Текст книги "Шотландская сага"

Автор книги: Джеймс Мунро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

– Донесение из штаба, сэр. Ожидается новый налет – очень сильный. Работающих телефонов не осталось, поэтому командир не может поговорить с вами лично, но он говорит, что может держать связь с теми самолетами, которые вы сможете поднять в воздух. В настоящий момент везде неразбериха. Наши самолеты идут на посадку, где только возможно. Похоже, что никто даже не знает, кто, где находится. Вы сможете поднять с земли какие-нибудь самолеты, сэр?

– Сколько самолетов заправлено и подготовлено к полету?

– Семь, сэр.

– У нас тут шесть летчиков. Скажи командиру, что столько же самолетов мы и поднимем в воздух.

Хью почувствовал невероятное возбуждение наряду с нехорошими предчувствиями. Он ожидал, что будет какой-то период привыкания, обучения, как следует действовать на линии фронта в составе эскадрильи. Ничего подобного! Он был хорошо подготовленный летчик, но его учили только летать, а не воевать. Вероятно, его обучат этому прямо сейчас.

Один из молодых летчиков неожиданно сказал:

– Но у меня нет летного костюма.

– В боевом самолете не требуется специального летного костюма, ему нужен только летчик. Вы будете держаться рядом с Джоном в воздухе. – Джеймс показал на одного из опытных летчиков. – Вы, – указал он на младшего из двоих новичков, – полетите вторым номером с Джереми. Хью, ты полетишь со мной. Когда поднимешься в воздух, оставайся все время у меня на хвосте и осматривайся по сторонам. Сегодня твоя задача – защищать меня. Моя задача – сбивать немецкие бомбардировщики. Да, вот что важно запомнить: мы в воздухе для того, чтобы сбивать бомбардировщики, а не истребители. Их истребители – для того, чтобы остановить нас. Пошли.

Маленький грузовичок привез их на летное поле. Он так быстро ехал по неровной, в выбоинах земле, что было невозможно говорить. Каждый крепко вцепился в борт, чтобы не выпасть из кузова.

Уже на аэродроме летчики пристегнули парашюты и надели летные шлемы. Хью чувствовал себя очень неуклюжим, и у него был короткий момент паники, когда он попытался завести двигатель своего самолета и обнаружил, что он глохнет в агонии. А что, если он вообще не заведется? И это в первый же боевой вылет! Неожиданно чихающий двигатель пробудился к жизни, и его неровный кашляющий звук превратился в громогласный рев.

Из кабины своего самолета Джеймс поднял большой палец руки в перчатке, и «харрикейны» побежали по взлетной дорожке от запасного аэродрома нестройными рядами.

Отрыв от земли был таким внезапным, что Хью еще не приходилось ощущать подобного, взлетая с полей на ранчо в Миссури.

Когда его самолет подпрыгивал и спотыкался на узкой дорожке, предназначенной под взлетную полосу, обслуживающий персонал аэродрома закапывал воронки от бомб до последней минуты, разбегаясь перед машинами в разные стороны.

Один из «харрикейнов» так и не взлетел, и по радио Хью слышал, как отчаянный голос жаловался:

– О черт! Простите, командир, моя лошадь сломала ногу в одной из этих проклятых ям. Я присоединюсь к вам на оставшемся «харрикейне». Не ждите меня, я догоню вас попозже.

Теперь в воздухе было только два опытных летчика и три новичка, совершающих свой первый вылет. Это был кошмар для идущего впереди, но когда новичок, который остался без своего ведущего, взлетел в небо за Хью, голос Кэмерона по радио был такой спокойный, как будто они обсуждали тактику полетов в классе у школьной доски.

По мере того как они направлялись все восточнее от разбитого аэродрома, постоянно набирая высоту, Хью постепенно стал чувствовать свою машину и испытывал то же радостное возбуждение, как было всегда, когда он управлял самолетом. Но это был не именинный подарок фирмы «Пайпер». «Харрикейн» фирмы «Хоукер» – военный самолет со скоростью триста двадцать восемь миль в час, с двигателем тысяча тридцать лошадиных сил. Из четырех гнезд на каждом крыле виднелись трехсоттрехмиллиметровые пулеметы «Браунинг», несущие заряд в две тысячи четыреста патронов, которые все могут кончиться за пятнадцать секунд, если пилот в волнении слишком долго оставит палец на пусковой кнопке.

