Текст книги "Шотландская сага"

Автор книги: Джеймс Мунро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Глава шестая

Штат Миссури, 1820 год

– Черт побери! Это четвертая повозка за неделю. – Сэм Чишолм глубоко вонзил лезвие топора в пень огромного дерева. Он и Роберт Маккримон работали все утро, расчищая пни с отвоеванного от леса участка земли под пастбище. Трудностей хватало, а тут еще эти новенькие. Разжав ноющие от работы пальцы, он плюнул на землю, прежде чем повернуться спиной к объекту своего недовольства, не обращая внимания на машущих руками пассажиров повозки.

– Откуда они все берутся? Не успеешь оглянуться, как этих людишек будет повсюду больше, чем блох у индейских собак. Я от этого чувствую себя не в своей тарелке, Боб. Чертовски не в своей тарелке. Скоро их тут будет целая толпа, а я не люблю толчеи.

Ответив на приветствие проезжающей семьи, Роберт оперся на свой топор и криво усмехнулся своему приятелю.

– Народ едет сюда, на плато Озарк, все больше и больше, Сэм. Это правда, что они так тебе надоедают, или просто тебе не хочется заниматься расчисткой участка – своей собственной земли, – ведь Джил сейчас находится где-то в горах, на одной из тех встреч, о которых ты так много рассказывал?

– О дьявол, нер… – Сэм Чишолм бросил взгляд на свои огромные руки, огрубевшие от месяцев тяжелой работы топором, и играючи повел плечами. – Может, ты и прав, Боб. Я не рожден быть фермером. Как только я замахнусь топором и не успеет он еще вонзиться в дерево, как я вспоминаю о гора… мне интересно, сколько охотников, которых знали мы с Джилом, осталось в живых, чтобы прийти на традиционную встречу в этом году. Я всматриваюсь в горизонт – за тысячу миль – и вижу долину, полную горцев, индейцев, охотников, мулов, лошадей и мехов. Неделю или две на всем созданном Богом свете не сыскать похожего места. Мужчины продают меха, обмениваются историями… и женами тоже. Там есть люди, которые видели такое, чему никогда не поверит тот, кто никогда не был в горах. Встречаются и такие, что неделями рискуют своей жизнью, чтобы привезти немного мехов и тут же обменять их на выпивку. А когда через пару недель протрезвеют, то снова пойдут назад, и все повторится снова. Но самое главное – это страна. Мили и мили гор и тишина. Первозданная тишина…

– Анни будет скучать по тебе, Сэм, – тихо сказал Роберт, почти с сожалением.

– Я ведь не сказал, что ухожу…

– Тебе и не нужно этого говорить, все видно по твоим глазам. Мне бы тоже хотелось пойти с тобой.

Сэм было предложил ему пойти вместе, но ничего не сказал. Хью Маккримону был нужен сын для того, чтобы помочь основать ферму на земле, отвоеванной у лесов. У Хью мало помощников в семье… и еще Анни.

– Анни – еще ребенок. – Аргумент Сэма был слабым оправданием, и они оба хорошо понимали это.

– Анни уже пятнадцать, Сэм. Она – молодая женщина и о тебе только и думает. По крайней мере ты мог бы рассказать, что у тебя на уме. Если ты собрался потихонечку уйти, не попрощавшись, тебе будет неловко возвращаться – и мы все пожалеем об этом.

Сэм Чишолм сообщил новость о своем предполагаемом отъезде Хью Маккримону в тот же самый вечер, когда приехал к хижине своего соотечественника-шотландца. Хью попытался убедить великана остаться, но когда понял, что Сэм уже все решил, то, как эхо, повторил слова Роберта:

– Нам всем жаль, что ты уезжаешь, Сэм. Семья Маккримонов у тебя в неоплатном долгу, и мы все знаем, куда зовет тебя твое сердце. Когда Джил уехал от нас, мы поняли, что это только вопрос времени, что скоро и ты отправишься в путь. Мы с Робертом проследим, чтобы твою землю выкорчевали, и позаботимся о твоем участке. Но что касается дел сердечных, я был бы очень тебе признателен, если бы ты сам сказал Анни о своих намерениях. Эта девчушка беспокоится о тебе несколько больше, чем следовало бы.

