Текст книги "Восторг"
Автор книги: Дж. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Но Матиас продолжал говорить.
На пол. Его отец рухнул на колени, свободная ладонь метнулась к перилам, рот раскрылся так широко, что показался второй отсутствующий зуб, в глубине.
Он никогда не ждал, что его поймают. Вот что его сгубило.
Ну… технически, виноват инфаркт миокарда. Но приблизительная причина – тот факт, что их отвратительная тайна вышла наружу.
Смерть с наслаждением растягивала время.
Его отец перевалился на спину, сейчас рука переместилась к левой подмышке, будто та адски болела, Матиас же стоял на своем месте, наблюдая, как смерть, подбираясь ближе, накрыла мужчину. Очевидно, тому было трудно дышать, грудь вздымалась и опускалась без особого результата: кожа под загаром начала терять краски.
Когда перед глазами снова появилась спальня, Матиас осознал, что он повернулся и направился к радио, сел, включил его. Он все еще мог видеть, как его отец барахтался, словно муха на подоконнике, конечности дергались, голова запрокинулась назад, будто он думал, что иной угол наклона поможет поступлению кислорода.
Но все тщетно. Даже пятнадцатилетний фермерский парень знал, что если сердце не бьется, мозги и жизненно-важные органы будут испытывать голодание, и не важно, сколько воздуха ты в себя втягиваешь.
В степной местности у них ловило всего пять станций, три из которых были религиозного характера. Две другие проигрывали кантри и поп, и он крутил ручку, переключаясь между ними. Время от времени, просто потому, что он знал, что его отец скоро встретится с Создателем, он позволял звучать проповеди.
Матиас ничего не чувствовал, только раздражение от того, что не мог включить тяжелый рок. Казалось, что Ван Хален[84] больше подходил предсмертным конвульсиям его отца, чем гребаный Конвей Твитти[85] или гребаный Фил Коллинз[86].
Кроме этого, он был спокоен как удав, неподвижен, словно ножка стола.
Черт, ему даже было все равно, что насилие на этом закончится. Ему было просто интересно, удастся ли избавиться от старика, он словно ставил научный эксперимент: он разработал план. Собрал все воедино, а потом проснулся этим утром и решил, что именно в школе позволит упасть первому домино.
Спасибо тому поддающемуся влиянию, сострадательному, крайне религиозному классному руководителю.
Стоя в коридоре, он ревел перед ней, рассказывая об аде, в котором жил, но предназначение этих слез – дать ей дополнительную мотивацию. В реальности же, он придал великому откровению не больше значимости, чем смене одежды: манипулируя женщиной с помощью правды, внутри себя он был холоден словно лед, не получая удовольствия от выполнения первой части плана, не чувствуя восхищения от того, что все, наконец, происходит.
После все пошло очень быстро, и это – единственное, в чем он не был уверен: его мгновенно отправили к школьной медсестре, потом приехала полиция, документы заполнили. И его отправили в интернат.
Они присылали работать над ним одних женщин, будто так ему будет легче. Особенно для «физического осмотра»… они думали, такое обследование выбьет его из колеи.
И кто он такой, чтобы не дать им то, чего они так хотели?
Но он не думал, что его отправят к приемным родителям уже через два часа.
Дело в том, что он преследовал всего одну цель – то, что происходило сейчас, кончина его отца на этом полу… и ему пришлось рвануть к машине, взломать ее и добраться до дома прежде, чем полиция увезет его отца в тюрьму, когда мужчина вернется с кукурузных полей. Все будет напрасно, если он запорет финальный акт пьесы.
Но все прошло замечательно.
В самые последние секунды презренной жизни отца, Матиас повернул ручку, включая религиозную волну… и замер на мгновение. Проповедь была об Аде.
Казалось подобающим.
Он наблюдал, как его отец сделал последний вдох, а потом недвижимо застыл. Так странно, люди переступают на другую сторону, то, что раньше двигалось, становиться неотличимым от тостера, половика или, черт, радио с часами.
Матиас подождал еще немного, пока лицо окончательно не посереет. Потом он встал, выдернул радио из сети и устроил его подмышкой.
