Текст книги "Шотландская сага"

Автор книги: Джеймс Мунро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Это все он… – Он указал на человека, стоящего по другую сторону от Катала. – Он подвинул свою ногу, чтобы почесать, или что-то в этом роде, и уронил свою гирю прямо мне на носок.

– Ничего подобного, я этого не делал, – негодующе протестовал человек, которого обвинил Чарли.

– Этот человек злостный нарушитель порядка? – Капитан показал на Чарли. – Мне не нужны такие на корабле.

– Он – примерный заключенный. – Старшему тюремщику очень хотелось отделаться по возможности от большого количества заключенных. – Ты… – тюремщик злобно наградил сильным ударом дубинки человека, стоящего рядом с Чарли, – будь осторожней, смотри, что делаешь… А ты… – на этот раз Чарли Кемпбелл почувствовал удар, – поменьше шуми. Подумаешь, ногу ему отдавили. Тебе придется терпеть гораздо больше, пока не отсидишь свой срок.

Инспекционная команда двинулась дальше, Энгус Росс вздохнул с облегчением. Опасный момент миновал. Он был в долгу у Чарли Кемпбелла.

Два часа спустя четверо шотландцев сидели в лодке, ожидающей у сходен транспортного судна «Геркулес». Они были первыми из десяти таких же заключенных, которые должны были быть погружены на его борт с тюремного судна «Ганимед».

Причиной задержки было слишком сильное волнение тех, кто был на ее борту. Вниз по Темзе из Лондона пришла баржа, на которой было сто пятьдесят женщин-заключенных. Им тоже предстояло сделать переход до Австралии на «Геркулесе».

На заключенных, ждущих в лодке, женщины смотрели с равным интересом. Пробыв в изоляции долгие месяцы, они буквально питались слухами о жизни в колонии каторжников на краю света. Например, был слух, что если они выйдут замуж за заключенного сразу по прибытии, оба получат свободу и им дадут землю под хозяйство. Взбираясь по крутым сходням на борт корабля, женщины показывали пальцами и махали руками, обсуждая качества мужчин, которым судьбой было назначено быть их соседями по кораблю будущие долгие месяцы.

Среди женщин, которые поднимались последними, выделялась девушка, не более шестнадцати или семнадцати лет, с бледным смущенным лицом. Она не махала рукой и не улыбалась, тем не менее Каталу показалось, что она смотрела прямо на него. В ней было что-то такое, от чего у него перехватило дыхание.

– Эта девушка, которая сейчас почти взошла наверх. Она не может быть заключенной… – задумчиво произнес он.

Мердо Росс улыбнулся, любовно подсмеиваясь над своим младшим братишкой.

– Ты слышал, па? Наш Катал, похоже, влюбился в первый раз в жизни – и в кого? – В заключенную! Держи ухо востро, я должен согласиться с ним, она – хорошенькая.

– Если она с ними, это еще не значит, что она тоже каторжанка. Она может быть… ну, чья-нибудь дочь, – сказал Катал.

– Ага, конечно, чья-нибудь дочь. И поэтому у нее на руках кандалы, как у других. Она – заключенная, точно.

– Могу вам сказать, что ко времени, когда мы доберемся до места каторжной ссылки, на ее лице уже не будет такого невинного выражения.

Один из матросов, облокотясь на весло, услышал их разговор.

– Когда на борту женщины, у команды большой выбор. Сначала капитан, потом офицеры, а потом и матросы. Они живут, как настоящие султаны во время всего путешествия. Имеют столько женщин, сколько хотят и сколько могут. Мой брат только что вернулся из путешествия в Австралию. Он вспоминает, что еще одна, и он бы умер от измождения. Один корабль попал в такой штиль, что потребовалось почти целый год, чтобы добраться до каторги. Ко времени, когда они добрались туда, у них на борту было на сто человек больше, чем в начале путешествия, и все – новорожденные младенцы.

Смех заключенных и матросов шлюпки был прерван суровой командой рулевого, призывающего к тишине. Смех заставил девушку оглянуться еще раз, и Катал наблюдал в напряженной тишине, как она скрылась за бортом, выйдя на верхнюю палубу.

