Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Она была убита с близкого расстояния одним выстрелом в сердце, и вокруг раны на коже виднелись следы порохового ожога. На ней был черный бюстгальтер без чашечек, почти не закрывавший ее маленькие груди; одну из них лизнул язычок крови, сочившейся из раны. Я решил, что они с Башле накануне вечером играли в какую-то эротическую игру, и она либо заснула, либо обкурилась – и этот предмет туалета остался на ней.

На третьей фотографии был крупный план прикроватного столика. За электронными часами – подарком фирмы «Монсанто» – лежали трубка для курения крэка и пластиковый мешочек с несколькими кокаиновыми шариками. Пепельница была переполнена спичками, бумажными затычками и обрывками фольги, а на двух кассетах со сделанными от руки надписями на корешках лежал пульт видеомагнитофона. В выдвинутом ящике чуть ниже был целый набор драгоценностей – ожерелья из трех переплетенных ниток жемчуга, бриллиантовые колье и изумрудные подвески, все с магазинными бирками.

– Сладкие мечты… – Меня передернуло, я вытянул руку с фотографиями, отстраняясь от них подальше. – Что за фильмы они смотрели?

– Какое это имеет значение? – Гальдер нахмурился, решив, что я проявляю нездоровое любопытство. – Если хотите, могу выяснить.

– Бог с ним. Я думаю, мы это знаем. Как к вам попали эти фотографии?

– Из архива службы безопасности. Там есть и другие. Никто не знает, что я их позаимствовал.

– От этих фото кровь стынет в жилах. Мы заглядываем в черепную коробку Гринвуда.

– Гринвуда?

– Скорее его, чем жертв. – Я обвел пальцем детали заднего плана – лампу в стиле арт-деко на прикроватном столике, отметины на стене, где изголовьем кровати была поцарапана лепка – вероятно, во время бурного (под действием кокаина) секса между шефом службы безопасности и его любовницей. Должно быть, этот интимный беспорядок, трубка для крэка и кассеты сразили Гринвуда наповал. И осталась только эта кровавая картина, тела, застывшие в позах смерти, да смешной бюстгальтер на груди женщины-врача средних лет.

– Доктор Серру… – прокомментировал я. – Самоотверженная леди из приюта.

– Такой она и была. У всех есть частная жизнь, мистер Синклер. Даже у вас. Возможно, он не собирался ее убивать. Просто она провела ночь не в той спальне.

– Не думаю. – Я показал на пол вокруг кровати. Кровавые отпечатки ступней были так отчетливо видны на плитках, что можно было различить даже подогнутые пальцы доктора Серру, искривленные бесконечными походами по больничным палатам и узкими туфлями. – Представьте, как это было. Она вскочила после первого выстрела. На кровать хлещет кровь Башле, ее ноги тоже залиты кровью. Наконец Гринвуд делает шаг вперед и стреляет Башле в грудь. Жуткий грохот, ей на лицо брызжет красная струя. Гринвуд направляет винтовку на нее, но, возможно, колеблется. Ведь они все же коллеги, они вместе основали приют. Она умоляюще смотрит на этого английского доктора – она его так хорошо знает, но теперь он явно сошел с ума. Она вскакивает с кровати и идет к нему навстречу, оставляя следы в крови своего любовника. Она надеется, что сможет успокоить Гринвуда.

– А потом?

– А потом он стреляет в нее. В последнее мгновение она понимает, что их дружба не имеет никакого значения и смертельные фантазии Гринвуда сейчас поглотят ее.

– Значит… – Гальдер ухватил себя за кончик носа, чтобы успокоить разволновавшиеся ноздри. – Так было ли это убийством на почве ревности?

– Нет. Тут я ошибся. Стопроцентно.

– Тогда он бы пристрелил ее первой?

– Не обязательно. Но у нее с Башле был не какой-то тайный роман, а давние отношения; вы посмотрите – трубка для крэка, порнокассеты, фетишистское белье. Эти двое успели узнать друг друга очень хорошо. Она ничего не была должна Дэвиду Гринвуду.

– Почему же он ее убил?

– Не знаю. Но похоже, что…

– Он убил и кое-кого из остальных? А может, и всех? И никакого заговора не было?

