Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Я провел рукой по ближайшему мешку из вощеной бумаги. Мешок не был вскрыт, но порошок тоненькой струйкой высыпался на пол из дырочки. Я сел, вытянув ноги перед собой, взял мешок в руки и вытащил на цементную площадку. В плотной бумаге обнаружилась вторая дырка размером с детский указательный палец, и холодноватый порошок хлынул мне на колени.

Я разорвал бумагу между двумя дырками и сунул руку в гущу липких гранул. Оказавшись под солнечными лучами, крупинки начали таять, они потекли между моими пальцами, на которых остался какой-то помятый кусочек серебра, похожий на скрученную монету. Я очистил его от влажного порошка и с удивлением уставился на деформированную, но безошибочно узнаваемую пулю скорострельной винтовки.

Я перевернул мешок и высыпал порошок на площадку. Между моими коленями оказалась еще одна пуля – явно такого же калибра и с такой же маркировкой и тоже помятая от удара о твердую, но неровную поверхность.

Я отложил пули на землю, полез в насосную и принялся ощупывать остальные мешки. Их вощеная поверхность нигде не была нарушена; на насосном оборудовании следов пуль тоже не было видно. Я подумал, что мешки эти оставались здесь с тех, самых пор, когда после смерти Дэвида двигатель выключили. Снова включив двигатель за несколько дней до нашего приезда, мсье Анвер решил не трогать порванный мешок.

Я осмотрел деревянные двери – панели гладкие на ощупь, свежепокрашенные, только-только со склада. На сверкающих хромированных петлях не было ни царапинки – их недавно вставили в старую раму. Я рукой смахнул остававшиеся передо мной крупинки и стал ощупывать цементную площадку перед дверью. По гладкому цементу недавно прошлись абразивной щеткой, и металлические щетинки оставили на твердой поверхности едва заметные канавки, словно кто-то хотел уничтожить пятна или выбоины.

Я ощупал пули и пришел к выводу, что деформировались они вовсе не от удара о деревянную дверь или о содержимое мешков. Всю убойную силу этих пуль поглотил более крупный объект с костной начинкой. Охранник или заложник упал у дверей этой насосной, а потом был расстрелян с близкого расстояния – сам застрелился или убит кем-то другим.

Я услышал стрекот цикад в саду семейства Ясуда и увидел, как над кортом мелькают стрекозы. Если верить Уайльдеру Пенроузу, трое заложников были убиты в гараже. Я представил себе скоротечную перестрелку перед домом, где на последнем рубеже обороны Дэвид Гринвуд отбивал натиск охранников и жандармов. Убийство заложников было актом отчаяния, и он, сделав это, сел перед насосной, готовый покончить с собой. Он посмотрел в последний раз в небеса Лазурного берега, и тут в игру вступили полицейские снайперы.

Но никто не смог бы сделать два выстрела, приставив винтовку к собственной груди и нажимая на спусковой крючок большим пальцем. Кто бы ни был жертвой, но у плавательного бассейна перед этим тихим и изящным домом произошла расправа.

По дороге курсировал «рейндж-ровер» службы безопасности, и водитель, проезжая мимо, приветственно махнул мне рукой. Я стоял у гаража с пультом в руке. Дверь бесшумно пошла вверх, и внутрь хлынул свет, заполнив собой пространство на три автомобиля, с деревянными полками на задней стенке.

Хотя Пенроуз и убеждал нас, что гараж перестроен, основа осталась нетронутой. Бетонный пол был залит по меньшей мере года за три до нашего приезда – на нем остались пятна от масла, вытекавшего из самых дорогих на Лазурном берегу автомобилей. На полках я разглядел канистры с антифризом, а рядом – бутылки с жидкостью для бачка омывателя и инструкцию владельцу «опель-дипломата».

Я внимательно обследовал пол, потом осмотрел стены и потолок – нет ли там каких-нибудь следов стрельбы. Я попытался представить себе заложников, как они жмутся друг к другу, как щурятся от яркого света, когда Гринвуд в последний раз входит в гараж. Но ни выщербин от пуль, ни следов ремонта бетонных опор нигде не было видно, да и пол, судя по всему, никак не обновляли после трагедии.