Естественно, ни один корабль транспортного флота не считался «счастливым». Приспособленные, чтобы перевозить заключенных с минимальными удобствами, необходимыми лишь только для поддержания их жизней, они предназначены были для того, чтобы увезти людей, нарушивших закон, как можно дальше от родных мест. Но и среди этого «несчастливого» флота «Геркулес» имел дурную славу.

В этом виноват был капитан корабля. У капитана Джонса была слабость: он сильно любил выпить. В море, на борту корабля – своего корабля – ему было нечего и некого стесняться. Команда на корабле была постоянная, офицеры служили здесь долго, и если они не получали никакого продвижения по службе, то на другом корабле они бы заслужили даже понижение. Ибо это было настоящее отребье, и пока капитан Джонс оставался номинальным командиром «Геркулеса», они знали, что могут наслаждаться всеми привилегиями, предоставляемыми офицерам, даже гораздо большими, чем им положено по рангу.

Во время продолжительных запоев капитана ответственность за корабль ложилась на старшего помощника Хьюго Скиннера. Обвиненный в смерти трех заключенных в одном их путешествий, он добился отмены обвинения, несмотря на несомненную вину. Тем не менее, ему никогда не пришлось бы быть капитаном на судне, и Хьюго Скиннер вымещал свои обиды на заключенных.

Острова Сцилли все еще были видны на горизонте, когда старший помощник дал заключенным почувствовать, что им следует ждать от длинного путешествия. Им не было позволено даже выйти на палубу, глотнуть свежего воздуха, а условия в трюме были особенно отвратительными.

Заключенных разместили в «клетки» с крепкими прутьями, встроенными по бокам двух нижних палуб, приблизительно по пятьдесят человек в одной камере. Между камерами был узкий проход, который позволял охранникам поддерживать постоянное наблюдение за их подопечными в кандалах.

Старший помощник капитана Скиннер спустился вниз и гордо шествовал туда-сюда между камер, разглядывая заключенных. Большинство сразу поняли, что он намеревается затеять заваруху, и отводили глаза, чтобы не нарваться. Один мужчина по простоте не сделал, этого.

Скиннер остановился напротив клетки, где был прикован этот человек, и уставился на него сквозь прутья.

– Ты… заключенный. Почему ты так на меня смотришь?

Простак, который не привык, чтобы на него обращали внимание, осклабился. На какое-то мгновение показалось, что старшего помощника Скиннера сейчас хватит удар. Но все бы обошлось, если бы кто-то невидимый не засмеялся.

Разозлившись, старший помощник кивнул на простака.

– Этот человек отведает кнута! Я покажу, как делать из меня дурака. Пусть выведут заключенных на палубу, пусть посмотрят. Я хочу, чтобы все знали, чего ждать, если они посмеют переступить черту на этом корабле.

Тюремщик знал, что лучше не перечить старшему помощнику.

– Да, сэр… сколько ударов?

– Сотню… Нет, две сотни. Половину сегодня, а остальное – завтра.

Из камер вырвался вздох возмущения, а старший помощник Скиннер триумфально улыбался, переводя взгляд с одного на другого.

– Теперь вы не раз подумаете, прежде чем проявить непослушание. Отведите-ка этого наверх, и остальных кандальников тоже. Пусть полюбуются. И женщин. Какие-то они вялые. Может, вид человеческой крови оживит их.

Когда заключенные потянулись из темного трюма на палубу, их буквально ослепило солнце, которое стояло высоко в небе. Старший помощник Скиннер, которому не терпелось начать экзекуцию, крикнул стражникам:

– Поторопите их!

Понимая, что сейчас с ним шутки плохи, охранники стали направо и налево орудовать своими длинными деревянными дубинками, чтобы поторопить ослепших на некоторое время заключенных.

Когда их глаза привыкли к яркому свету, они увидели, что женщин уже вывели на палубу. Безмолвная группа в платьях из грубой серой материи стояла на большом расстоянии от печально поникшей фигуры главного персонажа дневного развлечения.