– Возможно. – Я разглядывал фотографию прикроватного столика. – Слишком много вопросов и ни одного ответа. Эти колье и ожерелья – на них все еще магазинные бирки.

– Они были украдены из ювелирного магазина в Ницце. Приблизительно за три недели до этих убийств.

– Но почему они здесь?

– Возможно, Башле хранил их для каких-нибудь французских коллег, работающих подпольно.

– И вы в это верите?

– Я не обязан верить. – Гальдер беспокойно заерзал на своем сиденье, словно слишком задержался на месте этого первого убийства. – Я не знаю, почему Гринвуд это сделал. Он не оставил посмертной записки.

– Он надеялся остаться в живых.

– Да нет. Гринвуд же не был дураком. А в конце у него не осталось времени. Это беда всех серийных убийц. Им не хватает времени.

– Он ненавидел что-то в «Эдем-Олимпии». Наверно, вы знаете что.

– Мне он ничего такого не говорил.

Я вернул фотографии Гальдеру.

– А еще есть?

– Немного. Я их покажу, когда приедем на место. – Гальдер завел двигатель и махнул миссис Осима, которая с подозрением поглядывала на нас из окна своей спальни. – Нам нужен свежий воздух, мистер Синклер. Свежий воздух и свежие головы…

Глава 21
Наркотики и смерти

Клинику покидала первая дневная смена – сиделки и технический персонал выезжали из ворот на своих одинаковых автомобильчиках. Мимо нас в сторону многоквартирного дома на берегу озера прошел молодой врач из квартирующих при клинике. В белом халате и с именной биркой на груди, он прошествовал в двух шагах от «рейндж-ровера», но был так погружен в себя, что даже не заметил, как Гальдер сделал ему приветственный взмах рукой.

– Это многое объясняет в «Эдем-Олимпии»… – Я смотрел, как задумавшийся эскулап удаляется от нас, не видя ни озера, ни рощицы. Он лишь инстинктивным движением головы прореагировал на мелькнувшую рядом с дорожкой ящерицу. – Люди так заняты своей работой, что и конец света пропустят. Вот почему никто не заметил в Гринвуде ничего необычного. У обитателей «Эдем-Олимпии» нет никакого чувства общности.

– Есть у них это чувство. – Гальдер показал на ближайшую камеру наблюдения. – Считайте, что это новый способ сплочения людей.

Гальдер справился с нервозностью, которая одолевала его у дома Башле, и снова был готов подшучивать надо мной и играть роль гида по маршруту безумия. Он открыл конверт с фотографиями и ждал, когда я успокоюсь. Отказавшись от теории заговора, я вернулся с облаков на твердую землю, где не было никакой надежды найти удовлетворительное объяснение ненормальным поступкам Дэвида Гринвуда. Но фотографии места преступления подействовали на меня угнетающе. Безумие насилия запечатлелось на испачканных кровью стенах – ордер на убийство, подписанный фрагментами костей и сухожилий.

– Ну, все в порядке, мистер Синклер? Отлично… Я не буду спешить. – Гальдер говорил тихим, спокойным голосом, словно речь шла о незначительном дорожном происшествии. – Третьим убитым был профессор Берту, главный фармаколог клиники. Внутренние камеры наблюдения зафиксировали, что Гринвуд вошел в вестибюль в семь пятьдесят два. Оружия при нем видно не было, но мы полагаем, что он прятал винтовку под своим белым халатом.

– И металлодетекторы ее не обнаружили?

– Какие детекторы? Это же больница. Там повсюду металлические предметы – каталки, эндопротезы головок суставов, баллоны с кислородом…

– Справедливо. Продолжайте.

– Берту был в своем кабинете в фармакологическом отделении на шестом этаже рядом с кладовой-сейфом, где хранятся все лекарства «Эдем-Олимпии». Когда Гринвуд выстрелил в него через стеклянную дверь, он сидел за своим рабочим столом.

– Почему же Гринвуд не вошел внутрь?

– Дверь была на электронном замке, который управляется со стола Берту. Через эту дверь попадаешь в кабинет и боковой коридор, который ведет в аптеку.