Глаза его отца были открыты и устремлены в потолок, как смотрел на него Матиас годами.
Он не перевернул парня, не плюнул на него, даже не пнул. Он просто прошел мимо тела и спустился по лестнице. Он покидал дом с мыслью, что это ментальное упражнение было весьма занятным…
И ему стало интересно, сможет ли он повторить его…
– Матиас?
Он с криком вскочил с кресла, весь ресторан навис над ним, стены снова встали на место, окружающий шум от завтракающих и разговаривающих людей снова проникал в его мозг.
Когда остальные посетители обернулись на него, Ди наклонилась над столом.
– Ты в порядке?
Ее красивое лицо было пронизано состраданием, губы приоткрыты, будто от расстройства ей стало труднее дышать.
Отстраненность, которую он чувствовал в молодом себе, вернулась на свое место в центр груди, будто воспоминание перепрошило его внутреннюю схему, приводя его в норму как автомобиль, у которого были проблемы с развалом-схождением[87]: оценивая женщину перед ним, Матиас делал это со значительного расстояния, холодная объективность проложила между ними пространство, хотя их кресла не меняли местоположения.
Эмоции очень легко подделать, это он знал по себе.
Он одарил ее улыбкой, неискренней… но очень привычной: – Я в полном порядке.
В этот миг подошла официантка с огромным завтраком, и когда она поставила поднос, он мог поклясться, что Ди откинулась назад и удовлетворенно улыбнулась.
***
Стоя рядом с метрдотелем, Мэлс надоело играть сталкера. Плохо одно то, что она приехала в «Мариот», но застукать Матиаса с той медсестрой? Сейчас у нее есть две причины чувствовать себя дерьмово: она не уважала себя, а эта женщина по красоте сравниться разве что с Софией Вергара[88].
Когда перед Матиасом поставили поднос размером с кухонный стол, он посмотрел на свою компаньонку по трапезе, сидевшую с лукавой улыбкой, и…
Без серьезной на то причины, его голова повернулась в тот момент, когда Мэлс уже отворачивалась.
Их взгляды пересеклись, и это циничное выражение на его лице трансформировалось в нечто, что она не смогла расшифровать… и сказала себе, что ей плевать на это.
Неважно. Это не касалось ее.
И она, разумеется, не станет закатывать театральных сцен. Вместо этого, она спокойно направилась к вращающимся дверям вестибюля…
– Мэлс! – за ее спиной раздалось шипение.
Он не притворялся, что вышел не за ней, и не было причин, игнорировать его.
– Не хотела мешать твоему завтраку, – сказала она, останавливаясь, когда он подошел к ней. – Я направляюсь на встречу. Когда ты не ответил на звонок, я решила заскочить.
– Мэлс…
– История, которую ты попросил проверить, правдива. Но последняя буква в фамилии Д. Чайлд. Сын умер от передоза, а отец видел все это. Дочь еще жива… адвокат защиты в Бостоне. Отец работает на правительство. По крайней мере, так пишут в газетах. Не могу говорить о том, что вне открытых источников. – Матиас просто смотрел на нее, и она вздернула подбородок. – Ну, а ты думал, с чем я вернусь?
Он потер лицо так, будто его голова болела.
– Не знаю. Я… когда умер сын?
– Не так давно. Кажется, два с половиной года назад…
– Твой завтрак стынет.
Мэлс перевела взгляд на медсестру. Женщина, подойдя, не сводила глаз с Матиаса, будто он ни с кем и не говорил.
Окей, женщина выглядела изумительно в этом платье, ее тело превращало нечто пасторальное в чертовски сексуальное…
Внезапно в ее голове возник флэшбек серии «Сайнфелда»[89] с Тэри Хэтчер[90]… да, возможно, те груди четвертого размера также были настоящими, впечатляющими. Тем временем, она же полагалась на технологию Вандербра[91], чтобы пользоваться чашечками С.
– В любом случае, я уже уходила, – сказала Мэлс. – Иначе я опоздаю на встречу.
Этим она заработала презрительный взгляд медсестры, ее темно-карие глаза говорили не просто «руки прочь», а «катись к дьяволу».