– Синие! Вектор пятьдесят градусов слева. Подтягивайся, двойка, ты отстаешь. Мы не хотим тебя потерять.

Двойка был Хью; нажав на газ, он догнал остальных, и тотчас же последовало второе сообщение от Кэмерона:

– Противник впереди! Поднимайтесь выше. Выше! – Но не отрывайтесь от меня!

Как раз перед тем, как нос его «харрикейна» пошел вверх, Хью увидел, что солнечные лучи отбрасывают блеск на нечто, похожее на расстоянии на рой металлических пчел. Это были немецкие бомбардировщики, много бомбардировщиков. Определенно пять самолетов не могли предпринять попытку их атаковать…

Однако еще одна эскадрилья Королевских Военно-Воздушных Сил летела на немецких бомбардировщиков, поднявшись над вражеской армадой, чтобы предпринять атаку. Но их обложил со всех сторон отряд истребителей «Мессершмитт-109». Когда маленький истребитель лейтенанта авиации Кэмерона подбирался к бомбардировщикам, его пилоты могли видеть самолет противника, развернувшийся, несколько сбавивший высоту, а потом снова ее набирающий, чтобы вступить в бой.

– Ведущему синих от второго, налетчики прямо над нами! – Хью прокричал настойчивое предупреждение, когда увидел, что «мессершмитты» развернулись, набирая высоту, чтобы атаковать пять «харрикейнов».

– Прекрасно подмечено, двойка. Следи за своим хвостом… Ага, вот и они. – Радиовызов был прерван, когда ведущий повернул голову, чтобы посмотреть на истребителей, одновременно направляя свой самолет в пике.

Хью резко развернул свой «харрикейн» и вслед за Камероном вошел в пике. Молодой офицер, который был сзади него, замешкался, и когда Хью вышел из пике, он увидел слева от себя «харрикейн» совершенно без прикрытия.

– Тройка, держись ближе, ближе к нам, ради Бога..!

В следующий момент казалось, что «мессершмитты-109» были повсюду, а один из них даже пристроился к хвосту самолета, который вел неопытный летчик, приехавший в эскадрилью тем же днем. Хью казалось, что он смотрит на это несколько минут, но на самом деле все произошло в считанные секунды. Он видел как снаряды попали в кабину и двигатель «харрикейна». Когда черный дым повалил из двигателя, «харрикейн» завалился на бок и стал падать, медленно вращаясь, на землю.

«Мессершмитт» выправил свой полет и бросился наперерез Хью, и в этот момент, когда он приблизился к истребителю, палец Хью нажал на гашетку и открыл огонь. Последовала вспышка огня, и немецкий истребитель закувыркался в небе, распадаясь на куски рядом с «харрикейном».

Хью почувствовал непреодолимое чувство восторга; он сбил свой первый вражеский самолет. Он открыл счет! Неожиданно он почувствовал, что его «харрикейн» задрожал – по фюзеляжу где-то внизу застучали пули. Инстинктивно он потянул на себя рычаг управления и сделал «мертвую» петлю, дав полный газ, а «мессершмитт» остался под ним.

Когда Хью вышел из петли, он понял, что потерял остальных, но сражение все еще продолжалось рядом с ним. Он атаковал два бомбардировщика, стрелял, наносил удары, но не повредил серьезно ни один самолет, а потом у него вдруг закончились боеприпасы. Тут он получил еще один урок на будущее: стрелять нужно только в цель, а боеприпасы экономить, если боевой пилот хочет хорошо справиться со своими обязанностями.

Хью повернул свой «харрикейн» домой, но у него неожиданно возникла тревожная мысль. А где же «дом»? У него было весьма смутное представление об этом, но если полететь в направлении, противоположном тому курсу, который они взяли в начале боя, то удача его не подведет.

