Текст книги "Шотландская сага"

Автор книги: Джеймс Мунро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Глава четырнадцатая

Англия, 1940 год

Пока адмиралы, генералы и политики воюющих стран не пожертвовали тринадцатью миллионами жизнями, война, «которая должна была положить конец всем войнам», не подошла к своему изнурительному концу в одиннадцать часов пополудни, в среду одиннадцатого ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года.

Мир, купленный такой дорогой ценой, продлился всего без двух месяцев двадцать один год. Третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года почти неподготовленная к войне Великобритания снова почувствовала на себе военную мощь Германии.

Большую часть тысяча девятьсот тридцать девятого года казалось, что эта война будет совсем не такой, как прежняя, что она не коснется берегов Британии. Конечно, подводные лодки топили корабли, войска попадали в жестокие котлы сражений, но все это происходило в неизвестных уголках Европы. Военный образ жизни сказывался лишь в призывах «затягивать потуже ремни» и расставаниях в семьях, ибо мужчины призывались на военную службу, а вообще в этой войне было что-то нереальное. В лондонских пивных старики толковали над кружкой пива об «этой современной армии», отпуская реплики: «В наши годы служить в армии было непросто. Нам приходилось сражаться, чтобы заслужить довольствие».

«Нереальность» этой войны была так очевидна, что многих детей, эвакуированных из больших городов в тысяча девятьсот тридцать девятом году с табличками на лацканах и противогазами через плечо, привезли снова домой в начале тысяча девятьсот сорокового года.

Затем, почти в одну ночь, все резко изменилось. Армия Германии с хорошо вооруженными дивизиями во главе совершила нападение на Францию. Презрев границы и нейтралитет маленьких государств, они прошли через «неприступные» заграждения, за которыми Франция считала себя недоступной врагу.

Жители Англии проснулись однажды утром и поняли, что враг вскоре будет стоять у водной границы их страны как на пороге и уже готов распахнуть дверь в их дом одним ударом. Тем временем остатки армий Британии и Франции дотащились до Северного побережья Франции и были на грани уничтожения, неспособные выдержать нападение самой могущественной боевой машины в мире.

Тогда в смелой и бесстрашной операции, от которой весь свободный мир затаил дыхание и удивлялся ее дерзости, флот, состоящий из небольших судов, вышел из портов и рек Англии, держа курс на маленький французский порт Дюнкерк. Яхты, прогулочные суда, буксиры и даже простые лодки, включая и резиновые, пересекли Ла-Манш и приблизились к берегу, где шла война. Бросая вызов немецким подводным лодкам и пикирующим бомбардировщикам, они переправляли солдат на поджидавшие корабли.

Когда корабли уже больше не могли вмещать людей, маленькие лодки взяли на свои борты всех солдат, каких только могли найти, и отправились в Англию. Многие из них останавливались на пути, подбирая спасшихся с затонувших кораблей. Спасатели и сами гибли в холодных серых водах Ла-Манша, не оставив после себя ничего, кроме щепок, что указывало на место трагедии.

Смелость и дерзость людей, которые управляли этими маленькими судами, спасла целую армию. Сто двадцать тысяч французских и бельгийских бойцов, двести двадцать пять тысяч британских солдат и несколько летчиков Королевских Военно-Воздушных Сил были возвращены в Англию. Большинство несчастных сбитых летчиков убили до того, как они смогли добраться до переполненных людьми берегов, которые стали прекрасной мишенью для любого самолета немецких Военно-Воздушных Сил. Эти несколько спасшихся пилотов разделили горечь и разочарование солдат, которые проводили целые дни под артобстрелами, бомбежками и атаками, даже не видя британских истребителей.

Одним таким летчиком был молодой человек, не старше двадцати двух лет, с рыжеватыми волосами и очень утомленным видом. На погончике его темно-синего форменного пиджака летчика Королевских Военно-Воздушных Сил было выткано слово «КАНАДА».