– Давай же, вернемся за стол.
Матиас просто продолжал смотреть на Мэлс, так, что ей показалось, что он пытался сообщить ей что-то. Но ему и без того есть о чем беспокоиться, поэтому его пресловутая тарелка набита битком и без нее.
Она помахала им и включилась в пешеходный поток, вылетая через вращающиеся двери. Солнце по другую сторону сияло ярко и радостно, когда она направилась к машине Тони, а седан был теплым внутри. Устроившись в водительском сиденье, она отчитала себя прежде, чем завести двигатель… но от причитаний не стало легче. Даже от той их части о мужчине, который был загадочным и недоступным, и который, согласно ее журналистскому чутью, намного притягательней среднестатистического сопляка… но это не делало его удачной партией.
Может, поэтому она до сих пор одна. Дело не в недостатке приглашений на свидания. Скорее в том факте, что у приглашавших ее мужчин была стабильная работа, достаточно приятная внешность… и воспоминания.
Никаких теней, никакого восхищения.
Нет, ее привлекал кто-то с вероятно мутным прошлым и завтракающий с девушкой с телом Барби и волосами из рекламы ТВ.
Разумно, ооооочень разумно.
Заведя мотор, она влилась в поток машин, ее рандеву с Болтуном Монти назначено в семи кварталах от гостиницы.
По крайней мере, время играло ей на руку: если ей пришлось бы возвращаться в отдел новостей и притворяться работающей, уставившись на компьютерный монитор, то она могла сорваться.
Проклятые мужики, думала она, снова обнаружив пустое место, в этот раз удачней припарковавшись параллельно дороге и выйдя из машины. Она следовала инструкциям, данным Монти, с его намеками на шпионские фильмы, и села на скамейку под строго обозначенным кленом, чтобы оказаться в землях «взболтать-но-не-смешивать»[92], ей нужно лишь спрятаться за газетой и знать секретное слово.
Монти появился десять минут спустя. В обычной одежде, указывающей на активный образ жизни. Он был в хорошем настроении, ухищрения дали ему именно ту инъекцию драмы, в которой он нуждался.
– Иди за мной, – сказал он тихо, проходя мимо.
О, да ради всего святого.
Мэлс поднялась на ноги, когда он был уже в десяти футах от нее, и она придерживалась прогулочного шага, гадая, зачем, черт возьми, вообще позволила втянуть себя в этот цирк.
После небольшой прогулки они оказались у берега реки, у большого викторианского навеса для лодок, где люди начинали пользоваться своими каноэ и парусными лодками, когда погода стала теплее.
Они зашли внутрь, и ее глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к тусклому освещению, благодаря освинцованным стеклам, пропускавшим мало солнечного света, рядам лодок, стопкам буйков и весел, скрученным парусам казалось, что они окружены. В каком-то смысле вокруг было громко… волны накатывали на доки[93] и отступали, хлюпанье эхом прорывалось сквозь пустые доки…
Внезапным всплеском ласточка-касатка вылетела из насиженного гнезда, спикировала на них и скрылась в открытом воздухе.
– Так, что ты нарыл? – спросила Мэлс, когда ее сердце восстановило ритм.
Монти достал большой, плоский конверт и протянул ей.
– Я распечатал это сегодня утром, дома.
Мэлс запустила палец под металлический зажим и сняла его.
– Кому еще известно об этом?
– Сейчас – только мне и тебе.
Одну за одной она достала три цветных фотографии, на всех изображена жертва: первая – снимок всего тела с опущенной футболкой, второй – приближенный, с задранной футболкой, третий – крупным планом то, что казалось рунами со стороны.
Сесилия Бартен.
Это имя пронеслось в голове Мэлс, когда она рассмотрела фотографии: Сисси – другая девочка, моложе и совсем, совсем далекая от той жизни, где смерть является одним из профессиональных рисков. Ее тело совсем недавно нашли в карьере, с аналогичными буквами, вырезанными на животе. У нее тоже было перерезано горло. И она была блондинкой.
– Ты видела фотографии с места преступления, верно? – спросил Монти.