Она и не подвела. Почти. Как раз когда Хью уже начал горестно сомневаться в правильности курса, он заметил под собой аэродром. Попытка связаться с аэродромом по радио ни к чему не привела. Припомнив, что аэродром подвергся бомбардировке всего за несколько часов до его вылета, он не удивился: видимо, радио– и телефонная связь все еще выведена из строя.

Под ним бежала взлетно-посадочная полоса, приглашая его к посадке, и Хью даже не принял во внимание, насколько быстро она была приведена в полный порядок.

Он замечательно приземлился, прежде чем ему пришло в голову, что ничего тут даже отдаленно не напоминает виденное раньше, кроме последствий бомбардировки, но даже и они были устранены нереально быстро.

Вырулив с посадочной полосы, Хью обнаружил контрольную вышку явно не там, где она стояла раньше. Или он что-то путает? Вдруг кто-то выбежал перед самолетом и отчаянно замахал руками. Когда машина Хью, задрожав, остановилась, человек, одетый в комбинезон, взобрался на крыло и жестом попросил Хью открыть стекло кабины.

Хью исполнил просьбу, и человек закричал, стараясь перекрыть голосом шум мотора:

– Ваш самолет сильно пострадал? Вы откуда?

– Нет, он попал под обстрел, но не думаю, что с ним что-нибудь случилось…

И, с чувством растущего беспокойства, добавил:

– Это разве это не Тангмир?

– Тангмир? Нет, приятель. Вы ошиблись аэродромом. Это Форд, военно-воздушная база. Тангмир в нескольких милях в том направлении. – Механик помахал рукой куда-то на запад.

– О! Ну, большое спасибо.

Как только человек соскочил с крыла «харрикейна», Хью захлопнул стекло кабины и аккуратно, стараясь не смотреть на контрольную вышку, взял разбег по посадочной полосе и взмыл в воздух снова.

Когда Хью возвратился на свой аэродром, многие из пилотов, отсутствовавшие во время его прибытия в эскадрилью, уже возвратились. Телефонное сообщение восстановили, и весть о его навигационной ошибке достигла аэродрома раньше, чем он туда прилетел.

Шутки по этому поводу не замедлили себя ждать. Подрулив к запасному аэродрому, с которого взлетел, Хью заметил множество новых указательных табличек, нарисованных явно в спешке, которые указывали путь к помещению для отдыха. На одной была инструкция: «Янки должны идти по стрелке, если выйдут из комнаты отдыха, чтобы отправиться в столовую». Другая гласила: «Если заблудился, остановись, где стоишь, и кричи. Лейтенант Кэмерон придет и отведет тебя за ручку».

Однако в комнате для отдыха ему пришлось пережить другие эмоции: то, что Хью сбил самолет, получило подтверждение. Он бы наслаждался моментом несколько больше, если бы написанная мелом фамилия летного офицера Крэбба не была стерта из списка, пока Хью стоял перед большой школьной доской, на которой были выведены имена вылетевших на операцию пилотов. Крэбб был тот самый молодой летчик, что налетал только сорок часов на «харрикейнах».

Хью Маккримона встретил в столовой хор голосов: «Проводите его до бара» и «Надеемся, что в другой раз ты привяжешь к своему „харрикейну“ ленточку, янки, иначе тебе не найти больше дороги назад». Неловкость Хью не уменьшилась, когда лейтенант Кэмерон подошел к нему и стал бранить за то, что он не остался с ним, когда тот предпринял обманный маневр.

Однако, сказав все, что счел необходимым, Джеймс улыбнулся удрученному Хью и похлопал его по плечу.

– Я сказал все, что мне было необходимо сказать, Хью. Надеюсь, ты вспомнишь об этом в следующий раз, однако немногие летчики могут похвастаться подтвержденным сбитым самолетом в их первом бою. Пойди и представься командиру эскадрильи. Он говорит, что ему не доводилось еще видеть боевого летчика-янки. Между прочим, пока он не предложит тебе ничего другого, ты пойдешь со мной моим вторым номером в следующем вылете. Держись ко мне ближе, и мы будем действовать в постоянном согласии.

