Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Он повернулся к окну – ракета фейерверка просвистела в ночном воздухе и взорвалась гирляндой малиновых огней. На его щеках заиграли цветные тени, поблекшие, когда ракета, истратив свой запал, упала на землю. Он, казалось, был заведен больше, чем когда-либо прежде, его раздражала лень администраторов, их недостаточная воля к безумию. Сидя в своем официальном тронном зале, он чувствовал, что готов сдаться на милость победителю – осторожности административного разума. И хотя я ненавидел все, что он сделал, и ненавидел себя за то, что не донес о нем французским властям, я едва ли не жалел его. Человечество, погрязшее в своей посредственности, никогда не поднимется до тех высот безумия, какие нужны Уайльдеру Пенроузу.

– Пол… – Он вспомнил обо мне, о том, что я сижу рядом с ним в смокинге Гринвуда. – Ведь вы искали Джейн?

– Гальдер видел ее. Он сказал, что у нее усталый вид.

– Это был не фильм, а пытка. Швейцарские банкиры не понимают, что нужно людям, – они общаются только с миллиардерами и военными преступниками. Джейн слишком много работает. Ей бы нужно поступить в одну из лечебных групп для женщин.

– Есть и такие?

– Я шучу, Пол… по крайней мере, надеюсь, что шучу. – Он проводил меня до двери – радушный член клуба и его дорогой гость. – Если говорить о женщинах, то система навязываемой психопатии у них уже есть. Она называется «мужчины».

Я остановился у столика-карты с его видением разросшейся «Эдем-Олимпии».

– Жать на собачку… убийства, которые мы видели, – часть этого?

– Убийства?

– На видео, что вы смотрели. Три араба в гараже – они были чертовски похожи на покойников.

– Нет, Пол. – Пенроуз опустил голову, его зрачки избегали моего взгляда. – Уверяю вас, все они живы. Как и всегда, они получили крупное денежное вознаграждение. Смотрите на них как на статистов в кино, получающих деньги за несколько неприятных минут.

– Постараюсь. Значит, убийств не было?

– Нет. С чего вы взяли? Вы там поосторожнее с Цандером. Он несчастный человек, раздираемый чувством обиды. Некоторые его привычки просто отвратительны. Возможно, он единственный природный психопат в «Эдем-Олимпии».

– И именно он – шеф нашей собственной полиции?

– Как ни печально, эти роли издавна совмещаются. Полицейские начальники либо философы, либо сумасшедшие…

Комнаты на четвертом этаже были темны и пусты. Следуя указаниям Пенроуза, я прошел длинным коридором, где в золоченых рамах висели потускневшие от времени зеркала. На входе в западное крыло я заметил распахнутую пару резных дубовых дверей. Прошел сквозь них, включил настольную лампу и обнаружил, что нахожусь в богатой оружейной. Шкафчики с решетками были заполнены дробовиками и спортивным оружием. В одном из шкафчиков стояли шесть армейских автоматических винтовок. Они были связаны цепочкой, пропущенной через предохранители спусковых крючков.

Объявление на стенде перечисляло мероприятия стрелкового клуба «Эдем-Олимпии». Имена членов (все – старшие администраторы бизнес-парка) составляли несколько соперничающих групп, которые, как я решил, действовали независимо от Уайльдера Пенроуза. К стенду были пришпилены фотографии мужчин крепкого телосложения лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Фотографии были вырезаны с финансовых страниц местной арабоязычной газеты.

В углу за одной из двойных дверей стоял мусорный бачок из тех, что устанавливают в супермаркетах. Поначалу мне показалось, что он заполнен мишенями в форме различных зверей. Я поднес несколько игрушек к свету и узнал чайную соню, Шляпника, маленькую Алису.

Я положил Алису назад в бачок – ее безжизненные зрачки шевельнулись и закатились. Пожалуй, впервые за все время в «Эдем-Олимпии» мне удалось увидеть, как кто-то спокойно спит.

В задней части западного крыла – вдали от толпы на террасах и фейерверков – официант выкатил в коридор сервировочный столик с бутылками. Я остановился подле него и кинул взгляд на груду бокалов и смятых салфеток. В винном стакане вместе с пробкой от бутылки шампанского лежал шприц-тюбик.