– Да. – Она снова присмотрелась к снимку крупным планом. – Кожа была покрасневшая, но на ней не было ничего подобного. Погоди, ответь, не под запись, если нужно… как такое произошло? Ты сказал, что был первым…
– Я был. Я вошел в комнату вместе с менеджером и тщательно следовал процедуре. Я опечатал дверь и вызвал подмогу.
– Где была твоя напарница?
– Она заболела, поэтому я вышел на смену один… экономия бюджета, ты в курсе, как это бывает. Никаких замен. В общем, ожидая своих, я сделал фотографии.
Она ненавидела тех, кто употребляет слово «в общем».
– Ты задрал футболку.
– Я осматривал тело и место преступления согласно своим должностным обязанностям.
Подонок.
– Зачем вообще делать снимки, если фотограф был на подходе?
– Главный вопрос в том, куда подевались буквы.
«Блин, это просто неправильно», – подумала Мэлс.
– Так, что я могу с этим сделать? – спросила она, окидывая Монти взглядом.
– В настоящий момент – ничего. Не хочу, чтобы меня обвинили в нарушении целостности тела.
Но это ты и сделал, не так ли?
– Тогда зачем давать мне это?
– Кто-то должен узнать. Может, я пойду к Де ла Крузу… а, может, ты напечатаешь это в «ККЖ» и просто скажешь, что достала из анонимного источника. Дело в том, что время смерти определено в районе пяти-шести часов, поэтому убийство произошло вскоре после того, как комнату сняли, кто бы это ни был. Я прибыл туда, хм, в девять пятнадцать. Значит, за эти четыре с половиной часа кто-то мог проникнуть внутрь.
Он кое-что упускает, может, умышленно, – тот факт, что руны исчезли в промежуток времени после его появления на месте преступления и перед тем, как фотограф ОПК[94] сделал снимки. Тело не могло долго находиться без присмотра, а шрамы просто так не исчезают.
Все это очень странно.
– Окей, тогда дай знать, когда тебе будет угодно, чтобы я включилась в работу, – сказала Мэлс. – Когда угодно.
Он кивнул ей так, будто они только что заключили сделку, а потом отправился в сторону выхода.
– Монти. Погоди… ответь на маленький вопрос.
Ее источник замер в дверях.
– Да?
– Ты знаешь, что за мужчину вчера нашли в Мариот?
– Ты про труп у служебного входа? Тот, который пропал из морга?
Мэлс перестала дышать.
– Что-что?
– Ты не в курсе? – Он подошел ближе, чтобы поделиться информацией. – Тело исчезло. Сегодня утром.
Невероятно.
– Кто-то выкрал его. Прямо из морга «Святого Франциска».
– Очевидно.
– Как такое произошло? – Когда Монти пожал плечами, она покачала головой… понимая, что с чем бы ни был связан пропавший труп, это – неправильно. – Ну, надеюсь, они найдут мертвеца. Хэй, а ты не знаешь, какие именно пули были в бронежилете жертвы?
– Сорокового калибра.
– И я слышала, что на теле была татуировка?
– Не знаю. Но могу выяснить.
– Я ценю это.
Он подмигнул ей и лукаво улыбнулся.
– Без проблем, Кармайкл.
Оставшись в одиночестве, Мэлс снова просмотрела фотографии, одну за другой… решив, что в Колдвелле, похоже, заявился очередной серийный убийца.
Не такой работы искали она или отделение полиции.
Гадая, а не замешан ли тут полицейский.
Глава 24
Свернув салфетку рядом со своей пустой тарелкой, Девина улыбнулась через стол своей жертве. В общем и целом, все шло хорошо. Матиас начинал вспоминать, и тайник о его отце, вскрытый ею, вернул тот огонек в его взгляд, который ей так нравился.
Старик Матиаса был ключом, разумеется, истоком зла, доказательством того, что зараза может передаваться не только от демона к человеку, но и от человека к человеку.
Но ей стоит осторожно разыгрывать эту партию.
– Я оплачу счет, – сказал Матиас, рукой подзывая официантку.