После нескольких недель боевых вылетов, усталому от боев Хью казалось, что он всю жизнь только этим и занимался. Самолетом он уже управлял чисто автоматически. Летишь, стреляешь. Видишь, как умирают люди. Если повезет, сбиваешь противника. Возвращаешься на аэродром, твой самолет заправляют, пулеметы перезаряжают, ты летишь и снова воюешь. В удачные дни можно урвать несколько минут сна между вылетами. В неудачные дни – нельзя. В очень неудачные дни спишь в полете, пока не проснешься в поту и не осознаешь, что летчик, который отчаянно пытается открыть стекло горящего «харрикейна», – это ты сам. И все время тебя не оставляет чувство усталости, которое растет с каждым проходящим днем.

Однажды, без всяких предварительных признаков, немцы прекратили бомбардировку аэродромов, сделав своей следующей целью гражданское население страны. Налеты стали тяжелее, чем раньше, но теперь Люфтваффе каждый день сбрасывало тысячи тон смертельного груза на Лондон.

Такая смена тактики хотя и дала некоторую передышку авиации, но была совершенно необъяснимой. Если бы атаки на военные аэродромы продолжались, возможно, через несколько недель авиация была бы выведена из строя, что повлекло бы за собой изменения во всем ходе войны. Теперь авиационные заводы могли выпускать больше самолетов, чем немцы успевали вывести из строя. Время играло на них. В коридорах Министерства авиации затеплилась искра надежды. И тем не менее едва ли, как думали прежде, войну можно было выиграть только в воздухе, хотя летчики прилагали усилия на пределе человеческих возможностей.

Каждую ночь, пока эскадрилья истребителей вплоть почти до единого часолета брала на себя невообразимо трудную задачу перехвата и обстрела немецких бомбардировщиков в темноте, пилоты, что сражались днем, пытались расслабиться и забыть о тяготах войны. Это было непросто, даже для тех, кто напивался до бесчувствия. Всегда могло случиться так, что летчик шел искать своего приятеля, с которым он выпивал предыдущим вечером, но – увы! – его больше не было. Казалось, что с каждым днем тех, что искали и не могли найти, становилось все больше.

Те, кто оставался в живых, за успехи в воздушных боях получали награды от страны, а также повышения в чине. Хью, на счету которого было уже семь сбитых немецких самолетов, теперь носил орденскую ленту «Крест за летные заслуги», а рукав кителя его летной формы опоясывали две бледно-голубые полоски, указывающие на продвижение по службе до чина лейтенанта авиации.

Сэра Джеймса Кэмерона, ведущего летчика эскадрильи, наградили вторым крестом «За летные заслуги». К этим наградам добавилась сине-голубая лента ордена «За безупречную службу». Имея на счету четырнадцать сбитых самолетов, Джеймс стал одним из самых сильных асов истребителей.

Иногда, когда погода не позволяла Люфтваффе осуществлять бомбардировки Британии в глубине страны и наступала небольшая передышка, оба молодых человека вместе обследовали окрестности Англии. Но такое случалось не часто. Сэр Джеймс считал своим долгом как можно больше времени проводить со своей эскадрильей, чтобы дать возможность новым летчикам узнать его получше.

Хью часто ходил на прогулки один. Он нашел одну английскую пивную, где любил посидеть в уголке, выпивая полпинты сидра и думая о своем. Местные жители относились к нему уважительно и скоро прозвали «Тихим американцем». Когда он входил в пивную, ему освобождали полюбившийся угол, а к молчанию его относились с пониманием.

Однажды, когда облачность и моросящий дождь дали британским боевым летчикам долгожданную передышку, Хью подумывал, не совершить ли ему одну из своих прогулок, и тут раздался стук в дверь его комнаты. Сэр Джеймс Кэмерон вошел до того, как Хью успел ему ответить. Ведущий эскадрильи был в приподнятом настроении.

– Снимай свои лохмотья, Золушка. Сегодня вечером ты идешь со мной на бал.

– Я не так уж хорошо владею английским языком. Что бы это могло означать? Даже приблизительный перевод подойдет.

