Текст книги "Суперканны"

Автор книги: Джеймс Грэм Баллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Не думаю, что он будет с этим спорить.

– Конечно, не будет. Он будет польщен. – Она просматривала имена. – Роберт Фонтен – он был очень обаятельный. Настоящий валлонец. Любил Клови Труийя ^{47} и всех этих монашек, как их шпарят раком. Ольга Карлотти – директор по кадрам. Не повезло. Она была некоронованной королевой «Эдем-Олимпии». Расчетливая, обворожительная лесбиянка.

– Вы уверены?

– Нашли чему удивляться! Она могла отбирать себе лучшее из младшего персонала. Ги Башле, глава службы безопасности. Невероятный развратник, огромная потеря. Ему часто требовалась надежная крыша для частных детективов, которых он привозил из Марселя. Любил глазеть на мои ноги. – Франсес вернула мне список. – Печально, не правда ли? Сегодня вы делаете гнусные предложения персоналу, а завтра видите, как ваши мозги растекаются по столу…

– Вы слышали выстрелы?

– Вообще-то нет. Заработала сигнализация, все лифты остановились. Я поразилась тому, сколько дверей заперлись автоматически. Дэвид забрался на крышу автомобильной парковки рядом с нашим зданием.

– А потом?

– Ну, тут в дело вступила служба безопасности.

– Значит, Дэвид знал, что обречен, – и вернулся на виллу?

– Наверно. – Франсес уставилась на костяшки своих пальцев. – Дэвид был очень славным. Печально, что «Эдем-Олимпия» изменила его.

– Как изменила?

– Так, как она всех изменяет. Люди расстаются со своим прежним «я»… – Она нахмурилась, взглянув в зеркало пудреницы на свои раскрасневшиеся щеки, и взяла счет. Ей вдруг стало здесь невтерпеж, и она сказала: – Здесь, в Антибе, есть англоязычная радиостанция – «Ривьера ньюс». В июле у них была специальная программа. Журналист прошел маршрутом смерти. Позвоните им.

Мы спустились вниз. Франсес раскачивалась перед демонстрационными стендами, и я понял, что мы слегка пьяны, хотя и не из-за двух стаканчиков вина.

Франсес остановилась перед манекенами в их ортопедической сбруе.

– Все эти латы – вы бы в них могли заниматься любовью?

– А вы?

– Может быть, стоит попробовать. А почему бы и нет?

– Я после той катастрофы носил скобу на колене. Она мою сексуальную жизнь ничуть не разнообразила.

– Как грустно… – Франсес взяла меня за руку, словно я был какой-то слабоумный, отвергающий земные радости. – Это самое грустное, – что я слышала за целый день…

На ступеньки Дворца фестивалей стали высыпать ортопеды – лекция закончилась. Я последовал за Франсес по узким улочкам на запад от отеля «Грей д'Альбион», радуясь возможности еще немного побыть в компании этой взбалмошной, но обаятельной женщины. Когда мы миновали офис «Америкэн экспресс», она поскользнулась на заполненной людьми улице, но удержала равновесие, опершись на БМВ-кабриолет, припаркованный у тротуара. Она вытащила пудреницу с зеркальцем и принялась разглядывать свои зубы.

– У меня изо рта несет, как из винной бочки. Через десять минут меня ждет мой дантист. Не забудьте про «Ривьера ньюс».

– Не забуду. – Я прикоснулся к ее щеке, стряхивая ресничку. – Вы здорово мне помогли с Дэвидом Гринвудом. Мы могли бы встретиться здесь еще. Может быть, у меня появятся вопросы, ответы на которые вы знаете.

– Без сомнения, появятся. – Она разглядывала меня сквозь солнечные очки. – Вы довольно бесцеремонны, мистер Синклер.

– Я с лучшими намерениями.

– Знаю я ваши намерения. – Она прижалась ногами к БМВ, и в его овальных дверях отразилась линия ее бедер, словно машина была огромным ортопедическим приспособлением, содержавшим похотливую смесь геометрии и страсти. Она порылась в своей сумочке. – Скажите-ка мне, как ваша машина?

– «Ягуар»? Стареет потихоньку.

