Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

– Я думаю, цемент и сам о себе позаботится.

– Позаботится? – Пенроуз уставился на меня так, словно я осчастливил его божественным откровением. Он проглотил канапе, взял из моей руки стакан вина и осушил его одним глотком. – Прекрасно, вот и позавтракали. Давайте-ка прокатимся над Грасом. В горном воздухе мне лучше думается…

Первые признаки мятежа были налицо, но проявились они совсем не так, как предполагал Уайльдер Пенроуз. Мы ехали к Грасу, а он все время поглядывал в зеркало заднего вида – не следят ли за нами. Уколы прошедших нескольких недель, пусть и булавочные – художества на стенах, изуродованные машины в гаражах «Эдем-Олимпии», – но все же оказались чувствительными даже для толстой шкуры корпоративного слона.

Приятно было хоть раз видеть Пенроуза в роли преследуемого. Как и предсказывала Франсес, «ратиссажи» стали еще более ожесточенными, но рано или поздно жертвы должны же дать отпор своим обидчикам. Настанет день, и обитатели иммигрантских кварталов объединятся, загонят в угол лечебный класс директоров и подержат там, пока не прибудут телевизионщики со своими камерами. Тогда вся их конспирация полетит к чертям, и появятся свидетели: шоферские вдовы, девочки из приюта, избитые проститутки, униженные рабочие-арабы.

И тем не менее я против воли восхищался Пенроузом и стержневой истиной его смелой, хотя и безумной мечты. Я ненавидел насилие, но помнил жестокие издевательства над новичками в летной школе Королевских ВВС и то, как мы все заряжались от них. Мы не заходили дальше этих дедовских трепок по отношению к нашим пленникам – таковы были жестокие, но необходимые радости войны. В «Эдем-Олимпии» психопатия реабилитировалась, возвращалась в каждодневную жизнь, как перековавшийся преступник.

Несмотря на все свои успехи, последние два месяца, со времени смерти Цандера, Пенроуз чувствовал себя не в своей тарелке. Нередко, когда мы играли в шахматы около бассейна, он заканчивал игру, сбивая с доски фигуры. Обдумывая ход, он вдруг вставал из-за столика и начинал расхаживать по теннисному корту, а потом, так и не сказав ни слова, направлялся к своей машине. Временами его, казалось, охватывало сомнение в том, что он выдержит испытание, которым станет для его дарований «Эдем II», и тогда он начинал искать еще более радикальные средства.

Мы поднимались все выше и выше в горы над Грасом, и вдруг он похлопал меня по руке и улыбнулся заговорщицкой улыбкой, которая обычно предназначалась официанткам и персоналу заправочных станций, заслужившим его одобрение. Он показал на тахометр, стрелка которого подрагивала в красной зоне:

– Чувствуете эту мощь? Когда мне наскучит, можете подержать руль.

– Только пока вы жмете на педали.

– Кому это нужно – жать на педали? Неужели я вас ничему не научил? – Он стукнул рукой по баранке. – Эти рекламные самолеты… испортили спектакль.

– Никто этого и не заметил. Все были рады возможности вернуться на рабочие места. Распродажа кухонной утвари, каких-то подержанных машин…

– Вы ошибаетесь, Пол. – Пенроуз указал на щит, рекламирующий новый спрей для волос. – Вот в этом все дело. Реальность – это всегда угроза. Меня не беспокоит никакая конкурирующая идеология – такой просто не может быть. Но вот все эти рекламы аквапарков и бассейнов… вот где настоящий враг. Они подрывают основы. Вероятно, Франсес все это и организовала.

– Зачем ей это нужно?

– Чтобы вывести меня из равновесия. Она никак не может угомониться. Вы это знаете, Пол. Она считает себя мятежницей, не понимая, что на самом деле «Эдем-Олимпия» – величайший из всех мятежей.

Франсес не одобрила бы того, что я позволил Пенроузу подвезти меня. Теперь мы встречались редко, и она не делилась со мной своими планами разоблачить «Эдем-Олимпию». Проведенный вместе час у маяка в Ле-Гарупе был прощальным. Она попыталась снова использовать меня, рассчитывая, что я потеряю голову и по-настоящему ополчусь против «Эдем-Олимпии», но и у меня не было перед ней никаких обязательств. Мы встретились, чтобы пообедать вместе на Вье-Пор, и я сказал ей, что пытаюсь втереться в доверие к Пенроузу. Она кивнула, закурила сигарету и принялась разглядывать арабские яхты.