– Ты такой джентльмен. – Она запустила руку в сумку и начала перекидывать помады с лева на право, считая их. – Я рада, что мы встретились.
… три, четыре, пять…
– Счастливая случайность. – Он перевел взгляд на окно, будто что-то обдумывал. – Какова была вероятность…
… шесть, семь, восемь…
– Чем собираешься заняться сегодня? – спросила она, ее сердце забилось, когда она начала подходить к концу отчета.
… девять, десять, одиннадцать…
Он ответил ей, но она не обратила внимания, ведь конец был уже близок.
Двенадцать.
Тринадцать.
Выдохнув, она достала последний тюбик и сняла крышку. Не сводя с Матиаса глаз, она велела ему смотреть на ее губы, выкручивая мягкий, тупой конец помады, и начала водить по своей плоти.
Матиас выполнил ее волю, но она стремилась к другому отклику – оценка была беспристрастной, а не с сексуальным подтекстом. Будто она была инструментом, об использовании которого он подумывал.
Девина нахмурилась. Когда он вышел в погоне за той гребаной журналисткой, в нем не было этой отдаленности. Полностью одетый, тем не менее, он был обнажен, нацелился на женщину, будто она была чем-то внутри него, не отдельной личностью.
Демон поджала губы и расслабила их, чувствуя, как они вернулись в самую свою аппетитную форму… и чтобы убедиться, что он понял намек, она вложила в его разум картинку ее губ вокруг его члена, посасывающих, потягивающих, заглатывающих.
Не сработало.
Он просто перевел взгляд на официантку, взял у нее чек и написал номер своей комнаты.
Стекла задребезжали от сильного ветра, привлекая внимание людей и Матиаса в том числе: сидя напротив него, Девина кипела от ярости, ее гнев вспыхнул, затрагивая внешнее убранство гостиницы, поднимая ветер, приходящий с юга.
Она могла думать лишь о том, как Джим поиграл ею… а сейчас этот немощный инвалид, который вернется в ад сразу после окончания раунда, игнорировал ее.
Ублюдки. Они оба.
Она встала и перекинула сумку через плечо.
– Ты надолго остаешься?
– Не особо.
Вот уж точно. Дела с ним шли очень быстро, даже если он не знал об этом, и этот раунд закончится очень скоро. Может, ей стоит подняться с ним в его номер и напомнить ему, что он мужчина, а не робот… и что его «ранения» не будут проблемой, пока он с ней.
Ну, что касается секса, остается пожелать удачи с журналисткой, подумала она.
– Ну, сейчас я ухожу, – сказал он, будто прогоняя ее.
Девина сузила глаза, а потом вспомнила, что должна исполнять свою роль.
– Уверена, мы еще увидимся.
– Похоже на то. Удачи тебе с твоей мамой.
Когда он отвернулся, ей захотелось трахнуть его не только из-за этого раунда. В нем была та же сила, что и у Джима… равно как и изворотливость. Следовало обратить на него более пристальное внимание, когда он был у нее. К счастью, он скоро вернется домой.
Она же, тем временем, должна позаботиться о той журналистке. Влияние последней совсем не нужно Девине в этой игре.
Случайные происшествия происходят постоянно. Здесь Создатель не сможет усмотреть ее вины.
***
Матиас доехал на такси до офисов «ККЖ» и принялся ждать на парковке позади здания. Он решил, что Мэлс одолжила ту «Тойоту», чтобы добраться до гостиницы, и, конечно же, тачка ее друга не была припаркована среди других развалюх, полных мусора.
Будто разъезжать на мусорной корзине – прямая обязанность всех журналистов.
Устроившись у черного входа, он встал сбоку, прижавшись спиной к зданию и опершись на трость. Облака над ним закрыли собой солнце, а тени на земле начали занимать позиции по мере исчезновения дневного света.
За ним следили.
И это не слоняющиеся из здания работники… не курильщики, которые прикуривали, дымили словно паровозы, а потом снова заходили внутрь… также не люди, катающиеся по заполненной парковке в поисках свободного места.
А постоянное наблюдение с определенной позиции где-то справа.
