Текст книги "Обнаженный любовник (ЛП)"
Автор книги: Дж. Уорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
Глава 11
– Ты был...
Ожидая, пока Миссис закончит свою мысль вслух, Балз улыбался в сумраке огромной супружеской спальни. Он специально держал двери мраморной ванной комнаты открытыми, чтобы ее человеческие глаза могли видеть, что он с ней делает. И это была действительно хорошая тренировка, после такой нет нужды идти в тренажерный зал учебного центра по возвращении домой.
Перевернувшись на бок, Балз кончиком пальца провел по бриллиантовому ожерелью, которое надел женщине на шею.
– Было классно.
Миссис повернула голову, ее темные профессионально ухоженные волосы рассыпались по подушке, растрепанные от оргазмов и того, как много раз она выгибалась на этой кровати.
– Это было намного круче, чем просто «классно».
Он провел указательным пальцем по ее горлу, а большим коснулся нижней губы.
– Мне пора.
– Ты можешь остаться до утра… – Миссис резко отвернулась, показывая идеальный профиль – скорее всего подвергшегося небольшому участию хирургического скальпеля. – Тебе не обязательно это говорить, я понимаю, что это не... ну ты знаешь.
Балз прижался губами к ее обнаженному плечу.
– Ты невероятно красива, и для любого мужчины будет честью оказаться в твоей постели. Поверь мне. Я никогда этого не забуду.
Когда ее глаза вернулись к нему, она медленно улыбнулась.
– Спасибо. Обо мне часто забывают.
– Я – никогда. – Сказав ей то, что она хотела услышать, Балз взял ее руку и положил на грудь, поверх своего сердца. – Прямо здесь есть место для тебя. Хотя мы больше не увидимся.
Миссис кивнула.
– Я замужем.
– И ты не должна расстраиваться из–за произошедшего. Особенно, когда он в Айдахо. Обещай мне, ладно?
Когда женщина с грустью кивнула, Балз поцеловал ее в лоб, а затем оторвался от ее тела, простыней и кровати... уходил из ее жизни. Пока он надевал свою черную воровскую одежду, женщина наблюдала за ним, повернувшись на бок и прижимая простыни к своей груди.
Которая на самом деле была шикарной. И натуральной.
– Ты не возьмешь ожерелье? – она спросила.
Когда Балз взглянул на нее, женщина коснулась бриллиантов у своего горла, и он покачал головой.
– Нет. Сохрани его. Я не хочу ничего у тебя забирать.
– Ты не боишься, что я позвоню в полицию? Я не стану, но…
– Нет, не боюсь.
И поскольку пришло время, потому что так и должно было быть, он проник в ее мозг и отправил женщину в глубокий, восстанавливающий сон. В картотеке ее памяти он отнес все, что они делали вместе, к вымыслам в состоянии сна, совместно проведенное время стало прекрасной, удовлетворяющей фантазией, неотличимой от реальности.
Костром, что согреет ее в холодном браке.
Перед тем как покинуть Миссис, Балз натянул одеяло, чтобы, когда испарина высохнет с ее кожи, она не замерзла. Потом мягко выскользнул из спальни, возвращаясь в гардероб. Закрыв двойные двери силой мысли, он во второй раз подошел к одежде ее мужа и снова раздвинул смокинги в стороны.
Балз весело фыркнул, открывая сейф, и было очевидно, что он собирался прихватить на этот раз. Взяв футляр с часами, он сунул под мышку хозяйскую коллекцию хронометров и все за собой закрыл.
Ну что за идиот этот парень. Держит такую красоту под боком, но неееет, обязательно нужно искать кого–то на стороне. В Айдахо.
Тупость.
Вернувшись в коридор, Балз подумал о том, чтобы дематериализоваться через одно из окон с двойным остеклением. Но вместо этого он обнаружил, что спускается по изогнутой лестнице, чтобы снова пройти мимо картин Бэнкси. Вот где настоящее искусство.
