Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Глава 8
Библиотека Алисы

Неколебимая, как жена пилота-камикадзе, защищающая обломки мужнина самолета, миссис Ясуда стояла на мощеной дорожке рядом с домом и смотрела, как поврежденный «порше» мистера Ясуды поднимают на эвакуационный грузовик. Лебедка стонала и вздыхала, разделяя с автомобилем всю причиненную ему боль. В результате косого столкновения передком было с корнем вырвано правое крыло, разбита фара, а лобовое стекло все покрылось мелкими трещинами, и мистеру Ясуда пришлось пробить в нем дырку, чтобы была видна дорога.

Миссис Ясуда совершенно бесстрастно рассматривала эту дыру, на ее лице не было ни кровинки, словно происшествие со спортивным автомобилем ее мужа остановило в ней часы человеческих реакций. Когда водитель эвакуатора попросил ее расписаться, она крупным наклонным почерком изобразила свою фамилию и, удалившись в дом, закрыла за собой дверь, прежде чем водитель успел сделать прощальный жест кепкой.

К счастью, мистер Ясуда отделался легким испугом, в чем я убедился за несколько часов до этого. В три часа ночи я еще не спал. Оставив Джейн, которая лежала, как подросток, засунув голову под подушку, я бродил голышом из одной комнаты в другую и все пытался найти приемлемое объяснение отвратительному происшествию на парковке клиники.

Это проявление жестокости выбило меня из колеи. Мы с Джейн отправились обедать в Канны, но я помалкивал о случившемся; и все равно, подспудно это не давало мне покоя – даже не сама жестокость, глубоко мне претившая, а новое открытие: «Эдем-Олимпия» предлагает своим обитателем больше, чем кажется на взгляд со стороны. Над бассейнами и аккуратными газонами, казалось, витал дух насилия.

Накинув на себя ванный халат, я поцеловал крохотную ручку Джейн, которая все еще пахла больничными реагентами, – ее пальчик, подчиняясь детскому рефлексу, распрямился. Я спустился по лестнице, открыл дверь террасы и прошел по лужайке мимо бассейна, затянутая пленкой поверхность которого напоминала черный пол танцплощадки. Я открыл проволочную калитку на теннисный корт и принялся выхаживать вдоль разметки, отчетливо различимой в лунном свете. Из головы у меня не выходил отрешенный взгляд старого сенегальца.

К ясудскому дому подъехала машина – двигатель ее работал неустойчиво. Машина неуверенно ехала на первой передаче, а когда она поворачивала к дому, послышался скрежет металла о покрышку. В кабинете миссис Ясуды на первом этаже зажглась настольная лампа – значит, она все время сидела там в темноте, может быть, наблюдала, как ее сосед-англичанин мечется на грани безумия. Она подошла к окну и помахала мужу, выходящему из поврежденной машины.

Несколько минут спустя я увидел их сквозь щелки жалюзи на окнах спальни. Коренастый бизнесмен, еще не снявший свою кожаную куртку, расхаживал по комнате, энергично жестикулируя, а его жена наблюдала за ним с кровати. Он словно бы разыгрывал перед ней фильм, насыщенный сценами насилия, может быть, даже показанный в здании японского землячества в Каннах в тот вечер. Наконец он разделся и сел в ногах кровати – настоящий крепкотелый самурай. Его жена встала у него между колен, положив руки ему на плечи, и наконец он скинул штрипки ночной рубашки с ее плеч.

Они стали заниматься любовью, а я покинул теннисный корт и побрел назад в дом. Лежа рядом с Джейн, я слышал, как она шлепает губами, видя сны, которые и положено видеть молодой жене. Где-то неподалеку загудел автомобиль, ему ответил другой: машины возвращались со своих ночных застав.

Сеньора Моралес давала утренние наставления уборщицам-итальянкам. Теперь в течение часа они будут работать внизу, а я за это время успею побриться, принять душ и поразмышлять над тем, как убить день. Поток факсов и электронной почты из Лондона пошел на убыль – с моего согласия Чарльз взял на себя груз забот по редактированию обоих авиационных журналов.