– Я и не собирался уйти, не поговорив с ней, Хью… не сказав, что я когда-нибудь вернусь.

– Хорошо. – Хью махнул рукой. – Ты найдешь Анни внизу у нового коровника, она кормит теленка, которого нужно отучить от коровы. Все, что мне остается, – пожелать тебе удачи и пообещать, что будем вспоминать тебя в своих молитвах.

Сэм нашел Анни Маккримон в коровнике на коленях, обнимающей за шею теленка, который еще плохо стоял на ногах. Она терпеливо пыталась заставить упрямое создание пить молоко из деревянного ведра, подвиг, который, казалось, был выше его понимания. Когда Сэм вошел в коровник, Анни не взглянула на него, даже когда вечернее солнце, светящее через открытую дверь, отбросило его длинную тень на нее и теленка. Постояв в дверях чуть больше минуты, Сэм громко откашлялся; теленок, перепугавшись, замотал головой, чуть не опрокинув ведро.

– Если ты пришел попрощаться, говори, и давай покончим с этим, Сэм Чишолм. Я пытаюсь научить теленка пить и не собираюсь торчать тут всю ночь.

Анни говорила, не поднимая головы, так и не увидев выражения лица первопроходца, которое изображало явное смятение.

– С чего ты взяла, что я пришел прощаться?

– Ты одет не для раскорчевки земли, Сэм… – И правда, на нем были штаны из мягкой оленьей кожи и куртка. – Кроме того, я видела, как ты подъехал к дому, ведя рядом неоседланного пони, нагруженного твоими пожитками.

– О! – В присутствии Анни Сэм часто не находил нужных слов, но сейчас он совсем смешался. – Я… я хотел увидеть тебя перед отъездом. Хотел увидеть тебя… специально, чтобы сказать, что когда-нибудь вернусь. Что я надеюсь… что найду тебя здесь, что ты не покинешь это место.

Сэм Чишолм, первопроходец, человек с гор, человек действия, был в сильном замешательстве. Потеряв всякую способность упорядочить свои мысли, он никак не мог облечь их в нужные слова.

Когда молчание стало уже невыносимым, он повернулся и пошел прочь походкой человека, жизнь которого зависела от того, насколько меньше шума он произведет.

– Сэм! Сэм Чишолм!

Он повернулся и увидел Анни в дверном проеме. Солнце освещало что-то похожее на слезы, но он был слишком далеко, чтобы разглядеть наверняка.

– Я буду здесь, когда ты вернешься, но не задерживайся слишком долго, слышишь?

Сэм кивнул головой.

– Слышу, Анни.

Земля, куда привел Сэм Чишолм семью Маккримонов, недолго оставалась за гранью цивилизации. Десятого августа тысяча восемьсот двадцать первого года Миссури был принят в Союз двадцать четвертым штатом, к тому времени общие земли были уже распроданы, а правительственные приказы уже вовсю начали функционировать.

Семья Маккримонов тяжелой работой отвоевала свой участок земли у непроходимых лесов, но к тому времени как Миссури стал штатом, Хью Маккримон твердо встал на ноги. Настолько, что, когда штат Миссури охватила депрессия, он смог скупить земли у менее удачливых фермеров и стать одним из самых влиятельных землевладельцев округа, не прекращая, однако, заботиться о землях, принадлежащих Сэму Чишолму.

В течение трех лет Роберт помогал Хью упрочить свою новую семью в Миссури. Тем временем вокруг них селились другие, и их число превышало те семьи, что уезжали, не выдержав трудностей. Вокруг происходили изменения в лучшую сторону: строились дороги, воздвигались церкви, открывались школы.