Почти наверняка трое людей – злополучные шоферы и инженер – были убиты где-то в другом месте. Я подозревал, что по меньшей мере один из них был застрелен в саду, когда сидел, прислонившись спиной к дверям насосной.

Я опустил дверь гаража и оперся на теплую крышу «ягуара». Было начало седьмого, и первые машины потянулись из Канн в жилые кварталы Граса и Ле-Канне. Но в «Эдем-Олимпии» царила тишина – высокое начальство и обслуживающий его штат сотрудников оставались на рабочих местах. Джейн просила меня забрать ее из клиники в 7.30, когда завершатся последние встречи ее комитета.

Я вышел в сад. Мои руки и грудь покрывала испарина – так напугало меня увиденное в гараже. Я ожидал, что окажусь в камере ужасов, но обыденность заброшенного пространства ударяла по нервам куда сильнее, чем кровавые пятна на стенах.

Я стянул с себя рубашку и остановился перед трамплином. Успокаивая разгулявшиеся нервы, я всматривался в пегое дно, в этот спокойный и наполненный солнцем мир, существовавший только в глубинах бассейна. Плавунец ухватил тонущую муху и метнулся прочь. Когда поверхность успокоилась, я увидел блестящую завязь монетки – сверкающий глаз, ждущий меня.

Я нырнул в бассейн, разгреб пену на поверхности и вдохнул побольше воздуха, а затем повернулся на бок и снова нырнул к серебряной жемчужине.

Глава 7
Происшествие на парковке

– Это винтовочные пули, у них стальной наконечник, – сказал я Джейн в ее кабинете в клинике. – Возможно, стреляли из армейского оружия. Две пули были в насосной. А третью я час назад выловил из бассейна.

Я склонился над столом и выложил три пули в пустую пепельницу; Джейн стояла с другой стороны и смотрела на меня. Пепельница эта, украденная из паба в Ноттинг-Хилле ^{36} , действовала на меня успокаивающе, свидетельствуя: что-то от прежней, бесшабашной Джейн сохраняется и здесь, в этом храме основательности.

Джейн молчала, закутавшись в свой белый халат – совсем крохотная в черном кожаном кресле, похожем на кресло астронавта. Она потрогала пули кончиком карандаша и, опережая меня, подняла руку.

– Пол, только не беспокойся из-за этого.

Она изображала из себя заботливую дочку, которую больше волнует содержание адреналина у меня в крови, чем принесенная мною обескураживающая улика. Я вспомнил, как в тени придорожных платанов неподалеку от Арля она спокойненько вгрызалась в персик, пока я возился с перегревшимся двигателем, прилаживая ее колготки вместо порванного ремня вентилятора. Она перекатывала пули по пепельнице.

– Ты в порядке? Нужно было позвонить мне. Этот русский… И чем только Гальдер занимается?

– Я ему сказал, чтобы он тебя не волновал по пустякам. Поверь мне, я никогда еще не чувствовал себя лучше. Я вполне мог бы пробежаться до твоей клиники.

– Что меня и беспокоит. Этот русский тебе ничего не сломал?

– Он меня толкнул, и я упал на траву.

– Он говорил по-английски?

– Говорил, но плохо. Сказал, что его зовут Алексей.

– Это уже кое-что. – Джейн встала и обошла вокруг стола. Я почувствовал ее маленькие руки у себя на лице, потом она разгладила мои влажные волосы. Ее пальцы задержались на ушибе у меня над ухом, но она ничего не сказала. – С чего ты решил, что он русский?

– Догадался. Он назвал кого-то по имени Наташа. Ты помнишь торговцев у стоянки такси в московском аэропорту? У них было все – наркотики, шлюхи, бриллианты, договоры на поставку нефти, что угодно, кроме такси. На первый взгляд, выглядел он довольно убого. Плохое питание и полный рот железных зубов.

– Таких в «Эдем-Олимпии» не бывает, – Джейн прижала мою голову к своей груди и начала исследовать мой скальп. – Жуткий тип. Вижу, как он тебя выбил из колеи. Возможно, он заблудился.

– Он что-то искал. Решил, что я – Дэвид Гринвуд.