Протест в виде граффити и разбитых камер наблюдения казался слишком уж ребяческим, чтобы быть делом ее рук. Таинственные иероглифы, начертанные аэрозольными баллончиками на ветровых стеклах автомобилей, напоминали хулиганство малолеток, и их быстренько смывали хозяйственные команды. Однако дух мятежа смыть было затруднительно.

Как это ни странно, но одной из первых жертв стал я. За три дня до церемонии закладки первого камня второго «Эдема» мой «ягуар» был здорово покалечен. Вандалы прокололи покрышки и порезали шланги, вырвали рукоятку переключения передач. На мистера Ясуду это произвело такое сильное впечатление, что он официально поздравил меня, а его жена отвешивала поклоны в трех шагах позади, считая, будто «ягуар» принимал героическое участие в очередном «ратиссаже» масштаба Пирл-Харбора.

Но я больше не участвовал в мероприятиях боулинг-клубов, дистанцируясь от тайной жизни бизнес-парка. Из моей постели Алисы я переехал в комнату для горничной, откуда открывался вид на теннисный корт. Я ничего не сказал Джейн о трагической гибели Дэвида Гринвуда, о том, как ее бывший любовник умер в пароксизме отвращения к себе. Просыпаясь ночью, я иногда заглядывал в спальню Джейн и смотрел, как она спит с размазанной по губам помадой – следом поцелуя Симоны; молодая женщина, которую я любил и однажды, может быть, полюблю снова.

Мы остановились на обзорной платформе в Коль-дю-Пилон в нескольких милях за Грасом – оттуда открывался сумасшедший вид на долину Вар. Пенроуз набрал в свои огромные легкие побольше холодного воздуха и задержал дыхание, словно для того, чтобы его перенасыщенный кислородом мозг смог охватить все возможности, открытые перед ним в его новом царстве.

– Впечатляет, правда? Временами просто чувствуешь ветер истории в своих крыльях. Вы видели, как вылупляется из яйца будущее. Гринвичский меридиан этого тысячелетия проходит через «Эдем-Олимпию».

– И тем не менее нам пора возвращаться в Лондон. Мне нужно убедить в этом Джейн.

– Но зачем? – Пенроуз повернулся спиной к солнцу и все свое профессиональное обаяние сосредоточил на мне, словно я признался ему в клептомании или ночном недержании мочи. – «Эдем-два» – это единственное будущее, какое у нас есть.

– Это будущее не для меня.

– Мы найдем вам работу. Вы сможете возглавить для нас издательский дом, выпускать ежемесячный журнал.

– Спасибо. Но сейчас все так неопределенно. Я бы не стал сейчас рисковать.

– Вам и не нужно рисковать. Вы с Джейн в безопасности, ведь вы с нами.

– Вместе с этими сотнями новых директоров, которые скоро прибывают в «Эдем-два»? Преступность вот-вот захлестнет вас.

– Пол, преступность нас уже захлестнула. Она называется потребительским капитализмом. Дружище, я же не прошу вас испражниться на триколор. Без небольших социальных издержек все равно никуда, но мы же компенсируем жертвам их потери.

– Жертвам вроде Цандера?

– Это был несчастный случай.

– Уайльдер, я видел все своими глазами. Это было убийство. – Я понизил голос – два пожилых китайца вышли из машины, направились к нам и встали рядом, опершись на перила. – Он знал о педофилии, об ограблениях ювелирных магазинов и о задушенных проститутках… Мне нужно было все сообщить полиции.

– Они же к вам приходили. И вы вполне благоразумно промолчали. – Пенроуз поднял свой сильный подбородок к солнцу. – Кто сказал вам о педофилах – Гальдер?

– Нет, не Гальдер.

– Замечательно. Он слишком честолюбив, а потому предан нам. Мы о нем очень высокого мнения.

– Это хорошо. Не нужно бы Алену Делажу играть с ним.

– А он играет? Это неприятно. Я скажу ему, пусть найдет какую-нибудь другую группу убогих, скажем, английских туристов. Если вам об этом сказал не Гальдер, то кто? Франсес Баринг?