Известия о Сэме Чишолме время от времени просачивались на плато Озарк. Его видели на Севере, поблизости от канадской границы… на Западе, в землях, у которых еще не было названия – в Скалистых горах…

Каждое сообщение заставляло Роберта чувствовать все беспокойнее и беспокойнее. Он и Морна Росс решили между собой, что они когда-нибудь поженятся. Это было именно то, чего больше всего хотел его отец… но Роберт не был еще готов к этому. Они приехали в такую огромную страну, и молодому человеку хотелось осмотреться, попробовать себя. Наступил день, когда Роберт не мог больше скрывать своих намерений. Он сказал примолкшему семейству – и Морне, – что решил поехать на Запад, туда, куда держал путь Сэм Чишолм.

Позднее Роберт дал Морне торжественную клятву, что однажды приедет и женится на ней, и она, как Анни, пообещала в свою очередь, что будет ждать своего жениха. Однако ее томили грустные мысли, когда она глядела вслед удаляющемуся Роберту: увидит ли она его когда-нибудь снова.

И у Хью были подобные предчувствия, но он не попытался отговорить своего сына от этой затеи. Америка – огромная страна, восхитительная страна, и ее будущее зависело от таких вот молодых людей, как Роберт.

Несколько следующих лет Роберт Маккримон бродил по стране. Время от времени известия о нем достигали фермы в Миссури. Он добывал меха в Скалистых Горах, торговал ими в Санта-Фе, охотился с индейцами на Великой Равнине, был проводником в войсках, сражавшихся с индейцами на Севере…

В течение двух лет он сопровождал Сэма Чишолма и Джила Шерборна в их путешествиях по Скалистым Горам. Они были вместе, когда индейцы напали на их лагерь и Джил был предательски убит, когда попытался вести с ними переговоры. Смерть Джила потрясла Сэма и послужила причиной больших перемен в его жизни. Он оставался в лесах еще один год, его томило безразличие ко всему, что он раньше любил, и наконец он вернулся в Миссури, чтобы жениться на Анни Маккримон. В конце концов Сэм Чишолм поселился на земле, которая раньше принадлежала ему, и занялся фермерским хозяйством.

Ферма Чишолма на многие годы стала местом прибежища для его старых друзей, возвращающихся с Запада, и большинство из них приносили какую-нибудь весть от Роберта. Он где-то раздобыл волынку и на традиционных сборах охотников в горах играл шотландские мелодии.

Семь лет спустя, после того как он покинул дом Маккримонов в Озарке, Роберт вернулся, и некоторое время казалось, что свои скитания он благополучно закончил. Женившись на терпеливо дожидавшейся его Морне Росс, он купил себе собственную землю и усердно на ней трудился. Пока какой-то делец из Сент-Луиса не попросил его сопровождать тяжело груженный караван повозок по пути в Санта-Фе. Он предложил также Роберту нагрузить пару повозок товаром с его фермы, пообещав хорошую выручку по возвращении. Это было слишком выгодное предложение, чтобы от него отказаться.

Когда семь месяцев спустя Роберт вернулся в Миссури, у него появился сын, но не стало жены. Морна умерла родами, дав жизнь ребенку от мужчины, которого она дожидалась столько долгих лет. Ей к тому времени было уже двадцать семь.

Перед смертью Морна назвала ребенка Энди, в память о брате, которого она оставила в Шотландии. Малышу было только несколько недель, когда Роберт оставил его заботам Розы, самой младшей дочери Молли Брукс, и снова отправился на Запад.

Десять бурных лет Роберт Маккримон был членом целой армии свободных людей, которые бродили вдоль границ своей все расширяющейся страны, ведя жизнь, полную приключений.

Проведя год в мексиканской тюрьме за то, что осмелился ходатайствовать перед судом за группу американцев, которая поселилась в Техасе, в то время принадлежавшем мексиканцам, Роберт, выйдя на свободу, стал бороться за независимость штата Техас в рядах армии Сэма Хаустона. Когда генерал Санта-Анны и мексиканская армия потерпели поражение и независимость Техаса была завоевана, Роберт отправился на Север снова, и наконец его страсть к путешествиям была удовлетворена. Он возвращался в Миссури, к отцу, которого не видел десять лет, и сыну, которого он так и не успел узнать. Путь предстоял неблизкий, до холмов Озарка было очень далеко.