Офицер сэр Джеймс Росс Кэмерон прикуривал новую сигарету от окурка, когда перед ним встал, глядя на его осуждающе, солдат, такой же изможденный и уставший от войны, как и он. Только за несколько часов до этого, этот солдат видел, как две трети его отряда были потоплены эскадрильей «мессершмиттов», пилоты которых играли в смертельную игру «следуй за лидером» вдоль переполненных людьми берегов Дюнкерка.

– Где были ваши парни, когда эти дерьмовые немцы отстреливали нас, как фазанов на охоте? Вы что думаете, мы таким образом сохраним военно-воздушные силы от кровопролития?

– Солдат, – мягкий канадский акцент сэра Джеймса Кэмерона придал его голосу еще большее, чем обычно, спокойствие, – когда эти «дерьмовые» немцы обстреливали берег, я был среди тех, в кого они стреляли, точно так же, как и ты, чувствуя себя фазаном, которого подстреливают на лету. В конце концов, нужно признать, что тебе повезло больше. Когда ты вернешься назад в Англию, тебе нужно будет объяснить только потерю ружья, а мне придется искать объяснение, почему я не вернул новый, «с иголочки» «харрикейн» – истребитель, на котором я оттуда улетел.

Ответ молодого летчика вызвал улыбки на лицах мужчин, но они были слишком утомлены, чтобы смеяться громко. Боевой офицер с правой рукой в кровавой повязке, стоящий поблизости на забитой людьми палубе, слышал эту перепалку. Пробравшись через толпу туда, где летчик стоял, опираясь на поручень, он сказал сочувственно:

– Уж не вы ли это были тем летчиком, который вел бой прямо над Дюнкерком пару дней назад? Я видел, как его «харрикейн» подстрелили три немецких истребителя. Пилот выпрыгнул с парашютом и приземлился в воду на западе города.

– Это я, – уныло сказал сэр Джеймс. – Лучше уж было бы мне выбраться из той преисподней и направиться прямо в Англию, как только я увидал немцев.

– Ну, если это вас успокоит, один из немецких самолетов тоже не сможет вернуться. Похоже, вы повредили в нем что-то жизненно важное во время боя. Как раз перед тем, как вам упасть в воду, он сделал крутой разворот в глубь страны, а из двигателя валил черный дым, он упал потом в миле от берега.

Внезапно сэр Джеймс Кэмерон оживился:

– Вы уверены?

– Я это видел так же ясно, как и вас, прыгнувшего с парашютом и упавшего в воду.

Вынимая записную книжку и карандаш из кармана, сэр Джеймс более внимательно поглядел на знаки различия на погонах армейского офицера, и тут же преисполнился уважением.

– Бригадный генерал? Прошу прощенья, сэр, не могли бы вы назвать мне свое имя? Если я смогу убедить тех, кто остался на аэродроме, что счет битвы все-таки один – один, может быть, мне будет некоторое снисхождение. Видите ли, это был первый мой боевой вылет…

Бригадный генерал улыбнулся.

– Вы прекрасно с ним справились, мой мальчик. Я знавал офицеров более опытных, чем вы, которые так и не сделали ни одного выстрела, не говоря уж о том, чтобы открыть счет. Ваш командир летной базы, возможно, не согласится со мной, но та поддержка, которую вы оказали людям на земле, когда они увидели, как истребитель Хана сбит, стоит дюжины «харрикейнов». Вы можете сослаться на меня, если понадобится.

Акция по спасению такого количества способных к бою военных из Дюнкерка вызвала гнев немецкого Главнокомандования, и Люфтваффе обратило свое внимание на Британские острова. Первыми целями были порты на Южном побережье, и становилось все очевиднее, что это было лишь начало подготовки вторжения немцев в Англию.

К концу июля тысяча девятьсот сорокового года сэр Джеймс Кэмерон стал лейтенантом Военно-Воздушных Сил и ведущим летчиком эскадрильи. После Дюнкерка он сбил еще четыре немецких самолета, потерял еще один «харрикейн» и был награжден крестом «За летные заслуги». Пользующийся любовью своих товарищей, он получил прозвище «Шотландского баронета», таким образом напрашивалось сравнение с бароном фон Рихтофеном, «Красным бароном», знаменитым асом Военно-Воздушных Сил Германии во время первой мировой войны.

