Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 25
Фонд Кардена

Вечерний туман с залива Ле-Напуль заполз на Круазетт, и возникло ощущение, что черные груди Ле-Бель-Отеро парят над отелем «Карлтон», словно дары одного паши другому, поднесенные на подушке из воздушного шелка. Гладь моря – огромный крапчатый форзац – была такой ровной, хоть клади под копир. Но в трех сотнях ярдах подо мною в бухту, отделявшую Пор-ле-Галер от мыса Мирамар, нагоняло волны, и клочья пены прыгали в темном воздухе, как безумные акробаты.

Дом, в который мы приехали, на деле оказался маленьким замком, встроенным в скалы Пуан-де-л'Эквийон, откуда вид на море открывался со всех четырех сторон. После стольких дней полуправд и уклончивых ответов передо мной забрезжила истина, и мои собственные виды на будущее стали мне яснее. Франсес Баринг снова сдала колоду, но играла она краплеными картами, да и в рукаве у нее тоже кое-что было припрятано. Я уже чувствовал, что пойду на любую хитрость, чтобы проиграть ей эту партию.

Чтобы разобраться, зачем она взяла меня с собой, я предложил заглянуть в кафе в Теуле. Она потягивала citron pressé [21]21
  Выжатый лимон (фр.)


[Закрыть], глядя, как я наливаю коньяк в свой кофе эспрессо, а потом, прежде чем я успел попросить счет, заказала мне еще. Настроение у нее менялось в считанные секунды, и в этом смысле ее капризная душевная погода напоминала тропическую. Она была похожа на летчиц из аэроклуба с их обветренным шиком и хрупким адюльтером. Она так и не выпустила из рук испачканную кровью салфетку, и я решил, что она была любовницей Гринвуда.

– Пол, что скажете? Стоит его брать?

Ее каблучки звонко стучали по паркету под высоким потолком гостиной. Как только она вышла на террасу, ей навстречу ринулся ветер, вздув парусом ее юбку и жакет. Из полупустого фонтана на нее заквакали лягушки, кроме которых тишину этого сада в течение месяцев ничто не нарушало. Клумбы пришли в упадок, а мячики несобранных лимонов и грейпфрутов гнили на ветках.

Я показал на бассейн, заполненный матовой белой жидкостью.

– Надеюсь, это кобылье молоко ^{61} . Девяносто тысяч франков в месяц? Вы собираетесь сюда переехать?

– Не дождетесь. Неплохое местечко для чванливых богачей, любителей яхтенного спорта, а? Я снимаю виллы для гостей корпораций и влиятельных ученых. – Она облокотилась о перила и переплела свою руку с моей. – Вам лучше?

– Несравнимо. Я рад, что поехал с вами. – Она попыталась отодвинуться, но я ухватил ее за запястье. – Франсес, скажите, ведь наша встреча у Дворца фестивалей была не случайной?

– Не совсем случайной. У вас, как и всегда, был немного потерянный вид, и я подумала, что вы, возможно, человек интересный.

– Ну и как?

– Вы интереснее, чем вы думаете. – Она повернулась спиной к морю. – Вы – политический заключенный. Целый день бродите туда-сюда в поисках спасительного выхода, а сами все больше и больше увязаете во всяких делах с охранниками.

– Я мог бы уехать в Лондон сегодня же вечером.

– Ерунда. И удерживает вас здесь вовсе не Джейн. Отчего, по-вашему, вы так одержимы Дэвидом? Вы пребываете в трансе.

Она разгладила лацкан моего пиджака, словно проникнувшись ко мне внезапным сочувствием. Руки ее с каким-то покорным участием то и дело снимали с меня воображаемые пылинки. И в то же время она смотрела на меня открытым расчетливым взглядом.

– В трансе? Очень вероятно. Кстати, это я угнал вашу машину.

– Вы?

– Франсес… не лукавьте. Вы сами спровоцировали меня на это.

– Спровоцировала? Кажется, я была немного пьяна.

– Вы оставили ключи на пассажирском сиденье. Для чего?

– Вы заинтересовали меня. Это было своего рода испытание.

– Хотели узнать, есть ли у меня качества, необходимые для угонщика? Я вполне мог разбиться.

– Ни в коем случае. Вы слишком осторожны.

