Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Глава 11
Мысли о Сент-Экзюпери

– Мсье Делаж! Минуточку! Ален!..

Я оставил «ягуар» в сотне ярдов от здания администрации на единственном свободном парковочном месте, которое мне удалось найти. Хромая между рядами машин, я кричал, обращаясь к появившейся из вращающихся дверей фигуре в темном костюме. Правда, до этого мы общались только на расстоянии, обмениваясь по утрам приветствиями у гаражей. Не узнав мой повышенный голос, Делаж опустил голову и шагнул за спину своего помощника. Шофер открыл перед ним дверь лимузина, а мне навстречу предостерегающе выставил кулак в перчатке.

– Ален, хорошо, что я вас поймал. – Я шагнул к машине, минуя помощника – тот передавал в открытое окно черный портфель. Он встал на моем пути, но я отодвинул его в сторону. Сзади за мои плечи уцепились руки шофера, который попытался свалить меня на землю. Я прислонился к машине, взял его за лацканы и оттолкнул к багажнику. Но тут сзади меня ухватила пара рук покрепче, прижав мои локти к груди. Я почувствовал на своей шее горячее дыхание охранника. Он дал мне подножку, я потерял равновесие и рухнул на жесткий асфальт.

Делаж взирал на меня из открытого окна, его усы ощетинились, а глаза встревоженно смотрели из-за стекол очков без оправы. Наконец он узнал растрепанного англичанина с расцарапанной о камни физиономией, который никак не может перевести дыхание, чтобы обратиться к нему.

– Мистер Синклер? Это вы?

– Ален… – Я оттолкнул руку охранника от моей груди и вытащил из кармана список назначений. – Прочтите это… возможно, вам грозит опасность.

– Пол? Вы можете дышать? Никак не предполагал встретиться с вами таким образом.

Делаж стоял у машины, смотрел на меня, сочувственно помаргивая и отряхивая грязь с моего пиджака. Я сидел на пассажирском сиденье, опершись рукой на открытую дверь, ноги мои покоились на земле.

– Я в порядке. Сейчас приду в себя. – Я потрогал коленку и с облегчением вздохнул, убедившись, что металлические штифты на месте. – Извините, что так набросился на вас. Вашей жизни, возможно, угрожает опасность.

– Давайте лучше подумаем о вашейжизни. Я могу позвонить в клинику. Джейн приедет с бригадой.

– Не надо ее беспокоить. – Я приветственно махнул рукой охраннику, который продолжал воинственно поглядывать на меня, держа наготове рацию. Шофер, прихрамывая, пересек дорожку, чтобы поднять свою форменную фуражку, которую помощник обнаружил под стоящей рядом машиной. – Я рад, что охранник начеку. Он тут же прореагировал.

– Естественно, – Делаж, казалось, был доволен. – После того, что случилось в мае. Если в «Эдем-Олимпии» хочешь кого-то убить, лучше всего назначить ему встречу. Вы говорили о какой-то опасности?

– Да. – Я развернул помятый листок. – Я распечатал это с компьютера в кабинете Гринвуда. Он случайно попался на глаза Джейн. Она не знает, что я его взял.

– Понимаю. Продолжайте, Пол.

– Это список, составленный Гринвудом за два дня до убийств. Семерых из названных здесь он пристрелил.

– Огромная трагедия для них и семей. Каждый день я благодарю Господа за то, что нас здесь тогда не было.

– Ваша фамилия – первая в списке.

Делаж взял у меня листок и стал внимательно изучать его своими бухгалтерскими глазами, беспокойно наклонив голову – словно только что ненароком подслушал какую-то неприятную сплетню про себя.

– Да, первая. Почему – понять не могу. – Он аккуратно сложил листок по прежним линиям сгиба. – У вас есть копия?

– Оставьте себе. Это только догадка, но не исключено, что это список жертв. Если у Гринвуда были сообщники, вам все еще может грозить опасность.

– Вы правильно сделали, что показали это мне. Я передам его мистеру Цандеру. – Он что-то быстро сказал своему помощнику, худенькому молодому человеку, который, казалось, все еще не мог прийти в себя после нашего столкновения. Тот взял распечатку и направился к зданию. Делаж дождался, когда он исчезнет за вращающейся дверью, и повернулся ко мне, отряхивая ухоженной ладонью остатки пыли с моего пиджака. Он явно взвешивал, может ли мое шокирующее появление быть оправдано важностью моей информации.