Сэру Джеймсу также пришлось пережить смерть многих своих товарищей. Вообще к этому времени и в Германии, и в Англии постепенно пришли к пониманию, что исход войны во многом зависит от состояния авиации. Премьер-министр Уинстон Черчилль в своем заявлении прямо сказал, что вся надежда – на Британский воздушный флот.

В разгаре лета тысяча девятьсот сорокового года Главнокомандование Германии отдало приказ перенести внимание с портов на аэродромы. Захват Британии должен был воплотиться в жизнь.

Боевой лейтенант сэр Джеймс Кэмерон только что приземлился после операции по разгрому отчаянно сопротивлявшегося подразделения немецких боевых бомбардировщиков над белыми скалами графства Кент, когда послышалась сирена, предупреждающая о воздушном налете.

Поначалу он не обратил на нее внимания. Аэродром расположен недалеко от Южного побережья, и немецкие бомбардировщики частенько сбивались с курса, заворачивая сюда. Но вдруг совсем рядом послышался звук разорвавшейся бомбы, земля задрожала, а потом бомбы посыпались одна за другой.

Первой мыслью сэра Джеймса было добежать до «харрикейна», который сейчас заправляли топливом и боевыми снарядами на достижимом расстоянии от казармы. Схватив свой шлем, лейтенант выбежал из здания, минуя отдыхавшего офицера, который теперь спешно собирал свои бумаги, перед тем как укрыться в бомбоубежище. На лице его было недоумение.

Бежать в летном костюме очень неудобно, но сэр Джеймс уже почти пробежал половину пути к своему «харрикейну», когда самолет взорвался на кусочки, брызнувшие в разные стороны. Как только летчик остановился, раздался еще один взрыв, на этот раз ближе, и он вдруг понял, что если у немецкого бомбардировщика остались еще бомбы, то он, Джеймс Кэмерон, может послужить хорошей мишенью для новых взрывов.

Поблизости было бетонное бомбоубежище, у входа в которое стояло несколько поспешно оставленных машин. Не успел Джеймс войти вовнутрь, как еще два взрыва потрясли здание, отчего заплясали лампочки на длинных проводах, отбрасывая вокруг тени.

– Вы выглядите так, как будто были по другую сторону в этом налете.

Короткое замечание было произнесено с акцентом, совсем не похожим на акцент Кэмерона. Говоривший подвинулся, чтобы дать место ему на деревянной скамейке, прибитой к стене укрытия. Бледно освещенные лица мужчин и женщин, служащих в наземном составе летной базы, слились в одно плохо различимое пятно.

– Конечно, я был бы там, если бы они не определили меня, когда я бежал к своему «харрикейну». Похоже, к концу бомбежки не останется ни одного целого самолета.

Еще один взрыв потряс укрытие, но на этот раз, казалось, он произошел на более дальнем расстоянии, и где-то вдали постоянный и монотонный звук противобомбового орудия убедил в том, что бомбе так и не удалось упасть на землю.

Джеймс с любопытством поглядел на своего соседа. Под его расстегнутым плащом он смог разглядеть «крылышки» летчика над левым карманом его гимнастерки, но он никогда не встречал этого человека среди эскадронной неразберихи, а его акцент заинтриговал его.

– Я – Джеймс Кэмерон, боевой лейтенант сто сорок пятой эскадрильи. Я вас тут никогда не видел прежде, вы навещаете кого-нибудь?

– Нет, – незнакомец пожал ему руку, – я прибыл сюда всего несколько минут назад, как раз вовремя, чтобы в первый раз почувствовать, что такое бомбардировка. Наверное, я буду в вашей эскадрилье. Меня зовут Хью Маккримон, летный офицер Хью Маккримон.