С несчастного сорвали одежду до пояса и уже подвесили за запястья к корабельным снастям над головой. Веревка была так натянута, что ему пришлось приподняться на носочки, все мышцы его тела растянулись. Это было уж слишком, и заключенные стали роптать, однако их быстро успокоили ударами дубинок охранников.

Перед началом порки старший помощник Скиннер вышел и встал между обеими группами заключенных, спиной к простаку. Вглядываясь через его голову в каторжан, он сказал:

– Вас вывели на палубу, чтобы вы посмотрели своими глазами, как будут пороть заключенного за неподчинение. Такое же наказание ждет любого мужчину или женщину, кто переступит черту, пока находится на этом корабле. Вы – каторжники, отбросы общества! Никого не волнует, что с вами произойдет. Если вы все подохнете и будете выброшены за борт на съедение акулам, ни одна душа не посмотрит на это иначе чем как на благодеяние. Но вы не умрете – хотя некоторым из вас, возможно и захочется это сделать к концу этого путешествия. Вы будете жить, даже если я высажу вас на Землю Ван Димона с мясом, содранным с ваших костей от порки. Мое имя – Скиннер, и я по натуре жесток. Запомните это.

Кивнув матросу богатырского сложения, который стоял неподалеку, поглаживая кожаные ремешки плетки-«кошки», старший помощник капитана подал знак.

Когда был сделан первый удар и кожаные ремни «кошки» врезались в спину, тело простака затрепетало от боли и шока. Он оглянулся на человека, причинившего ему боль, и на его лице появилось выражение недоумения.

При следующем ударе раздался всхлип, при третьем – крик. Ко времени, когда на его спину опустилось с десяток ударов, нанесенных умелой рукой, оставив на спине рубцы, заключенный плакал, как ребенок. Первая кровь показалась на пятнадцатом ударе, и теперь несчастная жертва корчилась в агонии, умоляя прекратить наказание. Когда он получил пятьдесят ударов, у него появилась пена изо рта и крик перешел в невнятное бормотанье. Вместо спины у него было кровавое месиво, кожа была порвана на ленты ремнями «кошки».

Многие женщины были в слезах и старались не смотреть. Но Скиннер зорко следил, чтобы никто не отворачивался, и достаточно было только окрика старшего помощника, чтобы охранник, орудовавший дубинкой, оказался там, где требовалось.

На свое счастье, простак потерял сознание где-то между шестьдесят вторым и шестьдесят четвертым ударом. Невозможно было сказать точнее, потому что хотя и прекратились стоны, после того как ремни «кошки» ударили по его спине в шестьдесят второй раз, однако мышцы, с которых была содрана кожа, продолжали судорожно дергаться, пока еще три удара были сделаны по его спине.

Но и на этом наказание не окончилось. Когда матрос опустил плетку и посмотрел на старшего помощника, Скиннер лишь бросил злобно:

– Продолжай! Если прекращать наказание каждый раз, когда это быдло теряет сознание, они все постараются упасть без чувств до того, как получат хоть один удар по спине. Я сказал, чтобы ему дали сотню ударов, и их будет сто. Если он и завтра попытается выкинуть такой же фокус, то получит еще сотню.

Ропот прошел по рядам заключенных, и пока Скиннер громко кричал, охранники набросились на них, молотя без разбора своими тяжелыми дубинками. Когда порядок был восстановлен, экзекуцию возобновили. Еще тридцать пять ударов плетью пали на избитую спину заключенного, пока его отвязали. Жестокое наказание длилось полчаса, но память об этом зверстве будет всегда преследовать тех, кто это видел.

Когда страдальца положили лицом вниз на палубу, старший помощник капитана выразил удовлетворение работой матроса, добавив:

– Выдай ему дозу мази короля Нептуна, прежде чем запрешь его внизу вместе со всеми остальными. Я хочу, чтобы завтра он был в хорошей форме и здоров.