– Я за него волновалась. Ходят слухи, у него было небольшое столкновение с японской спортивной машиной.

– Это вам Пенроуз сказал?

– Кто знает? Он такой великодушный. Но мне любопытно, зачем вы повредили его машину.

– Освещение было плохое.

– Неправда. – Она помолчала, пока мимо нас проходили три матроса-француза – каждый с интересом заглянул в вырез ее платья. – Ведь Пенроуз вам симпатичен. Так зачем?

– Это трудно объяснить. Нравственное разложение. Воздействие «Эдем-Олимпии».

– Прямо в точку. Первая разумная вещь, что я от вас услышала. Мы отчаянно нуждаемся в новых пороках. Да, мы вполне можем встретиться…

Я даже не успел ответить, как она, махнув рукой, пошла прочь и тут же растворилась в толпе туристов. Я стоял на солнце, смакуя оставшийся после нее запах. Тут до меня дошло, что она так толком и не сказала, что ей было нужно, но это уже не имело значения.

Из дверей расположенного рядом бюро путешествий вышла группка школьников, и я оказался прижатым к БМВ. Я оперся рукой на лобовое стекло. На открытом пассажирском сиденье лежала пачка рекламных туристических брошюрок. Между ними виднелась забытая связка ключей на брелоке с эмблемой БМВ – вероятно, хозяин отправился на встречу где-то неподалеку.

Шумной толпой с криками вернулись школьники – потеряли товарища. Когда они загородили меня от окон агентства, я открыл дверь БМВ и проскользнул на водительское место. Поток машин не позволил мне тронуться, когда я завел двигатель. Наконец я вырулил перед муниципальной поливалкой. Стараясь не привлекать внимания полицейских, дежуривших на ступеньках Дворца фестивалей, я выехал на Круазетт и отправился на восток. Я миновал «Мажестик», «Карлтон» и «Мартинес», постоянно поглядывая в зеркало заднего вида, потом доехал до казино «Палм-бич». Сделав поворот, я направился вдоль общественных пляжей, где свободные от работы официанты в коротеньких шортах бездельничали, поглядывая на молоденьких женщин, играющих в волейбол на шоколадном песке.

Когда я выбрался на скоростную магистраль, ведущую в Гольф-Жуан, рекламный самолетик тащил свой вымпел над ле-гарупским маяком. Мощные катера рассекали водную гладь у Иль-де-Леран. Холодный воздух обдувал лобовое стекло и мое лицо, стирая капельки пота, выступившие от страха на моем лице, пытаясь унести прочь все события этого дня, полного чувственности и разнообразных возможностей.

Расслабившись на прибрежном шоссе, я включил третью передачу. Следующие полчаса я ехал, как француз, делая обгоны слева, выезжая за осевую на самых опасных поворотах, садясь на хвост каждой женщине за рулем, если она ехала со скоростью меньше семидесяти, и сигналя фарами. Под светофорами я выжимал сцепление, не отпуская газ, отчего двигатель набирал обороты до семи тысяч, а глушитель начинал реветь, как безумный, и я пересекал двойную желтую полосу, загоняя встречных водителей на обочину.

Как это ни удивительно, но небольшое происшествие случилось со мной только раз. Давая задний ход из тупика на Кань-сюр-Мер, я ударился фонарем заднего хода о неудачно расположенный осветительный столб. Но полицейский, в чьем ведении была трасса «эр-эн-семь», в этот день взял выходной, оставив меня наедине с ветром и турбулентными потоками.

Три часа спустя я припарковал «ягуар» у нашей виллы. На озера и лесные дорожки опустились сумерки, а верхние этажи офисных зданий, казалось, плыли над осенним туманом, заполнившим долину. Я заглушил двигатель и прислушался к звукам, доносившимся из дома, – Джейн принимала душ в ванной. БМВ я оставил неподалеку от главного въезда в «Эдем-Олимпию», а потом через бизнес-парк прошел к административному зданию, где несколькими часами раньше встретил Алена Делажа. После рутинной проверки, которую служба безопасности проводит по утрам, номер найденной БМВ будет отослан в компьютер каннской полиции, и скоро машину вернут ее владельцу. Я сожалел, что доставил ему столько беспокойства и неудобств, но, угнав эту машину, я удовлетворил насущную потребность, которую спровоцировали Франсес Баринг и ортопедические манекены во Дворце фестивалей.