В тысяча девятьсот тридцать девятом году будущее Хью Маккримона, казалось, было все расписано наперед. Его отец, Родерик Маккримон, всеми уважаемый республиканский сенатор, уже отписал большую половину земель под ранчо в Озарке своему сыну, что обеспечивало ему значительный доход. Ожидалось, что, когда Хью закончит обучение юриспруденции, он пойдет по дороге, проторенной его отцом: судья штата Миссури, потом большая политика.

Когда в Европе разразилась война, никого в Соединенных Штатах это не удивило. Такая возможность обсуждалась повсюду в клубах и на политических собраниях по всей стране в течение нескольких лет. Единственно, что было не совсем известно, – когда, где и кто будет в нее вовлечен.

Некоторые американцы считали, что их страна просто обязана вступить в войну немедленно, но большинство верило, что нужно держаться подальше от этого мирового пожара. Старые государства Европы веками вели между собой войны. Лучше уж оставить их в покое.

Хью Маккримон не был согласен со сторонниками такой изоляции. Адольф Гитлер, неуравновешенный фюрер Германии, был одержим манией высшей расы, которая будет править миром, и твердо намеревался истребить всех евреев в Европе. Было бы неразумно считать, что народ такой огромной страны, как Соединенные Штаты Америки, будет оставаться в стороне и закрывать глаза на то, что происходит в остальном мире.

Родерик Маккримон, будучи старше и мудрее, уверял его, что Америка уже внесла свой вклад в первую мировую войну. Курс на войну не позволит стране превзойти все другие страны по богатству и значимости. Все его симпатии были на стороне Великобритании, которую он считал единственным бастионом свободы в завоеванной Европе, однако он был сенатором Соединенных Штатов. Его родина – Америка. Он понимал, что они могут выйти из этой войны, став самой могущественной нацией, какую когда-либо знал мир.

Сын и отец провели много часов, обсуждая ситуацию в Европе, во время каникул Хью. Но обязанности Родерика потребовали на долгое время его присутствия в Вашингтоне, в то время как Хью был занят своей учебой, а Европа так далеко, за много миль через Атлантический океан.

Хью Маккримон завершил юридическое образование в начале лета тысяча девятьсот сорокового года, и это событие совпало с его двадцать четвертым днем рождения.

На ранчо в Озарке собралось большое общество, чтобы отметить двойной праздник. Среди многочисленных гостей были и друзья Хью, которых он приобрел за время учебы, политические коллеги его отца, соседи Маккримонов и все высшее общество штата Миссури.

Среди всего этого пестрого собрания нельзя было не обратить внимания на большое число девушек, достигших брачного возраста. Хью Маккримон считался едва ли не самым подходящим женихом в Штатах, и матери не жалели расходов, чтобы их дочери не остались незамеченными на этом балу года.

– Наверное, приятно чувствовать себя в поле зрения самых красивых девушек Миссури? – Лаура Маккримон задала этот игривый вопрос, когда брала своего брата под руку и уводила от общества одной из матерей, объединившейся со своей дочерью и пытавшейся целиком завладеть его вниманием на более долгое время, чем позволяли приличия.

– Я чувствовал себя индейкой в сарае мясника перед Днем Благодарения, – уныло сообщил Хью. – Это не столько празднование дня рождения, сколько брачный базар. Некоторые матери совершенно вульгарно ведут себя. Я уверен, что женщина, от которой ты только что меня спасла, уже кинула кости, какой из дочерей я достанусь, если бы я проявил к ним обеим хоть малейший интерес.

– Хью! – Лаура считала все это скорее забавным, чем удручающим. На семь лет моложе своего брата, она обожала его. – Сам виноват, что такой привлекательный – и, конечно, такой богатый, о чем все мамаши прекрасно осведомлены.

– Я полагаю, что приятная внешность в данном случае не играет роли, – честно сказал Хью. – Смотри, Лаура. Скоро настанет и твоя очередь, если только ты не сбежишь с каким-нибудь работником на ранчо, тем самым шокировав весь штат.