– Берту открыл бы ему дверь.

– Гринвуду был нужен элемент неожиданности. Он, вероятно, чувствовал, что на него накатывает какая-то волна слабости. Берту мог заподозрить что-то неладное и вызвать охрану.

– А Уайльдер Пенроуз? – спросил я. – Гринвуд ранил его.

– Он был в этом самом коридорчике, возвращался из аптеки. По-видимому, он заметил ствол, шагнул назад, и его поранило осколком стекла.

– Но Гринвуд его не видел, иначе он бы и его прикончил. Почему Гринвуд не искал Пенроуза в его кабинете?

– Может, и искал. Но ему нужно было поторапливаться. В любой момент служба безопасности могла замкнуть кольцо. С этого момента все его мишени были случайными.

– Правдоподобно. – Я посмотрел на камеру наблюдения рядом с «рейндж-ровером» и понял, что служба безопасности следит за нами. Наша экскурсия по местам боев почти наверняка была санкционирована Паскалем Цандером. – В любом случае, представьте себе состояние Гринвуда. Он только что убил троих человек. Мысли его разбегаются, но он знает, что должен найти следующую мишень. Но вот что вызывает у меня сомнения – почему Пенроуз не поднял тревогу?

– Гринвуд, уходя, запер наружные двери, и Пенроуз в этом коридоре оказался как в клетке. Охрана нашла его час спустя, он был почти без сознания, пытался наложить себе жгут из рукавов халата. И ему это удалось. – Гальдер с искренним восхищением покачал головой. – Чтобы с этим справиться, нужно быть психиатром.

– И никто ничего не слышал? Разве это не странно?

– Это же больница, – снова напомнил мне Гальдер. – У стен хорошая звукоизоляция, чтобы пациенты не слышали, как работает оборудование или…

– Как кричат от боли другие пациенты. А фотографии какие-нибудь есть?

– Всего одна. – Руки Гальдера лежали на баранке, и ему стоило труда владеть своими дрожащими пальцами. Он отер пот, тонкой пленкой покрывший его лицо, и открыл конверт. – Не думаю, что по ней можно о чем-то судить.

Я прижал фотографию к приборному щитку. Кабинет фармаколога представлял собой помещение без окон, уставленное металлическими шкафами и книжными полками, которые были забиты фармацевтическими справочниками, учебниками и новейшими постановлениями французского министерства здравоохранения.

Профессор Берту сидел за своим столом, а его лицо и туловище были повернуты к камере, словно он увидел кого-то у стеклянной двери. Это был полноватый, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти с аккуратными усами и еще более аккуратным столом, в центре которого лежал металлический кейс. Берту пришел на работу в костюме сизо-серого цвета, но пиджак снял и оставался в полосатой рубашке и пестром галстуке. Халата он еще не надевал, а это наводило на мысль о том, что, прежде чем приступить к исполнению своих служебных обязанностей, он собирался обтяпать какое-то личное дельце.

Каковы бы ни были его планы, реализовать их он не успел. Спиной и головой он привалился к корпусу вентиляционной шахты позади стола. Рот у него был открыт, словно профессор пытался окликнуть кого-то в соседней комнате. Галстук его с маленьким узлом, свидетельствующим о пунктуальности и педантизме владельца, вертикально свисал из-под плотно облегающего шею воротничка.

Пуля пробила один из завитков «пейслийского» узора на галстуке. Кровь стекала на колени Берту и по ноге – на пол, где между его туфель образовалась лужица; однако аккуратизм этого элегантного профессора проявился и в смерти. Щеки его, не поддерживаемые более лицевыми мышцами, опали, но руки по-прежнему спокойно лежали на столе, защищая полиэтиленовый мешочек, наполненный каким-то белым порошком. Внутри кейса находилось около дюжины таких мешочков.

– Он что-то взвешивал, – указал я на стоявшие около кейса электронные весы. – А что было в мешочках?

Гальдер потер кончик носа и с наигранной неопределенностью пожал плечами:

– Должно быть, какие-то лекарственные вещества.

– Но какие? Похоже, Гринвуд столкнулся с шайкой наркодилеров.