– Мадам Делаж? – спросил я. – Доктор Синклер?

– Они сейчас спят, мсье.

– Хорошо. Как Алиса… – Я сунул ему в руку несколько монет, шагнул мимо него в комнату и закрыл дверь. Пустую гостиную освещала обычная лампа, ее свет согревал груду палантинов, сваленных в кресло.

В воздухе висел грубый мужской запах – смесь пота и генитальных стероидов, безошибочный дух самца во время гона. На камине стояла бутылка «Лафроэга», и я решил, что страстный любовник подкреплял силы перед постельными подвигами. Ножки массивных часов купались в лужицах виски, тут же плавала захватанная программка фестиваля.

Из ванной доносился звук льющейся воды. Я прислушался, держась за дверную ручку, – застать Симону Делаж за стрижкой ногтей на ногах мне совсем не хотелось.

– Джейн?..

Она сидела на кафельном полу между ванной и биде – подбородок уперт в колени, левая рука ловит струю воды из крана. На ней был черный шелковый мужской халат, отпахнутая пола которого тенью лежала на белой плитке. Лицо у нее было спокойно, но на щеке все еще горел след пощечины. В чаше биде стояла кожаная сумочка, служившая Джейн докторским саквояжем в нерабочие часы. Ее ладонь прикрыла шприц, лежащий на фаянсовом бортике.

– Пол? – произнесла она, и губы ее задрожали. Она подняла подбородок, осмотрела мои глаза, потом рот, потом взяла мои руки, словно поэтапно воссоздавая узнаваемый образ мужа. Она, казалось, почти спала, и голос ее звучал невнятно. – Хорошо, что ты пришел. Я не знала…

– Я должен был прийти. Я тебя вычислил.

– Сегодня в Каннах столько вечеринок. Мы смотрели фильм «Эдем-Олимпии».

– Ну и как?

– Гнетущее впечатление. В Каннах все так счастливы, а фильмы делают гнетущие. Ты видел какой-нибудь?

– Один или два. Из внеконкурсной программы.

– Гнетущее впечатление?

– Очень. – Я сел на край ванны и закрутил кран. Показал на дверь. – Она?..

– Симона? Она спит в спальне. – Джейн запахнула халат, и ее детские плечики утонули в его черном шелке. – Ты отлично выглядишь, Пол. Мне нравится этот смокинг.

– С Дэвидова плеча. Вообще-то он мне мал.

Она кивнула и прикоснулась к моему рукаву:

– Он тебе идет. Носи его всегда.

– Это мне Франсес Баринг одолжила. Одному богу известно, зачем она его хранит.

– Чтобы не забыть Дэвида. Ведь он все еще повсюду, правда? – Она посмотрела в зеркало на стене и расправила волосы. – В этом доме слишком много зеркал. Скажи мне, Пол, как из них выбраться.

– Тебе никуда не нужно выбираться. Смотри на вещи не так серьезно. Уайльдер согласился со мной, что ты слишком много работаешь.

– Уайльдер с тобой во всем соглашается. Так он заставляет тебя делать то, что нужно ему. – Впервые с того дня, как мы решили остаться в Эдем-Олимпии, она улыбнулась мне по-настоящему нежно. – Дорогой мой Пол. Ты совершил здесь аварийную посадку и никак не можешь выбраться.

Я прислушался к грохоту рок-музыки – тупое, монотонное биение, как головная боль недельной выдержки. Странный запах ударил мне в ноздри.

– Джейн… А Цандер здесь был?

– Цандер? – Она закрыла глаза. – Почему ты спрашиваешь?

– Я видел его на террасе. Одеколон, которым он пользуется… я его почувствовал, когда вошел сюда.

– Ужасный, правда? Напоминает ему о Бейруте. – Она потрогала красное пятно на щеке. – Это не имеет значения, Пол. Здесь, на высоте Суперканн, ничто не имеет значения.

Я взял ее руку, холодную от воды из-под крана, и увидел, что запястье расцарапано, а между сухожилиями запеклась кровь.

– Это Цандер?

– Я упала. Цандер был сильно пьян. Он считает, что у него серьезные проблемы в «Эдем-Олимпии».

– Они хотят, чтобы он убрался. Он знает, где закопаны трупы, а они видели, как он затачивал лопату. Что он здесь делал?