Беседуя, они вдвоем подошли к крыльцу дома, и Хью, который пил редко, взял лимонад с сервированного столика и повернулся, чтобы посмотреть на роскошно одетых мужчин и женщин, собравшихся на лужайке.

– Посмотри на них, Лаура. Никого ведь не волнует то, что, пока они тут развлекаются, мужчины и женщины воюют и тысячами погибают в Европе. Ты видела сегодня утром газеты – фотографии берегов Дюнкерка? «Спит-файр» был сбит полудюжиной «мессершмиттов»?

– Ну, все это происходит в Европе, Хью. А мы сейчас тут, в Америке. Каждый воюет в своей войне. Кроме того, сегодня – твой день рождения, и мы все собрались отметить завершение твоего образования. Ты не должен портить праздника отцу. Он готовился к этому моменту несколько месяцев, ты ведь знаешь. Кроме того, у него приготовлен подарок, и я думаю, что он уже готов вручить его тебе.

Почтительно направляемые слугами, люди начали перебираться поближе к помосту для оркестра, на котором музыканты уже вставали со своих мест. Родерик передвигал дирижерский пульт ближе к краю помоста, в положение, откуда он был виден всем.

Когда он остался доволен всеми этими перемещениями, а в микрофоны подули по крайней мере полдюжины людей, Родерик Маккримон призвал всех к молчанию.

– Леди и джентльмены, мне доставляет большое удовольствие видеть вас всех, собравшихся, чтобы отметить два события, которыми я очень горжусь. Первое – день рождения моего сына, случай, который произошел столько лет назад, что страшно даже подумать, сына, которым я всегда гордился…

Подождав, пока стихнут аплодисменты, Родерик Маккримон продолжил:

– Второе – мы празднуем здесь сегодня получение им диплома юриста, и, я должен признаться, с лучшими оценками, чем те, что я заслужил в свое время.

На этот раз послышались аплодисменты и смех, которые продолжались, пока Родерик не поднял руки, призывая к молчанию.

– Как многие из вас уже знают, семейство Маккримонов жило в Соединенных Штатах столько, сколько существует штат Миссури. Мой прадед – тезка Хью – приехал из Шотландии именно на это ранчо, то есть на это место, где мы все сейчас собрались, сто двадцать лет тому назад. В этом диком месте его сын и мой дед, один из первых поселенцев, был и первым шерифом, что осуществлял правосудие с шестизарядным револьвером за поясом. Я часто думаю, вот было бы хорошо, если бы штат разрешил мне действовать так же…

Снова послышался смех, но Родерик продолжал:

– Оба этих больших человека воевали в Гражданской войне, а бригадный генерал Роберт Маккримон погиб, сражаясь за дело, в которое он страстно верил: справедливость. Мой отец продолжил эту традицию, служа адвокатом во времена беззакония в штате, а позднее он стал судьей. Я надеюсь, что и я, будучи адвокатом, судьей Верховного суда, а потом сенатором, тоже внес свой маленький вклад в дело, которое они начали. Дожить до счастливого момента, когда и мой сын окончил обучение и стал адвокатом, – это исполнение моей самой дорогой мечты.

Патетическим жестом Родерик указал пальцем в небо.

– Я искренне верю, что три поколения Маккримонов смотрят на нас с небес на эту сцену со всей той гордостью, какую я чувствую сейчас.

Повернувшись туда, где стояли Лаура и Хью со своей матерью, Родерик сказал:

– Сын, для тебя небо – не предел, и чтобы доказать это, я купил тебе довольно необычный подарок по случаю окончания учебы.

Повысив голос – без особой на то нужды и вызвав тем самым помехи в усилителе, от которых заложило уши, владелец ранчо прокричал:

– О'кей, мальчики, везите его сюда.

Кто-то в толпе, начал петь «Счастливого дня рождения». Как только собравшиеся гости присоединились, из большого амбара за лужайкой появилась толпа работников. Они везли новый, «с иголочки» самолет «пайпер» с одним двигателем.