Может, кто-то в тех припаркованных параллельно дороге автомобилях за периметром парковки для журналистов.
Другой вариант – крыша здания напротив, потому что в стенах не было окон.
Ему нужно разжиться патронами. Без пуль сороковой с глушителем, который он «позаимствовал» у Джима Херона, годился лишь для нанесения ран тупым предметом… не то, чтобы полностью бесполезно. Просто не настолько смертоносно и действует на коротких расстояниях…
«Тойота» ждала своей очереди завернуть за угол и припарковаться. Когда машина остановилась, Матиас понял, что Мэлс заметила его.
Мэлс припарковалась на первом свободном месте и подошла к нему с гордо поднятым подбородком и развевающимися на ветру волосами.
– Прогулка после плотного завтрака? – спросила она.
В груди слегка кольнуло, когда он встретил ее взгляд, и боль постепенно увеличивалась, становилось труднее дышать.
– Прости, – хрипло сказал он.
– За что?
Лишившись дара речи, он мог лишь покачать головой. Холодная, расчетливая ясность, которую он почувствовал, когда нахлынули картины прошлого, испарилась. Здесь он был незащищенным, лишенным оборонительных укреплений.
– Матиас? Ты в порядке?
Неясно как, но это произошло: он сделал шаг вперед и положил руки на ее талию… а потом прижал ее к себе, уткнувшись лицом в ее распущенные волосы.
– Что случилось? – нежно спросила она, поглаживая его спину.
– Я не… – Дерьмо, он окончательно сошел с ума. – Я не могу…
– Все хорошо, все в порядке…
Они стояли, обнявшись, и загремел гром, будто сами небеса были недовольны происходящим, и по изнанке облаков пронеслась молния.
Будь он проклят, но он хотел стоять так до скончания времен: Матиас обнимал теплое тело вроде как незнакомки, и не существовало ни прошлого, ни будущего, только настоящее, и это отсутствие ландшафта или горизонта дарило приют…
Закапали большие капли дождя, так, что казалось, будто на них сыпется жемчуг.
– Пошли внутрь, – сказала она, взяв его за руку, и с помощью пропуска открыла дверь в здание.
Нос защекотало от странного химического аромата. Но дело не в жидкости для мойки полов или окон – это печатные чернила.
– Сюда, – позвала Мэлс, подойдя к темно-бордовой двери, она повернула ручку и толкнула дверь бедром.
В конференц-зале по другую сторону стояли несочетающиеся друг с другом стулья и длинный стол, который был скомпонован на скорую руку из неподходящих элементов – офисная мебель в стиле Франкенштейна. В углу стоял кулер «Poland Spring»[95], и Мэлс налила ему полный стакан.
– Выпей.
Матиас сделал, как ему было велено, и, глотая воду, он пытался собраться с мыслями.
Мэлс села на стол, медленно покачивая свисающими ногами.
– Поговори со мной.
О, дерьмо, как рассказать ей о том, что он вспомнил? Да ради всего святого, зачем он вообще пришел сюда…
Ну, по крайней мере, на этот вопрос у него был ответ. Хотя бы с одним человеком он хотел быть честным. Наконец-то. Матиас просто хотел прикоснуться к ней, будто он летел в пустоту, Мэлс была веревкой, за которую можно ухватиться, а слова, которые он должен сказать, – хватка за его собственную жизнь.
– Я убил своего отца.
Ее ноги замерли в воздухе, а плечи напряглись.
– Это было спустя годы его… – скажи это. Скажи. – Он был жестоким человеком и часто пил. Происходило… кое-что, чего не должно было происходить, и я…
Свет в ее взгляде постепенно возвращался, сострадание снова вышло на первый план.
Когда показалось, что она собиралась встать на ноги и попытаться обнять его, он вскинул руки.
– Нет, я не могу… я не вынесу этого, если ты прикоснешься ко мне.
– Хорошо, – медленно сказала она.
– Я даже не знаю, зачем говорю тебе все это.
– Тебе не обязательно нужна причина.
– Кажется, что она должна быть.
– Ты знаешь, что можешь доверять мне, верно? Я, конечно, журналистка, но я верю в то, что говорю: я – нечто большее, чем просто моя профессия.