– Пол, вы не тратили времени даром. Я еду в аэропорт в Ниццу, но мы могли бы поговорить по дороге до вертодрома в Каннах – там я сяду на челнок, а вас машина отвезет назад. Не часто приходится видеть свое имя в списках приговоренных…

Лимузин резво двигался по окраинам Ле-Канне – цель явно опережала любого возможного убийцу. Через стеклянную перегородку я видел, как водитель говорил по телефону и поглядывал на меня в зеркало заднего вида. Без сомнения, механизм службы безопасности был уже запущен на все обороты, а у дома Делажей стоял «рейндж-ровер».

Но Ален уже владел собой. Заботливые руки, которые только что разглаживали мой пиджак и рубашку, выглядывали из-под безукоризненных манжет, в которых прятались сильные, жилистые запястья. Я предположил, что в молодости он был заядлым спортсменом, которому помешали реализовать себя только плохое зрение и прирожденная бухгалтерская серьезность. Его мужественное тело под дорогими одеждами пребывало в напряжении и ждало разрядки. Я представлял себе, как он мечется вдоль задней линии, методично отбивая мячи за сетку и выискивая слабые места у противника; время от времени он пытался выдать свечу или сыграть задней стороной ракетки, но мяч при этом не попадал на площадку. Я вспомнил, что он присутствовал при жестоком избиении на парковке у клиники – он был одним из администраторов, остановивших машину, чтобы посмотреть на скорую расправу в худшем ее виде. Возможно, созерцание избиений помогало ему хотя бы частично снять напряжение, но он был из категории людей, которые никогда не могут расслабиться полностью – разве что в обществе его покорной и всегда настороженной жены.

Я предположил, что угрозу, нависшую над его собственной жизнью, он уже предотвратил. Пытаясь отвлечь меня, он у пересечения с дорогой на Мужен махнул в сторону указателя с перечнем музеев.

– Если вас интересует живопись, то здесь в Ле-Канне – дом Боннара, в Антибе работал Пикассо, Матисс – чуть дальше по берегу в Ницце. Во многих смыслах современное искусство – это культура побережья. Говорят все дело в свете, в особом свойстве кварца пермских пород.

Он говорил на беглом английском без малейших интонаций – языке администраторов транснациональных компаний; точнее, той его разновидности, что свойственна знатокам искусств, приобретшим свои познания в антикварных лавках, которые в изобилии пооткрывались в вестибюлях пятизвездочных отелей. Мой взгляд скользил по выстроившимся вдоль шоссе представительствам фирм, продающих скоростные катера, складам видеокассет, залам для демонстрации плавательных бассейнов. Все эти сооружения заполнили небольшое пространство между двумя развязками.

– Свет? А может, люди тогда были оптимистичнее? Пикассо и Матисс умерли, а их место заняли бизнес-парки.

– Но что в этом плохого? Научный переворот. Все снова стало возможным – организмы с радиальными покрышками, мечта на воздушной подушке… Что вы думаете о нашей новой Силиконовой долине? У вас был досуг все здесь осмотреть.

– Я поражен, хотя, что касается досуга, то о нем здесь почти не думают. У нового Лазурного берега нет времени для развлечений.

– Это переменится. – Делаж держал в руках свой портфель, словно собирался вручить мне приказ о назначении. – Люди понимают, что нельзя слишком много работать, даже если работа интереснее развлечений. Ваш соотечественник Дэвид Гринвуд – печальный тому пример.

– Вы его хорошо знали?

– Мы, конечно же, жили по соседству, но он всегда был занят в этом приюте в Ла-Боке. Мы никогда не встречались попросту – моя жена находила его слишком серьезным. Она любит загорать, а он из-за этого чувствовал себя неловко, даже жалюзи у себя закрывал. – Делаж посмотрел на свои бедра и спрятал их от себя портфелем. – Что же до этого списка… Спасибо за беспокойство, но вряд ли эти фамилии – то, что вы думаете. Может быть, Гринвуд намечал группу добровольцев для какого-нибудь медицинского эксперимента.