И он прихватил бы парочку с собой, будь такая возможность. Но, к сожалению, такие шедевры нельзя слить за бесценок. За ними история происхождения, внимание публики… и в этом вся суть воровства. Все дело в принципиальной стратегии отступления, а не только в том, чтобы слинять с кучей награбленного дерьма. Нужно уметь избавляться от краденного… иначе превращаешься в банального преступника–спекулянта.
Спустившись на второй этаж, Балз повернулся к окну и сделал глубокий успокаивающий вдох…
Звук был тихим в полной тишине триплекса, такого рода, что позднее он задумается, как вообще смог его расслышать.
Это был стук. Как по окну. Но не совсем.
Нахмурившись, Балз повернулся и посмотрел в том направлении, откуда, как ему казалось, он исходил. Именно тогда он услышал его снова.
Тук. Тук.
Будто кто–то пытается выбраться из ловушки.
Странно. Во время своих вылазок к Мистеру с Миссис он не встречал домашних животных. Во–первых, у пары был плотный график поездок, при таком вряд ли выживет комнатное растение, не говоря уже о живности, нуждающейся в еде, воде и прогулах. Во–вторых? Мистер был до омерзения чистоплотен. Кошачья шерсть? Собачья шерсть? Его прихватит инфаркт с инсультом.
Но что бы там ни было, не было причин…
По своей собственной воле ноги Балза зашагали, тело несло его вперед, как неодушевленный багаж, целенаправленно, его желание никто не спрашивал, а ведь Балз хотел уйти. Он хотел вернуться с часами в свою комнату в особняке Братства. Хотел позвонить своему человеку с черного рынка, чтобы монетизировать свою чудесную коллекцию тик–таков для запястий.
Вместо этого Балз шел через комнаты с коллекциями... обратно к метеоритам, хирургическим инструментам, летучим мышам.
И зашел в новую комнату. Совершенно темную, без света и окон.
Когда он вошел, потолочное освещение активировалось на движение, и сверху полился приглушенный свет.
Книги. Везде. Но не расставленные по полкам, корешок к корешку. Они были помещены в стеклянные витрины вдоль стен, лежали на наклонных подставках, словно на процедуре в спа–салоне. Золотые буквы на обложках и позолоченные края страниц поблескивали в мягком свете. Сделав вдох, Балз почувствовал запах пыли…
И чего–то еще.
Тук. Тук. Тук…
Его голова медленно повернулась в сторону дальнего угла. Лежавший обособленно от всех остальных, в напольной витрине, на постаменте высотой до бедра и в освещении прожекторов, этот фолиант явно высоко ценился, больше всего остального.
Тук.
Балз подошел на звук. На зов книги. На...
В глубине души он осознал, что не в силах отвернуться. Но он был настолько очарован тем, что предстало перед ним, что не обратил внимания на свое пленение и даже не подумал изменить пункт назначения. И когда он подошел к витрине, у него перехватило дыхание.
– Я здесь, – прошептал Балз, откладывая часы на стеклянную поверхность. – У тебя все нормально?
Как будто перед ним потерянный ребенок. Которого нужно спасать. Лично ему.
Бесценный артефакт был обтянут какой–то темной крапчатой кожей, от которой у него по затылку побежали мурашки. Старая. Фолиант был очень и очень старым. На обложке не было тисненого названия, и страницы казались толстыми, как пергамент…
Запах был скверным.
Пахло смертью.
Когда волна тошноты скрутила внутренности, Балз прикрыл рот ладонью и подался вперед за рвотным позывом…
Звонок его сотового телефона ударил словно разряд тока, его тело оторвалось от пола.
Что за хрень? Он поставил его на беззвучный режим…
Слабый и дезориентированный, Балз судорожно достал телефон.
– Алло? Алло...?
– Пора домой, Балз. Прямо сейчас.
Сначала он не узнал голос. Он не часто ему звонил.
– Лэсситер?
Зачем падший ангел звонил ему…
Его взгляд вернулся к книге на подставке, и Балз снова дернулся. Книга открылась сама, обложка откинулась в сторону, страницы зашелестели в спешке, не поддаваясь законам физики и здравого смысла…
– Немедленно, – рявкнул Лэсситер на другом конце. – Возвращайся домой прямо сейчас, чтоб тебя…
Балз вытянулся в струну. Что–то в словах ангела разбило сковавшее его заклятье, и с некоторой долей ясности он понял, что если не дематериализуется прямо сейчас, то не видать ему свободы никогда.