Путешествуя по слабо волнистым холмам, Роберт Маккримон оставил за спиной обретший вновь независимость штат Техас и вступил в штат Арканзас. Теперь ему нужно было двигаться на Запад. Он уже был на пути домой, но сначала решил навестить Бена Каллони, первопроходца, которого он встретил впервые много лет назад, когда Маккримоны только отправились в новую жизнь с Сэмом Чишолмом.

Бен также сражался за независимость Техаса и был ранен в битве при Сан-Джасинто, когда Сэм Хаустон и небольшой отряд разгромили мексиканскую армию и захватили Санта-Анну. Каллони отправили в армейский госпиталь у западной границы Арканзаса, и Роберт надеялся найти его полностью поправившимся.

Госпиталь был расположен в небольшом поселении, которое ютилось вокруг армейского форта, и жизнь там кипела вовсю, чего Роберт не ожидал. Казалось, вся армия Соединенных Штатов расположилась неподалеку, что же касается самого Бена Каллони, то он поправился от раны настолько, что уже мог сидеть в седле.

Когда пожилой первопроходец узнал Роберта, он издал клич, который напомнил Роберту об охотничьих сборах в горах на Северо-Западе, когда каждый вновь прибывший приветствовался подобным образом. Кавалерийские кони не привыкли к таким звукам, и на некоторое время среди перепуганных животных воцарилась суматоха.

– Ну, если моим больным глазам не мерещится, это ты, Боб, мой мальчик? Что ты тут делаешь? Я-то думал, что у Сэма Хаустона достаточно мозгов, чтобы назначить тебя министром чего-нибудь в своем новом штате.

– Сэм теперь где-то на Севере, лечит рану на ноге… но это здорово – увидеть тебя снова верхом. В последний раз тебя волокли, истекающего кровью, которой хватило бы на двоих.

– Из меня вылилось крови, которой хватило бы и на троих, если бы я не пригрозил застрелить этого чертова хирурга, который лечил меня. И пока я не смог добраться до виски, чтобы наполнить себя до краев. Вот тут-то мне стало лучше.

– Ну, сейчас ты выглядишь вполне сносно, – прокомментировал Роберт. – Но что тут происходит? Здесь достаточно солдат, чтобы захватить Мехико.

Бен Каллони презрительно плюнул в пыль меж передних копыт своего коня.

– Это почти что сражение, Боб, мой мальчик, – здесь могут ранить. Но все эти люди здесь только по собственному выбору. Они направляются на Восток в Теннесси и Джорджию с приказом сопровождать индейцев чероки на индейскую территорию. Переселяют, говорят, пятнадцать или шестнадцать тысяч, однако ни один из этих мальчишек-солдат не знает языка жестов, кроме одного – уложить индейскую скво на спину и раздвинуть ей ноги. Такая вот увеселительная прогулка.

– Наверняка они не собираются переселять стольких индейцев до конца года. Зима застанет их как раз до того, как они успеют выйти из Джорджии.

– Это ты понимаешь, я понимаю. Несомненно, некоторые мальчики из солдат тоже понимают, хотя Бог знает почему не придают этому значения. Приказы идут от генерала, который сидит где-нибудь в теплом месте в Вашингтоне. Эта армия вовсе не похожа на армию Сэма Хаустона, Боб, мальчик мой. Если Сэм и отдавал приказ, который не имел никакого смысла, всегда находился кто-то, кто был готов сообщить ему это. В этой же армии никто без разрешения не может и своей нужды справить.

Роберт уже почти не слушал презрительных слов первопроходца.

– Но в этом переходе на Запад будут участвовать не только мужчины. Также женщины и дети?

– Правильно, Боб, мой мальчик, и если с этими юнцами-сопровождающими не будет ни одного из нас, тех, кто хоть что-то понимает в индейцах и имеет представление о земле, куда они направляются и через которую идут, они потеряют половину индейцев.

Бен Каллони снова плюнул в пыль с еще большим презрением.