– Да. – Он потер голову, а потом снял солнечные очки. – Прости, но мне нужно видеть тебя четко.
– Не нужно извиняться, – нахмурилась она.
Он покрутил ее «Рэй Бэны» в руке.
– Я подумал, ты захочешь, чтобы они были на мне. Тогда, в ресторане… чтобы ты не видела мое лицо.
– Я не поэтому попросила оставить их себе. Ты не некрасив для меня, Матиас… ни в коем случае. И ты не должен прятаться.
Странно, но он знал, что это ее отношение долго не продлится. У него возникло чувство, что чем больше он будет вспоминать, тем хуже будет становиться его портрет… как в случае с детской раскраской – тебе кажется, что ты рисуешь вполне красиво, а в итоге получается какой-нибудь Майк Майерс[96].
– Я загнал его в угол, – услышал Матиас свой голос. – Я пошел к классному руководителю, а потом к школьной медсестре, и я рассказал им все, объяснил пропуски, синяки и… все остальное. Мне было пятнадцать. Я держал рот на замке…
– О боже, Матиас…
– …но потом выпустил кота из мешка, и заработало государство. Когда я сообщил ему о том, что выдал его тайну, у него случался сердечный приступ прямо на моих глазах.
– И поэтому ты думаешь, что убил его? Матиас, ты не сделал ничего плохого.
– Нет, сделал. Я наблюдал, как он умирает. Я не позвонил 911, не побежал за помощью, я стоял там и наблюдал, как он рухнул передо мной на пол.
– Ты был жертвой домашнего насилия и испытывал шок. Ты не виноват…
– Я сделал это целенаправленно.
Сейчас она снова нахмурилась.
– Я не понимаю.
– Мне было плевать, что он делал со мной. Это дерьмо было скорее источником раздражения. – Он пожал плечами. – Само решение рассказать все было для меня умственным упражнением. Понимаешь, я знал его. – Матиас постучал по виску. – Я знал его образ мышления, вещи, от которых у него поедет крыша. Ему нравилась его злоба и чувство власти надо мной. Он был таким крайне посредственным парнем, который дни напролет работал с безмолвными животными и кукурузой… А когда он имел дело со сверстниками, вылезал его комплекс неполноценности. Он говорил, что убьет меня, если я расскажу кому-нибудь, вот, на что он упирал. Секретность была так важна для него, и не просто потому, что жестокое обращение с детьми вне закона. Я знал, что доведу его этим и более чем просто остановлю насилие… я просто хотел увидеть, к чему это приведет.
– Хм, можно спросить. Как долго ты жил с ним?
– Моя мама умерла при родах.
– Значит, всю жизнь.
– Какое-то время я жил в другом месте, но потом вернулся к нему.
– Когда ты был маленьким?
– Ага.
– И ты не думал, что был всего лишь маленьким ребенком, который спасал себя?
– Это был конечный результат, а не мотив. И это поразило меня сильнее всего.
Мэлс покачала головой.
– Думаю, тебе нужно быть более милосердным по отношению к себе.
О, черт, она не поймет его. Он видел это в ее взгляде… она составила о нем свое мнение и ничто не изменит его.
– Матиас – не мое настоящее имя.
– А какое?
Он вспомнил его. Во время завтрака.
Смотря на нее долгое время, он блуждал взглядом по ее лицу, шее, стройному телу… а потом вновь вернулся к ее умным глазам.
Он не даст ей такой информации. Он просто не может.
В последовавшем молчании, он ощутил настойчивую нужду снова оказаться с ней наедине, и не в публичном месте. В его номере. В той гостиничной кровати, простыни которой пахли лимоном. Он хотел получить какую-то часть нее, прежде чем уйдет, будто она была его лекарством, благодаря которому он проживет чуть дольше.
Потому что он скоро умрет, подумал Матиас.
И это не паранойя. Это… неизбежно, как и его прошлое.
– У меня мало времени, – тихо сказал он. – Я хочу быть с тобой прежде, чем исчезну.
– Куда-то собираешься?