– Ничего она мне не говорила.

– Вы проводите с ней много времени. Должна же она о чем-то говорить. У нее всегда были друзья за стенами «Эдем-Олимпии» – красивая женщина из отдела управления имуществом, посещающая многих богатейших людей. Некоторым из них не терпится наточить топоры, и у них влиятельные связи в Париже и Брюсселе.

– Она ни о чем таком со мной не говорила. И потом, ей ничего не известно.

– Ей известно больше, чем вы думаете. Я беспокоюсь за Франсес. Для нее часы остановились двадцать восьмого мая…

Он замолчал, услышав донесшееся из долины внизу жужжание рекламного самолета, потом выбросил вперед руку, пытаясь схватить миниатюрный аэроплан – не больше мошки по сравнению с его вытянутой рукой.

– Эти самолеты. Они вас не раздражают, Пол? Как и все эти новоявленные вандалы с баллончиками в «Эдем-Олимпии». Офисное здание стоит пятьдесят миллионов долларов, а всего несколько граммов краски превращают его в какие-то трущобы третьего мира.

– Когда откроется «Эдем-два», проблем у вас поприбавится.

– Вы правы. Это задача колоссальной трудности. Но мы не можем останавливаться. Лечебные классы вам не по душе, но они оправдывают себя.

– Пока. Слишком многие знают, что с наступлением темноты в «Эдем-Олимпии» творятся нехорошие вещи. Рано или поздно, но власти вмешаются.

– Конечно, вмешаются. Нам приходится рисковать. – Пенроуз взял меня за руку, пододвигая ближе к перилам. Он обильно вспотел во время воздушного протеста в «Эдеме II», и теперь на ветру от его влажной рубашки исходил неприятный запах беспокойства и разочарования. – Я не хочу, чтобы вы волновались, Пол. Забудьте о возвращении в Лондон. Вы нужны мне здесь – вы один из немногих людей, кому я могу доверять. Вы знаете всю правду о том, что мы делаем, поэтому-то вы и не выдали лечебную программу.

– Я наблюдатель. Франсес говорит, что для «Эдем-Олимпии» я слишком туп и нормален.

– Нормален? Сколько копий было сломано в попытках определить, что же это значит. Осторожнее, мы с вами находимся в мире, где быть нормальным опасно. Чрезвычайные задачи требуют чрезвычайных решений. Кстати, нужды в лечебных классах в настоящее время нет. Мы их приостанавливаем.

– Вы уверены? – Небрежный тон Пенроуза удивил меня. – Почему? Они что – выходят из-под контроля?

– Нет. Но с появлением «Эдема-два» все меняется. Что было хорошо для малой группы профессиональной элиты, неприменимо к огромной популяции. В «Эдеме-два» будут работать двадцать тысяч человек. Я не хочу спровоцировать расовую войну – или пока не хочу. Этот «зеленый» пилот был предупреждением. И потом, нам ведь нужно смотреть вперед. Скоро должна начаться битва титанов – борьба за выживание между конкурирующими психопатиями. Сегодня все продается – даже у человеческой души есть штрих-код. Нами управляют чудные потребительские мотивы, странные всплески культуры развлечений, массовые паранойи, связанные с новыми болезнями, которые на самом деле являются религиозными поветриями. Как объять все это? Возможно, нам придется сыграть на глубоко укоренившихся мазохистских потребностях, встроенных в человеческое чувство иерархии. Нацистская Германия и канувший в Лету Советский Союз были садистскими обществами палачей и добровольных жертв. Людям больше не нужны враги – в новом тысячелетии они мечтают о том, чтобы стать жертвами. Освободить их могут только их психопатии…

Он осторожно спускался по дороге к Грасу и, позволяя другим машинам обгонять нас, делал отмашку рукой. Он казался уставшим, но умиротворенным. Я понял, что он провел частный эксперимент, взойдя на вершину и предложив себе царства новой земли ^{95} . Он принял предложение и уже разрабатывал стратегию использования тех колоссальных возможностей, которые таил в себе «Эдем II».

Когда мы оказались в «Эдем-Олимпии», он даже не обратил внимания на новые художества, разукрасившие стеклянные двери административного здания.