– Ален организовал одну из своих маленьких игр. Но не сказал мне, что Цандер будет участвовать.

– И что случилось?

– Его затолкали в спальню и заперли дверь.

– А ты где была?

– В постели. – Джейн передернуло, и шелк халата пошел волнами. – Он был слишком уж пьян.

Я сел на пол и прикоснулся к ее разордевшейся щеке.

– Джейн, нам нужно уехать отсюда.

– Сейчас? – Она схватила свою сумочку, словно уцепилась за спасательный круг. – Я не могу, Пол. Я приняла лекарство.

– Опять диаморфин. Ты себя убьешь.

– Я в порядке. – Джейн сжала мою руку – врач, успокаивающий взволнованного родственника. – Я знаю, сколько можно. Вот для чего полезно медицинское образование. Всем врачам в клинике нужно что-нибудь, чтобы расслабляться…

– Давай сегодня соберемся и уедем в Лондон. Утром мы уже можем быть в Лионе. Джейн, мы слишком задержались в «Эдем-Олимпии».

– Я останусь, – говорила она сонным, но твердым голосом. – Я здесь по-настоящему счастлива. А ты – разве нет? Поговори с Уайльдером.

– Я уже говорил. Он внизу, смотрит свою порнуху.

– Счастливчик. А мне приходится возиться с какой-то бельгийской туфтой. Ален и Симона слишком уж целомудренны – в своем роде…

– Ты из-за них деградируешь.

– Я знаю. Поэтому-то я и стала хиппи – хотела узнать, смогу ли сладить с собой. Потом все эти халаты и грязные ноги начали доставать, вот я и пошла во врачи.

– Грязные ноги у тебя остались.

– А ты все же влюбился в меня. Я не мылась неделями. Теперь у меня чистые ноги, но я снова становлюсь грязнулей. Правда, я делаю свое дело, и это не имеет значения. – Устав от разговора, она приткнулась щекой к кафельной стенке. – Уезжай, Пол… Просто возьми и уезжай отсюда. Возвращайся в Лондон.

Глава 33
Прибрежное шоссе

В ночное небо устремились фейерверки – рубиновые и бирюзовые зонтики образовали над Суперканнами огромные купола, балдахины впору для халифского трона. Они бледнели, как наркотический сон, и сливались с чернотой. Мерцание вспышек вдоль Круазетт ознаменовало окончание еще одной премьеры, и, прорезая светом автомобильных фар листву пальм, кавалькада машин тронулась от Дворца фестивалей. Толпы не обращали внимания на самурая с крыши «Нога Хилтон», который направил свой меч в сторону прибрежных ресторанов, где вовсю шли приемы, организованные отдельными студиями.

Я взял бокал с шампанским у курсирующего в толпе официанта и подумал о Джейн, которая спала, притулившись к биде в номере на четвертом этаже. Несмотря на мою коленку, я был в силах отнести жену в такси, потом перегрузить в «ягуар» и, прихватив паспорта, отправиться на север. Но мною опять овладели сомнения, как и в тот раз, когда я отложил свой визит в полицию с доносом на Уайльдера Пенроуза. Отчасти я был в обиде на Джейн за то, что больше ей не нужен. Я знал, что она уйдет от меня на первой станции обслуживания по дороге в Париж, остановит первую попавшуюся машину, идущую в Канны, и даже назад не оглянется. Если я кому и был теперь нужен, так это Пенроузу и его боязливой мечте о социальном безумии – той же авиакатастрофе, из-под обломков которой, как заметила Джейн, мне еще предстояло выбраться, но в большем масштабе.

Группа выкрутила мощность усилителей на максимум, в воздухе вибрировали исполинские волны звука. Социальное расслоение гостей наконец дало слабину. Предприняв крестьянский бунт на новый лад, юристы, чиновники и полицейские начальники поднялись на вторую террасу, и актеры с прокатчиками потерялись в их толпе. Словно готовясь к худшему, банкиры и продюсеры на третьей террасе заняли позицию спиной к вилле Гримальди. «Ансьен-режим» [34]34
  Ancien régime (фр.) – старый режим.


[Закрыть]оказался перед лицом революции, которой страшился более всего: восстанием профессиональных каст, работавших по кабальному найму.