– Я не уверен, что правительство в Вашингтоне будет довольно, если они потеряют многих. Я, как ты знаешь, не большой любитель индейцев, но я и не из тех, кто их ненавидит, и черт меня подери, если дело идет к тому, что все они перемрут, я готов хоть что-то сделать, чтобы предотвратить это.

– Ты что, действительно думаешь, что в состоянии предотвратить то, что неизбежно случится?

– Я бы тогда не стал тратить своего времени на это чертовски глупое путешествие, если бы не верил, Боб, мой мальчик. Ты тоже можешь пойти со мной, если решишь.

Только теперь Роберт понял, как легко он попался в ловушку, которую ему расставил первопроходец.

– Может быть, армейские не захотят, чтобы с ними шли люди, подобные нам.

– А вот на это мне плевать, Боб, мальчик мой, да и тебе тоже, если я в тебе не ошибаюсь. К тому же все эти офицеры не такие уж плохие люди, несмотря на то, что я тебе тут порассказал. Они знают, что у них возникнут проблемы, и они совсем не хотят, чтобы женщины и дети умирали по пути. Насколько мне известно, я – единственный человек, который может хоть как-то объясняться с индейцами, но ведь я не смогу общаться с ними со всеми. Они ведь растянутся по дороге на пару сотен миль.

Пока мужчины беседовали таким образом, солдаты построились в ряды, отдаленно напоминающие колонну, и один из офицеров позвал Бена.

Дав понять жестом руки, что он слышал, Бен последний раз обратился к Роберту:

– Я знаю, что тебе не терпится попасть домой, чтобы увидеть сына, Боб, мальчик мой, но ведь в Джорджии и Теннесси есть тоже люди с детьми. Я знаю чероки. Они неплохой народ, то же самое тебе сказал бы Сэм Хаустон. Они заботились о нем, когда ему приходилось худо, так худо, как не было ни одному человеку. Когда они поставили его на ноги, то снова отправили его в мир, чтобы сражаться за свободу Техаса. И мне они тоже помогли. Я больше, правда, не собираюсь воевать, но пока я могу дышать, я не хочу смотреть, как умирают чероки.

Солдаты уже двинулись в путь, и конь Бена нетерпеливо прядал ушами и переступал копытами, явно стремясь за колонной. Животное сделало целый круг, пока Бен подчинил его своей власти.

– Ну что же ты решил, Боб, мальчик мой? Ты ведь пойдешь со мной и сделаешь все, что можешь, для индейцев чероки, ведь так?

Роберт Маккримон доехал с Беном Каллони до города Колхаун в горах Аппалачи штата Теннесси. Здесь почти тринадцать тысяч индейцев чероки содержались в загонах, как скот. Условия для них совершенно не отвечали элементарным санитарным требованиям и предвещали несчастья на долгом пути, которое им предстояло пройти.

Военные, которые сопровождали индейцев, перекладывали вину за задержку на вождей племени. Большинство из них отправилось в Вашингтон, тщетно пытаясь добиться отмены приказа о переселении. Их аргументом, и достаточно сильным, было то, что это племя было оседлым, со своими домами, фермерскими хозяйствами, и они считали своей собственностью большое количество земель.

В отличие от многих других индейских племен, чероки уже давно приспособились к образу жизни белых людей. И к тому же многие их мужчины и женщины были связаны узами брака с белыми американцами.

К несчастью, чероки оказались жертвами самого несправедливого захвата земель, в истории молодого государства Соединенных Штатов Америки, и их переселение было частью мечты всей жизни бывшего президента Эндрю Джексона, а он еще обладал сильной властью. Миссия вождей в Вашингтоне заранее была обречена на неудачу.

Хотя Роберт нашел условия в лагере устрашающими, худшее было впереди. Он оставил Бена Каллони и объезжал вокруг различных «загонов», когда пригнали пешком партию растрепанных индейцев. Их гнали перед собой всадники из добровольцев, которые, казалось, были сильно не в духе.

У всех мужчин этой партии были связаны руки, а у некоторых на голове и лице зияли безобразные раны. Роберт заметил, что и некоторые женщины тоже были растрепаны и избиты до крови, и одна из них особенно привлекла его внимание. Высокая, она шла босиком по пыльной дороге с таким достоинством, что даже следы побоев на лице не умаляли его.