Я пересек наполненный тенями сад, довольный, что сейчас увижу Джейн. Вода в бассейне все еще волновалась, и на топчане лежала пара колготок. Вернувшись со своей конференции в Ницце, Джейн разделась и плавала голой. Я представил себе, как она ныряет сквозь эту пыльную поверхность, как ее бледная кожа освещает эту мрачную воду.

Я поднялся по лестнице, не чуя под собой ног, уставших нажимать на педали БМВ. Я остановился на площадке, сжимая в руках колготки. Джейн вытиралась в ванной, заведя полотенце за спину, ее маленькие грудки и детские сосочки раскраснелись от мощной струи, ее челка сбилась в тонкую ниточку. Она натирала полотенцем спину, отплясывая голыми ногами – настоящий матадор нудистской корриды. Я вошел в ванную – она приветствовала меня тушем, полотенце полетело высоко вверх.

Я обнял Джейн и удивился, какая у нее холодная кожа. За ее плечом я заметил Симону Делаж – она стояла на балконе и во все глаза смотрела на обнаженное тело Джейн, а ее лицо было залито неистовым сиянием с гор Эстереля.

Глава 13
Решение остаться

– Пол, мы можем поговорить спокойно? Я не хочу тебя огорчать.

– Валяй. – Держа круассан в руке, я оторвал взгляд от подноса с завтраком. – Ты про вчерашнее?

– Когда? – Джейн, застегивая свою шелковую блузочку, смотрела на меня так, будто я был одним из ее самых занудных ее пациентов. – Где в точности?

– Ерунда. – Я резко взмахнул рукой с круассаном, и на простыню капнул земляничный джем. – Забудь об этом.

– Господи. – Джейн оттолкнула меня и принялась подбирать джем чайной ложечкой. – Сеньора Моралес решит, что ты лишил меня невинности. Я подозреваю, что она считает, будто ты – мой отец.

– Любопытно.

– Правда? Ну так давай, говори. – Джейн погладила мою иссеченную шрамами коленку. – Она немного воспалилась, тебе нужно быть осторожнее. Так вот, про вчерашнее. Мне кажется, мы покурили немного травки, посмотрели какое-то непристойное кино и отлично трахнулись.

– Так оно и было.

– Хорошо. Я этого давно ждала. Что-то тебя вчера завело. – Она скользнула взглядом по балкону виллы Делажей, где горничная убирала со стола, и повернулась ко мне. – Вчера вечером. Я так поняла… когда ты пришел, я принимала душ. А Симона, наверно, смотрела.

– Ты же знаешь, что смотрела. Единственно, чего не хватало, так это темы тореадора из Кармен. Надеюсь, Симоне это шоу понравилось.

Джейн взяла у меня круассан и опустила в мой кофе.

– Ты кто такой – Нанук, дитя севера ^{48} ? Я вовсе не покрытая китовым жиром эскимосская скво, которую предлагают любому инуиту ^{49} , случайно заглянувшему на ночь.

– Мне нравится китовый жир… – Я поднял руки, когда Джейн вознамерилась меня ущипнуть. – Доктор Синклер, я сообщу о вашем поведении профессору Кальману. Физическое насилие над пациентом.

– Не трудись. Он считает, что тебе нужно сделать лоботомию. Он мне сказал, что ты одержим автомобильными парковками. – Отстояв свою честь, Джейн перед зеркалом разгладила на себе черную сорочку. – А вообще-то ты прав. Кому какое дело? Секс больше не связан с анатомией. Он теперь там, где ему всегда было место, – в голове.

Я спустил ноги с кровати и обнял ее за талию.

– Так о чем ты хотела поговорить?

Джейн стояла между моих покрытых шрамами коленей, положив руки мне на плечи. Запахи эстрогена и геля для душа соперничали в борьбе за мое внимание.