Что бы это ни значило.
Когда он закрывал глаза, книга так и застыла в открытом состоянии, и Балз понял, что на самом деле ее не освещали отдельные лампы; фактически, она светилась сама по себе. И он должен был прочитать то, что было начертано на ее страницах, слова предназначались ему одному…
Внезапно его физическая форма превратилась в невидимое облако, и он унесся прочь через комнаты с коллекциями к ряду окон, выходивших на реку Гудзон. Проскользнув сквозь одну из стеклянных панелей, он потоком молекул двинулся на север, чувствуя холодный бодрящий воздух, даже не имея телесной формы.
Но может холод охватил не тело, а его чувства?
Приказ вернуться в центр города, к «Коммодору», снова войти в триплекс и прочитать то, что было предназначено ему одному, был почти непреодолим. И все же он точно знал, что там была своего рода инфекция, что–то, что могло проникнуть в него и сожрать его разум и мозг, и что эта болезнь души вполне могла оказаться заразной.
Так что он мог наградить ею тех, кого любил больше всего.
И только что его спасли.
А дважды подряд не везет, особенно в одну гребаную ночь.
Что, черт возьми, только что произошло? – гадал он.
Спустя несколько мгновений на горизонте показалась гора с особняком Братства Черного Кинжала, с высокими склонами и куполообразной вершиной, ее поросшие соснами очертания образовывали одну сторону долины. Под защитой мис, благодаря брату Вишесу, территория хоть и отображалась на «Гугл–картах», но без четких указаний ты никогда не найдешь дорогу, ступив туда одной ногой.
Все было размытым. Сбивало с толку. Дезориентировало.
И чувствовал он себя аналогично.
Приняв форму, Балз ощутил тошноту, и он дышал через нос, пытаясь успокоить желудок…
– Что за... хрень?
Вместо того чтобы оказаться перед большим серым особняком, он принял форму позади и прямо сейчас смотрел на окна второго этажа.
Но не сюда он себя направлял. Почему он оказался…
Заунывное уханье совы вспороло ночную тишину, и у Балза возникло внезапное желание рвануть быстрее внутрь... как будто кто–то – или, что еще хуже, что–то – идет за ним…
Из ниоткуда в его мозг ворвались воспоминания. Он моргнул, и ранняя весна, когда снег почти весь растаял и ушел из садов и зимнего бассейна, исчезла с глаз. Внезапно наступил разгар зимы, все было покрыто белым снегом, холодный воздух бил его по лицу и трепал волосы. Он больше не стоял на земле. Он взбирался по стене дома, без страховки вцепился в заполненные раствором швы своими альпинистскими ботинками и пальцами, он чинил ставни на втором этаже, защищающие от дневного света. Несколько панелей вышли из строя в метель, и пока бушевала буря, он и другие домочадцы делали все, что могли, чтобы вернуть стальные ставни на место. Да, вот только он ни разу не Тим Аллен из шоу «Большой Ремонт». Удар электрическим током от электропривода стал для него шоком – в прямом и переносном смысле – и он не помнил, как его сбросило с подоконника в воздух.
Он был мертв, когда упал на заснеженный газон. Зи и Блэй сделали ему искусственное дыхание, чтобы спасти жизнь, и ему сказали, что ситуация была критической.
В знак благодарности, он принес им сообщение с Другой стороны.
Демон вернулся.
Эти слова он произнес, когда, наконец, пришел в себя, хотя он не помнил, как говорил их, не помнил, как умирал. Он узнал, что вылетело из его рта только потому, что Братья обсуждали это, и узнал, что на короткое время стал трупом, только из записи в его медицинской карте.
Такого не бывает от пореза бумагой…
Демон вернулся.
Когда Балз услышал повторение этой фразы в своей голове своим собственным голосом, под одеждой выступил пот, и он вытер лоб дрожащей рукой…
– Ты все сделал правильно.