Когда Роберт попытался приблизиться к прибывшей партии, один из сержантов-добровольцев преградил ему путь, сказав:

– Интересно, куда это ты идешь?

– Поговорить с этими индейцами. Некоторым из них, наверно, нужен врач.

– Это тебя не касается. Они беглые, скрывались в Туманных Горах. Капитан сказал, что к ним не велено никого подпускать. Они – нарушители порядка.

Кое-кто из приятелей сержанта стали собираться вокруг них, и тут уж было не до смеха. Годы жизни в горах научили Роберта тщательно взвешивать все свои поступки, а в данный момент ситуация складывалась явно не в его пользу.

Пожав плечами, он сказал:

– Я полагаю, это вам нужно из-за них беспокоиться, а не мне. – И отъехал с полным безразличием на лице, на самом деле внимательно отметив группу индейцев, к которой присоединили беглецов.

Тринадцать тысяч чероки, которых вели в Колхаун, были разделены на тринадцать групп, каждую из которых охраняли солдаты, количество которых соответствовало по крайней мере половине численности индейцев.

Позднее, вечером, Роберт все еще помнил об индейцах-пленниках, которых пригнали добровольцы из Теннесси. Одно лицо навсегда врезалось ему в память – лицо девушки, все избитое до синяков. Решив разузнать, что произошло с ними, он пришел в ту группу, к которой присоединили беглецов. К своему удивлению, он нашел там проповедника индейцев чероки. Проповедник вел молитвенное собрание, и Роберт дожидался конечного «Аминь!», прежде чем спросить на индейском наречии – все ли в порядке с индейцами, которых привели в эту группу днем.

– Это вас не касается, – ответил проповедник на прекрасном английском.

– Я приехал с Беном Каллони в качестве переводчика – хотя, кажется, во мне нет никакой нужды, – объяснил Роберт. – Я видел, как солдаты привели нескольких пленников, но они были не более разговорчивы, чем вы.

– Простите. – Проповедник вдруг переменил отношение к нему. Протянув руку, он представился: – Элайя Браун. Я был священником в баптистской церкви в Эчоте, пока правительство Эндрю Джексона не решило переселить нас на Запад. Если бы я знал, что вы – друг Бена Каллони, я бы вел себя иначе. Он хороший друг моему народу.

Проповедник провел рукой по лицу.

– Я слишком долго был зол, священнослужителю не пристало испытывать такие чувства. Сегодня мой гнев еще больше усилился, когда добровольцы из Теннесси привели наших людей из Туманных Гор.

– Они привели чероки, которые решили остаться там, где жили. Я понимаю: для них уйти с насиженных мест нелегко.

– Добровольцам не следовало бы идти в горы. Они поймали троих молодых мужчин-индейцев, которых обвинили в войне против поселенцев, и пригрозили их повесить, если остальные окажут сопротивление. Это большая семья, и они пожертвовали собой, чтобы спасти своих мужчин, но добровольцы все-таки повесили их. К тому времени, когда молодые женщины добрались до этих мест, они уже жалели, что их не повесили тоже. А ведь нашим людям говорили, что о них будут заботиться в этом долгом путешествии за тысячу миль. Сколько из нас доберется до этих новых земель живыми?

Роберт не сомневался, что проповедник рассказал ему правду. Он и сам подозревал, что здесь что-то нечисто, когда сержант добровольцев из Теннесси не разрешил ему поговорить с чероки.

– Как имя офицера, который отвечает за переселение?

– Генерал-майор Скотт, но он сейчас у пристани, наблюдает за переправой первых чероки через реку.

Пристань Хантер была на реке Теннесси, за сто миль отсюда, если идти по извилистой горной дороге.

– Могу я поговорить с кем-нибудь из людей, которых поймали в Туманных горах?

– Чего вы добиваетесь? Что сделано, то сделано…

– Между этим местом и индейской территорией лежат сотни миль, и постепенно такие злодеяния войдут в привычку, если не положить вовремя этому конец – и сразу же. Но перед тем, как я решу, что делать, я хочу услышать из первых уст о том, что произошло.