– Вчера я говорила с Кальманом о моем контракте. Они все еще не нашли постоянной замены. Они готовы предложить подъемные.

– Еще на три месяца?

– Вероятно, шесть. Я знаю, ты хочешь вернуться в Лондон. Конечно, это безумие – пытаться руководить издательством по факсу и электронной почте. Тебе необходимо читать репортажи и все такое. Но мне-то возвращаться не для чего. Здесь такая интересная работа. Эти диагностические приборы, возможно, дадут неплохой результат. Позволят на самой ранней стадии распознавать болезни печени и диабет, рак простаты… Ты даже представить себе не можешь, сколько всего может рассказать одна капелька твоей крови…

– Ты говоришь, как Адольф Гитлер. – Я снова лег. – Ну, ладно.

– Что – «ладно»?

– Мы остаемся. Три месяца. Шесть, если хочешь. Я знаю, как это для тебя важно. С Чарльзом я договорюсь.

– Пол! – В голосе Джейн звучало чуть ли не разочарование. – Ты такой душка. Еще ничего не решено. Будет заседать сотня комитетов…

– Это разумно. Они же не хотят, чтобы тут свихнулся еще один английский доктор.

– Мы будем по очереди летать друг к другу. Скажем, на каждый третий уик-энд. Так мы не отвыкнем друг от друга.

– Джейн… – Я взял ее за руку, когда она попыталась отвернуться. – Я остаюсь.

– Здесь? В «Эдем-Олимпии»?

– Да. Я все еще твой муж.

– Насколько мне известно. Это замечательно, Пол. – Довольная, но озадаченная Джейн окунула в банку с джемом палец и принялась его задумчиво обсасывать, снова превратившись в моего доктора-подростка.

Мы под руку шли к новому «пежо», взятому Джейн напрокат. Вращались разбрызгиватели, и сад купался в осенних запахах сирени. Симона Делаж, выползшая на свой балкон с маслом для загара в руке, наблюдала, как над бассейном поднимается белое облачко растворителя.

– Загадочная душа, – сказал я, когда Джейн махнула ей. – Слишком часто у нее выпадают бессонные белые ночи. Ты ей нравишься.

– Я с ней говорила вчера. Она предлагает нам всем вместе заняться чем-нибудь этаким.

– Это что-то новенькое. Она знает, что ты замужем?

– Я ей говорила. А что, ты думаешь, у нее на уме? Что-нибудь необыкновенно грязное?

– Вероятно.

– Она считает, что мой стриптиз – это крик о помощи.

Я открыл для Джейн дверь и подал ей портфель, испытывая чувство вины за то, что с нетерпением жду еще одного дня безделья.

– Не давай им садиться тебе на голову. Надеюсь, Уайльдер Пенроуз помогает тебе с рутинной работой.

– Он слишком занят. К нему один за другим приходят всякие высокопоставленные деятели. Вся администрация высшего звена и председатели компаний. Они у него участвуют в коллективных сеансах психотерапии.

– Им нужна психотерапия?

– Я бы не сказала. Это все люди средних лет со спортивными травмами. Вчера приходил твой дружок Цандер. У него на спине и плечах жуткие царапины.

– Садомазохизм? Некоторые из этих мужественных парней любят, чтобы их шоферы всадили им горяченьких.

– Только не Цандер. Он говорит, что играл в силовое регби на пляже в Гольф-Жуане. – Джейн захлопнула дверь и как бы вскользь заметила: – Тебе может быть интересно: Дэвид лечил от венерических болезней некоторых девочек из приюта в Ла-Боке.

– Ну что ж, это ведь приют. Тем не менее это придает новый смысл Алисе Лиддел. Сидит себе, поджав губы, в своих викторианских кружевах и спорит с Черной Королевой, а вокруг высыпают шанкры и прячутся спирохеты.

– Пол, ты болен. Поговори с Пенроузом.

Джейн махнула на прощанье и нажала на газ, набирая скорость на аллее, она несколько раз дала сигнал, заявляя о себе миру, – мой доктор, жена и вновь любовница.