– Значит, я не прошел испытания?

– Шесть баллов из десяти. Я хочу, чтобы вы поняли «Эдем-Олимпию». А тогда вы, может, будете в состоянии помочь мне.

– Но сначала я должен измениться?

– Немного. Признайтесь, вам понравилось быть угонщиком. Я смотрела, как вы ехали по Круазетт. У вас снова выросли крылья.

– Вы правы. – В Пор-ле-Галер зажглись огни, и я подумал о шоферских вдовах, сидящих в своих сотах-квартирках. – Да, полет… после секса – лучший способ оторваться. Каким же будет следующее испытание?

– Вам решать. Расскажите мне про «ратиссаж». Рю-Валентин может оказаться вашей улицей в гораздо большей степени, чем вы думаете…

Она вытащила из сумочки сигареты и зажигалку. Прикурила, заслонившись одной рукой, но ветер подхватил волоконце горящего табака, метнул за ее плечо и уронил на паркетный пол гостиной; в вечернем воздухе засветилась яркая точка, словно микроскопическое огнедышащее существо. Пораженная этим, Франсес отступила с террасы, потеряв на какое-то время интерес ко мне. Она принялась затаптывать огонек, и вокруг ее ног рассыпались красные искорки.

Она стала обходить столовую, разглядывая роскошный камин, а перед ним подставку для дров, похожую на какое-то пыточное приспособление, и тяжелые дубовые чурбаки, напоминающие сучковатые троны. Она сделала пометку в своем блокноте, но я знал, что она всего лишь пытается скрыть смущение. Я реагировал на нее слишком медленно, а она корила себя за то, что не слишком умело играет роль роковой женщины. Сексуально она меня привлекала, но ей нужно было добиться полной моей покорности, чтобы принять меня в игру, которую она вела.

Вечерний ветерок начал перебирать страницы брошюрки, которую она оставила на террасе. Я перевернул брошюрку обложкой вверх и в квадратике для адреса прочел: «Мадам Франсес Дельма, Марина-Бе-дез-Анж, Вильнев-Лубе».

Я вспомнил таинственные инициалы в списке Гринвуда.

«Ф. Д.»

Взяв брошюрку, я прошел за Франсес на кухню, где она стояла на небольшом балкончике, выходящем к склону горы. В сотне ярдов располагалось большое здание, которое легко могло затмить диковинки Пор-ле-Галер. Похожее на сегментированную летающую тарелку, оно напоминало летательный аппарат, который по ошибке приземлился на одном из крутых склонов Эстерела, среди сосен, а потом изменил форму, приспосабливаясь к окружающей среде. Несколько сочлененных куполов, пронзенных круглыми окнами диаметром в дюжину футов, сходились – вернее, сползались – к террасе размером не меньше футбольного поля.

В окнах мигал свет, словно в аппаратной пробудились от сна компьютеры и начали проверять собственную работоспособность. На площадку вышла команда атлетически сложенных молодых мужчин и женщин и принялась устанавливать осветительные приборы, камеры и отражатели. На них были джинсы и кроссовки, на поясах болтались сумочки-«кенгурятники», а под бейсбольными шапочками были видны их азиатские лица. С одной стороны в окружении своих свит стояла привилегированная группка фотомоделей, облаченная на этот вечер в роскошные шубы, боа и болеро. Их отливающие матовым и золотистым блеском одеяния, казалось, забирали остатки света из вечернего воздуха, поглощая последние лучи солнца своим изысканным мехом. Но модели, напоминавшие хор из авангардной версии «Мадам Баттерфляй», смотрели на съемочные камеры без всяких эмоций.

– Смотри, японцы, – сказал я Франсес. – Где мы находимся?

– Это Фонд Пьера Кардена. Когда-нибудь здесь будут выставлены все его картины и скульптуры. А сейчас его сдают в аренду для всяких крупных мероприятий – одно токийское рекламное агентство снимает ролик о мехах.

– Странно. Похоже на декорации какого-то фильма.