– Возможно. Хотя семерых из них он все же пристрелил. Была у него какая-нибудь причина желать вашей смерти?

– Никакой. Абсолютно. Поверьте мне, здесь нужно искать другой подход. Я слышал, у вас появились новые улики.

– Три стреляные пули. Я сегодня передал их Цандеру. Удивлен, что вам о них известно.

– Мы с мсье Цандером все время общаемся. Скажите мне, Пол, как вам наша служба безопасности?

– Высший класс. В этом нет никаких сомнений.

– И тем не менее вам удалось ко мне приблизиться. А если бы у вас был пистолет? Кто вам сказал, что я еду в Ниццу?

– Никто. Я хотел встретиться с вами в офисе. Это все произошло случайно.

– Случай может быть на руку террористам. Ведите ваше расследование, только держите Цандера в курсе событий. Может быть, и наткнетесь на что-нибудь важное.

– Вряд ли. Кроме этого списка, ничего нет. Мне нужно точно знать, в какой последовательности происходили убийства в то утро. Это может прояснить, что было на уме у Гринвуда.

– Убито десять человек – какая разница, в каком порядке? – Делаж надвинул очки на самую переносицу, разглядывая маленький листок с моими замечаниями и вопросами. – Ведь ваш друг не балет ставил.

– Тем не менее порядок смертей может что-то сказать. Кто погиб первым?

– Понятия не имею. Сходите в «Нис Матен» – у них представительство в Каннах. В муниципальной библиотеке есть подшивки важнейших газет.

– А полиция?

– Если вам не жалко своего времени. Они просто счастливы оттого, что появился англичанин, спятивший без всякой причины. Такова ваша историческая роль.

– Мы что – в новой Европе играем роль деревенского дурачка?

– Юродивого. Не от мира сего. Вы только представьте себе этого беднягу Дэвида Гринвуда – доктор-идеалист с его детским приютом… – Речь Делажа была исполнена приятного, но жестокого юмора – я уже и раньше отмечал садистскую черточку в этом сдержанном бухгалтере. Он отодвинулся в самый угол кожаного сиденья и смерил меня своим ледяным взглядом. – Вас очень заботит Гринвуд. Может быть, хотите раскрыть какую-то тайну? Вы его хорошо знали?

– Почти совсем не знал.

– А Джейн? Может, чуточку лучше?

– В таких вещах ни один муж не может быть уверен. – После его завуалированного намека я заговорил раскованнее. – «Эдем-Олимпия» производит на меня колоссальное впечатление, но есть вещи, которые словно бы намеренно оставлены без внимания. Ну, например, поместили нас на виллу, которую занимал Гринвуд. Дали Джейн тот же кабинет. Будто кто-то зажигает факел в темноте, посылая сигнал, который мы должны попытаться расшифровать. Половина жертв были старшими администраторами из «Эдем-Олимпии». А что, если существуют соперничающие группы, ведущие борьбу за власть? Вы говорите, что Гринвуд был юродивым? А может, лучше сказать – козел отпущения? Я еще не видел ни одного доказательства того, что он сделал хотя бы один выстрел.

Делаж смахнул ниточку с рукава. Я рискнул – в надежде, что мне удастся разбудить спящего зверя, сунул палку во вроде бы пустую нору.

– Доказательства есть, Пол… – Делаж спрятался за своими полупрозрачными очками. – Я поговорю с Цандером – нужно отойти от этой политики секретности. «Эдем-Олимпия» – штаб-квартира самых больших корпораций в мире. Их руководители – слишком важные персоны, чтобы рисковать ими из-за мелких местных дрязг. Погибшие – жертвы Гринвуда, он убил их одного за другим. Секретарши видели, как он входил в кабинеты и стрелял. Они прятались, скорчившись, за своими столами – а кровь их боссов брызгала прямо на них.