На нижней террасе остались Франсес Баринг и Цандер – они танцевали у бассейна. Цандер держал свой смокинг, как плащ матадора, а Франсес словно бы пыталась его боднуть. Потом другая игра – он гонялся за ней вокруг бассейна. За ними с трамплина для прыжков наблюдал Гальдер, его темная фигура почти растворялась на фоне ночи.

Увидев меня, Франсес махнула сумочкой. Она шепнула что-то Цандеру, увернулась от него и пустилась прочь от бассейна. Она обняла меня – от нее так и несло одеколоном Цандера.

– Пол, никогда не танцуй с агентом секретной службы. Возможно, я беременна. Ты не против, если мы поедем?

– Давай. – Я был рад ей, но повернулся к Цандеру, который пытался попасть в рукава своего смокинга. – Только мне нужна одна минута.

– А что такое?

– Мне нужно перекинуться парой слов с Цандером. – Я повел плечами. – Он сейчас станет первым в моей жизни полицейским, которому я дал по морде.

– За что? – Франсес ухватилась за мою руку. – Я пошутила. Ты говоришь, как какой-нибудь викторианский папаша. Да он ко мне даже не прикоснулся.

– Он прикоснулся к Джейн. – Я смотрел, как Цандер приближается к нам, улыбаясь во весь рот своей порочной улыбкой, словно наш совместный вечер должен только начаться. – Франсес, подожди меня здесь. Я быстро.

– Пол! – ее крик на мгновение заглушил музыку. Она тряхнула головой, когда Гальдер поравнялся со своим шефом. – Не хватало мне только смотреть, как вы тут будете махать кулаками.

– Ты права… – Я увидел, как Гальдер предостерегающим жестом поднял свою тонкую руку. С Цандером я бы еще мог разобраться, но Гальдер для меня был слишком резв. – Мы уходим – с Цандером я поговорю в другой раз.

– Как там Джейн? – Франсес вела меня по дорожке к автомобильной парковке. – Что с ней случилось?

– Ничего. Цандер чуть переборщил, ухлестывая за ней.

– Сочувствую. – Франсес протянула билет парковщику, а потом вцепилась в мою руку. – Забудь о Цандере. Он не имеет никакого значения. Никто из нас не имеет значения.

– Именно это мне и сказала Джейн. И я почти поверил…

Мы ехали по дорожке к выходу, следуя за «кадиллаком» саудовского посла. Заставляя себя не думать о Цандере, я отдавал себе отчет в том, что еще раз спасовал перед более сильным противником, каким была «Эдем-Олимпия». Бизнес-парк устанавливал свои правила и эффективно нейтрализовывал наши эмоции. Насилие и агрессивность были позволительны только в рамках лечебного режима, установленного Уайльдером Пенроузом, который дозировал их, как опасное и редкое лекарство. А вот драка у бассейна виллы Гримальди на глазах у собрания судей и полицейских начальников, с участием немного истеричного Гальдера и барахтающегося в воде Цандера, стала бы чем-то из ряда вон, настоящим сюрреалистическим зрелищем, истинным прорывом к свободе. У меня возникло искушение попросить Франсес вернуться.

– Пол… – Она похлопала по моей больной коленке, пробуждая меня от моих грез наяву. – Посмотри-ка…

Она показала на пятачок между ухоженной лужайкой и оранжереей, где мы оставили машину после происшествия в Фонде Кардена. Два новехоньких черных «мерседеса» – словно только-только из автосалона – стояли на цветочных клумбах. За ними виднелась карета скорой помощи: окна задернуты занавесками, сигнальный маячок выключен, водитель и санитар дремлют на переднем сиденье.

Франсес нащупала выключатель дальнего света, стараясь увидеть номер на карете.

– Тулонский… – Ее это вроде бы озадачило. – Я тебе говорила – они взяли напрокат кучу машин. Но зачем гнать карету скорой помощи из Тулона?

– Осторожнее, «кадиллак»… – Я крутанул баранку, чтобы не врезаться в бампер араба. – Скорая помощь здесь на всякий случай. В этих пожилых банкирах нужно поддерживать жизнь – пока пульс есть, денежки текут.

Франсес заглушила двигатель, а потом неумело завела его.

– Сегодня что-то затевается. «Ратиссаж»…

– Пенроуз мне бы сказал. Он хочет, чтобы и я участвовал.