Предчувствуя еще один неизбежно скучный день в «Эдем-Олимпии», я снова улегся на кровать, ощущая тепло, оставленное телом Джейн. Вернувшись из Канн, мы тоже занимались любовью, что теперь случалось все реже и реже – Джейн после долгого дня приходила домой измотанной. В бизнес-парке секс сводился к тому, что показывали по телевизионным каналам для взрослых. Но Джейн возбудилась, вкусив от запретного плода – поездки в Канны экспромтом. Импульсивные решения шли вразрез со всем укладом жизни в «Эдем-Олимпии». Мне показалось, что, когда она вышла из машины на Круазетт, у нее чуть ли не закружилась голова. В табачной лавке недалеко от «Мажестик» она прихватила со стенда номер «Пари-Матч» и спокойненько вышла, не заплатив. Журнал лежал на нашем столике в ресторане «Мер-Бессон» рядом с айоли из трески и моркови, и Джейн наслаждалась тем, что украла его. Она пожимала плечами и весело улыбалась, радуясь благодатной молнии, на мгновение осветившей наш чересчур упорядоченный мир. Интеллектуальный климат в «Эдем-Олимпии» был неизменен, нравственный термостат был установлен где-то между «долгом» и «благоразумием». Чувства изгонялись из наших жизней, все коченело – даже солнечный свет казался бледнее. Украденный журнал побудил нас заняться любовью…

Под аккомпанемент жужжащих внизу полотеров я принялся рыскать по пустым спальням в поисках еще каких-нибудь следов Гринвуда. В детской, опоясанной фризом с мультяшными изображениями утенка Дональда, Бабара и Тинтина ^{39} , я уселся на цветастый матрас и стал думать о ребенке, которого, дай бог, когда-нибудь родит Джейн, о том, как он будет играть в такой же вот светлой комнате.

Рядом с ванной находился встроенный шкаф, украшенный иллюстрациями Тенниела ^{40} к Алисе. Я открыл дверцы, и моим глазам предстала скромная библиотека – первый реальный след пребывания здесь Гринвуда. На полках стояло экземпляров тридцать «Алисы в стране чудес» и «Алисы в Зазеркалье» в переводах на французский, испанский и даже сербо-хорватский. В прошлый уик-энд Уайльдер Пенроуз за рюмкой сказал мне о любви Дэвида к Алисе и о том, что он организовал в «Эдем-Олимпии» общество Льюиса Кэрролла. Парижские сюрреалисты считали Кэрролла одним из своих предшественников, но как раз «Эдем-Олимпия» казалась малоподходящей почвой для поклонников Кэрролла. А может быть, руководители межнациональных компаний обладали более изощренным, чем я думал, чувством юмора и узрели родство между бизнес-парком и гиперлогикой Алисы.

Книги были довольно захватанными – детишки из приюта в Ла-Боке, судя по всему, были завзятыми читателями. На форзацах написаны имена – видимо, рукой Дэвида.

«Фатима… Элизабет… Вероника… Наташа…»

– Все страньше и страньше, – Джейн провела рукой по корешкам книг в шкафчике. – Оказывается, этот русский, который надавал тебе тумаков, просто хотел взять библиотечную книжку для своей дочери Наташи.

– Похоже.

– Ты переполошился, и попусту. Не каждый ведь русский на Лазурном берегу – мафиози. Бедняга просто хотел познакомить Наташу с английской классикой. А ты тут поднял на смех его коронки, похитил его туфлю и устроил на него настоящую охоту.

– Знаю. Теперь я об этом жалею.

– Хорошо хоть, они его не схватили. Гальдера, похоже, хлебом не корми – только дай кого отметелить.

– Не уверен, – я выровнял книги на полке. – Для библиотечного абонента этот русский вел себя слишком уж агрессивно.

– А как же! – Джейн улеглась на кровать, наслаждаясь своим триумфом. На ней все еще был белый больничный халат – она приехала домой переодеться перед совещанием в Ницце. – Русским приходится сражаться за право читать… Мандельштам, Пастернак, Солженицын. Ты только подумай, Пол, – ты объединился со всеми этими кагебешниками против бедного работяги-эмигранта и маленькой Наташи.

– Сдаюсь. – Я сел рядом с Джейн и погладил ее икры. – Слезы на глаза наворачиваются, как подумаешь, что какая-нибудь Вероника или Фатима из приюта прочли Кэрролла. Где они теперь?

– Работают на какой-нибудь жуткой фабрике, наверно. За пять франков в час упаковывают сандалии и спрашивают себя, что случилось с их добрым английским доктором. Не думай о Дэвиде так уж дурно. Он здесь сделал много хорошего.