– С какой стати? Никакого внешнего сходства. Дэвид был на пятнадцать лет моложе… – Она прервала свою тираду. – Не мог он знать Дэвида.

Я развернулся вместе с креслом и заглянул в лицо Джейн.

– В этом-то все и дело. Зачем Дэвиду нужен какой-то жалкий проходимец из России?

Джейн оперлась на стол, изучая меня взглядом, которого я не видел прежде: в нем почти ничего не было от прежнего усталого доктора, но зато было много от занятого консультанта, у которого на счету каждая минута.

– Кто знает? Может, он рассчитывал всучить Дэвиду подержанную машину. Или кто-нибудь из реабилитационной клиники назвал его имя.

– Возможно. Докторам, занимающимся благотворительностью, приходится иметь дело со всякой швалью.

– Помимо их мужей? Пол, эти пули… ты бы лучше не лез в эти дела.

– Не буду.

Я слышал в коридоре хлопки дверей лифта – коллеги Джейн после трудового дня покидали клинику. Откуда-то доносился звук диализатора, завершавшего цикл очистки: протяжное ворчание и похрюкивание, словно у кого-то бурчало в животе. Клиника была царством спокойствия, бесконечно далеким от насосной и пробитого пулями мешка. Сквозь окно-иллюминатор я взглянул на простор озера. Сдвиг где-то в глубинах земной коры отозвался дрожью на водной поверхности – проходящий поблизости трубопровод сработал как резонатор.

Гордый за Джейн, я сказал:

– Прекрасный кабинет – ты им явно понравилась. Теперь я понимаю, почему ты проводишь здесь столько времени.

– Это был кабинет Дэвида.

– И тебе это не…

– Неприятно? Ничего, справлюсь. Мы спим в его кровати.

– Это почти основание для развода. Они должны бы найти тебе другое место. Жить на той самой вилле… это как-то жутковато. – Я показал на шкафчики с папками: – Ты просматривала его бумаги? Вдруг из них можно понять, что все-таки произошло.

– Все эти папки пусты. Но в компьютере остались его файлы. – Джейн постучала карандашом по монитору. – Если бы ты почитал истории болезней детей из Ла-Боки, у тебя бы волосы встали дыбом. С арабскими девочками часто обходятся… страшно сказать как.

– Нет уж, спасибо, лучше я не буду об этом знать. А что со здешними детишками? У тебя много работы?

– Да нет. В «Эдем-Олимпии» мало детей. Не знаю, зачем им понадобился педиатр. Но зато у меня есть возможность поработать над чем-нибудь другим. Сейчас запущен новый проект – они хотят использовать модемную связь со всеми квартирами и виллами. Профессор Кальман не возражает против моего участия.

– Отлично, если только они тебя не эксплуатируют. Интересная работа?

– Типично «эдем-олимпийский» подход. – Джейн с отсутствующим видом перебирала пули, словно это были четки для успокоения нервов – непременная принадлежность каждого здешнего кабинета. – Каждое утро, встав с постели, люди будут набирать номер клиники и передавать все данные о состоянии своего здоровья – частоту пульса, кровяное давление, вес и так далее. Одно прикосновение пальцем к миниатюрному сканеру, и компьютеры здесь проанализируют все, что надо: энзимы печени, холестерин, состояние простаты.

– Уровень алкоголя и наркотиков в крови…

– Всего. Это настолько всеобъемлющая система, что только в «Эдем-Олимпии» могли взяться за что-либо подобное, даже не поняв толком, что это означает. Но вполне возможно, все и получится. Профессор Кальман считает, что нужно отбирать и фекальные мазки, но я думаю, это уж слишком. Ему невыносима мысль о том, что вся использованная туалетная бумага пропадает зря. Лучший диагностический инструмент в самом буквальном смысле выкидывается на помойку. Как тебе это нравится?

– Чушь. Полный бред.

– Ты прав. Но основополагающая идея верна. Мы сможем выявлять все подозрительное на самой ранней стадии.

– И больше не будет никаких болезней?

– Что-то вроде этого. – Она отвернулась и уставилась на воду. – Жаль, что нет педиатрической работы. Иногда мне кажется, что все дети в мире выросли, и я осталась одна.

– Это только в «Эдем-Олимпии». – Я протянул руку и обхватил Джейн за талию. – Джейн, все это очень грустно.