– Мистер Синклер… Белых порошков сколько угодно. На этикетках некоторых напечатано «Макс Фактор». Промышленные химикалии, растворители, которым очищают наши установки для диализа…

– И все они – в специальных упаковках с названием изготовителя и товарным знаком. Зачем Берту могли понадобиться весы?

Гальдер откинулся на подголовник и повернулся ко мне:

– Вы думаете, это кокаин или героин?

– Похоже на то. Здесь творилось что-то противозаконное. А Пенроуз, вероятно, об этом знал.

– Поговорите с ним, мистер Синклер.

– Непременно, когда придет время. Меня удивляет, что судья не заинтересовался всем этим. Но зачем человеку такого ранга, как Берту, рисковать всем ради небольшой партии незаконного кокаина, если он мог официально заказывать его сотнями фунтов? Этот кейс и весы – какая-то любительщина. Словно он затеял эту игру из чистой бравады.

Гальдер согласно кивнул, удовлетворенный тем, как я преодолел очередное препятствие:

– Продолжайте, мистер Синклер.

– Как получилось, что Гринвуд прибыл в тот момент, когда Берту готовил к отправке эту партию товара? Странное совпадение. А что делал в кладовке Пенроуз? – Я вернул Гальдеру фотографию. – Откуда эти фото?

– Из каннской полиции. У них глаза не такие проницательные, как ваши. – Он завел двигатель. – Нам пора дальше. По «Эдем-Олимпии» бродят призраки…

Парковка телецентра была забита машинами, и Гальдер остановился на подъездной дорожке в пятидесяти футах от одетого в стекло здания. Из подвального этажа – лабиринта душных студий звукозаписи и монтажных помещений – транслировались результаты международных футбольных матчей и сводки немецких, японских и французских новостей. Здесь я как-то раз заблудился после интервью, в котором отвечал на вопросы о моих первых впечатлениях об «Эдем-Олимпии». Пройдя не в ту дверь, я оказался невольным гостем программы дегустации вин – вели ее две энергичные швейцарки.

– Телецентр, мистер Синклер, – проговорил Гальдер. – Именно здесь я и появился…

Я ждал, что он подъедет ко входу, но он каким-то задумчивым взглядом смотрел на вращающиеся двери. Мускулы его лица напряглись под воздействием невидимых, почти не подчиняющихся его воле сил.

– Гальдер, не могли бы мы встать в тени? – Я показал над навес над входом. – Здесь становится жарковато, во всех смыслах…

– Подождите. – Гальдер открыл дверь и прикоснулся подошвой к асфальту. – Вот здесь я и остановился двадцать восьмого мая. Как раз в этом месте. Что-то вроде моей нулевой отметки, мистер Синклер.

– Расслабьтесь, Гальдер… – Он постукивал ногой по дорожке, и я, проникшись к нему сочувствием, тронул его запястье. – Вы стояли здесь, когда был убит Жорж Вадим?

– Мы приехали десять минут спустя. Вадим был уже мертв, а Гринвуд ушел.

– Во сколько это было?

– Около восьми тридцати пяти. – Гальдер захлопнул дверь и попытался взять себя в руки. Он сидел, вцепившись в баранку. Когда он заговорил, мне показалось, что обращается он не столько ко мне, сколько к себе самому. – Я прибыл в офис службы безопасности в восемь. В восемь тридцать с дежурным охранником у телецентра связался звукоинженер. Он сообщил, что слышал выстрел в одной из студий. Охранник решил, что это был выстрел со звуковой дорожки какого-нибудь фильма. Но капитан Келлерман послал трех человек, в том числе меня, проверить.

– И вы вошли в здание?

– Я был новичок – проработал в «Эдем-Олимпии» всего две недели. Двое других, Анри Жиль и испанец, которого звали Менокал, оставили меня в машине. Несколько секунд спустя они выбежали оттуда в панике. Управляющий, сказали они, покончил с собой. Они нашли Вадима в монтажной с пистолетом «ремингтон». Это было его личное оружие, зарегистрированное в службе безопасности. Я по радио доложил капитану Келлерману, а он попытался связаться с Башле.