Он высадил меня у дома, и, когда я выходил из машины, ухватил за руку.

– Я рад, что вы пришли, Пол. Вы мне здорово помогли.

– Хотел бы думать, что нет.

– Вы бы могли сделать для меня еще один пустячок. Меня беспокоит Франсес. Пропали кое-какие из моих медицинских документов.

– Видеокассеты?

– Именно. Это строго конфиденциальные материалы. Мы бы не хотели, чтобы они попали не в те руки. Скажите Франсес, что мы сворачиваем лечебные программы.

– Ее это порадует.

– Отлично. Когда вы с ней встречаетесь?

– Сегодня вечером. Я заеду за ней в Марина-Бе-дез-Анж. На нее это произведет впечатление.

– Пригласите ее куда-нибудь пообедать. Объясните, что на сворачивание программы уйдет какое-то время. Она одержима Дэвидом Гринвудом, и больше для нее ничего не существует. Для нас это опасно.

– Разумно. Ведь она любила Дэвида.

– И я тоже его любил. – Улыбка сползла с лица Пенроуза. Он уставился на свои руки, потом закатал повыше рукава и показал шрамы на предплечьях. – Я не преувеличиваю. Ведь я обязан ему жизнью.

– Вы вместе с Берту были в списке намеченных целей. Если бы вы попались ему на глаза, он бы вас убил.

– Я попался ему на глаза. Я не говорил вам об этом. – Пенроуз кивнул самому себе. – Он пристрелил Берту через стеклянную дверь, шагнул внутрь и увидел меня в крови на полу коридора. Я все еще помню его глаза. Знаете, в них не было и намека на безумие.

– Почему же он вас не убил? Ведь он явно собирался. Вы были архитектором всего, что он ненавидел.

– Я знаю. – Пенроуз вцепился в баранку, прислушиваясь к хрипловатому сопению своего спортивного автомобиля. – Мне эта мысль с тех самых пор не дает покоя. Он хотел, чтобы я видел, что сотворил. На несколько мгновений он был абсолютно в здравом уме…

Глава 39
Новый фольклор

Прислоненный к подушке компакт-диск-плеер голосил «Сурабайя Джонни» Курта Вайля ^{96} . Джейн бродила по спальне – жутковатая фигура в покрытом блестками малиновом мини-платье и туфлях на высоких плоских каблуках. Над ее лбом поднимался покрытый лаком пук курчавых черных волос, некое ностальгическое подобие панковского гребня, из-под которого смотрели накрашенные глаза. Мазок помады на губах напоминал открытую рану.

Восхищаясь ее запасом жизненных сил и куражом, я нашел себе место и присел среди разбросанного нижнего белья. Лицо ее от утомления и петидина огрубело, и ей можно было дать лет на десять больше, чем той молодой женщине, которая привезла меня в Канны.

– Джейн, мне нравится, как ты одета. Прекрасно выглядишь… я бы сказал – по-декадентски, если бы это выражение не было таким старомодным.

– Вульгарно. – Она вильнула бедром и поднесла к моим глазам пальцы с пунцового цвета ногтями. – Мисс Веймар двадцать седьмого года.

– Делажам понравится. Ты с ними идешь?

– Жизнь полна развлечений. – Она принялась подпрыгивать и вертеть задницей, споткнулась о пару высоких сапог. – Черт, в этой комнате слишком много ног. Где мой джин?

– У телефона. – На прикроватном столике стоял полный стакан. – Оставь лучше на потом.

– Врач здесь я. – Ее качнуло, и она улыбнулась, словно узнав меня в другом углу шумной комнаты. – Не волнуйся, Пол. Вместительность человеческого тела по отношению к болеутоляющим практически безгранична.

– И сильно у тебя болит?

– Вообще не болит. Замечательно, правда? Доктор Джейн на страже.

– Я надеюсь, за рулем будет сидеть не доктор Джейн? Куда они хотят тебя везти?

– Обед в… каком-то жутко фешенебельном местечке. Они будут делать вид, что я poule [35]35
  Зд.: шлюшка (фр.)


[Закрыть], которую они подобрали на улице. Потом будет костюмированная вечеринка на открытом воздухе.

– А ты там будешь присутствовать в качестве?..

– Догадайся.