– Да, – Джейн посмотрела на пули в своей ладони – так ясно она их еще не видела. Она прижала их к сердцу, словно прикидывая, как прямое попадание могло бы отразиться на ее телосложении, потом с гримаской уронила их в пепельницу. – Ужасно. Ты собираешься их сдать?

– В службу безопасности? Позднее, когда все обдумаю. Не говори ничего Пенроузу.

– Почему? Ему бы следовало знать. – Я потянулся к пулям, но Джейн ухватила меня за руку. – Пол, подожди минутку. Вполне логично, что в саду оказались пули. Были убиты семь человек. Охранники, наверно, голову потеряли и принялись стрелять во все, что двигалось. Прекрати ты ставить себя на место Дэвида.

– Я пытаюсь. Только это трудно – сам не знаю почему. Кстати, я уверен, что Дэвид убил заложников не в гараже. Я там все тщательно осмотрел.

– Но Пенроуз сказал, что гараж перестроили.

– Никто его не перестраивал. Я тебе покажу.

– Нет уж, спасибо. Я уж лучше с профессором Кальманом буду сторожить у выхода из прямой кишки. Так где же Дэвид застрелил заложников?

– В саду. Один из них, вероятно, умер у насосной. А второй был убит в бассейне.

– Странно. Что этот несчастный там делал – плыл за помощью? – Устав от разговора со мной, Джейн закрыла лицо руками, потом принялась стучать по клавиатуре компьютера, и на ее бледной коже замигали отражения бесконечного ряда цифр.

– Джейн… – Я обнял ее за плечи, глядя на экран, на который выводился перечень анестезирующих средств. – Я тебя разволновал. Давай забудем о Дэвиде.

Услышав это, Джейн улыбнулась.

– Мой милый Пол, ты весь как натянутая струна. Похож на охотничью собаку, которая ждет команды загонщиков.

– Мне больше нечем заняться. Лежать целый день без дела у бассейна – это новая форма социальной отверженности. Поедем-ка в Канны и проведем вечер в городе. Коктейли с шампанским в «Блу-бар», айоли ^{37} в «Мер-Бессон». А потом – в казино и еще посмотрим, как богатые арабы выбирают себе девиц.

– Мне нравятся богатые арабы. Они такие флегматичные. Хорошо, но мне нужно домой – переодеться.

– Нет, поехали как есть. В белом халате и со стетоскопом. Все будут думать, что я пациент, который завел роман с очаровательной юной врачихой.

– А разве это не так? – Джейн задержала мои руки у себя на плечах и припала ко мне всем телом. – Мне только нужно привести себя в порядок.

– Отлично. Я немного подышу на крыше, а через двадцать минут подам машину ко входу. – Я наклонился к ней и показал на экран компьютера. – Что это? Я видел инициалы Дэвида.

– Жуть, правда? Не только ты находишь следы мертвеца.

– «Двадцать второе мая». – Я прикоснулся пальцем к экрану. – Это же за неделю до убийств. Доктор Перлман, профессор Луи, мистер Ричард Ланкастер… Полтретьего, три часа, четыре. Кто эти люди?

– Пациенты, которых принимал Дэвид. Перлман – один из директоров «Сиба-Гейджи» ^{38} . Ланкастер – президент местного отделения «Моторолы». Только не думай, что он и их собирался перестрелять – их охраняют, как царственных особ.

– Они и есть царственные особы. А вот второй список. Только без указания времени. Он когда был подготовлен?

– Двадцать шестое мая. Это пациенты, которые ждут назначения на прием.

– Но ведь Дэвид был педиатром. Что, у всех этих людей есть дети?

– Сомневаюсь. Большую часть времени Дэвид занимался общей терапией. Хватит, Пол. Ты и так уже немало видел.

– Постой. – Я мышкой перешел в самый верх списка. – «Робер Фонтен… Ги Башле». Это двое были убиты.

– Не повезло. Кажется, Фонтен погиб в главном административном здании. Его место занял Ален Делаж. Это имеет какое-то значение?

– Начинаешь видеть случившееся немного в другом свете. Всего за два дня до того, как прикончить этих людей, Дэвид напоминает себе, что должен записать их на прием. Странно – если он действительно собирался их убить. А, Джейн?..