– Декорации?.. Да нет, тут все по-настоящему. Дэвид любил это место. В прошлом году мы были на приеме, который там устраивала «Эдем-Олимпия», и замечательно напились с двумя лауреатами Нобелевской премии. Такие развеселые ребята…

Улыбаясь чему-то своему, она смотрела на площадку перед Фондом Кардена. Сгущались сумерки. Команды техников таскали и монтировали свои рефлекторы, словно шахматисты, передвигавшие фигуры на огромной освещенной доске.

– Вы хорошо знали Гринвуда, – сказал я. – С ним, наверно, было интересно.

– Да. Он много работал. Но и отдохнуть умел.

– И сколько же продолжался ваш роман?

– Роман? Ужасное слово. – Она скорчила гримаску, словно от неприятного привкуса во рту. – Словно речь идет о какой-то литературной поделке. Мы были счастливы, а потом… мы не были счастливы. Скажем так, мне не нравились происходившие с ним изменения. Он ввязался в кое-какие дела, а они были…

– Слишком сложны для него?

– Пожалуй. – Она подняла в темноте безвольную руку, словно пытаясь прогнать ночь. – Когда идеалисты начинают испытывать к себе отвращение, они становятся невыносимы. Ему не нравилось то, что с ним сделала «Эдем-Олимпия».

– А этот замысел убийства? Он вам говорил?..

– Ни слова. Поверьте, Пол.

– Верю. Он и вас наметил застрелить.

– С чего вы взяли?

– «Мадам Франсес Дельма». – Я показал ей брошюрку. – Ведь это вы, да?

Она посмотрела на квадратик с именем, потом руки ее упали, а изо рта вырвалось последнее облачко дыма от докуренной сигареты.

– Это моя фамилия по мужу. Он работал бухгалтером в «Эльф-Маритайм». Мы разошлись два года назад, но пока это дойдет до всех компьютеров…

– Значит, вы и есть «Ф. Д.»? Та женщина, которую Гринвуд вызвал с крыши парковки? Он собирался вас убить.

– Нет! – Ее кулак резко опустился на перила балкона. – Ерунда. Он стоял передо мной с винтовкой в руках. Если бы он хотел меня убить, то сделал бы это там и тогда.

– Он колебался. Охранники говорят, он пытался перезарядить винтовку, но я думаю, что, когда он вас увидел, его одолели сомнения. Всего на несколько секунд. Но за это время Гальдер и Келлерман успели подняться на крышу. Он вас любил, Франсес.

– Знаю. – Она смяла сигарету о перила. – Я помогла им убить его. Слава богу, я не видела, что там случилось – охранники вытолкали меня оттуда. Если бы я впустила его…

– Он бы застрелил вас. Но почему? Возможно, ответ на этот вопрос – ключ ко всему.

– Так оно и есть. – Она говорила спокойным голосом, а ее лицо было всего в нескольких дюймах от моего, и я ощущал в ее дыхании запах сладковатого турецкого табака. – Почему он хотел меня убить? Потому что я была слишком похожа на него.

– В чем?

– В том, как мы отдыхали, в какие игры играли. Но рано или поздно все игры становятся серьезными.

– А серьезные игры серьезнее всего остального. И что же это были за игры?

Прежде чем она успела ответить, на террасе Фонда Кардена вспыхнул свет и залил склон горы. Круглые окна засияли яркими электрическими огнями. Техники и ассистенты замерли на своих местах, как фигуры погребальной глиняной армии ^{62} . Визажисты нанесли последние штрихи на лица облаченных в меха моделей и присоединились к толпе наблюдателей.

Я инстинктивно задержал дыхание, но съемки продолжались четыре или пять секунд. Огни померкли, и все задвигались, ожидая, когда модели облачатся в новые меха. Вооруженные охранники у фургона проверяли каждый предмет по списку и только потом вешали отливающие шелком меховые одеяния в их проветриваемые стеллажи.

– Телевизионная реклама и норковые шубки в почасовой прокат… – Я услышал вздох Франсес. – Эту красоту предлагает вам новый Лазурный берег. Гарбо и Кроуфорд были бы поражены.

– Чего же вы здесь торчите? – Я уселся на перила балкона, ощущая восковой запах насекомых, запекшихся в осветительных приборах. Франсес постукивала по перилам пальцами, но возвращаться в машину не спешила. – И вообще, зачем вы приехали в «Эдем-Олимпию»?

– Зачем? В те дни меня одолевали страстные… страстные мечты.