– Но при всем при том…

Но Делаж уже говорил с шофером; мы ехали по бульвару Республики мимо элегантных многоквартирных домов, расположившихся под высотами Суперканн. Когда мы добрались до Круазетт, я выпрямился на сиденье – мне нужно было наконец-то сориентироваться в неразберихе вечерних уличных потоков. Под тенью пальм двигались толпы людей, наслаждаясь теплым осенним днем – словно обитатели иных миров, которых на несколько часов прибило к этому берегу. Уайльдер Пенроуз был прав, говоря, что в них есть что-то нереальное.

Делаж сделал движение головой.

– Пол, это «Нога Хилтон». Там в вестибюле великолепные лавочки. Сделайте Джейн подарок.

– Непременно.

– Мы с Симоной от нее в восторге. У нее очарование и непосредственность инженю. Не лишайте нас ее компании. Вам бы нужно побольше участвовать в нашей общественной жизни.

– А разве она тут есть?

– Она довольно замкнутая, но весьма активная. Работа приносит удовольствие, а игра предъявляет к нам определенные требования. Для нее нужны особые качества, и она приносит особые ощущения. – Он открыл для меня левую дверь и посмотрел в сторону моря. – Я вам завидую, Пол, но будьте осторожны. Вы – летчик, как и Сент-Экзюпери, а он погиб здесь, лежит где-то в пучине морской…

Он протянул мне руку, и я увидел царапины у него выше запястий – синеватые и желтоватые облачка поврежденной кожи, спрятанные под рукавами рубашки. Я представил себе, как он занимается какими-нибудь мазохистскими играми со своей скучающей женой, и игры эти, вероятно, подразумевают нечто большее, чем легонький удар по костяшкам пальцев. За стеклами его очков без оправы я увидел почти фанатичный аскетизм. В то же время он, казалось, улыбался какой-то нежданной удаче – как управляющий пригородного банка, обнаруживший принадлежащую предшественнику телефонную книгу с очень любопытными номерами.

– Загляните в «Нис Матен», поищите там.

– Непременно. Не беспокойтесь, я куплю подарок Джейн.

– Прекрасно. – Он помахал сквозь открытое окно, а лимузин уже тронулся. – И не забывайте про Сент-Экзюпери…

Глава 12
Короткая поездка в аэропорт Ниццы

Рекламный самолет летел над Круазетт и тянул на буксире вымпел, трепетавший в воздухе, как кривая сердечной фибрилляции; но загорающие, вытянувшиеся на своих лежаках на принадлежащих отелям пляжах, даже не замечали его. Летчик, поравнявшись с «Мартинесом», сделал крутой вираж и поплыл в направлении Жуан-ле-Пен и мыса Антиб – его пропеллер рассекал воздух и отбрасывал солнечные зайчики на сверкающее море.

Я смотрел на него, пока он не исчез из виду, и тосковал. Тосковал по своему старенькому «Гарварду», в кабине которого меня оглушал рев двигателя и поташнивало от вони смазочного масла, по плану полета, закрепленному на колене, по мешочку со льдом и тремя бутылками пива, висящему на держателе штурвала, по не-докуренной сигаре в пепельнице, присобаченной скотчем к приборному щитку. Мне так хотелось, чтобы ледяной ветер обдувал фонарь кабины, а поток света заливал каждую клеточку сетчатки, все заждавшееся пространство души.

На воде у причальной стенки общественного пляжа неподалеку от Дворца фестивалей раскачивались скоростные катера воднолыжной школы, ожидая, пока их клиенты наденут на себя спасательные жилеты. Туристы заполнили Круазетт – приветливые американцы, приехавшие в краткосрочный групповой тур, технически сметливые немцы, разглядывающие сверхлегкие гидропланы, пришвартованные у деревянных причалов, неугомонные арабы, пресыщенные сексом и наркотиками, ожидающие на улочке перед «Карлтоном», когда наконец откроются игральные залы.

Из забегаловок доносились до меня запахи блинчиков и картофеля-фри, но запреты Уайльдера Пенроуза уже начали действовать. Потоки людей двигались неторопливо, собирались у табачных лавочек и обменных пунктов, образуя что-то вроде тромба в артерии. С их видеокамерами и экспонометрами, с мешками (на манер тех, в которых возят трупы), полными запасных объективов, они напоминали огромную съемочную команду, работающую без сценария.