– Ну, ты ему нужен только для детских акций, легких развлечений. А сегодняшнее – серьезное. Пенроуз был здесь? Обычно он не ходит на вечеринки.

– Франсес, расслабься. – Пытаясь ее успокоить, я снял ее нетерпеливую руку с переключателя скоростей. – Он сидел наверху, смотрел свои видео. Отвратительное зрелище – его терапия теперь сплошное насилие.

– Так сделай что-нибудь. Сегодня на приеме было человек шесть старших судей.

– И несколько полицейских комиссаров. На многих из этих видео – моя физиономия. Я не хочу провести следующие десять лет в марсельской тюрьме. И потом, они предпочитают ничего не замечать. Они ни за что в этом не признаются, но верхушка французского общества – расисты до мозга костей.

Мы выехали за ворота виллы Гримальди на горную дорогу. Франсес, хотя и нервничала, машину вела медленно, не торопясь переключаться со второй передачи. Я откинулся на сиденье, подставляя грудь набегающему потоку ночного воздуха, чтобы он унес запах Цандерова одеколона.

Когда мы добрались до поворота на Валлорис, Франсес остановилась под зеленым сигналом светофора. Не поворачивая головы, указала в зеркало заднего вида.

– Что там, Франсес? Поехали.

– За нами машина.

Я оглянулся на дорогу, выхваченную из темноты очередным залпом фейерверка. К нам приближался автомобиль, вихляя от обочины к центральной линии, словно водитель плохо видел в темноте, – но при этом у него был включен только ближний свет.

– Что это?

– Все в порядке. Он ищет какую-нибудь виллу.

– Нет. Он едет за нами. У него номера «Эдем-Олимпии».

Машина – серый «ауди» – была ярдах в пятидесяти от нас, когда свет сменился на красный. Франсес отпустила сцепление и рванулась через пустой перекресток, повернув направо к Гольф-Жуану. Водитель «ауди» проехал перекресток на красный и в последний момент повернул следом за нами, задев левым колесом за бордюрный камень.

Я показал на первое же ответвление:

– Сворачивай здесь налево. Он проскочит прямо.

Мы свернули в проулок и поехали вдоль маленьких домиков, окруженных густыми садами. В свете наших фар сверкали отражатели на дисках припаркованных машин. «Ауди» остановилась, словно водитель потерял нас, а потом свернула за нами и возобновила неспешное преследование.

– Ты права, – сказал я Франсес. – Он едет за нами. Возможно, это один из дружков Гальдера – ведет за тобой обычное наблюдение. Никакой он не профессионал – мы скоро оторвемся от него.

– От него? Может, это женщина.

– Джейн? Да она была такая удолбанная – даже кран в ванной не могла закрыть. И вообще, ей на нас наплевать.

Я приник к двери и смотрел на «ауди» из-за подголовника. Машина, вихляясь, преодолевала крутой подъем, ее боковое зеркало задело припаркованный фургон. Водитель взял себя в руки и выровнял машину, но скоро заложил очередной виток синусоиды.

Впереди замаячило «эр-эн-семь» – ярко освещенное прибрежное шоссе, соединяющее Канны и Гольф-Жуан. Мы проехали под виадуком и притормозили на въезде. В янтарном сиянии натриевых фонарей я увидел, как наш преследователь остановился в тридцати ярдах за нами. Из водительского окна высунулась рука и попыталась поправить разбитое боковое зеркало.

– Франсес, у тебя усталый вид… – Мне стало жалко ее, и я попытался взять дело в свои руки. – Притормози-ка здесь, а я выйду и поговорю с ним.

Но Франсес нажала на газ и выехала на береговую дорогу к Жуан-ле-Пену и Антибу. Она сидела, вцепившись в баранку, и время от времени, словно убегая от ночи, оглядывалась через плечо.

– Франсес, остановись.

– Не сейчас, Пол. Наш друг не один.

В хвост «ауди» пристроились два мощных «мерседеса» – такие же точно лимузины, как мы видели на вилле Гримальди. «Ауди» не отставала от нас, и «мерседесы» – сомкнутым строем, с затененными фарами – тоже выехали на «эр-эн-семь». Водитель «ауди» словно не замечал своего черного эскорта и продолжал возиться с поломанным креплением зеркала.