– Зачем вам вмешиваться во все это? Добровольцы – это ведь ваши люди. Мы же – просто индейцы.

Роберт Маккримон и сам задавал себе тот же вопрос. Неужели только из-за лица хорошенькой девушки-индианки, которое было сплошным синяком и которое он никак не мог забыть? О нет, другие воспоминания нахлынули на него.

– Священник, я не из штата Теннесси. Я родился на земле, которая зовется Шотландией, за тысячи миль отсюда. Много лет назад другая страна провозгласила право управлять Шотландией, и еще мальчиком я разговаривал с теми, кто проиграл тогда последнюю битву за ее независимость. Мне рассказывали, что тогда люди страдали так же, как теперь страдают индейские мужчины и женщины. А потом моей семье и многим таким же, как и мы, сказали, чтобы мы уезжали куда-нибудь, потому что наша земля понадобилась под пастбища для овец. Многие не хотели уезжать, но они их вынуждали – точно так же, как и ваш народ. Очень много народу просто погибло, как, например, семья моей жены. Многих принудили уехать из страны. Вот почему я сам теперь в Америке.

Роберт не привык так много говорить, а уж тем более анализировать свои чувства.

– Возможно, это вам кое-что объяснит, почему я лезу в ваши дела, священник Браун. И одно я знаю с уверенностью – мне не нравится, когда с народом обращаются подобным образом. Но все равно, я привык все взвесить и проверить оружие, прежде чем ввязаться в драку.

– Понимаю. – Священник Браун положил руку на плечо Роберта, выражая таким образом свою симпатию. – Пожалуй, я могу познакомить вас с кем-нибудь из пострадавших, чтобы рассеять все ваши сомнения.

Солдатам, охранявшим чероки, было приказано не позволять, чтобы индейцы покидали свой загон, но индейский проповедник и Роберт вошли туда беспрепятственно.

Группа беглецов была там, а когда священник негромко позвал: «Нэнси!», девушка с синяком на лице подняла голову в ответ на его зов.

– Нэнси, это Роберт Маккримон. Он хочет помочь нам, но сначала ему необходимо узнать из первых рук, что случилось с тобой и другими, когда вы сдались добровольцам.

– Все очень просто… но ведь и мы все очень простые люди, если до сих пор верим тому, что говорят нам белые. Нам сказали, что, если мы не сдадимся, добровольцы повесят моего брата и еще двоих моих родственников. Мы сдались, но сержант все же повесил их. Он сказал, что нас и так много в холмах, а пусть другие знают, что он человек дела. Вы хотите нам помочь, сержант тоже так говорил.

Нэнси повернулась к Роберту, чтобы показать свой синяк, осторожно коснувшись его кончиком пальца.

– Вот что случилось, когда я ответила, что не нуждаюсь в его помощи. Он сказал, что я слишком много о себе понимаю, для индейской девушки. Когда я его ударила, он позвал еще двоих своих товарищей, которые держали меня, когда он мне «помогал». А потом он держал меня, когда те другие мне «помогали». Я надеюсь, вы простите меня, что я не слишком радуюсь, когда вы тоже предлагаете мне «помочь».

Роберт почувствовал глубокое омерзение, и это чувство было для него внове. Ему доводилось видеть женщин, испытавших на себе насилие. Конечно, многие первопроходцы считали само собой разумеющимся то, что если они неожиданно встречались с небольшой группой недружелюбных индейцев, то убивали мужчин и насиловали женщин. Многие индейцы точно так же поступали с белыми женщинами. Но, слушая то, что пришлось перенести этой очевидно хорошо образованной девушке из племени чероки от рук добровольцев из Теннесси, Роберт испытал давно забытые чувства. Пробормотав совершенно невпопад какие-то замечания, он сбежал. На обратном пути случайно натолкнулся на индейского священника.

– Я вижу, вы поверили истории Нэнси?

– Я догадывался о том, что с ней произошло, когда ее вели вместе с другими. Где она научилась так хорошо говорить по-английски?