– Например? – Я взял ее за руки и удивился – они были как ледышки. – Какие?

– Да обычная глупая дребедень. Интересная работа, несколько близких друзей, теплые отношения с человеком, которому я нужна. Мои приемные родители не сомневаются, что я его еще встречу.

– Мило с их стороны. Вы сирота?

– Моя мать еще жива. Когда умер отец, у нее случился небольшой удар, и она не могла заниматься мной. Мои приемные родители – школьные учителя из Кембриджа. Они принимали во мне такое искреннее участие. После окончания Лондонского экономического училища я работала у Ллойда, а потом вот попалась в лапы этих охотников за головами.

– Вы здесь наверняка прекрасно проводили время.

– Лучше некуда. Тут каждый сам по себе. Эти важные мужчины после ленча отправляются бриться в свои персональные туалетные комнаты. Прошло совсем немного времени, а я чувствовала себя абсолютно несчастной. К нам раз в неделю приезжал совместитель из «Эльфа» – очень красивый бухгалтер, и я позволила ему пользоваться моим туалетом. Мне нравился запах мужской мочи и душок его паха на моем полотенце, после того как он принимал душ. Он был очень сексуален. У нас был замечательный медовый месяц в Аспене, и он научил меня кататься на лыжах. Тогда я и видела его чуть ли не в последний раз.

– В это трудно поверить. – Я массировал ее неспокойную руку, думая обо всех спальнях, которые есть в этом темном доме. – Он вас бросил?

– Нет. Мы переехали в квартиру в Марина-Бе-дез-Анж. Но он каждый вечер работал до девяти. И все время летал в Оман и Дубай. А в один прекрасный день я нашла этот таинственный гардероб, полный мужских рубашек и костюмов. Целые ящики были набиты носками и трусами, которых я что-то прежде не видела. Я помню, у меня возникла мысль: тут наверняка не обошлось без мужчины.

– Это были вещи вашего мужа? И вы развелись?

– Но по-хорошему. Я сохранила за собой квартиру, а он уехал в Париж… – Она уставилась на свои туфли, словно спрашивая себя: куда они приведут ее теперь, потом повернулась и посмотрела в направлении моей поднятой руки. – Пол, что это?

– Не знаю. – Прикрыв глаза от яркого света козырьком ладони, я разглядывал террасу Фонда Кардена. – Какая-то заваруха. Японцы дерутся между собой.

– Резонно. Телереклама – это вопрос жизни и смерти.

– Постойте…

На площадке шла настоящая драка. Группы техников и гримеров жались к балюстраде, наблюдая за озлобленной кулачной схваткой у фургона между операторами и охранниками. Из музея появилась еще одна группа охранников и принялась размахивать дубинками, как воины в сцене сражения из эпической ленты Куросавы.

Софит закачался на своей подставке и, озарив площадку яркой вспышкой, рухнул на землю. Я узнал кожаные куртки, которые видел на Рю-Валентин. Трое из нападавших выгружали из фургона меха, а другие члены банды стояли над поверженными на землю охранниками. Человек в шлеме пригрозил дробовиком перепуганным техникам, сгрудившимся на выложенной плитками площадке среди экспонометров и чемоданчиков с гримом. На ступеньках музея человек, лицо которого показалось мне почти знакомым, снимал происходящее на видеокамеру. Над склоном горы слышались визгливые крики японок, а с балконов вилл, расположенных над прибрежной дорогой, светили огни.

– Франсес… – Я инстинктивно потащил ее с балкона в глубь дома. – Это боулинг-клуб.

– Кто?

– Очередной «ратиссаж». Специальная акция.

– Я ничего не вижу. – Она вцепилась в мою руку. – В библиотеке есть телескоп.

– Забудьте об этом, – попытался я успокоить ее. – Они уже ушли.

Грабители со своими трофеями исчезли; площадка теперь напоминала сцену после террористического акта. Техники сидели на земле, вцепившись друг в друга среди перевернутых осветительных приборов и камер. Многие женщины продолжали визжать, а ошарашенный директор и его команда кричали что-то в свои мобильные телефоны.

С дороги над музеем раздались звуки набирающих обороты двигателей. Вниз по склону пронесся черный, почти невидимый «рейндж-ровер» с выключенными фарами. Он обогнул парковку у отеля «Тур-де-Леквийон» и на хорошей скорости направился к Теулю.