Последние обитатели анклава отбыли по местам службы, и в садах звучал только деловитый шепот разбрызгивателей. До прибытия обслуживающего персонала наступило короткое междуцарствие, во время которого мой разум работал с почти наркотической ясностью. Я улегся на испачканную джемом простыню, положил голову на подушку Джейн и ощутил форму ее бедер и плеч, почуял островатый запах ее вульвы, еще оставшийся на моих пальцах.

Глядя на солнечные лучи, я чувствовал, что взлетаю в небо – как радуги, вызванные из ниоткуда, словно по волшебству, разбрызгивателями. Безумная стремительная гонка по берегу на угнанном БМВ, искусительный стриптиз Джейн перед Симоной Делаж и мое знакомство с Франсес Баринг изменили перспективы этого виртуального города под названием «Эдем-Олимпия».

Я сидел за туалетным столиком и перебирал пальцами щетку для волос, щетина которой помнила сладкий запах головы Джейн. Я открыл средний ящик – груда ватных шариков с остатками румян, забытые тюбики губной помады и «голландский колпачок» [11]11
  Контрацептивное средство.


[Закрыть], нашедший себе место в упаковке из-под конопли. Я любил перебирать этот привычный хлам – вещи молодой женщины, которая слишком занята, чтобы навести в них порядок. Содержимое туалетного столика женщины становится понятней, по мере того как мужу удается подобраться к ее подсознанию.

В правом ящичке лежал кожаный медицинский саквояж и копия договора на аренду «пежо». Я взглянул на колонку платежей, проверяя арифметику, и увидел, что договор заключен на год с возможностью продления еще на шесть месяцев.

Значит, Джейн независимо ни от чего решила остаться в «Эдем-Олимпии». Она предполагала, что я с «ягуаром» вернусь в Лондон, а потому и взяла напрокат «пежо» – ее первое одностороннее решение за время нашего брака.

Стараясь не задумываться о смысле этого маленького предательства, я открыл саквояж – подарок матери Джейн. Внутри была пачка бланков для рецептов и картонная коробочка со шприцами-тюбиками диаморфия и десятком ампул петидина.

В кожаном футляре лежал многоразовый шприц, который Джейн, вероятно, нашла в столе Гринвуда вместе с запасом успокоительного и принесла для вящей надежности назад на виллу.

Держа одну из ампул на свету, я вспомнил свой давний опыт наркодилера во время первого моего бурного периода в начальной школе. Оставленный дома один с томящейся от скуки au pair [12]12
  За стол и квартиру (фр.);имеется в виду прислуга, работающая «за стол и квартиру».


[Закрыть], я принялся рыться в прикроватной тумбочке матери. Там я обнаружил целый набор средств для похудания и, не раздумывая, проглотил несколько таблеток дринамила. Десять минут спустя я парил по дому, как птица, а мой мозг представлял собой залитое светом окно. Преследуемый au pair, я ринулся в сад – мои подошвы едва касались земли. Годы спустя, занявшись планеризмом, я понял, что подгоняло меня тогда.

Благодаря украденным таблеткам я стал признанным авторитетом в школе, а нескончаемые попытки моей матери сесть на диету давали мне неограниченные возможности пополнять запасы. Мальчишки постарше знали толк в алкоголе и марихуане, но я был самым юным наркодилером в школе. Когда моя мать в отчаянной попытке обрести сексуальную свободу стала принимать противозачаточные таблетки, у меня случилась неприятность. Я повыдавил таблетки из их серебряной упаковки и раздал их моим семилетним одноклассникам в качестве нового психоделического средства. Паника поднялась, когда мальчишка из старшего класса рассказал об истинной роли противозачаточных таблеток. С постным лицом он сообщил нам, что таблетки эти на мужскую эндокринную систему оказывают совершенно противоположное действие, и мы все забеременеем…

Я убрал ампулу с петидином и закрыл саквояж. Карманный радиоприемник Джейн лежал на дне корзины для мусора. Я вытащил его оттуда, поменял батарейки и настроился на волну радиостанции «Ривьера ньюс». Оттуда хлынул поток поп-музыки и рекламы магазинов по прокату видеофильмов и очистителей бассейнов. Эта струя прерывалась международными новостями – сводками о гражданской войне в Камеруне или покушении на израильского премьер-министра, но эти сообщения казались второстепенными рядом с красочными отчетами о пожаре на яхте в Гольф-Жуане или об оползнях в Теуле, из-за которых в одном из плавательных бассейнов образовалась трещина. В новой Ривьере лишь тривиальные события имели значение.