Мазь короля Нептуна оказалась ведром морской воды, небрежно вылитой на кровоточащую спину простака. Потом его приковали к его сокамерникам и отправили вниз в камеры.

Большинство заключенных на борту «Геркулеса» имели некоторый опыт тюремной жизни. И главный вывод, который они сделали, что заключенный должен поставить собственную жизнь превыше всего. Несчастье, случившееся с соседом по камере, было тем, о чем не сожалели, а использовали как полезный урок. Однако, когда принесли ужин, каждый, кто находил достаточно съедобный кусок мяса в своей миске, отдавал его молодому простаку.

Энгус Росс кормил с ложки выпоротого юношу, пока Катал поддерживал его. Задача Катала была не из легких. На спине простака «кошка» не оставила живого места, и когда к ней прикасались, он стонал и бился, забыв о голоде.

Позднее той же ночью Катал лежал без сна рядом с отцом, прислушиваясь к всхлипываниям, полным боли.

– Они ведь не будут пороть его завтра, правда, па?

– В армии этого бы не стали делать, но здесь не армия, здесь готовы выпороть любого без всякой причины. Старший помощник Скиннер держит в своих руках наши жизни, не забывай.

– Но… мы ведь должны что-то сделать?

– Катал, один из самых важных уроков жизни – и самый трудный для понимания – это то, что человек может перемениться и что не нужно вмешиваться в чужую жизнь. Здесь, на корабле, мы – заключенные. В глазах старшего помощника Скиннера значит, что мы для него все равно что тараканы. Он наступит на тебя и раздавит, просто чтобы полюбоваться на мокрое место, которое от тебя останется. Нужно принимать вещи такими, как они есть. Ничего не поделаешь, сынок.

Катал понял всю мудрость слов отца, но остаток ночи провел, не заснув, голова его была полна беспорядочных мыслей.

На следующее утро на рассвете дверь камеры отворилась, и вошло несколько охранников. Они осмотрели простака, и старший из них сочувственно покачал головой.

– Этого парня надо бы показать хирургу.

Другой охранник хмыкнул насмешливо:

– Ты же прекрасно знаешь, что у нас нет врача. Он так и не вернулся на борт после последней ночи на берегу, в Лондоне. Ну и хорошо, что мы от него отделались. Он убил гораздо больше людей, чем старший помощник капитана.

– Все равно, этого заключенного нельзя подвергать повторной порке сегодня.

– Вот ты и скажи это старшему помощнику, а я – пас. Если он решил выпороть кого-то, он не слишком будет заботиться, по чьей спине пройдется кошка. У меня на спине кожа растет вот уже тридцать два года. И я не намерен с нею расставаться.

– Я – тоже, к тому же мы здесь не для того, чтобы ухаживать за заключенными. Нас ждет работа… – и добавил: – Мне нужна дюжина сильных мужчин, а ну, кто хочет, я думаю – все?!

Никто не искал перемены к лучшему, да и опыт уже научил каторжан не высовываться. Ни один из заключенных не ответил.

Матрос притворно вздохнул.

– Думал, вас будет больше. Мне понадобишься ты… ты… и ты… – Прохаживаясь вдоль решетки камеры, матрос выбрал двенадцать заключенных. Мердо и Катал попали в их ряды. Другой матрос освобождал каждого из них от цепей, оставив кандалы на руках и ногах:

– Куда мы идем? – набрался храбрости Катал, неуклюже ковыляя вслед за матросом вверх по крутой лестнице на верхнюю палубу.

– У тебя, оказывается, и голос есть, – саркастически заметил моряк и обернулся, чтобы посмотреть на Катала. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Считай, что тебе сегодня повезло, парень. Сегодня ты надышишься свежим воздухом вволю, надраивая палубу…..

– Как это? – недоуменно спросил Катал.

– Скоро узнаешь. – Один из матросов, шедший позади Катала, с шумом провел своей деревянной дубинкой по ступенькам лестницы. – А теперь шагай быстрее. И болтай поменьше. Старший помощник капитана скоро будет делать обход, и тебе не поздоровится, если ты будешь отлынивать от работы. Так что заткнись, а то тебе придется разделить судьбу этого незадачливого товарища.