Она принялась изображать обольстительницу, уселась ко мне на колени и увильнула, как только я попытался ее обнять – на моих ладонях только и осталось, что головокружительное прикосновение шелка и тела.

– Ну и как прошла закладка первого камня?

– Впечатляюще. Собралась вся верхушка. Самолет, тащивший зеленое знамя, сбросил на нас маленькую бомбу.

– Как смешно. И как грустно. «Эдем-Олимпию» ничто не может остановить. Уайльдер, наверно, был зол, как черт.

– Ему это немного испортило настроение. Фаза освоения Дикого Запада закончилась. Жизнь здесь станет гораздо спокойнее. Может, у тебя тогда появится возможность взять отпуск подольше?

– Пол… – Джейн бросила на меня взгляд в зеркало, сочувственный, но чужой, словно мать, смотрящая на умственно неполноценного ребенка. – Вернуться в Лондон? Зачем? Чтобы работать в каком-нибудь оздоровительном центре в Клапаме?

– Ну, зачем же так? Мы снова будем вместе.

– Я нужна здесь. Проект расширяется.

– Прекрасно. Но ты им нужна для других вещей.

– Каких? – Джейн выключила плеер. – Продавать украденные лекарства? Делать обрезания женам богатых суданцев?

– С такими вещами они не связываются. Они гораздо утонченнее.

– Пол, когда речь идет о наркотиках и сексе, всю утонченность как рукой снимает. – Она подошла ко мне и прижала ладони к моим щекам. – Ты здесь засиделся. Возьми с собой в Лондон Франсес. Теперь наступил мой черед летать…

Я смотрел, как она роется в ящике, как вытаскивает самую свою аляповатую сумочку. Перед уходом она энергично обняла меня. Я поморщился от такого фальшивого проявления любви, а она посмотрела на меня с неожиданным участием.

– Пол, у тебя коленка опять побаливает? Начни снова принимать лекарство. Ты, когда принимал, был веселее.

– В том-то все и дело.

– Ты сегодня встречаешься с Франсес?

– Мы обедаем в «Тету». Есть хорошие новости, нужно отпраздновать.

– Передай ей привет. И возьми мою машину. Жаль «ягуара». Повсюду эти граффити. Ален считает, что в «Эдем-Олимпию» стали проникать не те люди.

Позднее в «пежо» на шоссе «эр-эн-семь» по пути в Вильнев-Лубе я, прислушиваясь к отзвукам голоса Лотты Леньи ^{97} у меня в ушах, вспомнил совет Джейн. С Франсес Баринг или без нее, но скоро я вернусь в Лондон. Когда «Эдем II» покроет своими парками и искусственными озерами долину Вар, будущее станет более прозаичным. Свертывание лечебной программы Пенроуза означало поражение для него и победу для окружающего мира, в котором процветают неотвратимая реальность подковерных интриг и персональных директорских туалетов, относительности положения и успеха. После долгого дня в «Эдеме II» сама идея психопатии покажется причудливой – почти фольклорной.

Глава 40
Камера в спальной

– Франсес, у меня хорошие новости…

Открыв дверь запасными ключами, я вошел в квартиру в Марина-Бе-дез-Анж. Стандартная лампочка в холле высвечивала кипу финансовых журналов, но все другие комнаты были погружены в темноту. На столике у входа лежали на серебряном подносе ее ключи от машины. Я открыл дверь в кухню и уловил странный запах – смесь дешевых лосьонов после бритья, которая казалась почти знакомой.

– Франсес? Я заказал столик в «Тету».

Неужели она занималась любовью с кем-то другим – может быть, с «зеленым» летчиком, организовавшим демонстрацию протеста? В моем воображении возникла картинка: она лежит голая рядом со своим любовником, оба от смущения впали в ступор, мужчина шарит под кроватью в поисках своих туфель и наконец достает одну из моих потерянных сандалий.

Я осторожно отворил дверь. Франсес спала, лежа поперек подушек, рука ее была выпростана, как у ребенка. В свете, проникавшем в спальню с ближайшего балкона, я увидел ее белые зубы, обнажившиеся в сонной улыбке. Из ванной доносились звуки душа – мягкое журчание, похожее на далекий дождь.