– Бог мой, настоящие коммандос… – Франсес резко отодвинулась от балкона, словно опасаясь, что этот поток насилия может унести с собой и ее. – Пол, кто это был? Вы их узнали?

– Не могу сказать. Возможно…

Под нами промчались еще два «рейндж-ровера», один на хвосте у другого. Их шины перемалывали гравий, словно камнедробилка, вгрызающаяся в усыпанный галечником берег. Фары у них были включены, и они резко свернули направо – на прибрежную дорогу к Сен-Рафаэлю.

В Фонде Кардена съемочная бригада и их ассистенты устремились под крышу. Какой-то ошалевший техник включил звуковую систему, и тьму рассек оглушительный взрыв музыки: мощные осколки звука покатились по склону, как валуны.

Франсес шагнула на кухню и схватила телефон у холодильника. Она сняла трубку и принялась трясти ее, не слыша гудка:

– Я вызову полицию. Ну же, черт побери… vite, vite! [22]22
  Скорей, скорей (фр.)


[Закрыть]

– Франсес, постойте. Мне надо подумать.

– Зачем? Не о чем здесь думать…

– Есть. И о многом.

Я забрал у нее трубку, открыл ящик кухонного стола и сунул туда телефон – рядом со старым туристским путеводителем. Франсес потянулась было внутрь, но я прижал ящик коленкой и защемил ей руку.

– Франсес, успокойтесь. Они уехали.

– Пол?.. – Франсес потерла запястье. – В какие игры вы играете? Вы узнали кого-то из них.

– Может быть, и узнал.

– Кто они такие? Они из «Эдем-Олимпии»?

– Возможно.

– Тогда давайте остановим их. Так или иначе – на этой прибрежной дороге они как в ловушке.

– Не теперь. Время еще не пришло.

– Вы снова впали в транс.

Она стояла против меня, драчливо подняв маленькие кулачки. Случившееся напугало ее, пот пропитал ее белую блузку, и на ней ясно выступили темные розы сосков. Но мои мысли были заняты людьми в кожаных куртках, мчащимися в темноте на своих «рейндж-роверах». От быстроты и агрессивности грабителей, от их грубой действенности у меня почти перехватило дыхание. Заставляя себя дышать, я хватал ртом вечерний воздух, попахивающий поджаренными насекомыми, страхом и японскими духами. Волоски покалывали мне шею, и пот струится между лопаток. Мощный дух поднимался от моего паха, сильный гормональный позыв к насилию. Мой член затвердел, и мошонка словно в кулаке сжала яички. Я вспомнил об эрекции, которая была у меня после первого приземления без инструктора, – так находило выход напряжение после самостоятельного взлета.

– Пол… нам пора ехать.

Франсес стояла рядом со мной, луч от перевернутого софита высвечивал влажный шелк на ее груди. Своими настороженными глазами и полуоткрытым ртом она напоминала переметнувшегося заговорщика, который, потея от страха, выдавал всех подряд. Даже теперь мне удалось завладеть лишь частью ее внимания. Она ждала воя полицейских сирен, ее глаза искали свет фар на прибрежной дороге. Знала ли она о «ратиссаже» заранее? Но мое воображение уже опутало ее, сделало персонажем фантазии о скорости и насилии, которая пульсировала в моей черепной коробке с того часа, когда я последовал за маленькой Наташей на Рю-Валентин.

Она прислонилась ко мне, слушая крики японок.

– Пол, сейчас здесь будет полиция.

– Забудь о них. Мы запрем двери, и они решат, что дом пуст.

– В проезде стоит моя машина. Двигатель еще теплый. Вернемся в Марина-Бе-дез-Анж. Я должна тебе кое-что показать…

Глава 26
Снова в полете

– Франсес, я снова лечу…

Я стоял на балконе ее квартиры, и ветер играл на мне шелковым халатом, общупывая, как вежливый карманник, его протертые швы. Рукава наполнились ночным воздухом, и у меня возникло ощущение, что я парю между домами-башнями Марина-Бе-дез-Анж. Искривленные фасады, с боков напоминающие ступенчатые пирамиды, казалось, оторвались от земли и поплыли над бассейнами и прудами, лежавшими между дорожками, как украденные у моря лоскуты.