Катал быстро понял, что драить палубу было не что иное, как скрести верхнюю палубу куском известняка, используя его вместо швабры, и поливая ее морской водой. Эту работу матросы охотно перекладывали на заключенных, грубая поверхность камня стирала кожу рук до костей.

Заключенные недолго проработали, когда вернулся матрос, с которым разговаривал Катал на лестнице. Спросив имя юноши, он захотел узнать причину его ссылки.

– Нам нечего было есть несколько дней, когда мы увидели в поле орла, который терзал мертвого ягненка. Мы взяли ягненка и сварили его. Пришли люди шерифа и сказали, что ягненок краденый. Может, он и был краденый, но они не могли представить магистрату стервятника, поэтому они привели нас вместо него.

Матрос кивнул, выражая симпатию.

– Ты, наверное, горец. В прошлом походе у нас на борту их было дюжины две. Из того, что я от них слышал, это землевладельцев нужно было отправить на Землю Ван Димона в кандалах, а не их. Но не я пишу законы в этой стране. Моя забота – смотреть за тем, чтобы, на корабле была чистота. У меня есть работа специально для тебя, парень, но она – не для воров. Возьми-ка ведро с водой и скребок и иди за мной.

Матрос повел его, на корму, где приказал Каталу пройти через люк туда в сторону офицерских кают. Так он назвал это место. Катал как будто попал в другой мир. Ничто не может избавить транспортное судно с заключенными от зловонного запаха. Просачивающийся из трюма на палубу, он распространяется по всему судну, но здесь он был менее отвратительным – и все было вычищено. Стекла в лампах, медные поручни, дерево переборок…

– Приступай к чистке этого коридора, парень, – и непременно делай это хорошо. Каюта старшего помощника вон там… – матрос указал на закрытую дверь в дальнем конце коридора. – Скоро он выйдет, чтобы делать обход. Постарайся, чтобы он увидел тебя усердно работающим, и не суй свой нос в каюты. Если что-нибудь пропадет, тебя повесят на рее. Понял?

Катал все понял, и ему захотелось снова очутиться на верхней палубе с Мердо и остальными, но он кивнул головой в знак согласия.

– Хорошо! А теперь приступай. Я доверяю тебе работать одному, но я еще вернусь проверить, как ты справляешься.

Катал начал драить так истово, как будто его жизнь зависела от того, что он делает. А несколько минут спустя он убедился, что так оно и было. Он услышал, как открылась дверь, потом закрылась, и он понял, что это дверь каюты старшего помощника капитана. Не осмеливаясь даже взглянуть в конец коридора, Катал посторонился, чтобы дать место, не прекращая работу.

Хьюго Скиннер медленно прошел мимо Катала, ступая по свежевыдраенному полу, пока не подошел к лестнице. Обернувшись, он критически оглядел результаты трудов Катала. Потом, к большому облегчению юноши, стал подниматься по лестнице на верхнюю палубу и исчез из поля зрения.

Катал продолжал работать, когда услышал, что еще одна дверь отворилась сзади него. Он не оглянулся, ожидая, что кто-то все равно пройдет мимо него в любой момент, но никто не шел. Случайно он рискнул посмотреть через плечо – и тяжелый каменный скребок со стуком выпал из его рук. В дверях каюты стояла девушка, которую он заприметил в день посадки на корабль, когда она поднималась по трапу с другими женщинами-заключенными в Вулвиче. Неожиданно Катал вспомнил, как в камере рассказывали, как члены команды корабля используют как хотят женщин-заключенных в течение дней, недель и месяцев продолжительного путешествия. Эту девушку наверняка выбрал какой-нибудь офицер, который сейчас находится в каюте. Подобрав скребок, он яростно принялся скрести снова.

– Хочешь немного хлеба и сыра?