Стараясь не разбудить ее, я вошел в темную комнату, сел рядом с ней на кровать, стараясь, чтобы матрац не просел под моим весом. Моя рука коснулась льняной простыни, отдернулась, нащупав что-то влажное. Пропитанный чем-то пододеяльник еще хранил тепло, словно на него пролили жирный суп.

– Франсес?..

Ее глаза были открыты, но зрачки смотрели в никуда. Луч ле-гарупского маяка прошелся по фасаду дома, и я увидел исцарапанное лицо Франсес, открытый рот с поломанными зубами и кровь на ее лбу. Луч скользнул по ее глазам, на мгновение оживив их, – так свет фар проезжающего автомобиля проникает в окна заброшенного дома.

– Господи… Боже мой… – Я нащупал выключатель прикроватной лампочки, щелкнул им, но лампа была вывернута. Я поднялся с кровати, пошел к двери, пытаясь на ощупь найти на стене выключатель.

Чья-то рука ухватила мое запястье и прижала пальцы к стене. Из холла возникла стройная, атлетически сложенная фигура в форме «Эдем-Олимпии» и притиснула меня к встроенному шкафу. Я вывернулся и замахнулся, чтобы ударить его кулаком в лицо, но он зажал мне рот ладонью, пытаясь меня успокоить.

– Мистер Синклер… Тише. Я с вами.

– Гальдер? – Луч маяка скользнул по комнате, и я узнал охранника. Я снова потянулся к выключателю, но Гальдер отбил мою руку.

– Оставьте это, мистер Синклер. За квартирой ведется наблюдение. Как только зажжется свет, они тут же ввалятся сюда.

– Кто они?..

– Люди, которые вас ждут. Они знали, что вы придете.

– Франсес… – Я шагнул к кровати и увидел ее вывернутые руки. Кровь растеклась по ее груди, образуя черный кружевной лиф. Я взял ее за руку и ощутил почти оторванные от костей связки – она боролась за жизнь. Я попытался нащупать пульс.

– Франсес, пожалуйста… Гальдер, она еще дышит. Вызовите скорую. Еще не все потеряно…

Гальдер поддержал меня своими сильными руками.

– Она мертва, мистер Синклер. Умерла полчаса назад.

– Постойте. Как она умерла? – Я отпустил руку, и она упала на залитую кровью подушку. Отвернув простыню, я уставился на ее распростертое тело. Вокруг ее талии смялось платье в черно-белую полоску, между ног комом притулился смокинг; чьи-то отчаявшиеся руки содрали с лацканов шелковую отделку.

– Это смокинг Гринвуда. Гальдер, когда ее убивали, этот смокинг был на ком-то надет.

Я сделал шаг назад и чуть не упал, наткнувшись на металлическую треногу у прикроватного столика. Под моей ногой раздался хруст пластмассы.

– Камера? Бог мой, что они тут делали?

– Снимали фильм. – Гальдер вытащил из кармана лампочку и положил ее на столик. – Очень неприятный фильм.

– А платье из Ла-Боки?

– Маскарад. Не думаю, что она хотела его надевать. Она сопротивлялась изо всех сил. Пойдемте отсюда. Если вы здесь попадетесь в их руки, они и вас убьют. А потом заявят, что ее прикончили вы.

– Постойте. Вы были здесь, когда ее?..

– Нет. Я пришел десять минут назад. Входная дверь была сорвана с петель. Они не знали, что у вас есть запасные ключи. Мне очень жаль, мистер Синклер. Когда я увидел ее, она уже была мертва.

– Как она умерла?

– Ее… любовник… воспользовался ножом. Нож лежит в душевой, со смытыми отпечатками пальцев. Они скажут, что вы сняли ваше «снафф-видео», а в тот момент, когда они ворвались, смывали отпечатки с ножа.

– Кто это – они?

– Люди, работающие на «Эдем-Олимпию» и выполняющие приказы Алена Делажа.

– А если мы сейчас уйдем?

– Они скажут, что здесь была попытка ограбления. А с вами разберутся в другой раз.