Я был разочарован. Мое раздражение лишь усилилось, когда я услышал скрытую угрозу Делажа. Он мне польстил, сравнив с Сент-Экзюпери, но кости этого великого летчика лежали на дне морском в кабине его «лайтнинга» где-то неподалеку от Бе-дез-Анж. Я понял его намек. Но с какой стати Делажу везти меня в Канны, если только я наконец не попал в цель?

Как он и предлагал, я посетил офис «Нис Матен». Из старых номеров я ничего не узнал ни о Дэвиде Гринвуде, ни о дне его смерти, ни о том, как этот доморощенный снайпер умудрился захватить заложников и затем расправиться со своими жертвами, при том что они находились далеко друг от друга и в поселке действовала разветвленная система безопасности. Я нашел фотографии Гринвуда с его подопечными в сиротском приюте в Ла-Боке, но, как ни старался, не сумел перекинуть мостика от этих улыбающихся темноглазых девочек к жестоким фото иссеченных пулями дверей и залитых кровью кабин лифтов.

Не больше толку было и от посещения Американской библиотеки, где я просмотрел микрофиши «Геральд Трибюн». Услужливая библиотекарша предложила мне наведаться в местную газету для англоговорящих жителей, но, приехав на такси в Ле-Напуль, я обнаружил там только какую-то подпольную редакцию бесплатного листка, где рекламировались продающаяся недвижимость, проектировщики бассейнов и дилеры по части подержанных «мерседесов».

Опаленный солнцем, я миновал парковку перед входом во Дворец фестивалей. Зной головной болью поднимался от фигурных плиток тротуара. За мной по улице – в десяти футах слева – шла блондинка в темном костюме. Закрывая лицо от солнца журналом «Вог», она ковыляла на своих высоких каблучках, словно пыталась оторваться от собственной тени. Мне пришло в голову, что она, вероятно, пьяна, и я подумал о барах с кондиционерами в недрах Дворца фестивалей.

Здесь, во многажды высмеянном розовом бункере, где каждый май прокручивают конкурсные фильмы, проходил съезд хирургов-ортопедов. Американские и немецкие туристы, которых я облил презрением, возможно, были почтенными врачами из Топики и Дюссельдорфа, по духу гораздо более близкими к «Эдем-Олимпии», чем мне казалось.

С уличной жары я шагнул в прохладу фойе, где за аккредитационным столиком выдавали пропуска делегатам. На всех без исключения врачах были кроссовки и спортивные костюмы, и хоть на сей раз я в своих брюках и плетеных сандалиях не выглядел белой вороной. Распорядители, проверявшие аккредитационные бэджи, кивнули мне – проходи, мол. Доктора направились на лекцию по туберкулезу шейки бедра, а я – к лавочкам на первом этаже. Продавцы не отходили от своих стендов с хирургическими инструментами и приспособлениями для коррекции костей.

Помня о своей коленной скобе, я остановился у стеклянной витрины, на которой были выставлены два манекена в натуральную величину в полном ортопедическом оснащении. Торсы этих фигур, изображающих мужчину и женщину, были закованы в розовые пластмассовые панцири, а челюсти поддерживались формованными воротниками, которые охватывали их от нижней губы до затылка. Тщательно выделанные наплечники и набедренники – плод фантазии сумасшедшего оружейника – защищали их ноги и руки, а нескромные отверстия давали возможность отправлять те естественные функции, которые у них еще сохранялись.

– Боже мой, – услышал я у своего плеча негромкую английскую речь. – Вот что это такое… Любовь по-эдем-олимпийски…

Я повернулся и увидел подвыпившую женщину в деловом костюме – ту самую, которая шла за мной по улице. Косметика у нее все еще была на месте, но из-за жары из-под губной помады и глазных теней проступила тоненькая пленочка пота. Глядя, как она раскачивается на своих высоких каблуках, я подумал, что это распутная женушка какого-нибудь из английских врачей, приехавших на съезд, дневная вамп в поисках жертвы.

– Marriage à la mode [9]9
  Модный брак (фр.)


[Закрыть]…– Она уперлась руками в витрину и принялась вызывающе разглядывать манекены. – Вот только любят ли они друг друга? Как вы думаете, мистер Синклер?