– А Башле не подошел к телефону…

– Мы решили, что он в бассейне или принимает душ.

– Но почему не объявили общую тревогу?

– Смерть Вадима была похожа на самоубийство. Мы получили приказ действовать обычным образом и не поднимать шума. Приехал капитан Келлерман. Он проверил «ремингтон» и понял, что из него не стреляли. Тут Менокал нашел гильзу у дверей. Видимо, Гринвуд довольно долго говорил с Вадимом, и тот успел вытащить пистолет.

– Значит, его убил Гринвуд. – Я посмотрел на вращающиеся двери и представил себе доктора в белом халате с винтовкой под мышкой – вот он вышел из здания и щурится на ярком майском солнышке. – Я всегда думал, что он был совершенно невменяем, но, вероятно, он мог держать себя в руках.

– Гринвуду не повезло. – Гальдер говорил безучастным тоном, словно рассказывая о конфликте между незнакомыми ему людьми. – Если бы звукоинженер не шел в это время по коридору, то никто бы и не услышал этого выстрела.

– Откуда Гринвуд знал, что Вадим будет именно в этой монтажной? Я был в телецентре – это сплошной лабиринт крохотных закутков и двойных дверей.

– Секретарша Вадима сказала, что, просматривая новые ленты, он всегда пользовался этой монтажной. Этот материал готовила любительская съемочная группа из «Эдем-Олимпии».

– Итак, Гринвуд знал, где найти Вадима. А фото у вас есть?

– Нет. Их припрятали. – Гальдер сочувственно пожал плечами. – Говорят, на них были кое-какие «запретные» вещи, которые могли бы повредить репутации «Эдем-Олимпии». Жиль мне сказал, что включил монтажную установку. На пленках был очень интересный материал.

– Фильмы для вечернего взрослого канала?

– Еще интереснее. – В голосе Гальдера не слышалось иронии, лицо его было непроницаемым – впалая черная окаменелость. Его черты не отражали ни намека на чувство – все скрылось за острыми костями его носа и щек. Казалось, он состарился за те несколько минут, что вел экскурсию по маршруту смерти.

– Что-нибудь связанное с детьми? – наугад спросил я.

– Думаю, да. Только не надо об этом распространяться.

– Неудивительно, что эти фотографии придержали.

Из телецентра вышел охранник и обвел взглядом припаркованные поблизости машины. Он заметил «рейндж-ровер» и направился было к нам, но, когда Гальдер махнул ему рукой, сделал в ответ приветственный жест.

– Пора, – сказал Гальдер. – После двадцать восьмого мая они… все время ждут актов насилия. Идеальная обстановка для еще одного Дэвида Гринвуда. Даже охранники не доверяют друг другу.

– У вас есть возможность для роста. Я полагаю, капитан Келлерман больше на нас не работает.

– Он уволился в июне. Откуда вы знаете?

– Наверно, ему предложили пенсию, от которой он не смог отказаться.

– Вы правы. Он купил себе бар на Мартинике. «Эдем-Олимпия» помогла ему деньгами. – Гальдер завел двигатель и поехал к выходу между двумя рядами припаркованных автомобилей. – «Возможность для роста…» Великолепная мысль, мистер Синклер.

– Спасибо. Самая любопытная из тех, что пришли мне в голову? Осмелюсь предположить, вы немало думали на эту тему…

Глава 22
На крыше

Мы сделали круг по объездной дороге у телецентра и, бросив на него последний взгляд, поехали по главному шоссе мимо блока офисных зданий, так удобно устроившихся на своих делянках в окружении деревьев. Гальдер остановился у семиэтажного здания, облицованного светлым мрамором. Это внушительное сооружение выделялось на фоне пейзажных насаждений, тянувшихся по западной кромке главного проезда. Административный штаб «Эдем-Олимпии» поражал чуть ли не имперским величием – с классическими пилястрами, складывающимися в стилизованный постмодернистский фронтон. Это было первое офисное здание, возведенное в бизнес-парке, но за столь громкой увертюрой последовали здания в духе позднего модернизма самого минималистского толка – дом как, в первую очередь, машина для мыслительного процесса.