– Это означает, что наш достопочтенный капитан отряда согласился одолжить мне свою машину, в которой я собираюсь отвезти тебя в Лондон, чтобы приобщить к культуре. У меня есть билеты в театр. Спектакль, конечно, не в Вест-Энде, но все равно, театр есть театр. Я также устроил так, что нас представят двум девушкам из кордебалета после спектакля.

– Если бы ты сразу начал с конца, я бы тотчас же был готов. А теперь, дай мне пять минут, и я с тобой хоть на край света.

Сэр Джеймс считал, что все нужно делать с шиком. Первое, куда он заглянул, был отель «Савой». Оставив спортивную машину командира авиаотряда – генерал-майора – под присмотром пожилого швейцара, он направился в ресторан. Вечер только начинался, и он объявил, что им нужно поесть, прежде чем идти в театр.

Меню не отличалось разнообразием, но, как заметил Хью, для военного времени все было очень неплохо. Большая проблема возникла только с выпивкой. Джеймсу хотелось чего-нибудь особенного, но ему сказали, что, к сожалению, в отель временно не поставляют алкогольные напитки. Исключение делается только для тех, кто там живет.

После нескольких минут безрезультатных препирательств, Джеймс сказал, что хочет поговорить с главным метрдотелем. Когда он подошел к его столику, уже по выражению лица метрдотеля было ясно, что он на стороне официанта. Однако, прежде чем он успел хоть что-то сказать, Джеймс произнес:

– Сеньор Раффери? Гарри О'Коннор попросил меня передать вам привет.

На мгновенье внушительный метрдотель нахмурился, затем лицо его прояснилось, хотя в глазах заметно было некоторое замешательство.

– Гарри О'Коннор, посыльный?

– Да, да, бывший посыльный вашего отеля, а теперь он – сержант авиационных войск в моей эскадрилье. Как только он узнал, что я поведу своего товарища отмечать его награждение крестом «За летные заслуги», он сказал, что я непременно должен подойти к вам и передать его наилучшие пожелания.

Взгляд главного метрдотеля прошелся по орденской планке над карманом кителя Хью. Затем он снова обернулся к сэру Джеймсу Кэмерону.

– У вас тоже есть крест «За летные заслуги» – даже два, если я не ошибаюсь. И орден «За безупречную службу» тоже.

Затем он быстро сказал что-то официанту по-испански и жестом, каким обычно отгоняют мух, отправил его куда-то.

Поклонившись двум авиаторам, метрдотель сказал:

– Я обслужу вас сам.

Быстро оглянувшись вокруг, сеньор Раффери шагнул к ним поближе и сказал шепотом:

– Сегодня из Шотландии мы получили новую партию куропаток. Сейчас мы готовим парочку для кого-то очень важного, но это секрет, понимаете? Я думаю, что они обойдутся и одной. А что касается напитков… А! Вот и Хуан.

Появился официант с ведерком для льда в руке, содержимое ведерка было прикрыто салфеткой, наброшенной сверху. Когда ведерко поставили на подставку между двумя мужчинами, скромно спрятав от глаз немногочисленных посетителей, салфетка была снята, и взорам предстала бутылка шампанского.

– Это – очень хорошее марочное вино, джентльмены. Примите его с наилучшими пожеланиями от управляющего.

Еда была такой, какой ей и следовало быть в хорошем ресторане, и, наслаждаясь шампанским, Хью сиял от удовольствия. Он не помнил, когда ему приходилось так отдыхать, с тех пор как он уехал из Америки.

Покидая отель незадолго до наступления темноты, Хью похвалил Джеймса за выбор и за тот прием, какой им был оказан, добавив:

– Но кто такой сержант авиации О'Коннор? В эскадрилье нет никого с таким именем.

– Был, – без всякого смущения сказал Джеймс. – Но ему так и не доверили «харрикейн». Его потом перевели в стрелки в ночных полетах.

«Стрелок» управлял пулеметом в башне за пилотом. Эскадрилья, которая осуществляла ночные вылеты, располагалась на том же аэродроме, где и Хью с Джеймсом.

– Мы у него в долгу. Завтра я пошлю ему в столовой выпивку.