– Вот, Хью, я сказал тебе, что небеса – не предел. Теперь продемонстрируй нам, как ты поднимешь его в небо, докажи, что удостоверение летчика дали тебе не зря, пока ты учился на юриста.

Это был превосходный подарок, даже по щедрым стандартам Родерика. Обняв отца и поцеловав мать и сестру, Хью пошел к самолету, триумфально шествуя между двумя шеренгами аплодирующих гостей.

Двигатель завелся с первой попытки, и громкий рев мотора заглушил приветственные возгласы и крики собравшихся. Вырулив на поле, которое специально было выровнено под летное, Хью помахал рукой, а затем потянул дроссель и оторвался от земли, оставляя внизу гостей, быстро уменьшающихся в размерах.

Поднявшись в воздух, Хью быстро вспомнил, что ему больше всего нравилось в полете. Это ощущение полной свободы, уверенности, что никто не может прервать его размышлений. Поднявшись над кучкой редких облаков, он вступил в мир, где он был единственным человеком. В этом прекрасном, нереальном и волшебном мире. Хью чувствовал себя по-настоящему счастливым. Он от всего сердца полюбил полеты.

Высоко в небе он мог по-настоящему думать, а не просто повторять эхом мысли других. По иронии судьбы, сегодня, в этот замечательный день, ему нужно было принять решение, которое, как он понимал, давно назрело. Решение, которое неизбежно причинит боль тем, кто так много ему дал.

Хью подождал, пока все гости разойдутся по домам, прежде чем поведать членам семьи о своих намерениях. Уже занималось утро, и они все собрались в небольшом обособленном рабочем кабинете в дальней части дома. Это была самая старая комната в здании, и ходило предание, что во времена, когда первый Хью Маккримон приехал, чтобы сделать Озарк своей империей, это была единственная комната в доме.

– Надеюсь, тебе понравился твой день рождения, сын, – Родерик сиял от радости, бродя по комнате. – Я полагаю, что могу говорить от имени всей семьи – мы получили большое удовольствие.

– Замечательный день, пап… – Хью заколебался, раздумывая, стоит ли именно сейчас разрушать мирную атмосферу и благодушие отца. – Но мне бы хотелось… кое-что сказать вам всем, что-то очень важное.

Родерик уже собрался сделать легкомысленное замечание, уж не идет ли речь о тайном венчании, но увидел выражение лица Хью. Отставив чашку с кофе, сенатор проговорил:

– Думаю, тебе лучше выложить все начистоту, сынок.

Переводя взгляд с одного на другого, Хью подумал, что всех троих он любит больше всех на свете, и произнес:

– Я решил поехать в Англию, чтобы вступить в Королевские Военно-Воздушные Силы, если, конечно, меня примут.

Его слова вызвали мучительный стон у Джоан, его матери, и вздох изумления у сестры Лауры.

– Когда ты это решил? – задал вопрос Родерик.

– Я уже долго об этом думал, но у меня не хватало смелости прийти к окончательному решению. Я уверен, мы, американцы, должны сделать что-то, чтобы помочь Англии прямо сейчас. Когда сегодня я взлетел на своем новом самолете, я понял, что смогу им предложить. Но кроме того именно ты, папа, подтолкнул меня к этому решению. Что-то такое было в твоей речи, которую ты произнес на празднике в честь моего дня рождения.

– Я? Но я же не…

– Ты говорил о Роберте Маккримоне, который приехал из Шотландии со своим отцом, чтобы поселиться в этой стране. Ты сказал, что он погиб в Гражданской войне – погиб, сражаясь за то, во что верил. Ты также сказал, что надеешься, что и твои труды – реальный вклад в то, чему он положил начало. Я тоже хочу не остаться в стороне, отец, и по тем же самым причинам. Я намереваюсь сражаться за то, во что верю. Мне необходимо быть уверенным, что и я вношу свой вклад в общее дело, в то, чему наши предки положили начало.

Взглянув на всех членов семьи по очереди, Хью снова посмотрел на отца.

– Прости, я надеюсь, ты не слишком сердишься на меня.