Я взял смокинг и прикрыл им плечи убитой – прощальное объятие Дэвида Гринвуда. Гальдер ждал, а я напоследок обвел Франсес взглядом, поправил пряди светлых волос, разметавшихся по подушке. Луч из Ле-Гарупа словно включал и выключал ее исцарапанное лицо. Искривленные смертным оскалом губы тонкой лентой прижались к зубам, черты лица напоминали десятилетнего ребенка. Коченея, она становилась моложе, уходила от себя самой и погружалась в темноту, унося в изувеченных убийцей руках те единственные воспоминания, которые она возьмет с собой в ночь.

Двери лифта закрылись, и Гальдер повернулся ко мне, скользнул взглядом по моим покрытым кровью рукам, словно пытаясь убедить себя, что я не принимал участия в убийстве Франсес. Его и без того тонкое лицо совсем сузилось, а внимательные глаза над трепещущими ноздрями не останавливались ни на секунду. Я все еще не пришел в себя, потрясенный видом убитой и треноги для камеры у кровати, и, когда Гальдер попытался стереть кровь у меня с подбородка, оттолкнул его.

Двери открылись на нервом этаже, где с десяток жильцов дожидались лифта. Они шагнули было внутрь, но остановились, увидев меня в окружении умноженных зеркалами кровавых призраков. Женщина с ребенком в панике завизжала, и к нам рванулся дежуривший в вестибюле охранник.

Гальдер нажал кнопку, двери закрылись, и мы услышали гулкий стук дубинки охранника по металлу.

– Мистер Синклер, вам нужно вымыться. Иначе вы никогда отсюда не выйдете.

Он нажал на кнопку экстренной остановки, дождался, когда двери откроются, и потащил меня за руку. Мы вышли над бельэтажем, нырнули в служебную дверь, захлопнули ее за собой и кубарем скатились вниз по металлической лестнице для персонала. За грузовым лифтом располагались распашные двери, которые вели в подсобные помещения ресторана.

Мы окунулись в безумную суету кухни и сразу же были ослеплены дымкой шипящего жира и паром. Повсюду стоял шум, туда-сюда катились тележки с посудой и столовыми приборами. В мясной секции второй шеф-повар, наклонившись над рабочим столом, разделывал филейные шматы, а мясник в окровавленном переднике отрезал ломти от сочащегося красного куска.

На торчащем из стены крюке висел овечий бок, и Гальдер, схватив мои руки, вжал их в испещренное жировыми прослойками мясо.

– Гальдер?

– Займитесь-ка этим куском, попробуйте его на ощупь… тут охранник бродит.

Гальдер пошел прочь, обходя ряд металлических тележек. Измученный всем увиденным, я на мгновение расслабился, прижавшись к мягкому мясу, и в этот момент через дверь буфетной вошел охранник, обвел глазами заполненное людьми рабочее пространство. Он скользнул по мне взглядом – я сделал вид, что сражаюсь с боковиной, мои окровавленные пальцы вцепились в голяшку. Он заговорил с Гальдером, который указал ему на служебную лестницу и грузовой лифт.

Несколько мгновений спустя я уже был в расположенной за холодильной камерой умывальне для персонала, а Гальдер от дверей смотрел, как я смываю кровь с рук и лица. Я неохотно избавлялся от въевшихся в мою кожу бренных следов Франсес. Бурлящая вода в глубокой раковине вихрем закручивала темные сгустки ее крови.

Гальдер выключил краны и сунул мне в руки бумажное полотенце. Он нервничал, но крепился – как гимнаст, окунающий в тальк руки, прежде чем подойти к брусьям.

– Хватит. – Он оттолкнул меня от раковины, когда от крови не осталось и следа. – Где ваша машина?

– На объездной дорожке около выезда из гаража. Это маленький «пежо» Джейн – «ягуар» кто-то изуродовал.

– Не кто-то, а я. В этом «ягуаре» вы слишком заметны. – Он пнул дверь и подтолкнул меня к грузовому лифту. – Они бы использовали его для подставки. Я припарковался в подземном гараже, мы спустимся и подождем там. Охранник, который видел вас в вестибюле, наверно, вызвал полицию.

– Гальдер, я должен найти Джейн.

– Знаю. – Пока огромный лифт размером чуть ли не с подъемник авианосца спускался в гараж, Гальдер не сводил с меня глаз. – Долго же вы созревали, мистер Синклер…

Мы сидели в «рейндж-ровере», наблюдая за машинами, выезжавшими из гаража и въезжавшими внутрь. Я чувствовал на руках вонь щелочи и пытался вспомнить запах молодой женщины, которая теперь лежала мертвая в своей спальне высоко надо мной в искривленной ночи.