На щеке Гальдера дрогнул желвак. Он, не заглушая двигателя, обвел взглядом тарелки спутниковых антенн, прячущихся за греческой колоннадой. Я решил, что он напросился в добровольные помощники к Паскалю Цандеру, предложив ему провести меня маршрутом смерти, а теперь сожалел о своем поступке. Этот кровавый круг и в его памяти разбудил неприятные воспоминания.

– Главное административное здание, – прокомментировал я. – Мозговой центр «Эдем-Олимпии». Здесь были убиты Шарбонно и Фонтен?

– Производит впечатление, правда? Не веришь своим глазам. Это похоже на Форт-Нокс ^{58} , но войти туда не труднее, чем в какой-нибудь отель Лас-Вегаса.

– И все же – как туда вошел Гринвуд? Ведь эти двое стояли на самой верхушке управленческой пирамиды «Эдем-Олимпии». К тому времени уже должны были объявить полномасштабную тревогу.

– Мы не успели. Гринвуд опережал нас на пятнадцать минут. – На сей раз в голосе Гальдера прозвучала почти оправдательная интонация. – Вы ведь помните, мы так еще и не знали ни о Башле, ни о профессоре Берту. Не знали мы и кто убил Вадима, и планирует ли этот человек другие убийства. Гринвуд был врачом из клиники, допущенным к самым высоким персонам в управлении, он носил халат и именную бирку с электронным ключом, открывавшим любую дверь.

– Поэтому никто и не пытался остановить его, когда он входил в двери. – Я подумал о Гринвуде, припарковавшем здесь свою машину всего несколькими месяцами ранее. Он передвигался по «Эдем-Олимпии», как посланец темных богов, оставляя маленькие метки смерти. – Где он убил Шарбонно – в его кабинете?

– В частных апартаментах по соседству. Там шесть комнат, гимнастический зал, массажный стол и джакузи. Гринвуд сказал, что принес новое лекарство. Он завел Шарбонно в ванную, заставил его раздеться и пристрелил в джакузи. Это помещение звуконепроницаемо.

– Зачем?

– По частным соображениям. Секретарша не знала о том, что случилось, пока служба безопасности десять минут спустя не подняла тревогу. У нее после этого случился нервный срыв.

– Жуть! – Я поднял голову к крыше. – Она видела страшный сон, но никто не сказал ей, что она не спит. Есть фотографии?

– Недоступны. Шарбонно был раздет. Говорят, что эти фотографии… непристойны.

– Неприличные раны?

– Не те, что бывают от пуль.

– Какие же еще бывают?

– Скажем, те, что получают, развлекаясь.

– Он что, был одним из этих, садомазохистов?

– Что-то вроде. Не очень хорошая реклама для «Эдем-Олимпии».

– Это объясняет звукоизоляцию. – Я наклонился к Гальдеру и выключил двигатель, радуясь наступившей на несколько мгновений тишине. – И тогда Гринвуд отправился на поиски Робера Фонтена?

– Далеко ему идти не пришлось. У Фонтена пентхаус на седьмом этаже.

– И он впустил Гринвуда?

– Он лечился у Гринвуда – проблемы с простатой. Не забывайте – ведь было только девять ноль пять. Капитан Келлерман все еще пытался связаться с Башле.

– Значит, Гринвуд пристрелил Фонтена. В постели?

– В его политическом офисе. Фонтен собирался баллотироваться на местных выборах.

– Полагаю, не от коммунистической партии?

– Скорее от правых. Откровенно говоря, настолько правых, что уже за пределами политического спектра.

– Национальный фронт?

– Довольно близко, – Гальдер улыбнулся едва заметной улыбкой. – Группа Фонтена специализировалась на «социальных» оппонентах. Их фотографиями были обвешаны стены помещения, где его убили. Они были забрызганы его кровью. У Гринвуда было тонкое чувство юмора.

– «Социальные» оппоненты, – воспроизвел я ироническую интонацию Гальдера. – Полагаю, это были не соперники-кандидаты?

– Скорее люди, которые могли бы за них проголосовать. Люди, чьи лица им не нравились.

– Темнокожие? Выходцы из Северной Африки?