Мы миновали старый дом Али Хана за железнодорожными путями – разрушающийся призрак в стиле арт-деко высоко над морем. Железнодорожные пути пересекала объездная дорога, которая вела в гавань и к отмелям Гольф-Жуана. Франсес набрала скорость, и маленький БМВ ракетой прорезал тьму, едва касаясь колесами неосвещенной щебенчатой дороги. В последний момент, когда мы подъехали к железнодорожному мосту, она сбавила ход. Теперь «ауди» отставала от нас на сотню ярдов; водитель явно был раздражен тем, что «мерседесы» пытаются скинуть его с объездной. Я увидел, как он погрозил кулаком через открытое окно, как замигали его фары, когда похожий на танк лимузин ударил его в бампер.

– Тормози! Резче! – Я перегнулся через Франсес и выключил наружные огни, затем перехватил у нее баранку и направил машину наискось через дорогу. Мы влетели на парковку «Тету» и с визгом покрышек остановились, напугав молодого сторожа, дремавшего в открытом «бентли».

«Ауди» пронеслась мимо нас, ее дюжий водитель сутулился над баранкой, а за ним, включив на полную мощность фары, сигналя и маневрируя, мчались два «мерседеса» – ни дать ни взять гонки колесниц.

Говорить Франсес не могла – у нее перехватило дыхание, и она успокаивающе махнула рукой сбитому с толку сторожу. Она полулежала в темноте, глядя на посетителей прибрежного ресторана через дорогу. Хотя вид у нее и был ошарашенный, она, казалось, испытывала облегчение, словно прокатилась на захватывающих дух американских горках и теперь была готова воссоединиться с прогуливающейся толпой.

– Пол. – Она пригладила волосы, чувствуя, что я с интересом смотрю на нее. – Что это такое?

– Ничего… Поехали. Они направляются к Жуану. Давай за ними.

– Зачем? Мы их, слава богу, потеряли. Эти большие машины смотрятся страшновато.

– Они гнались не за нами. Их цель – «ауди». Ты была права. Это «ратиссаж»…

Под взглядом встревоженного сторожа мы покинули парковку Тету и взяли курс на Гольф-Жуан. Несмотря на фестиваль, большинство ресторанов, расположенных на набережной, закрылись на ночь. С вечеринки на яхте расходились визитеры, нетвердыми ногами ступая по трапу, – гости похожего на плавучее кладбище белого городка, сиявшего желтоватым светом.

– Их нет. – Франсес вглядывалась в темноту в поисках поворота. – Давай вернемся на «эр-эн-семь».

– Они впереди. Я хочу знать, что будет.

– Да забудь ты об этом! Ты видел, кто сидел за рулем «ауди»?

– Какой-нибудь усталый дантист, возвращающийся домой.

– Он преследовал нас. Почему?

– Тебя, а не нас. Полуночная блондинка возвращается с фестиваля домой со своим сутенером. Наши виджиланте, наверно, засекли его, и он им не понравился. Он похож на магрибца – они дадут ему урок расового уважения.

Франсес неохотно ехала по темной набережной. У восточной оконечности Гольф-Жуана, на том самом месте, где когда-то стояла фабрика керамики, которую я посетил вместе с родителями, вырос новый жилой комплекс. «Ауди», преследуемая одним из «мерседесов», мчалась по кольцевой развязке. Чуть не опрокидывая лимузин на бок, водитель бодал «ауди» сзади. Второй «мерседес» заблокировал выезд на дорогу к Гольф-Жуану. Его фары освещали жестокую игру, приватное дерби выживания ^{80} под пальмами. На дороге лежали осколки задних фонарей «ауди», рассыпавшиеся, как угли костра, когда на них наезжали покрышки.

– Притормози, – я попытался привести Франсес в чувство; она при виде происходящего на дороге, казалось, совсем потеряла голову. – Он хочет удрать по прямой.

«Ауди», сбив бордюрный камень, вырулил с объездной и направился к Жуан-ле-Пену. Два «мерседеса» пустились за ним, их двигатели по-слоновьи взревели, фары выхватывали из темноты свою жертву.

– Франсес, поехали.