– Принимаю упрек. А ты его хорошо знала?

– Мы работали вместе. Пол, куда ты клонишь?

– Никуда. Просто я давно себя об этом спрашиваю.

– Ты же знаешь, мне это не нравится. Дэвид уже не вернется, так что забудь о нем. – Джейн рассердилась на меня, поднялась с кровати и сняла свой белый халат. Она показалась мне старше, чем прежде, – ее волосы были аккуратно расчесаны, дырочка под колечко в носу замаскирована косметическим наполнителем. Она подняла руку, словно для того, чтобы влепить мне пощечину, потом смилостивилась и взяла меня за руку. – Я тебе сколько раз говорила – у меня было не так уж много любовников.

– А я думал, у тебя была целая армия.

– Любопытно, почему… – Она стояла у окна, устремив взгляд через бизнес-парк к морю. – Ты все еще заперт в прошлом. Это все фантомные боли. Мы с тобой здесь, Пол. Мы дышим этим воздухом, мы видим этот свет…

Я смотрел, как шевелится ее подбородок, и понял, что наслаждается она не красотой вдающейся в море полосы мыса Антиб и не металлическим отблеском моря, а офисными зданиями «Эдем-Олимпии», тарелками спутниковых и решетками сверхвысокочастотных антенн. Бизнес-парк принял ее в свое лоно.

– Джейн, тебе здесь нравится, да?

– В «Эдем-Олимпии»? В ней много привлекательного. Она открыта для талантливых и работящих людей. Ни один участок здесь не застолблен, никакие предки, геройствовавшие во времена Великой хартии вольностей ^{41} , здесь протекции не составят. Тут возможно все.

– Но при этом ничего не происходит. Вы заняты только одним – работой. Здесь великолепно, но здесь отсутствует реальность. Никто не заседает в местном совете, никто не высказывается о работе пожарной охраны.

– Ну и прекрасно. Кому это надо?

– Вот об этом я и говорю. Всем этим заведением, возможно, руководит группа консультантов из Осаки.

– Меня это устраивает. Так оно много лучше. В больнице Гая есть две разновидности лестниц. Одна – парадная, для мужчин, и ведет на самый верх, другая – бывшая лестница для прислуги сзади. Она кончается на третьем этаже. Тебе, наверно, не нужно говорить, для кого она зарезервирована.

– Времена меняются.

– Это древняя мантра уже набила оскомину – женщины слушали ее слишком долго. Много ты знаешь преподавателей-женщин с профессорским званием? Даже в женских институтах? – Понизив голос, она сказала, как бы походя: – Кальман говорит, что у них еще нет претендента на мою должность. Он спрашивает, не останусь ли я еще на полгода.

– А ты?

– Если откровенно, то останусь. Ты только подумай. Тебе это пойдет на пользу. Мягкая зима, пару часов тенниса каждый день. Мы найдем тебе партнера. Может, миссис Ясуду.

– Джейн, – я попытался ее обнять, но она напряглась, и я почувствовал острые кости ее плеч. – Мне надо возвращаться в Лондон. У меня там работа. Вечно тащить за меня воз Чарльз не будет.

– Знаю. Ну, ты сможешь прилетать на выходные. Из Лондона сюда всего час лета.

– Ты по выходным работаешь.

Она не ответила – уставилась вниз, в бассейн, избегая моего взгляда. Казалось, мысленно она уже вступает во владение новой территорией, наедине с самой собой распаковывает свой настоящий багаж.

– Пол, успокойся… – заговорила она легко, словно вспомнила что-то приятное из нашей общей жизни. – Мы будем вместе, что бы ни случилось. Ты – мой раненый пилот, я должна залатать твои крылья. Как ты у меня?

– Да так. – Впервые ее манеры девочки-жены были неубедительны. Я заметил исчезновение Шляпника, Сони и Черной Королевы, которых Гринвуд приклеил к двери шкафчика. Джейн росла, как Алиса в Зазеркалье, а я чувствовал что-то сродни ощущениям Кэрролла, который вдруг понял, что его маленькая героиня становится молодой женщиной и скоро оставит его.