– Черные, желтые, коричневые. Все, кроме розово-серых. Лица вроде моего. Люди «другой» стороны.

– Которые могут агитировать и голосовать за кандидатов левого крыла. И как же Фонтен и его люди специализировались на них? Полагаю, использовали фирмы по исследованию рынка?

– Зачем им такие хлопоты? Они встречали их на задворках Ла-Боки и Манделье.

– Но ведь у них были фотографии этих людей? Выглядит вполне профессионально.

– Мистер Синклер… – Гальдер мерил меня терпеливым взглядом. – Речь же идет о чернорабочих – фабричные, водители грузовиков, строители… Фотографии в кабинете Фонтена были сделаны после их смерти.

– После? И как они умерли?

– Все виды внезапной смерти. В основном дорожные происшествия. На задворках Ла-Боки по ночам хоть глаз выколи. Грузовик вполне может заехать на тротуар. Визг тормозов, а потом фотовспышка…

– Гальдер, вы это видели?

Но Гальдер не ответил. Он оттолкнул мою руку, когда я потянулся к конверту с фотографиями. С того момента, как мы подъехали к дому Башле, он пытался спровоцировать меня, но спровоцировать ему удалось только себя. Он постукивал пальцами по рычагу переключения передач, явно раздраженный тем, что загнал себя в угол собственного гнева.

– Последний… – Гальдер так резко свернул с центрального проезда, что я ударился головой об оконную стойку. Не извиняясь, он проехал три сотни ярдов в глубь парка и остановился у куполообразного здания, в котором размещался отдел кадров «Эдем-Олимпии». В венецианских окнах цокольного этажа размещались диорамы квартир в зданиях на берегу озера и освещенные стенды с вакансиями – младшие клерки, уборщицы и садовники, невидимки «Эдем-Олимпии», население, не отбрасывающее теней даже при самом ярком солнце.

Из автобуса вышла группа новичков – в основном испанки в своих лучших костюмах; они остановились, потрясенные совершенством этого озерно-лесного мира. Гальдер смотрел, как они цепочкой исчезали в здании, и покачивал головой с усталой снисходительностью ветерана, взирающего на взвод зеленых новобранцев.

– Ольга Карлотти?.. – Я взял у Гальдера фотографию. – Она была директором по кадрам всей «Эдем-Олимпии». Полагаю, Гринвуд прошел к ней без всякого труда?

– Доктор в белом халате – большинство людей представляют себе серийных убийц совсем по-другому. Охранники видели, как он пересек вестибюль. Они сказали, что вид у него был вполне нормальный. Там было полно привратников, претендентов на место, которые выходили из будок для собеседований, клерков, проверяющих номера карточек социального страхования. Он показал свой пропуск и прошел прямо к ней.

Возникало впечатление, что смерть в «Эдем-Олимпию» приходила со вспышками полицейских фотографов. Ольга Карлотти лежала на столе, руки распростерты, пальцы в кольцах почти касаются пола. Она была убита во время просмотра снятых автоматическими камерами фотокарточек для паспортов. Кровь от пулевого ранения в затылок образовала маску из черных кружев на ее лице хорошо ухоженной итальянки между сорока и пятьюдесятью.

Скошенное внутреннее окно посматривало на скопление народа внизу. Кабинки для собеседований были пусты, но толпа охранников, французских полицейских и клерков смотрела вверх на кабинет Карлотти, наблюдая за работой команды следователей.

– С меня достаточно. – Последняя смерть переполнила чашу, и я вернул фотографию Гальдеру. – Хватит на сегодня. Подсчитывать все эти убийства – дрянная арифметика. А где были вы в это время?

– В девять сорок пять? Ехал с капитаном Келлерманом к зданию «Сименс». Вооруженный человек пытался проникнуть туда через вход на крыше гаража. Кто-то, парковавший там машину, сообщил, что видел доктора с винтовкой.

– Гринвуда? Он попал в здание?

– На короткое время. Он достиг вестибюля, но убежал, когда его окликнули охранники. К этому времени была объявлена общая тревога.