Девушка дважды повторила свой вопрос тихим голосом, пока Катал понял, что она обращалась к нему. Оглянувшись, он кивнул головой, не осмеливаясь что-нибудь сказать, хотя у него побежали слюнки при одной только мысли о позабытом вкусе. Он не ел сыра с тех пор, как подохла корова семьи Россов. До этого мать часто делала сыр, вкусный сыр по рецепту горцев. Он взял ломоть хлеба из муки грубого помола и такой же по размеру кусок сыра у девушки, почти испугавшись, что он исчезнет у него на глазах. Он с жадностью откусил большой кусок, набив полный рот, а потом отломил кусок от сыра и опустил его в карман штанов, чтобы потом поделиться с отцом и Мердо. Торопливо подобрав крошки, которые он уронил на мокрую палубу, он начал драить ее каменным скребком, потому что был уверен: в любой момент может выйти офицер из какой-нибудь каюты, чтобы посмотреть, почему он прекратил работать.

– Как тебя зовут?

Катал чуть не подавился последним куском хлеба с сыром и ответил девушке.

– Катал Росс. А тебя?

– Эми Макдональд. – В ее голосе прозвучало удовольствие. – Ты – шотландец. Мой отец тоже с Высокогорья, из Инвернесса. Он убит на войне, в битве при Ватерлоо.

– Мой отец тоже воевал. Там он и потерял руку. Инвернесс… Там нас и приговорили к каторге. Отца, Мердо и меня…

Взглянув на девушку, Катал неожиданно понял, что ему не хватает слов. Ее глаза были необыкновенно синими.

– Хочешь выпить? В каюте есть немного вина.

Катал почувствовал некоторую неловкость.

– А что, если твой мужчина обнаружит, что оно пропало?

Эми засмеялась, и ее смех ласкал слух, он так долго не слышал смеха.

– Ну и что из того? Я скажу, что это я выпила его.

Увидев выражение лица Катала, Эми Макдональд перестала смеяться и посмотрела на Катала долгим оценивающим взглядом.

– Видишь ли, Сэм Джолли, второй помощник капитана, не мой мужчина… а мой дядя.

– Твой дядя? В самом деле?

Эми кивнула, и Катал почувствовал неслыханное облегчение. Он тоже был несколько смущен.

– Тогда… ты ведь не заключенная, как все мы? Но я же видел, что ты поднималась на борт в кандалах.

– О, я такая же заключенная, как и все.

– Что же ты натворила? – Катал перестал скрести на некоторое время, а теперь возобновил свою работу с гораздо большей энергией, пока ожидал ее ответа.

– У нас кончились деньги, когда отец погиб, и меня отдали в услужение. Я была служанкой в большом доме в деревне, когда пришло письмо с сообщением, что моя мама сильно больна. Хозяйка не отпустила меня, поэтому я убежала. Я взяла с собой немного еды и немного денег – но только то, что мне полагалось за работу. Меня поймали, прежде чем я добралась до дома. К тому же все равно было уже поздно, моя мама умерла, а меня приговорили к десяти годам каторги. Мой дядя, брат моей мамы, предлагал выплатить деньги, которые я взяла за еду, тоже, но моя миледи не захотела их принять. Мой дядя – моряк, и поэтому, когда он узнал, что меня будут транспортировать на «Геркулесе», поступил вторым помощником капитана. Он сказал, что это было несложно, никто из офицеров не хотел идти в море со Скиннером. Мой дядя говорит, что собирается подать на него рапорт, когда корабль вернется в Англию.

Казалось, Эми Макдональд ожидала, какое впечатление произвел ее рассказ на Катала. Когда никакой реакции не последовало, она протянула ему кружку с наполовину разбавленным водой ромом.

– А как ты сюда попал?

Между глотками, он рассказал ей свою историю, и она сочувственно кивала головой.

– Мой отец часто говорил мне о выселении. Пока он был на войне, это случилось с некоторыми его родственниками.

Катал вручил ей пустую кружку, и она отнесла ее в каюту. Напиток разлился теплом в его желудке, и он накинулся на пол коридора с усиленным рвением. Когда она снова встала в дверях каюты, он сказал, не прекращая работы:

– Что с тобой будет, когда мы доберемся до места каторги?