– Тебе нужно переодеться, – сказал я, закрыв дверь библиотечки. – Кальман ждет тебя через час. Прежде чем ты уедешь, распечатай мне то расписание приемов…

– Дэвида? Зачем оно тебе? – Джейн подняла свой белый халат. – Может, не стоит?..

– Никто не узнает. Ты можешь загрузить этот файл с компьютера внизу?

– Могу, но… зачем он тебе?

– Есть одна мысль. Я должен ее проверить – и тогда оставлю Дэвида в покое.

– Ладно… Только держи это при себе. Начальство не любит, когда разглашаются медицинские сведения.

– Но ведь это всего лишь список. Я мог его переписать из телефонной книги. – Я остановился у лестницы. – Тебе удалось узнать, зачем они приходили к Дэвиду? Они чем-нибудь больны?

– Мелкие спортивные травмы. Ерунда. Царапины. Один-два перелома. В «Эдем-Олимпии» очень жестко играют в регби.

Направляясь к машине, я все еще чувствовал вкус губ Джейн. Вспоминал, как она сидела в кабинете перед компьютером, просматривая файлы Гринвуда и настороженно поглядывая на меня. Может быть, она испытывала меня, когда подняла этот разговор о продлении контракта? Еще через шесть месяцев она вообще будет чувствовать себя здесь как дома – словно преступник, приговоренный к длительному заключению, запертый в виртуальной камере, которую она называет своим кабинетом. В «Эдем-Олимпии» требовались люди, имеющие особый темперамент, преданные больше работе, чем удовольствиям, предпочитающие гроссбух и чертежную доску борделям и игорным столам Старой Ривьеры. Мне нужно было каким-то образом напомнить Джейн о ее истинном «я». В этом смысле кража журнала из табачной лавки была для меня слабым лучиком надежды.

Я сунул список назначений в нагрудный карман и стал искать ключи. За «ягуаром» на пандусе был припаркован спортивный автомобиль Уайльдера Пенроуза – японская низко посаженная штучка с огромными обтекаемыми зеркалами, чудовищным спойлером и воздухозаборниками, которые вполне сгодились бы для реактивного самолета. На мой пуританский взгляд, этот автомобиль был просто коллекцией рекламных трюков, и я даже не попытался идентифицировать изготовителя.

Я решил, что Пенроуз наносит визит Симоне Делаж – снимает у этой весьма впечатлительной дамы последствия ночного кошмара или консультирует ее по проблемам импотенции у бухгалтеров высшего ранга. Он намеренно припарковал свою машину не у пандуса Делажей, а в нескольких дюймах от «ягуара», чтобы мне пришлось делать крутой поворот, демонстрируя тем самым слабости «ягуаровского» рулевого управления.

Я завел двигатель, с удовольствием прислушиваясь к голодному посапыванию соперничающих карбюраторов, которые хоть на этот раз были готовы обратить свои различия против общего врага. Крутанув баранку, я подал «ягуар» чуть вперед, но обнаружил, что так непременно зацеплю постамент скульптурного дельфинчика. Осторожно, чтобы не задеть японскую машину, я стал подавать назад, но в последний момент, подчиняясь какому-то внезапному порыву, оторвал ногу от педали тормоза. Я почувствовал, как тяжелый хромированный бампер «ягуара» глубоко врезался в мягкий стеклопластик, корежа пассажирскую дверь спортивного автомобиля. От удара машина закачалась, ее гидравлика испустила многоголосый невротический вздох.

Стараясь не замечать содеянного, но чувствуя, как полегчало на сердце, я по пандусу скатился на проезжую часть.

Глава 9
Стеклянные полы и прозрачные стены

– Мистер Синклер, в «Эдем-Олимпии» нет преступности. Совсем нет. – Паскаль Цандер, новый глава службы безопасности, вздохнул, и в этом вздохе слышалось больше чем разочарование. – Я даже могу вам сказать, что здесь нет почвы для преступности. Разве это преувеличение?

– Нет, – ответил я. – Мы здесь уже два месяца, а я не увидел ни одного окурка или выплюнутой жвачки.

– Жвачки? Это немыслимо. Здесь вам на голову не упадет сосновая шишка, а птичка не накакает на вашу машину. В «Эдем-Олимпии» даже природа знает свое место.