Голос Лэсситера слышался издалека, он посмотрел на телефон в руке. Поднеся устройство к уху, он спросил:
– Правда?
– Я здесь.
Балз посмотрел направо. Ангел стоял на углу дома, в французских дверях.
– Иди сюда, – сказал Лэсситер, протягивая ладонь.
– Куда я попал, когда умер? – Балз уставился в землю, пытаясь представить, как его тело выглядело на снегу. Он лежал на спине? Должен был, если его отбросило от окна. – Я знаю, что не отправился в Забвение. Я не видел двери. Я ведь должен был видеть дверь, да…
– Не волнуйся об этом. Зайди в дом…
Он взглянул на ангела стоящего у особняка.
– Как ты узнал, что нужно позвонить мне именно в тот момент?
Тук.
Лэсситер больше на него не смотрел. Он был сосредоточен на чем–то вверху и слева, в небе.
– Мне нужно, чтобы ты вошел внутрь. Прямо сейчас.
Тук. Тук.
– Ну, а мне нужно, чтобы ты рассказал, что происходит…
– Бальтазар, поверь мне. Ты должен зайти в дом…
Тук, тук, тук, туктук…
Вдруг сверху, со всех сторон раздался этот звук, и Балз инстинктивно пригнулся, присел, прикрыв голову.
Птицы. Разлетелись, словно их спугнули.
На фоне звезд из леса вырвались сотни птиц, спавших по ночам, бьющиеся в отчаянии крылья воробьев, голубых соек и кардиналов, разлетающихся во всех направлениях, и их хрупкие тельца заслонили полотно далеких галактик, мерцающих в небе.
На долю секунды Балз подумал о скелетах летучих мышей.
А потом он ощутил чистый ужас.
Поддавшись внезапной вспышке страха, он бросился бежать… и почему–то он знал, что не стоит ломиться в другие двери. Каким–то образом он знал, что Лэсситер был у единственного открытого входа, падший ангел – его единственная надежда, его спасение от судьбы худшей, чем смерть.
Хотя он не знал, кем или чем был его преследователь.
Легкие Балза горели от нехватки кислорода, а его ноги работали быстрее, чем когда–либо за всю его жизнь. И когда он приблизился к тому месту, где ангел высунулся из особняка, Лэсситер начал криком подгонять его…
Когда Балз оказался в пределах досягаемости, ангел протянул руку и затащил его внутрь, хлопнув дверью и прислонившись к ней всем телом. Сам Балз споткнулся и проехался по персидскому ковру библиотеки.
Туктуктуктук…
Когда поток этого звука разнесся по комнате, по всему особняку, Балз перевернулся на спину и попятился от шума. То, что преследовало его, ударилось о стекло французской двери с тем же стуком, что звал его в комнату в триплексе, звал к книге.
Только громче. Более требовательный.
Словно обиженный, возмущенный отказом.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – потребовал ответа Балз.
Но ангел, казалось, не слышал его. Лэсситер закрыл глаза странного цвета и удерживал собой дверь, его огромное тело напрягалось и вибрировало от мощи, его светлые и черные волосы ниспадали на согнутую грудь и руки.
Как будто он один не пускал внешнюю угрозу в особняк.
– Она вернулась, – услышал Балз свой пораженный шепот.
Глава 12
Когда солнце начало подниматься над Колдвеллом, демон Девина выключила свою плиту «Викинг» и переставила сковороду на столешницу. Она выбрала белую квадратную тарелку, на которую положила с помощью щипцов из нержавеющей стали два куска мяса, приготовленные по идеальному рецепту, добавив всего лишь щепотку соли и перца, а несколько капель оливкового масла первого холодного отжима на сковородке дали хрустящую корочку.
Простота в совершенном исполнении. Намного лучше высокой кухни, для приготовления которой требовался рецепт на двенадцать минут чтения и перевода с французским словарем.