Ловко управляя небольшим спортивным автомобилем, объезжая заграждение воронки, которое заняло почти половину дороги, сэр Джеймс покачал головой. Не поднимая глаз на Хью, он сказал:

– Не стоит входить в такие расходы, Хью. Просто помолись за него, когда в следующий раз будешь стоять на коленях. Я звонил ему в казарму, чтобы поговорить как раз перед тем, как нам уехать. Мне сказали, что он сбит над Лондоном прошлой ночью. Сначала он медленно падал, а потом ударился о стену многоэтажного жилого дома. Вся беда с самолетами этого типа в том, что, если ты внутри, тебе никак не выбраться наружу без помощи консервного ножа.

– Говорю же тебе, я не ошибаюсь. Вот два билета. Адрес на них – театр Кингсленд, на Хокни-Роуд. А теперь смотри сюда – на стену. Тут афиша этого ревю. Это – Хокни-Роуд, но где же театр?

Было темно, и им давно было пора занять свои места в «Ревю, усыпанном звездами», как объявляла афиша, но два летчика уже в третий раз курсировали вдоль по всей Хокни-Роуд в машине своего командира, не находя здания театра.

– Вон уполномоченный по гражданской обороне, поезжай и спроси у него.

Человек в летах в морской синей форме с железным шлемом на голове, на котором были написаны белой краской большие печатные буквы ПВО, шел по дороге по направлению к ним. Подъехав к обочине, сэр Джеймс высунулся из машины и спросил:

– Театр Кингсленд? Вы сегодня вечером уже ничего не посмотрите, ребятки. Ни сегодня, да и вообще больше никогда. Прямое попадание ночью, три дня назад. Хорошо еще, что это случилось в воскресенье, и театр был закрыт. В любой другой вечер пострадало бы несколько сотен зрителей. Это было хорошее представление, я сам был на премьере…

Где-то совсем близко раздался взрыв. Показалось, что дома здания задрожали по всей улице. За ним быстро последовали еще два.

– Вот это да! Похоже, они сегодня отключили сирену… – Не успел уполномоченный по гражданской обороне сказать это, как завыла сирена, звук которой нарастал до оглушительного крещендо, перекрывая даже звуки взрывов.

– Это сигнал воздушного налета, джентльмены. Вам лучше не парковать машину на основной улице. Отведите ее за угол. Вы найдете укрытие, если немножко пройдете вниз по улице, в подвале фабрики деревянных изделий. Теперь поспешите, на дороге какие-то старики, которые несколько глуховаты. Мне придется рассказать им, что тут происходит.

Звук взрыва послышался в опасной близости, и два авиатора решили, что будет благоразумнее последовать совету уполномоченного. Спрятав машину за углом, в маленьком тупичке с булыжной мостовой, они присоединились к потоку жителей, направляющихся в укрытие.

Подвал под фабрикой деревянных изделий был длиной в сотню футов, а шириной – в пятьдесят и весь битком набит людьми, большинство из них занимали несколько квадратных футов пола, положив на него постель, а потом разместив на ней детей.

Даже тут внизу, сквозь гул голосов, можно было слышать – и чувствовать – взрывы бомб, падающих на город.

Где-то начал плакать младенец: этот звук довел нервы слушающих от предела. Совсем близко к двум летчикам сидел мальчик, держа на руках украшенную клетчатым пледом волынку. Когда стало ясно, что бомбы падают все ближе, Хью, чтобы снять напряжение, которое все усиливалось в укрытии, подошел к мальчику.

– Не хочешь ли ты сыграть какую-нибудь мелодию на этой волынке? Что-нибудь такое, подо что мы могли бы все спеть.

Мальчик покачал головой.

– Я не умею, она принадлежит моему деду. Обычно это он играет мелодию во время налетов. Он уже должен быть здесь…

– Ну-ка, дай мне сюда волынку… – Из многочисленных трубок волынки Хью выбрал несколько, которые напоминали собой флейты, на которых ребята играли в школьных концертах. Взяв в рот одну из трубок, он начал наигрывать мелодию. Женщины повеселели и сразу же присоединились к нему, потом мелодию подхватили остальные.