Она отбросила со лба прядь волос, и я узнал женщину с лэптопом, сидевшую за соседним со мной столиком в кафе неподалеку от здания «Эльфа». Она была трезва – просто маялась дурью. Пальцы ее теребили номер журнала «Вог». Продавец подошел к нам, но она всунула ему в руки журнал и, прежде чем он успел заговорить, жестом отправила его куда подальше. Я заметил пыль на ее туфлях и подумал, что она шла за мной не только по улочке у Дворца фестивалей.

Взбешенный тем, что «Эдем-Олимпия» не спускает с меня своего недреманного ока, я попытался обойти женщину, но наступил на протянутый провод и потянул ногу в коленке. Сморщившись от внезапной боли, я оперся на витрину.

– Мистер Синклер? – Она помогла мне удержаться на ногах. – Вы не?..

– Мне можете об этом не рассказывать – я знаю… – Я указал на ортопедические модели. – Я пришел в нужное место.

– Вам нужно посидеть. Здесь наверху есть бар.

– Спасибо, но мне нужно идти.

– Я куплю вам выпить.

– Не хочу… – Раздраженный ее прилипчивостью, я говорил резко. – Вы работаете в «Эдем-Олимпии»? На Паскаля Цандера?

– Кто это может работать на Цандера? Я из отдела управления имуществом – Франсес Баринг. – Она нахмурилась, заглянув в зеркальце своей пудреницы, явно уязвленная моим отпором и недовольная собой за то, что так неудачно попыталась завязать знакомство. – Прошу вас, мистер Синклер. Мне нужно поговорить с вами об одном нашем старом друге.

Официант принял заказ, а она надорвала пакетик с солью и высыпала содержимое в пепельницу. Она сложила бумажку в стрелочку и метнула ее в меня.

Все еще не понимая, зачем понадобился этой привлекательной, но колючей женщине, я сказал:

– Мы соседи – я видел вас сегодня в «Эдем-Олимпии».

– В Алькатрасе-сюр-Мер ^{45} .

– Где?

– Возьмите на вооружение. Так я называю «Эдем-Олимпию».

– Неплохо. Вы считаете, что это тюрьма?

– Конечно. Она-то пыжится, выставляя себя орбитальной станцией. Люди вроде Паскаля Цандера и в самом деле живут на Марсе.

Я пресек ее попытку изуродовать второй пакетик.

– Франсес, успокойтесь. Вон нам несут выпивку.

– Извините. – На ее лице мелькнула улыбка. – Я такие штуки ненавижу. Шлюха из меня никогда бы не получилась. Секс – еще туда-сюда, но все эти сальные взгляды в заполненных людьми вестибюлях… Я хотела поговорить с вами не в «Эдем-Олимпии». Кажется, я скоро встречаюсь с вашей женой.

– С Джейн?

– Да. Одна из бесконечных проверок, устраиваемых в «Эдем-Олимпии». Когда у тебя ничего не находят, ты начинаешь их любить еще больше. Я с нетерпением жду встречи с нею.

– Она занимается колоноскопией.

– Вы хотите сказать, что она всунет мне в задницу камеру? Давно мечтала, чтобы меня показали по телевизору. А вы?

– У меня отпуск. Он, правда, затянулся, как я и не рассчитывал.

– Мы все это заметили. Вы Бен Ганн нашего острова сокровищ. А я думала, вы пишете социальную историю автомобильной парковки.

– Следовало бы. Это как в Лос-Анджелесе – где бы ты ни был, автомобильная парковка тебя находит. Мне нужно упражнять ноги – выздоравливаю после аварии самолета.

– Да, вы же летчик… – Она закурила, на секунду запалив содержимое пепельницы. – Это означает, что у вас интересная сексуальная жизнь?

– Надеюсь, что так, – я верный муж. Вам это, наверно, кажется абсолютно противоестественным.

– Нет. Просто немного против природы. Но с другой стороны, очень романтично.

Утомившись от этой вымученной болтовни, я развеял рукой табачный дым и попытался заглянуть ей в глаза. Что она – удерживает меня здесь, пока не прибудут люди Цандера? Группа из службы безопасности по наводке помощника Делажа могла следовать за его лимузином до Канн, потом потеряла меня, когда я петлял по городу в безуспешных поисках. А когда я бродил по Круазетт, меня обнаружила Франсес Баринг.