А все же – за этим вот столиком сидел Дэвид Гринвуд, возможно, с мощной винтовкой на коленях, и поглядывал на окна офисных зданий «Эдем-Олимпии». Я выключил приемник и снова швырнул его в мусорную корзину. Я все еще рассматривал эти убийства как минутное помешательство, пароксизм гнева в административном сортире. Чтобы понять Гринвуда, мне нужно было представить себе других убийц, тех психов, которые, глядя сквозь оптические прицелы своих винтовок, готовы были осчастливить собственным безумием последние мгновения президента или случайного прохожего. Мне нужно было заманить в ловушку призрак молодого доктора, в чьей кровати я спал. Но прежде всего мне нужно было увидеть его психопатический сон.

Глава 14
«Ривьера ньюс»

На Пляс-де-Мартир крутилась детская карусель – позолоченный аттракцион, не тронутый временем. Маленький мальчик торжественно восседал в миниатюрном аэроплане, вращавшемся под ту самую музыку, которую я впервые услышал здесь лет тридцать назад. Антиб не меняется; может быть, по этой причине Грин ^{50} , всю жизнь искавший перемен, с таким удовольствием и обосновался в этих местах.

Я оставил «ягуар» на подземной парковке неподалеку от почтамта и пошел по улицам старого города к Пляс-Насьональ, неподалеку от которой под платанами были накрыты столики ресторана. Я обедал здесь как-то раз с родителями, когда вдруг налетела туча, и у нас в супе заплясали капли дождя.

Редакцию «Ривьера ньюс» я нашел на улочке, примыкающей к Авеню-де-Верден, над помещениями, занятыми конторой по продаже навесных лодочных моторов. Управляющий, Дон Мелдрам, оказался приветливым австралийцем с пухлым лицом пьяницы, замаскированным теннисным загаром. Ветеран Флит-стрит ^{51} эры линотипа, он переехал на Средиземноморье и нашел себе англоязычную нишу среди пристаней для яхт и брокеров, торгующих катерами.

Он пригласил меня в клетушку, где располагался его офис; я уселся спиной к перегородке, упершись коленями в его стол.

– Если вам больно – кричите. Здесь, если не будешь ловчить, – не выживешь, и я вовсе не о программах говорю. – Он прижал голову к стене и прислушался к звукам рекламы из расположенной там студии: какой-то поставщик деликатесов предлагал продемонстрировать свои чудеса на самом маленьком из яхтенных камбузов. – Итак, мистер Синклер… вы принесли вести с передовой?

– А что, разве идет война?

– А как же. «Эдем-Олимпия» против остального Берега.

– И кто берет верх?

– Это вы меня спрашиваете? Что бы ни говорили физики, время здесь течет в одном направлении – без оглядки в будущее. Оборачиваться не принято, и почти все это знают.

– Почти?

– Некоторые динозавры все еще считают, что люди стремятся на Лазурный берег, чтобы хорошо провести время. Но мы-то с вами знаем, что они приезжают сюда работать. Здесь европейская Калифорния. Высокотехнологичные отрасли промышленности, армия людей, программирующих будущее, один кремниевый чип определяет судьбу миллиардов долларов…

– А раз в год смотрим кино?

– Именно. – Мелдрам постучал по своему носу с красноватыми прожилками. – Только забудьте о Голливуде и Золотой пальмовой ветви. Я-то толкую о филиппинских студийках. Весь-то штат – один человек и собака. Точнее, женщина и пес. Так значит, вы старый приятель Дэвида Гринвуда. Или были его старым приятелем.

– Если откровенно, то я его едва знал. Я хотел произвести впечатление на вашу секретаршу.