– Извини, Пол. – Джейн выключила монитор. – Хватит на сегодня этой теории заговора.

Я отвернулся и стал смотреть на поверхность озера, ожидая еще одного сейсмического удара.

– Он записал их на прием. Проверка холестерина, анализ мочи и все такое. А вместо этого в одно прекрасное утро он решает просто их перестрелять…

Джейн потрепала меня по щеке:

– Ужас. Значит, теория умопомешательства все же верна. Придется тебе вернуться на террасу нашей виллы и оставаться отверженным…

Помахав рукой ночным дежурным, я через вестибюль клиники подошел к выходу на парковку. Лифт поднимал меня на крышу, а я разглядывал в зеркале свое растрепанное отражение – наполовину детектив-любитель со шрамами на лбу и распухшим ухом (такова цена подглядывания в замочную скважину), наполовину эксцентричный наездник (как усядется на своего любимого конька, так и скачет). Джейн, как всегда, была права. Я слишком большое значение придавал трем пулям и целехонькому гаражу. Какой-нибудь слабонервный жандарм вполне мог выстрелить в насосную, когда двигатель переключился на режим подачи очистителя – парень услышал какое-то странное ворчание и испугался. Пуля, угодившая в бассейн, могла срикошетировать от розовой беседки, а потом чей-нибудь солдатский сапог мимоходом сбросил ее в воду. Заложники, вполне вероятно, погибли на дороге – Гринвуд пристрелил их, когда они попытались спастись бегством. То, что расписывал нам Уайльдер Пенроуз, да и официальную версию, обнародованную пресс-службой «Эдем-Олимпии», нельзя было воспринимать буквально.

Двери лифта открылись на крышу, где, кроме «ягуара», других машин не было. Медицинский персонал и приезжающие на прием руководители оставляли свои машины этажом ниже, но я предпочел вид, открывавшийся на залив Напуль и на ласковое, ленивое море, которое, как сомлевшая любовница, притулилось к согнутой руке Эстереля.

Я облокотился на перила, вдыхая запах сосен и смесь фармацевтических ароматов, проникавших из вентиляционной шахты. Я думал о Джейн и ее новом кабинете, когда услышал крик на нижнем этаже – приглушенный крик протеста, за которым последовал звук удара по человеческому телу. Второй голос обличал кого-то на смеси русского и арабского.

Я подошел к ограждению центрального колодца, готовый позвать на помощь. По круговому пандусу спускались два лимузина. Шоферы остановились на третьем уровне, вышли из машин и открыли задние двери, чтобы пассажиры могли с близкого расстояния наблюдать за жуткой сценой, которая разворачивалась перед ними на пустом парковочном пространстве.

На цементном полу среди россыпи бус и браслетов стоял на коленях сенегалец в цветастом плаще. Несмотря на слабое освещение, я разглядел кровоподтеки на его лице и капли крови, падающие на пластиковый пакет, заполненный дешевыми часами и авторучками. Сенегалец – почтенный мужчина с небольшой бородкой – пытался собрать свой скромный товар, словно заранее зная, что день все равно пропал. После нескольких попыток он извлек маску с шутовскими кисточками из-под каблуков охранников, которые тем временем колотили коренастого европейца в дешевом светлом костюме. Их жертва еще стояла на ногах, протестуя на плохом французском с русским акцентом и закрываясь от дубинок окровавленными руками. Трое охранников в синих рубашках, почерневших от пота, загнали этого человека в угол и, избивая, заставили упасть на колени.

Я отвернулся, пораженный этой жестокостью, а потом принялся кричать – я обращался к боссам, глазевшим на экзекуцию из своих лимузинов. Но они были слишком поглощены происходящим и не замечали меня. Они сидели перед открытыми дверями, невозмутимые, как римские сенаторы, наблюдающие за наказанием провинившегося гладиатора. Я узнал Алена Делажа, очкастого бухгалтера, который подвозил Джейн до клиники. Он и его попутчики были одеты, как члены боулинг-клуба «Эдем-Олимпии» – в кожаные куртки на молниях, застегнутые по самую шею.