– В интернате на Востоке. Отец Нэнси – один из вождей, которые находятся сейчас в Вашингтоне, пытаясь остановить переселение. У него обширные владения в Туманных Горах.

– Жаль, что он не взял ее с собой, – и еще своего сына, которого убили.

– Я боюсь, что смерть станет привычной на пути к новым землям, если нас застанет зима. Что же вы теперь собираетесь предпринять?

– Я собираюсь потолковать с Беном, а потом найду этого генерал-майора Скотта. Если он такой же, как и другие офицеры, которых мне приходилось знать, он сделает все, что только может, чтобы помочь вашим людям, или по крайней мере я ручаюсь, что он не избежит ответственности, притворяясь, что ничего не знал.

Генерал-майор Уинфилд Скотт не походил ни на одного офицера, которого прежде знал Роберт. Гигант ростом шесть футов пять дюймов, генерал был личностью под стать своему росту. Ветеран войны тысяча восемьсот двенадцатого года между Соединенными Штатами и Англией, он выиграл несколько заметных сражений у Ниагарского водопада. Ему приписывали заслуги в том, что он не дал англичанам пересечь слабо охраняемую границу и занять самые северные штаты Америки.

Совсем недавно генерал Скотт снова был на канадской границе, не давая перейти ее плохо организованным добровольцам. Эта задача еще не была выполнена полностью, а генералу уже пришлось, не без добавочной ответственности, стать во главе переселения индейцев чероки.

Бен Каллони служил разведчиком у генерала во время войны тысяча восемьсот двенадцатого года, и его имя стало волшебным ключом, который гарантировал Роберту разговор с генералом. И вправду, генерал восхищался такими людьми как Роберт и Бен, которые бродили далеко за границами Соединенных Штатов, полагаясь на собственную изобретательность и находчивость, чтобы выжить. После нескольких вопросов генерал пригласил Роберта присоединиться к обеду в тот же вечер.

К большому удивлению Роберта, обед проходил не за общим офицерским столом, в компании подчиненных генерала, а в его палатке неподалеку от реки, и обслуживали генерала пара рабов, которых дал на время генералу местный землевладелец.

– Я подумал, что так будет лучше, – объяснил огромный военный, – не все мои подчиненные согласны с тем, как я организовал переселение. До Вашингтона добрались слухи, что я слишком мягок с индейцами чероки. Кроме того, я родился и вырос в Вирджинии. Мне удобней в палатке.

– Те, кто критикует вас за мягкое обращение с индейцами, отказались бы от своих слов, если бы видели тех нескольких чероки, которых привели в загон, как пленников, – и Роберт пересказал Уинфилду Скотту историю, которую поведала ему Нэнси.

– Черт бы побрал этих добровольцев! – Генерал-майор вскочил на нога. – Как же, черт побери, я и мои офицеры смогут поддерживать дисциплину, если нам дают солдат, которые не могут даже правильно написать слово, не говоря уже о том, чтобы сделать выводы из прочитанного.

Встав из-за стола, генерал порылся в кипе бумаг, вытащил одну из них и бросил через стол прямо к тарелке Роберта.

– Вот ведь, кажется, совсем просто, не так ли? Я разослал этот приказ четыре месяца назад. Я думал, что даже самому глупому будет понятно, в чем он заключается.

Датированный семнадцатым мая тысяча восемьсот тридцать восьмого года, приказ гласил:

«Чероки, судя по их успехам на пути к цивилизации и христианству, являются одним из наиболее замечательных племен индейцев, живущих на территории Соединенных Штатов. Из тринадцати тысяч этих людей, которые в настоящее время должны переселиться (и время, в течение которого добровольное переселение должно произойти, истечет к двадцать третьему числу сего месяца), понятно, что четыре пятых окажут сопротивление или же будут повиноваться с явной неохотой. В таких случаях войскам следует окружить всю территорию, где они поселялись, и перевести или перегнать пленников семьями либо к портам Росс или Хантер, где они попадут в руки суперинтенданту по делам переселения индейцев чероки.