– И произвели. У нее чутье на новости лучше, чем у меня. Она сказала, что ваша жена заняла место Гринвуда в «Эдем-Олимпии». Отличное место. Говорят, это лучшая больница на всем побережье. Когда Жак Ширак растянул большой палец, открывая устрицу в «Коломб-д'Ор», его туда и отвезли. Надеюсь, вам дали роскошную квартиру.

– Прежнюю виллу Гринвуда. Больше ничего не было.

– Что ж, этого и следовало ожидать. Бесчувственный народец, но такова корпоративная жизнь. По крайней мере, если в семействе что-то случится, будет кому за вами присмотреть.

– Надеюсь, ничего не случится. – Я дождался, когда закончится реклама таймшера. – Я бы хотел узнать, что произошло двадцать восьмого мая. Вот в тот день как раз что-то и случилось.

– Для Гринвуда и десятка других бедолаг. – Мелдрам вертел в руках распечатку, лежавшую на его столе. – Значит, вы потихоньку занялись гробокопательством. Позвольте узнать зачем.

– Он был моим соотечественником. Моя жена знала его. Я сплю в его кровати, ем за его столом, сажусь на его унитаз. Я хочу знать правду.

– Это похоже на персональный крестовый поход. Худший повод для того, чтобы ввязываться в какую-либо историю. Как я понял, вы что-то уже нашли? Дневник? Исповедальные магнитофонные пленки?

– К сожалению, нет. Но есть вещи совершенно необъяснимые.

– Например?

– Мотив. Никакого мотива нет.

– Или нет понятного вам. Мой вам совет: держитесь поближе к месту, где есть «пинья колада» ^{52} .

Не обращая внимания на его слова, я сказал:

– Я разговаривал с людьми, знавшими Гринвуда, с докторами, которые с ним работали. Никто даже не представляет, с чего это он впал в безумие. Они не покрывают его, но…

– Да нечего там покрывать. – Устав от меня, Мелдрам вперился в арабские яхты в гавани. – На сей раз можете поверить официальной версии. Этот молодой английский доктор – настоящий Альберт Швейцер Лазурного берега – слишком много работал, что вредно для здоровья. В один прекрасный день предохранитель перегорел, и огонь погас.

– А может, загорелись другие огни. Более яркие и жесткие. И в их свете он все увидел гораздо яснее. Особенно – в своей собственной голове.

На это Мелдрам грустно рассмеялся.

– Мистер Синклер, вам бы работать в какой-нибудь желтой газетенке в Париже. Мой репортер провел в «Эдем-Олимпии» немало времени. История-то была нешуточная. «Си-эн-эн», лондонские таблоиды, все агентства новостей. Они не нашли ничего.

– Они искали убийство на почве ревности между столиков казино. Наркотики и растленные кинозвезды. Красавчики-шоферы, спящие с женой продюсера… Одна моя знакомая из «Эдем-Олимпии» сказала мне, что слышала по «Ривьера ньюс» репортаж, в котором говорилось о маршруте Гринвуда. Я сказал об этом вашей секретарше.

– Я тут подобрал для вас кое-что. – Мелдрам передвинул распечатку по столешнице. – Один из наших внештатников сделал обзорный репортаж. Он добавил несколько контактных номеров – они могут быть вам полезны.

– Это здорово. – Я принялся просматривать выцветшую копию. – А как зовут этого корреспондента?

– Роджер Леланд. Это была его последняя работа. Он снялся с места и переехал в Альгавр.

Я стал читать распечатку – не больше трех абзацев.

– «Одна минута пятьдесят две секунды?..» Не очень-то много.

– А для нас – настоящий Марсель Пруст. Не показывайте это никому. У тех, кто стоит во главе «Эдем-Олимпии», длинные руки.

– Понимаю. – Я обратил внимание на дату передачи. – Двадцать пятое июля? Спустя почти два месяца?

– К нам поступили запоздалые сведения.

– Конфиденциальная информация? Кто-то из «Эдем-Олимпии»?

– Кто знает? Леланд не выдавал своих источников. Не принимайте близко к сердцу, мистер Синклер.

Я пожал ему руку и начал протискиваться в дверь кабинета.

– Вы бываете в «Эдем-Олимпии»?

– Только если нет другого выбора. Народ там замкнутый.

– А как они – популярны на побережье?