Но если она роковая женщина, думал я, то на удивление неумелая – работает самостоятельно, а имеет очень уж приблизительное представление о том, как добиться своего. Меня поразило, как сильно она отличается от Джейн. Мой юный доктор – та была похожа на девчонку, но уверена в себе сверх всякой меры, а Франсес, такая умудренная, казалась нерешительной; возможно, она карабкалась на вершину корпоративной пирамиды – а защитить себя могла разве что каким-то малохольным юморком. Я посмотрел вниз на ортопедические манекены в фетишистских доспехах. Джейн померла бы со смеху, предложи я ей надеть эти латы для любовного разогрева, но я вполне мог себе представить, как Франсес без слов облачается в такую сбрую.

Увидев улыбку на моем лице, она отхлебнула из своего стакана и расположила его между нами, демонстрируя глянцевитый отпечаток своих губ, словно улику, свидетельствующую о поцелуе – втором за этот день.

– Вы правы, Пол, – заявила она. – Я успокоилась.

– Отлично. Так кто же этот общий друг? Дружба в «Эдем-Олимпии» вещь довольно редкая.

– Этого друга там уже нет. – Ее пальцы двинулись было к пакетику с солью, замерли и, чтобы успокоиться, принялись потрошить бычок сигареты. – Он умер несколько месяцев назад. В прошлом мае, чтобы быть точнее…

– Дэвид Гринвуд? – Когда она кивнула, на ее лицо опустилась туча, а я спросил: – Давно вы в «Эдем-Олимпии»?

– Три года. После смерти Дэвида кажется, что больше.

– Вы были близки?

– С перерывами. Он был очень занят.

– Детский приют, метадоновая клиника. И библиотека Алисы.

– Да, Алиса. «Не увидишь зорким глазом…» ^{46} – Она уставилась на отпечаток на своем стакане, не отдавая себе отчета в том, что ее губы движутся, передавая беззвучное послание в пустоту.

Проникнувшись к ней участием, я накрыл ее руки ладонью:

– Вы были там двадцать восьмого мая?

– В своем кабинете в здании «Сименс». Я весь день там провела.

– Вы видели, как приезжала полиция, слышали стрельбу?

– Конечно. Вертолеты, машины скорой помощи, репортеры… весь этот кошмар разворачивался, как какая-то безумная видеоигра. На самом деле я с тех пор так и не проснулась.

– Понимаю. – Я взял ее пустой стакан – горячий от жара ее рук. – Все эти убийства… Мне они кажутся просто невозможными.

– Почему? – Она нахмурилась, решив, что я решил блеснуть какой-нибудь парадоксальной идеей. – В «Эдем-Олимпии» все возможно. В этом ее raison d'etre [10]10
  Смысл существования (фр.)


[Закрыть].

– Но это совсем не похоже на Гринвуда. Он созидал, организовывал проекты, а не разрушал. Джейн говорит, что он был идеалистом старого закала.

– Может быть, это все и объясняет? Идеалисты бывают опасными.

– Вы хотите сказать, что он перестрелял всех этих людей, руководствуясь высокими мотивами?

– А какие еще могут быть причины? Внезапное умопомрачение?

– Это вполне вероятно.

– Настоящее умопомрачение – это «Эдем-Олимпия». – Говорила она со спокойным отвращением. – Уайльдер Пенроуз помрачает умы…

– Я вижу, вам это место не очень-то нравится.

– Я его обожаю. – Она сделала знак официанту, заказывая еще выпивку. – Я здесь получаю в три раза больше, чем в Лондоне, тут сумасшедшие льготы, у меня великолепная квартира в Марина-Бе-дез-Анж. И все игры, в какие мне хочется играть.

– Здесь есть какие-то игры? Спортивные клубы пусты.

– Я о других играх. – Она впервые посмотрела на меня с настоящим любопытством, ее глаза обшаривали мой спортивный твидовый пиджак. – Бывают игры сосем другого рода.

– Похоже, вовсе нешуточные.