Взяв бокал вина, Девина отнесла еду к своему столу и села спиной к кухне, чтобы видеть все свое богатство. Ее личное пространство, – ее логово, если хотите – представляло собой большое открытое помещение в подвале одного из старых офисных зданий в центре города. Технически это было одно из десятка или около того складов, которые чаще всего использовались для – скукотища! – корпоративных архивов, помещения предоставлялись конторам, которые занимали целые этажи на верхних уровнях.
Ее отличался, и не потому, что она могла по своему желанию замаскировать склад и его драгоценное содержимое. Вместо тупых документов и бесполезных жестких дисков или что там еще хранилось на других складах, ее пространство было наполнено красотой.
Взяв вилку и нож – «Christofle»[26]26
Christofle – компания по производству ювелирных изделий и посуды, основанная в 1830 году в Париже Чарльзом Кристофлом. Компания известна тем, что ввела электролитическое золочение и серебрение во Франции в 1842 году.
[Закрыть], чистое серебро – она разрезала мясо и положила кусочек в рот.
Черт. Жестковато. Доказательство того, что внешний вид – не показатель ценности.
С гримасой проглотив кусок, Девина взяла свой совиньон блан и сделала большой глоток с тонкой кромки хрустального бокала. Люди в большинстве своем отдали бы предпочтение красному вину, но оно было слишком тяжелым для нее… и, Боже, мясо вышло ужасным. Напоминает прием лекарства, неприятно, но с пользой для тела.
Ну, Девина надеялась, что так и было. В противном случае она зря теряла время.
Чтобы отвлечься от знакомого стервозного неудовлетворения, нотки которого появились в ее внутреннем монологе, Девина с гордостью окинула взглядом свою одежду от кутюр, которую собрала за десятилетия. Какие–то вещи были оригинальными, из семидесятых, восьмидесятых и девяностых. Что–то она купила совсем недавно в элитных винтажных магазинах. А некоторые были совершенно новыми, с Пятой авеню, Родео Драйв и Уорт авеню.
В ее коллекции значились такие шедевры как: «Гуччи», «Виттон», «Эскада», «Шанель», «Армани», «Лакруа», «МакКуин», «МакКартни». Если бы она придерживалась иной эстетики, то могла бы пойти в сторону «Мэн–Бокер» и «Живанши», но Одри Хепберн всегда вызывала у нее изжогу.
И не забывайте про аксессуары. Черт возьми, она носила «Маноло» еще до Кэрри–мать–ее–так–Брэдшоу, а подошвы на ее шпильках сверкали красным цветом за много лет до того, как плебеи открыли для себя «Лубутен».
И не только потому, что она шла по пролитой ею крови.
Вернемся к прекрасному гардеробу. Конечно, ее очень радовали стойки с одеждой, юбки, платья, блузки и брюки, развешанные по бесчисленным вешалкам. Были секции для отдельных предметов одежды, а также секции с готовыми образами от дизайнеров. Целый стол для «Биркин» и набор полок под «Шанель». Но расстановка не была фиксированной. Она регулярно меняла вещи местами. Иногда раскладывала в хронологическом порядке по эпохам; иногда – по цвету. Однажды она попыталась отсортировать по цене, но сделать это было невозможно. У старых вещей были бирки с центами по современному курсу, а редкость и история делали их бесценными.
Ешь, сказала Девина себе. – Ты должна есть.
Пока она давилась бóльшим из двух кусков, ее взгляд ласкал визуальное разнообразие перед ней, шелка и блестки, кашемир и мех, сумки, обувь и нижнее белье, многообразие цветов, текстур и форм для самовыражения. И коллекция служила источником полного удовлетворения и счастья, каждая вещь была для нее как ребенок, усыновленный в любящий дом. Украла ли она одежду или заплатила покупную цену, сняла ли с трупа или подарила сама себе, право собственности было бесспорным и неизменным, а ее красота всегда увеличивалась в тысячу раз тем, во что она облачала свое идеальное тело.
Одежда была ее ореолом света, которым она по своей природе никогда метафизически не обладала.
Но, черт возьми, она может позволить себе выглядеть шикарно, пока творит свое зло.
И тем не менее...