В трех милях к юго-западу на Ка-д'Антиб виднелся Гарупский маяк – его лучи неутомимо обыскивали берег. Неподалеку в замке Ле-Гарупа попивали когда-то свои лимонные коктейли с виски Скотт и Зельда Фитцджеральды, но то была другая Ривьера, не менее далекая от футуристических комплексов жилых домов, чем казино в Монте-Карло от храма Карнака ^{63} .

Франсес вышла ко мне на балкон. Поставив поднос со стаканами на столик, спросила:

– Тебе нравится этот вид?

– Все это искривленное пространство? Закончится тем, что мы приземлимся в Вавилонском аэропорту. В один прекрасный день весь Лазурный берег будет таким.

– На чертежах он уже такой. Все старше пяти минут продается под снос.

– Все? Это печально. – Я обнял ее за талию и прижал к себе, словно защищая от ночи. – Воспоминания, мечты?..

– Вчерашние компьютерные программы. Масса небывалых скидок и сногсшибательные цены. Увы, Пол…

Она поднесла к лицу спритцер, и ветер ударил ей в глаза холодными пузырьками газа. На кончиках ее ресниц засверкали крохотные точечки влаги. По дороге из Теуля она никак не могла собраться с мыслями и помалкивала, поглядывая в зеркало заднего вида, как профессиональный угонщик. Но когда Антиб остался позади и мы добрались до жилого комплекса в Вильнев-Лубе, она пришла в себя и вернулась к тому, что занимало ее.

В лифте, доставившем нас на четырнадцатый этаж, она прижалась к моему плечу и надавила ладонью мне на диафрагму. Не включая света, вошла в прихожую и повела меня прямо в спальню. Все еще в возбуждении от насилия в Фонде Кардена и жалобных криков гримерш-японок, я быстро ее раздел. Но любовник из меня был никудышным; я не мог отделаться от мысли, что на меня смотрит Джейн, а потому эрекция, которая с такой силой заявила о себе во время грабежа, была совсем уж вялой. Когда я все-таки кончил (оргазм был такой же притворный, как у домохозяйки, которой все давно опостылело), Франсес одарила меня мимолетной улыбкой шлюхи из эскорт-агентства. Она откинула влажные волосы с моего лба, уже размышляя над следующим ходом в затеянной ею игре – как старшая сестра с доверчивым младшим братом, который в конечном итоге, связанный и с кляпом во рту, окажется в шкафу для игрушек.

Но комнаты для игр в новой Ривьере достигали размеров террасы перед Фондом Кардена. Я был поражен скоростью и разбойничьей деловитостью похитителей мехов. Я стоял у перил, посасывал вино из стакана и думал о мелькающих дубинках, все еще чувствуя на спине удар, полученный мной на Рю-Валентин. В инстинктивном гневе я поднял правый кулак, готовясь нанести ответный удар.

– Пол… – Франсес, встревоженная, ухватила меня за руку. – Успокойся. Здесь ты в безопасности.

– Франсес… я был в другом месте.

– Ты собирался меня ударить. Бей, если тебе так нужно…

– Меньше всего я хотел тебя ударить. Ты мне нравишься… смешная девчонка и все такое. Это ограбление разбудило во мне что-то давно забытое. – Я уселся рядом с ней на плетеном канапе. – Я помню, что мы делали с новобранцами в летной школе ВВС.

– Казарменные шутки?

– Да нет. Это были жестокие избиения. Только через много лет я признался себе, что мне это доставляло удовольствие.

– Значит, это твоя особая забава? Тогда я куплю хлыст.

– Прошу тебя… ничего в ней нет особого – и вовсе она не моя. Чего только сдуру не вспомнится… А все же, почему я не дал тебе позвонить в полицию?

– Хотела бы я знать. – Она показала пальцем на столик, где рядом с конвертом с принесенными Гальдером фотографиями стоял телефон. – В общем-то, еще не поздно…

Невозмутимая, как ночь, она ждала моей реакции. Она нравилась мне еще и тем, с какой любительской конспирацией проводила в жизнь свой план: старшая сестра катит в колясочке младенца-братишку в поисках тайного входа в парк.