Цандер улыбался во весь рот, всем своим видом показывая, как он рад моему приходу. Этот любезный и упитанный франко-ливанец стоял за своим столом, набросив на плечи куртку верблюжьей шерсти, – скорее пресс-атташе, чем шеф безопасности. Преступность в «Эдем-Олимпии», может, и отсутствовала, зато в других удовольствиях недостатка не было.

Когда его секретарша, красивая швейцарка лет за сорок, принесла какое-то срочное письмо ему на подпись, он уставился на нее, как ребенок, которому дали целую ложку крема.

– Хорошо, хорошо… – Он проводил ее глазами, а потом тот же похотливый взгляд перевел на меня и без всякого смущения задержал его на несколько секунд. Он сел, не снимая куртки, и поерзал на своем кожаном кресле. Когда он с отсутствующим видом пощелкал по ониксовой подставке для авторучки, стало понятно, что и кресло, и стол унаследованы им от Ги Башле, его убитого предшественника, и слишком малы для него. Мой визит уже его утомил, и он уставился на далекие крыши домов в Каннах, в старой части Лазурного берега, где все еще процветали священные традиции преступности и социальной патологии.

Паскаль Цандер удивительно располагал к себе, при том что был несносным типом. В «Эдем-Олимпии» такие личности, не скрывавшие своих порочных наклонностей, были наперечет, и я обнаружил, что чувствую к нему симпатию. Я собирался было рассказать ему об избиении на парковке клиники, но передо мной был начальник полиции, искренне убежденный, что он вывел преступность с корнем. Он демонстрировал участие, когда я рассказывал о незваном русском, сбившем меня с ног, но для него это явно была всего лишь стычка двух иностранцев – может быть, из-за моей жены.

– В «Эдем-Олимпии» мы сами себе полиция, – объяснил он. – Честность у нас заложена в саму структуру – так же, как бесплатная парковка и чистый воздух. Наши охранники – это бутафория, как гиды в Диснейленде.

– Значит, их форма – на самом деле просто сценические костюмы?

– Фактически – да. Если вам нужны настоящие преступления, поезжайте в Ниццу или в Ла-Боку. Для нас грабежи, проституция, торговля наркотиками – понятия почти фольклорные, субсидируемые муниципалитетом для привлечения туристов.

– Да, в «Эдем-Олимпии» такое просто немыслимо, – согласился я. – И тем не менее один трагический прокол все же случился.

– Доктор Гринвуд? Да, трагический… – Цандер приложил надушенную ладонь к груди. – Сидя в этом кресле, я ни на минуту не забываю о случившемся. Он вел себя, как преступник, но из тех, что вне пределов досягаемости закона или полиции.

– А что случилось с Гринвудом? Никто, кажется, толком не знает.

– Поговорите с Уайльдером Пенроузом. В больном мозгу вдруг происходит замыкание. Всего несколько минут – и семь моих коллег мертвы. Люди, которые все отдали «Эдем-Олимпии». Смерть в то утро кралась за всеми нами – с винтовкой в одной руке, а в другой – с игральными костями.

– Так убийства были случайными?

– Нет никаких сомнений. Ничто не связывало жертв с их убийцей.

– Кроме одного: они были его пациентами. Может быть, Гринвуд решил, что у них какая-то неизлечимая болезнь.

– Болезнь была. Но только в голове у Гринвуда. – Цандер доверительно перегнулся ко мне над столом, уложив свой животик на столешницу, и понизил голос: – Нас, службу безопасности, очень критиковали. Но разве мы могли предсказать поведение человека, чье безумие зашло так далеко? Вы его знали, мистер Синклер?

– В Лондоне он был коллегой моей жены. Он казался таким… идеалистом.

– Вот это-то и есть лучшая маскировка. В «Эдем-Олимпии» много блестящих талантов. У некоторых в голове – безлюдные места, холодные вершины, где гениям любо гулять. Ну а в горах бывают ущелья, расселины….

– Значит, это может случиться еще раз?

– Мы надеемся, что нет. «Эдем Олимпия» так или иначе обречена. Но это может случиться раньше, а может – позже. Мы слишком доверчивы, мистер Синклер. Отсюда много стеклянных полов и прозрачных стен. Среда для нравственного разложения самая подходящая. Власть, деньги, возможности. Люди могут совершать преступления и даже не знать об этом. В некоторым смысле Ницца или Ла-Бока даже лучше – там флажки расставлены, и мы знаем, когда пересекаем их. Здесь же – игра без правил. Один решительный человек может… – Казалось, он на мгновение погрузился в себя, потом, сделав неприличный жест, он обратился ко мне: – Вам требуется моя помощь, мистер Синклер?