– Далеко, – ответил он спустя мгновение.
Глава 25
Мэлс перестала дышать, когда ее охватила жуткая уверенность в том, что Матиас был пропавшим без вести, несмотря на водительские права и предположительно-его-дом: стоя перед ней, смотря ей в глаза, он выглядел так, будто был не в этой комнате.
Здесь – на короткое мгновение, потом исчезнет – на вечность.
– Почему ты уезжаешь? – Когда он просто покачал головой, она спросила: – Поэтому ты не называешь мне свое имя?
– Нет, потому, что оно не имеет значения. Это просто буквы. Я не был этим человеком на протяжении многих лет, поэтому имя просто-напросто не существенно.
– Я в этом не уверена. – Когда Матиас пожал плечами, она была вынуждена настаивать. – И тебе не нужно никуда уезжать.
С одной стороны, Мэлс не верила, что людям дано видеть будущее, и значит, если он уедет, то это будет его собственный выбор… и это решение можно отменить в любой момент. Он может.
Но… проблема с этим аргументом в том, что она тоже ощущала это – предчувствие, что их не ждало «долго-и-счастливо». Они встретились благодаря аварии, их жизни столкнулись друг с другом, и, равно как и столкновение длилось считанные мгновения, так же будет и с ними.
До конца вечности им останутся лишь ранения.
У нее возникло жуткое предчувствие, что она никогда не забудет этого мужчину.
– Как долго?
– Не знаю.
Спрыгнув со стола, Мэлс подошла к нему и обхватила руками, положив щеку на его бьющееся под ребрами сердце. Когда он обнял ее в ответ, Мэлс задумалась, почему именно к нему она испытывала такую сильную привязанность. Те, другие, обычные, не смогли достучаться до нее.
Но этот мужчина…
Матиас отклонился и коснулся ее лица.
– Я могу поцеловать тебя здесь?
– Ты имеешь в виду в щеку или в этом конференц-зале?
– Ну, ты работаешь здесь, и…
Она прижалась к нему губами, обрывая на полуслове. Кому какая разница, где они были. Отношения между коллегами в этом здании – явление обычное, сюда частенько приводили мужей, жен, любовников.
К тому же, если босс мог домогаться ее, значит, и она может целовать мужчину, которого действительно хотела, под этой крышей.
Закрыв глаза, она запрокинула голову и снова коснулась его рта, позволяя себе задержаться на его губах. И когда Матиас поцеловал ее в ответ, она пожалела, что не может захватить это мгновение и, каким-нибудь образом, сделать его материальным, превратить во что-нибудь, что она могла держать в руках или спрятать в безопасном месте, а потом перейти к следующему комочку глины.
Рука Матиаса уверенным движением скользнула на ее затылок, захватывая контроль. И когда его язык лизнул ее между губ, Мэлс открылась ему, жалея, что они не в уединенном месте, огонь вспыхнул внутри нее, рикошетом отдаваясь от стен ее тела, быстрее, горячее, быстрее, горячее…
Мэлс нахмурилась, когда поняла, что ее рука касается чего-то твердого в районе его поясницы.
И это не бандаж.
Вообще ничего близко связанного с медициной.
Запустив руку под подол его ветровки, она обнаружила… рукоятку пистолета.
Она вытянула оружие из-за его пояса и отступила назад.
Это был сороковой, и она быстро проверила зарядную камеру. Пусто. Магазин тоже пустой.
– Не у тебя одной есть разрешение на ношение, – отстраненно сказал он.
Она вернула ему самозарядник.
– Видимо так. Я могу поинтересоваться, где ты достал его.
– Купил.
– И забыл про патроны?
– Это была не комплексная покупка.
– Знаешь что? Жертва, погибшая вчера ночью в твоей гостинице была застрелена из оружия точно такого же калибра.
– И ты думаешь, что это сделал я потому, что в магазине отсутствуют патроны.
Мэлс пожала плечами.
– Ты сказал не связываться с тобой, потому что я могу погибнуть. Появляешься с оружием после того, как кого-то застрелили в «Мариоте». Называй меня Эйнштейном[97].
– Я не убивал того мужчину.