Гальдер вел «рейндж-ровер» по центральной дорожке со скоростью бегуна. Несмотря на всю его сдержанность, на его янтарной коже проступила пленочка пота, словно он наблюдал эти убийства в своем мозгу и повторный просмотр потряс его даже сильнее, чем реальное событие.

Он свернул на подъездную дорогу, которая вела к многоэтажному гаражу за зданием «Сименс», поднял солнечный козырек и указал на крышу.

– Там с крыши можно перейти в кабинеты администраторов высшего звена. Охрана пустяшная, это довольно легкий путь.

– Кого он здесь искал?

– Никто не знает – в здании есть и другие компании. Какого-нибудь президента или директора. Мы поднимемся наверх.

– Гальдер, оставим это. Я знаю, как выглядит крыша гаража.

– Эта крыша особенная…

Не обращая на меня внимания, Гальдер въехал в гараж и резко нажал на газ. Он погнал тяжелый джип мимо запаркованных машин, словно альпинист, делающий последний рывок к вершине. Пот пропитал его форменную рубашку, а он продолжал придавливать педаль тормоза и форсировал двигатель, заставляя его работать на низкой передаче.

Я чувствовал, что этот рев нагнетателя турбонаддува был нужен ему, чтобы отвлечься от человеческой драмы, которая преследовала его весь этот вечер.

Мы выехали на крышу и сделали круг у будки электрика, одиноко торчавшей под солнцем. Прикрыв ладонью глаза, я подумал о том, как этот белый бетон обжег сетчатку Гринвуда, когда он, переводя дыхание, вышел по лестнице на крышу. В тридцати футах находился пешеходный мостик, ведущий в три верхних этажа здания.

Гальдер заглушил двигатель и откинулся к спинке сиденья. Я вылез наружу, думая, что он присоединится ко мне, но он смотрел на перильца справа от нас. Я обошел машину и облокотился о его открытое окно.

– Значит, здесь оно и кончилось? Гринвуд убил семерых, но теперь понял, что финиш близок. – Я показал на цифровую панель службы безопасности у входа. – Если была объявлена тревога, то его электронный ключ не должен был сработать. Как же он проник в вестибюль?

– Он позвонил одной своей знакомой, работавшей здесь, она вышла и провела его внутрь.

– Странно, не правда ли? Ведь уже было известно, что тут разгуливает убийца.

– Но она же не знала, что это Гринвуд. Его имя было объявлено только по каналам службы безопасности. Некоторые говорят, что она пыталась успокоить его.

– Храбрая женщина. Как ее зовут?

– Мадам Дельма. Очень храбрая. И везучая. У Гринвуда что-то случилось с винтовкой.

– Он пытался убить и ее?

– Так сказали охранники. – Гальдер кивнул в сторону лица, наблюдавшего за нами из окошка, и опустил противосолнечный козырек. – Гринвуд был в вестибюле, пытался вытащить пустой магазин. Когда он вставил в винтовку новый, охранники окликнули его.

У стеклянных дверей появился охранник в форме, в каждом его движении сквозило нежелание выходить на крышу, на нещадно палящее солнце. Он вскинул ладонь в почтительном приветствии, словно Гальдер был знаменитостью средней руки.

– У вас тут есть почитатель, – прокомментировал я. – И вообще вы настоящая звезда.

– Я бы так не сказал. Охрана здесь немного запаниковала.

– Но не вы. Значит, Гринвуд ретировался и исчез в гараже. А потом каким-то образом пробрался на виллу?

– Именно. Конец истории.

– Почти. – Я помнил распечатку репортажа «Ривьеры ньюс». – У него было меньше пяти минут, чтобы добраться до виллы и начать убивать заложников. Как ему это удалось?

Гальдер сделал уклончивый жест, стараясь стереть пот с лица и шеи:

– Кто знает? Может, он угнал машину – в гараже их полно. Люди нередко забывают ключи в замке зажигания.

Я ждал, что Гальдер заведет двигатель, но он, казалось, не торопился покидать крышу. Он вышел из машины и задумчиво уставился на стеклянную стену, потом направился к парапету, доходившему ему до пояса. Пальца его вцепились в перильца, плечи так напряглись, что пропитанная потом рубашка, казалось, вот-вот лопнет.