– Меня интересует, что в точности произошло двадцать восьмого мая. Маршрут, которым шел доктор Гринвуд, количество сделанных выстрелов. Это поможет мне понять его душевное состояние в то время. Как англичанин, я чувствую ответственность.

– Ну, не знаю… – Руки Цандера нервно прикасались к безвкусным безделушкам на его столе. – Убийцы-маньяки не имеют национальности.

– А с родственниками я могу поговорить?

– С женами убитых? Они вернулись к себе на родину. Им теперь остается только скорбеть.

– А персонал? Секретарши, помощники?

– Им и без того досталось. И что они смогут еще сказать? Какого цвета галстук был на Гринвуде? Черные он надел туфли или коричневые?

– Справедливо. Мне бы помог общий отчет о том происшествии. Ведь вы его составляли?

– Отчет? Да мы их сотню составили. Для следователя, для префекта полиции, для министра внутренних дел, для шести иностранных посольств, для юристов компаний…

– Значит, вы мне дадите какой-нибудь?

– Они еще засекречены. Ведь тут замешаны интересы международных корпораций. Против «Эдем-Олимпии» могут быть выдвинуты обвинения в небрежении, но мы их, конечно же, отрицаем.

– Ну, тогда…

– Я не смогу вам помочь, мистер Синклер. – Впервые Цандер говорил как полицейский. Он разглядывал шрам у меня на лбу и все еще незажившее ухо. – Вас занимает насилие, мистер Синклер?

– Вовсе нет. Я пытаюсь избегать его.

– А ваша жена? Некоторые женщины…

– Она врач. Несколько лет проработала на отделении скорой помощи.

– Тем не менее. Некоторые видят в насилии подспорье браку. Этакое возбуждающее средство. Вы так увлечены этими убийствами Гринвуда, но я думаю, что ваши побуждения искренни. Жаль, что вы попусту тратите свое время. Все мыслимые и немыслимые свидетельства уже собраны.

– Не все… – Я вытащил из кармана три стреляные пули и бросил их на стол. – Это винтовочные пули. Я нашел их в саду нашей виллы. Одна лежала на дне бассейна. Понять, как она туда попала, довольно затруднительно. И у меня есть все основания полагать, что заложники были убиты не в гараже.

Цандер вытащил шелковый платок и помахал им у рта, прогоняя дурной запах. Он бросил взгляд на пули, но не сделал ни малейшей попытки осмотреть их.

– Вы здорово поработали, чтобы их найти, мистер Синклер. Мои люди доложили, что осмотрели все.

– Вы могли бы выяснить – они из винтовки Гринвуда или нет.

– Эта винтовка в полицейском управлении в Каннах. Лучше уж нам не втягивать их в это еще раз. Следы Гринвуда еще будут появляться. Чем опаснее преступление, тем дольше его последствия будут отравлять воздух. Еще что-нибудь нашли?

– Не на вилле. В «Эдем-Олимпии» творятся странные вещи.

– Рад это слышать. – Цандер открыл окно и принялся жадно, короткими глотками вдыхать теплый воздух, потом взял себя в руки и повернулся, чтобы проводить меня к двери. – «Странные вещи»… А я уже почти списал наш бизнес-парк со счетов. Хорошие новости, мистер Синклер. Продолжайте ваши наблюдения для меня…

– Непременно. Что касается заложников…

– Мистер Синклер, прошу вас… – Цандер водрузил руку на мои плечи, напомнив мне о том, что в грузном теле может скрываться сила. – Мертвецу уже все равно – откуда в него стреляли. Расскажите мне о вашей молодой жене. Ей здесь у нас нравится?

– Очень. – Я шагнул через порог боковой двери в приемную, где ждала помощница Цандера. – Она слишком много работает.

– Здесь все так работают. Это наш тайный порок. Ей бы нужно немного поиграть. Нашли бы вы для нее какое-нибудь новое развлечение. В «Эдем-Олимпии» столько всего интересного…

Он снова сложил губы трубочкой – снаружи они у него были черные, а внутри розоватые. А глаза он не сводил с трех пуль, лежавших на столе.