– Так и есть. В «Эдем-Олимпии» играют только в серьезные игры.

– Тот, кто подвез меня до Канн, кажется, тоже об этом говорил.

– Ален Делаж? Вы с ним поосторожнее. Он похож на робкого бухгалтера, но на самом деле – типичный садист с анальным уклоном.

– Похоже, вы хорошо его знаете. Вы были любовниками?

– Вряд ли. В моем вкусе больше его жена, но она изображает из себя недотрогу. Вот в чем беда «Эдем-Олимпии» – тут не помнишь, с кем у тебя был секс. Как в Марбелле или… на Мейда-Вейл.

Она козырнула моим лондонским адресом, дружески намекая на то, что ей известно обо мне больше, чем я думаю. Но теперь я был уверен, что Франсес Баринг не работает на Цандера и ни на кого другого в «Эдем-Олимпии». По каким-то известным ей одной причинам она устроила нашу случайную встречу, а теперь делает вид, будто флиртует со мной, сомневаясь, стою ли я всех этих трудов. На свой колючий манер, опасаясь, что получит от ворот поворот, она тянулась ко мне. Я чувствовал, что ей нужна моя помощь, но, прежде чем добраться до сути дела, она долго будет бродить вокруг да около. Я уже начал чувствовать к ней расположение – к ее острому язычку и недоверчивым глазам, к обороту, которым она непринужденно пользовалась, чтобы официанты знали свое место. Наконец-то я встретил человека, который был напрямую связан с Дэвидом Гринвудом и не боится говорить то, что думает.

– Вы хотели поговорить о Гринвуде, – напомнил я ей. – Вы его хорошо знали?

– Мы встречались на официальных мероприятиях, на торжественных церемониях по успешному завершению проектов. Он был одинок и не отдавал себе в этом отчета. Но вы знаете, что это такое.

– Разве я одинок?

– А разве вы не хромаете тут целыми днями? – Она стряхнула пепел своей сигареты с моего рукава и, казалось, была чуть ли не исполнена сочувствия ко мне. – Бедняга, я за вами наблюдала.

– Франсес… а не мог эти убийства совершить кто-нибудь другой? Что, если Дэвида подставили? Молодой доктор из Англии…

– Нет. – Она обводила бар глазами в поисках официанта, чтобы заказать еще одну порцию, но говорила со всей определенностью. – Их Дэвид убил, тех семерых во всяком случае.

– А заложники?

– Сомневаюсь. Маловато доказательств.

– Каннская полиция утверждает, что они были застрелены в гараже. Все это принимают как и версию умопомешательства.

– Идеальное алиби. – За соседний столик уселись два пожилых врача-американца в тренировочных костюмах, и она понизила голос. – Еще бы чуть-чуть и все получилось. Дэвид почти уничтожил «Эдем-Олимпию». Корпорации отозвали отсюда огромные вложения. Нам пришлось заново проводить переговоры по сдаче в наем помещений, снизить арендную плату и предложить скидки, которые на самом деле были взятками. Кому уж тут дело до двух-трех убитых шоферов?

– И все равно, что-то тут происходит. Нет, не заговор, даже не укрывательство преступления. Дэвид, возможно, и убил этих людей, но никто не знает почему. – Я вытащил из нагрудного кармана копию списка и положил ее пред Франсес. – Вы узнаете эти имена?

– Все. – Она пробежала лакированным ноготком по колонке, отмечая клевками фамилии мертвецов. – В основном всякой твари по паре.

– Я извлек его из компьютера Дэвида. Я думаю, это список будущих жертв.

– Возможно. Здесь даже Уайльдер Пенроуз есть. Молодец Дэвид – смерть психиатрам.

– Вам не нравится Пенроуз?

– Он очарователен – на свой брутальный манер. Для него «Эдем-Олимпия» – громадный эксперимент. Вы только послушайте все эти его рекламные речи о первом интеллектуальном городе, о лаборатории идей для будущего. Он ко всему этому относится серьезно.

– А вы – нет?

– Конечно, нет. Мы авангард новой всемирной аристократии… Пенроуз был бы потрясен, если бы узнал, что один из его любимых учеников собирался прикончить его после завтрака.