил камзол, встряхнул кружева на рукавах. Взглянул на сестру и одобрительно кивнул. Вот кому можно было позавидовать: глаза блестят, на щеках розовеет здоровый румянец.
– Пойдем.
Они вошли в сумрачный кабинет. Как и вчера, секретарь сидел за огромным столом. Услышав шаги, он поднял голову и, в свою очередь, пристально посмотрел на кузину.
– Одеваешься со вкусом, – заметил он одобрительно. – Или кто-то помогает выбирать наряды?
– Нет, сэр. Все решаю сама.
– Замечательно. Платье сидит прекрасно и очень идет. А новый рисунок покажешь?
– Я оставила грифельную доску в приемной, сэр.
– Так принеси.
Розамунда поклонилась и послушно направилась к двери. Спрятать набросок она не могла, как не могла и притвориться, что придумала композицию. Сейчас господин секретарь королевской канцелярии узнает, что она была в театре, и Томасу достанется не на шутку. Может, как бы случайно стереть мел?
– Пожалуйста, сэр.
Розамунда с поклоном положила рисунок на стол. Линии слегка утратили четкость, однако все равно остались узнаваемыми.
Секретарь посмотрел и грозно нахмурился. Встал, с дощечкой в руках подошел к окну и снова принялся разглядывать.
– Что это за сцена?
Розамунда виновато взглянула на брата и честно ответила:
– Театр, сэр. Пьеса мастера Кида о принце датском.
Томас застонал. Господин секретарь пронзил кузена гневным взглядом.
– Ты водил девочку с театр?
Возмущению не было предела.
– Брат не хотел, сэр, это я его уговорила, – бросилась на защиту Розамунда. – Никто меня не видел, никто не узнал.
К счастью, о продолжении вечера можно было не докладывать.
– Я разговариваю не с тобой, а с мастером Уолсингемом, – оборвал вельможа. – О чем ты думал, Томас?
– Право, сэр, ее действительно никто не видел. Даю слово.
Если не считать Уила Крейтона и Томаса Уотсона, подумала Розамунда.
Сэр Фрэнсис испепелил виновного взглядом и заключил:
– Твое счастье, если так и есть. – Он вновь посмотрел на рисунок. – Розамунда, нарисуешь эту сцену пером на бумаге. Сегодня же, после того как леди Уолсингем закончит свои наставления. Хочу посмотреть, с какой точностью тебе удастся передать сцену на более долговечном материале.
Розамунда вздохнула с облегчением и почти благодарно поклонилась. Она не представляла, каким образом господин секретарь собирается использовать работу, однако радовалась возможности загладить вину.
Сэр Фрэнсис взял с дальнего конца стола маленький колокольчик и позвонил. Дворецкий явился немедленно, и вельможа приказал:
– Спросите мою супругу, не соблаговолит ли она прийти сюда.
Слуга молча поклонился и исчез, бесшумно закрыв за собой дверь. Сэр Фрэнсис тем временем обратился к кузену:
– Ты ввел в курс дела мастера Марло?
Томас обрадовался возможности сменить тему и с готовностью ответил:
– Да, сэр. Не далее как завтра утром он отбывает с пакетом в Нидерланды.
– Отлично. Отправь вместе с ним своего человека, Фрайзера – пусть последит. Я бы послал Робина Поули, но тот занят.
Розамунда слушала и запоминала каждое слово, хотя и не до конца понимала смысл разговора. Судя по всему, джентльмены считали юную особу настолько глупой, что не стеснялись беседовать открыто; скорее всего думали, что она или не услышит, или не сообразит, о чем речь. Что ж, в обоих случаях высокомерные умники ошибались. А если что-то пока и осталось неясным, то постепенно жизнь даст ответы на все вопросы.
– А вот и наше милое дитя! – послышался теплый приветливый голос, и в комнату вплыла леди Урсула Уолсингем.
Впрочем, скорее, не вплыла, а протиснулась: широкая и жесткая юбка шелкового фиолетового платья с трудом вписалась в дверной проем.
– Ну, крошка, позволь на тебя посмотреть.
Розамунда в очередной раз склонилась в почтительном реверансе, правда, на этот раз не выпрямилась до тех пор, пока почтенная дама не взяла ее за руку, приглашая встать.
– Очаровательно, просто очаровательно.– Леди Уолсингем приподняла пальцем округлый подбородок Розамунды, разглядывая ее милое личико. – Сделаем из тебя настоящую красавицу, моя девочка, на зависть всем придворным дамам.
– Не советую, дорогая жена, – сухо предостерег сэр Фрэнсис. – Меньше всего на свете дебютантке следует привлекать внимание этих кошек, к собственной персоне.
– Что за чепуха, – безмятежно улыбнулась Урсула. – Не забывайте, что я непременно обучу милое дитя, как с ними обращаться. Пойдем же, дорогая; не будем мешать джентльменам в их работе. Попрощайся с братом – он, конечно, будет часто тебя навещать.