– Мой дядя говорит, что он позаботится, чтобы я попала в хорошую семью. А что будет с тобой?

Катал пожал плечами.

– Я еще не задумывался об этом, но я надеюсь, что отец, Мердо и я останемся вместе…

– Мердо – это такой высокий, рыжий, с бородой?..

Внезапно они услышали голоса около люка, ведущего вниз. Эми едва успела захлопнуть дверь каюты, как моряк, который определил Катала на эту работу, застучал, спускаясь но лестнице.

– Пошли, парень. Я думаю, на сегодня хватит. Пора отправляться вниз.

– Я почти все сделал. – Катал низко нагнул голову над скребком. Он боялся, что матрос учует запах рома.

– Гм! Ты, должно быть, усердно трудился, когда старший помощник двинулся в обход. Он говорит, что ты – единственный из всех, кто делает работу должным образом. Теперь это будет твоей постоянной обязанностью. Скиннеру трудно угодить. Давай, старайся и дальше, а я и мои друзья прибережем для тебя чего-нибудь во время кормежки, ладно?

Вернувшись в камеру, Катал отдал сыр отцу и Мердо, и они смаковали его так же, как и он. Мердо скептически отнесся к истории Эми Макдональд, но сказал:

– Я не пробовал такого сыра с тех пор, как сдохла наша корова. Не обижай эту девчонку, Катал.

Неожиданно опечалившись, он добавил:

– Интересно, что сейчас делает наша мать.

И сразу же удовольствие от лакомого кусочка испарилось, когда Энгус Росс подумал о жене и младших детях, которых он оставил в Гленелге.

– Мысли о вашей матери и остальных не дают мне спать ночью, Мердо, даже если я напоминаю себе, что не в силах им чем-то помочь. Все, что нам остается, это положиться на Энди и Хью Маккримона. Больше им никто не поможет.

Простак выжил после повторной порки, получив еще сотню ударов, только благодаря жалости матроса, в руках которого была «кошка». Удары падали на наименее покалеченные части тела несчастной жертвы, с минимальной силой, просто чтобы удовлетворить садистские наклонности старшего помощника. Но и при всем этом несчастный впал в бессознательное состояние прежде, чем процедура была закончена, и ропот возмущения заключенных стал настоящим ревом, среди которого слышались голоса женщин.

Дубинки, обрушившиеся на головы каторжан, не смогли заставить их замолчать, и Скиннер с красным от ярости лицом проорал, чтобы их отвели в трюм. Его команды повторили криком матросы, но заключенные не повиновались даже тогда, когда новый град ударов посыпался на них. Неистовое возбуждение пробежало по рядам закованных в цепи людей, но оно было недолгим. Скиннер позвал караульных матросов, и они, вооруженные абордажными саблями и мушкетами, окружили шумящих заключенных.

Повысив голос так, чтобы его слышали среди всего этого шума, старший помощник прокричал:

– Я еще раз приказываю всем спуститься в трюм. Если вы снова откажетесь выполнить мое распоряжение, я возьму четырех мужчин из первого ряда, и каждый из них получит сотню ударов плетью. Если это не подействует, я выберу еще четверых из следующего ряда, и они получат по две сотни ударов. Я не остановлюсь, даже если каждый мужчина и каждая женщина на этом корабле получит по тысяче ударом, но вы сойдете вниз!

Прохаживаясь перед первым рядом, он выбрал четверых мужчин со словами:

– Вы первыми на себе испытаете плеть. Ну что, пойдете теперь вниз?

Возникла минута неловкого замешательства. Такая угроза, исходящая от кого-то другого, возможно, могла оказаться блефом, но ни один не сомневался, что старший помощник капитана Скиннер способен на все. Не взглянув на своего товарища, первый мужчина, выбранный для порки, начал продвигаться к люку, ведущему к камерам. У последнего был выбор: либо последовать за ним, либо сопротивляться до тех пор, пока цепи, сковывающие их, не потащат его силой. Он выбрал первое, и остальные заключенные двинулись за ними. Нерешительный мятеж был подавлен.