– Некоторые – да. А некоторые – явно нет. В прошлый уик-энд одна «олимпийская» компашка устроила потасовку в Манделье. Затеяли ссору с местными арабами на фруктовом рынке.

Он проводил меня до лестницы. Когда я спустился, он помахал мне рукой, а я крикнул ему снизу вверх:

– Эти драчуны из «Эдем-Олимпии» были в черных кожаных куртках?

– Знаете, кажется – да. Они были похожи на команду игроков в кегли…

Я вернулся к Пляс-Насьональ и сел под платаном у ресторана «Оазис», где когда-то капли дождя плясали в моем супе. Охлаждая руки о стакан «вин-бланк» [13]13
  Vin blanc (фр.) – белого вина.


[Закрыть], я изучал распечатку. Там было обозначено время выхода программы в эфир 25 июля: 14.34, 15.04, 15.34 – вероятно, репортаж пускали сразу после сводки новостей, передающейся каждые полчаса. То, что репортаж был неожиданно снят с эфира, могло свидетельствовать о давлении, оказанном из «Эдем-Олимпии». Видимо, администрация не хотела, чтобы их сотрудники и клиенты заново переживали этот кошмар.

Роджер Леланд ведет свой репортаж из «Эдем-Олимпии», места крупнейшей трагедии на Лазурном берегу за последние годы. Два месяца прошло с того жуткого дня, когда молодой доктор из Англии, тридцатидвухлетний Дэвид Гринвуд, сошел с ума, вооружился автоматической винтовкой и прикончил десять человек, после чего из той же винтовки выстрелил в себя. Расследовавший дело судья Мишель Терно по-прежнему ничего не может сказать о мотивах, которыми руководствовался Гринвуд, но настойчиво утверждает, что у того не было никаких сообщников, а жертвы выбирались наобум.

Радиостанция «Ривьера ньюс» обнаружила новые факты, свидетельствующие о том, что убийства были тщательно спланированы и у Гринвуда был по меньшей мере один сообщник. Сообщается, что камеры наблюдения бизнес-парка зафиксировали Гринвуда и неопознанного белого мужчину на автомобильной парковке телевизионного центра: из фургона, марка которого не поддается определению, мужчина передавал оружие Гринвуду, находившемуся в своем «рено-эспас». К несчастью, эта видеозапись была случайно уничтожена. Тайна окружает и передвижения Гринвуда в последние минуты жизни. Он попытался проникнуть в здание «Сименс», но был отогнан огнем и вернулся на свою виллу, где тут же расправился с тремя заложниками. Из записей радиообмена между полицейскими выходит, что Гринвуд преодолел 2,8 км пешком за три с небольшим минуты – такое не под силу даже олимпийским рекордсменам. Сообщений об угнанных или похищенных автомашинах не поступало.

Был ли у Гринвуда сообщник, который помог ему добраться до виллы? Возможность того, что второй убийца все еще на свободе и вынашивает планы мести, тревожит обитателей бизнес-парка, который все еще не может прийти в себя после трагических событий 28 мая. Роджер Леланд для «Ривьера ньюс» из «Эдем-Олимпии».

Я перечитал распечатку еще раз, разочарованный тем, что в ней не содержалось описания кровавого пути Гринвуда. Рассуждения о сообщнике были не больше чем спекуляциями, и я обратился к списку источников внизу страницы.

Среди названных важных особ были профессор Кальман, директор клиники, Паскаль Цандер, временно исполняющий обязанности начальника службы безопасности, и Клодин Талант, менеджер пресс-бюро.

Внизу страницы от руки были приписаны еще четыре фамилии, каждая – с телефонным номером.

Мадемуазель Изабель Дюваль, секретарь доктора Гринвуда.

Мадам Кордье и мадам Менар, жены убитых заложников.

Филипп Бурже, брат убитого заложника.

Как это ни удивительно, все они – судя по телефонным номерам – так и проживали в Каннах и ближайших окрестностях, словно это жуткое преступление держало их крепкой хваткой: часть пагубного притяжения бизнес-парка, от которого никогда не уйти тем, кого однажды затянуло на его орбиту.