Розамунда пробормотала слова благодарности, поцеловалась с Томасом, поклонилась сэру Фрэнсису и вслед за наставницей направилась к двери.
– Дайте девочке хорошую бумагу, перья и чернила. Сегодня ей предстоит выполнить мое задание, – распорядился господин секретарь.
Леди Урсула обернулась и недовольно взглянула на мужа.
– Вам, конечно, лучше знать, сэр, но так ли уж обязательно работать именно сегодня? Не лучше ли сначала устроиться на новом месте?
– О, уверен, что мистрис Уолсингем с радостью примется за дело, – сухо возразил сэр Фрэнсис. – Для нее это не работа, а любимое времяпровождение. – Он показал на лежащую на столе грифельную доску. – Не забудь свои принадлежности, Розамунда. Мечтаю уже за обедом увидеть плоды твоего творчества.
Розамунда торопливо вернулась к столу, забрала дощечку, снова присела в реверансе и поспешила догнать леди Уолсингем.
– Ну вот, милая, мы и на свободе. Первым делом покажу твою комнату. Ее окна выходят на дальнюю часть сада, где очень красиво и спокойно. Надеюсь, тебе понравится.
Розамунда неотступно следовала за леди Уолсингем по длинным коридорам; наконец они вышли в просторный квадратный холл. Резная лестница вела на огороженную перилами площадку второго этажа. Эта часть дома резко отличалась от официальных комнат. Здесь царствовали свет и воздух, большие окна сияли чистотой, а полированные деревянные панели на стенах создавали ощущение тепла и уюта. Каменный пол скрывался под сплетенными из камыша душистыми циновками, ступать по которым было особенно приятно.
– Всегда найдешь меня здесь; в малой гостиной.
Леди Урсула прошла через холл к полуоткрытой двери. Распахнула, и взору Розамунды предстала очаровательная комната с выходящим на улицу глубоким эркером. Несмотря на май, в камине потрескивал огонь, а в центре небольшого круглого стола красовался букет пышных роз. Поодаль стояло кресло, а рядом с ним, на станке, ждала завершения яркая вышивка.
– Дверь никогда не закрывается, так что заходи в любой момент.
– Благодарю, мадам.
Розамунда остро чувствовала, насколько этот чистый, ухоженный и уютный дом отличается от хаоса, поселившегося в Скэдбери после смерти матери. Нет, порядок начал постепенно исчезать раньше, когда Дороти тяжело заболела. Удастся ли справиться с хозяйством, если вдруг придется взять на себя ответственность? Ее никто и никогда не учил сложному искусству домоводства. Но прежде необходимо постигнуть науку придворных манер, что непросто для девушки, больше всего на свете ценившей свободу, уединение и возможность рисовать.
– Пойдем наверх. Так приятно снова увидеть в доме молодую леди, – призналась Урсула, подходя к лестнице. – Признаюсь, после того, как наша дорогая Фрэнсис вышла замуж, общения постоянно не хватает. Разумеется, ее муж сэр Филипп Сидни – замечательный человек, храбрый воин и чудесный поэт… о лучшей партии нельзя и мечтать. Но что поделать, скучаю. Боюсь, сейчас и ей одиноко: ведь ее супруг служит в Нидерландах, он комендант крепости Флашинг и воюет с испанцами. – Леди Урсула открыла дверь. – Вот и пришли. Эти нескончаемые войны – тяжкое испытание для женщин. Ну что, дорогая, нравится? Сможешь почувствовать себя счастливой?
Гостья неуверенно вошла и осмотрелась. Небольшая комната в углу огромного дома оказалась круглой, с большими, во всю стену, окнами. Почти все пространство комнаты занимали резная кровать под бирюзовым бархатным балдахином и массивный комод. На простом туалетном столике стояли кувшин и таз для умывания, а в углу спрятался полотняный пресс для платьев. Возле камина расположился низкий стул, а рядом с ним – маленький столик. Но главное, что немедленно привлекало внимание, – это широкий подоконник во всю стену, заботливо устланный вышитыми подушками. Благодаря множеству окон комната казалась светлой каютой на носу корабля.
– О, прелестно, мадам! – с искренним восхищением воскликнула Розамунда. – Мне еще никогда не доводилось жить в такой красивой комнате!
Она подошла к окну, встала коленями на подоконник и распахнула створки. Вдалеке, в конце сада, блеснула на солнце водная гладь.
– Там река, мадам?
– Да, Фрэнсис любила эту комнату из-за вида на Темзу. Зимой, когда деревья не заслоняют перспективу, ее прекрасно видно.
– Так это была комната вашей дочери?
Розамунда оглянулась на наставницу, которая стояла чуть поодаль.
– Да, я решила, что здесь тебе будет удобно, – ответила леди Уолсингем. Подошла к толстому шнуру возле двери и позвонила. – Пора познакомиться с Хенни, которая будет тебе прислуживать.