– Мистер Синклер, – Гальдер выровнял меня, когда я привалился к двери. – Потерпите несколько минут. Мы вас вывезем отсюда.

– Я в порядке. – Я махнул рукой в сторону выезда, откуда раздавались звуки мотоциклетной сирены. – А как насчет полиции? Они будут искать убийцу Франсес.

– Они еще не знают, что она убита. Вы в безопасности, мистер Синклер. А Франсес…

– Люди у лифта – некоторые из них видели меня.

– Они видели человека с окровавленным лицом. Может, взорвался кухонный комбайн. Вас никто не сможет узнать.

– Жаль. – Я держал руки подальше от себя – меня страшили они и их прошлое. – Бедняжка. Зачем им понадобилось ее убивать?

– Она могла натворить дел. У Франсес Баринг имелись важные друзья, а некоторые из них были недовольны тем, что происходит в «Эдем-Олимпии».

– Все это сворачивается – специальные акции, ограбления, рейды. Пенроуз их прекращает.

– Это неправда.

– Я говорил с ним сегодня. Он все объяснил – они понимают, что зашли слишком далеко и ситуация выходит из-под контроля. Поэтому-то я и приехал сюда – сообщить Франсес, что с этим покончено.

– Ни с чем не покончено. Пенроуз морочил вам голову. – Гальдер говорил тихо, но твердым голосом, он уже не смущался указывать мне на мои самообманы. – На следующий месяц запланировано столько рейдов, сколько никогда прежде не было. Пенроуз и Делаж думают об «Эдеме-два», они хотят опробовать крупномасштабные акции. Запланированы расистские мероприятия в Ницце, Ле-Напуле и Кань-сюр-Мере. Я видел программу на вилле Гримальди – похоже на расписание второго пришествия.

– Вооруженные акции?

– Дробовики, помповые ружья, полуавтоматические винтовки. На пулях написано «Ахмед» и «Мухаммед». Руководство службы безопасности носит личное оружие за пределами «Эдем-Олимпии». – Гальдер распахнул пиджак и продемонстрировал мне кобуру, пристегнутую к ремню. – Они накапливают стволы на вилле Гримальди.

– Я это видел. «Се-эр-эс» завтра же прикроет лавочку.

– Их никто туда не пустит. А потом, большинство потихоньку одобряет происходящее. Вы же сами слушали Пенроуза. Он цветасто выражает то, что вы услышите в любом баре, где собираются выгнанные из Алжира французы. Выпейте после футбольного матча на пару пастисов больше обычного и отмутузьте какого-нибудь араба – вот вам и общеукрепляющее средство. Ваша жена ночью будет от вас в восторге, а на следующий день вы будете лучше работать. И это верно для всего руководящего состава.

– Тогда почему же Пенроуз говорит, что закрывает программы?

– Он хотел, чтобы вы остались. Тогда они бы могли разобраться с вами и Франсес одновременно. Классическое преступление на почве страсти. А может быть, даже слишком далеко зашедшая сексуальная игра. Вы же знаете, эти англичане…

– А Джейн?

– Ну, она-то для них не проблема. Она уже одна из них, хотя и не знает об этом.

– Мне нужно ее найти.

– Ну, найдете, а что потом?

– Мы уедем в аэропорт, удерем в Италию – что угодно, лишь бы увезти ее отсюда. Она с Делажами собирается сегодня на какую-то вечеринку под открытым небом. Попросите дежурных в клинике вызвать ее.

– Это слишком рискованно. Но мы знаем, где она будет. Эта вечеринка состоится на Рю-Валентин.

– Значит… – Я вспомнил о кошмарном одеянии Джейн. – Маскарадный костюм шлюхи – как Мария Антуанетта со своими пастушками ^{98} .

– Мистер Синклер, вы бредите?

– Вы не видели, что она на себя надела. Откуда вам все это известно?

– Делаж хотел, чтобы и я поехал. Мне слишком нравится доктор Джейн, чтобы участвовать в том, что он задумал. Как бы там ни было, у Пенроуза была припасена для меня другая работенка.