– Поздно, – отвел я идею со звонком. – Через три часа после преступления – что мы скажем полиции?

– Нет проблем. Мы были так возбуждены, что сначала должны были вернуться домой и всласть трахнуться. Им, наверно, такие вещи каждый день приходится слышать.

– Уж конечно. Но мы им не нужны – у них дюжина свидетелей-японцев. – Я взял ее за руку и попытался разгладить голубые тени на ее запястье. – А трахнулись мы вовсе не всласть. Извини.

– Попробуем еще раз. Как-нибудь иначе… – Она притулилась ко мне, но лицо ее потемнело, словно я намекал, что это она виновата в моем фиаско. – Так ты думаешь, эта банда прибыла из «Эдем-Олимпии»? Уж слишком здоровые ребята.

– Дубинками работали охранники, которые сегодня свободны. Претенденты на власть из «Эдем-Олимпии» не удовлетворены действиями каннской полиции, поэтому они проводят собственные акции.

– Против японского рекламного агентства? За что? За то, что они снимают рекламу о мехах?

– Может, они расисты или борцы за права животных. Фанатиков-зеленых всегда заносит, в конце концов они пытаются спасти вирус оспы. С другой стороны…

– Пол, не сейчас.

Франсес взяла меня за руку и положила ее себе на левую грудь так, что мои пальцы пришлись на сосок. Несмотря на мой недавний провал, она пыталась снова взбодрить меня. Я взглянул на ее лицо, на почти белые в темноте губы, отражавшие свет из соседней квартиры. От влаги ее волосы казались темнее, и на какое-то мгновение она напомнила мне Джейн. Как любовница она неплохо потрудилась; стараясь не задеть мои покрытые шрамами коленки, она сидела на мне верхом, словно оказывая первую помощь впавшему в кому пациенту.

– Франсес, Дэвид сюда приходил?

– Конечно. Это его халат. – Она погладила отвороты тыльной стороной ладони. – Этот халат да старый смокинг – вот все, что у меня от него осталось.

– Мне жаль. – Сочувствие к ней переполняло меня, и я спросил: – И все же не могу понять, почему он включил тебя…

– В свой список? Какое это имеет значение? Не надо всегда искать мотивы – они не все могут объяснить.

– При всем при том, – я взял конверт Гальдера со стола, – пока ты принимала душ, я еще раз пересмотрел эти фотографии. Одну из них ты должна увидеть.

– Нет уж, спасибо. Это какая-то новая разновидность порнографии. – Она зябко повела плечами и уставилась на фото: Ольга Карлотти, директор «Эдем-Олимпии» по кадрам, лежала всем телом на столе. – Ужасно… вот бедняжка. Неужели Дэвид?..

– Застрелил ее? Боюсь, так оно и было. Но ты обрати внимание на фотографии претенденток у нее на столе. Она, наверно, за мгновение до смерти просматривала их.

Франсес прикрыла свою обнаженную грудь.

– Миленькие девушки, закончившие лицеи в небольших городках. Надеюсь, они получили работу в офисах, которую искали.

– Речь о работе не только в офисах. А чаще на диване в комнате по соседству. – Я показал ей на несколько поляроидных снимков, стоявших в ряд у чернильного прибора. На одном из них дородная блондинка в вечернем, сильно декольтированном платье нагнулась к камере; пародируя женщину-вамп, она сложила губы бантиком. На другом снимке темноволосая обнаженная девочка-подросток сидела на кромке бассейна так, чтобы были видны очертания ее маленьких грудей.

– Хорошенькая, да? – Франсес разглядывала миниатюрное изображение. – Младший клерк?

– Хотелось бы думать. Странно, что такие фотографии отправляют директору по кадрам.

– Все зависит от того, на какую работу Ольге требовались девушки. – Франсес, взяв меня за руку, провела моей ладонью по своему соску. – Она тебе нравится?

– Ольга Карлотти? Очень привлекательна – лицом плавает в собственных мозгах на столе.

– Я говорю о младшем клерке.

– Нравится? Да. Только маловата еще. Лет четырнадцать-пятнадцать?..

– Кому какое дело? Она напоминает мне Джейн.