Следующие несколько дней мужчины ждали, что старший помощник отомстит им, но ничего не случилось. Единственный переменой было то, что заключенных перестали выводить на верхнюю палубу на прогулку, а матросы сами скребли палубу каменными скребками. Исключение составлял только Катал Росс. Каждое утро его вызывали драить коридор в офицерских каютах. Под свист и насмешки сокамерников он выбирался из трюма. Пока Катал выполнял свою работу, старший помощник капитана проходил по коридору, как и раньше, казалось, не обращая на него никакого внимания.

Была достаточная причина, почему, всем на удивление, он не предпринял немедленных акций против заключенных.

На горизонте был Тенерифе, следующий порт, куда они должны зайти, и капитану Джонсу пора уже было протрезветь. За ту неделю, которую они будут стоять на якоре у испанского острова, корабельному капитану нужно было выполнять определенные обязанности. Нет, старший помощник капитана Скиннер не забыл «бунт» заключенных. Они еще поплатятся за это в скором будущем.

После Тенерифе «Геркулес» двинется в сторону островов Капа-Верде, а потом начнет долгое плавание через Атлантический океан в Рио-де-Жанейро. Почти два месяца вдали от земли. И старший помощник будет на судне полновластным хозяином, все станет зависеть от его прихоти. Времени достаточно, чтобы выбить весь мятежный дух из этого тюремного груза.

А пока «Геркулес» бросил якорь в Тенерифе, на одном из Канарских островов, известных также как «острова счастья». Сладкий и тяжелый запах цветущих кустарников и деревьев острова не достигал трюма транспортного судна. Первые несколько дней остановки заключенных держали в их камерах взаперти. Выводили только Катала выполнять его ежедневную работу, и когда он возвращался в камеру, его жадно расспрашивали об острове. У него были благодарные слушатели, страстно желающие услышать описание острова, его гор и сочной зеленой растительности, но немногие верили, когда он рассказывал о многочисленных цветущих кустарниках, которые были ясно видны с палубы.

Катал также сообщил о стоящей поблизости на якоре эскадре британских военных судов, и, хотя заключенные совершенно не заботились о своем будущем, эти корабли могли оказать большое влияние на их несчастную судьбу.

Главный морской хирург, обслуживающий Британский флот, решил нанести визит на «Геркулес» на третий день стоянки. Катал выполнял свою работу внизу, у офицерских кают с Эми Макдональд, когда хирург взошел на борт.

Морской офицер был удостоен высокой чести быть поприветствованным самим капитаном «Геркулеса», который сопровождал его на корабле. Они оба остановились у люка, ведущего к каютам офицеров, и Катал и Эми Макдональд достаточно ясно услышали их разговор, потом Катал смог пересказать его своим сокамерникам.

– Я уже два дня посматриваю на ваш корабль и не вижу на палубе ни одного заключенного. Мне подумалось, нет ли какой болезни на корабле. Если это так, без сомнения, ваш хирург будет рад помощи.

– У нас нет больных… и нет хирурга. Позвольте мне представить старшего помощника, мистера Скиннера, он отвечает за заключенных. Он также заботится об их лечении.

– Но так не должно быть! Капитан! Вы же знаете, что инструкция по перевозке осужденных предписывает наличие на борту хирурга? И это очень мудрое правило, осмелюсь сказать.

– У нас был хирург, когда мы начинали погрузку. К несчастью, он сошел на берег и не вернулся, – вступил в разговор Скиннер. – У нас не было времени найти другого. Но ведь это не первый мой рейс на этом корабле. Я имею достаточный опыт, чтобы понять, кто из заключенных болен, а кто – нет.

Катал подумал, что старший помощник слишком самонадеян, и, похоже, морской хирург был того же мнения.

– Чтобы понять, что заключенный болен, не много нужно знаний. Но я сомневаюсь, что у вас достаточно умения оказать ему необходимую помощь.