Столовое серебро мягко звякнуло о тарелку, нарушая царившую вокруг тишину, которая напоминала о том, что обожаемые ею вещи могли приземлять ее и служить важным источником возбуждения и предвкушения, но в конечном итоге... эти шедевры модного искусства не могли к ней прикоснуться. Обнять. Смеяться и плакать вместе с ней.
Она была одна в переполненной комнате.
Отодвинув тарелку, Девина откинулась на спинку стула, покручивая бокал в руке, кружа желтую жидкость по внутренним стенкам.
Кьянти и стручковая фасоль, да? – подумала Девина, изучая золотистый напиток. – Как тривиально.
С другой стороны, человеческие органы вряд ли были деликатесом, не так ли? И, что еще хуже, еда совершенно не помогала.
Она ела не ради своего здоровья, черт возьми.
Во всяком случае, не для физического.
Должен быть способ поймать любовь, любовь, которую она видела в парах, любовь, которую сумели обрести все на планете, кроме нее. Она была демоном, но это не значило, что у нее не было чувств. Что она не желала чувствовать себя драгоценной. Быть значимой, уникальной, важной... в глазах того, кого она сама бы выделяла, ценила, уважала.
Это естественное желание.
Которому самое место в шоу доктора Фила[27]27
Доктор Фил – американское ток–шоу, созданное Опрой Уинфри и ведущим Филом МакГроу.
[Закрыть].
Девина, ты знаешь, я занимаюсь этим почти сорок лет, так что я разбираюсь в том, о чем говорю. Как твоя жизнь складывается?
– Неплохо, Фил, – громко сказала она. – Я просто хочу то, что есть у вас с Робин.
В ее мыслях доктор Фил в костюме и галстуке наклонился вперед, его большие золотые часы мерцали из–под манжеты, лысину покрывала пудра, чтобы на ней не отражался студийный свет.
Если вспомнить твои предыдущие отношения, как бы ты оценила свое поведение? Ты была хорошим партнером?
– Конечно.
Девина, мы не можем изменить то, чего не хотим признать.
Она подумала о своей единственной настоящей любви, о Джиме Хероне.
– Я всего–то разок попыталась убить его девушку. – Когда Фил посмотрел на нее так, Девина выругалась. – Хорошо. Пару раз. Но она бесила до чертиков, и я не понимаю, почему он выбрал ее, а не меня.
Отношения – это улица с двусторонним движением. И, похоже, что он был на чужом пути, не на твоем.
– Что ж, тогда ему нужно было научиться пользоваться картами. Вернуться к правильному курсу. Придерживаться маршрута.
Слушай, может я простой деревенский парень…
– О, не мог бы ты перестать нести чушь о бедности южных штатов? У тебя состояние в четыреста миллионов долларов. Прекращай давить на жалость, вспоминая рабочий комбинезон, который ты не носишь уже целых полвека.
Воображаемый доктор Фил посмотрел ей прямо в глаза. Если бы ты состояла сейчас в отношениях, ты бы в них вкладывалась или потребляла сама?
– Отвали, Фил.
Девина равнодушно потыкала вилкой сердечную мышцу. Как долго она этим занимается? Пытается найти судьбу через пищеварительный тракт?
Терпение у нее заканчивалось. И «Газ–Икс»[28]28
«Газ–Икс» – средство для улучшения пищеварения.
[Закрыть] тоже.
На волне разочарования Девина окинула взглядом свое логово. И было трудно определить, когда именно эта мысль пришла в голову, но следующее, что она поняла – она поднялась на ноги и подошла к своей коллекции «Биркин».
Сумочки «Эрмес» были выставлены на всеобщее обозрение на красивом массивном столике. Она стащила его у французского графа, с которым у нее был милый романчик в течение двух недель... и которого, в итоге, она выпотрошила и повесила на железном заборе.
Но зачем акцентировать внимание на неприятных моментах.
Кроме того, ее финал был прекрасным. Она перешла к большему и лучшему. В частности, к кузнецу, которого повесили, как одного из боевых жеребцов, которого он подковал.
Сейчас это казалось смешным. Но опять же, все было кратковременным. Волосы дыбом вставали… и она говорила не о парнокопытном с седлом на спине.