– Сержусь? – Родерик посмотрел на своего сына с таким выражением, что Джоан быстро подвинулась к мужу и сжала его руку.

– Да, я сержусь, я просто с ума схожу! С ума схожу, что слишком стар, чтобы поехать с тобой и сделать то же самое. Я горжусь тобой, Хью! Горжусь, черт тебя побери!

Когда сирена оповестила, что бомбовая атака прекращена, Хью Маккримон вышел вслед за сэром Джеймсом Кэмероном из бетонного укрытия. Аэродром представлял собой дымящиеся развалины. Ангары были сровнены с землей, горы мусора лежали там, где когда-то были здания; разбросанные по полю самолеты стояли, накренившись под немыслимыми углами, и над ними всеми висела пелена дыма, переносимая ветром от все еще догорающих строений.

Машина, которая привезла Хью и его багаж со станции, тоже пострадала от налета. Среди разбросанных останков автомобиля Хью нашел совершенно целым свой бритвенный прибор, и пока лейтенант авиаполка помогал ему собрать некоторые предметы одежды, Хью спросил:

– Тут такое часто случается?

Баронет пожал плечами.

– Это только третий налет, но похоже, что он гораздо серьезнее предыдущих… – Он замолчал, потому что «харрикейн», выпустив шасси и приготовившись к посадке, с жутким ревом летел вдоль посадочной дорожки, прежде чем набрать скорость и снова взмыть в высоту.

– Посадочная полоса повреждена. Вот, возьми. – Сунув в руки Хью одежду, которую удалось найти, сэр Джеймс махнул рукой, останавливая перекрашенный для камуфляжа фургон, и, отдав приказ шоферу, позвал Хью садиться в него.

Они подъехали к посадочной полосе, где вокруг многочисленных воронок уже стояло много народу. Из фургона не было слышно, о чем они говорили, но, казалось, в этом немом разговоре единственной общей чертой было покачивание головами, которое неоднократно повторялось.

Спрыгнув на ходу из фургона, Кэмерон крикнул:

– Что же мы тут все делаем? Разговорами эти ямы не наполнишь. Где лопаты? Давайте же.

Один из военных, капрал, сказал:

– Похоже, что нам потребуется бульдозер, чтобы сровнять эти ямы, сэр…

– У нас нет времени, чтобы ждать, пока приедут машины, нужно начать копать лопатами. В воздухе самолет, который ждет посадки, и у него не хватит топлива, пока приедет бульдозер. Нужно заполнить все воронки по прямой линии от запасного аэродрома до старого западного ангара. Это не займет много времени, а нашим самолетам даст полоску для приземления и взлета. В этой войне мы должны победить, и черт меня подери, если я позволю Люфтваффе не пускать меня в небо. Заставьте людей работать, капрал. Как только я найду самолет, которым можно будет управлять, я поднимусь в небо, чтобы посмотреть, что там происходит. Приступайте сейчас же!

И, не успели еще два летчика отъехать, обслуживающий персонал аэродрома уже лихорадочно работал лопатами, чтобы по крайней мере устранить те повреждения от бомбежки, которые были на взлетной полосе.

Полный восхищения, как его знакомый смог внушить работникам аэродрома, что дело не требует отлагательства, а также его манерой отдавать приказания, Хью спросил, не является ли он кадровым офицером.

– Я? – Сэр Джеймс даже поперхнулся, ибо фургон стал подпрыгивать по дороге, заваленной обломками от разбомбленного здания в пятидесяти ярдах от нее. – Сомневаюсь, что Военно-Воздушные Силы даже и сейчас примут меня на службу в регулярную армию. Я – один из тех, кто ничего не делает в жизни – колониальный бездельник впридачу. Я унаследовал титул своего отца, еще не успев родиться, умудрился продать большинство из фамильных канадских земель себе в убыток и показал себя просто младенцем в хитром мире торговли и коммерции. Если бы не эта война, мне бы пришлось торговать спичками или шнурками для ботинок где-нибудь на углу. А как ты? Что могло заставить американца, держащего нейтралитет, оставить благополучную жизнь и приехать, чтобы сражаться на войне. И, если ты скажешь, что сделал это из-за денег, я тебе не поверю.