Хью играл с полчаса, до тех пор пока взрывы и сотрясение земли, казалось, отступили дальше. Дед мальчика к тому времени пришел и потребовал свое сокровище назад. Когда он брал у Хью волынку под аплодисменты слушателей, то сказал:

– Я полагаю, что вы – волынщик?

Хью кивнул.

– Есть легенда, что Маккримоны были волынщиками все время, пока в Шотландии существовали волынки.

– Почему же ты не играл на всем инструменте? – спросил сэр Джеймс. – Почему только на одной из трубок? Если бы ты сыграл на всей волынке, ты бы остановил налет.

Хью пожал плечами с видом некоторого замешательства.

– Видишь ли, есть поверье в семье Маккримонов, что ни один из них не должен играть на волынке перед Кэмероном. Я не хочу обидеть тебя, Джеймс, корни этого предания погружены в прошлое столетие, во времена выселения горцев. Это всего лишь предрассудок, но…

Он снова пожал плечами, и Джеймс Кэмерон кивнул. Не было ни одного летчика ни среди истребителей, ни среди тех, кто летал на бомбардировщиках, которые не верили бы, что их жизнь висит на волоске. Не потому ли все они были так суеверны. Не много нашлось бы тех, кто смог бы отбросить все свои предрассудки, как в этом случае.

– А из какого места в Шотландии родом твоя семья?

– Из Гленелга, на Западном побережье.

– Интересно. Ты знаешь, что я принадлежу к роду Гленелгских Кэмеронов? Собственно говоря, моя мать до сих пор живет в доме в Гленелге. Должно быть, много лет тому назад один из моих предков нанес обиду твоим. Я обязательно напишу матери, и спрошу – не слыхала ли она что-нибудь об этом.

И тут высокий мужчина с животом как бочка протолкался туда, где они сидели на полу, прислонившись спиной к стене, и остановился, шатаясь из стороны в сторону, разглядывая их с высоты своего роста. Цвет его лица и огнеопасный запах дыхания не оставляли сомнения, что он сильно нагрузился.

– А что вы тут делаете? Почему вы не в небе, не сбиваете немцев, вместо того чтобы играть на свистульке за пенни, сидя здесь в укрытии?

Все это было сказано невнятно, что еще больше подтвердило подозрения Хью, но он ответил достаточно спокойно:

– Это волынка, а не свистулька за пении. А что касается сражений с немцами, то теперь эту задачу выполняют ночные истребители.

– Ах! Извините. Простите.

Какой-то пожилой мужчина подошел незаметно в слабом свете, который почти не нарушал тьмы бомбоубежища. Обращаясь к пузатому, он спросил:

– А почему же ты, Уилл, не сражаешься за свою родину и короля?

Шатающийся человек повернул голову, чтобы посмотреть на незнакомца, и, видимо, узнал его:

– А, это ты. Ты же знаешь, почему я не на войне. Я – слишком стар. И болен к тому же. Болен с тех пор, как подвергся газовой атаке в прошлой войне.

– Нет сомнений, что ты как бывший военный узнаешь орденские планки, которые они носят, Билл. Если я не ошибаюсь, у них три креста «За летные заслуги» и еще и «За безупречную службу». И ты еще задаешь им глупые вопросы.

Обращаясь к сэру Джеймсу и Хью, он сказал:

– Вы летаете на бомбардировщиках?

Оба молодых человека покачали головами, а Хью коротко ответил:

– Нет, мы – истребители.

– Понял? – Было ясно, что незнакомец, по крайней мере, поражен. – И сколько вражеских самолетов вы сбили?

– По последнему счету – двадцать один, – сказал сэр Джеймс. – В большинстве – бомбардировщики, как те, которые сегодняшней ночью делают налет на Лондон.

– Ну вот, Билл. Можешь пойти к своей жене и рассказать ей, что беседовал с двумя героями, которые сбили двадцать один самолет этих проклятых немцев. Есть чем похвастаться, правда? – И, слегка подморгнув двум летчикам, пожилой мужчина увел своего подвыпившего приятеля.

– Вы и в самом деле сбили двадцать один немецкий самолет? – Вопрос исходил от некрасивой молодой женщины, которая подвинулась поближе к ним. За ней, смущенно улыбаясь, стояла девушка, которой на вид было не более двадцати лет.