И в этом ее проблема. Фактически, ни одни ее отношения не продлились долго. Даже Джим Херон… потому что изначально он не принадлежал ей.
Ради бога, и она ведь не молодела.
Конечно, она и не старела.
Она – бессмертная, алле.
Самой дорогой из всех ее сумок была культовая «Биркин» №35 из кожи гималайского крокодила с бриллиантовой фурнитурой. Бело–серый шедевр занял почетное место на инкрустированной старинной прикроватной тумбе с двумя ящиками… потому что она должна была придумать ей хоть какой–то пьедестал. И, стоя перед сумкой, Девина какое–то время с наслаждением смотрела на узор чешуи, темные участки кожи располагались по краям, а кремово–белый центр служил идеальным контрастом.
Неописуемая красота.
И все же это не самая ценная вещь в ее коллекции – хотя на вторичном рынке из–за размера и бриллиантов сумка стоила 400 000 долларов. Или даже больше, если она решит продать ее вместе с парным бриллиантовым браслетом. Который был в ее коллекции.
Под сумкой с ножками из белого золота, Девина выдвинула верхний ящик антикварной тумбы… и протянула руку, с чувством неудовлетворенности. Она всегда причисляла себя к тем, кто не любит читать инструкции, спрашивать дорогу или следовать чьим–то указаниям. Поэтому для нее обращаться за помощью, даже если доктор Фил всегда отсылал своих клиентов к экспертам, казалось...
Девина нахмурилась.
Подалась вперед.
Похлопала рукой внутри ящика. Который был, мать твою, пуст.
С громким проклятием она вырвала верхний ящик тумбочки. В нем ничего не было. И хотя зрение ее не подводило, она, как долбаная идиотка, перевернула ящик и встряхнула его.
Словно то, что она ожидала найти там, каким–то образом прилипло ко дну.
Книги не было.
В безумном порыве Девина дернула нижний ящик под ним… на случай, если она не запомнила, в какой из них ее положила. Тоже пустой. Книга также не обнаружилась в ящиках стола, шелковые стринги и бюстгальтеры не имели ничего общего с обтянутым человеческой кожей фолиантом, который она искала.
Трясущимися руками Девина начала обыскивать другие свои бюро, полки с постельным бельем, кухонные шкафы, полки в ванной. Она даже хотела заглянуть под кровать, но потом вспомнила, что та представляла собой платформу с матрасом.
– Где, черт возьми, моя Книга! – крикнула Девина в тишину.
А потом она вспомнила...
Обернувшись к дальнему углу, она пристально посмотрела на металлическую клетку размером пять на пять с миской для воды и поддоном. Проклятая штука была пуста, потому что гребаный девственный идиот, который был там, сбежал.
– Ты, подлый сукин сын, – выдохнула она, подходя к ней.
На самом деле это ее вина. Она явно недооценила ублюдка… вероятно потому, что на самом деле он ей не был нужен. Она похитила его, повинуясь компульсивному желанию, отголоскам прошлого поведенческого шаблона. Когда ее зеркало уничтожили, пропала необходимость в защите частной собственности.
Она просто чувствовала себя одиноко.
– Ты, мелкое дерьмо, – прошипела Девина, посмотрев на место его заточения. – Ты взял мою гребаную Книгу?
Он единственный был здесь с тех пор, как она видела ее в последний раз.
Этот гребаный ублюдок, должно быть, видел, как однажды утром она перелистывала страницы.
Девина снова повернулась к антикварной тумбочке с выдернутыми ящиками. Разумеется, было и другое объяснение, совершенно немыслимое. Поэтому она сразу отбросила его.
Книга любила ее. И, конечно, хотела быть с ней.
Нет, это маленький сукин сын забрал ее Книгу, и даже если она не собиралась использовать одно из заклинаний, чтобы найти свою настоящую любовь, ей все равно была нужна эта чертова Книга.
В конце концов, Книга принадлежала ей. А Девина была той еще собственницей.
– Твою мать, – пробормотала она.
Ей нужно найти проклятый фолиант.