Не успел Хью ответить своему товарищу, как фургон резко подпрыгнул, а Джеймс сказал:

– Не трудитесь давать мне ответ. Я догадываюсь, что у каждого есть свои причины, но они в большинстве своем одинаковы. Это – война, в которой мы должны победить. Пойдемте. Похоже, офицерская столовая осталась цела. Я представлю вас всем, – конечно, если там есть кто-нибудь.

Офицерская столовая располагалась в сотне ярдах от того места, где они вылезли из фургона. По пути они проходили мимо здания, которое жестоко пострадало во время налета, и несколько человек лихорадочно раскапывали руины. Когда они подошли ближе, из-под обломков осторожно извлекли тело молодой женщины в военной форме женских вспомогательных Военно-Воздушных Сил. Поблизости еще несколько трупов в формах были прикрыты одеялами.

– Мы можем чем-нибудь помочь? – спросил Джеймс вспотевшего сержанта, который руководил отрядом спасателей.

– Нет, сэр, здесь вашей помощи не требуется, но, когда вы снова подниметесь в воздух, сбейте одного из этих грязных негодяев в отместку за девушек, которых мы потеряли. Мы вытащили оттуда уже двенадцать, половина из них трупы, но мы знаем, что внутри еще четырнадцать. – Он замолчал, когда еще одно тело в военной форме пронесли мимо. На светлых волосах лежала пыль, но все равно было видно, что девушка когда-то была красивой.

– Вряд ли это справедливо, сэр. У меня самого дочь чуть помоложе. Без сомненья, ее отец и мать любили дочку безумно, гордясь, что они правильно ее воспитали. И все для чего? Вот для этого? Отправляйтесь в небо как можно скорее, сэр, – вы оба. Вам нельзя летать поодиночке. Мы все тут будем с вами, по крайней мере мысленно.

Когда два летчика шли к столовой, сэр Джеймс сказал со злостью:

– Эта кровавая война! Почему на нее берут женщин? Разве не достаточно того, что тут погибает столько мужчин?

Это были вопросы, на которые он и не ожидал ответов, и дальше двое молодых мужчин следовали в молчании. Дежурные в столовой были заняты уборкой разбитой посуды, и когда он заговорил с ними, казалось, его ярость улетучилась. Он снова стал беззаботным, удачливым военным летчиком, о котором писала британская пресса.

– Что ты будешь пить, Хью? Могу порекомендовать виски. Моя мать осталась в Шотландии, и она уговорила одного из владельцев перегонного завода в Высокогорье поставлять свою продукцию в столовую командирского состава эскадрильи.

– Я бы выпил что-нибудь менее крепкое, – и не нужно ли мне сообщить кому-нибудь о моем прибытии?

– В такое время? – Командир части, наверное, осматривает аэродром, оценивая нанесенный ущерб, а командир эскадрильи, вероятно, помогает ему найти место для посадки. А здесь я, с вашего позволения, представлю вас тем людям, что сейчас находятся здесь, – но спрячь свой напиток. Непьющие боевые летчики опасаются, что это может оказаться заразительным…

В столовой было только шесть летчиков. Двое с легкими ранениями, которые, тем не менее, не позволяли им подняться в небо, двое других были новичками, которые прибыли, как и Хью, как раз прямо в налет. Остальные, как и сэр Джеймс Кэмерон, были опытные пилоты.

Новички выглядели так, как будто только что окончили летную школу, и в коротком разговоре Хью, к своему испугу, узнал, что самый младший и самый взволнованный из двоих имел только сорок часов полета на истребителе «харрикейн». Двое ветеранов только за последнюю неделю налетали сотни часов. Хью подумал, что ему никогда раньше не доводилось видеть таких усталых, измотанных людей.

Они разговаривали уже с полчаса, когда в столовую прибежал запыхавшийся ординарец, разыскивая сэра Джеймса.