– Правда, – объявил сэр Джеймс, задумчиво разглядывая женщину, – а завтра мы оба будем в небе, сражаясь с немцами снова.

– Как бы мне хотелось с ними сражаться, – гневно промолвила девушка. – Мой брат в концентрационном лагере в Германии. Они захватили его в плен в Дюнкерке. Он не получит свободу, пока мы их не победим.

Старшей из двоих женщин было чуть больше двадцати лет. С тех пор как она вышла из тени, она не сводила глаз с сэра Джеймса, а потом сказала:

– Меня зовут Пэт. – Коротко взглянув на Хью, она проговорила: – Мою подругу зовут Джин. Она собирается скоро вступить в войска противовоздушной обороны. Почему бы вам не рассказать ей, что это такое?

И, переведя свой взгляд снова на сэра Джеймса, добавила:

– Но не здесь. Старый папаша Бьюкенен через пару минут заиграет на своей волынке, и тогда вы не услышите сами себя. Давайте пойдем к нам домой.

– А как же налет?

– Не стоит об этом беспокоиться. Мы столько пережили налетов, что знаем, как от них уберечься. Первые полчаса – хуже всего, тогда бомбы могут упасть где угодно. Но немцы целятся в доки. Как только они обнаружат свою цель, сосредоточивают бомбежку на ней. Я рада, что мы переехали с Собачьего острова в прошлом году. Если бы мы этого не сделали, сейчас, возможно, мы все уже были бы мертвыми.

Хью пожал плечами на вопросительный взгляд сэра Джеймса.

– А почему бы нет? Мы ведь не собирались провести всю ночь в убежище.

Когда они вышли на улицу, небо на юге было сердитого красного цвета, окрашенное так языками пламени, которое поднималось в воздух на сотню футов.

– Они попали в сахарные склады, – сказала Пэт сухо. – Значит, нам скоро опять уменьшат паек. – Они с сэром Джеймсом держались за руки, и в красноватой темноте пальчики младшей из девушек нашли руку Хью и сжали ее.

– У вашего друга на погонах надпись «Канада». Вы тоже канадец? – Она сжала ему руку, когда говорила.

– Нет, я – американец. – Хью не привык, чтобы девушки липли к нему подобным образом, и, откровенно говоря, не знал, как ему следует отвечать на подобное выражение щенячьей привязанности.

Его ответ вызвал вздох восхищения у его приятельницы и еще одно пожатие руки.

– Меня назвали в честь американки, кинозвезды. Вы знакомы с какими-нибудь кинозвездами?

– Встречался с некоторыми. – Это было почти правдой. Отец Хью был знаком со многими кинозвездами, и их имена стали привычным в доме. Многие проводили отпуска на ранчо Маккримонов в Миссури, но Хью раздумывал, стоит ли вызывать еще большее обожание у этой впечатлительной особы. – Сколько вам лет?

– Я достаточно взрослая. Расскажите мне еще что-нибудь о кинозвездах. Вы встречались с Кларком Гейблом или с Кэри Грантом? Мне всегда хотелось знать, как они выглядят в жизни…

Когда сэр Джеймс вошел в «переднюю» маленького домика с террасой и отодвинул занавески, свет раннего серого восхода медленно осветил крошечную комнатку.

На продавленном диване Хью приставил палец к губам, мягко разомкнув объятия девушки, которая спала рядом с ним. Выйдя на цыпочках из комнаты, оба летчика вошли в кухню и закрыли за собой дверь.

– Не говори мне, что ты провел всю ночь тут! Почему ты не поднялся наверх? Пэт сказала, что там есть еще одна спальня.

– Ты знаешь, как у нас в Америке называют парней, которые пользуются неопытностью молоденьких девушек, неважно, что они и сами не прочь, чтобы их соблазнили?

Сэр Джеймс ухмыльнулся.

– Похоже, удача была только на моей стороне.

– Излишне хвастать об этом, у этих домов очень тонкие стены. Тем более после жертвы, которую я принес. Остались ли у твоей подружки силы, чтобы приготовить нам чашку чая, или нам придется этим заняться самим перед уходом?