– Зачем? – Она недвижно сидела за баранкой, не поднимая глаз на лобовое стекло. – Они сумасшедшие, Пол…

– Они пытаются быть сумасшедшими – в этом-то все и дело. Нам нужны еще улики против них.

– Улики? – Франсес никак не удавалось включить передачу, наконец я взялся за рычаг и послал его на место. – Ко всему тому, что уже есть?

– Езжай.

Мы последовали за свихнувшимся кортежем по береговой трассе. На песчаный пляж набегали волны и вскипали пенными разрывами вокруг мусора – банок из-под пива и забытых резиновых ласт, валявшихся там, где когда-то стареющий Пикассо играл с Дорой Маар ^{81} и ее детьми. Вращающийся луч ле-гарупского маяка прочесывал берег, высвечивая закрытые кабинки ларьков и низкий волнолом.

Франсес сбросила газ, когда один из лимузинов поравнялся с «ауди» и попытался столкнуть его с дороги; второй тем временем наезжал сзади, а потом притормаживал, бодая его в задний бампер. Слева от нас, за веткой железной дороги, стоял жилой комплекс Антиб-ле-Пена. Над одним из балконов горел единственный огонек – там, в квартире за семью замками, сидела какая-нибудь страдающая бессонницей соседка Изабель Дюваль. Я скользнул взглядом по балконам, но тут меня отвлек шум экспресса Ницца – Париж, внезапно возникшего из темноты. Он оглушил нас лязгом стальных рельс и скрылся в ночи.

От неожиданности Франсес на миг потеряла управление машиной, словно черная пустота, образовавшаяся за последним вагоном поезда, засосала в себя БМВ. Наконец она сжала баранку и закричала:

– Смотри! Сейчас свалится!

– Где?

Она показала на дорогу впереди, где тревожно моргали стоп-сигналы. «Ауди» перепрыгнула через бордюрный камень, ударилась о волнолом и подлетела вверх, а потом свалилась вниз на береговую полосу.

Я схватился за руль, оттеснив Франсес, и направил БМВ на пешеходную дорожку. Два «мерседеса» развернулись и замерли и, выключив фары, на несколько мгновений исчезли в темноте. Мы остановились у заброшенного бара, деревянные стены которого были обклеены выцветшими объявлениями, возвещавшими о джазовом фестивале в Жуане. Я заглушил двигатель и вышел на волнолом. Франсес неподвижно сидела на водительском месте, уставившись на приборный щиток. Она уронила руку на рычаг ручника, словно считая, что это ее неумелая езда привела к катастрофе.

Оставив ее в машине, я пошел вдоль берега, ступая по кромке холодной воды, которая тут же пропитала веревочные подошвы эспадрилий. Я побежал по темному песку, чувствуя, как в разошедшиеся швы гринвудова смокинга проникает ночной воздух.

«Ауди» лежала брюхом кверху на мелководье, из-под капота выбивалось пламя. Когда вода отступила, я увидел тело водителя – его заклинило под задним сиденьем, к стеклу пассажирского окна прижималась рука. По поверхности воды, волновавшейся вокруг машины, плавали умирающие языки огня.

Из первого «мерседеса» вышли двое в смокингах, приблизились к кромке воды, и один из них, дождавшись луча ле-гарупского маяка, начал снимать сцену видеокамерой. Когда я, запыхавшийся, в разбухших эспадрильях, был от него ярдах в двадцати и остановился спиной к огням Гольф-Жуана, он направил объектив на меня. Я пошел им навстречу, показывая на водителя, застрявшего в машине, но парочка взобралась наверх и скрылась в своей машине.

– Пол! Помоги ему!

По песку бежала Франсес, держа в руках туфли на высоком каблуке. Видно было, как ходят ходуном ее шейные мышцы, когда она ловит ртом ночной воздух. Она шагнула в набегающие волны и махнула туфлями в сторону машины:

– Боже мой! Они его убили!

Волны ударили по нашим коленям – я успел подхватить оступившуюся Франсес и вытолкнуть ее на берег, преодолевая откатный вал. На дороге со стороны Гольф-Жуана показался автомобиль с мигающим маячком. Приблизившись к горящей машине, он остановился.

– Пол, это полиция… Расскажи им.

– Это не полиция. – Из автомобиля вышли люди. – Эта та самая карета скорой помощи, что ты заказывала. Мы видели ее у виллы Гримальди.