Избиение прекратилось. Русский, опершись о стену, кашлял и пытался очистить свой костюм от крови. Охранники удовлетворенно пристегнули свои дубинки и сделали шаг назад – в темноту. Зажужжали стартеры, и лимузины тронулись к выезду, увозя зрителей этого импровизированного спектакля в декорациях гаража.

Держась за перила, я захромал вниз по пандусу в поисках телефона, чтобы вызвать бригаду скорой. Африканец уже стоял на ногах, разглаживая свой порванный плащ, а русский сидел в своем углу, тряс головой и пытался набрать грудью воздуха.

Я скакал вниз по пандусу, пытаясь привлечь их внимание, но из-за столба вдруг появилась фигура в форме и встала на моем пути.

– Мистер Синклер… Осторожнее. Полы здесь жесткие. Не ушибитесь.

– Гальдер? – Я узнал черное с бледным отливом лицо. – Вы видели все это?..

Я почувствовал сильную руку Гальдера у себя на локте – он не дал мне упасть, когда я поскользнулся на пятне масла. От его внимательных глаз не ускользнула моя нетвердая походка, и теперь он пытался понять – пьяный я или обкуренный, но лицо его оставалось непроницаемым – ни одна морщинка не нарушала его тонкие черты.

– Гальдер, это были ваши люди. Что здесь происходит?

– Ничего, мистер Синклер, – интонации Гальдера призваны были вселить в меня спокойствие. – Так, небольшое дельце, связанное с обеспечением безопасности.

– Небольшое? Да они этих двоих чуть не убили. Им нужен врач. Вызовите по своей рации доктора Джейн.

– Мистер Синклер… – Гальдер оставил попытки успокоить меня. – Это чисто воспитательное мероприятие, к вам оно не имеет никакого отношения. Я провожу вас до машины.

– Не суйтесь… – Я оттолкнул его. – Я умею ходить. Вы ошиблись – это не тот русский, которого я видел сегодня утром.

Гальдер глубокомысленно кивнул; нажав кнопку лифта, он сказал в тон мне:

– Тот русский, не тот русский – это должно послужить уроком. Мы ведь не можем быть повсюду. Это темная сторона «Эдем-Олимпии». Мы работаем без устали, чтобы вы и доктор Джейн могли наслаждаться солнышком.

– Темная сторона? – Пинком ноги я распахнул дверь и, уставившись в упор на Гальдера, дождался его ответного взгляда. – Вдалеке от теннисных кортов и бассейнов, которые вы так ненавидите? Не хотел бы я оказаться на этой темной стороне.

– В этом нет необходимости, мистер Синклер. За вас это делаем мы.

– Гальдер… – Я понизил голос, который эхом отдавался в темных галереях. – Ваши люди вели себя как убийцы.

– Ну, каннская полиция отделала бы этих двоих куда как хуже. Считайте, что мы оказали им любезность.

– А эти лимузины? Алан Делаж и остальные шишки смотрели на все на это. Не слишком ли? Впечатление такое, что этот спектакль разыграли специально для них.

Гальдер, как всегда, был избыточно вежлив – он кивнул, дожидаясь, когда я вместе с лифтом уберусь на крышу.

– Может, и так. У некоторых из ваших соседей в «Эдем-Олимпии» такие… продвинутые вкусы.

– Так значит, это было специально устроено? Все тщательно подготовлено, чтобы вы могли позабавиться?

– Не мы, мистер Синклер. И уж определенно не я. – Он отступил от лифта, сделал прощальный жест и пошел вниз по пандусу – его каблуки застучали по бетону.

Я уселся в «ягуар» и вдохнул вечерний воздух. Внезапно запах дезинфекции и кондиционированного воздуха показался мне более реальным, чем свежий аромат сосен. Я был зол, но чувствовал странное возбуждение, словно вышел невредимым из авиакатастрофы, в которой пострадали мои попутчики. Пот и вонь насилия сгустили воздух и изменили приоритеты в этом мире.

Не заводя двигатель, я снял машину с ручника и накатом двинулся вниз по пандусу. У меня возникло искушение сбить Гальдера, но, когда я проезжал мимо него, русского и сенегальца уже не было, а рядом с лужицами крови сверкали разбросанные бусины.