– Брось ты… – Я уставился взглядом в черноту ночи между двумя многоквартирными домами. В Марина-Бе-дез-Анж логика и реальность прогибались согласно теории относительности, искривлявшей здесь не только пространство и время. – Джейн двадцать восемь.

– Но у нее фигурка девочки-подростка. Я сама почти торчу от нее.

– Симона Делаж тебя уже опередила. Джейн нашла себе старшую подружку – ей всегда была нужна такая, чтобы можно было смотреть на нее снизу вверх.

– Но сексом-то вы с ней еще занимаетесь?

– Мы живем в доме, принадлежащем компании. Думаю, там это не разрешается.

– Поэтому-то я и переехала сюда. Она тебе не изменяет?

– Нет, насколько я знаю. За месяц до нашей женитьбы у нее была интрижка с одним хирургом из больницы Гая. Меня это потрясло, но Джейн со всем прекрасно разобралась. Она мне сказала, что незаконченное приключение для невест дело привычное…

– Давай не будем говорить о Джейн. – Франсес провела пальцем по шрамам у меня на ноге, словно намереваясь изменить их рисунок. – Она будет спать, когда я тебя привезу?

– Скорее всего. Сон у нее глубокий.

– После которого остаются следы от уколов? – Франсес взяла у меня стакан и поднялась. – Идем в постель, у нас у самих незаконченное приключение…

Я направился за ней в спальню; она заскочила в ванную, а я остановился у книжной полки. Там стоял целый ряд книг по французскому имущественному праву и экземпляр «Алисы в Зазеркалье». Переворачивая захватанные страницы и улыбаясь иллюстрациям Тениеля, я вдруг понял, что мне впервые попался читаный экземпляр книги из библиотеки Гринвуда.

Я лежал рядом с Франсес, восхищаясь ее распростертой ничком фигурой, отражающейся в зеркале над головой. Она словно бы парила в темном небе – нимфа из потолочной росписи в стиле барокко, уснувшая на пролетавшем облачке. Закинув руки за голову, она разглядывала свое отражение, а я принялся ласкать пальцами впадинки у нее под мышками – сладострастные кратеры на гладкой коже, струящейся до бедер. Ее тело все еще ждало меня. Крепость моих чувств осаждали и маленький шрамик под подбородком, и торчащий правый сосок, словно живущий собственной жизнью, и сильная грудная клетка, и светлый лобок.

Она повернулась ко мне, решив изменить тактику. Ее рука обхватила мой член, пальцы принялись ощупывать его основание, взвешивать яички – как скотница, приценивающаяся к пожилому быку-производителю.

– Ты все еще напряжен, Пол. Подумай об этом налете. Если зеркало тебе мешает, я выключу свет.

– Оставь. Так я могу смотреть на вас двоих.

– Дэвиду это нравилось. Он спрашивал, кто из нас – настоящая… Философия в будуаре. Зеркало – это его идея.

– Дэвида? – Мои пальцы замерли, оказавшись на заливном лугу между ее ног. – Я проникаюсь к нему уважением.

– Он, случалось, сам себе удивлялся. И от тебя я хочу того же. Я хочу, чтобы ты шокировал себя.

– А как насчет тебя, Франсес? Что тебя шокирует?

– Ничто, связанное с сексом, не может шокировать женщину. По крайней мере, ничто в сексе с мужчиной. Мы же после вас чистим себя – как эти метельщицы, идущие за коронационной каретой. – Она поцеловала меня в губы, интересуясь их вкусом, потом попробовала на вкус мой по-прежнему вялый член, покачала головой, как примерный школьник, получивший трудное домашнее задание. – Давай-ка сосредоточимся на тебе. Откроем несколько дверок. Это ограбление подействовало на тебя возбуждающе. Какие есть другие возбуждающие средства?

– А ты найди. Поворачивай ключик.

– Хорошо… Хочешь меня побить? – Она легла на живот, через плечо кинула взгляд на свое отражение в зеркале и шлепнула себя по округлой ягодице. – У меня чудный крестец. Дэвид говорил, что лупить по нему – одно удовольствие. На столике у кровати лежит поясок от халата.

– Франсес… – Я погладил ее белую кожу, радуясь тому, что на ней нет следов побоев. – Меньше всего мне хочется делать тебе больно.