Мы стояли у кромки воды и смотрели, как санитары вытаскивают из «ауди» мертвое тело. Это был крупный, тучный мужчина лет пятидесяти, и, глядя на него, можно было подумать, что его бледное тело несколько дней пролежало в воде. Смокинг держался на нем одним рукавом, как крыло утонувшей птицы. Санитары уложили его на спину и начали делать ему искусственное дыхание. К лацканам белых халатов были приколоты бирки с именами санитаров и телефонным номером службы скорой помощи в Тулоне.

Заглянув через их плечи, я узнал побелевшие черты Паскаля Цандера.

Я посмотрел в глаза шефа службы безопасности. Совсем недавно такие проницательные и хитрые, они теперь уставились в никуда, а плоские зрачки стали похожи на пустые окна. Все сведения о его профессиональной жизни, секретных кодах и маленьких подлостях смыло море. Один из санитаров, молодой блондин, сложенный как серфингист, показал на мою ногу, и тут я понял, что стою на руке Цандера. Я взглянул на короткие пальцы – на их коже отпечаталась подошва моей эспадрильи – и осознал, что всего несколько часов назад они, быть может, ласкали грудь моей жены.

Оставив попытки воскресить мертвеца, санитары вернулись в машину, закурили сигареты и связались с кем-то по своей рации. Я слышал, как хрипловато дышит Франсес, стоящая рядом со мной, потом повернулся и увидел, что она бежит по песку к своей машине.

– Франсес, подожди! Мы вызовем полицию.

С ее туфлями в руках я направился к БМВ, но, когда до него оставалось футов пятьдесят, я услышал рев двигателя. Франсес, показав мне, чтобы я не мешался, преодолела бордюрный камень и направила машину мимо кареты скорой помощи. В слабом свете, отраженном волнами, я видел ее лицо – от пережитого оно стало похожим на какую-то застывшую маску. Она объехала два лимузина и помчалась к Жуан-ле-Пену.

За эспланадой Гольф-Жуана, приблизительно в миле от места трагедии раздался вой полицейской сирены. Водитель второго «мерседеса» вышел из машины и, открыв пассажирскую дверь, поманил меня. Я скользнул взглядом по лежащему на песке мертвецу – его дородное тело как-то съежилось. Когда волна наплывала на берег, рукава его смокинга всплывали, посылая морю сигнал о смерти. Я прижал туфли Франсес к лицу, вдыхая аромат надушенных стелек и свежий запах морской воды.

Шофер ждал, пока я взбирался на волнолом. На нем была куртка для боулинга, а под ней – смокинг, и, подойдя ближе, я узнал его лицо и светящиеся глаза.

– Гальдер? Вы что здесь делаете?

– Пора уезжать, мистер Синклер.

– Так это вы вели машину? Я думал, вы Цандера охраняете…

Я махнул в сторону мертвеца на песке – его обнаженный торс лизали волны. Лицо Гальдера было непроницаемым. В свете фар приближающегося полицейского автомобиля он был похож на свидетеля происшествия, которому все это уже успело надоесть – и перевернутая «ауди», и покойник, и волны. Слишком занятый своими мыслями, чтобы отвечать на мои вопросы, он дистанцировался от любых оценок происходящих событий.

– Мы уезжаем, мистер Синклер, – кивнул он на открытую дверь. – Вам лучше поехать с нами.

Из двери высунулась чья-то рука и, как клещами, ухватила мое запястье. Я был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и сел в машину.

– Пол… – Ален Делаж показал мне на откидное сиденье. – Я рад, что мы вас дождались. Я так и сказал Джейн – вы к нам присоединитесь.

Его спокойное лицо светилось в лучах фар полицейского автомобиля. Когда я сел, он улыбнулся дежурной улыбкой спасателя, протянувшего руку тонущему.

На заднем сиденье лицом ко мне бок о бок сидели Джейн и Симона Делаж, видеокамера лежала у них на коленях. На Джейн был все тот же черный шелковый халат, и она дремала на плече Симоны. Узнав меня, она приветственно подняла руку и сложила свои бескровные губы в какое-то слабое подобие улыбки. Я понял, что все еще держу в руках туфли Франсес Баринг, и поставил их на пол рядом с Делажем.